— Стой! Стой…
   Шамиль обернулся с переднего сидения:
   — Что такое?
   Автомобиль сбавил ход и прижался к обочине.
   — Смотри. Вроде, помирает? — Владимир Александрович показал на своего соседа. Тот почти сполз куда-то в узкое пространство между сиденьями и сотрясался от кашля, и судорожной кровавой рвоты.
   Шамиль выругался и ударил ладонью о колено:
   — Что делать, слушай? Вот, сволочь!
   — Аптечка в машине есть?
   — Конечно! Всякие медикаменты, туда-сюда…
   Виноградов был даже рад представившейся возможности оказаться хозяином положения:
   — Вытаскивайте его наружу, только аккуратно.
   … Запрокинутое лицо чуть порозовело.
   — Делать еще?
   — Давай! Все равно уже.
   Владимир Александрович нащупал вену и, кажется, попал с первого раза — содержимое ампулы перелилось из шприца в кровь умирающего. Теперь глаза его смотрели на окружающий мир равнодушно, без сожаления и злобы.
   — Это ненадолго.
   Человек, лежащий на придорожных камнях, разлепил губы и что-то сказал. Шамиль, судя по интонации, ответил отказом, а потом повернулся к Виноградову:
   — Он просит, чтобы ты ушел…
   — Нет проблем, — майор сделал движение, чтобы встать. Все люди Шамиля остались поодаль, у машин, и он тоже не прочь был оставить умирающего наедине с их командиром.
   — Но я сказал, что ты не понимаешь по-нашему.
   — Так и есть.
   — Сиди. Можешь понадобиться.
   Фраза прозвучала совсем невежливо. Владимир Александрович хотел даже напомнить, что не служит в республиканской гвардии и вообще не понял толком, что произошло — но предпочел пока на обострение не идти.
   — Ладно. Беседуйте!
   Шамиль кивнул и сразу же приступил к делу.
   Он спрашивал.
   Мужчина отвечал. Иногда начинал говорить сам, но быстро уставал, заходился в кашеле — и Виноградову приходилось использовать все скудные медицинские навыки и подручный аптечный запас, чтобы привести умирающего в чувство.
   Владимир Александрович понимал только отдельные слова, такие как: «журналист», «заложник»,»доллар»… Было ещё несколько терминов и выражений, заимствованных из русского языка, но в правильности их восприятия майор был не совсем уверен.
   Так продолжалось минут десять.
   Потом лежащий на камнях человек сказал что-то насчет Аллаха, закрыл глаза и затих.
   — Эй, чего он? — Тронул Виноградова за рукав Шамиль. — Все?
   — Все, — подтвердил Владимир Александрович, проделав необходимые манипуляции с веками и пульсом.
   Затем протер ладони мокрой от спирта марлей:
   — Ну? Может, обьяснишь теперь?
   Шамиль поднялся во весь рост и молча, сверху вниз начал рассматривать Виноградова. Владимир Александрович тоже встал с корточек и этим уравнял шансы.
   — Ладно… Слушай!
   Судя по тому, что услышал майор, его собственные представления о степени человеческой низости были так же далеки от реальности, как мечты курсистки прошлого века.
   Оказывается журналистов никто не похищал. Они сами, добровольно сделались «заложниками» кровожадных бандитов.
   — Зачем? Славы захотелось? — Поморщился Виноградов.
   — Не только…
   Страсть Самошина к игре давно уже привела его к состоянию, которое принято деликатно называть «серьезными финансовыми затруднениями». А хозяин того самого казино, которое любил посещать молодой человек, был по странному совпадению уроженцем ныне мятежной горной республики — и даже возглавлял в городе диаспору своих соплеменников.
   Некоторое время на проигрыши молодого человека смотрели сквозь пальцы, используя его в качестве «карманного журналиста» и источника в средствах массовой информации. Но когда долги перешли грань, отработать которую мелким стукачеством и заказными репортажами Самошин уже никогда бы не смог, его пригласили на беседу в лесок…
   Оттуда изворотливый телевизионщик вышел не только живым-невредимым, но и с одобренным планом компенсации ущерба. Идея заключалась в том, чтобы инсценировать похищение сьемочной группы, получить выкуп и поделить его по справедливости.
   В случае успеха Самошин с Гвоздюком получали по двадцать пять тысяч и всемирную славу, а организаторы и исполнители операции — всего лишь жалкие полторы сотни тысяч долларов…
   Остальное было делом техники.
