-----------------------------------------------------------------------
Jack Finney. The Body Snatchers (1954). Пер. - Б.Любарцев.
OCR & spellcheck by HarryFan, 11 September 2000
Spellcheck: Oleg Tsarkov
-----------------------------------------------------------------------
Предупреждаю: все, что вы будете читать, - это неупорядоченная мешанина
обрывков безо всякой последовательности и вопросов без ответов. И не
ждите, что в конце получите простое и удобное объяснение всего
происшедшего, что все вопросы найдут разрешение. От меня, во всяком
случае, не ждите. Потому что я как раз не могу сказать, что же случилось
на самом деле или почему и как все это началось и кончилось, да и
кончилось ли вообще. Так что если вам такое не по вкусу - лучше и не
начинайте читать. Я могу рассказать только то, что знаю.
Для меня это началось около шести вечера, в четверг, 13 августа 1953
года, когда я закрыл дверь своего кабинета за последним пациентом с
ощущением, что день для меня еще не закончился. Иногда я даже жалею, что
избрал профессию врача, потому что мои предчувствия слишком часто
сбываются. На сей раз, сделав нужные записи в журнале, я прошел в
препараторскую, взял немного спирта и сделал себе коктейль, что со мной
бывает крайне редко. Но в тот вечер, стоя у окна и глядя вниз на
Мейн-стрит, я понемногу отхлебывал из стакана. Днем я делал операцию
острого аппендицита, пообедать не успел и сейчас испытывал некоторое
раздражение. Я еще не привык к неупорядоченной жизни и с горечью сознавал,
что день близится к концу, не обещая ни развлечения, ни отдыха.
Поэтому, когда я услышал легкий стук в запертую дверь кабинета, мне
остро захотелось постоять вот так, не шевелясь, пока тот, кто стучит, не
уйдет восвояси. Медсестра моя уже убежала домой - подозреваю, что
наперегонки с последним пациентом - и я задержался на какое-то время со
стаканом в руке, делая вид, что не намерен отвечать на непрекращающийся
стук. До темноты было еще далеко, но уже сгущались сумерки. Зажглось
несколько неоновых реклам; Мейн-стрит была безлюдной, в шесть тут все
поголовно обедают, и меня снова обожгло чувство одиночества и печали.
Стучать не переставали, поэтому, поставив стакан на стол, я открыл
дверь и замер с идиотским видом: на пороге стояла Бекки Дрисколл.
- Привет, Майлз! - она улыбнулась, довольная удивлением и радостью,
которые были написаны у меня на лице.
- Бекки, - пробормотал я, отступая в сторону, - рад тебя видеть.
Заходи! - Я довольно усмехнулся, пропуская Бекки через приемную в кабинет.
- Это что, - спросил я, прикрывая дверь, - визит к врачу?
Мне было так приятно ее видеть, что я испытывал радостный подъем и
возбуждение.
- Эту неделю мы занимаемся аппендиксами, - весело сообщил я, - так что
если надо...
Она ответила ухмылкой. Фигура у нее все такая же замечательная, отметил
я про себя, шагая сзади. Вообще тело у Бекки прекрасное, правда, некоторые
женщины считают, что у нее слишком широкие бедра, но ни один мужчина так
не скажет.
- Нет, - Бекки остановилась у стола и повернулась ко мне, - мне врач не
нужен.
Я поднял стакан, рассматривая его на свет.
- Я тут пьянствую целыми днями, как всем известно. Особенно в дни
операций. И каждый посетитель должен выпить со мной, ты как, не против?
Я чуть не выронил стакан, потому что Бекки вдруг разрыдалась. Глаза ее
наполнились слезами, она закрыла лицо ладонями и резко отвернулась,
подрагивая плечами и тяжело всхлипывая.
- Глоток не помешает, - едва выдавила она из себя.
- Садись, - произнес я самым ласковым тоном, и Бекки обессиленно упала
в кресло у стола. Я вышел в препараторскую и не спеша приготовил еще
коктейль, потом вернулся и поставил стакан перед девушкой. Сделав это, я
умостился напротив нее на вращающемся стуле; когда Бекки подняла взгляд, я
просто кивнул ей, указывая на стакан, и немного отпил из своего. Я
ободряюще улыбался Бекки, давай ей время овладеть собой. Теперь я мог
внимательно присмотреться к ней. Лицо было то же самое - привлекательное,
четко очерченное, те же ласковые и умные глаза, которые сейчас слегка
покраснели, те же чуть припухлые красивые губы. Волосы были немного не
такие, как прежде, возможно, она их подрезала - вообще-то они оставались
того же темно-коричневого, почти черного цвета, такими же густыми и
жесткими, но слегка курчавились, чего я раньше не замечал. Безусловно, она
изменилась: сейчас ей было уже не восемнадцать, а далеко за двадцать, и на
столько она и выглядела. И все-таки это была та же девушка, которую я знал
в школе; мы с ней немного встречались, когда я был в выпускном классе.
