тоже ничего не было, кроме деревяшек. Я осветил фонариком пустые, покрытые
пылью и паутиной полки станка. А время шло, и я уже обыскал весь подвал. Я
не знал, где еще искать, и посматривал на окна, опасаясь увидеть первые
признаки рассвета.
Но вот мне попался большой шкаф. Он был выстроен вдоль самой дальней
стены, на всю ширину подвала, от потолка до пола. В мигающем свете
фонарика я сначала решил, что это просто стена, и не заметил шкафа. Я
открыл первую дверцу - на полках стояли консервы. Растворил соседние.
Полки были покрыты слоем пыли и пусты - все, кроме одной, нижней, у самого
пола.
Оно лежало там, на этой некрашеной деревянной полке, прямо на спине, с
широко раскрытыми глазами, неподвижно прижатыми к бокам руками, и я
опустился на колени рядом. Думаю, что можно за одно мгновение лишиться
разуме, и я, похоже, был к этому очень близок. Теперь я понял ощущения
Теодоры Беличек, которая и теперь, у меня дома, лежала в
полубессознательном состоянии. Я плотно зажмурился, пытаясь сохранить
власть над собой. Потом раскрыл глаза и начал присматриваться, усилием
воли удерживая свой разум в состоянии холодного спокойствия.
Когда-то я видел, как один мой приятель проявлял фотографию нашего
общего знакомого. Он погрузил чистый лист фотобумаги в раствор, медленно
поводил его туда-сюда под мутным красным светом фонаря. Постепенно под
поверхностью бесцветной жидкости начал проявляться отпечаток - бледный и
расплывчатый, но все равно безошибочно знакомый. То, что лежало на спине
на грязной полке в рассеянном свете моего фонарика, было незаконченной,
недопроявленной, расплывчатой Бекки Дрисколл.
Волосы были каштановые и кудрявые, как у Бекки, надо лбом посередине
уже различался знакомый треугольничек, густой и жесткий. Под кожей начала
вырисовываться костная структура - скулы и подбородок, контуры глазных
впадин. Нос был узкий, но косточка под переносицей вдруг начала
расширяться, и я подумал, что, стань он на миллиметр шире, получится
абсолютная копия носа Бекки - с точностью восковой отливки. Полные губы
складывались в такой же точно - и это было самое страшное -
привлекательный рот. По бокам этого рта уже стали появляться две
маленькие, почти незаметные озабоченные морщинки, которые возникли на лице
Бекки Дрисколл за последние несколько лет.
Даже у ребенка кости и мясо не могут заметно вырасти быстрее, чем за
несколько недель. Однако сейчас, стоя на коленях на цементном полу, я
понимал, что плоть, на которую я смотрел, и кости под ней - все это
сформировалось на протяжении часов и минут именно этой ночи. Это было
просто невозможно, но я знал, что вот эти челюсти напряглись под кожей,
рот расширился, губы набрякли и приобрели форму, подбородок удлинился на
сантиметр, волосы приобрели именно этот оттенок, огрубели и стали
жесткими, закудрявились и начали формироваться надо лбом - и все это на
протяжении немыслимо короткого времени.
Надеюсь, мне в жизни никогда не придется увидеть что-либо страшнее этих
глаз. Я не мог заставить себя смотреть на них, не отводя взгляда.
Величиной они были почти такие же, но еще не совсем такие, как у Бекки.
Они еще не приобрели точно той формы и оттенка, но набирали все большего
сходства. А вот выражение этих глаз... Присмотритесь к человеку, который
приходит в себя после обморока: сначала в глазах видны лишь первые
проблески сознания, первые слабенькие искры возвращающегося разума. Так
было и с этими глазами. Это была как бы несовершенная пародия на ясные,
живые и насмешливые глаза Бекки. Однако, как бы они ни были лишены
выражения, все равно можно было увидеть в этих незрячих голубых глазах под
капризным лучом фонарика первые слабые намеки на то, что со временем
станет глазами Бекки Дрисколл. Я застонал и согнулся пополам, надавливая
обеими руками себе на живот.
На левой руке этого чудовища на полке, чуть выше кисти, был едва
заметный шрам. У Бекки именно на этом месте виднелся след небольшого
ожога, и я помнил его форму - он немного напоминал контур Южной Америки.
На левом бедре виднелась маленькая родинка, а под правой коленкой белел
тоненький шрам, и хотя я не знал наверняка, но был уверен, что такие же
отметины есть и у Бекки.
Передо мной на полке лежала Бекки Дрисколл - еще не завершенная. Это
был предварительный набросок того, что должно было стать совершенно
безошибочным портретом - все начато, все очерчено, и ничего окончательно
завершенного. Можно еще так сказать: на полке в мутном оранжевом свете
лежало размытое лицо, которое словно бы проглядывало сквозь толщу воды, но
все равно знакомое каждой черточкой.
Я мотнул головой, отрывая взгляд от тела и снова возвращаясь к жизни, и
глотнул ртом воздух, потому что на некоторое время инстинктивно задержал
дыхание, в тишине подвала звук раздался громко и резко. Сердце у меня
бешено колотилось, кровь прилила к голове волной ужасного возбуждения, и я
подскочил на затекшие ноги, чуть не упав.
Быстрым шагом я двинулся по лестнице к двери на первый этаж. Она была
не заперта, и я попал на кухню, оттуда в столовую. Потом я нащупал
ступеньки и мигом взбежал наверх.
Передо мной был ряд закрытых дверей, и мне приходилось выбирать наугад.
Я наудачу направился ко второй двери, схватился за ручку двумя руками и
начал медленно поворачивать ее, стараясь не шуметь. Когда язычок замка
выскользнул из гнезда, я слегка приоткрыл дверь и просунул голову в
комнату, не двигаясь с места. Темное бесформенное пятно волос лежало на
подушке; невозможно было разобрать, кто это. Направив фонарик на лицо, я
нажал кнопку и увидел отца Бекки. Он пошевелился, что-то пробормотал, я
выключил фонарик и быстро, но беззвучно прикрыл дверь и понемногу отпустил
ручку.
Все это было слишком медленно. Я уже не мог сдерживать себя - я жаждал
врываться в двери, стуча ими о стены, орать во все горло и поднять на ноги
весь дом. Достигнув двумя гигантскими шагами соседней двери, я открыл ее и
с включенным фонариком вошел в комнату, ощупывая лучом стены, кровать,
лицо спящего. Это была Бекки, она лежала неподвижно в маленьком круге
света; лицо ее было словно четкий, ярко очерченный оригинал, ужасная
пародия на который осталась в подвале. Я торопливо обошел кровать, схватил
Бекки за плечо, держа в другой руке фонарик, и потряс ее. Она слегка
застонала, но не проснулась. Тогда я подсунул руку под плечи и посадил ее.
Бекки только глубоко вздохнула с запрокинутой головой.
