Страница:
Это была не распутная вульгарность. Он не пытался раздевать ее взглядом или оценивающе оглядывать с головы до ног. Ей показалось вульгарным смотреть на незнакомого человека столь выразительно.
— Я попросила бы вас удалиться, — сказала Сюзанна.
— Я хочу видеть Джоэла Фальконера.
— Его нет.
— Я не верю вам.
Почему он смотрит на нее так, будто Сюзанна какое-то экзотическое животное в зоопарке?
— Если вы хотите его увидеть, я бы порекомендовала вам организовать встречу через его офис.
— Это я уже делал. Та стерва, что сидит на его телефоне, отшила меня!
— Извините, я ничем не могу вам помочь, — ответила Сюзанна ледяным тоном.
— Как это все дерьмово!
Он медленно поднялся с кресла, и Сюзанна почувствовала, как у нее на шее начала пульсировать какая-то жилка. Она могла позвать на помощь, но страшно устала от разговоров с толстыми графинями и подагрическими вице-президентами. Ничего не случится страшного, не говоря уже об опасном, если она подождет еще несколько минут и попытается понять, что на уме у этого странника, вторгшегося в библиотеку отца.
— Как же это нехорошо с вашей стороны — говорить, что вы ничего не можете сделать! — повторил он.
— Прошу вас выйти!
— Вы кто — его жена, дочь? Вы же можете сделать все, что захотите! — Он щелкнул пальцами в воздухе перед ее глазами. — Вот так же просто вы можете устроить мне встречу с ним.
Она слегка подняла голову, глядя на него чуть свысока с подчеркнуто враждебным выражением, — прием, которым так эффективно пользовался отец.
— Я его дочь Сюзанна, и у него сегодня вечером праздник.
Зачем она сказала ему свое имя? Что на нее нашло?
— Отлично, тогда завтра! Я встречусь с ним завтра.
— Боюсь, ничего не получится.
— Боже! — Он посмотрел на нее с отвращением и тряхнул головой. — Когда я впервые вас увидел — в те первые несколько секунд, — именно тогда у меня сложилось это впечатление о вас.
Он замолчал.
Как будто сыграл первые семь нот Пятой симфонии Бетховена и остановился на восьмой. Сюзанна ждала. Белое органди поднималось и опускалось на ее груди. Она была так испугана, что у нее вспотели ладони. И не только испугана, но и возбуждена, и это не нравилось ей еще больше. Уж она-то знала, что катастрофа может возникнуть из ничего — в солнечный июньский день, из маски клоуна. И все же она не могла собраться с силами, оторваться от этого человека и пойти за помощью. Может, на нее продолжала влиять встреча с Пейджи, а может, она просто слишком много вечеров провела с людьми гораздо старше себя.
— Какое впечатление?
Казалось, слова вырвались помимо воли — и это у нее, никогда не говорившей импульсивно!
Незнакомец обошел вокруг стола, не сводя с Сюзанны своих глаз в янтарную крапинку. Когда он заговорил, его голос был низким и напряженным, чуть громче шепота.
— Впечатление, что, может быть, вы поймете.
Она слышала звуки струнного квартета, игравшего где-то в другом мире. У Сюзанны пересохло во рту.
— Что пойму?
А сейчас его глаза блуждали по ее телу беззастенчиво, беспардонно, как будто только он смог увидеть потрясающую распутницу, скрытую под этим элегантным платьем. У нее в голове промелькнул эротический образ — его рука легла на лиф ее платья и спустила его вниз. Этот кадр длился лишь мгновение, но результат был почти невыносимым — сначала по ее телу разлилось тепло, а потом Сюзанна почувствовала отвращение к себе.
Он усмехнулся, словно прочитав ее мысли, и его молодые наглые губы раскрылись. Сюзанна услышала легкий стук н осмотрелась, не понимая, откуда идет звук. Незнакомец постукивал носком одного из мотоциклетных ботинок по старому кожаному кейсу, прислоненному к боковой стенке отцовского письменного стола.
— Вы знаете, что у меня там? — напряженно спросил он, все еще ударяя носком по кейсу. Глаза его сверкали, как у воина-апачи, готовящегося снять скальп. Не в силах оторвать от него глаз, Сюзанна отрицательно покачала головой.
— У меня здесь ключи к новому обществу.
— Я… я не понимаю.
Она опять начала заикаться! Как будто подсознание посылало ей сигналы об опасности.
Неожиданно на его лице появилась другая улыбка — очаровательная, мальчишеская и совершенно обезоруживающая. Он схватил с пола кейс и швырнул его на полированную поверхность письменного стола Джоэла, не обращая ни малейшего внимания на разлетающиеся бумаги, которые были сложены в аккуратные стопки. Незнакомец похлопал по кейсу рукой.
— Здесь — изобретение колеса. Открытие огня. Первая паровая машина. Хлопковое волокно. У меня здесь — гений Эдисона и братьев Райт, Эйнштейна и Галилея. У меня здесь все затраханное будущее этого мира!
Сюзанна не обратила внимания на случайно вырвавшуюся непристойность, жар незнакомца мистическим образом передался и ей.
— Это последний барьер, — негромко сказал он. — Мы построили кооперативы на Аляске и «Макдоналдсы» в Африке. Китай покупает пепси. Пожилые леди с голубыми волосами покупают воскресные путешествия в Антарктику. Остался последний барьер, и он преодолен. Здесь!
Сюзанна постаралась сохранить холодное и безучастное выражение — не выказать ничего, о чем думала, но впервые за все время, как она себя помнила, ей не удалось с собой справиться.
Незнакомец подошел ближе, и вот они уже стоят лицом к лицу. Сюзанна ощущает на щеке его дыхание; ей хочется хоть на несколько мгновений поймать его в свои легкие, чтобы понять, на что похожа энергия этого человека.
— Барьеры в умах, — прошептал он. — Ничего больше не осталось. Вот что у меня в этом кейсе!
Мгновение Сюзанна не двигалась, а потом слова постепенно достигли холодной, логичной части ее сознания. Тут она наконец поняла, что он считает ее дурочкой, и почувствовала себя и обманутой, и рассерженной.
— Вы просто торговец, — сказала она, охваченная необъяснимым чувством сожаления, словно из рук выскользнула яркая, сияющая звезда. Он всего лишь торговец! Все это время она стояла здесь и выслушивала бредни торговца из «Электролюкса»!
Он рассмеялся. Это был юношеский смех, богатый и звучный, так непохожий на сухие мужские смешки, к которым она привыкла.
