Филлипс Сьюзен Элизабет. Неженка (Том 1)

   "Оставь меня в покое!" Далли отступил от мяча, повторно выверил направление на лунку и вновь изготовился для удара.
   Он замахнулся клюшкой и ударил по мячу. Над толпой пронесся дружный стон, когда мяч, уклонившись влево, приземлился в "бурьяне" <"Бурьян" неровная, часто поросшая высокой травой часть поля около фарвея.>.
   Перед мысленным взором Далли Медведь покачал большой светловолосой головой:
   "Это как раз то, о чем я тебе толкую, Бодин! У тебя просто нет качеств, которые нужны человеку, чтобы из него получился чемпион".
   Скит с озабоченным лицом подошел к Далли:
   - Что за чертов удар? Теперь тебе придется здорово попотеть, чтобы сделать пар.
   - Просто я потерял равновесие, - огрызнулся Далли, двинувшись в сторону грин.
   "Просто ты потерял мужество", - шепотом вставил Медведь.
   Медведь начал появляться в его мыслях вскоре после того, как Далли стал играть в профессиональных турнирах. До этого он слышал в голове лишь голос Джейси. Разумом Далли понимал, что сам создал этого Медведя; он осознавал также, что существует большое различие между реальным Джеком Никлосом, с его мягкой речью и изысканными манерами, и этим порождением дьявола, говорящим, как Никлое, внешне схожим с Никлосом и знающим все сокровенные тайны Далли.
   Однако логика имеет мало общего с персональными дьяволами, и совсем не случайно персональный дьявол Далли принял обличье Джека Никлоса - человека, которого он боготворил едва ли не более кого бы то ни было, человека из прекрасной семьи, пользующегося уважением равных себе и показывающего игру в гольф, какой свет не видывал. Человека, который не потерпел бы неудачу, даже если бы постарался!
   "Ты пацан, бьющий в бурьян", - прошептал Медведь, когда Далли прицелился для короткого удара в шестнадцатую грин.
   Мяч коснулся края лунки и отскочил в сторону.
   Джонни Миллер сочувственно взглянул на Далли и загнал свой мяч в лунку, сделав пар. Двумя лунками позже, когда Далли выполнил свой плоский удар на восемнадцатый, его преимущество в четыре удара растаяло, и Миллер с ним сравнялся.
   "Твой старик говорил тебе, что ты немногого достигнешь, - сказал Медведь, когда драйв <Драйв - сильный удар, часто выполняется драйвером длинным деревянным клэбом.> Далли предательски скользнул в сторону. Почему ты его не послушал?"
   Чем хуже шла игра у Далли, тем чаще он отпускал в толпу шутки.
   - Ну вот, откуда взялся этот жалкий удар? - обратился он к зрителям, почесывая голову в притворном недоумении. И тут он указал на пышную матрону, стоявшую невдалеке от канатов. - Мадам, не могли бы вы отложить свою сумочку и подойти сюда, чтобы вместо меня сделать следующий удар?
   Последнюю лунку он взял за боуги <Боуги - среднее количество ударов, которое требуется очень сильному игроку для проведения мяча в лунку или для завершения всего матча.>, Миллер же уложился в меньшую сумму. После того как игроки подписали свои карточки для подсчета очков, председатель оргкомитета турнира вручил Миллеру кубок за первое место и чек на тридцать тысяч долларов. Далли пожал ему руку, приветственно похлопал по плечу и пошел еще немного поразвлечь публику.
   - Вот что получилось из-за того, что я вчера вечером позволил Скиту накачать меня пивом! Да моя бабушка-старушка сегодня сыграла бы лучше, возьми она с собой садовые грабли и роликовые коньки!
   Детство Далли прошло в попытках увернуться от отцовских кулаков, и ему лучше было знать, надо ли показывать, как ему больно.
   Глава 4
   Франческа стояла в ворохе отвергнутых ею вечерних платьев и изучала свое отражение в зеркальной стене спальни, на сегодняшний день декорированной шелком пастельных тонов, который идеально гармонировал с креслами эпохи Людовика XV и картинами раннего Матисса. Подобно архитектору, углубленному в проект, она исследовала лицо двадцатилетней девушки в поисках наведенных злыми силами изъянов, способных самым подлым образом появиться с тех пор, как она в последний раз смотрела в зеркало. Ее маленький прямой носик был напудрен полупрозрачной пудрой стоимостью двенадцать фунтов за коробочку, на веках дымчатые тени, а ресницы, расчесанные крошечным черепаховым гребешком, были покрыты ровно четырьмя слоями импортной немецкой туши. Ее критический взгляд опустился по контурам миниатюрного тела к прелестной округлости груди, затем исследовал изящные линии талии и перешел к ногам, которые прекрасно смотрелись в брючках из лакированной зеленой замши. Ансамбль безупречно дополняла блузка из шелка цвета слоновой кости от Пьеро Де Монти. Франческу только что назвали в числе десяти самых красивых женщин Великобритании 1975 года. Хотя девушка не была настолько глупа, чтобы заявлять об этом вслух, втайне она поражалась: зачем это журналы утомляют публику именами остальных девяти женщин?