Больше ждать я не мог. Взяв фонарик в зубы, я отбросил легкое одеяло,
подхватил Бекки другой рукой под колени и поднял. Потом, сделав шаг,
перебросил Бекки через плечо, как это делают пожарники. Поддерживая ее
одной рукой, я другой взял фонарик и направился к выходу. Тяжелой походкой
- не знаю, производил ли я шум - я сошел по лестнице, пытаясь ступать на
цыпочках, нащупывая ногой каждую ступеньку.
Закрыв за собой входную дверь, я зашагал по темной пустой улице, неся
Бекки поочередно то на плече, то на руках. Когда я переходил бульвар
Вашингтона, Бекки застонала, не открывая глаз, подняла руку и крепко
обняла меня за шею. Потом открыла глаза.
Некоторое время, пока я шагал, всматриваясь ей в лицо, она полусонно
посматривала на меня. Потом моргнула несколько раз, и ее глаза слегка
прояснились. Сонным, как у ребенка, голосом Бекки проговорила:
- Что? Майлз, что такое?
- Потом расскажу, - с улыбкой успокоил я ее. - Думаю, с тобой все в
порядке. Как ты себя чувствуешь?
- Хорошо. Ох, и устала же я! - Она осмотрелась, приглядываясь к темным
домам, к деревьям над головой. - Майлз, что происходит? - Бекки подняла на
меня взгляд с удивленной улыбкой. - Ты меня похищаешь? Тащишь в свое
логово, что ли? - Она взглянула вниз и увидела, что под плащом на мне
только пижама. - Майлз, - насмешливо пробормотала она, - разве ты не мог
подождать? Не мог хотя бы спросить, как джентльмен? Майлз, что ты делаешь,
в конце концов?
Тут я хмыкнул:
- Через минуту объясню, когда доберемся до моего дома.
Она вопросительно подняла брови, и моя улыбка сделалась шире.
- Не беспокойся, ты в полной безопасности: там Мэнни Кауфман и
Беличеки; за тобой будет кому присмотреть.
Бекки с минуту смотрела на меня, потом вдруг поежилась: ночная прохлада
давала себя знать, а рубашка на ней была из тонкого нейлона. Она крепче
обняла меня за шею и плотнее прижалась, снова закрыв глаза.
- Чересчур плохо, - пробормотала она. - Самое интересное приключение в
моей жизни: похищена прямо из постели интересным мужчиной в пижаме. Потом
меня несут по улицам, будто пленницу. А теперь еще он заботится о моей
нравственности. - Бекки открыла глаза и весело улыбнулась.
Руки у меня ужасно болели, в спине было такое ощущение, будто кто-то
нажимал на хребет здоровенным тупым ножом, я едва разгибал колени после
каждого шага. И все равно это было замечательно, и я не хотел, чтобы
дорога кончилась; чрезвычайно приятно было держать Бекки в объятиях, я
остро ощущал нежное тепло ее упругого тела.
Мэнни приехал: я увидел его машину, которая стояла рядом с моей. На
веранде я опустил Бекки, размышляя, смогу ли я распрямиться, не
рассыпавшись на кусочки. Потом я отдал ей свой плащ - это нужно было
сделать раньше, но я не сообразил. Она оделась и не спеша застегнула
пуговицы. Мы вошли в комнату, где нас ждали Мэнни и Джек.
Они оба уставились на нее, раскрыв рты, но Бекки очаровательно
улыбнулась и поздоровалась, словно просто зашла на чашку чая. Я тоже
напустил равнодушный вид, наслаждаясь выражением их лиц, и намекнул Бекки,
что для ночной рубашки достаточно холодно. Я сказал ей, где можно найти
старые джинсы, которые сели и стали малы на меня, чистую белую рубашку,
шерстяные носки и пару кедов; она кивнула и пошла наверх.
Я повернулся к Мэнни и Джеку, усаживаясь в пустое кресло.
- Иногда я испытываю одиночество, - небрежно заметил я. - И когда это
случается, мне нужна компания.
Мэнни устало посмотрел на меня:
- То же самое? - тихо вымолвил он, кивая в сторону лестницы, по которой
только что поднялась Бекки. - Нашел такое и у нее?
- Да, - кивнул я, снова делаясь серьезным. - В подвале.
- Ладно. - Мэнни встал. - Я хочу их посмотреть. Хотя бы одно. У нее или
у Джека.
Я согласился:
- Хорошо. Лучше у Джека. У Бекки отец дома. Я только оденусь.
Наверху мы оба оделись, я в спальне, Бекки в ванной по соседству,
негромко разговаривая. Натягивая на себя брюки, носки и старый синий
свитер, я рассказал ей как можно спокойнее, без лишних подробностей то, о
чем она уже догадывалась.
Я опасался, как она это воспримет, хотя вообще трудно предвидеть, как
что-то воспримет женщина. Одетые, мы вышли в коридор, и Бекки дружелюбно
улыбнулась мне. Выглядела она чудесно. В брюках, закатанных до колен, в
белых носках и кедах, с засученными рукавами и расстегнутым воротником,
она напоминала молодую девушку с рекламы туристского бюро. Я заметил, что
глаза у нее оживленные, без гнетущего страха, и понял, что она даже
довольна всей этой суматохой, потому что не видела того, что видел я.
- Мы едем к Джеку, - сообщил я. - Поедешь с нами? - Я приготовился
отговаривать ее.
Она покачала головой:
- Нет, кто-то должен остаться с Теодорой. Вы поезжайте. - Она
повернулась и направилась к комнате, где спала Теодора, а я спустился
вниз.
Мы сели в мою машину на переднее сиденье. Через несколько кварталов
Джек нарушил молчание:
- Что вы думаете, Мэнни?
Мэнни только покачал головой, рассеянно следя за стрелкой спидометра.
- Еще не знаю, - произнес он. - Просто не знаю.
На востоке занимался рассвет, но вокруг нас еще стояла густая тьма.
Мы взобрались по грязной дороге на холм, сделали последний поворот, и
мне показалось, что в доме Джека всюду включен свет. Сначала меня это
испугало - я ожидал увидеть совершенно темный дом - и я мгновенно
представил себе полуживую голую фигуру, которая бесцельно слоняется по
комнатам, клацая выключателями. Но тут же сообразил, что Джек с Теодорой
просто не позаботились выключить свет, в панике покидая дом, и немного
успокоился.
Я остановил машину у открытого гаража и заметил, что горизонт к этому
времени значительно посветлел. Вокруг уже можно было различить темные
стволы деревьев, распознать неровности почвы и пока еще сероватую траву
под ногами. Свет в окнах слабел и становился оранжевым в первых проблесках
рассвета. Мы молча направились в гараж, и наши подошвы загрохотали по
цементному полу. Оттуда мы перешли в подвал. Свет, который оставила
Теодора, просачивался через полуоткрытую дверь бильярдной. Джек, он шел
первым, толкнул ее.
