Филлипс Сьюзен Элизабет. Леди, будьте паинькой

   — Садись в машину.
   — Брось приказывать! То, что я спустила тебе подобные выходки в спальне, еще не означает, что это повторится.
   — Так его! — выкрикнула какая-то женщина. Кенни сжал кулаки, сообразив, какой великолепный спектакль они дают зевакам.
   — Немедленно в машину, — процедил он сквозь зубы.
   — Иди ты знаешь куда!
   Она выхватила у него ключи и бросилась к машине, каждое мгновение ожидая, что он вцепится ей в плечо, но вместо этого услышала шорох подошв и тупой удар об асфальт. Мужчины дружно застонали при виде неловко поскользнувшегося на банановой корке Кенни. Эмма воспользовалась заминкой и прыгнула в автомобиль.
   Каким-то чудом она сразу попала ключом в замок зажигания и в зеркальце заднего обзора увидела, как Кенни взметнулся с земли. Она повернула ключ и надавила педаль газа. Мотор взревел, но машина не тронулась с места. Эмма переключила передачу, и машина рванулась вперед, но прежде она услышала разъяренный вопль:
   — Ты же не умеешь водить!
   Эмма в последнее мгновение увернулась от черного пикапа, стоявшего впереди. Ладони мгновенно вспотели, зато во рту пересохло. Что она творит?!
   Снова взглянув в зеркало, она обнаружила в самом центре сборища Теда Бодина с широченной улыбкой, словно приклеенной к лицу, и вспомнила рассказ о том, как его родители когда-то дрались на этой же стоянке. Но тут она заметила бегущего — в самом деле бегущего — Кенни и забыла обо всем. Бросив поспешный взгляд на мостовую, она с облегчением обнаружила, что машин почти нет.
   Правая сторона. Правая сторона. Правая сторона.
   Дернув руль, она вывернула на шоссе. Ладони так взмокли, что скользили по баранке. Она в жизни не знала за собой такой вспыльчивости. Подумать только, к чему это привело: она за рулем машины, которую понятия не имеет, как водить! А если к этому добавить, что за ней гонится профессиональный игрок в гольф, миллионер и чуть ли не чемпион!..
   И хотя она целиком сосредоточилась на старании удержать большой «кадиллак» между дорожными полосами и не полезть в другой ряд, все же нашла время посмотреть в боковое зеркало и увидела, что Кенни ее нагоняет. Закусив губу до крови, она нажала на газ чуть сильнее. Стрелка спидометра поползла на двенадцатимильную отметку. Сзади начали скапливаться машины.
   Она ненавидит вождение! Зачем ей все это понадобилось?
   Дверь со стороны пассажирского сиденья распахнулась, Кенни сунул голову в кабину и заорал:
   — Подтянись к обочине!
   Ей страстно хотелось вдавить педаль до упора, но, как бы она ни жаждала прикончить Кенни, все-таки на убийство она была не способна. Эмма заколебалась, что и стало ее роковой ошибкой. Кенни вскочил в «кадиллак».
   — Съезжай с дороги!
   Но Эмма продолжала сжимать руль окостеневшими пальцами и смотрела прямо вперед. Кенни захлопнул дверцу.
   — Если не желаешь останавливаться, прибавь по крайней мере скорость, чтобы тебе в зад не врезались!
   — Я знаю, что делаю! Тори научила меня водить.
   — В таком случае веди!
   Эмма снова надавила на многострадальную педаль.
   — Ну вот! Тридцать миль! Устраивает?
   — Предельная скорость — шестьдесят.
   — Думаешь, я трушу? Вовсе нет!
   Она умирала тысячью смертей, но довела стрелку спидометра до сорока пяти. Позади выстроился внушительный хвост машин.
   До Эммы донесся его стон.
   — Сворачивай вправо и останавливайся. Не забудь включить поворотник, — выдавил он.
   Ей так хотелось поскорее все закончить, что она послушалась.
   — У этого скрюченного дерева. Останавливайся.