   Тонкие черты Франчески по классическим канонам были красивее, чем у ее матери или бабушки, и в то же время они были более живыми. Ее раскосые зеленые глаза могли становиться холодными и сдержанными, как у кошки, когда она была недовольна, или игривыми, как у официантки из Сохо, когда ее настроение менялось к лучшему. Когда Франческа поняла, насколько это повышает к ней внимание, она начала подчеркивать свое сходство с Вивьен Ли, позволяя своим каштановым волосам спадать на плечи волнистым облаком, а иногда для усиления сходства с помощью заколок для волос открывала свое точеное лицо.
   Когда Франческа рассматривала свое отражение, ей даже не приходило в голову, что она - пустое и тщеславное создание и что многие из тех, кого она считает своими друзьями, с трудом ее переносят. Мужчины любили ее, и только это для нее имело значение. Она была настолько прекрасна, настолько обворожительна, что стоило ей приложить усилия - и лишь самые стойкие мужчины могли устоять против ее чар. Мужчины находили, что пребывание с Франческой подобно употреблению наркотиков, и даже после завершения отношений многие из них возвращались, получая повторный сокрушительный удар.
   Как и ее мать, она разговаривала гиперболами и выделяла слова невидимым курсивом, в результате чего даже самые обыденные события звучали из ее уст как грандиозные приключения. Ходили слухи, что в постели она бесподобна, хотя сведения о тех, кто действительно проникал в пленительное лоно милой Франчески, со временем становились довольно расплывчатыми. Несомненным было лишь то, что целовалась она великолепно, прижимаясь к груди мужчины, сворачиваясь в его руках, как чувственный котенок, время от времени облизывая рот партнера кончиком своего маленького розового язычка.
   Франческа никогда не сомневалась, что обожание мужчин в значительной степени связано с ее правильным поведением. Они никогда не должны были страдать от приступов ее глупости, ее вечных опозданий или ссор, когда она бывала не в настроении.
   По крайней мере до тех пор.., пока они ей не надоедали. После этого она становилась невыносимой.
   Нанеся на губы тонкий слой кораллового блеска, Франческа не смогла сдержать улыбку при воспоминании о своей самой значительной победе, хотя тогда ее крайне расстроило то, что расставание прошло не так гладко, как ей хотелось. Тем не менее что же она могла поделать? Те несколько месяцев, когда во время исполнения его официальных обязанностей она играла вторую скрипку, пролили беспристрастный свет реальности на восхитительные картины королевского бессмертия которые поначалу ее развлекали, - зеркальные экипажи, распахнутые двери соборов, звучащие трубы, - картины не столь уж немыслимые для девушки, выросшей в спальне принцессы.
   Когда Франческа наконец разобралась со своими чувствами касающимися их взаимоотношений, и поняла, что она не хочет отдать всю себя в распоряжение Британской империи, она пыталась по возможности спокойно разорвать их связь. Но он воспринял это куда как более драматично. Она до мелочей помнила то, как он выглядел в тот вечер: в безупречном костюме, в изысканной обуви, идеально подстрижен. Кто бы мог подумать, что человек без единого изъяна снаружи мог содержать внутри столько подводных камней? И она вспомнила тот вечер, когда завершила свои взаимоотношения с самим видным холостяком Великобритании.
   Они только что пообедали, уединившись в его апартаментах и лицо его казалось молодым и трогательно ранимым в трепетном свете свечей, смягчавшем суровые аристократические черты. Ее взгляд скользил поверх камчатой скатерти, столового серебра, которому было более двухсот лет, и фарфоровой посуды с золотым обрамлением в двадцать четыре карата. Всем своим видом она пыталась заставить его понять, что предстоящий разрыв для нее гораздо мучительнее, чем, может быть, для него.