Джек остановился так неожиданно, что Мэнни с ходу налетел на него.
Вскоре Джек медленно сдвинулся с места, и мы с Мэнни вошли следом за ним.
Тела на столе не было. В ярком круге света виднелась изумрудная зелень
сукна, а посредине стола лежал толстый слой серого пуха, насыпавшегося,
видимо, из-под балок.
На мгновение Джек с раскрытым ртом уставился взглядом в стол. Затем он
резко обернулся к Мэнни и произнес тоном, который одновременно опровергал
и требовал доверия:
- Оно было тут, на столе! Мэнни, оно было!
Мэнни доброжелательно улыбнулся, кивая головой:
- Я вам верю, Джек, вы все это видели. - Он пожал плечами. - А теперь
кто-то его забрал. Тут какая-то тайна. Не исключаю. Пошли отсюда. Кажется,
я должен вам кое-что рассказать.
Мы сидели на траве на обочине перед домом Джека рядом с моей машиной и
курили, глядя на город внизу. Я нередко видел его таким, возвращаясь с
ночных вызовов. Верхушки крыш были еще серые, бесцветные, но уже во всем
городе окна отблескивали розовыми вспышками в почти прямых лучах
восходящего солнца. На наших глазах матовые окна приобретали более яркий
оттенок по мере того, как краешек солнца медленно поднимался из-за
горизонта. Кое-где над трубами заклубились тоненькие струйки дыма.
Джек пробормотал, скорее про себя, качая головой и рассматривая
игрушечные домики внизу:
- Страшно даже подумать, сколько этой гадости сейчас находится в
городе, спрятанной в потайных местах...
Мэнни улыбнулся:
- Ни одной, - произнес ом, - ни единой.
Мы уставились на него.
- Послушайте, - спокойно начал он, - вы действительно держали тайну в
руках - настоящую тайну. Чье это было тело? Где оно сейчас?
Мы сидели слева от него, и Мэнни повернул голову, чтобы проследить за
выражением наших лиц, а потом добавил:
- Но это вполне нормальная тайна. Может, убийство, не знаю. Но, что бы
это ни было, оно в пределах человеческого знания, и не нужно делать из
него нечто большее.
Я раскрыл рот, чтобы возразить, но Мэнни покачал головой.
- Вот послушайте, - тихо проговорил он. Сложив руки на коленях, зажав в
пальцах сигарету, дым от которой свивался колечками возле его смуглого
лица, Мэнни всматривался в просыпавшийся город. - Человеческий разум - это
удивительно интересная вещь, но не знаю, сможет ли он когда-нибудь познать
себя. Может быть, все остальное - от атома до Вселенной, - но только не
себя.
Он повел рукой, указывая на крохотный, словно из табакерки, городок,
который отблескивал внизу в первых лучах утреннего солнца.
- Вон там, в Санта-Мире, неделю или десять дней назад кто-то породил
манию, будто один из членов его семьи не тот, кем кажется, а самозванец.
Это не слишком распространенная мания, но временами она случается, и
каждый психиатр рано или поздно сталкивается с ней. Обычно он имеет
некоторое представление, как ее лечить.
Мэнни улыбнулся нам.
- Но на прошлой неделе я зашел в тупик. Это не просто мания, ведь
только в одном городе наблюдалось больше дюжины таких случаев, и все на
протяжении нескольких дней. Я еще никогда не встречался с таким за всю
свою практику и совсем растерялся. - Мэнни последний раз затянулся
сигаретой и отшвырнул ее в пыль. - Но потом я кое-что подчитал, обновил в
памяти то, что не должен был забывать раньше. Вы когда-нибудь слышали о
маттунском маньяке?
Мы только покачали головами.
- Так вот, - Мэнни оперся о колено сцепленными пальцами. - Маттун - это
городок в Иллинойсе, с населением около двадцати тысяч человек, и там
произошло такое, что попало во все учебники психиатрии.
2 сентября 1944 года среди ночи какая-то женщина позвонила в полицию:
кто-то пытался задушить ее соседку ядовитым газом. Эта соседка проснулась
около полуночи; ее муж работал в ночную смену. Комната была заполнена
необычным, сладковатым, тошнотворным запахом. Она попыталась встать, но
ноги у нее парализовало. Женщина смогла доползти до телефона и позвонить
соседке, а та сообщила в полицию.
Полицейские приехали и сделали, что могли: дверь была открыта, так что
попасть в комнату можно было, но в доме, естественно, никого не было. На
следующую ночь полиция получила еще один вызов, и снова нашла
полупарализованную женщину, которую ужасно тошнило: кто-то пытался убить
ее ядовитым газом. В ту же ночь аналогичный случай произошел в
противоположной части города. А когда уже более чем на дюжину женщин были
совершены нападения именно таким образом, полиция поняла, что имеет дело с
психопатом - маньяком, как его прозвали газеты.
Мэнни сорвал какое-то растение и принялся обрывать с него листья.
- Как-то ночью одна женщина увидела незнакомого мужчину. Она проснулась
и заметила его силуэт в раскрытом окне своей спальни. Он якобы брызгал
каким-то ядохимикатом внутрь комнаты. На нее подуло запахом газа, она
закричала, незнакомец убежал. Но женщина хорошо рассмотрела его со спины:
он был высокий, очень худой и носил что-то вроде жокейской кепочки.
Теперь вмешалась полиция штата, потому что только за одну ночь семь
женщин были отравлены газом и наполовину парализованы. В городок понаехали
репортеры из "Ассошиэйтед пресс", "Юнайтед пресс" и почти всех чикагских
газет; вы можете найти в их подшивках материалы об этом деле. И вот по
ночам в Маттуне, штат Иллинойс, в 1944 году на улицах патрулировали машины
с автоматчиками, соседи организовали отряды самообороны и по очереди
охраняли свои кварталы; но нападения продолжались, а маньяка не находили.
Наконец, в одну из ночей город патрулировали восемь групп на
автомашинах, оснащенных радиостанциями. В городской больнице врачи были
наготове. И вот полиция получила вызов, как обычно, от женщины, едва
способной говорить, ее отравил газом сумасшедший. Меньше чем за минуту
патрульная группа оказалась в ее доме; потерпевшую мигом доставили в
больницу. - Мэнни усмехнулся. - Врач ничего у нее не нашел, абсолютно
ничего. Ее отправили домой; поступил другой вызов, вторую женщину привезли
в больницу, осмотрели и тоже отослали домой. Это продолжалось целую ночь.
Поступали вызовы, женщин за две минуты осматривали в больнице, и всех без
исключения возвращали домой.
Наступило долгое молчание. Мэнни внимательно всматривался в наши лица,
а потом сказал:
- Случаи той ночью были последними в Маттуне. Эпидемия кончилась.