   Сзади стоял непрерывный вой клаксонов, поэтому Эмма чуть поспешнее, чем надо, выполнила указания и загнала машину в песок рядом с узкой грязной дорогой.
   — Сначала нужно было сбросить скорость! — рявкнул он.
   — Ты сказал, чтобы я ее прибавила!
   — Только не на повороте!
   Она снова услышала зловещий скрип зубов и глубокий вздох.
   — Ладно, не важно. Поезжай дальше, пока не оставишь деревья позади.
   Когда наконец машина остановилась, Эмма от облегчения обмякла, как тряпичная кукла. Она положила сложенные руки на рулевое колесо, прислонилась к ним лбом и закрыла глаза.
   И скорее почувствовала, чем услышала какое-то движение. Кенни выключил зажигание. Скрипнула кожа сиденья. Время куда-то летело. В ушах Эммы отдавались хриплые звуки ее собственного тяжелого дыхания.
   Наконец что-то теплое коснулось ее шеи и стало растирать.
   — Плачете, леди Эмма?
   — Нет, — ответила она как можно тверже, — но подумываю об этом.
   — Почему бы не подумать в несколько иной позе?
   Он привлек ее к себе и прижал к груди. Как уютно. Удобно. Утешительно. И аромат приятный. Чистой рубашки… с примесью младенческого запаха.
   Она отказывалась плакать. Ни за что. Все же ей было так хорошо, как давно не…
   Его дыхание пощекотало ей ухо.
   — Ты не сочтешь меня бесчувственной скотиной, если я просуну руку под твою блузку? — хрипловато спросил он.
   Эмма, немного поразмыслив, помотала головой.
   Его пальцы провели по ее мигом покрывшейся мурашками коже и принялись расстегивать пуговицы, в два счета справились с застежкой лифчика. Кенни обвел большим пальцем контуры ее груди и поцеловал в губы.
   — Прошлой ночью я голову потерял, — тихо признался он.
   — Я тоже.
   — Ты издаешь такие чудесные звуки в постели.
   — Правда?
   — Угу.
   Он придавил ее сосок. Эмма охнула от удовольствия.
   — Вот такие.
   Кенни согнулся и завладел чувствительным бугорком. Втянул в рот. Эмма бессильно откинула голову, отдаваясь восхитительным ощущениям. Не в силах оставаться спокойной, она вытянула его рубашку из брюк и проникла ладонью внутрь, с наслаждением гладя теплую тугую кожу.
   Похоже, иного поощрения ему не потребовалось. Уже через мгновение ее блузка едва держалась на плечах, шорты валялись на полу, а трусики болтались у щиколоток. Однако и она не бездействовала, и вскоре его рубашка уже легла поверх ее шорт. Сквозь развал молнии джинсов выглядывали синие шелковые боксерские трусы.
   — Мне просто… необходимо сделать это…
   Он устроил Эмму так, что она полулежала на сиденье, раздвинул ее ноги и наклонил голову.
   Жесткие темные волосы задели внутреннюю сторону ее бедер, погладили мягкую кожу, сдвинулись повыше, пока она не почувствовала его губы. Там. Там!
   Она промычала что-то невнятное. Выдохнула его имя. Вообще забыла, что надо дышать.
   Он, по своему обычаю, не торопился. Медлил. И Эмма забыла, где находится, тесноту, забыла все на свете, кроме его прикосновений и гладящих, глубоко проникающих движений. Ее оргазм вылился в шумные всхлипы, сотрясшие тело.
   Но Кенни не отстранился. Продолжил. Снова послал ее в полет.
   О… это было ослепительно! Она даже не сознавала, что ее руки неустанно движутся, пока он не перехватил их. Она ощущала его нетерпеливую набухшую плоть сквозь синий шелк и поняла, что вовсе не отсутствие желания заставило его остановить ее.
   Эмма подняла голову и вопросительно посмотрела в дымчато-фиолетовые глаза.
   Он выглядел совершенно измученным, лицо искажено страданием.