   - Я понимаю, - сказал он после того, как Франческа как можно деликатнее изложила причины, препятствующие продолжению их дружбы. И затем повторил:
   - Я понимаю.
   - Ты действительно понимаешь? - Она склонила голову набок, и волосы соскользнули с ее лица, открывая для лучей света двойные капельки горного хрусталя, которые свисали с мочек ее ушей и мерцали, словно звезды на каштановом небе.
   Его резкий ответ ее поразил.
   - Конечно, нет. - Оттолкнувшись от стола, он решительно поднялся. - Я вообще ничего не понимаю. - Его взгляд скользнул по полу и затем вновь обратился к ней. - Должен признать, что я многим поступился ради тебя, Франческа, и ты дала мне повод поверить, что я тебе небезразличен.
   - Но ведь это правда, - ответила она горячо. - Ты действительно дорог для меня!
   - Но не настолько, чтобы терпеть все то, что вокруг меня происходит!
   Наряду с упрямой гордостью в его голосе слышно было страдание, что заставило Франческу почувствовать себя ужасно виноватой. Разве аристократы не должны скрывать свои эмоции невзирая ни на что?
   - Но терпеть действительно приходится много, - напомнила она.
   - Да, конечно же, это так! - В его смехе был привкус горечи. - С моей стороны было глупо поверить, что я настолько тебе дорог, что ты готова разделить со мной все!
   Сейчас, в уединении своей спальни, Франческа на мгновение нахмурилась, глядя на свое отражение. Поскольку она никогда и ни к кому не испытывала серьезного чувства, ее всегда удивляло, как некоторые из мужчин, с которыми у нее были близкие отношения, бурно реагируют на расставание.
   Во всяком случае, теперь уже ничего нельзя было поделать.
   Она закрыла баночку с блеском для губ и попыталась поднять себе настроение, мурлыкая мотив популярной в тридцатые годы в дансингах Британии песенки о мужчине, который танцевал с девушкой, танцевавшей когда-то с принцем Уэльским.
   - Я сейчас ухожу, дорогая, - произнесла Клоуи, появившись в дверном проеме и поправляя поля фетровой шляпки на своих темных, коротко стриженных вьющихся волосах. - Если позвонит Хельмут, скажи ему, что я буду к часу.
   - Если позвонит Хельмут, я скажу ему, что ты умерла, истекая кровью. Франческа опустила руку на бедро, ее светло-коричневые ногти, которыми она нервно постукивала по зеленой замше брюк, выглядели, как точеный миндаль.
   Клоуи наконец справилась с застежкой норкового манто:
   - Ну, дорогая...
   Франческа ощутила внезапный приступ жалости, увидев, насколько усталой выглядит мать, но подавила его, напомнив себе, что саморазрушительные отношения с мужчинами у Клоуи зашли в последние месяцы слишком далеко и она обязана указать на это матери.
   - Он жиголо, мама. Все об этом знают! Паршивый немецкий принц, который делает из тебя полную дуру. - Минуя надушенные вешалки от Порто в своем шкафу, она добралась до пояса с отделкой в виде рыбьей чешуи, который купила у Дэвида Уэбба во время последнего посещения Нью-Йорка. Застегнув его на талии, Франческа вновь обратилась к Клоуи:
   - Я беспокоюсь о тебе, мама. У тебя под глазами круги, и ты все время выглядишь усталой. С тобой стало уже невозможно жить вместе! Не далее как вчера ты принесла домой бежевое кимоно от Живанши вместо серебряного, которое я у тебя просила!
   Клоуи вздохнул:
   - Прости, дорогая. Я.., у меня сейчас столько забот, а в тот раз я плохо выспалась. Завтра я принесу тебе серебряное кимоно!
   Радость Франчески по поводу того, что она получит желаемое кимоно, не затмила озабоченности делами Клоуи. С максимально возможной деликатностью она попыталась заставить мать понять всю серьезность ситуации:
   - Тебе сорок лет, мама! Ты должна начать уделять себе больше внимания. Боже, ты уже несколько недель не делала массаж лица!
   С тревогой она увидела, что ее слова расстроили Клоуи.
   Бросившись к матери, Франческа обняла ее, стараясь не повредить косметику, тщательно нанесенную на лицо Клоуи.
   - Я тебя обожаю. Ты по-прежнему самая красивая мама в Лондоне!
   - Это и напоминает мне о том, что одной мамы в этом доме достаточно! Ты действительно принимаешь противозачаточные пилюли? Да, дорогая?
   Франческа тяжело вздохнула;
   - Ну сколько можно об одном и том же...
