Филлипс Сьюзен Элизабет. Леди, будьте паинькой

   Кажется, он в самом деле ее понимает! Тори еще больше возненавидела его за непрошеное сочувствие.
   — Не знаю, зачем вообще трачу на тебя время. Ты сам признал, что хочешь детей, а я бесплодна. Почему бы тебе не оставить меня в покое?
   — Ни один доктор не поставил тебе такого диагноза, так почему я должен верить всякой чуши? Но если это окажется правдой, мы всегда можем усыновить малыша.
   Сердце куда-то провалилось, словно пропустило несколько ударов.
   — И ты пошел бы на это?
   — Естественно. Я же сказал, что хочу детей.
   — Томми и слышать не желал об усыновлении.
   — Ты проявила куда больше осмотрительности, покупая эму, чем когда выходила за Томми.
   — Тут ты прав, — рассмеялась Тори. — Но Томми куда красивее.
   — Внешность — еще не главное!
   Впервые ей удалось заставить его обороняться!
   — Ты совсем не плох, Декс. Собственно говоря… не бери себе в голову, но из всех знакомых мне дегенератов ты первый красавец. Если не считать Теда, конечно. Но Кенни — единственный, кто может дать Теду сто очков вперед, так что не расстраивайся.
   — Интересно, сколько же дегенератов ты знаешь?
   — Эй, не забывай, что говоришь с принцессой микрочипов! Да я практически выросла среди таких ребят. В детстве отец часто брал меня с собой на работу.
   — И ты в самом деле считаешь, что я первый?
   Тори поспешно стиснула губы, чтобы скрыть улыбку. Он в самом деле очень милый, если такое определение применимо к подобного рода болванам.
   — Честное слово.
   — Собственно говоря, мне абсолютно все равно, но я знаю, что внешность человека играет для тебя роль… Что-то в том, как он выговорил это, вроде бы сухо и безразлично, но в то же время встревоженно, глубоко затронуло ее душу. Не говоря уже о некоторых интимных частях тела. Она просто не знала, что и думать и как собраться с мыслями. И неожиданно пришла к единственному решению.
   — Ладно, Декс, я знаю, что делать. Проверю тебя на вшивость.
   — Это как?
   — Играем не по правилам. Только ты, я и матрац. Пора испытать, на что ты способен.
   Его показная сдержанность мигом исчезла, в глазах появились веселые чертики. При виде смешливых морщинок в уголках этих глаз, клубки жара, медленно развертывавшиеся в ее крови, взорвались языками пламени.
   — Вот как? А если я скажу тебе, что собирался вручить себя в качестве приза и подарка в брачную ночь?
   — Смеешься? Ты что же, не желаешь спать со мной?
   — Да я ни о чем другом думать не могу. Но зачем тебе, грубо говоря, покупать корову, если ты всегда сможешь получить от меня молоко даром? Нет, уж лучше я потерплю.
   — Ты считаешь себя чем-то вроде приза?
   — Определенно! — Его глаза ярко сверкнули. — Не желаю показаться слишком самоуверенным, и ничего не сказал бы, не затей ты этот разговор, но я изумительный любовник.
   — Братец Кролик…
   Не найдя подходящих выражений, Тори красноречиво воздела руки к небу. Декс рассмеялся, схватил ее в объятия и стал целовать, пока она не задохнулась. Где-то в самых глубинах ее затуманенного разума билась мысль, что он далеко не так невозмутим, как притворяется, но его рука, лежавшая у нее на груди, пробуждала такие восхитительные ощущения, что Тори не спешила ее оттолкнуть.
   И с удивлением поняла, что Декс в самом деле умеет целоваться. Когда его язык погрузился в ее рот, Тори попыталась убедить себя, что в ее рвении завоевать привязанность мужчины есть нечто жалкое и она сделала ошибку, снизойдя до Декстера, но в его поцелуях не было ничего жалкого. Сладостные, бесконечно эротические… и заставляющие желать большего…
   Они разомкнули руки, и едва перед взором Тори погасли звезды, она поняла, что мистер Зануда потрясен не меньше ее самой.