- Как здорово снова видеть тебя, Бекки, - сказал я, приветливо
улыбаясь. Потом поднес стакан к губам и зажмурился. Я хотел, чтобы она
начала говорить о чем-то другом, а потом уже перешла к своим заботам.
- Рада видеть тебя, Майлз, - Бекки глубоко вздохнула и поудобнее
устроилась в кресле со стаканом в руке. Она поняла мое намерение и ничего
не имела против. - Помнишь, ты как-то зашел за мной? Мы собирались на
танцы, и у тебя на лбу была эта надпись...
Я это помнил, но вопросительно поднял брови.
- У тебя на лбу было написано "МБ любит БД" то ли красными чернилами,
то ли помадой. Ты настаивал, что так и будешь танцевать. Я чуть не
устроила скандал, пока ты не стер надпись.
Я осклабился.
- Ну да, помню. - Тут мне кое-что пришло в голову. - Бекки, я слышал о
твоем разводе. Сочувствую.
Бекки кивнула.
- Ничего, Майлз. И я о твоем слышала. Тоже сочувствую.
Я пожал плечами:
- Похоже, мы с тобой друзья по несчастью.
- Да. - Она изменила тон. - Майлз, я пришла насчет Вильмы. - Вильма
была ее двоюродной сестрой.
- В чем дело?
- Не знаю. - Бекки некоторое время всматривалась в стакан, потом
подняла глаза на меня. - У нее... - Бекки заколебалась: никто не любит
называть такие вещи вслух, - ...ну, я думаю, ты назвал бы это
галлюцинацией. Ты знаешь ее дядю Айру?
- Конечно.
- Майлз, она уверила себя, что это не ее дядя.
- Как это? - я отхлебнул из стакана. - Он что, на самом деле ей не
родственник?
- Нет, нет, - она нетерпеливо покачала головой. - Я хочу сказать, она
считает, что он... - Бекки пожала плечами, - самозванец, что ли. Некто,
только внешне похожий на Айру.
Я удивленно уставился на Бекки. Это было непонятно: Вильма выросла у
своих тети с дядей.
- Она что, не может отличить?
- Нет. Она говорит, что этот выглядит точь-в-точь как дядя Айра, точно
так же разговаривает и ведет себя. Она только знает, что это не Айра, и
все. Майлз, меня это очень пугает. - Слезы снова навернулись ей на глаза.
- Не забывай, - пробормотал я, кивая на ее стакан и хорошенько отпивая
из своего. Откинувшись в кресле, я задумчиво уставился в потолок. Вильма
славилась своей рассудительностью. Лет ей было около тридцати пяти, она
была некрасивая - краснощекая, коротконогая и полноватая, но с хорошим
характером. Вильма так и не вышла замуж; я убежден, что она не возражала
бы, уверен, что из нее вышла бы прекрасная жена и мать, но вот не
судилось. Заведуя городской библиотекой, она еще держала магазинчик
поздравительных открыток, надо сказать, у нее все очень здорово
получалось. Во всяком случае, она зарабатывала себе на жизнь, что не так
просто в маленьком городке. Вильма не стала ни злюкой, ни занудой, у нее
был острый, несколько скептический склад ума, она знала, что к чему, и не
обманывала себя. Я не мог себе представить, чтобы Вильма позволила
какой-то душевной неустроенности овладеть собой, но как знать... Я
взглянул на Бекки.
- Что я должен делать?
- Пойдем туда сегодня, Майлз. - Она умоляюще наклонилась ко мне. -
Сейчас же, если можешь, пока еще не стемнело. Я хочу, чтобы ты посмотрел
на дядю Айру, поговорил с ним, ты же его знаешь много лет.
Я растерянно поставил стакан на стол, глядя на Бекки:
- Что ты несешь? О чем это ты, Бекки? Разве и ты считаешь, что это не
Айра?
Она вспыхнула:
- Конечно, считаю! - Бекки вдруг закусила губу, покачивая в
замешательстве головой. - О, я не знаю, Майлз, я не знаю) Ясное дело - это
дядя Айра! Конечно же, это он... но вот Вильма так уверена... - Она
заломила руки. - Майлз, я не знаю, что же там происходит.