— Я был уверен, что вы так скажете. Но в действительности я продаю грезы, приключений, целый новый образ жизни!
— Моему отцу не нужен новый страховой полис.
Сюзанне с трудом удалось вложить в эту фразу достаточно сарказма. Отец бы ее не одобрил.
Незнакомец оперся бедром о письменный стол, скрестив ноги в лодыжках, и улыбнулся.
— А вы замужем?
Вопрос удивил Сюзанну.
— Нет, я… я помолвлена. Но это уж и вовсе не ваше дело, не так ли?
Нечего ей было так заикаться. Сколько Сюзанна себя помнила, она постоянно справлялась с трудными житейскими ситуациями, и эта неловкость ее огорчила. Она спрятала чувство неудобства за холодной враждебностью.
— Позвольте мне дать вам совет, мистер э-э…
— Гэмбл. Сэм Гэмбл.
«Идеальная фамилия для артиста, играющего жуликов[3]», — подумала Сюзанна.
— Вам будет практически невозможно встретиться с моим отцом. Он ведет весьма замкнутый образ жизни. Однако можно обратиться к другим людям в ФБТ…
— Я уже видел их. Они ослы! Настоящие тупицы в костюмах-тройках. Поэтому и решил вломиться сегодня на вашу вечеринку, чтобы поговорить с вашим стариком.
— Он занят с гостями.
— Ну, тогда как насчет того, чтобы устроить мне встречу с ним в понедельник? Сделаете вы мне это?
— Нет, конечно. Он будет страшно рассержен…
— Знаете, а вы начинаете меня доставать. Он раздраженно сжал губы и хлопнул рукой по своему кожаному кейсу.
— Не знаю, стоит ли мне так говорить, особенно если учесть, что вы можете оказаться единственной возможностью связаться с вашим папашей. Но мне противно с такими, как вы!
Сюзанну просто ошарашила такая наглость.
— Вам противно с такими, как я?
— Я имею в виду, что это все-таки достаточно глупо — прийти со шляпой в руках в такую замшелую компанию, как ФБТ!
В библиотеке Джоэла Фальконера запахло ересью. Сюзанна должна была бы воспылать праведным гневом, но вместо этого почему-то почувствовала странный прилив возбуждения. Она отбросила эмоции и наложила на себя епитимью за нелояльность.
— ФБТ — одна из самых прогрессивных и влиятельных компаний мира, — заявила она почти столь же помпезно, как и отец.
— Если она такая прогрессивная, почему же мне не удалось найти ни одного человека в этой дурацкой организации, который выслушал бы меня?
— Мистер Гэмбл, ваши трудности вполне объяснимы очевидным отсутствием рекомендаций.
«А также твоей кожаной курткой, — подумала она. — И твоими мотоциклетными ботинками, и длинными волосами. И этими джинсами, которые слишком о многом говорят».
— Рекомендации — чушь собачья.
Он поднял кейс и с раздражением провел рукой по волосам.
— Послушайте, давайте на этом закончим! От вас идут какие-то противоречивые сигналы, я в этом еще не разобрался. Вот что я вам скажу. Если я решу, что вы подходите, то буду ждать вас завтра в ротонде около Дворца изящных искусств в полдень. Если я не появлюсь, значит, мое мнение о вас изменилось.
С этим незнакомец направился к дверям библиотеки.
Сюзанна в изумлении уставилась в его спину:
— А я и не собираюсь с вами встречаться!
Он остановился, медленно повернулся к ней, и угол его рта приподнялся в приветливой улыбке.
— Конечно, собираетесь, Сьюзи. Вы не пропустите этой встречи ни за что на свете. И знаете почему? Потому что, несмотря на эту вашу маску девушки из высшего общества, вы думаете, что я сексуален как дьявол. И знаете что? Я о вас думаю то же самое!
Она стояла неподвижно, пока за ним не захлопнулась дверь. Ее бросило в жар. Никто еще не говорил ей, что она сексуальна. Никто, даже Кэл, ее любовник.
А потом Сюзанне стало стыдно, что она позволила обмануть себя, пусть даже на минуту, этому агрессивному самцу. Неужели Сэм Гэмбл действительно вообразил, что она встретится с ним завтра? Сюзанна почувствовала острое чувство удовольствия, представив, как Сэм появляется у Дворца изящных искусств лишь затем, чтобы убедиться, что никто к нему не пришел.
Она возвратилась к гостям, прямая, будто затянутая в корсет из китового уса, который носили в прошлом веке. И весь остаток вечера старалась заглушить слабое эхо призыва, звеневшего в ее голове.
Кому бесплатные шары? Выходи и ступай за мной!
Вернувшись домой, Сэм Гэмбл увидел, что в гараже все еще горит свет. Это его не удивило. Иногда свет не потухал здесь до пяти-шести часов утра. Он положил кейс на кухонный стол. Это был старый серый стол фирмы «Формика» с гнутыми хромовыми ножками. На окне, наводя тоску, висела паутина. На рабочей тумбе стола пустая жестянка из-под «Принглз», а рядом — уродливая керамическая кухонная банка. Он поднял крышку банки и вложил в нее небольшой электронный прибор, с помощью которого открыл эти фантастические железные ворота в Фалькон-Хилле. Сюзанна была настолько взбудоражена, что даже не спросила, как ему удалось проникнуть в имение.
Подойдя к холодильнику, он открыл дверцу и нагнулся, вглядываясь внутрь.
— Ах, дьявол! Спагетти нам улыбнулись.
Он вытащил банку кока-колы и открыл. Сделав глоток, взял кейс и направился в гараж.
За освещенным верстаком спиной к двери стоял человек. Он не обернулся, когда вошел Сэм.
— Я только что встретился с самой невероятной женщиной в моей жизни. — Сэм развалился на грязном диване в цветочек. — Видел бы ты ее. Она выглядит как та актриса, о которой я тебе рассказывал пару недель назад — Мэри Стрип или что-то в этом роде, — только красивее. И как холодна! Боже, как она холодна! И высокомерна на первый взгляд. Высший класс! Но было что-то такое в ее глазах… Не знаю. Она тянула эту проклятую резину, и я понял, что бесполезно показывать это ей прямо там. Но мне хотелось бы. Черт побери, мне действительно хочется ее расшевелить!
Вдыхая приятный запах горячей канифоли, Сэм растянулся на диване, поставив банку коки себе на грудь.
— Никогда не видел, чтобы кто-нибудь так двигался. Она спокойна, ты понимаешь, что я имею в виду? Спокойная особа, даже когда двигается. Невозможно представить себе, чтобы она повысила голос, хотя то, что я там плел, явно задевало ее.