Маньяка не нашли, потому что его никогда не было. - Он удивленно покачал
головой. - Массовая истерия, самовнушение, называйте как хотите - вот что
произошло в Маттуне. Почему? - Мэнни пожал плечами. - Не знаю. Мы даем
этим вещам названия, но не понимаем их сути: все, что мы знаем наверняка,
- это то, что такие вещи имеют место.
Видимо, Мэнни понял по выражению наших лиц, что мы упорно не желаем
верить тому, что он рассказывал, потому что повернулся ко мне и терпеливо
продолжал:
- Майлз, ты, наверное, читал в колледже о "танцующей болезни", которая
охватила Европу лет двести назад. - Он взглянул на Джека. - Удивительная
вещь, - заметил он. - Поверить невозможно, что это было. Целые города
вдруг начинали танцевать: сначала один человек, потом другой, за ними все
мужчины, женщины и дети, пока не подали мертвыми или истощенными. Это
бедствие распространилось по всей Европе. "Танцующая болезнь" - о ней
можно прочесть в энциклопедии. Она продолжалась, кажется, целое лето, а
потом прекратилась. Исчезла. Люди не могли понять, что же, черт побери, с
ними произошло. - Мэнни сделал паузу, глядя на нас, и пожал плечами. - Вот
так. В эти вещи трудно поверить, пока не увидишь собственными глазами, и
даже, когда увидишь.
- Именно это и произошло в Санта-Мире, - он показал на город,
раскинувшийся между холмами. - Новость распространялась, сначала тайком.
Нашептывали, как и в Маттуне: кто-то считает, что ее муж, или сестра, или
тетя, или там дядя на самом деле самозванец, которого невозможно
разоблачить. Странная, возбуждающая новость! А потом слухи
распространяются, ширятся, появляются новые случаи, а там их уже по
нескольку на день. Черт возьми, охота за ведьмами, летающие тарелки - все
это проявления того же самого удивительного свойства человеческого разума.
Люди живут одиноко - большинство из них, эти мании привлекают внимание и
вызывают сочувствие.
Джек медленно покачал головой, и Мэнни спокойно спросил:
- Тело было настоящее; вас это волнует, правда, Джек?
Тот утвердительно кивнул, и Мэнни добавил:
- Да, и вы все его видели. Но только это и было настоящим. Джек, если
бы вы нашли это тело месяц назад, вы признали бы находку тем, чем она и
была, - головоломной, весьма странной, но вполне естественной загадкой. То
же сделали бы Теодора, Бекки и Майлз. Сейчас увидите, к чему я веду.
Представьте себе, что в августе 1944 года в Маттуне, штат Иллинойс, ночью
по улице шел бы человек с опрыскивателем. Кто угодно, увидев его, сделал
бы совершенно разумный вывод, что этот человек собирается с утра
опрыскивать свои розы или что там у него. Но через месяц, в сентябре этого
человека с опрыскивателем пристрелили бы прежде, чем он смог подать голос.
А вы, Джек, нашли тело приблизительно вашего роста и комплекции, что никак
не удивительно: ведь вы человек среднего строения. Лицо, как часто
случается после смерти, было гладким и невыразительным. Что ж, вы
писатель, человек с воображением, и вы находились под воздействием мании,
которая охватила Санта-Миру. Майлз, Теодора, и Бекки тоже. Несомненно, и я
поддался бы этому, если бы жил там. И вы сделали поспешный вывод, объяснив
одну загадку другой. Человеческий разум всегда ищет причину и следствие; и
все мы отдаем предпочтение сверхъестественному и поразительному ответу
перед простым и скучным.
- Но, Мэнни, Теодора действительно видела...
- Именно то, что она _ожидала_ увидеть! Чего она до смерти боялась
увидеть! Что она была совершенно _уверена_, что увидит в этих
обстоятельствах. Я бы действительно удивился, если бы она этого не
увидела. Вы же вдвоем и она сама подготовили ее к тому, что она увидит.
Я попытался вмешаться, но Мэнни насмешливо улыбнулся мне:
- Ты же ничего не видел, Майлз. Разве что свернутый коврик в подвале у
Бекки. Или кучу выстиранного белья: что угодно подходило. Ты к тому
времени был настолько напряжен, настолько перевозбужден этим бегом по
улицам, Майлз, что, как ты сам говоришь, был уверен, что найдешь - и,
конечно же, нашел. Иначе и быть не могло. - Он поднял руку, не давая мне
говорить. - О да, ты его видел. В мельчайших деталях. Точно так, как ты
описал. Ты видел его так живо и реально, как сейчас видишь меня. Но только
в своем воображении. - Мэнни улыбнулся. - Черт побери, ты же врач, Майлз,
ты же знаешь динамику этого процесса.
Он был прав. Еще на подготовительном курсе я однажды сидел в аудитории
и слушал спокойную лекцию преподавателя психологии; теперь здесь, на
обочине дороги под теплым утренним солнцем, я вспомним, как вдруг
отворилась дверь, и в аудиторию ворвались двое дерущихся мужчин. Один,
словно безумный, выхватил из кармана банан, направил его на другого и
завопил: "Ба-бах!" Другой схватился за бок, вытащил из кармана
американский флажок, бешено замахал иш перед носом противника, после чего
оба выбежали из помещения.
Преподаватель сказал:
- Это управляемый опыт. Пусть каждый из вас возьмет бумагу и карандаш,
полностью запишет все, что он сейчас увидел, и положит отчет мне на стол.
На следующий день он зачитал вслух наши отчеты. Нас было больше
двадцати, и ни одно описание не походило на другое. Некоторые студенты
видели трех человек, а то и четырех, а одна девушка даже пятерых. Одни
видели белых людей, другие негров или азиатов, а то и женщин. Один студент
подробно описал, как мужчину ударили кинжалом, как брызнула кровь, как
раненый приложил к боку платок и тот мгновенно покраснел; он не поверил
своим глазам, не обнаружив на полу ни единой капли крови. И так далее, и
тому подобное. Ни в одном отчете не упоминались ни американский флажок, ни
банан; эти вещи не вязались с внезапной жестокой сценой, которая
промелькнула перед нашим сознанием; поэтому наше воображение исключило их,
просто вычеркнуло и заменило более подходящими вещами - пистолетами,
ножами, окровавленными тряпками и другим. Каждый из нас был абсолютно
уверен, что видел их. Мы действительно их _видели_, но только в
воображении, в поисках какого-то объяснения.
Поэтому я сейчас размышлял, не прав ли Мэнни, и это было непонятно: я
испытывал какую-то неудовлетворенность, разочарование при этой мысли и
понимал, что сопротивляюсь его аргументации. Мы действительно отдаем
предпочтение сверхъестественному и поразительному перед простым и скучным,
как сформулировал Мэнни. Хотя я все еще видел перед собой с ужасающей
реальностью предмет из подвала Бекки, разумом я воспринимал возможную
правоту Мэнни. Однако эмоционально его доводы оставались почти
неприемлемыми; видимо, это было написано на моем лице, да и на лице Джека.