Я встал и подошел к ее креслу:
- Ладно, поехали, - мягко выговорил я. - Успокойся, Бекки, - я ласково
положил руку ей на плечо. - Что бы там ни было, всегда есть какая-то
причина, мы ее найдем и что-нибудь сделаем. Пошли.
Я повернулся, раскрыл дверцу шкафа, чтобы взять шляпу, и почувствовал
себя идиотом. Потому что шляпа моя находилась там, где всегда, - на голове
Фреда. Фред - это прекрасно отполированный, весь на шарнирах мужской
скелет, который стоит у меня в шкафу рядом с меньшим, женским; держать их
на виду значит пугать посетителей. Оба скелета подарил мне отец на
Рождество, когда я начал учиться в медицинском колледже. Для
студента-медика очень полезная вещь, но, по-моему, отец преподнес их мне
только потому, что где-то достал огромную, метра под два, коробку, которую
перевязал черной и зеленой ленточками. Сейчас Фред и его подруга торчат в
шкафу в моем кабинете, вот я и цепляю свою шляпу на его сверкающую
брахицефальную макушку. Моя медсестра считает это верхом неприличия, а вот
у Бекки они вызвали только легкую усмешку.
Я пожал плечами, взял шляпу и закрыл дверцу.
- Мне иногда кажется, что я слишком несерьезный, скоро мне никто не
доверит выписывать аспирин от насморка.
Я позвонил на телефонную станцию, предупредил дежурную, куда
отправляюсь, и мы поехали посмотреть на дядю Айру.
Чтобы уж все было понятно: меня зовут Майлз Бойз Беннелл, мне двадцать
восемь лет, и я практикую в Санта-Мире, штат Калифорния, чуть больше года.
До того, после окончания Стэнфордского медицинского колледжа, я проходил
стажировку в больнице. Я родился и вырос в Санта-Мире, отец мой был тут
врачом до меня, и неплохим к тому же, так что затруднений с клиентурой у
меня не было. Рост мой метр восемьдесят, вес семьдесят килограммов, у меня
голубые глазе, черные, немного курчавые волосы, пока еще достаточно
густые, хотя на макушке уже проглядывает лысинка - фамильная черта. Меня
это не волнует; в конце концов, ничего не поделаешь, хотя некоторые и
считают, что врачи что-нибудь такое придумают. Я играю в гольф и занимаюсь
плаванием, когда есть время, поэтому всегда в форме. Пять месяцев тому
назад я развелся с женой и теперь жил один в большом старомодном доме,
утопающем в зелени. В этом доме жили мои родители, после их смерти он
достался мне. Вот, собственно, и все. У меня "форд" 1952 года с откидным
верхом, ярко-зеленого цвета; я не слышал о законе, который требовал бы,
чтобы все врачи разъезжали в маленьких черных седанах.
Мы свернули на Дьюи-авеню и увидели дядю Айру на газоне перед его
домом. Дьюи-авеню - большая, широкая и тихая улица, дома стоят далеко друг
от друга и на значительном расстоянии от тротуара. Верх у моей машины был
откинут, и дядя Айра, увидев нас, приветливо помахал рукой.
- Добрый вечер, Бекки. Привет, Майлз! - с улыбкой произнес он.
Мы помахали в ответ и вышли из машины. Бекки направилась в дом, сказав
что-то любезное дяде Айре. Я же пошел прямо к нему, с беззаботным видом
держа руки в карманах.
- Добрый вечер, мистер Ленц.
- Как дела, Майлз? Многих сегодня отправил на тот свет? - он хихикнул,
как будто это была свеженькая шутка.
- Перевыполнил норму, - осклабился я, останавливаясь рядом с ним. Это
приветствие было у нас чуть ли не ритуальным. Я стал напротив дяди Айры и
смотрел ему прямо в глаза, лицо его было всего в полуметре от моего. На
улице стояла приятная погода: тепло, градусов двадцать, солнце еще не
совсем зашло. Не знаю, что я рассчитывал увидеть, но, конечно же, это был
дядя Айра, тот самый мистер Ленц, которого я знал, когда еще был
мальчишкой и каждый день приносил в банк вечернюю газету. Он тогда был
главным кассиром - сейчас он уже на пенсии - и всегда уговаривал меня
положить в банк свои сверхприбыли от газетного бизнеса. Сейчас он выглядел
точно так же, только за прошедшие пятнадцать лет волосы у него стали
совсем седыми. Роста он немалого - метра под два, и хотя походка у него
уже не такая легкая, как была, дядя Айра остается приятным крепким
стариком с хитроватыми глазками. Итак, именно он, и никто другой, стоял
теперь на газоне в сгущающихся сумерках. И мне сделалось страшно за
Вильму.