   — Л-ладно, — запинаясь, выговорил он, — так и быть, я женюсь на тебе.
   Она припала к сильной теплой груди, ощутила его дыхание на своем лбу и на какую-то долю мгновения едва не поддалась искушению ответить «да».
   — О, Декс… ты уже через месяц горько об этом пожалеешь.
   — Нет. И ты тоже будешь счастлива.
   Тори следовало бы просто-напросто повернуться и уйти, но некий дьявол заставил ее замереть на месте.
   — Сначала постель. Только потом я соберусь с мыслями. Я не из тех, кто покупает кота в мешке.
   Он удивленно уставился на нее. В уголках губ заиграла зловещая улыбка.
   — Пока об этом не может быть и речи. Но если я передумаю, ты первая об этом узнаешь.

Глава 17

   Шагая рядом с Кенни по уединенной прибрежной тропе Сан-Антонио, Эмма неожиданно подумала, какую глупость совершила леди Сара Торнтон, уехав из Техаса, который так любила. Было в этом штате нечто неодолимо притягивающее: кипучая энергия, веселые дружелюбные люди и бескрайние полудикие просторы. Эмма обнаружила, что дышит глубже, полной грудью, словно объем легких каким-то волшебством увеличился вдвое. И чувствовала она себя по-другому, став более дерзкой, напористой, смелой и не скованной никакими ограничениями.
   Последние пять дней были сплошным волшебством. Кенни показал ей самые живописные города Техаса: Остин и Сан-Антонио. В Остине он развлекал ее анекдотами из своей студенческой жизни и даже показал университетский кампус.
   Когда она закончила работать в библиотеке, он повез ее в здание законодательного собрания штата, а оттуда — в городские парки и магазины. Вечером они шатались по чудесным ресторанчикам и слушали лучшие оркестры Остина.
   Сан-Антонио оказался еще великолепнее. По утрам, пока Кенни тренировался, она дописывала статью. Остальное время они проводили вместе. Она в жизни так много не смеялась и не спорила. Тело после ночей любви словно приобрело неведомые доселе теплоту и гибкость, и она уже не могла представить, как будет жить без ласк Кенни и без него самого…
   Облако депрессии и тоски все чаще окутывало ее. До отъезда всего ничего. Сегодня пятница, а ее самолет вылетает в воскресенье вечером.
   Эмма подставила лицо ветру, полная решимости не портить тех немногих часов, которое еще остались. Уж лучше вспомнить подробности поездки в Аламо. Кенни оказался почти профессиональным гидом, и когда вел ее через самый знаменитый храм Техаса, Эмма поняла, что книги по истории и биографии знаменитостей, разбросанные по всему его дому, отнюдь не были деталями меблировки, включенными в общую обстановку заботливым Патриком.
   Его рука, большая и надежная, сжимала ее ладонь. Полюбовавшись красивым старым зданием на другом берегу, Эмма задумчиво заметила:
   — Ты помешан на истории, верно?
   — С чего ты взяла?
   — Прежде всего ты досконально знаешь историю Техаса.
   — Я хотел специализироваться по истории в колледже, но мои оценки в старших классах были настолько возмутительными, что мой консультант отсоветовал пускаться в такую авантюру.
   — Очень жаль.
   — Нет, он, вероятно, был прав. Даже при том, что я выбрал самые легкие предметы, студент из меня получился средний. Так, на троечку. А потом я бросил университет, чтобы стать профессиональным спортсменом.
   — Да, всякий на твоем месте учился бы на тройки. Весьма трудно добиться чего-то большего, если почти не ходишь на лекции.
   Кенни метнул на нее любопытный взгляд.
   — А ты откуда знаешь?
   — Стоит провести пять минут в твоем обществе, как все становится яснее ясного. В самом деле, Кенни, сроду не встречала человека, который так боялся бы отважиться на что-то требующее мужества или по крайней мере труда.
