Страница:
Оставив без умолку болтавшую Роберту, Сюзанна вернулась в кабинку, полная решимости напомнить о своем присутствии. Но в кабинке остался лишь Янк, набрасывавший на бумажной салфетке схему. Блейн и Сэм направились к аппаратам с видеоиграми. Сэм издавал радостные возгласы, а Блейн хлопал его по спине — чопорный преуспевающий миллионер вдруг превратился в беспечного подростка. Сюзанна буквально ощутила, как начинает крепнуть между мужчинами близость, основанная на таинственном притяжении противоположностей — Мистера Истеблишмента и Беспечного Ездока.
Девушка решила поговорить с Сэмом после возвращения домой. Но Сэм и Блейн просидели до рассвета, предаваясь буйным фантазиям о тех глобальных переменах, которые внесет в повседневную жизнь маленький доступный компьютер. Они все еще продолжали говорить, когда Сюзанна наконец извинилась и пошла спать.
На следующий день Блейн взял напрокат автомобиль и переехал в отель. Но там он проводил всего несколько часов — ночью, когда спал, а все остальное время был рядом с Сэмом. В их крепнущем союзе Сюзанне по-прежнему не было места. Хотя мужчины часто спорили и Блейн упорно не поддавался на уговоры Сэма войти в состав «Сисвэл», привязанность между ними росла с каждым днем. Казалось, они идеально дополняют друг друга: Сэма привлекали в Блейне глубокие знания и богатый опыт, а Елейна — мечтательность и поэтический дух Сэма.
Оказавшись наконец наедине с Сэмом, Сюзанна попыталась рассказать ему о своих чувствах, но Сэм отмахнулся:
— Он просто привык работать с мужчинами, вот и все! Тебя он вовсе не игнорирует. Не делай из мухи слона!
Но у Сюзанны сложилось другое мнение. Неприязнь Елейна явно не сводилась к обычной предубежденности против женщин.
Когда на следующий день Сюзанна мыла голову клиентке Анджелы, она услышала, как на другой половине гаража Блейя и Сэм обсуждают опытный образец компьютера.
— «Сисвэл-1» — всего лишь игрушка для заядлых любителей, Сэм. Если ты хочешь создать компанию, то должен делать упор на полностью автономный компьютер. Простой человек не захочет возиться, подключая телевизор и другое оборудование, чтобы запустить компьютер. Все должно быть собрано воедино и быть простым в употреблении. Как только ты уладишь свои финансовые проблемы, тебе сразу надо будет выбрасывать такие компьютеры на рынок.
Они поговорили о возможных рынках для компьютера, а затем Сэм попросил Блейна предложить название для их детища.
— Наиболее очевидный вариант — это «Сисвэл-II», — ответил Блейн.
— Да, наверное. Но мне хотелось что-нибудь покруче.
Сэм никогда не интересовался ее мнением о названии для нового компьютера! Сюзанна почувствовала, как растет ее обида, и решила пойти в библиотеку, чтобы на какое-то время избавиться от опостылевшей парочки, но кончила тем, что прочитала там все, что смогла отыскать, о Митчеле Блейне. Прочитанное расстроило ее еще сильнее. Блейн был не только выдающимся инженером — он считался блестящим стратегом маркетинга, и с его мнением считались наиболее видные эксперты в области бизнеса по всей стране. Это был именно тот человек, о котором они могли мечтать. Хотя для Блейна понятие «они» включало лишь Сэма и Янка.
— Зачем тебе возвращаться в Бостон? — убеждал Блейна Сэм за день до запланированного отъезда. — Бостон — его вчерашний день!
Но смена обстановки, похоже, залечила некоторые душевные раны Блейна, и он начал рассуждать более трезво:
— Вовсе не хочу тебя обидеть, но пойми — я могу занять ведущее место практически в любой корпорации Америки. И пусть с вами мне очень интересно, но надо быть сумасшедшим, чтобы остаться работать с парнями, пытающимися создать компанию в гараже. А я пока еще не сошел с ума.
Сэм продолжал приставать к Блейну на протяжении всего пути в аэропорт. Сидя на заднем сиденье, Сюзанна услышала, как Сэм задает Блейну тот же вопрос, что задавал когда-то ей:
— Так ты с нами или нет? Я хочу знать!
Блейн добродушно похлопал Сэма по спине:
— Нет, Сэм, не с вами. Я тебе об этом сказал еще вначале. Да представляешь ли ты, сколько мне платили, пока я не ушел с этой должности? Я заколачивал почти миллион долларов в год плюс покупка акций по льготным ценам, а уж всяких надбавок имел столько, что ты и представить себе не можешь. Ты не сможешь мне столько платить.
— Бога ради, ведь деньги — еще не все! Главное — принять вызов. Ты что, не понимаешь? И потом, рано или поздно будут и деньги. Это только вопрос времени.
Блейн отмахнулся:
— Я подумываю вернуться на Средний Запад, может, двину в Чикаго. Но связи с тобой терять не хочу. Ты выручил меня в чертовски трудную минуту, и я этого не забуду. Буду помогать тебе советами задаром.
— Это не совсем то, что нужно, — упирался Сэм. — Ты нужен мне полностью, на все сто процентов. И если ты не согласишься, то будешь жалеть до конца жизни.
Однако Митчела Блейна уговорить оказалось гораздо сложнее, чем Сюзанну.
— Торговаться не будем, — ответил он.
Глава 14
Девушка решила поговорить с Сэмом после возвращения домой. Но Сэм и Блейн просидели до рассвета, предаваясь буйным фантазиям о тех глобальных переменах, которые внесет в повседневную жизнь маленький доступный компьютер. Они все еще продолжали говорить, когда Сюзанна наконец извинилась и пошла спать.
На следующий день Блейн взял напрокат автомобиль и переехал в отель. Но там он проводил всего несколько часов — ночью, когда спал, а все остальное время был рядом с Сэмом. В их крепнущем союзе Сюзанне по-прежнему не было места. Хотя мужчины часто спорили и Блейн упорно не поддавался на уговоры Сэма войти в состав «Сисвэл», привязанность между ними росла с каждым днем. Казалось, они идеально дополняют друг друга: Сэма привлекали в Блейне глубокие знания и богатый опыт, а Елейна — мечтательность и поэтический дух Сэма.
Оказавшись наконец наедине с Сэмом, Сюзанна попыталась рассказать ему о своих чувствах, но Сэм отмахнулся:
— Он просто привык работать с мужчинами, вот и все! Тебя он вовсе не игнорирует. Не делай из мухи слона!