Мы немного побеседовали, так, ни о чем: городские события, погода,
дела, новое шоссе через Санта-Миру; я старательно следил за каждой чертой
его лица, прислушивался к каждой интонации его голоса, присматривался к
каждому жесту. Однако трудно делать два дела сразу, и он обратился ко мне:
- Чем-то расстроен, Майлз? Что-то ты сегодня не в себе.
Я улыбнулся и пожал плечами:
- Похоже, работа не отпускает меня и дома.
- А ты ее гони. Я всегда так делал. Выбрасывал банковские дела из
головы, как только вечером надевал шляпу. Президентом, конечно, так не
станешь. - Он хмыкнул. - Только президент давно помер, а я все живу.
Черт возьми, это был дядя Айра - каждой черточкой лица, каждым словом,
движением, даже помыслом; и я почувствовал себя последним идиотом. Бекки с
Вильмой вышли из дому и уселись на качалку на веранде, я помахал им рукой
и направился к дому.
Вильма сидела на качалке рядом с Бекки, дружелюбно улыбаясь. Когда я
приблизился к веранде, она негромко произнесла:
- Хорошо, что ты пришел, Майлз.
- Привет, Вильма, рад тебя видеть. - Я сел лицом к девушкам на широкие
перила веранды, упершись спиной в столбик.
Вильма вопросительно взглянула на меня, потом показала глазами на
своего дядю, который снова начал возиться на газоне:
- Ну? И что?
Я тоже посмотрел на Айру, потом перевел взгляд на Вильму:
- Это он, Вильма. Твой дядя, и никто иной.
Она только кивнула, будто ожидая именно такого ответа.
- Нет, это не он, - произнесла Вильма спокойно, не споря, а просто
констатируя факт.
- Ладно, - сказал я, плотнее прижимаясь к столбику, - давай разберемся.
В конце концов, тебя не обманешь: вы живете вместе столько лет. Почему ты
думаешь, что он не дядя Айра? В чем отличия?
На мгновение ее голос сорвался, в нем сквозило отчаяние:
- Я знаю - это не он. - Она успокоилась и слегка наклонилась в мою
сторону. - Майлз, никаких отличий не видно. Я надеялась, что ты что-нибудь
обнаружишь, когда Бекки сказала, что ты тут, вдруг ты заметишь
какую-нибудь мелочь. Но ясно, что тебе это не удастся, потому что никакой
разницы нет. Посмотри-ка на него.
Мы снова взглянули в сторону газона, где дядя Айра неторопливо ковырял
ногой какой-то сорняк.
- Малейшее движение, все-все, как у дядюшки. - Сейчас ее круглощекое
лицо было взволнованно. Она уставилась на меня напряженным взглядом. - Я
ждала сегодняшнего дня, - прошептала она. - Ждала, когда он сходит в
парикмахерскую. Сегодня он там был. - Она нагнулась ко мне, глаза у нее
расширились, шепот стал похожим на свист. - У него на шее сзади небольшой
шрам, которого не видно, когда волосы отрастают. Но когда шея выбрита,
шрам заметен. Так вот, сегодня - я ждала этого - он побывал в
парикмахерской.
Я приподнялся, охваченный внезапным волнением.
- И шрам исчез? Ты хочешь сказать...
- Нет! - чуть ли не с возмущением выкрикнула она. - Он там, шрам, точно
такой, как у дяди Айры!
Я помолчал. Рассматривая носки своих туфель, я не отваживался взглянуть
на Бекки и в то же время не мог поднять глаз на бедняжку Вильму. Наконец,
я поднял голову и сказал, глядя ей прямо в глаза:
- Тогда, Вильма, это все-таки дядя Айра. Разве ты не видишь? Что бы ты
ни ощущала, он...
Вильма только мотнула головой и твердо сказала:
- Нет.
На мгновение я растерянно смолк, я не знал, что говорить дальше.
- Где тетя Алида?
- Все в порядке, она наверху. Главное, чтобы... этот не услышал.
Я закусил губу, пытаясь собраться с мыслями.
- А как его привычки? - спросил я. - Может, что-то неестественное?
- Все как у дяди Айры. Точь-в-точь.