   — Мне нужен бумажник. Со мной ничего нет.
   — Я на таблетках, — улыбнулась Эмма.
   — На таблетках? Почему же вчера не сказала?
   — Ты приказал мне молчать. — Она коснулась губами его губ. — Да и не хотелось ничего объяснять. Я начала принимать таблетки перед отъездом. На всякий случай.
   — На случай, если…
   Он осекся. Эмма оседлала его и, улыбаясь, прижалась губами к уху.
   — С твоего разрешения…
   Кенни застонал и потянулся к ней.
   На этот раз она хотела верховодить, но у него были несколько иные соображения, и когда Эмма попыталась опуститься на каменный стержень, Кенни схватил ее за бедра.
   — Осторожнее, солнышко, — пробормотал он и взялся за дело, позволяя ей поглощать его постепенно, по дюйму.
   — Я… — пробормотала она, — я хочу…
   Он отвлек ее поцелуем, длившимся бесконечно, и, пока исследовал языком пещерку ее рта, проник глубже. Но даже когда она приняла его целиком, не отдал бразды правления. И вместо этого установил свой ритм, инстинктивно понимая, что нужно ей. И дал Эмме все. Все, что она хотела. Кроме контроля над ним.
   Кончики полных холмиков терлись о легкую поросль волос на его груди. Внутреннюю поверхность бедер обжигала грубая ткань джинсов, которые Кенни так и не стянул до конца. Теперь она целовала его, наслаждаясь новизной ощущений. Но желала большего. Хотела, чтобы он доверял ей. Настолько, чтобы отдать власть.
   Его руки впились в ее ягодицы, а большие пальцы выделывали нечто неслыханное, причем именно в том месте, где были соединены их тела.
   — Не останавливайся, — выпалила она. — Что бы ты ни делал, не…
   Он послушался. Поток расплавленного меда унес их обоих.

Глава 16

   После Эмма тихо радовалась суете, поискам салфеток и одежды. Кенни, похоже, разделял ее чувства. Может, ему тоже было не по себе. Да и что ни говори, было нечто непристойное в такой спешке, непристойное и непонятное. Почему двое взрослых, умных и таких разных людей теряют голову настолько, что не способны оторваться друг от друга, и слишком спешат, чтобы добраться до собственной постели?
   Наверное, каждую женщину хоть раз в жизни да тянет к опасному мужчине. Очевидно, настал ее черед. Может, ей требуется вывести Кенни Тревелера, как наркотик, из кровеносной системы, чтобы освободить место для того, кто уготован ей судьбой, настоящего, порядочного и доброго мужчины. Может, Кенни привьет ей здоровый иммунитет. Одна доза навсегда предохранит ее от подобных плейбоев.
   Эмма, сосредоточенно обдумывая все это, принялась застегивать блузку.
   Кенни вышел из машины. Заправляя рубашку в джинсы, он заметил, что Эмма застегивает пуговицы неправильно, но промолчал. Стоит ему заикнуться об этом, и она снова взъерепенится и станет упрекать его, что он опять цепляется к ней.
   Эмма подняла на него глаза, и ее распухшие от поцелуев губы и взъерошенные кудряшки отчего-то напомнили Кенни о сливочном мороженом. Тут что-то непонятное стало твориться с ним. Прошлая ночь была просто сказочной, такой чудесной, что ему не хотелось думать об этом, и все же он ни о чем больше и помыслить не мог, вероятно, именно поэтому так озверел во время детских гонок. А сейчас… всего минуту назад они едва не выцарапали друг другу глаза, и вдруг… никакая сила не смогла бы их расцепить!
   Он не мог припомнить, когда в последний раз занимался этим в машине. Кажется, вообще никогда. Богатеньким мальчикам это не обязательно. У таких мальчиков имеются пляжные домики, а на крайний случай и деньги, чтобы снять номер в мотеле.
   Черт, ему понравилось заниматься с ней любовью. Какой энтузиазм, какое рвение! Она совершенно не способна что-то утаивать, скрывать, держать при себе. Отдает все, на сто десять процентов, как раз как он обожает.