Он отпил коки, поднялся и подошел к верстаку.
— Я должен поговорить с одним боссом — показать ему, что у нас есть, но каждый раз, когда я пытаюсь добраться до него, что-то встает на моем пути. Думаю, что, если удастся ее заинтересовать — перетянуть на нашу сторону, — она может устроить эту встречу. Меня тошнит от идеи продаться ФБТ, но, похоже, у нас нет выбора. Не знаю… она может и не клюнуть. Надо подумать об этом.
Он смотрел на руки человека у верстака — на их точные и уверенные движения — ив восхищении потряс головой.
— Знаешь, Янк, ты гений! Честный до безобразия гений.
Он обнял приятеля за плечи и с чувством поцеловал в щеку. Мужчина, которого звали Янк, негодующе дернулся, оставив на верстаке дорожку припоя.
— Что это на тебя нашло? — Он приподнял плечо, стирая след поцелуя. — Какого дьявола ты это сделал?
— Потому что я люблю тебя, — ответил Сэм, улыбаясь. — Потому что ты — чертов гений.
— Ну ладно, но не лезь ко мне целоваться.
Янк снова повел плечом, стирая со щеки поцелуй. Наконец, успокоившись, посмотрел вокруг, оглядывая гараж, словно очень долго был в отъезде.
— Ты когда вернулся? Я не слышал, когда ты пришел.
Улыбка Сэма стала еще шире.
— Я только что вошел, Янк. Секунду назад.
Глава 4
— Я попросила бы вас удалиться, — сказала Сюзанна.
— Я хочу видеть Джоэла Фальконера.
— Его нет.
— Я не верю вам.
Почему он смотрит на нее так, будто Сюзанна какое-то экзотическое животное в зоопарке?
— Если вы хотите его увидеть, я бы порекомендовала вам организовать встречу через его офис.
— Это я уже делал. Та стерва, что сидит на его телефоне, отшила меня!
— Извините, я ничем не могу вам помочь, — ответила Сюзанна ледяным тоном.
— Как это все дерьмово!
Он медленно поднялся с кресла, и Сюзанна почувствовала, как у нее на шее начала пульсировать какая-то жилка. Она могла позвать на помощь, но страшно устала от разговоров с толстыми графинями и подагрическими вице-президентами. Ничего не случится страшного, не говоря уже об опасном, если она подождет еще несколько минут и попытается понять, что на уме у этого странника, вторгшегося в библиотеку отца.
— Как же это нехорошо с вашей стороны — говорить, что вы ничего не можете сделать! — повторил он.
— Прошу вас выйти!
— Вы кто — его жена, дочь? Вы же можете сделать все, что захотите! — Он щелкнул пальцами в воздухе перед ее глазами. — Вот так же просто вы можете устроить мне встречу с ним.
Она слегка подняла голову, глядя на него чуть свысока с подчеркнуто враждебным выражением, — прием, которым так эффективно пользовался отец.
— Я его дочь Сюзанна, и у него сегодня вечером праздник.
Зачем она сказала ему свое имя? Что на нее нашло?
— Отлично, тогда завтра! Я встречусь с ним завтра.
— Боюсь, ничего не получится.
— Боже! — Он посмотрел на нее с отвращением и тряхнул головой. — Когда я впервые вас увидел — в те первые несколько секунд, — именно тогда у меня сложилось это впечатление о вас.
Он замолчал.
Как будто сыграл первые семь нот Пятой симфонии Бетховена и остановился на восьмой. Сюзанна ждала. Белое органди поднималось и опускалось на ее груди. Она была так испугана, что у нее вспотели ладони. И не только испугана, но и возбуждена, и это не нравилось ей еще больше. Уж она-то знала, что катастрофа может возникнуть из ничего — в солнечный июньский день, из маски клоуна. И все же она не могла собраться с силами, оторваться от этого человека и пойти за помощью. Может, на нее продолжала влиять встреча с Пейджи, а может, она просто слишком много вечеров провела с людьми гораздо старше себя.
— Какое впечатление?
Казалось, слова вырвались помимо воли — и это у нее, никогда не говорившей импульсивно!
Незнакомец обошел вокруг стола, не сводя с Сюзанны своих глаз в янтарную крапинку. Когда он заговорил, его голос был низким и напряженным, чуть громче шепота.
— Впечатление, что, может быть, вы поймете.
Она слышала звуки струнного квартета, игравшего где-то в другом мире. У Сюзанны пересохло во рту.
— Что пойму?
А сейчас его глаза блуждали по ее телу беззастенчиво, беспардонно, как будто только он смог увидеть потрясающую распутницу, скрытую под этим элегантным платьем. У нее в голове промелькнул эротический образ — его рука легла на лиф ее платья и спустила его вниз. Этот кадр длился лишь мгновение, но результат был почти невыносимым — сначала по ее телу разлилось тепло, а потом Сюзанна почувствовала отвращение к себе.
Он усмехнулся, словно прочитав ее мысли, и его молодые наглые губы раскрылись. Сюзанна услышала легкий стук н осмотрелась, не понимая, откуда идет звук. Незнакомец постукивал носком одного из мотоциклетных ботинок по старому кожаному кейсу, прислоненному к боковой стенке отцовского письменного стола.
— Вы знаете, что у меня там? — напряженно спросил он, все еще ударяя носком по кейсу. Глаза его сверкали, как у воина-апачи, готовящегося снять скальп. Не в силах оторвать от него глаз, Сюзанна отрицательно покачала головой.
— У меня здесь ключи к новому обществу.
— Я… я не понимаю.
Она опять начала заикаться! Как будто подсознание посылало ей сигналы об опасности.
Неожиданно на его лице появилась другая улыбка — очаровательная, мальчишеская и совершенно обезоруживающая. Он схватил с пола кейс и швырнул его на полированную поверхность письменного стола Джоэла, не обращая ни малейшего внимания на разлетающиеся бумаги, которые были сложены в аккуратные стопки. Незнакомец похлопал по кейсу рукой.
— Здесь — изобретение колеса. Открытие огня. Первая паровая машина. Хлопковое волокно. У меня здесь — гений Эдисона и братьев Райт, Эйнштейна и Галилея. У меня здесь все затраханное будущее этого мира!
Сюзанна не обратила внимания на случайно вырвавшуюся непристойность, жар незнакомца мистическим образом передался и ей.
— Это последний барьер, — негромко сказал он. — Мы построили кооперативы на Аляске и «Макдоналдсы» в Африке. Китай покупает пепси. Пожилые леди с голубыми волосами покупают воскресные путешествия в Антарктику. Остался последний барьер, и он преодолен. Здесь!