Но у Сюзанны сложилось другое мнение. Неприязнь Елейна явно не сводилась к обычной предубежденности против женщин.
Когда на следующий день Сюзанна мыла голову клиентке Анджелы, она услышала, как на другой половине гаража Блейя и Сэм обсуждают опытный образец компьютера.
— «Сисвэл-1» — всего лишь игрушка для заядлых любителей, Сэм. Если ты хочешь создать компанию, то должен делать упор на полностью автономный компьютер. Простой человек не захочет возиться, подключая телевизор и другое оборудование, чтобы запустить компьютер. Все должно быть собрано воедино и быть простым в употреблении. Как только ты уладишь свои финансовые проблемы, тебе сразу надо будет выбрасывать такие компьютеры на рынок.
Они поговорили о возможных рынках для компьютера, а затем Сэм попросил Блейна предложить название для их детища.
— Наиболее очевидный вариант — это «Сисвэл-II», — ответил Блейн.
— Да, наверное. Но мне хотелось что-нибудь покруче.
Сэм никогда не интересовался ее мнением о названии для нового компьютера! Сюзанна почувствовала, как растет ее обида, и решила пойти в библиотеку, чтобы на какое-то время избавиться от опостылевшей парочки, но кончила тем, что прочитала там все, что смогла отыскать, о Митчеле Блейне. Прочитанное расстроило ее еще сильнее. Блейн был не только выдающимся инженером — он считался блестящим стратегом маркетинга, и с его мнением считались наиболее видные эксперты в области бизнеса по всей стране. Это был именно тот человек, о котором они могли мечтать. Хотя для Блейна понятие «они» включало лишь Сэма и Янка.
— Зачем тебе возвращаться в Бостон? — убеждал Блейна Сэм за день до запланированного отъезда. — Бостон — его вчерашний день!
Но смена обстановки, похоже, залечила некоторые душевные раны Блейна, и он начал рассуждать более трезво:
— Вовсе не хочу тебя обидеть, но пойми — я могу занять ведущее место практически в любой корпорации Америки. И пусть с вами мне очень интересно, но надо быть сумасшедшим, чтобы остаться работать с парнями, пытающимися создать компанию в гараже. А я пока еще не сошел с ума.
Сэм продолжал приставать к Блейну на протяжении всего пути в аэропорт. Сидя на заднем сиденье, Сюзанна услышала, как Сэм задает Блейну тот же вопрос, что задавал когда-то ей:
— Так ты с нами или нет? Я хочу знать!
Блейн добродушно похлопал Сэма по спине:
— Нет, Сэм, не с вами. Я тебе об этом сказал еще вначале. Да представляешь ли ты, сколько мне платили, пока я не ушел с этой должности? Я заколачивал почти миллион долларов в год плюс покупка акций по льготным ценам, а уж всяких надбавок имел столько, что ты и представить себе не можешь. Ты не сможешь мне столько платить.
— Бога ради, ведь деньги — еще не все! Главное — принять вызов. Ты что, не понимаешь? И потом, рано или поздно будут и деньги. Это только вопрос времени.
Блейн отмахнулся:
— Я подумываю вернуться на Средний Запад, может, двину в Чикаго. Но связи с тобой терять не хочу. Ты выручил меня в чертовски трудную минуту, и я этого не забуду. Буду помогать тебе советами задаром.
— Это не совсем то, что нужно, — упирался Сэм. — Ты нужен мне полностью, на все сто процентов. И если ты не согласишься, то будешь жалеть до конца жизни.
Однако Митчела Блейна уговорить оказалось гораздо сложнее, чем Сюзанну.
— Торговаться не будем, — ответил он.
Глава 14
Умея читать чрезвычайно быстро и обладая почти фотографической памятью, Блейн обычно глотал печатную продукцию с такой же жадностью, с какой иные пьют пиво. Но на этот раз он глядел на одну и ту же страницу еженедельника «Бизнес уик» с момента вылета из Сан-Франциско на «Боинге-747», направлявшемся в Бостон, и никак не мог понять, это там написано.
Он неустанно размышлял о Сэме и Янке, о том, что они делают в своем гараже. Насколько он мог помнить, уже многие годы ничто другое не приводило его в такое возбуждение. Они, конечно же, обречены на неудачу. И все же Блейн не мог не восхищаться их отчаянной попыткой.
Стюардесса, обслуживавшая пассажиров первого класса, украдкой изучала его. Когда она наклонилась, чтобы поговорить с пассажиром, сидевшим через проход от него, прямая юбка плотно обтянула ее бедра. Будучи женатым, он безоговорочно хранил супружескую верность, однако дни, когда Блейн был Мистером-Не-Бегающим-На-Сторону, ушли в прошлое, и он представил эти бедра под своими.
Повернувшись, она спросила, не желает ли он чего. Слабая волна ее духов подействовала на него не хуже холодного душа. Ее духи отдавали старомодным цветочным ароматом, тотчас напомнившим ему ароматические соли для ванны, которыми пользовались его тетушки. От него самого годами несло этим самым порошком — и не потому, что он пользовался им, просто этим запахом пропиталось все в том беспорядочно выстроенном старом доме в Клирбруке, штат Огайо.
Он закрыл глаза, вспоминая порошок и своих тетушек и угнетающую, тошнотворную мягкость их методов воспитания.
— Ми-чал! Ми-чал! — Ежедневно в четыре тридцать пополудни одна из его теток выходила на парадное крыльцо их дома на Черри-стрит и звала его заниматься игрой на пианино.
Их звали Теодора и Эмити. Родственницы его отца, они были единственными, пожелавшими взвалить на себя бремя ответственности за воспитание астматичного мальчугана семи лет от роду после того, как его родители погибли в автомобильной аварии.
Обе были старыми девами. Хотя они и уверяли, что не вышли замуж по своей воле, а вовсе не потому, что им не нравятся мужчины, но во всем городишке Клирбруке было лишь трое представителей сильного пола, заслуживших их полное одобрение: пастор, помощник пастора и мистер Лерой Джексон, помогавший им по хозяйству. С момента, когда малыш попал в их дом, они вознамерились сделать из маленького Митчела Блейна четвертого представителя мужского пола в Клирбруке, достойного их безоговорочного одобрения.
Самым главным было добиться благовоспитанности.
— Мит-чел!
Он побрел к дому, неохотно волоча ноги по тротуару. За его спиной Чарли и Джерри принялись дразнить его — достаточно громко, но так, чтобы не услышала мисс Эмити Блейн.
— Сосунок, сосунок! Беги домой — смени мокрые трусы, смени свои пеленки!