   Блузка перекосилась, прилипла к ее груди, что заставило его вновь почувствовать тяжесть этого соблазнительного полушария. Как оно наполняет его ладонь!
   И снова эта предательская нежность, буквально затопившая его!
   Кенни нервно дернулся. Она чересчур властная, слишком требовательная!
   Он отчетливо понимал, как важно поскорее вернуться в безопасное общество посторонних. Тем больше удивили его внезапно сорвавшиеся с языка слова:
   — Хочешь прогуляться к реке?
   Прелестные медово-карие глаза вопросительно замигали.
   — С удовольствием.
   Словно он пригласил ее на чай с рогаликами!
   Кенни помог Эмме выйти и сжал протянутую руку. Маленькую, но сильную. Кенни потер мозоль на ее указательном пальце.
   Шум воды приветствовал их. В деревьях раздавались беличий стрекот, крики пересмешника…
   Странно, почему Эмма молчит? Для такой болтушки она удивительно спокойна. Эта безучастность страшно выводила его из себя, и он, сам не понимая, что говорит, брякнул:
   — Утром я привозил сюда Питера.
   — Значит, он немного пришел в себя?
   — Да. — Кенни откашлялся. — Нам следовало потолковать с глазу на глаз.
   — Еще бы! — взорвалась Эмма. — Слава Богу, хоть этот омерзительный инцидент закончился миром! Не смейте больше никогда так поступать с братом!
   Ее высокомерные нотации должны были взбесить его, но вместо этого Кенни стало легче. Эмма тонко чувствует, что значит для него этот малыш и как Кенни сожалеет о содеянном. Но все же он не хотел, чтобы она слишкомч задирала нос.
   — Следует закалять их с детства, чтобы не вырастали тепличными цветочками или, чего доброго, «голубыми».
   Эмма имела наглость рассмеяться:
   — Брось, Кенни. Кто бы говорил! Когда речь идет о Питере, ты мягче воска.
   — Да… верно… Он нечто особенное, правда?
   Кенни улыбнулся и подумал было сменить тему, но сообразил, что хотел бы обсудить это с ней. С чисто профессиональной точки зрения. В конце концов, кто эксперт по детскому воспитанию, как не она?
   — Видишь ли… дело в том… мой старик иногда перегибает палку… Я просто волнуюсь за Пети, вот и все.
   Янтарные глаза пронзили его, словно тонкие лазерные лучи.
   — Опасаешься, что Уоррен будет таким же плохим отцом Питеру, как тебе?
   — Мой отец всегда выполнял свой долг, — немедленно возразил Кенни, — особенно если учесть, как вела себя мать! Не мог же и он слюнявить меня с утра до вечера!
   — Нет, но подозреваю, что он занял совершенно противоположную позицию, а это тоже плохо. Видела нечто подобное на примере нескольких моих учениц. Судя по твоим рассказам, отец не часто проводил с тобой время и отсутствовал как раз тогда, когда ты больше всего в нем нуждался, а если и приезжал, то постоянно находил повод пожурить или покритиковать тебя.
   Миссис Снид позвонила мне на работу. Заявила, что ты оторвал голову у Барби, любимой кумы Мэри Бет, и выбросил в помойку. Только трус способен сделать такое с девочкой. Гнусный, наглый трус.
   — Я действительно был подлым негодяем.
   — Верно, но в этом часть и его вины. Уверена, ты отчаянно старался привлечь его внимание, и единственным способом достичь этого были все те гадости, которые ты совершал. Здоровый, нормальный ребенок, которого душила любовью полубезумная мать, а отец предпочитал не вмешиваться. В самом деле, Кенни, при таких невыносимых родителях удивительно еще, как ты не превратился в настоящего садиста, а может, и маньяка, который начинает с издевательства над беззащитными животными и заканчивает убийствами людей. Понятно, почему ты до сих пор отвергаешь отца.