Сюзанна постаралась сохранить холодное и безучастное выражение — не выказать ничего, о чем думала, но впервые за все время, как она себя помнила, ей не удалось с собой справиться.
Незнакомец подошел ближе, и вот они уже стоят лицом к лицу. Сюзанна ощущает на щеке его дыхание; ей хочется хоть на несколько мгновений поймать его в свои легкие, чтобы понять, на что похожа энергия этого человека.
— Барьеры в умах, — прошептал он. — Ничего больше не осталось. Вот что у меня в этом кейсе!
Мгновение Сюзанна не двигалась, а потом слова постепенно достигли холодной, логичной части ее сознания. Тут она наконец поняла, что он считает ее дурочкой, и почувствовала себя и обманутой, и рассерженной.
— Вы просто торговец, — сказала она, охваченная необъяснимым чувством сожаления, словно из рук выскользнула яркая, сияющая звезда. Он всего лишь торговец! Все это время она стояла здесь и выслушивала бредни торговца из «Электролюкса»!
Он рассмеялся. Это был юношеский смех, богатый и звучный, так непохожий на сухие мужские смешки, к которым она привыкла.
— Я был уверен, что вы так скажете. Но в действительности я продаю грезы, приключений, целый новый образ жизни!
— Моему отцу не нужен новый страховой полис.
Сюзанне с трудом удалось вложить в эту фразу достаточно сарказма. Отец бы ее не одобрил.
Незнакомец оперся бедром о письменный стол, скрестив ноги в лодыжках, и улыбнулся.
— А вы замужем?
Вопрос удивил Сюзанну.
— Нет, я… я помолвлена. Но это уж и вовсе не ваше дело, не так ли?
Нечего ей было так заикаться. Сколько Сюзанна себя помнила, она постоянно справлялась с трудными житейскими ситуациями, и эта неловкость ее огорчила. Она спрятала чувство неудобства за холодной враждебностью.
— Позвольте мне дать вам совет, мистер э-э…
— Гэмбл. Сэм Гэмбл.
«Идеальная фамилия для артиста, играющего жуликов[3]», — подумала Сюзанна.
— Вам будет практически невозможно встретиться с моим отцом. Он ведет весьма замкнутый образ жизни. Однако можно обратиться к другим людям в ФБТ…
— Я уже видел их. Они ослы! Настоящие тупицы в костюмах-тройках. Поэтому и решил вломиться сегодня на вашу вечеринку, чтобы поговорить с вашим стариком.
— Он занят с гостями.
— Ну, тогда как насчет того, чтобы устроить мне встречу с ним в понедельник? Сделаете вы мне это?
— Нет, конечно. Он будет страшно рассержен…
— Знаете, а вы начинаете меня доставать. Он раздраженно сжал губы и хлопнул рукой по своему кожаному кейсу.
— Не знаю, стоит ли мне так говорить, особенно если учесть, что вы можете оказаться единственной возможностью связаться с вашим папашей. Но мне противно с такими, как вы!
Сюзанну просто ошарашила такая наглость.
— Вам противно с такими, как я?
— Я имею в виду, что это все-таки достаточно глупо — прийти со шляпой в руках в такую замшелую компанию, как ФБТ!
В библиотеке Джоэла Фальконера запахло ересью. Сюзанна должна была бы воспылать праведным гневом, но вместо этого почему-то почувствовала странный прилив возбуждения. Она отбросила эмоции и наложила на себя епитимью за нелояльность.
— ФБТ — одна из самых прогрессивных и влиятельных компаний мира, — заявила она почти столь же помпезно, как и отец.
— Если она такая прогрессивная, почему же мне не удалось найти ни одного человека в этой дурацкой организации, который выслушал бы меня?
— Мистер Гэмбл, ваши трудности вполне объяснимы очевидным отсутствием рекомендаций.
«А также твоей кожаной курткой, — подумала она. — И твоими мотоциклетными ботинками, и длинными волосами. И этими джинсами, которые слишком о многом говорят».
— Рекомендации — чушь собачья.
Он поднял кейс и с раздражением провел рукой по волосам.
— Послушайте, давайте на этом закончим! От вас идут какие-то противоречивые сигналы, я в этом еще не разобрался. Вот что я вам скажу. Если я решу, что вы подходите, то буду ждать вас завтра в ротонде около Дворца изящных искусств в полдень. Если я не появлюсь, значит, мое мнение о вас изменилось.
С этим незнакомец направился к дверям библиотеки.
Сюзанна в изумлении уставилась в его спину:
— А я и не собираюсь с вами встречаться!
Он остановился, медленно повернулся к ней, и угол его рта приподнялся в приветливой улыбке.
— Конечно, собираетесь, Сьюзи. Вы не пропустите этой встречи ни за что на свете. И знаете почему? Потому что, несмотря на эту вашу маску девушки из высшего общества, вы думаете, что я сексуален как дьявол. И знаете что? Я о вас думаю то же самое!
Она стояла неподвижно, пока за ним не захлопнулась дверь. Ее бросило в жар. Никто еще не говорил ей, что она сексуальна. Никто, даже Кэл, ее любовник.
А потом Сюзанне стало стыдно, что она позволила обмануть себя, пусть даже на минуту, этому агрессивному самцу. Неужели Сэм Гэмбл действительно вообразил, что она встретится с ним завтра? Сюзанна почувствовала острое чувство удовольствия, представив, как Сэм появляется у Дворца изящных искусств лишь затем, чтобы убедиться, что никто к нему не пришел.
Она возвратилась к гостям, прямая, будто затянутая в корсет из китового уса, который носили в прошлом веке. И весь остаток вечера старалась заглушить слабое эхо призыва, звеневшего в ее голове.
Кому бесплатные шары? Выходи и ступай за мной!
Вернувшись домой, Сэм Гэмбл увидел, что в гараже все еще горит свет. Это его не удивило. Иногда свет не потухал здесь до пяти-шести часов утра. Он положил кейс на кухонный стол. Это был старый серый стол фирмы «Формика» с гнутыми хромовыми ножками. На окне, наводя тоску, висела паутина. На рабочей тумбе стола пустая жестянка из-под «Принглз», а рядом — уродливая керамическая кухонная банка. Он поднял крышку банки и вложил в нее небольшой электронный прибор, с помощью которого открыл эти фантастические железные ворота в Фалькон-Хилле. Сюзанна была настолько взбудоражена, что даже не спросила, как ему удалось проникнуть в имение.