Вечно они заводили об этом разговор. Прекрасно зная, что он из-за астмы не может заниматься спортом и что ему нужно идти домой упражняться на пианино, они тем не менее постоянно насмехались над ним подобным образом. Ему хотелось сжать кулаки и расквасить им физиономии, но драться было нельзя. Драка могла спровоцировать приступ удушья, а тетушки приходили в ужас, когда он начинал задыхаться. Но иногда ему в голову лезли мысли, что тетушки, возможно, используют эти приступы как предлог, чтобы содержать его в чистоте, ведь более всего на свете они ненавидели грязь. И еще они не любили кличек, собак, занятий спортом, телевизора, ругательств, в общем, всего того, что сопровождало жизнь мальчика, росшего в пятидесятые годы в Клирбруке, штат Огайо.
Его тетушки любили книги и музыку, благотворительные ярмарки и вязание крючком. Они обожали цветы и хорошие манеры. И они любили его.
Петли ворот заскрипели, когда он отворил их. В этом старом доме все скрипело, трещало и клохтало.
— Ми-чал! Ми-чал!
Тетушка Эмити ухватила его, едва он ступил на порог. Митчел попытался было увернуться, но она оказалась шустрее. Загородив дверной проем своим костлявым птичьим тельцем, она подхватила его на руки. Джерри и Чарли издали наблюдали, как она запечатлевает на его макушке поцелуй. До него донеслись их насмешливые вопли.
— Ты опять бегал, не так ли? — спросила она, приводя в порядок его и без того аккуратно причесанную голову, расправляя девственно-чистый воротничок белой рубашки, суетясь вокруг него, как это бывало всегда. — Дорогой, дорогой Митчел! Я уже слышу эти хрипы. Если Теодора узнает, что ты бегал, то, боюсь, она не позволит тебе играть завтра после школы.
Именно таким способом они и приучали его к дисциплине. Одна из них, отлавливая его на месте преступления, перекладывала на другую наложение наказаний. А наказания всегда бывали мягкими и неизобретательными — не играть после школы, пятьдесят раз написать какое-нибудь предложение. Они полагали, что именно благодаря эффективности их методов он превратился в самого примерного мальчика во всем Клирбруке. Они не понимали, что он отчаянно пытается им угодить, потому что очень любит. Он уже потерял отца и мать, которых обожал. В глубине души он был уверен, что если не станет очень-очень хорошим, то потеряет и своих тетушек.
Без подсказки вымыв руки, он усаживался за пианино и с отвращением глядел на клавиши. У него не было музыкальных способностей. Он ненавидел песни, которые вынужден был разучивать, — все эти песни про солнечные деньки и про маленьких славных индейцев. Ему хотелось очутиться на улице и гонять с другими пацанами мяч.
Но играть в мяч ему не позволяли из-за астмы. Приступы беспокоили его уже реже и были гораздо слабее — не так, как в раннем детстве, — но он не мог убедить в этом своих теток. И поэтому, пока другие парни играли на улице в мяч, он играл гаммы.
Но гаммы были еще не самым худшим. Хуже всего были субботние утренние часы.
Мисс Эмити и мисс Теодора Блейн содержали себя за счет уроков игры на пианино и преподавания хороших манер. Каждую субботу в одиннадцать утра дочери лучших семей Клирбрука, надев воскресные платья и натянув белые перчатки, вежливо стучались в парадные двери дома сестер Блейн.
В костюме и при галстуке, Митчел вынужден был жалко стоять в вестибюле рядом с тетушками и смотреть, как входят девочки. Одна за другой они делали легкий реверанс и говорили:
— Как поживаете, мисс Блейн, мисс Блейн, Митчел? Весьма признательна, что вы меня пригласили.
От него требовалось изящно кланяться девочкам, например, отвешивать поклон толстой коротышке Сисси Поттс, которая сидела позади него в шестом классе и имела обыкновение размазывать свои сопли по спинке его сиденья. Он должен был произносить какую-нибудь ерунду вроде: «Как я рад вновь видеть вас, мисс Поттс!» — и затем подать ей руку.
Девочки располагались в гостиной, где их посвящали в таинства искусства знакомства, принятия приглашения на танец или наполнения чашки чаем. Он выполнял при них роль манекена.
— Благодарю вас, мисс Бейкер, с удовольствием выпью чашечку чаю, — говорил он.
Противная маленькая мисс Пенелопа Бейкер передавала ему чашку бледного чаю и показывала язык, когда тетушки не смотрели на нее.
Девочки, ненавидя класс хороших манер сестер Блейн, переносили эту ненависть и на него.
Он проводил субботние утренние часы, изящно балансируя тонкими фарфоровыми блюдцами на колене и уносясь мыслями далеко-далеко, куда не было входа никаким особам женского пола. Туда, где мужчина мог позволить себе сплюнуть в грязь, почесаться или обзавестись псом. Беря Мэри Джейн Симмонс за руку и ведя ее на тур танца в центр ковра, лежавшего посреди гостиной, он представлял, как ноги улетают из-под него и он со всего маху грохается бедром в грязь, поскользнувшись на тарелке. Он мечтал сходить на свалку, пройтись по перилам, мечтал об охотничьих ружьях, рыболовных удочках, мягких фланелевых рубашках и голубых джинсах. Но кудахтанье тетушек, их предостережения и вздохи удерживали его в мягких, но нерасторжимых узах рабства.
И только в классной комнате он позволял себе отвести душу и, как бы сильно другие ребята ни насмехались, давал волю своему быстрому уму. Митчел отвечал на все вопросы учителей, делал потрясающие проекты и получал в шестом классе самые высокие отметки.
Учительский любимчик, учительский любимчик! Мальчик в пеленках — учительский любимчик!
Когда ему исполнилось четырнадцать, голос огрубел, стали нарастать мускулы. Он поразительно быстро, чуть ли не за одну ночь, прибавил в росте настолько, что стал возвышаться над крошечными, птичьими тельцами тетушек. Одышка пропала, но они продолжали его опекать. Для первого дня посещения средней школы они заставили его надеть белую рубашку и галстук. Первый год учебы принес с собой академическое великолепие вместе с чувством щемящей тоски и болезненного одиночества.