   Гвоздюк согласился сразу, после первой же бутылки — риска никакого, но деньги реальные. Неделя потребовалась на то, чтобы через постоянно действующие криминальные каналы организовать «встречу» в горах, потом какое-то время готовились «сенсационные материалы», как повод для начала «журналистского расследования», ещё несколько дней корпункт согласовывал в Москве командировку.
   Наконец, Самошин с оператором прилетели в район трубопровода. Поснимали для виду пару дней, а потом… «Похищение» прошло как по нотам — водитель из местных все везде подтвердил, шум в прессе поднялся неимоверный, забила в колокола общественность!
   Немного подержав всех в напряжении и неизвестности, организаторы акции разослали по дюжине адресов видеокассету с сюжетом о Самошине и Гвоздюке и требованиями выкупа.
   Сначала Москва вместе с официальными властями республики пыжилась и надувала щеки. И те, и другие грозились стереть террористов в порошок, призывали к принципиальности, категорически отвергая любой торг с преступниками… Но потом страсти чуть поутихли, и вскоре на базу, где скучали «заложники» пришла весть о готовности заплатить за журналистов требуемую сумму.
   Затем сообщили о том, что деньги уже тайком переправлены из России на базу республиканской гвардии и вскоре предстоит обмен.
   Однако, следующим вечером в дом, где спали «заложники» пробрался пользуясь беспечностью охраны некий человек. Он предьявил журналистам записку от Виноградова, сообщил о предстоящем штурме базы, о способах сигнализации и о том, что в какой момент боя делать.
   Самошин, разумеется, сообщил о визите своим деловым партнерам. Шпиона схватили и выяснив, кто он и зачем послан, довольно быстро замучили до смерти на глазах у обоих русских. Затем банда снялась с базы, предварительно оборудовав её минами и «наглядной агитацией» в виде изуродованного трупа.
   Конечно, Самошин тоже переживал кровавые последствия своего «сотрудничества» с преступниками. Но его оператор… Гвоздюк просто-напросто сорвался. Он вообще был послабее характером, к тому же — пьяница, последнее время сутками находившийся на грани истерики.
   В новом секретном убежище Виктор Гвоздюк, рыдая, сыпал угрозами все рассказать первому встречному менту, когда их выпустят на свободу. Разумных доводов и аргументов он не воспринимал, и Самошину не оставалось ничего другого, кроме как вновь призвать на помощь «партнеров».
   Журналист собственноручно поднес другу стакан водки с растворенной в нем ампулой. «Лекарство» подействовало, и через несколько минут можно было диагностировать тихую и почти безболезненную смерть Гвоздюка от острой сердечной недостаточности.
   А вскоре пришло известие, что полковник Асхабов решил все же играть честно. Те, кому положено, получили валюту и оставили в условленном месте «мазду» с Самошиным и тело покойного Гвоздюка.
   После этого участникам «похищения» и расправы над близким родственником знаменитого Шамиля надо было срочно сматываться за кордон, в Россию. Но перевалы и горные тропы перекрыли усиленные наряды республиканской гвардии, поэтому пришлось выжидать момент.
   Наконец, поступили сведения о том, что специально созданная Асхабовым оперативно-поисковая группа вернулась в крепость. И что сам Шамиль, её командир, сопровождает московского курьера.
   Банда тронулась в путь, на границу. Но на территории, которую контролировал уже известный Виноградову «полевой командир»-орденоносец, колонну разгромили…
   — Остальное ты знаешь, — сплюнул под ноги Шамиль.
   — Не все. Допустим… Допустим, это правда. А когда они должны были отдать «долю» Самошину?
   — Шутишь! Зачем ему деньги? Никто и не собирался.
   Владимир Александрович хмыкнул:
   — С кем поведешься… Верю! А что это за деньги в пакете?
   — Пятьдесят тысяч долларов.
   — Я разве спрашивал — сколько?
   Шамиль поправил очки:
   — Они отдали половину, чтобы без обид. Половину оставили себе, чтобы по-честному…
   — Кто? — Не сразу понял Виноградов.
   — Ну, те, кто перебил бандитов и отнял у них наш выкуп.
   — Ага, — Кажется, майор постепенно начал улавливать сложную, основанную на тысячелетиях грабежей и разбоев логику и этику взаимоотношений между вооруженными группировками горной республики. — Значит, сотня вам, сотня им за работу. Верно?