Подойдя к холодильнику, он открыл дверцу и нагнулся, вглядываясь внутрь.
— Ах, дьявол! Спагетти нам улыбнулись.
Он вытащил банку кока-колы и открыл. Сделав глоток, взял кейс и направился в гараж.
За освещенным верстаком спиной к двери стоял человек. Он не обернулся, когда вошел Сэм.
— Я только что встретился с самой невероятной женщиной в моей жизни. — Сэм развалился на грязном диване в цветочек. — Видел бы ты ее. Она выглядит как та актриса, о которой я тебе рассказывал пару недель назад — Мэри Стрип или что-то в этом роде, — только красивее. И как холодна! Боже, как она холодна! И высокомерна на первый взгляд. Высший класс! Но было что-то такое в ее глазах… Не знаю. Она тянула эту проклятую резину, и я понял, что бесполезно показывать это ей прямо там. Но мне хотелось бы. Черт побери, мне действительно хочется ее расшевелить!
Вдыхая приятный запах горячей канифоли, Сэм растянулся на диване, поставив банку коки себе на грудь.
— Никогда не видел, чтобы кто-нибудь так двигался. Она спокойна, ты понимаешь, что я имею в виду? Спокойная особа, даже когда двигается. Невозможно представить себе, чтобы она повысила голос, хотя то, что я там плел, явно задевало ее.
Он отпил коки, поднялся и подошел к верстаку.
— Я должен поговорить с одним боссом — показать ему, что у нас есть, но каждый раз, когда я пытаюсь добраться до него, что-то встает на моем пути. Думаю, что, если удастся ее заинтересовать — перетянуть на нашу сторону, — она может устроить эту встречу. Меня тошнит от идеи продаться ФБТ, но, похоже, у нас нет выбора. Не знаю… она может и не клюнуть. Надо подумать об этом.
Он смотрел на руки человека у верстака — на их точные и уверенные движения — ив восхищении потряс головой.
— Знаешь, Янк, ты гений! Честный до безобразия гений.
Он обнял приятеля за плечи и с чувством поцеловал в щеку. Мужчина, которого звали Янк, негодующе дернулся, оставив на верстаке дорожку припоя.
— Что это на тебя нашло? — Он приподнял плечо, стирая след поцелуя. — Какого дьявола ты это сделал?
— Потому что я люблю тебя, — ответил Сэм, улыбаясь. — Потому что ты — чертов гений.
— Ну ладно, но не лезь ко мне целоваться.
Янк снова повел плечом, стирая со щеки поцелуй. Наконец, успокоившись, посмотрел вокруг, оглядывая гараж, словно очень долго был в отъезде.
— Ты когда вернулся? Я не слышал, когда ты пришел.
Улыбка Сэма стала еще шире.
— Я только что вошел, Янк. Секунду назад.
Глава 4
Конти Дов, урожденный Константин Довидо, был глуп, ласков и чертовски сексуален. Несколько месяцев назад одна девушка сказала ему, что он похож на Джона Траволту, и с тех пер он постоянно напоминал об этом Пейджи. У Конти были темные волосы и джерсейский акцент, и на этом, по мнению Пейджи, сходство заканчивалось.
Пейджи почти любила Конти. Обращался он с ней хорошо и был достаточно глуп, чтобы не понять, какой она была подделкой.
— Тебе хорошо так, милашка? — спрашивал он, перебирая по ней пальцами, как по струнам своей гитары.
— Угу. О да. — Она застонала и начала выгибаться, давая такое первоклассное, такое блестящее представление, что Конти никогда бы не догадался, с каким трудом эта жаркая девчонка переносит его прикосновения.
В том, как Конти занимался любовью, не было ничего такого уж неприятного. Он делал все правильно и не засыпал через минуту после того, как кончал. Просто Пейджи считала секс лекарством или наркотиком. Конечно, она не была в этом оригинальна, и ей нравилось, когда ее укладывали. Но само занятие ей почти всегда не так уж и нравилось. А временами ей бывало по-настоящему противно.
В шестнадцать лет ее изнасиловал сокурсник по колледжу, с которым она встретилась на рок-концерте в «Голден-Гейт-Парк». Об этом она никогда никому не рассказывала — люди либо пожалеют, либо скажут, что она того заслуживает.
Ожидая, когда Конти покончит со своим делом, Пейджи ухватилась за его голые руки, прижав ладони к бицепсам, которые он старательно качал гантелями, лежавшими у них в углу спальни. Она делала все, чтобы в спальне было чисто, потому как ненавидела грязь, но убогость скрыть было нельзя. Потолок потрескался, мебель разномастная, а двойной матрац лежал прямо на полу. Если рядом не было Конти, Пейджи никогда не спала на матраце, боясь, что по голове пробежит мышь и запутается в ее волосах.
— Скажи, хорошо ли тебе, — шептал он ей на ухо. — Ведь здорово, правда?
— Хорошо, Конти. Мне хорошо.
— Милашка… милашка… Боже, как я люблю тебя! Я так тебя люблю! — Он вошел в нее и начал раскачиваться в ритме «I cant get no satisfaction»[4] — этот мотив вновь и вновь звучал у нее в голове.
Именно эту песню Конти исполнял лучше всего. Пейджи подпевала, Джазон играл на бас-гитаре, а Бенни — на барабанах. Майк играл на электрооргане, пока Конти пел сольную партию, бренча на гитаре и подаваясь вперед бедрами в такт ритму.
I cant… get no… satis… faction…
Конти впился пальцами в ее ягодицы, приподнимая их вверх и вонзаясь все глубже. Она отвлеклась от происходящего и дала своему воображению улететь в прекрасное и чистое место — сельский сад с кустами жимолости, шпорником и со старой железной колонкой посередине. Пейджи представила себе пение птиц и аромат жимолости, представила себя лежащей на спине на домашнем стеганом покрывале в тени старого развесистого дерева. Рядом с ней весело брыкался и молотил по воздуху кулачками пухленький розовощекий ребенок. Ее ребенок. Ребенок, которого она потеряла, сделав аборт.
I cant… get no… I cant… get no…
Конти издал низкий сдавленный стон и зарылся лицом ей в шею. Он показался ей таким уязвимым, когда начал содрогаться, что у нее возникло нелепое желание защитить его. Пейджи погладила спину Конти, стремясь его успокоить, дать какой-то приют. И сколько же мужчин так над ней содрогалось? Больше дюжины. Гораздо больше. Ее друг Рокси утверждал: про девчонку нельзя сказать, что она действительно трахается со всеми без разбора, если это число не достигло трехзначной цифры. Но Пейджи ощущала себя яблоком с червоточиной уже с тех пор, как ее изнасиловали.