   Кенни выпустил руку Эммы и раздраженно поморщился.
   — На тот случай, если забыла: ты стоишь перед человеком, дважды завоевавшим титул чемпиона за последние три года. И не стоит распространяться об отваге.
   — Но выигрыш в турнирах — совершенно иное дело, не так ли?
   Она сочувственно пожала его пальцы. Этот уик-энд дался ему особенно тяжело: в Огасте начался «Мастерс», но Кенни сохранял стоическое молчание и не давал себе распуститься.
   — Площадка для гольфа — вероятно, единственное место в мире, где ты не опасаешься показать людям, как усердно работаешь.
   — Потому что это единственное место в мире, где я действительно усердно работаю.
   Эмма улыбнулась ему и на секунду прижалась щекой к его руке.
   — Меня не обманешь, Кенни. Я-то вижу, как ты стараешься. Взять хотя бы тренировки. Просто ты виду не подаешь, как устаешь, поэтому со стороны все кажется таким легким.
   — В тебе столько дерьмовых теорий, что ты могла бы…
   — Сойти за удобрение. Знаю. Хочешь, чтобы люди поверили, будто большего лентяя свет не видывал. Похоже, ты считаешь, что не достоин чьей-то похвалы.
   — Вздор.
   Кенни нервно дернул уголком губ, и Эмма поняла, что попала не в бровь, а в глаз.
   Между ними было столько всего недоговоренного, невысказанного! Его дисквалификация, ее проблемы с Беддинггоном. Последние пять дней она дрейфовала в чувственном тумане, словно уверившись, что завтра никогда не наступит. Похоже, никто не следил за ними… но теперь, когда до отъезда осталось всего двое суток, Эмма была вынуждена признать: она вела себя глупо и безответственно. Не пыталась связаться с Хью и ничем ему не досадила. Словом, пребывала в эротическом раю, где не существует суровой действительности и печального будущего.
   Первые атаки панического ужаса комом осели в желудке, унося с собой незамутненную радость дня.
   — Ты не можешь вспомнить имена тех, кто был тогда в аптеке?
   — Сто раз тебе повторял, что рылся в горе шнурков и мне просто было не до того.
   — Но ты наверняка с кем-то беседовал, встречался, наконец.
   — Совершенно из памяти вышибло.
   Эмма окончательно поникла. Так она ничего и не добилась. Положение такое же, как в тот день, когда она вышла из самолета.
   — Беддингтон знал, что я купила газету, так что его шпион точно был в аптеке. Но почему он не доложил ни о чем другом?
   В поле зрения появилась фигуристая блондинка, бегущая рысцой по дорожке, но Кенни, казалось, ничего не заметил. Эмма высоко оценила его сдержанность. Он и взгляда не бросил на другую женщину, пока находился рядом с ней! Изумительный человек, несмотря на все его закидоны! И поразительно старомодная учтивость! Хотя Кенни то и дело осаждали болельщики и поклонники, он со всеми разговаривал вежливо, не теряя терпения, и одновременно давал понять, что занят своей дамой.
   Они добрались до конца тропинки и повернули назад. Здесь, вдали от городского шума, было так мирно, тихо и спокойно. Тишину прерывал только редкий шум мотора речного трамвайчика. Несмотря на время от времени появляющихся бегунов трусцой, место было удивительно уединенным.
   — Почему мне втемяшилось в голову, что это мужчина?! — воскликнула Эмма. — Шпион мог так же легко оказаться женщиной!
   — Теперь припоминаю, что видел старую миссис Кулиген у витрины со жвачкой. Правда, ей лет восемьдесят, но она кому угодно задаст жару!
   — Смейся, смейся! Просто озноб по спине ползет, когда представляю, что за мной следят, а я даже не имею понятия, кто это! И почему последнее время Беддингтон снял наблюдение?