пылью и паутиной полки станка. А время шло, и я уже обыскал весь подвал. Я
не знал, где еще искать, и посматривал на окна, опасаясь увидеть первые
признаки рассвета.
Но вот мне попался большой шкаф. Он был выстроен вдоль самой дальней
стены, на всю ширину подвала, от потолка до пола. В мигающем свете
фонарика я сначала решил, что это просто стена, и не заметил шкафа. Я
открыл первую дверцу - на полках стояли консервы. Растворил соседние.
Полки были покрыты слоем пыли и пусты - все, кроме одной, нижней, у самого
пола.
Оно лежало там, на этой некрашеной деревянной полке, прямо на спине, с
широко раскрытыми глазами, неподвижно прижатыми к бокам руками, и я
опустился на колени рядом. Думаю, что можно за одно мгновение лишиться
разуме, и я, похоже, был к этому очень близок. Теперь я понял ощущения
Теодоры Беличек, которая и теперь, у меня дома, лежала в
полубессознательном состоянии. Я плотно зажмурился, пытаясь сохранить
власть над собой. Потом раскрыл глаза и начал присматриваться, усилием
воли удерживая свой разум в состоянии холодного спокойствия.
Когда-то я видел, как один мой приятель проявлял фотографию нашего
общего знакомого. Он погрузил чистый лист фотобумаги в раствор, медленно
поводил его туда-сюда под мутным красным светом фонаря. Постепенно под
поверхностью бесцветной жидкости начал проявляться отпечаток - бледный и
расплывчатый, но все равно безошибочно знакомый. То, что лежало на спине
на грязной полке в рассеянном свете моего фонарика, было незаконченной,
недопроявленной, расплывчатой Бекки Дрисколл.
Волосы были каштановые и кудрявые, как у Бекки, надо лбом посередине
уже различался знакомый треугольничек, густой и жесткий. Под кожей начала
вырисовываться костная структура - скулы и подбородок, контуры глазных
впадин. Нос был узкий, но косточка под переносицей вдруг начала
расширяться, и я подумал, что, стань он на миллиметр шире, получится
абсолютная копия носа Бекки - с точностью восковой отливки. Полные губы
складывались в такой же точно - и это было самое страшное -
привлекательный рот. По бокам этого рта уже стали появляться две
маленькие, почти незаметные озабоченные морщинки, которые возникли на лице
Бекки Дрисколл за последние несколько лет.
Даже у ребенка кости и мясо не могут заметно вырасти быстрее, чем за
несколько недель. Однако сейчас, стоя на коленях на цементном полу, я
понимал, что плоть, на которую я смотрел, и кости под ней - все это
сформировалось на протяжении часов и минут именно этой ночи. Это было
просто невозможно, но я знал, что вот эти челюсти напряглись под кожей,
рот расширился, губы набрякли и приобрели форму, подбородок удлинился на
сантиметр, волосы приобрели именно этот оттенок, огрубели и стали
жесткими, закудрявились и начали формироваться надо лбом - и все это на
протяжении немыслимо короткого времени.
Надеюсь, мне в жизни никогда не придется увидеть что-либо страшнее этих
глаз. Я не мог заставить себя смотреть на них, не отводя взгляда.
Величиной они были почти такие же, но еще не совсем такие, как у Бекки.
Они еще не приобрели точно той формы и оттенка, но набирали все большего
сходства. А вот выражение этих глаз... Присмотритесь к человеку, который
приходит в себя после обморока: сначала в глазах видны лишь первые
проблески сознания, первые слабенькие искры возвращающегося разума. Так
было и с этими глазами. Это была как бы несовершенная пародия на ясные,
живые и насмешливые глаза Бекки. Однако, как бы они ни были лишены
выражения, все равно можно было увидеть в этих незрячих голубых глазах под
капризным лучом фонарика первые слабые намеки на то, что со временем
станет глазами Бекки Дрисколл. Я застонал и согнулся пополам, надавливая
обеими руками себе на живот.
На левой руке этого чудовища на полке, чуть выше кисти, был едва
заметный шрам. У Бекки именно на этом месте виднелся след небольшого
ожога, и я помнил его форму - он немного напоминал контур Южной Америки.
На левом бедре виднелась маленькая родинка, а под правой коленкой белел
тоненький шрам, и хотя я не знал наверняка, но был уверен, что такие же
отметины есть и у Бекки.
Передо мной на полке лежала Бекки Дрисколл - еще не завершенная. Это
был предварительный набросок того, что должно было стать совершенно
безошибочным портретом - все начато, все очерчено, и ничего окончательно
завершенного. Можно еще так сказать: на полке в мутном оранжевом свете
лежало размытое лицо, которое словно бы проглядывало сквозь толщу воды, но
все равно знакомое каждой черточкой.
Я мотнул головой, отрывая взгляд от тела и снова возвращаясь к жизни, и
глотнул ртом воздух, потому что на некоторое время инстинктивно задержал
дыхание, в тишине подвала звук раздался громко и резко. Сердце у меня
бешено колотилось, кровь прилила к голове волной ужасного возбуждения, и я
подскочил на затекшие ноги, чуть не упав.
Быстрым шагом я двинулся по лестнице к двери на первый этаж. Она была
не заперта, и я попал на кухню, оттуда в столовую. Потом я нащупал
ступеньки и мигом взбежал наверх.
Передо мной был ряд закрытых дверей, и мне приходилось выбирать наугад.
Я наудачу направился ко второй двери, схватился за ручку двумя руками и
начал медленно поворачивать ее, стараясь не шуметь. Когда язычок замка
выскользнул из гнезда, я слегка приоткрыл дверь и просунул голову в
комнату, не двигаясь с места. Темное бесформенное пятно волос лежало на
подушке; невозможно было разобрать, кто это. Направив фонарик на лицо, я
нажал кнопку и увидел отца Бекки. Он пошевелился, что-то пробормотал, я
выключил фонарик и быстро, но беззвучно прикрыл дверь и понемногу отпустил
ручку.
Все это было слишком медленно. Я уже не мог сдерживать себя - я жаждал
врываться в двери, стуча ими о стены, орать во все горло и поднять на ноги
весь дом. Достигнув двумя гигантскими шагами соседней двери, я открыл ее и
с включенным фонариком вошел в комнату, ощупывая лучом стены, кровать,
лицо спящего. Это была Бекки, она лежала неподвижно в маленьком круге
света; лицо ее было словно четкий, ярко очерченный оригинал, ужасная
пародия на который осталась в подвале. Я торопливо обошел кровать, схватил
Бекки за плечо, держа в другой руке фонарик, и потряс ее. Она слегка
застонала, но не проснулась. Тогда я подсунул руку под плечи и посадил ее.
Бекки только глубоко вздохнула с запрокинутой головой.