Когда Конти угомонился, он отпрянул и посмотрел на нее сверху вниз.
— Я так люблю тебя, милашка.
У него в глазах блеснули слезы, и, к своему удивлению, она почувствовала, как и у нее защипало в глазах.
— И я люблю тебя, — ответила она, хотя знала, что это не так. Но говорить что-либо другое казалось бессмысленно жестоким.
Из-за возни в постели они опоздали, и им пришлось поторопиться. Все пятеро членов семьи Довидо обслуживали столики в клубе, названном «Таффи-второй». Имя было дано в честь собаки первого хозяина заведения, который, по-видимому, и был Таффи-первый. Зарплату они не получали, да и чаевых — только половину, но Довидо шли на это из-за того, что хозяин каждый вечер разрешал им сыграть получасовой раунд на эстраде.
«Таффи» был третьеразрядным клубом, располагавшимся в центре одного из самых непривлекательных предместий Сан-Франциско, но временами сюда заглядывали влиятельные люди, усаживаясь за передние столики, и Конти рассчитывал, что таким образом группу Довидо могут заметить. В наиболее трудные моменты жизни Пейджи думала, что Конти — единственный достаточно талантливый из всех Довидо, достойный выступать в местах получше «Таффи-второго», но она эти мысли отгоняла от себя. Может, он и не лучший в мире певец, но она намеревается добиться успеха и бросить это отцу в лицо!
Они почти дошли до переулка, ведущего к черному ходу в «Таффи», когда Конти неожиданно приветственно поднял руку и завопил:
— Эй, Бен, постой, старина!
Пейджи вздрогнула от неожиданно громкого крика Конти. К ним подошел Бенни Смит, барабанщик их рок-группы, — маленький худощавый парень с короткой стрижкой в стиле «афро» и оливковым цветом кожи.
— Привет, Конти. Что случилось?
Конти провел рукой по волосам Пейджи и обнял за шею, обращаясь, словно с подружкой из колледжа.
— Да ничего особенного. Ты что-нибудь слышал о том фраере из Детройта, о котором рассказывал Майк?
— Этот фраер куда-то пропал, — ответил Бенни, — но я слышал, что вчера вечером в «Бонзо» появились какие-то пижоны из «Ажди рекордс».
— Ты не шутишь? Может, они и к нам зайдут?
Пейджи сочла это маловероятным. «Бонзо» в отличие от «Таффи» был более-менее приличным клубом, и билеты там раскупались получше. Бенни и Конти продолжали обмениваться слухами с таким видом, будто каждый день держали в руках золотой ключ от двери к успеху. А Пейджи уже и не помнила, когда в последний раз была полна такого оптимизма.
Тем вечером народу в «Таффи» собралось меньше обычного, поэтому тех, кто пришел позже, в середине третьего номера Конти из репертуара «Роллинг Стоунз», заметили сразу же. Когда эти двое мужчин сели за передний столик, Пейджи в дешевом комбинезоне из голубого атласа с безвкусными металлическими запонками молотила тамбурином по своему бедру. Одному из пришедших было около пятидесяти, другой был помоложе. Оба выглядели весьма преуспевающе — роскошные костюмы и дорогие часы на запястьях.
Бенни чуть не запорол свой барабан, когда их заметил. Как только они закончили «Heart of Stone»[5], он зашептал:
— Глядите, там эти пижоны из «Ажди рекордс». Я узнал одного из них, это Мо Геллер! А ну, давай, блин, врубим! Вот он, наш шанс!
Конти смотрел на Пейджи в полной растерянности, а она на удивление спокойно улыбнулась ему. Бенни дал отмашку, и группа лихо вступила. Пейджи, войдя в ритм, бросила копну своих волос набок, и они заблистали золотым дождем под лучами прожектора. Она опять встряхнула волосами, и к ней, продолжая петь, повернулся Конти. Ее необузданность поразила его, он рассмеялся, принимая вызов. Пейджи уловила его настрой, как только он поймал ее ритм, — его бедра пошли в такт, и она рассмеялась ему в ответ, а затем сложила губы, состроив сексуальную вызывающую гримаску. Он, не теряя ритма, подошел и наклонился к ней. Пейджи, мотнув головой, обвила его волосами, и они соединились в неистовом полупристойном танце. Когда номер закончился, им досталось столько аплодисментов, сколько они не слышали за несколько последних месяцев.
Те двое за передним столиком досидели до конца выступления, а потом купили всем выпивку.
— А вы, ребята, умеете завести публику, — сказал Мо Геллер, позвякивая кубиками льда в бокале. — А свое у вас что-нибудь есть?
Бенни заверил, что и своих вещей у них достаточно, и все семейство Довидо снова вышло на сцену; они исполнили две песни, написанные их бас-гитаристом. Когда они закончили, Мо передал им свою визитку.
— Конечно, о контракте говорить пока рано, но впечатление на меня вы определенно произвели. Мы с вами свяжемся.
А потом все члены семьи Довидо отправились к Конти и Пейджи отпраздновать это дело. Курили травку, дурачились и пили дешевое вино. Конти завел разговор о том, как много все они для него значат, и в конце концов пустил пьяную слезу. У всех слегка закружилась голова от сознания, что первые шаги к успеху уже сделаны. К тому времени, когда рассвет посеребрил облака, мужчины разбрелись по углам квартиры и уснули. А Пейджи по-прежнему бодрствовала у окна в кресле.
В шесть часов она вышла из квартиры и направилась вниз по замусоренному коридору к висевшему у парадного входа таксофону. Отыскав в кармане монету, Пейджи вставила ее в щель автомата и, чуть поколебавшись, набрала номер. Сюзанна еще наверняка в постели, а домоправительница до восьми не приходит. Если отец никуда не уехал, он снимет трубку сам.
— Да? — Отец ответил так резко и бесцеремонно, словно говорил по внутренней связи своего офиса.
Она обвила грязный растянутый шнур телефона вокруг пальца.
— Папа, это Пейджи.
Последовало минутное замешательство, а потом он ответил:
— Сейчас шесть часов утра, Пейджи. Я одеваюсь. Чего ты хочешь?
— Послушай, прости, что не могу прийти к тебе на день рождения. У меня… мне кое-что предстоит.
— А я и не знал, что ты приглашена.
У нее от горечи скривило рот. Ей надо было бы догадаться, что приглашение исходит от Святой Сюзанны!
— Да, меня пригласили.
— Понимаю.