   — Понимаю, каково тебе приходится, солнышко. И ты знаешь, как я отношусь к твоей привязанности к этой груде камней, поэтому мне лучше помолчать.
   — Могу догадаться, что ты думаешь, — расстроенно вздохнула Эмма. — Считаешь, что я рано или поздно превращусь в одну из тез милых рассеянных особ с тараканами. Начну разговаривать с собой, заведу дюжину кошек и стану носить дырявые, растянутые, пропахшие нафталином свитеры.
   — Должен признаться, подобное мне в голову не приходило. Скорее я представляю тебя в черном поясе с чулками и…
   — То, что я англичанка, не замужем и уважаю традиции, еще не означает, что я эксцентрична…
   — Похоже, ход твоих мыслей весьма необычен. Что именно ты желаешь этим сказать?
   — А, не знаю. Забудь.
   — Знаете, леди Эмма, вместо того чтобы обвинять меня в психических аномалиях, неплохо бы разобраться в своем затуманенном мозгу.
   — Затуманенном? Да он ясен и светел, как летнее утро!
   — Если это так, почему ты упорно считаешь себя засохшей старой девой?
   — Вовсе нет. Но и секс-бомба из меня никудышная.
   — А вот это наглая ложь.
   — Вовсе не… — Эмма недоуменно моргнула. — Что ты говоришь?
   — Что ты настоящая секс-бомба.
   — Ты просто вежлив.
   — Я просто мужчина. Видишь ли, я помешан на твоих губах…
   — Опять за свое! Это так несправедливо. Будь я мужчиной, считалась бы волевым лидером. Но только потому, что я женщина, меня называют властной, доминирующей и капралом в юбке.
   — Все это чистая правда, но сейчас мы говорим о другом. О том, что у тебя самый чувственный в мире рот.
   — Чувственный?
   — Угу.
   Эмма зажмурилась. Встряхнулась. Одним глазом глянула на него.
   — Теперь я точно знаю, что ты врешь.
   — Я вру исключительно по пустякам. Может, напомнить тебе, что ты выделывала своим ртом сегодня утром, часов около восьми?
   До сих пор Эмма не подозревала, что он способен заставить ее покраснеть, но оказалось, что и это возможно.
   — Спасибо, я помню.
   Кенни рассмеялся, привлек ее к себе и прошептал:
   — Спасибо тебе.
 
   Вместо того чтобы дозвониться до Хью, Эмма провела следующее утро в постели с Кенни, в долгах, изощренных любовных играх. Представить невозможно, что на свете существует другой такой страстный, заботливый, нежный любовник. Жаль только, что он все время стремится быть ведущим! Не то чтобы она так уж хотела взять верх, наоборот, тихо радовалась тому, что хотя бы раз в жизни за нее "принимают решения, но все же иногда так и подмывало проявить инициативу, поэкспериментировать с его великолепным телом. Правда, она уверена, что со временем уладилось бы и это, но, к сожалению, времени почти не осталось.
   После неспешного завтрака они направились в конюшню и следующие несколько часов катались сначала в лесу, а потом у подножия холмов. Кенни предпочел ковбойское седло и ехал на Шедоу, а Эмма выбрала Чайну и английское седло.
   — Кенни, ты не заметил… возможно, я брежу, но кажется, моя татуировка бледнеет.
   — Просто тушь глубже внедряется в кожу, вот и все.
   — Наверное, ты прав.
   Услышав шорох листьев, она присмотрелась и увидела рывшегося у корней дерева броненосца. Подумать только! Она впервые видит так близко забавного зверька!
   Ее бедра приятно ныли, то ли от долгой прогулки, то ли после сегодняшних постельных забав.
   Кенни надвинул свой стетсон на глаза.
   — Я вот что подумал… следующий семестр начинается только через неделю… а антихрист, похоже, не спешит вернуть меня на поле, так что тебе нет никакой необходимости мчаться назад. Почему бы не остаться еще ненадолго?
   Эмма выпрямилась и метнула на него быстрый взгляд.