Как-то летом, перед началом второго года обучения, когда он возвращался домой из библейской каникулярной школы, где помогал теткам, к белому дощатому дому, стоявшему рядом с их собственным, подкатил фургон с товарным прицепом. Двери товарного прицепа отворились, и из них вышли мужчина с женщиной. Затем появилась пара длинных загорелых ног, за которыми последовали потертые джинсы с оторванными штанинами. Затаив дыхание, он следил, как перед ним возникает прекрасная девушка примерно одних с ним лет. Копна разлетающихся белокурых волос была аккуратно убрана с лица мадрасской головной повязкой. У девушки был вздернутый носик и мягкий рот. Под мужской синей рабочей рубашкой угадывалась пара высоких остроконечных грудей.
Она повернулась, чтобы оглядеть окрестности, и увидела его. Ожидая снисходительного фырканья, высокомерного взгляда, он не поверил глазам, увидев обращенную к нему застенчивую улыбку. Митчел подошел ближе, жалея, что Библия и Жития святых не могут стать невидимыми.
— Привет, — сказала она.
— Как поживаете? — ответил он и тотчас проклял себя за слишком официальный тон. Но он не умел вести себя непринужденно, как это делают другие парни.
Она посмотрела на тротуар. Заметив маленькую пушинку одуванчика на самом верху копны ее волос, он с трудом, подавил почти неодолимое желание снять ее. А так как она продолжала неотрывно смотреть на тротуар, он догадался, что девушка робка, и его охватило желание стать ее защитником.
— Митчел Блейн, — сказал он, пустив в ход навыки, ставшие его второй натурой после почти десяти лет присутствия на уроках хорошего тона. — Я живу рядом. Рад познакомиться с соседями.
Она посмотрела на него. На дуге ее верхней губы осталось лишь легкое прикосновение нежно-малиновой губной помады, остаток она съела.
— Митч? — спросила девушка.
Его никто еще не звал Митчем, разве что родители, которых он едва помнил. Он был Митчелом. «Митчел-Митчел-мальчик-в-пеленках!»
— Да, — сказал он. — Меня зовут Митч.
— А я Кэнди Фуллер!
Стоя на тротуаре, они завели неловкую беседу. Кэнди с семьей прибыла из Чилликоте, в сентябре она пойдет на второй курс школы Клирбрука, в класс шестьдесят четвертого года, как и он. В своей старой школе она была лидером группы поддержки университетской команды юниоров и хотела бы в этом году участвовать в группе поддержки Клирбрука. Когда они наконец расстались, Митч почувствовал себя так, словно заново родился.
Остаток лета они встречались каждый вечер после обеда на старой металлической скамейке под виноградными лозами в саду его теток. Прежде чем выйти, Кэнди должна была помыть посуду, и от нее всегда исходил запах моющего средства «Джои». Они усаживались на скамью и разговаривали, а вокруг их голов шелестели темные плоские листья винограда.
Кэнди рассказывала о своих друзьях, оставшихся в Чилликоте, беспокоилась, что ей, возможно, не удастся создать группу поддержки в школе Клирбрука. Митч делился мечтой о собственном автомобиле и прикидывал, сможет ли получить стипендию на учебу в колледже. Он скрывал от нее темную и горькую сторону своей жизни, опасаясь, что ее симпатия к нему обернется отвращением.
Обожание в глубоких синих глазах Кэнди Фуллер росло день ото дня, и от этого у Митча перехватывало дыхание. До сих пор никто из девчонок еще не смотрел на него так, как она. Когда он вспоминал, что Кэнди из Чилликоте, его начинало подташнивать. Ведь она ничего не знала ни о неженке, ни о ребенке в пеленках, которому не разрешалось играть на улице. Глядя на него, она видела лишь высокого, стройного пятнадцатилетнего парня с песочного цвета волосами, голубыми глазами и широким красивым лицом.
Они прожили эти самые жаркие летние дни в восхитительной изоляции, погрузившись в ароматы виноградника и моющего средства «Джой» и в бесконечное, невысказанное обещание юной любви. Вечером накануне первого дня занятий они сидели молчаливее обычного, чувствуя, что завтрашний день принесет перемены. Кэнди процарапала на своем загорелом бедре тонкую белую линию.
— Я уже перестала жалеть, что мы переехали сюда, Митч. Этот месяц, он был чем-то особенным. Эта встреча с тобой… Но я боюсь завтрашнего дня. Уверена, что все девчонки в школе от тебя без ума.
Он пожал плечами, стараясь казаться невозмутимым, хотя сердце болезненно забилось.
Она изучающе посмотрела на свою когда-то белую туфлю, и голос ее задрожал.
— Боюсь, когда начнутся занятия в школе, ты перестанешь обращать на меня внимание.
Он не верил своим ушам: эта мягкая, красивая девушка, с такой копной волос, лидер группы поддержки, с таким сладким ртом и торчащими грудями, боится его потерять! Поднявшиеся в душе чувства доставили ему самую сладостную боль из всех, что он когда-либо испытывал.
— Ты и завтра будешь мне нравиться. Ты будешь нравиться мне всегда.
Кэнди подняла к нему лицо, и Митч понял, что она ждет его поцелуя. Закрыв глаза, Митч наклонился к ней и коснулся губами этого сладкого, пахнущего конфетами рта. И хотя его уже не одну неделю мучили темные сексуальные мысли о ней, этот поцелуи был невинным. Это был скорее жест обожания, символ обещания и прощания с летом.
— Ты проводишь меня завтра в школу? — спросила она, когда они наконец оторвались друг от друга. Ее глаза были большими и молящими, словно она все еще не могла поверить, что он будет о ней заботиться.
— Конечно, — ответил он. Он был готов отправиться с ней куда угодно — хоть на Луну.
И они снова поцеловались. Этот поцелуи был иным. Рты жадно встретились. Юные тела сблизились в порыве неопытной, впервые переживаемой страсти. Он почувствовал ее юную грудь и ощутил под пальцами маленькие бугорки ее позвоночника. Темные желания забурлили в его теле, горяча кровь. По телу прокатилась волна возбуждения, отбросив все, кроме ощущения тела Кэнди, прижавшегося к его телу.
— Если хочешь, дотронься до моей груди, — прошептала она.
Митч решил, что ослышался. Несколько секунд он не предпринимал ничего, а потом осторожно просунул руку между телами. Поношенная ткань ее блузки была мягкой на ощупь. Кэнди не остановила его, и его пальцы понемногу двинулись вверх, скользя по блузке. Пальцы наткнулись на нижний край лифчика, и он замер, с трепетом ожидая, что она его оттолкнет.
Но она не шелохнулась. Митч поднял руку выше, накрыв ладонью холмик груди, скрытый под тканью блузки и лифчика. Он тяжело вздохнул, держа этот холмик словно хрупкий бейсбольный мяч. Они поцеловались, и он осторожно погладил ее На заднем крыльце дома Фуллеров вспыхнул свет, и они отпрянули друг от друга.