Больше ждать я не мог. Взяв фонарик в зубы, я отбросил легкое одеяло,
подхватил Бекки другой рукой под колени и поднял. Потом, сделав шаг,
перебросил Бекки через плечо, как это делают пожарники. Поддерживая ее
одной рукой, я другой взял фонарик и направился к выходу. Тяжелой походкой
- не знаю, производил ли я шум - я сошел по лестнице, пытаясь ступать на
цыпочках, нащупывая ногой каждую ступеньку.
Закрыв за собой входную дверь, я зашагал по темной пустой улице, неся
Бекки поочередно то на плече, то на руках. Когда я переходил бульвар
Вашингтона, Бекки застонала, не открывая глаз, подняла руку и крепко
обняла меня за шею. Потом открыла глаза.
Некоторое время, пока я шагал, всматриваясь ей в лицо, она полусонно
посматривала на меня. Потом моргнула несколько раз, и ее глаза слегка
прояснились. Сонным, как у ребенка, голосом Бекки проговорила:
- Что? Майлз, что такое?
- Потом расскажу, - с улыбкой успокоил я ее. - Думаю, с тобой все в
порядке. Как ты себя чувствуешь?
- Хорошо. Ох, и устала же я! - Она осмотрелась, приглядываясь к темным
домам, к деревьям над головой. - Майлз, что происходит? - Бекки подняла на
меня взгляд с удивленной улыбкой. - Ты меня похищаешь? Тащишь в свое
логово, что ли? - Она взглянула вниз и увидела, что под плащом на мне
только пижама. - Майлз, - насмешливо пробормотала она, - разве ты не мог
подождать? Не мог хотя бы спросить, как джентльмен? Майлз, что ты делаешь,
в конце концов?
Тут я хмыкнул:
- Через минуту объясню, когда доберемся до моего дома.
Она вопросительно подняла брови, и моя улыбка сделалась шире.
- Не беспокойся, ты в полной безопасности: там Мэнни Кауфман и
Беличеки; за тобой будет кому присмотреть.
Бекки с минуту смотрела на меня, потом вдруг поежилась: ночная прохлада
давала себя знать, а рубашка на ней была из тонкого нейлона. Она крепче
обняла меня за шею и плотнее прижалась, снова закрыв глаза.
- Чересчур плохо, - пробормотала она. - Самое интересное приключение в
моей жизни: похищена прямо из постели интересным мужчиной в пижаме. Потом
меня несут по улицам, будто пленницу. А теперь еще он заботится о моей
нравственности. - Бекки открыла глаза и весело улыбнулась.
Руки у меня ужасно болели, в спине было такое ощущение, будто кто-то
нажимал на хребет здоровенным тупым ножом, я едва разгибал колени после
каждого шага. И все равно это было замечательно, и я не хотел, чтобы
дорога кончилась; чрезвычайно приятно было держать Бекки в объятиях, я
остро ощущал нежное тепло ее упругого тела.
Мэнни приехал: я увидел его машину, которая стояла рядом с моей. На
веранде я опустил Бекки, размышляя, смогу ли я распрямиться, не
рассыпавшись на кусочки. Потом я отдал ей свой плащ - это нужно было
сделать раньше, но я не сообразил. Она оделась и не спеша застегнула
пуговицы. Мы вошли в комнату, где нас ждали Мэнни и Джек.
Они оба уставились на нее, раскрыв рты, но Бекки очаровательно
улыбнулась и поздоровалась, словно просто зашла на чашку чая. Я тоже
напустил равнодушный вид, наслаждаясь выражением их лиц, и намекнул Бекки,
что для ночной рубашки достаточно холодно. Я сказал ей, где можно найти
старые джинсы, которые сели и стали малы на меня, чистую белую рубашку,
шерстяные носки и пару кедов; она кивнула и пошла наверх.
Я повернулся к Мэнни и Джеку, усаживаясь в пустое кресло.
- Иногда я испытываю одиночество, - небрежно заметил я. - И когда это
случается, мне нужна компания.
Мэнни устало посмотрел на меня:
- То же самое? - тихо вымолвил он, кивая в сторону лестницы, по которой
только что поднялась Бекки. - Нашел такое и у нее?
- Да, - кивнул я, снова делаясь серьезным. - В подвале.
- Ладно. - Мэнни встал. - Я хочу их посмотреть. Хотя бы одно. У нее или
у Джека.
Я согласился:
- Хорошо. Лучше у Джека. У Бекки отец дома. Я только оденусь.
Наверху мы оба оделись, я в спальне, Бекки в ванной по соседству,
негромко разговаривая. Натягивая на себя брюки, носки и старый синий
свитер, я рассказал ей как можно спокойнее, без лишних подробностей то, о
чем она уже догадывалась.
Я опасался, как она это воспримет, хотя вообще трудно предвидеть, как
что-то воспримет женщина. Одетые, мы вышли в коридор, и Бекки дружелюбно
улыбнулась мне. Выглядела она чудесно. В брюках, закатанных до колен, в
белых носках и кедах, с засученными рукавами и расстегнутым воротником,
она напоминала молодую девушку с рекламы туристского бюро. Я заметил, что
глаза у нее оживленные, без гнетущего страха, и понял, что она даже
довольна всей этой суматохой, потому что не видела того, что видел я.
- Мы едем к Джеку, - сообщил я. - Поедешь с нами? - Я приготовился
отговаривать ее.
Она покачала головой:
- Нет, кто-то должен остаться с Теодорой. Вы поезжайте. - Она
повернулась и направилась к комнате, где спала Теодора, а я спустился
вниз.
Мы сели в мою машину на переднее сиденье. Через несколько кварталов
Джек нарушил молчание:
- Что вы думаете, Мэнни?
Мэнни только покачал головой, рассеянно следя за стрелкой спидометра.
- Еще не знаю, - произнес он. - Просто не знаю.
На востоке занимался рассвет, но вокруг нас еще стояла густая тьма.
Мы взобрались по грязной дороге на холм, сделали последний поворот, и
мне показалось, что в доме Джека всюду включен свет. Сначала меня это
испугало - я ожидал увидеть совершенно темный дом - и я мгновенно
представил себе полуживую голую фигуру, которая бесцельно слоняется по
комнатам, клацая выключателями. Но тут же сообразил, что Джек с Теодорой
просто не позаботились выключить свет, в панике покидая дом, и немного
успокоился.
Я остановил машину у открытого гаража и заметил, что горизонт к этому
времени значительно посветлел. Вокруг уже можно было различить темные
стволы деревьев, распознать неровности почвы и пока еще сероватую траву
под ногами. Свет в окнах слабел и становился оранжевым в первых проблесках
рассвета. Мы молча направились в гараж, и наши подошвы загрохотали по
цементному полу. Оттуда мы перешли в подвал. Свет, который оставила
Теодора, просачивался через полуоткрытую дверь бильярдной. Джек, он шел
первым, толкнул ее.