   — Верно, — кивнул с облегчением Шамиль. — И из нашей половины я им ещё половину заплатил. За «кровника».
   — За какого?
   — За этого, — Шамиль показал на труп под ногами. — Такой обычай… Если сам не успел, можно своего «кровника» у других людей выкупить. Понимаешь?
   Майор догадался, что лежащий сейчас на камнях человек являлся или главарем банды «похитителей», или одним из тех, кто пытал и убил брата его собеседника:
   — Поздравляю. Но… не дороговато ли получилось?
   — Честь дороже! — Почти без акцента ответил Шамиль.
   Спорить было глупо. В таких вопросах порядочные люди денег не считают — тем более, если они не свои.
   — Все. Поехали.
   — Подожди, — Виноградов снова присел рядом с трупом.
   — Поехали!
   — Сейчас, — руки Владимира Александровича начали торопливо обшаривать карманы лежащего. — Сейчас…
   — Чего ищешь? Бумажку?
   Майор поднял глаза и увидел листок, переправленный когда-то от него «заложникам»-журналистам:
   — Отдай.
   Шамиль сунул записку обратно за пазуху:
   — Нет. Она мне ещё понадобится.
   — Тебе? — Пожал плечами, вставая, Владимир Александрович. — Думаешь, таким компроматом можно меня шантажировать?
   — Шантажировать? — Удивился собеседник.
   — Записке этой всегда найдется тысяча обьяснений.
   Но Шамиль уже сообразил, о чем идет речь, и покачал отрицательно бородой:
   — Не волнуйся, майор! Просто я хочу показать её тому парню. Еще разок, последний… Понял?
   Виноградов посмотрел в лицо собеседнику — туда, где за темными стеклами очков прятался единственный глаз:
   — Чего же непонятного… А потом?
   — Потом я её разорву. Или пришлю тебе на память, хочешь?
   — Куда?
   — Домой! — Видимо, такая озорная мысль Шамилю понравилась. — Точно домой прямо, слушай!
   Владимир Александрович поморщился — спрашивать, откуда местной контрразведке известен его адрес было наивно и глупо.
   — Поехали теперь?
   — Поехали. Итак опаздываем, скоро темнеть начнет.
 
* * *
   Следующий вечер застал Виноградова в гостиничном номере, рядом с военным аэропортом.
   — Замотался? Смотрю, засыпаешь…
   — Есть немного. — Сказывались долгие часы горной дороги, ночная равнина, встреча на блок-посту и ещё несколько десятков километров по своей территории. — — Ладно. Наливай по последней.
   — А больше и нет!
   В здоровяке, сидящем напротив, трудно было сейчас узнать того самого «прапорщика внутренних войск», который встречал и провожал Владимира Александровича у границы.
   Чистенькая полевая форма, два ряда орденских планок над левым карманом, погоны с большими звездами… Чувствовалось, что и в костюме от Валентино он чувствует себя так же естественно и вольготно.
   — Давай, Женя! — Поднял стакан Виноградов.
   — Будь здоров.
   Бутылку на двоих собеседники уже усидели, но водка забирала слабо. Впрочем, задача напиться до неприличия и не ставилась.
   — Хорошая штука… — Человек, которого Владимир Александрович назвал Женей, в очередной раз повертел перед носом ТТ и положил пистолет на стол. — Уважаю! Давай меняться?
   — Подарок… — Майору вспомнилось прощание с Шамилем — на трассе, уже перед проволочным заграждением, отделявшим республику «в составе России» от самой России.
   — Понимаю, — кивнул Женя. — Святое дело.
   Но Виноградов уже махнул рукой:
   — Забирай! Все равно ведь пришлось бы сдавать.
   — Саныч… Спасибо! Сочтемся.
   — Ладно, брось. Ерунда.
   — Нет, Саныч, — собеседник сгреб со скатерти пистолет. — Я тебе завтра к самолету такую вещь принесу… Такую! Не пожалеешь, честное слово.
   — Брось, а? — Взгляд Владимира Александровича упал на остатки прозрачной влаги в стакане:
   — Слушай, что там по поводу Гвоздюка? Говоришь, подтвердилось?
   — Абсолютно! Гексафортин, лошадиная доза… Тут и здоровое-то сердце никакое не выдержит.
   — И что теперь?
   — А ничего. Наверху решили шума не поднимать, все работаем по официальной версии.