Глубина неведомых ранее чувств затуманила ее взгляд.
— Я никому из мальчишек не позволяла делать этого, — шепнула девушка. — Не говори никому!
Он кивнул, молчаливо поклявшись навсегда сохранить в секрете этот полученный от нее драгоценный дар.
На следующее утро в семь тридцать она встретила его на парадном крыльце своего дома. Он увидел, что Кэнди смущена произошедшим между ними прошлой ночью, и был ошеломлен ее уязвимостью. Она была так ранима, так нуждалась в его защите! Глядя, как она кончиком языка нервно провела по губам, он твердо решил защищать ее от всех злобных демонов школы Клирбрука.
— Как я выгляжу? — Кэнди спросила это так, словно от его ответа зависело все ее будущее.
Он внимательно осмотрел ее белую блузку с золотой булавкой в виде колечка на воротнике и плиссированную зеленую юбку из шотландки.
— Ты будешь самой красивой из всех девчонок второго курса, — с жаром ответил он.
Они пошли к школе, держась за руки, ее маленькие пальчики переплелись с его пальцами. Он чувствовал, как утреннее солнце греет лицо, и шел медленнее, чтобы она могла идти рядом, не отставая. Плечи его распрямились, в походке появилась легкая важность. Сейчас, когда рядом шла Кэнди Фуллер, он был уже не Митчелом Блейном, он теперь — Митч, Митч Несокрушимый, Митч Могущественный, Митч Наимужайший из Мужественных.
— Как думаешь, я понравлюсь другим ребятам? — спросила она.
Он ощутил смутное беспокойство, слабое предчувствие чего-то. Но ведь он — Митч Бесстрашный, Митч Отважный. И он отбросил это чувство.
— Не слишком обращай внимание на то, что подумают другие!
Он заметил ее удивленное лицо и вспомнил, что она лидер группы поддержки, частица команды, посвятившая себя делу установления согласия. Его беспокойство усилилось.
— Думаешь, я им не понравлюсь? — Она озабоченно нахмурилась.
— Конечно же, понравишься.
Утром они, держась за руки, вошли во двор школы. Они были в разных классах, и он пообещал оставаться с ней до второго звонка. Когда они проходили через главный вестибюль, его убаюкивала радость от сознания того, что в школу Клирбрука вместе с ним входит Кэнди Фуллер. Поэтому Митч был совершенно не готов к тому, что, завернув за угол к шкафчикам раздевалки второкурсников, столкнется с издевками.
— А вот и Ми-чал, — закудахтали парни, подражая голосам его теток. — Ми-чал, Ми-чал! — Их было пятеро, они стояли, прислонившись к металлическим дверцам шкафчиков, — пятеро прилизанных школьников, вообразивших себя бунтовщиками и сделавшихся могущественными, сколотившись в одну группу.
— А кто это с тобой, Ми-чал? Эй, крошка, вали сюда, познакомься с настоящими мужчинами!
Кэнди глянула сначала на парней, затем на Митча. Их поведение привело ее в замешательство. Никто из них не был так хорош, как Митч, так высок и крепко сложен. Почему же они его дразнят?
Митчел, стараясь быть терпимым, повел себя так, будто они — все еще детишки, а он — уже повидавший жизнь взрослый.
— И когда вы, ребята, наконец подрастете?
В ответ на его неловкую попытку утихомирить их они разразились хохотом и улюлюканьем, в приступе веселья колотя кулаками по шкафчику.
Кэнди приходила все в большее замешательство. Она неотрывно смотрела на него, и в ее взгляде читались упрек и отступничество. Она-то полагала, что Митч — нечто особенное, один из избранных Клирбрука. А сейчас ей стало ясно, что все это не так, что ее каким-то образам угораздило подружиться с отверженным.
Митч почувствовал, как ее пальцы становятся влажными, и его охватила паника. Она захотела убежать от него, держаться от него подальше. В считанные секунды все изменилось. Не зная фактов, не имея представления о его прошлом, Кэнди поняла, что он пария[11] и ей лучше нигде не показываться с ним. Он потерял Кэнди Фуллер, и с осознанием этого пришла убежденность, что жить больше незачем. И если ему не суждено стать Митчем Отважным с Кэнди Фуллер у плеча, то он не хочет быть никем!
Вокруг ребят собрались девочки, они тоже смеялись. Их веселье было легким и беззаботным. Митч так долго был мишенью их шуток, что они нападали на него скорее по привычке, нежели по злобе. Они даже испытывали некое подобие любви к этому парню, бывшему источником веселья в течение многих лет.
Тут Кэнди стала дергать его за руку, отчаянно пытаясь оторваться от него, маленькими шажками перенестись с земли неприкасаемых на территорию допущенных.
— Ми-чал, Ми-чал! — пропел Чарли Шилдс высоким дурашливым фальцетом. — Поди сюда и смени пеленки!
Черно-синий вихрь ярости и боли поглотил Митча. Эта ярость сдавила его и запустила свои когти в его плоть. Отпустив маленькую мягкую ручку, он почувствовал, как внутри зарождается крик, оскорбленный рев, вызванный утратой едва успевшего возникнуть чувства возмужания. И с этим ревом в нем рухнули годы усердно взлелеянного самоконтроля.
Он неустанно размышлял о Сэме и Янке, о том, что они делают в своем гараже. Насколько он мог помнить, уже многие годы ничто другое не приводило его в такое возбуждение. Они, конечно же, обречены на неудачу. И все же Блейн не мог не восхищаться их отчаянной попыткой.
Стюардесса, обслуживавшая пассажиров первого класса, украдкой изучала его. Когда она наклонилась, чтобы поговорить с пассажиром, сидевшим через проход от него, прямая юбка плотно обтянула ее бедра. Будучи женатым, он безоговорочно хранил супружескую верность, однако дни, когда Блейн был Мистером-Не-Бегающим-На-Сторону, ушли в прошлое, и он представил эти бедра под своими.
Повернувшись, она спросила, не желает ли он чего. Слабая волна ее духов подействовала на него не хуже холодного душа. Ее духи отдавали старомодным цветочным ароматом, тотчас напомнившим ему ароматические соли для ванны, которыми пользовались его тетушки. От него самого годами несло этим самым порошком — и не потому, что он пользовался им, просто этим запахом пропиталось все в том беспорядочно выстроенном старом доме в Клирбруке, штат Огайо.
Он закрыл глаза, вспоминая порошок и своих тетушек и угнетающую, тошнотворную мягкость их методов воспитания.