   — У меня билеты в эконом-класс. За них деньги не возвращают. Они просто пропадут.
   — Я позабочусь о билетах. Не волнуйся.
   Хорошо еще, что он не спешит от нее избавиться. Она должна бы обрадоваться, но вместо этого совсем скисла. Если бы они не спали вместе, Кенни не просил бы ее остаться.
   — Я все-таки директор. Пусть занятия и не начинаются через два дня, но у меня полно работы. Две недели — самый долгий отпуск, какой я могу себе позволить.
   — Не понимаю. Сама сказала, что герцог собирается тебя уволить. Раньше или позже, какая разница?
   — Он еще не уволил меня, и пока это не произошло, я отвечаю за «Святую Гертруду», — бросила она. — У меня еще целые сутки впереди. Может, что-то случится за это время.
   Дорога здесь делала поворот, и, увидев вдали дом, Эмма впервые позволила себе подумать, как полюбила это место. Это ранчо. Этот штат.
   Здесь она чувствовала себя другим человеком. Не таким одиноким.
   — Все равно, — нахмурился Кенни, — не вижу необходимости лететь в Англию, когда мы так чудесно проводим время.
   Они чудесно проводят время… Лучшие мгновения ее жизни.
   Сердце Эммы мучительно сжалось.
   — Лучше закончить наш роман на самой высокой ноте, не находишь?
   Кенни даже не сразу сообразил, о чем идет речь.
   — Да… — отозвался он наконец, — думаю, ты права.
   — Разумеется, права, — резко откликнулась она, изнывая от боли.
   Он хотел еще что-то добавить, но тут впереди показалась конюшня. Кенни выпрямился и пробормотал особенно грязное ругательство, из тех, за которые учениц немедленно отсылали в кабинет директрисы на долгую беседу о преимуществах английского литературного языка.
   Проследив за направлением взгляда Кенни, Эмма заметила группу мужчин, стоявших у закрытого белого фургона. Один, державший на плече дорогую видеокамеру, снимал приближавшихся всадников. Другой сосредоточенно смотрел в блокнот. Он был намного ниже остальных и строже одет, в темно-коричневую куртку спортивного покроя, бежевые слаксы и зеленую спортивную рубашку. Немного приблизившись, она заметила позолоченные пряжки, блестевшие на носках дорогих замшевых туфель.
   — Держи рот на замке, — прорычал Кенни. — Смотри, ни слова!
   — В чем дело?
   — Очередные неприятности.
   Он, не отрываясь, смотрел на человека с блокнотом. Не слишком приятный тип. Квадратные тяжелые челюсти, носик-пуговка и прическа ежиком. На толстой шее цепочка с моднейшими солнечными очками.
   Оператор шагнул им навстречу и направил камеру на Кенни. Тот натянул поводья.
   — Это частная собственность, Стерджис.
   — Я никогда не бывал на твоем ранчо, Кенни. Слышал, что здесь довольно приятно. Как насчет того, чтобы устроить экскурсию? — осведомился незнакомец вкрадчивым, хорошо поставленным тоном профессионального комментатора. Эмма возненавидела его после первого же слова.
   — Не надейся.
   Кенни спешился, бросил поводья конюху и снял с седла Эмму.
   — Это бизнес, Кенни. Ничего не поделаешь, мне нужно интервью.
   — Ты последний на свете репортер, которому я соглашусь дать интервью. Кстати, как твой глаз? Зажил? Кто бы мог подумать, что у тебя такие слабые сосуды в носу?
   Мужчина послал Кенни взгляд, исполненный искренней ненависти, и повернулся к Эмме.
   — Стерджис Рэндалл. Сотрудник «Уорлд спортс ту-дей», на международном спортивном канале.
   — Это Эмма, — бросил Кенни, прежде чем она догадалась ответить.
   И все: ни фамилии, ни титула, которым Кенни так гордился, что не преминул сообщить всему городу, от продавцов до кондукторов автобусов, о том, с какой высокородной аристократкой, чуть ли не родственницей королевы английской, свела его судьба.