   — Во, бля… политики!
   — Не то слово, — согласился Женя.
   — Кстати, а здесь московскую программу показывают? — Виноградов сначала посмотрел на циферблат «ориента», потом на убогий гостиничный телевизор.
   — Конечно. В общем-то, только её ретранслируют…
   Владимир Александрович потянулся и с трудом достал кнопку.
   — В сеть надо воткнуть, — напомнил собеседник.
   — Точно!
   Они ещё продолжали смеяться, когда экран нехотя осветился изнутри. Информационный выпуск уже начался, и голос за кадром вел официальный репортаж:
   «…ском зале Кремля Президент России принял представителей средств массовой информации.»
   Камера дала крупный план, затем продемонстрировала стайку хорошо одетых мужчин и женщин. После короткого комментария опять показали Ельцина, читающего речь:
   «В это непростое для страны время…»
   Зрителям дали возможность немного полюбоваться на Президента и выслушать из его уст пару общих тягучих фраз.
   А потом снова пошел закадровый комментарий:
   «Борис Ельцин вручил ряду журналистов высокие награды за личное мужество, проявленное при выполнении профессионального долга…»
   — Вон, гляди! — Впился глазами в экран Владимир Александрович.
   — Вижу… Вылез, сволочь.
   Алексей Самошин действительно стоял одним из первых, между директором крупнейшей российской телекомпании и какой-то старушкой в черном кружевном платке.
   «Медаль ордена „За заслуги перед Отечеством“, которой посмертно награжден оператор Виктор Гвоздюк, получает его мать…»
   Старушка вышла вперед и заплакала.
   — Сейчас нашего покажут.
   Точно. Камера с чувством запечатлела трогательное рукопожатие Бориса Николаевича и улыбающегося счастливца:
   «За выдержку и стойкость, которые помогли достойно вынести тяготы и ужасы бандитского беспредела, тележурналисту Алексею Самошину вручаются именные золотые часы от Президента Российской Федерации!»
   Крупно: коробочка, белый атлас, циферблат и пластинки браслета. Комментатор чуть не захлебнулся от восторга, но на экране уже показывали следующего героя…
   — «Ролекс», наверное. Или «Омега».
   Голос сидящего напротив здоровяка вывел Владимира Александровича из оцепенения:
   — Что? Прости, не расслышал.
   — Думаю, дорогая вещь эти часики.
   — Дорогая… Выпить нету больше?
   — Сейчас принесу, — подполковник по имени Женя уже поднимал свое крупное, тренированное тело из-за стола.
   — Ладно, сиди. Не стоит, — вздохнул Виноградов…
   ЭПИЛОГ
   Машина плавно сбавила ход и прижалась к поребрику.
   — Выходим?
   — Да, здесь. — Молодой человек в светлом, почти до пят, плаще оказался на тротуаре раньше Самошина и даже успел помочь журналисту открыть дверь:
   — Прошу!
   — Спасибо, — «девятка» с неприметным номером сразу исчезла в направлении Артиллерийского музея, и мужчины остались вдвоем на набережной:
   — Место красивое. Одно из моих любимых в городе…
   Справа была Стрелка Васильевского острова, а за серой и неподвижной рекой таял в дымке Зимний дворец. Бурые от времени бастионы Петропавловки, шпиль, дебаркадер…
   Самошин вдохнул прохладный запах Невы и поинтересовался:
   — Вы сами питерский? Или оттуда?
   Спутник вместо ответа ещё раз внимательно огляделся. И не обнаружив ничего подозрительного, приказал:
   — Идите вперед до мостика. Я сразу за вами.
   — Послушайте, к чему все это?
   — Конспирация, — улыбнулся мужчина в плаще.
   — Да, понятно. Но мы же битый час петляли по городу! Дважды пересаживались… И вы сами говорите, что «хвоста» нет, верно?
   — Верно.
   — Тогда уж проще было сразу отдать деньги — и все!
   Собеседник пожал плечами:
   — Не знаю. Мое дело — обеспечить скрытность и безопасность встречи. А потом уж разбирайтесь…
   Мужчина в плаще догнал Самошина только за полосатой будкой контролера.
   — Куда теперь? — Обернулся журналист.
   — Пойдемте.
   Дальше они двинулись вместе.
   — Серьезно работаете.
   — Иначе нельзя. Мы же не цветами торгуем, верно?