Джек остановился так неожиданно, что Мэнни с ходу налетел на него.
Вскоре Джек медленно сдвинулся с места, и мы с Мэнни вошли следом за ним.
Тела на столе не было. В ярком круге света виднелась изумрудная зелень
сукна, а посредине стола лежал толстый слой серого пуха, насыпавшегося,
видимо, из-под балок.
На мгновение Джек с раскрытым ртом уставился взглядом в стол. Затем он
резко обернулся к Мэнни и произнес тоном, который одновременно опровергал
и требовал доверия:
- Оно было тут, на столе! Мэнни, оно было!
Мэнни доброжелательно улыбнулся, кивая головой:
- Я вам верю, Джек, вы все это видели. - Он пожал плечами. - А теперь
кто-то его забрал. Тут какая-то тайна. Не исключаю. Пошли отсюда. Кажется,
я должен вам кое-что рассказать.
Мы сидели на траве на обочине перед домом Джека рядом с моей машиной и
курили, глядя на город внизу. Я нередко видел его таким, возвращаясь с
ночных вызовов. Верхушки крыш были еще серые, бесцветные, но уже во всем
городе окна отблескивали розовыми вспышками в почти прямых лучах
восходящего солнца. На наших глазах матовые окна приобретали более яркий
оттенок по мере того, как краешек солнца медленно поднимался из-за
горизонта. Кое-где над трубами заклубились тоненькие струйки дыма.
Джек пробормотал, скорее про себя, качая головой и рассматривая
игрушечные домики внизу:
- Страшно даже подумать, сколько этой гадости сейчас находится в
городе, спрятанной в потайных местах...
Мэнни улыбнулся:
- Ни одной, - произнес ом, - ни единой.
Мы уставились на него.
- Послушайте, - спокойно начал он, - вы действительно держали тайну в
руках - настоящую тайну. Чье это было тело? Где оно сейчас?
Мы сидели слева от него, и Мэнни повернул голову, чтобы проследить за
выражением наших лиц, а потом добавил:
- Но это вполне нормальная тайна. Может, убийство, не знаю. Но, что бы
это ни было, оно в пределах человеческого знания, и не нужно делать из
него нечто большее.
Я раскрыл рот, чтобы возразить, но Мэнни покачал головой.
- Вот послушайте, - тихо проговорил он. Сложив руки на коленях, зажав в
пальцах сигарету, дым от которой свивался колечками возле его смуглого
лица, Мэнни всматривался в просыпавшийся город. - Человеческий разум - это
удивительно интересная вещь, но не знаю, сможет ли он когда-нибудь познать
себя. Может быть, все остальное - от атома до Вселенной, - но только не
себя.
Он повел рукой, указывая на крохотный, словно из табакерки, городок,
который отблескивал внизу в первых лучах утреннего солнца.
- Вон там, в Санта-Мире, неделю или десять дней назад кто-то породил
манию, будто один из членов его семьи не тот, кем кажется, а самозванец.
Это не слишком распространенная мания, но временами она случается, и
каждый психиатр рано или поздно сталкивается с ней. Обычно он имеет
некоторое представление, как ее лечить.
Мэнни улыбнулся нам.
- Но на прошлой неделе я зашел в тупик. Это не просто мания, ведь
только в одном городе наблюдалось больше дюжины таких случаев, и все на
протяжении нескольких дней. Я еще никогда не встречался с таким за всю
свою практику и совсем растерялся. - Мэнни последний раз затянулся
сигаретой и отшвырнул ее в пыль. - Но потом я кое-что подчитал, обновил в
памяти то, что не должен был забывать раньше. Вы когда-нибудь слышали о
маттунском маньяке?
Мы только покачали головами.
- Так вот, - Мэнни оперся о колено сцепленными пальцами. - Маттун - это
городок в Иллинойсе, с населением около двадцати тысяч человек, и там
произошло такое, что попало во все учебники психиатрии.
2 сентября 1944 года среди ночи какая-то женщина позвонила в полицию:
кто-то пытался задушить ее соседку ядовитым газом. Эта соседка проснулась
около полуночи; ее муж работал в ночную смену. Комната была заполнена
необычным, сладковатым, тошнотворным запахом. Она попыталась встать, но
ноги у нее парализовало. Женщина смогла доползти до телефона и позвонить
соседке, а та сообщила в полицию.
Полицейские приехали и сделали, что могли: дверь была открыта, так что
попасть в комнату можно было, но в доме, естественно, никого не было. На
следующую ночь полиция получила еще один вызов, и снова нашла
полупарализованную женщину, которую ужасно тошнило: кто-то пытался убить
ее ядовитым газом. В ту же ночь аналогичный случай произошел в
противоположной части города. А когда уже более чем на дюжину женщин были
совершены нападения именно таким образом, полиция поняла, что имеет дело с
психопатом - маньяком, как его прозвали газеты.
Мэнни сорвал какое-то растение и принялся обрывать с него листья.
- Как-то ночью одна женщина увидела незнакомого мужчину. Она проснулась
и заметила его силуэт в раскрытом окне своей спальни. Он якобы брызгал
каким-то ядохимикатом внутрь комнаты. На нее подуло запахом газа, она
закричала, незнакомец убежал. Но женщина хорошо рассмотрела его со спины:
он был высокий, очень худой и носил что-то вроде жокейской кепочки.
Теперь вмешалась полиция штата, потому что только за одну ночь семь
женщин были отравлены газом и наполовину парализованы. В городок понаехали
репортеры из "Ассошиэйтед пресс", "Юнайтед пресс" и почти всех чикагских
газет; вы можете найти в их подшивках материалы об этом деле. И вот по
ночам в Маттуне, штат Иллинойс, в 1944 году на улицах патрулировали машины
с автоматчиками, соседи организовали отряды самообороны и по очереди
охраняли свои кварталы; но нападения продолжались, а маньяка не находили.
Наконец, в одну из ночей город патрулировали восемь групп на
автомашинах, оснащенных радиостанциями. В городской больнице врачи были
наготове. И вот полиция получила вызов, как обычно, от женщины, едва
способной говорить, ее отравил газом сумасшедший. Меньше чем за минуту
патрульная группа оказалась в ее доме; потерпевшую мигом доставили в
больницу. - Мэнни усмехнулся. - Врач ничего у нее не нашел, абсолютно
ничего. Ее отправили домой; поступил другой вызов, вторую женщину привезли
в больницу, осмотрели и тоже отослали домой. Это продолжалось целую ночь.
Поступали вызовы, женщин за две минуты осматривали в больнице, и всех без
исключения возвращали домой.
Наступило долгое молчание. Мэнни внимательно всматривался в наши лица,
а потом сказал:
- Случаи той ночью были последними в Маттуне. Эпидемия кончилась.