Она обратила лицо к стене и быстро и яростно заговорила:
— Послушай, тебе, может быть, интересно узнать, что сегодня приходил нас послушать человек из «Ажди рекордс» — он хочет поговорить с нами насчет контракта.
Пейджи сильно зажмурила глаза и затаила дыхание, ожидая ответа отца. Мысленно она просила его сказать ей те слова, которые она так жаждала услышать, — слова одобрения и похвалы.
— Понимаю, — повторил он.
Прислонившись лбом к стене, Пейджи так сильно сжала телефонную трубку, что костяшки пальцев побелели.
— Конечно, это еще не бог весть что, но «Ажди» — все-таки крупная компания. Они прослушивают множество рок-групп, и мы можем прорваться.
Джоэл вздохнул:
— Не знаю, почему ты мне все это рассказываешь, Пейджи. Ты наверняка не ждешь моего благословения. И когда ты начнешь наконец вести себя как взрослая?
Она вздрогнула и закусила удила.
— Эй, Джоэл, да я пошутила! Жизнь слишком коротка, чтобы думать о подобном дерьме! — По щекам Пейджи покатились слезы.
В его ответе сквозило неодобрение.
— Мне пора одеваться, Пейджи. Если ты когда-нибудь начнешь вести себя с такой же ответственностью, как твоя сестра, я поговорю с тобой с большим удовольствием.
Когда он повесил трубку, по всей линии прошел жесткий щелчок.
Пейджи так и осталась стоять неподвижно, держа трубку у уха. Там, где она прижималась щекой к стене, от ее слез размазались небрежно нацарапанные непристойности и телефонные номера.
Пейджи почти любила Конти. Обращался он с ней хорошо и был достаточно глуп, чтобы не понять, какой она была подделкой.
— Тебе хорошо так, милашка? — спрашивал он, перебирая по ней пальцами, как по струнам своей гитары.
— Угу. О да. — Она застонала и начала выгибаться, давая такое первоклассное, такое блестящее представление, что Конти никогда бы не догадался, с каким трудом эта жаркая девчонка переносит его прикосновения.
В том, как Конти занимался любовью, не было ничего такого уж неприятного. Он делал все правильно и не засыпал через минуту после того, как кончал. Просто Пейджи считала секс лекарством или наркотиком. Конечно, она не была в этом оригинальна, и ей нравилось, когда ее укладывали. Но само занятие ей почти всегда не так уж и нравилось. А временами ей бывало по-настоящему противно.
В шестнадцать лет ее изнасиловал сокурсник по колледжу, с которым она встретилась на рок-концерте в «Голден-Гейт-Парк». Об этом она никогда никому не рассказывала — люди либо пожалеют, либо скажут, что она того заслуживает.
Ожидая, когда Конти покончит со своим делом, Пейджи ухватилась за его голые руки, прижав ладони к бицепсам, которые он старательно качал гантелями, лежавшими у них в углу спальни. Она делала все, чтобы в спальне было чисто, потому как ненавидела грязь, но убогость скрыть было нельзя. Потолок потрескался, мебель разномастная, а двойной матрац лежал прямо на полу. Если рядом не было Конти, Пейджи никогда не спала на матраце, боясь, что по голове пробежит мышь и запутается в ее волосах.
— Скажи, хорошо ли тебе, — шептал он ей на ухо. — Ведь здорово, правда?
— Хорошо, Конти. Мне хорошо.
— Милашка… милашка… Боже, как я люблю тебя! Я так тебя люблю! — Он вошел в нее и начал раскачиваться в ритме «I cant get no satisfaction»[4] — этот мотив вновь и вновь звучал у нее в голове.
Именно эту песню Конти исполнял лучше всего. Пейджи подпевала, Джазон играл на бас-гитаре, а Бенни — на барабанах. Майк играл на электрооргане, пока Конти пел сольную партию, бренча на гитаре и подаваясь вперед бедрами в такт ритму.
I cant… get no… satis… faction…
Конти впился пальцами в ее ягодицы, приподнимая их вверх и вонзаясь все глубже. Она отвлеклась от происходящего и дала своему воображению улететь в прекрасное и чистое место — сельский сад с кустами жимолости, шпорником и со старой железной колонкой посередине. Пейджи представила себе пение птиц и аромат жимолости, представила себя лежащей на спине на домашнем стеганом покрывале в тени старого развесистого дерева. Рядом с ней весело брыкался и молотил по воздуху кулачками пухленький розовощекий ребенок. Ее ребенок. Ребенок, которого она потеряла, сделав аборт.
I cant… get no… I cant… get no…
Конти издал низкий сдавленный стон и зарылся лицом ей в шею. Он показался ей таким уязвимым, когда начал содрогаться, что у нее возникло нелепое желание защитить его. Пейджи погладила спину Конти, стремясь его успокоить, дать какой-то приют. И сколько же мужчин так над ней содрогалось? Больше дюжины. Гораздо больше. Ее друг Рокси утверждал: про девчонку нельзя сказать, что она действительно трахается со всеми без разбора, если это число не достигло трехзначной цифры. Но Пейджи ощущала себя яблоком с червоточиной уже с тех пор, как ее изнасиловали.
Когда Конти угомонился, он отпрянул и посмотрел на нее сверху вниз.
— Я так люблю тебя, милашка.
У него в глазах блеснули слезы, и, к своему удивлению, она почувствовала, как и у нее защипало в глазах.
— И я люблю тебя, — ответила она, хотя знала, что это не так. Но говорить что-либо другое казалось бессмысленно жестоким.
Из-за возни в постели они опоздали, и им пришлось поторопиться. Все пятеро членов семьи Довидо обслуживали столики в клубе, названном «Таффи-второй». Имя было дано в честь собаки первого хозяина заведения, который, по-видимому, и был Таффи-первый. Зарплату они не получали, да и чаевых — только половину, но Довидо шли на это из-за того, что хозяин каждый вечер разрешал им сыграть получасовой раунд на эстраде.
«Таффи» был третьеразрядным клубом, располагавшимся в центре одного из самых непривлекательных предместий Сан-Франциско, но временами сюда заглядывали влиятельные люди, усаживаясь за передние столики, и Конти рассчитывал, что таким образом группу Довидо могут заметить. В наиболее трудные моменты жизни Пейджи думала, что Конти — единственный достаточно талантливый из всех Довидо, достойный выступать в местах получше «Таффи-второго», но она эти мысли отгоняла от себя. Может, он и не лучший в мире певец, но она намеревается добиться успеха и бросить это отцу в лицо!