   Клоуи достала пару перчаток из сумочки из страусовой кожи от Шанель и стала их надевать.
   - Для меня невыносима мысль о том, что ты можешь забеременеть, ты еще слишком молода. Беременность так опасна!
   Франческа отбросила волосы назад и повернулась к зеркалу.
   - Все больше причин не забывать об этом, не так ли? - произнесла она миролюбиво.
   - Все же будь поосторожней, дорогая!
   - Ты когда-нибудь слышала, чтобы я теряла контроль в ситуациях, связанных с мужчиной?
   - Слава Богу, нет. - Клоуи продела пальцы под воротник норкового манто и приподняла мех так, что он закрыл нижнюю часть подбородка. - Ах, если бы я больше походила на тебя, когда мне было двадцать... - На ее лице появилась кривая улыбка. - Впрочем, кого я хочу обмануть? Вот если бы мне походить на тебя сейчас... - Послав дочери воздушный поцелуй, она помахала на прощание сумочкой и вышла в коридор.
   Глядя на свое отражение в зеркале, Франческа наморщила носик, затем вытащила гребень, только что закрепленный в волосах, и подошла к окошку. Когда она смотрела вниз на сад, ее тоже посетило непрошеное воспоминание о той встрече с Эваном Варианом, и она поежилась. Хотя она знала, что для большинства женщин секс не мог быть таким кошмаром, ее опыт, приобретенный с помощью Эвана три года назад, значительно уменьшил желание экспериментировать в этой области даже с теми мужчинами, которые ей нравились. Кроме того, в ее сознании остались слова Эвана о фригидности, которые в самые неподходящие моменты мучили ее. Наконец прошлым летом она собрала всю свою отвагу и позволила привлекательному молодому шведскому скульптору, встреченному в Марракеше, заманить ее в постель.
   Франческа нахмурилась, вспомнив, как все это было ужасно. Она знала, что секс должен быть чем-то большим, чем процесс, когда на тебя кто-то просто периодически наваливается, прикасаясь к самым интимным местам. Единственным чувством, сформировавшимся в ней в результате того опыта, был невыносимый страх. Она ненавидела свою уязвимость, обессиливающее осознание утраты контроля. Где же та таинственная близость, о которой пишут поэты? Почему она не способна почувствовать себя кому-либо близкой?
   Наблюдая за взаимоотношениями Клоуи с мужчинами, Франческа еще в раннем возрасте поняла, что секс является таким же предметом торговли, как и все остальное. Она знала, что рано или поздно ей опять придется позволить мужчине заняться с ней любовью. Но она решила, что этот момент не наступит до тех пор, пока у нее не будет чувства полного контроля над ситуацией, а награда будет достаточно высока, чтобы оправдать неприятные переживания. Какой может оказаться эта награда, точно она не знала. Конечно же, не деньги. Деньги - это нечто понятное, само собой разумеющееся, об этом не стоит и думать. И не положение в обществе, поскольку оно досталось ей еще при рождении. Это нечто.., то неуловимое нечто, которого не хватало в ее жизни.
   Тем не менее, будучи по натуре оптимисткой, Франческа считала, что отрицательный сексуальный опыт может сослужить ей и хорошую службу. Многие из ее знакомых прыгали из постели в постель, в конце концов теряя чувство собственного достоинства. Она не прыгала ни в какие постели, хотя и была способна создавать иллюзию сексуальной опытности, обводя вокруг пальца даже свою мать, и при всем том оставалась равнодушной. В конце концов, это была эффектная комбинация, которая интриговала наиболее интересных представителей мужского пола.
   Звонок телефона прервал ее мысли. Переступив через ворох отвергнутой одежды, она прошла по ковру и сняла трубку.
   - Алло, это Франческа, - сказала она, усаживаясь в одно из кресел в стиле Людовика XV.
   - Франческа, не вешай трубку! Мне нужно с тобой поговорить.
   - Хорошо, если ты не станешь опять изображать из себя святого! Скрестив ноги, она начала исследовать покрытые лаком ногти в поисках изъянов.
   - Дорогая, я не хотел тебя так обидеть на прошлой неделе. - Тон Николаев был умиротворяющим, и она представила его сидящим за столом в офисе с выражением решительности на красивом лице. - Мне было очень тяжело без тебя, - продолжал он. - Прости меня, если я был не прав.
   - Ты действительно был не прав, - заявила Франческа. - Действительно, Николас, ты вел себя как самодовольный тупица. Ненавижу, когда на меня кричат, и терпеть не могу, когда меня выставляют бессердечной роковой женщиной!