Маньяка не нашли, потому что его никогда не было. - Он удивленно покачал
головой. - Массовая истерия, самовнушение, называйте как хотите - вот что
произошло в Маттуне. Почему? - Мэнни пожал плечами. - Не знаю. Мы даем
этим вещам названия, но не понимаем их сути: все, что мы знаем наверняка,
- это то, что такие вещи имеют место.
Видимо, Мэнни понял по выражению наших лиц, что мы упорно не желаем
верить тому, что он рассказывал, потому что повернулся ко мне и терпеливо
продолжал:
- Майлз, ты, наверное, читал в колледже о "танцующей болезни", которая
охватила Европу лет двести назад. - Он взглянул на Джека. - Удивительная
вещь, - заметил он. - Поверить невозможно, что это было. Целые города
вдруг начинали танцевать: сначала один человек, потом другой, за ними все
мужчины, женщины и дети, пока не подали мертвыми или истощенными. Это
бедствие распространилось по всей Европе. "Танцующая болезнь" - о ней
можно прочесть в энциклопедии. Она продолжалась, кажется, целое лето, а
потом прекратилась. Исчезла. Люди не могли понять, что же, черт побери, с
ними произошло. - Мэнни сделал паузу, глядя на нас, и пожал плечами. - Вот
так. В эти вещи трудно поверить, пока не увидишь собственными глазами, и
даже, когда увидишь.
- Именно это и произошло в Санта-Мире, - он показал на город,
раскинувшийся между холмами. - Новость распространялась, сначала тайком.
Нашептывали, как и в Маттуне: кто-то считает, что ее муж, или сестра, или
тетя, или там дядя на самом деле самозванец, которого невозможно
разоблачить. Странная, возбуждающая новость! А потом слухи
распространяются, ширятся, появляются новые случаи, а там их уже по
нескольку на день. Черт возьми, охота за ведьмами, летающие тарелки - все
это проявления того же самого удивительного свойства человеческого разума.
Люди живут одиноко - большинство из них, эти мании привлекают внимание и
вызывают сочувствие.
Джек медленно покачал головой, и Мэнни спокойно спросил:
- Тело было настоящее; вас это волнует, правда, Джек?
Тот утвердительно кивнул, и Мэнни добавил:
- Да, и вы все его видели. Но только это и было настоящим. Джек, если
бы вы нашли это тело месяц назад, вы признали бы находку тем, чем она и
была, - головоломной, весьма странной, но вполне естественной загадкой. То
же сделали бы Теодора, Бекки и Майлз. Сейчас увидите, к чему я веду.
Представьте себе, что в августе 1944 года в Маттуне, штат Иллинойс, ночью
по улице шел бы человек с опрыскивателем. Кто угодно, увидев его, сделал
бы совершенно разумный вывод, что этот человек собирается с утра
опрыскивать свои розы или что там у него. Но через месяц, в сентябре этого
человека с опрыскивателем пристрелили бы прежде, чем он смог подать голос.
А вы, Джек, нашли тело приблизительно вашего роста и комплекции, что никак
не удивительно: ведь вы человек среднего строения. Лицо, как часто
случается после смерти, было гладким и невыразительным. Что ж, вы
писатель, человек с воображением, и вы находились под воздействием мании,
которая охватила Санта-Миру. Майлз, Теодора, и Бекки тоже. Несомненно, и я
поддался бы этому, если бы жил там. И вы сделали поспешный вывод, объяснив
одну загадку другой. Человеческий разум всегда ищет причину и следствие; и
все мы отдаем предпочтение сверхъестественному и поразительному ответу
перед простым и скучным.
- Но, Мэнни, Теодора действительно видела...
- Именно то, что она _ожидала_ увидеть! Чего она до смерти боялась
увидеть! Что она была совершенно _уверена_, что увидит в этих
обстоятельствах. Я бы действительно удивился, если бы она этого не
увидела. Вы же вдвоем и она сама подготовили ее к тому, что она увидит.
Я попытался вмешаться, но Мэнни насмешливо улыбнулся мне:
- Ты же ничего не видел, Майлз. Разве что свернутый коврик в подвале у
Бекки. Или кучу выстиранного белья: что угодно подходило. Ты к тому
времени был настолько напряжен, настолько перевозбужден этим бегом по
улицам, Майлз, что, как ты сам говоришь, был уверен, что найдешь - и,
конечно же, нашел. Иначе и быть не могло. - Он поднял руку, не давая мне
говорить. - О да, ты его видел. В мельчайших деталях. Точно так, как ты
описал. Ты видел его так живо и реально, как сейчас видишь меня. Но только
в своем воображении. - Мэнни улыбнулся. - Черт побери, ты же врач, Майлз,
ты же знаешь динамику этого процесса.
Он был прав. Еще на подготовительном курсе я однажды сидел в аудитории
и слушал спокойную лекцию преподавателя психологии; теперь здесь, на
обочине дороги под теплым утренним солнцем, я вспомним, как вдруг
отворилась дверь, и в аудиторию ворвались двое дерущихся мужчин. Один,
словно безумный, выхватил из кармана банан, направил его на другого и
завопил: "Ба-бах!" Другой схватился за бок, вытащил из кармана
американский флажок, бешено замахал иш перед носом противника, после чего
оба выбежали из помещения.
Преподаватель сказал:
- Это управляемый опыт. Пусть каждый из вас возьмет бумагу и карандаш,
полностью запишет все, что он сейчас увидел, и положит отчет мне на стол.
На следующий день он зачитал вслух наши отчеты. Нас было больше
двадцати, и ни одно описание не походило на другое. Некоторые студенты
видели трех человек, а то и четырех, а одна девушка даже пятерых. Одни
видели белых людей, другие негров или азиатов, а то и женщин. Один студент
подробно описал, как мужчину ударили кинжалом, как брызнула кровь, как
раненый приложил к боку платок и тот мгновенно покраснел; он не поверил
своим глазам, не обнаружив на полу ни единой капли крови. И так далее, и
тому подобное. Ни в одном отчете не упоминались ни американский флажок, ни
банан; эти вещи не вязались с внезапной жестокой сценой, которая
промелькнула перед нашим сознанием; поэтому наше воображение исключило их,
просто вычеркнуло и заменило более подходящими вещами - пистолетами,
ножами, окровавленными тряпками и другим. Каждый из нас был абсолютно
уверен, что видел их. Мы действительно их _видели_, но только в
воображении, в поисках какого-то объяснения.
Поэтому я сейчас размышлял, не прав ли Мэнни, и это было непонятно: я
испытывал какую-то неудовлетворенность, разочарование при этой мысли и
понимал, что сопротивляюсь его аргументации. Мы действительно отдаем
предпочтение сверхъестественному и поразительному перед простым и скучным,
как сформулировал Мэнни. Хотя я все еще видел перед собой с ужасающей
реальностью предмет из подвала Бекки, разумом я воспринимал возможную
правоту Мэнни. Однако эмоционально его доводы оставались почти
неприемлемыми; видимо, это было написано на моем лице, да и на лице Джека.