— Ми-чал! Ми-чал! — Ежедневно в четыре тридцать пополудни одна из его теток выходила на парадное крыльцо их дома на Черри-стрит и звала его заниматься игрой на пианино.
Их звали Теодора и Эмити. Родственницы его отца, они были единственными, пожелавшими взвалить на себя бремя ответственности за воспитание астматичного мальчугана семи лет от роду после того, как его родители погибли в автомобильной аварии.
Обе были старыми девами. Хотя они и уверяли, что не вышли замуж по своей воле, а вовсе не потому, что им не нравятся мужчины, но во всем городишке Клирбруке было лишь трое представителей сильного пола, заслуживших их полное одобрение: пастор, помощник пастора и мистер Лерой Джексон, помогавший им по хозяйству. С момента, когда малыш попал в их дом, они вознамерились сделать из маленького Митчела Блейна четвертого представителя мужского пола в Клирбруке, достойного их безоговорочного одобрения.
Самым главным было добиться благовоспитанности.
— Мит-чел!
Он побрел к дому, неохотно волоча ноги по тротуару. За его спиной Чарли и Джерри принялись дразнить его — достаточно громко, но так, чтобы не услышала мисс Эмити Блейн.
— Сосунок, сосунок! Беги домой — смени мокрые трусы, смени свои пеленки!
Вечно они заводили об этом разговор. Прекрасно зная, что он из-за астмы не может заниматься спортом и что ему нужно идти домой упражняться на пианино, они тем не менее постоянно насмехались над ним подобным образом. Ему хотелось сжать кулаки и расквасить им физиономии, но драться было нельзя. Драка могла спровоцировать приступ удушья, а тетушки приходили в ужас, когда он начинал задыхаться. Но иногда ему в голову лезли мысли, что тетушки, возможно, используют эти приступы как предлог, чтобы содержать его в чистоте, ведь более всего на свете они ненавидели грязь. И еще они не любили кличек, собак, занятий спортом, телевизора, ругательств, в общем, всего того, что сопровождало жизнь мальчика, росшего в пятидесятые годы в Клирбруке, штат Огайо.
Его тетушки любили книги и музыку, благотворительные ярмарки и вязание крючком. Они обожали цветы и хорошие манеры. И они любили его.
Петли ворот заскрипели, когда он отворил их. В этом старом доме все скрипело, трещало и клохтало.
— Ми-чал! Ми-чал!
Тетушка Эмити ухватила его, едва он ступил на порог. Митчел попытался было увернуться, но она оказалась шустрее. Загородив дверной проем своим костлявым птичьим тельцем, она подхватила его на руки. Джерри и Чарли издали наблюдали, как она запечатлевает на его макушке поцелуй. До него донеслись их насмешливые вопли.
— Ты опять бегал, не так ли? — спросила она, приводя в порядок его и без того аккуратно причесанную голову, расправляя девственно-чистый воротничок белой рубашки, суетясь вокруг него, как это бывало всегда. — Дорогой, дорогой Митчел! Я уже слышу эти хрипы. Если Теодора узнает, что ты бегал, то, боюсь, она не позволит тебе играть завтра после школы.
Именно таким способом они и приучали его к дисциплине. Одна из них, отлавливая его на месте преступления, перекладывала на другую наложение наказаний. А наказания всегда бывали мягкими и неизобретательными — не играть после школы, пятьдесят раз написать какое-нибудь предложение. Они полагали, что именно благодаря эффективности их методов он превратился в самого примерного мальчика во всем Клирбруке. Они не понимали, что он отчаянно пытается им угодить, потому что очень любит. Он уже потерял отца и мать, которых обожал. В глубине души он был уверен, что если не станет очень-очень хорошим, то потеряет и своих тетушек.
Без подсказки вымыв руки, он усаживался за пианино и с отвращением глядел на клавиши. У него не было музыкальных способностей. Он ненавидел песни, которые вынужден был разучивать, — все эти песни про солнечные деньки и про маленьких славных индейцев. Ему хотелось очутиться на улице и гонять с другими пацанами мяч.
Но играть в мяч ему не позволяли из-за астмы. Приступы беспокоили его уже реже и были гораздо слабее — не так, как в раннем детстве, — но он не мог убедить в этом своих теток. И поэтому, пока другие парни играли на улице в мяч, он играл гаммы.
Но гаммы были еще не самым худшим. Хуже всего были субботние утренние часы.
Мисс Эмити и мисс Теодора Блейн содержали себя за счет уроков игры на пианино и преподавания хороших манер. Каждую субботу в одиннадцать утра дочери лучших семей Клирбрука, надев воскресные платья и натянув белые перчатки, вежливо стучались в парадные двери дома сестер Блейн.
В костюме и при галстуке, Митчел вынужден был жалко стоять в вестибюле рядом с тетушками и смотреть, как входят девочки. Одна за другой они делали легкий реверанс и говорили:
— Как поживаете, мисс Блейн, мисс Блейн, Митчел? Весьма признательна, что вы меня пригласили.
От него требовалось изящно кланяться девочкам, например, отвешивать поклон толстой коротышке Сисси Поттс, которая сидела позади него в шестом классе и имела обыкновение размазывать свои сопли по спинке его сиденья. Он должен был произносить какую-нибудь ерунду вроде: «Как я рад вновь видеть вас, мисс Поттс!» — и затем подать ей руку.
Девочки располагались в гостиной, где их посвящали в таинства искусства знакомства, принятия приглашения на танец или наполнения чашки чаем. Он выполнял при них роль манекена.
— Благодарю вас, мисс Бейкер, с удовольствием выпью чашечку чаю, — говорил он.
Противная маленькая мисс Пенелопа Бейкер передавала ему чашку бледного чаю и показывала язык, когда тетушки не смотрели на нее.
Девочки, ненавидя класс хороших манер сестер Блейн, переносили эту ненависть и на него.
Он проводил субботние утренние часы, изящно балансируя тонкими фарфоровыми блюдцами на колене и уносясь мыслями далеко-далеко, куда не было входа никаким особам женского пола. Туда, где мужчина мог позволить себе сплюнуть в грязь, почесаться или обзавестись псом. Беря Мэри Джейн Симмонс за руку и ведя ее на тур танца в центр ковра, лежавшего посреди гостиной, он представлял, как ноги улетают из-под него и он со всего маху грохается бедром в грязь, поскользнувшись на тарелке. Он мечтал сходить на свалку, пройтись по перилам, мечтал об охотничьих ружьях, рыболовных удочках, мягких фланелевых рубашках и голубых джинсах. Но кудахтанье тетушек, их предостережения и вздохи удерживали его в мягких, но нерасторжимых узах рабства.