   - Прости, дорогая, но я вовсе не кричал. Это ты была, как... - Он замолчал, по-видимому, пытаясь подыскать приемлемое выражение.
   Франческа нашла изъян, который искала, практически невидимую щербинку на покрытом лаком ногте указательного пальца. Не вставая с кресла, она потянулась к туалетному столику за бутылочкой со светло-коричневым лаком.
   - Франческа, дорогая, я подумал, может, ты захочешь поехать со мной в Хэмпшир в этот уик-энд?
   - Извини, Ники. Я занята. - Пробка на бутылочке с лаком послушно повернулась под ее пальцами. Доставая кисточку, она бросила взгляд на бульварную газету, брошенную у телефона.
   Стеклянная подставка, лежавшая на газете, увеличивала оказавшийся под ней кружок текста, так что буквы ее имени деформировались, как отражение в кривом карнавальном зеркале.
   "Франческа Дей, очаровательная дочь представительницы международного высшего света Клоуи Дей и внучка легендарной кутюрье Ниты Серрителла, вновь разбивает сердца.
   Последней жертвой неистовой Франчески стал ее постоянный в последнее время спутник, обаятельный Николас Гвинвик, тридцатитрехлетний наследник пивоваренного бизнеса Гвинвиков.
   Друзья утверждают, что Гвинвик готовился объявить дату свадьбы, когда Франческа начала появляться в сопровождении двадцатитрехлетнего киноактера-дебютанта Дэвида Грэйвса..."
   - Тогда в следующий уик-энд?
   Франческа уселась в кресле поудобнее, отвернулась от газеты и вновь занялась ногтями.
   - Вряд ли, Ники. Давай не будем усложнять себе жизнь!
   - Франческа! - На мгновение показалась, что голос Николя задрожал. Ты.., ты говорила, что любишь меня. Я верил тебе...
   На лбу Франчески появились морщинки недовольства. Она почувствовала себя виноватой, хотя ее едва ли можно было упрекнуть в том, что ее слова были неверно истолкованы. Держа на весу кисточку с лаком для ногтей, она приблизила подбородок к трубке.
   - Я действительно люблю тебя, Ники. Как друга. Бог мой, ты такой милый и дорогой... - "...и занудный!" - подумала Франческа. - Как можно тебя не любить? Мы так чудесно вместе проводили время. Помнишь вечеринку у Глории Хаммерсмит, когда Тоби прыгнул в тот ужасный фонтан...
   Она услышала на другом конце телефонного провода приглушенное восклицание:
   - Франческа, как ты могла так поступить?
   Она подула на свой ноготь.
   - Как поступить?
   - Появляться вместе с Дэвидом Грэйвсом. Ведь мы с тобой практически помолвлены!
   - Дэвид Грэйвс тебя абсолютно не касается, - резко ответила Франческа. - Мы не помолвлены, и я буду разговаривать с тобой снова тогда, когда ты будешь способен вести себя более цивилизованно.
   - Франческа!..
   Трубка со стуком опустилась на рычаг телефонного аппарата. Николя Гвинвик не имеет никакого права ее допрашивать.
   Не переставая дуть на ноготь, девушка подошла к шкафу. Они с Ники весело проводили время, но Франческа его не любит и решительно не имеет никаких намерений провести остаток своей жизни в качестве супруги пивовара, даже и богатого.
   Как только лак на ногте высох, Франческа возобновила поиски того, в чем можно было бы пойти на прием к Сисси Кавендиш. Она все еще не нашла то, что хотела, когда в дверь постучали и в спальню вошла рыжеволосая женщина средних лет в скатанных на лодыжках эластичных чулках. Раскладывая принесенную ею стопку аккуратно сложенного дамского белья, женщина сказала:
   - Я уйду на пару часов, если вы не возражаете, мисс Франческа.
   Франческа держала вечернее платье от Ива Сен-Лорана из медового шифона, отделанное по краю коричневыми и белыми страусовыми перьями. Платье принадлежало Клоуи, но Франческа влюбилась в него с первого взгляда. Так что перед тем, как платье перекочевало в шкаф ее спальни, его пришлось укоротить и убрать в груди.
   - Что ты думаешь о шифоне на завтрашний вечер, Хедда, - спросила она. - Слишком просто?
   Хедда уложила оставшееся белье Франчески и закрыла дверцу шкафа.
   - На вас все смотрится великолепно, мисс.