Они почти дошли до переулка, ведущего к черному ходу в «Таффи», когда Конти неожиданно приветственно поднял руку и завопил:
— Эй, Бен, постой, старина!
Пейджи вздрогнула от неожиданно громкого крика Конти. К ним подошел Бенни Смит, барабанщик их рок-группы, — маленький худощавый парень с короткой стрижкой в стиле «афро» и оливковым цветом кожи.
— Привет, Конти. Что случилось?
Конти провел рукой по волосам Пейджи и обнял за шею, обращаясь, словно с подружкой из колледжа.
— Да ничего особенного. Ты что-нибудь слышал о том фраере из Детройта, о котором рассказывал Майк?
— Этот фраер куда-то пропал, — ответил Бенни, — но я слышал, что вчера вечером в «Бонзо» появились какие-то пижоны из «Ажди рекордс».
— Ты не шутишь? Может, они и к нам зайдут?
Пейджи сочла это маловероятным. «Бонзо» в отличие от «Таффи» был более-менее приличным клубом, и билеты там раскупались получше. Бенни и Конти продолжали обмениваться слухами с таким видом, будто каждый день держали в руках золотой ключ от двери к успеху. А Пейджи уже и не помнила, когда в последний раз была полна такого оптимизма.
Тем вечером народу в «Таффи» собралось меньше обычного, поэтому тех, кто пришел позже, в середине третьего номера Конти из репертуара «Роллинг Стоунз», заметили сразу же. Когда эти двое мужчин сели за передний столик, Пейджи в дешевом комбинезоне из голубого атласа с безвкусными металлическими запонками молотила тамбурином по своему бедру. Одному из пришедших было около пятидесяти, другой был помоложе. Оба выглядели весьма преуспевающе — роскошные костюмы и дорогие часы на запястьях.
Бенни чуть не запорол свой барабан, когда их заметил. Как только они закончили «Heart of Stone»[5], он зашептал:
— Глядите, там эти пижоны из «Ажди рекордс». Я узнал одного из них, это Мо Геллер! А ну, давай, блин, врубим! Вот он, наш шанс!
Конти смотрел на Пейджи в полной растерянности, а она на удивление спокойно улыбнулась ему. Бенни дал отмашку, и группа лихо вступила. Пейджи, войдя в ритм, бросила копну своих волос набок, и они заблистали золотым дождем под лучами прожектора. Она опять встряхнула волосами, и к ней, продолжая петь, повернулся Конти. Ее необузданность поразила его, он рассмеялся, принимая вызов. Пейджи уловила его настрой, как только он поймал ее ритм, — его бедра пошли в такт, и она рассмеялась ему в ответ, а затем сложила губы, состроив сексуальную вызывающую гримаску. Он, не теряя ритма, подошел и наклонился к ней. Пейджи, мотнув головой, обвила его волосами, и они соединились в неистовом полупристойном танце. Когда номер закончился, им досталось столько аплодисментов, сколько они не слышали за несколько последних месяцев.
Те двое за передним столиком досидели до конца выступления, а потом купили всем выпивку.
— А вы, ребята, умеете завести публику, — сказал Мо Геллер, позвякивая кубиками льда в бокале. — А свое у вас что-нибудь есть?
Бенни заверил, что и своих вещей у них достаточно, и все семейство Довидо снова вышло на сцену; они исполнили две песни, написанные их бас-гитаристом. Когда они закончили, Мо передал им свою визитку.
— Конечно, о контракте говорить пока рано, но впечатление на меня вы определенно произвели. Мы с вами свяжемся.
А потом все члены семьи Довидо отправились к Конти и Пейджи отпраздновать это дело. Курили травку, дурачились и пили дешевое вино. Конти завел разговор о том, как много все они для него значат, и в конце концов пустил пьяную слезу. У всех слегка закружилась голова от сознания, что первые шаги к успеху уже сделаны. К тому времени, когда рассвет посеребрил облака, мужчины разбрелись по углам квартиры и уснули. А Пейджи по-прежнему бодрствовала у окна в кресле.
В шесть часов она вышла из квартиры и направилась вниз по замусоренному коридору к висевшему у парадного входа таксофону. Отыскав в кармане монету, Пейджи вставила ее в щель автомата и, чуть поколебавшись, набрала номер. Сюзанна еще наверняка в постели, а домоправительница до восьми не приходит. Если отец никуда не уехал, он снимет трубку сам.
— Да? — Отец ответил так резко и бесцеремонно, словно говорил по внутренней связи своего офиса.
Она обвила грязный растянутый шнур телефона вокруг пальца.
— Папа, это Пейджи.
Последовало минутное замешательство, а потом он ответил:
— Сейчас шесть часов утра, Пейджи. Я одеваюсь. Чего ты хочешь?
— Послушай, прости, что не могу прийти к тебе на день рождения. У меня… мне кое-что предстоит.
— А я и не знал, что ты приглашена.
У нее от горечи скривило рот. Ей надо было бы догадаться, что приглашение исходит от Святой Сюзанны!
— Да, меня пригласили.
— Понимаю.
Она обратила лицо к стене и быстро и яростно заговорила:
— Послушай, тебе, может быть, интересно узнать, что сегодня приходил нас послушать человек из «Ажди рекордс» — он хочет поговорить с нами насчет контракта.
Пейджи сильно зажмурила глаза и затаила дыхание, ожидая ответа отца. Мысленно она просила его сказать ей те слова, которые она так жаждала услышать, — слова одобрения и похвалы.
— Понимаю, — повторил он.
Прислонившись лбом к стене, Пейджи так сильно сжала телефонную трубку, что костяшки пальцев побелели.
— Конечно, это еще не бог весть что, но «Ажди» — все-таки крупная компания. Они прослушивают множество рок-групп, и мы можем прорваться.
Джоэл вздохнул:
— Не знаю, почему ты мне все это рассказываешь, Пейджи. Ты наверняка не ждешь моего благословения. И когда ты начнешь наконец вести себя как взрослая?
Она вздрогнула и закусила удила.
— Эй, Джоэл, да я пошутила! Жизнь слишком коротка, чтобы думать о подобном дерьме! — По щекам Пейджи покатились слезы.
В его ответе сквозило неодобрение.
— Мне пора одеваться, Пейджи. Если ты когда-нибудь начнешь вести себя с такой же ответственностью, как твоя сестра, я поговорю с тобой с большим удовольствием.
Когда он повесил трубку, по всей линии прошел жесткий щелчок.
Пейджи так и осталась стоять неподвижно, держа трубку у уха. Там, где она прижималась щекой к стене, от ее слез размазались небрежно нацарапанные непристойности и телефонные номера.