И только в классной комнате он позволял себе отвести душу и, как бы сильно другие ребята ни насмехались, давал волю своему быстрому уму. Митчел отвечал на все вопросы учителей, делал потрясающие проекты и получал в шестом классе самые высокие отметки.
Учительский любимчик, учительский любимчик! Мальчик в пеленках — учительский любимчик!
Когда ему исполнилось четырнадцать, голос огрубел, стали нарастать мускулы. Он поразительно быстро, чуть ли не за одну ночь, прибавил в росте настолько, что стал возвышаться над крошечными, птичьими тельцами тетушек. Одышка пропала, но они продолжали его опекать. Для первого дня посещения средней школы они заставили его надеть белую рубашку и галстук. Первый год учебы принес с собой академическое великолепие вместе с чувством щемящей тоски и болезненного одиночества.
Как-то летом, перед началом второго года обучения, когда он возвращался домой из библейской каникулярной школы, где помогал теткам, к белому дощатому дому, стоявшему рядом с их собственным, подкатил фургон с товарным прицепом. Двери товарного прицепа отворились, и из них вышли мужчина с женщиной. Затем появилась пара длинных загорелых ног, за которыми последовали потертые джинсы с оторванными штанинами. Затаив дыхание, он следил, как перед ним возникает прекрасная девушка примерно одних с ним лет. Копна разлетающихся белокурых волос была аккуратно убрана с лица мадрасской головной повязкой. У девушки был вздернутый носик и мягкий рот. Под мужской синей рабочей рубашкой угадывалась пара высоких остроконечных грудей.
Она повернулась, чтобы оглядеть окрестности, и увидела его. Ожидая снисходительного фырканья, высокомерного взгляда, он не поверил глазам, увидев обращенную к нему застенчивую улыбку. Митчел подошел ближе, жалея, что Библия и Жития святых не могут стать невидимыми.
— Привет, — сказала она.
— Как поживаете? — ответил он и тотчас проклял себя за слишком официальный тон. Но он не умел вести себя непринужденно, как это делают другие парни.
Она посмотрела на тротуар. Заметив маленькую пушинку одуванчика на самом верху копны ее волос, он с трудом, подавил почти неодолимое желание снять ее. А так как она продолжала неотрывно смотреть на тротуар, он догадался, что девушка робка, и его охватило желание стать ее защитником.
— Митчел Блейн, — сказал он, пустив в ход навыки, ставшие его второй натурой после почти десяти лет присутствия на уроках хорошего тона. — Я живу рядом. Рад познакомиться с соседями.
Она посмотрела на него. На дуге ее верхней губы осталось лишь легкое прикосновение нежно-малиновой губной помады, остаток она съела.
— Митч? — спросила девушка.
Его никто еще не звал Митчем, разве что родители, которых он едва помнил. Он был Митчелом. «Митчел-Митчел-мальчик-в-пеленках!»
— Да, — сказал он. — Меня зовут Митч.
— А я Кэнди Фуллер!
Стоя на тротуаре, они завели неловкую беседу. Кэнди с семьей прибыла из Чилликоте, в сентябре она пойдет на второй курс школы Клирбрука, в класс шестьдесят четвертого года, как и он. В своей старой школе она была лидером группы поддержки университетской команды юниоров и хотела бы в этом году участвовать в группе поддержки Клирбрука. Когда они наконец расстались, Митч почувствовал себя так, словно заново родился.
Остаток лета они встречались каждый вечер после обеда на старой металлической скамейке под виноградными лозами в саду его теток. Прежде чем выйти, Кэнди должна была помыть посуду, и от нее всегда исходил запах моющего средства «Джои». Они усаживались на скамью и разговаривали, а вокруг их голов шелестели темные плоские листья винограда.
Кэнди рассказывала о своих друзьях, оставшихся в Чилликоте, беспокоилась, что ей, возможно, не удастся создать группу поддержки в школе Клирбрука. Митч делился мечтой о собственном автомобиле и прикидывал, сможет ли получить стипендию на учебу в колледже. Он скрывал от нее темную и горькую сторону своей жизни, опасаясь, что ее симпатия к нему обернется отвращением.
Обожание в глубоких синих глазах Кэнди Фуллер росло день ото дня, и от этого у Митча перехватывало дыхание. До сих пор никто из девчонок еще не смотрел на него так, как она. Когда он вспоминал, что Кэнди из Чилликоте, его начинало подташнивать. Ведь она ничего не знала ни о неженке, ни о ребенке в пеленках, которому не разрешалось играть на улице. Глядя на него, она видела лишь высокого, стройного пятнадцатилетнего парня с песочного цвета волосами, голубыми глазами и широким красивым лицом.
Они прожили эти самые жаркие летние дни в восхитительной изоляции, погрузившись в ароматы виноградника и моющего средства «Джой» и в бесконечное, невысказанное обещание юной любви. Вечером накануне первого дня занятий они сидели молчаливее обычного, чувствуя, что завтрашний день принесет перемены. Кэнди процарапала на своем загорелом бедре тонкую белую линию.
— Я уже перестала жалеть, что мы переехали сюда, Митч. Этот месяц, он был чем-то особенным. Эта встреча с тобой… Но я боюсь завтрашнего дня. Уверена, что все девчонки в школе от тебя без ума.
Он пожал плечами, стараясь казаться невозмутимым, хотя сердце болезненно забилось.
Она изучающе посмотрела на свою когда-то белую туфлю, и голос ее задрожал.
— Боюсь, когда начнутся занятия в школе, ты перестанешь обращать на меня внимание.
Он не верил своим ушам: эта мягкая, красивая девушка, с такой копной волос, лидер группы поддержки, с таким сладким ртом и торчащими грудями, боится его потерять! Поднявшиеся в душе чувства доставили ему самую сладостную боль из всех, что он когда-либо испытывал.
— Ты и завтра будешь мне нравиться. Ты будешь нравиться мне всегда.
Кэнди подняла к нему лицо, и Митч понял, что она ждет его поцелуя. Закрыв глаза, Митч наклонился к ней и коснулся губами этого сладкого, пахнущего конфетами рта. И хотя его уже не одну неделю мучили темные сексуальные мысли о ней, этот поцелуи был невинным. Это был скорее жест обожания, символ обещания и прощания с летом.
— Ты проводишь меня завтра в школу? — спросила она, когда они наконец оторвались друг от друга. Ее глаза были большими и молящими, словно она все еще не могла поверить, что он будет о ней заботиться.