   Франческа медленно повернулась перед зеркалом и наморщила носик. Сен-Лоран был слишком консервативен, во всяком случае, это не ее стиль. Бросив платье на пол, она переступила через ворох непонравившихся нарядов и снова начала рыться в своем шкафу. Ее бархатные бриджи подошли бы прекрасно, но к ним надо подобрать блузку!
   - Вам еще что-нибудь нужно, мисс Франческа?
   - Нет ничего, - рассеянно ответила девушка.
   - Тогда я вернусь к чаю, - объявила домоправительница, направляясь к двери.
   Франческа обернулась, чтобы спросить об ужине, и тогда в первый раз заметила, что домоправительница наклоняется вперед сильнее, чем обычно.
   - Тебя снова беспокоит спина? Кажется, ты говорила мне, что тебе лучше?
   - Было немного лучше, - ответила домоправительница, тяжело опустив руку на ручку двери. - Но последние несколько дней спина болит так, что я наклоняюсь с трудом, поэтому мне надо уйти на несколько часов. Я иду в больницу.
   Франческа подумала, что было бы ужасно жить, как бедная Хедда, со скатанными на лодыжках чулками и спиной, которая болит при любом движении.
   - Я сейчас возьму свои ключи, - в порыве жалости предложила она. - Я отвезу тебя к врачу Клоуи на Харли-стрит и скажу ему прислать счет.
   - Не беспокойтесь, мисс. Я могу сходить в больницу.
   Но Франческа и слушать не стала. Она не выносила зрелища страданий людей, и сама мысль о том, что бедная Хедда не получит наилучшего медицинского ухода, вызывала у нее протест. Приказав домоправительнице ждать в машине, девушка сменила шелковую блузку на кашемировый свитер, надела на запястье браслет из золота и слоновой кости, позвонила по телефону, надушила себя персиковым и абрикосовым ароматом "Фам" и вышла из комнаты. При этом у нее даже не возникла мысль о беспорядочно разбросанных одежде и аксессуарах, которые Хедде придется подбирать, наклоняясь, по возвращении из больницы.
   Волосы развевались по плечам Франчески, когда она сбегала по лестнице, куртка с отделкой из лисьего меха и черепахового панциря раскачивалась на руке, мягкие кожаные ботиночки утопали в ковре. Пересекая холл, она прошла мимо подстриженных в форме двух шаров растений в горшках из майолики. В холл проникало мало солнечного света, поэтому растения никогда не цвели и их приходилось менять каждые шесть, недель - подобная экстравагантность не смущала ни Клоуи, ни Франческу. Зазвонили дверные колокольчики.
   - Ну что там еще, - пробормотала Франческа, взглянув на свои часы. Если она не поторопится, ей никогда не успеть отвезти Хедду к доктору и переодеться на вечеринку к Сисси Кавендиш. Она нетерпеливо распахнула наружную дверь.
   На пороге стоял полицейский констебль в форме, что-то уточняя в маленькой записной книжке.
   - Мне нужна Франческа Дей, - сказал он, подняв голову и слегка покраснев под впечатлением ее неотразимой внешности.
   Первое, что пришло в голову Франческе, были неоплаченные квитанции о штрафах за нарушение правил дорожного движения, валявшиеся на полке ее шкафа. Она одарила полицейского лучшей из своих улыбок:
   - Это я! Я, должно быть, в чем-то провинилась?
   Констебль обратился к ней официальным тоном:
   - Мисс Дей, боюсь, у меня для вас плохие новости.
   Только сейчас Франческа заметила, что он держит какой-то предмет. Когда она узнала сумочку из страусовой кожи, принадлежавшую Клоуи, ее охватило страшное предчувствие.
   Полицейский отвел взгляд в сторону:
   - Кажется, с вашей матерью произошел довольно серьезный несчастный случай...
   Глава 5
   Далли и Скит катили по Сорок девятому шоссе, направлялясь в сторону Хаттисберга, штат Миссисипи. Далли пару часов поспал на заднем сиденье, пока Скит вел машину, однако сейчас он вновь был за рулем, радуясь, что первый удар надо будет выполнить только в 8.48 утра и у него останется время погонять мячи перед матчем. Он ненавидел эти ночные переезды с финального круга одного турнира на отборочный следующего почти так же, как и все прочее. Он был убежден, что если бы этим жирным котам из Профессиональной ассоциации гольфа пришлось сделать хотя бы несколько ночных рейдов через границы трех штатов, они наверняка тотчас же изменили бы правила проведения соревнований.