   — Я никогда этого не утверждал.
   Но леди Эмму уже невозможно было остановить. Она продолжала, словно не слышала ни единого слова:
   — Тебе следовало бы простить его. Ради вас обоих.
   Кенни небрежно пожал плечами:
   — Не имею ни малейшего понятия, о чем ты толкуешь.
   — А еще и проблема с Питером. Боишься, что твой отец станет так же пренебрегать им, как когда-то тобой. Что Питеру придется завоевывать его любовь, вместо того чтобы получить ее по праву рождения.
   Кенни вынудил себя широко зевнуть.
   — Ты так набита дерьмовыми теориями, что могла бы сойти за удобрение.
   Но вместо того чтобы вспылить, она стиснула его руку.
   — Не тревожься ты так о Питере. Шелби не похожа на твою мать и наверняка станет стойкой защитницей его прав. Кроме того, подозреваю, что твой отец тоже учился на своих ошибках. Как он украдкой поглядывав! на тебя, когда ты не видишь! Просто сердце разрывается И даже если я не права, у Питера есть одно преимущество, которого был лишен ты.
   — Да? — со скучающим видом обронил он. — И что это?
   — Ты, разумеется.
   Он даже согнулся, как от удара под дых, и не сразу опомнился, а когда заговорил, ответ прозвучал далеко не так небрежно, как ему хотелось.
   — Не слишком большое богатство!
   — Ошибаешься. Бескорыстная, верная любовь творит чудеса.
   — Еще бы!
   — Вспомни свое детство, Кенни. Ты совершил настоящий подвиг, сумев выжить и стать порядочным человеком. Трудно представить более сложные условия развития ребенка.
   — А как насчет Тори?
   — Тори по крайней мере принадлежала безграничная любовь отца. Ты же был лишен всего.
   — Что ты мелешь? Мать была готова целовать землю, по которой я ходил. В этом и был весь ужас.
   — Это не та любовь. Ею двигали совершенно иные эмоции и соображения.
   Она права. От Кенни постоянно ожидали, что он будет трястись над матерью, как над самой большой драгоценностью в мире.
   Кенни, зайчик, не смей играть с этой белой швалью! Мерзкие мальчишки! Останься со мной! Я куплю тебе новый радиоуправляемый аэроплан, который мы видели по телевизору. Все станут тебе завидовать и бегать за тобой! Будешь самым популярным парнем в школе!
   Никого так не презирали, как его.
   — Да, пожалуй, ты еще умнее, чем мне казалось, — фыркнул он.
   — К сожалению, я что-то вроде профессора по подобным делам. Приходилось видеть и не такое.
   Он расслышал легкий надлом в ее голосе.
   — По-моему, ты говоришь сейчас не только как профессионал.
   Эмма пожала плечами:
   — Не только. Мои родители любили меня, но больше увлекались работой. Я была очень одинока.
   Отняв руку, она направилась к берегу. Он последовал за ней, радуясь, что Эмма переключилась на себя. Она улыбнулась, когда Кенни догнал ее.
   — Нет ничего скучнее, чем слушать, как добившиеся успеха взрослые ноют о своем несчастном детстве, верно?
   — Вернее некуда. Тут ты права на все сто.
   Кенни поднял плоский камешек и ловко запустил в воду, целясь в известняковую скалу, высившуюся на другом берегу. Камешек подпрыгнул на поверхности четыре раза, прежде чем утонуть.
   — Кажется, я начинаю понимать, почему вы на стенку лезете, едва речь заходит о «Святой Гертруде». Я сам похож на психа во всем, что касается Пети.
   Он швырнул в реку еще одну гальку и повернулся к Эмме. Отчего ему не по себе? Не понятно. Вроде никаких причин…
   — Думаю, как только вы сообщите герцогу о своих похождениях, дело в шляпе и вы сорветесь с крючка.
   — Не знаю, — не сразу ответила Эмма. — Похоже, он верит лишь в то, во что хочет верить, как по-твоему?