— Конечно, — ответил он. Он был готов отправиться с ней куда угодно — хоть на Луну.
И они снова поцеловались. Этот поцелуи был иным. Рты жадно встретились. Юные тела сблизились в порыве неопытной, впервые переживаемой страсти. Он почувствовал ее юную грудь и ощутил под пальцами маленькие бугорки ее позвоночника. Темные желания забурлили в его теле, горяча кровь. По телу прокатилась волна возбуждения, отбросив все, кроме ощущения тела Кэнди, прижавшегося к его телу.
— Если хочешь, дотронься до моей груди, — прошептала она.
Митч решил, что ослышался. Несколько секунд он не предпринимал ничего, а потом осторожно просунул руку между телами. Поношенная ткань ее блузки была мягкой на ощупь. Кэнди не остановила его, и его пальцы понемногу двинулись вверх, скользя по блузке. Пальцы наткнулись на нижний край лифчика, и он замер, с трепетом ожидая, что она его оттолкнет.
Но она не шелохнулась. Митч поднял руку выше, накрыв ладонью холмик груди, скрытый под тканью блузки и лифчика. Он тяжело вздохнул, держа этот холмик словно хрупкий бейсбольный мяч. Они поцеловались, и он осторожно погладил ее На заднем крыльце дома Фуллеров вспыхнул свет, и они отпрянули друг от друга.
Глубина неведомых ранее чувств затуманила ее взгляд.
— Я никому из мальчишек не позволяла делать этого, — шепнула девушка. — Не говори никому!
Он кивнул, молчаливо поклявшись навсегда сохранить в секрете этот полученный от нее драгоценный дар.
На следующее утро в семь тридцать она встретила его на парадном крыльце своего дома. Он увидел, что Кэнди смущена произошедшим между ними прошлой ночью, и был ошеломлен ее уязвимостью. Она была так ранима, так нуждалась в его защите! Глядя, как она кончиком языка нервно провела по губам, он твердо решил защищать ее от всех злобных демонов школы Клирбрука.
— Как я выгляжу? — Кэнди спросила это так, словно от его ответа зависело все ее будущее.
Он внимательно осмотрел ее белую блузку с золотой булавкой в виде колечка на воротнике и плиссированную зеленую юбку из шотландки.
— Ты будешь самой красивой из всех девчонок второго курса, — с жаром ответил он.
Они пошли к школе, держась за руки, ее маленькие пальчики переплелись с его пальцами. Он чувствовал, как утреннее солнце греет лицо, и шел медленнее, чтобы она могла идти рядом, не отставая. Плечи его распрямились, в походке появилась легкая важность. Сейчас, когда рядом шла Кэнди Фуллер, он был уже не Митчелом Блейном, он теперь — Митч, Митч Несокрушимый, Митч Могущественный, Митч Наимужайший из Мужественных.
— Как думаешь, я понравлюсь другим ребятам? — спросила она.
Он ощутил смутное беспокойство, слабое предчувствие чего-то. Но ведь он — Митч Бесстрашный, Митч Отважный. И он отбросил это чувство.
— Не слишком обращай внимание на то, что подумают другие!
Он заметил ее удивленное лицо и вспомнил, что она лидер группы поддержки, частица команды, посвятившая себя делу установления согласия. Его беспокойство усилилось.
— Думаешь, я им не понравлюсь? — Она озабоченно нахмурилась.
— Конечно же, понравишься.
Утром они, держась за руки, вошли во двор школы. Они были в разных классах, и он пообещал оставаться с ней до второго звонка. Когда они проходили через главный вестибюль, его убаюкивала радость от сознания того, что в школу Клирбрука вместе с ним входит Кэнди Фуллер. Поэтому Митч был совершенно не готов к тому, что, завернув за угол к шкафчикам раздевалки второкурсников, столкнется с издевками.
— А вот и Ми-чал, — закудахтали парни, подражая голосам его теток. — Ми-чал, Ми-чал! — Их было пятеро, они стояли, прислонившись к металлическим дверцам шкафчиков, — пятеро прилизанных школьников, вообразивших себя бунтовщиками и сделавшихся могущественными, сколотившись в одну группу.
— А кто это с тобой, Ми-чал? Эй, крошка, вали сюда, познакомься с настоящими мужчинами!
Кэнди глянула сначала на парней, затем на Митча. Их поведение привело ее в замешательство. Никто из них не был так хорош, как Митч, так высок и крепко сложен. Почему же они его дразнят?
Митчел, стараясь быть терпимым, повел себя так, будто они — все еще детишки, а он — уже повидавший жизнь взрослый.
— И когда вы, ребята, наконец подрастете?
В ответ на его неловкую попытку утихомирить их они разразились хохотом и улюлюканьем, в приступе веселья колотя кулаками по шкафчику.
Кэнди приходила все в большее замешательство. Она неотрывно смотрела на него, и в ее взгляде читались упрек и отступничество. Она-то полагала, что Митч — нечто особенное, один из избранных Клирбрука. А сейчас ей стало ясно, что все это не так, что ее каким-то образам угораздило подружиться с отверженным.
Митч почувствовал, как ее пальцы становятся влажными, и его охватила паника. Она захотела убежать от него, держаться от него подальше. В считанные секунды все изменилось. Не зная фактов, не имея представления о его прошлом, Кэнди поняла, что он пария[11] и ей лучше нигде не показываться с ним. Он потерял Кэнди Фуллер, и с осознанием этого пришла убежденность, что жить больше незачем. И если ему не суждено стать Митчем Отважным с Кэнди Фуллер у плеча, то он не хочет быть никем!
Вокруг ребят собрались девочки, они тоже смеялись. Их веселье было легким и беззаботным. Митч так долго был мишенью их шуток, что они нападали на него скорее по привычке, нежели по злобе. Они даже испытывали некое подобие любви к этому парню, бывшему источником веселья в течение многих лет.
Тут Кэнди стала дергать его за руку, отчаянно пытаясь оторваться от него, маленькими шажками перенестись с земли неприкасаемых на территорию допущенных.
— Ми-чал, Ми-чал! — пропел Чарли Шилдс высоким дурашливым фальцетом. — Поди сюда и смени пеленки!
Черно-синий вихрь ярости и боли поглотил Митча. Эта ярость сдавила его и запустила свои когти в его плоть. Отпустив маленькую мягкую ручку, он почувствовал, как внутри зарождается крик, оскорбленный рев, вызванный утратой едва успевшего возникнуть чувства возмужания. И с этим ревом в нем рухнули годы усердно взлелеянного самоконтроля.