   Стерджис кивнул и, потеряв всякий интерес к Эмме, немедленно о ней забыл. Ему был нужен Кенни, а не какая-то неизвестная девица.
   — Пока ты здесь разыгрываешь ковбоя, Тайгер сделал в Огасте десять ниже пар^[24] . То, что ты ему теперь не соперник, стало настоящей сенсацией, и я приехал, чтобы сообщить нашим зрителям, как обстоят дела.
   — А я-то воображал, будто ты уже сделал для меня все что мог.
   — Ты избил меня на глазах у нескольких миллионов поклонников гольфа! — взвился Стерджис.
   Эмма уже слышала эту печальную историю от Тори и знала, что первым начал Рэндалл, но Кенни, как обычно, не потрудился защитить себя.
   — Оба мы профессионалы, — продолжал Стерджис. — Кто старое помянет… Давай осмотрим ранчо.
   — Как-нибудь в другой раз.
   — Парни из «Глоубл нэшнл» считают это интервью неплохой идеей. А поскольку они в числе твоих спонсоров и главные рекламодатели моего шоу, значит, и заказывают музыку. Но может, тебе не страшно лишиться спонсора…
   Ну и наглец!
   Эмма, теряя голову от ярости, судорожно сжала кулаки. Пусть Кенни и знаменитость, это не дает права всяким папарацци лезть в его личную жизнь!
   Лицо Кенни оставалось невозмутимым.
   — Никаких интервью. Я уже сказал твоему боссу.
   — И каждому репортеру в этой стране, — елейно добавил Стерджис. — Я все понимаю, Кенни. Но предупреждаю: мы дадим крупным планом твою задницу, если попробуешь сбежать.
   Он самодовольно ухмыльнулся, видя, что лицо Кенни потемнело от гнева. Эмма не сразу сообразила, что имел в виду Стерджис, и только потом поняла: он ловко отрезал Кенни все пути для отступления. Теперь тот не может отказаться, чтобы не выглядеть при этом грубым хамом. Рэндалл, должно быть, отлично знает — Кенни невыносима сама мысль о том, что всякий американский поклонник гольфа узреет на телеэкране удаляющийся зад кумира.
   И тут ее даже дрожь пробрала от неожиданного озарения. А она-то что рот разевает?! Ей выпала козырная карта! Редчайшая возможность добиться своего. Репортер! Телекамера. И это как раз в ту минуту, когда она была готова сдаться! Ей предоставлен шанс публично себя опозорить, да так, как она и не мечтала! Что же медлить!
   У Эммы даже дыхание перехватило. Беддингтон на стенку полезет!
   Кенни мельком увидел, как застыла Эмма, и, заметив блеск ее глаз, понял, что дело плохо. Ее взгляд то и дело перебегал со Стерджиса на оператора. Кенни похолодел. Леди Эмма только сейчас сообразила, что все ее офигительные выходки запечатлеют и покажут миллионной аудитории!
   Кенни внутренне приготовился к худшему. Эмма — создание проворное и в любую секунду может броситься ему на шею или исполнить стриптиз и в таком виде протанцевать хулу. И если он не желает окончательно загубить карьеру, нужно немедленно убрать ее отсюда, даже если ради этого придется согласиться на интервью.
   — Ладно, — пожал он плечами, — Почему бы нет? Неплохо бы прояснить обстановку. Кстати, Эмма, зачем тебе скучать? Все это довольно тоскливо. Подожди меня в доме, хорошо?
   Он старался не думать о том, что эта леди в любую секунду может превратить его в посмешище всей Америки. Остроты Ли Тревино, ехидные замечания Бена Райта на счет «голубых» игроков в гольф, даже гастрономические шуточки Фаззи Зеллера — ничто по сравнению с той бурей, которую Эмма вот-вот накличет на его голову.