   — Верно, — не мог не согласиться Самошин. — Я, кстати, потому сразу и не поверил, что вы от них.
   — А теперь? — Поднял бровь спутник.
   — После того, как человек показал записку, ту самую… Кстати, знаете, что майор Виноградов ушел из ментовки? Он у нас адвокат! В городской коллегии.
   Мужчина без интереса посмотрел на журналиста:
   — Я не знаю, кто такой Виноградов. Я вообще, чем меньше знаю, тем лучше сплю. Понимаете?
   — Нет проблем! — Пожал плечами Самошин и мысленно выругал себя за излишнюю разговорчивость.
   Спутники прошли уже метров сто вдоль канала, и ряд серо-зеленых пушек и разной военной инженерии перед музеем оказался у них по левую руку, чуть впереди.
   Самошин завертел головой:
   — Странно, народу нет почти.
   Действительно, на встречу мужчинам попались только влюбленная парочка, юнец в драных джинсах и семья с детской коляской.
   — На этой стороне мало кто гуляет. Все туристы там, у собора или в Алексеевском равелине.
   Журналист с интересом посмотрел на собеседника:
   — Да, пожалуй… Нам сюда?
   У Самошина не оставалось никаких сомнений, что человек в плаще ведет его к вертолету, замершему посреди вытоптанной тысячами ног и колес площадки.
   — Это что, экскурсионный?
   — Совершенно верно.
   — Знаю. Наши снимали недавно про них. Говорят, что…
   Журналиста опять начала одолевать болтливость. Так бывало обычно, когда он чувствовал неуверенность в себе — и даже не страх еще, а только приближение страха.
   Мужчин заметили — бело-голубая винтокрылая машина утробно взвыла и начала проворачивать лопасти.
   В этот момент они как раз поравнялись с рекламным щитом, призывающим всего за несколько долларов совершить получасовой облет города на Неве.
   — Для иностранцев в самый раз, а нашим вообще-то дороговато…
   Желающих прокатиться на вертолете видно не было. Тем более, что половину щита прикрывал листок с текстом по-русски и по-английски: «Извините, сегодня осуществляются только технические рейсы».
   — Сюда, — спутник придержал Самошина под локоть.
   Бортовой люк был уже открыт, но прежде чем поставить ногу на ступень металлической лесенки журналист ещё раз ощутил на себе хватку стальных пальцев:
   — Быстро! Быстро полез!
   Самошин даже не понял, как оказался внутри.
   Он успел только разглядеть зеркальные блюдца солцезащитных очков, бороду, усы — и тут же согнулся от удара в пах. За спиной что-то прогрохотало, и дневной свет стал проникать внутрь салона только через зашторенные иллюминаторы.
   Звук двигателя и вращающихся винтов нарастал. Но находящиеся внутри не теряли времени даром — Самошина избивали и на земле, и когда вертолет оторвался от площадки, набирая высоту, и потом, когда он уже лег на курс.
   Последнее, что увидел отброшенный ударом к иллюминатору журналист, была крохотная мужская фигура в плаще, уходящая в сторону крепостного пляжа…
   Шамиль лизнул окровавленные костяшки кулака и пожаловался:
   — Вот гад, слушай? Всю руку об него разбил.
   Стоящий рядом парень, типичный питерский «браток», молча кивнул.
   Далеко внизу, под дрожащим вертолетным днищем, потянулся зеленый массив пригородного лесопарка.
   — Не пора еще?
   — Наверное, — Шамиль подхватил неподвижное тело Самошина и подтащил его к бортовому люку. — Живой, да… Правильно!
   — Слушай, а это что?
   На покрытом ковролином полу матово золотились мужские часы.
   Шамиль посмотрел на запястье Самошина со следом от браслета:
   — Его. Точно.
   — Замок, наверное, был слабый… Ну, что? Делаем?
   Они убрали задвижку и пряча лица от ворвавшегося снаружи ветра выпихнули тело журналиста вон. Прежде чем закрыть люк, Шамиль туда же отправил и подарок российского президента.
   — Высота метров триста.
   — Хватит.
   …Горожане теперь редко смотрят на небо.
   Поэтому никто не заметил в осенней дымке черную точку, отделившуюся от экскурсионного вертолета и быстро затерявшуюся среди деревьев. А если кто даже случайно обратил внимание, то подумал, что так и надо.
   И, скорее всего, был прав.
 
   Моздок — Санкт-Петербург
   Сентябрь 1997 года