   Ее лоб сморщился, а в глазах промелькнуло знакомое выражение, совсем как у актрисы, играющей разгневанную королеву, когда та величественно приказывает снести кому-то голову.
   — Не хочу рассказывать ему, что было между нами. Это наше личное дело, и не ему совать свой наглый нос в наши отношения.
   Кенни ухмыльнулся, эгоистически радуясь реакции Эммы.
   — Кажется, ты загнала себя в угол.
   Эмма пробормотала что-то невнятное; Кенни смог лишь разобрать слово «проклятый».
   — Спорим, что я попаду!
   Он показал на валун, поднимавшийся из воды чуть поодаль, и поднял очередной камешек, однако не добросил до цели.
   — Еще две попытки.
   — Вода совсем прозрачная. Какое чудесное место!
   — Я всегда его любил. Прибегал сюда в детстве, сразу после того, как задам кому-нибудь трепку или доведу до слез.
   Он приготовился к броску.
   — Бьюсь об заклад, ты тогда надеялся, что, если станешь продолжать в том же духе, кто-то попытается тебя остановить.
   — Наверное.
   Он снова промахнулся.
   — Еще одна.
   Камень отскочил от валуна.
   — Превосходно, — улыбнулась Эмма. — Именно этим и занялся Далли, верно? Положил этому конец.
   — Кто тебе рассказал?
   — Сложила два и два, только и всего. Отсутствием сообразительности я не страдаю.
   — Боюсь, психоанализом на сегодня я сыт по горло. Кроме того, это ты с приветом, а вовсе не я, спроси хоть у отца Джозефа.
   Эмма поморщилась как от боли.
   — Какое счастье, что я скоро уезжаю! Я никогда не посмею посмотреть в глаза этому бедняге.
   Ему отчего-то не хотелось думать о ее отъезде, хотя, честно говоря, он не мог дождаться, пока сбудет ее с рук.
   — Я объясню, что случилось. По крайней мере большую часть. — Он принялся растирать ей шею. — Если мы намереваемся попасть сегодня в Остин, пора в путь. Если хочешь переодеться, можем заехать сначала домой.
   — Неплохо бы.
   Они добрались до дома, но спальня манила так неодолимо, что о поездке в Остин пришлось забыть.
 
   Тори держала страусов в глубине отцовского поместья: так было легче, по крайней мере свидетельство ее глупости не мозолило глаза. Если не из сердца вон, то хотя бы с глаз долой! Еще до развода, живя в Далласе, она устроила птиц на ранчо к югу от города, но их содержание обходилось слишком дорого, поэтому она уговорила отца принять «погорельцев». Их было всего восемнадцать, забавных уродцев, как две капли воды похожих друг на друга длиннющими шеями, темными мохнатыми перьями и голенастыми ногами.
   Иногда Тори старалась убедить себя, что они, в сущности, очень милые, но затея обычно не выгорала.
   Она отвела глаза от гнезда с тремя изумрудно-зелеными яйцами.
   — Вон тот, что у ограды, — Элмер, — сообщила она. — Один из здешних родоначальников. Дама Полли — в самой середине группы.
   — Ты дала им имена?
   Тори уже пожалела, что поддалась импульсу, побудившему ее пригласить Декстера посмотреть эму.
   — А что тут плохого?
   Он поднял голову. В глазах с зелеными искорками, скрытых очками в тонкой металлической оправе, отразилась такая бездна любопытства, что ей стало не по себе.
   — Я никогда не занимался разведением скота и птицы, — пояснил он, — но, насколько мне известно, куда труднее убивать животных, которым дал имена.
   Вечерний ветерок бросил прядь волос ей на щеку.
   — Даже будь они безымянными, все равно невозможно их… о, не важно. — Тори нетерпеливо заправила локон за ухо. — Признаю, что сама идея с эму была дурацкой, но мой брак с Томми разваливался, и я пыталась как-то отвлечься.
   — И каким-то образом добыть средства к существованию. Совершенно логично.
   — Полный идиотизм.