   И… и тут… ничего. К величайшему изумлению Кенни, Эмма глубоко вздохнула, кивнула и отвернулась. Он почувствовал себя так, словно ему с размаху всадили кулак в живот. Неужели она так и удалится?
   Эмма, не оглядываясь, прошествовала в дом, добровольно отказавшись от своего последнего шанса вызвать публичный скандал. И Кенни отчетливо понял, почему она сдалась без борьбы: не хотела ранить его.
   — Начали, — окликнул оператор. — Сюда, Кенни.
   Кенни постарался выбросить из головы Эмму и все, с ней связанное, и направился к забору, боясь и подумать о том, чем она только что пожертвовала. Но перед глазами упорно возникала она… такая, как сегодня утром, чуть посапывающая во сне… лоб наморщен, словно она даже теперь строила грандиозные планы… светло-каштановые кудряшки разбросаны по голубой наволочке, как медовые потеки — по небу.
   — Кенни!
   Кенни сжался. С каких пор он, прожженный бабник, грезит о медовых потеках? Только этого ему сейчас и не хватало.
   Он решительно обернулся к Стерджису:
   — Давайте поскорее покончим с этой хренотенью.
 
   Дура!
   Эмма раздраженно дернула ящик стола в поисках штопора.
   Так бездарно упустить случай! Единственный в жизни шанс! И почему? Потому что последняя идиотка!
   Дверь громко ударилась о стену. Появился донельзя злой Кенни. Прекрасно! Она как раз жаждет с кем-то сцепиться. Мечтает! Все что угодно, лишь бы выпустить пар!
   Кенни остановился рядом, стащил шляпу, взглянул на Эмму и улыбнулся. Все напряжение, тоска и досада мигом улетучились, и метаморфоза была такой внезапной и поразительной, что никак не укладывалась в ее сознании. Словно луч света прорезал грозовое облако и откуда ни возьмись показалось солнце. Его улыбка одарила ее теплом. А глаза… эти удивительные глаза…
   Ее кожу кололо тысячью иголочек, сердце колотилось, кровь кипела в венах. Уши горели, перед глазами все пылало, кости плавились.
   Эмма схватилась за край стола.
   После того как она сутками находилась в приятном состоянии постоянного сексуального возбуждения, ничто уже, казалось, не должно был потрясти ее. Но то, что происходило в эту минуту, было совершенно иным. Иным и пугающим. Что-то неладное творилось с ее душой, какие-то непонятные ощущения исходили из потаенных уголков, о существовании которых Эмма не подозревала.
   Но стоявшие на страже инстинкты самозащиты буквально взвыли тревожными сиренами.
   Только не это! Пожалуйста! Все что угодно, но не это! Не с ним! Пожалуйста… Господи… только не любовь!
   Она любит его! Это не увлечение, не страсть! И осознание простой истины пришло не так, как Эмма ожидала. Оно нагрянуло, словно землетрясение. Внезапно. Ошеломляюще. Не вовремя! Настолько непрактично! И невероятно, ужасающе болезненно.
   — Что-то случилось?
   — Случилось? Н-нет. Конечно, нет. Как твое интервью?
   Эмма надеялась, что Кенни не заметит, как трясутся ее руки. Она наконец отыскала штопор и попыталась вкрутить его в пробку бутылки, выбранной Кенни заранее.
   Он мягко отнял у нее бутылку.
   — Если имеешь в виду, удержался ли я, чтобы не насовать ему как следует, то да. Так что все обошлось.
   Он повернул штопор и снова одарил Эмму своей проклятой улыбкой:
   — Спасибо за то, что ничего не выкинула перед камерой.
   Эмма схватила солонку, чтобы хоть чем-то занять руки. Патрик куда-то уехал на съемки. Утром она радовалась уединению, но сейчас пожалела, что он еще не вернулся.
   — Что ты имеешь в виду?
   — Можно подумать, ты не знаешь!
   Эмма прикусила губу и погладила большим пальцем обливную керамику солонки.