   Декстер сунул руки в карман очередных защитных слаксов из своего, очевидно, неистощимого запаса.
   — Просто ты рисковая. Такое бывает. Но по крайней мере ты осознаешь ответственность за птичек. Многие на твоем месте выпустили бы эму на волю, только бы не тратиться на еду.
   — Я очень безответственная, но никогда бы не отважилась ни на что подобное.
   — Я не считаю тебя безответственной, — вырвалось у Декстера так искренне, что Тори польщенно улыбнулась.
   Приятно услышать похвалу из уст такого серьезного человека! Но все ее благодушие немедленно испарилось при его словах:
   — Ты подумала о том, чем собираешься заняться, если мы поженимся?
   — Мы не поженимся!
   — Возможно. Но если это все-таки произойдет, тебе необходимо найти лучший способ проводить время, чем шататься по магазинам да волноваться за страусов.
   — У тебя полно денег. Я могла бы опустошить все магазины, не нанеся серьезного урона твоим финансам.
   Опять он втягивает ее в дискуссию по поводу вещей, совершенно немыслимых!
   — Не в этом дело. Когда я буду приходить домой вечерами, тебе наверняка захочется расспросить, как прошел день. И разумеется, ты обязательно почерпнешь что-то интересное из ответа. Потом я, в свою очередь, справлюсь о твоих делах. И что же ты поведаешь? О распродаже спортивной одежды у Наймана? В конце концов, это невыносимо унизительно для тебя!
   — Нет, у тебя все-таки не все дома.
   — Совершенно не обязательно трудиться с утра до ночи. Но тебе пора привнести в мир еще что-то, кроме прелестного личика. Вряд ли ты будешь счастлива, не имея жизненной цели выше, чем покупки и дом.
   — Откуда тебе знать, что мне нужно для счастья? Декстер небрежно отмахнулся.
   — Подумай, что ты можешь сделать со своей жизнью? Только не талдычь мне о детях: мы оба знаем, какая это больная тема. Время покажет, сможем ли мы стать родителями.
   Тори ждала привычного удара в сердце, как всегда, когда речь заходила о детях, но, к собственному удивлению, не почувствовала боли. Почему? Что такого успокоительного в общении с этим чудаковатым малым?
   Она вспомнила о стычке с отцом, которую затеяла, узнав, кто замыслил выдать ее замуж за Декса. Уоррен не пытался это отрицать и даже не извинился. Только заявил, что любит ее, но с него довольно. После она чувствовала себя странно опустошенной и никчемной.
   — Я умею драться, играть в гольф и стильно одеваться.
   — И?.. — терпеливо осведомился Декс.
   — Неужели недостаточно?
   — Для других женщин — возможно, но не для тебя. Ты слишком умна для пустого времяпрепровождения, — с таким серьезным видом заметил Декс, что Тори не устояла.
   — Ладно. Может, у меня тайная мечта заняться… — Она поколебалась, но почему бы и не высказаться? — Заняться фотографией.
   — Фотографией? Как увлекательно!
   Он в самом деле искренне заинтересовался, и Тори неожиданно захотелось выложить все. Сначала она то и дело запиналась, но вскоре совершенно освоилась.
   — За последний год я многому научилась у Патрика. Он одолжил мне одну из своих камер, и мы часами торчали в лаборатории. Последнее время он даже разрешает мне проявлять пленки. Патрик считает, что у меня верный глаз. — И, смущенная собственным энтузиазмом, тихо добавила: — Наверное, просто не хочет меня обижать.
   — Уверен, что это не так, — возразил Декстер, и, глядя в его открытое лицо, Тори не задумываясь выпалила:
   — Я просто влюблена в это дело, Декс. Стоит начать — и тут же теряю представление о времени. И часами просиживаю на детских площадках. Кончится тем, что меня арестуют, как подозрительную личность, но я обожаю снимать детишек. Они такие… — Тори осеклась.
   — Не бойся, Тори, у меня и в мыслях не было смеяться над тобой.