Конечно, это было неприлично, но я не смог сдержаться:
- Так в чем же разница? Если ничего нет, откуда ты знаешь... - я сразу
овладел собой и попробовал быть логичным. - А как насчет воспоминаний,
Вильма? Должны быть мелочи, о которых знали только ты и дядя Айра.
Отталкиваясь ногой от пола, она стала слегка раскачиваться, бросая
взгляды на дядю Айру, который присматривался к одному из деревьев, будто
размышляя, подрезать его или нет.
- Я и это проверила, - наконец произнесла она. - Разговаривала с ним о
моем детстве. - Она вздохнула, заранее уверенная, что все ее попытки
убедить меня окажутся напрасными. - Как-то раз, много лет назад, он повел
меня в магазин. Там на прилавке стояла маленькая дверь в миниатюрной раме,
кажется, это была реклама нового замка. Дверь была на крошечных петельках,
с настоящей ручкой, даже с маленьким медным молоточком. Конечно, я
захотела иметь эту дверь и подняла крик, когда мне отказали. Он помнит все
подробности. Что говорила я, что говорил продавец, что он сам говорил.
Даже название магазина, а его уже много лет как нет. Он помнит даже то,
что я сама забыла - например, тучку, которую мы видели как-то в
воскресенье после утреннего киносеанса. Эта тучка напоминала кролика. О,
он помнит все. Как и положено дяде Айре.
Я терапевт, а не психиатр, и сейчас понимал, что это вне моей
компетенции. Некоторое время я сидел, всматриваясь в свои сцепленные
пальцы и прислушиваясь к легкому скрипу качалки. Потом сделал еще одну
попытку, стараясь говорить как можно спокойнее и убедительнее:
- Слушай, Вильма, я на твоей стороне; это моя забота, когда люди в
беде. Ты знаешь не хуже меня, что случилось плохое. И ты нуждаешься в
помощи, а я хочу найти способ ее оказать. Теперь слушай меня. Я не прошу
тебя сразу согласиться с тем, что все это ошибка, что в конце концов это
твой дядя Айра, а с тобой что-то произошло. Я не требую, чтобы ты
перестала эмоционально ощущать, что это не твой дядя. Но я хочу, чтобы ты
восприняла разумом, что он дядюшка, что бы ты там ни испытывала, и что
беда скрыта в тебе самой. Абсолютно невозможно, чтобы два человека были
совершенно одинаковы, что бы там ни писали в книжках и ни показывали в
кино. Даже однояйцевых близнецов всегда могут различить близкие им люди.
Никто не смог бы разыграть роль твоего дядюшки Айры так, чтобы через
минуту ты, Бекки и даже я не заметили бы миллиона мелких отличий. Пойми
это, Вильма, подумай об этом и хорошенько усвой, и ты увидишь, что беда
внутри тебя самой.
Закончив свою речь, я замер в ожидании ответа. Ритмично отталкиваясь
ногой от пола, Вильма на минуту задумалась над тем, что я только что
сказал. Потом - глаза ее отрешенно смотрели куда-то вдоль веранды - она
сжала губы и медленно покачала головой.
- Слушай, Вильма, - я резко подался вперед, бросая слова и не отпуская
ее взгляда, - твоя тетя Алида должна знать! Разве ты не понимаешь?
Кого-кого, а ее не обманешь! Она-то что говорит? С ней ты разговаривала?
Вильма снова покачала головой и отвела взгляд куда-то в сторону.
- Почему нет?
Она медленно повернулась ко мне, на мгновение ее глаза пристально
уставились в мои, но вдруг по ее полному, искривленному лицу побежали
слезы:
- Потому что... Майлз... это тоже не тетя Алида! - она остановила на
мне взгляд, полный невыразимого ужаса, потом добавила шепотом, больше
похожим на крик: - О, Боже мой, Майлз, неужели я схожу с ума? Скажи мне,
Майлз, не жалей меня, я должна знать!
Бекки с перекошенным от жалости лицом держала руку Вильмы, сжимая ее в
своих ладонях.
Я изобразил улыбку, будто и в самом деле имел представление о том, что
говорю:
- Нет, Вильма, нет, - я коснулся ее руки, вцепившейся в качалку. - Даже
в наше время, Вильма, не так легко потерять разум, как кажется.
Стараясь говорить спокойно, Бекки произнесла:
- Я всегда слышала, что если считаешь, что сходишь с ума, то на самом
деле наоборот.
- Бекки близка к истине, - кивнул я, хотя прекрасно знал, что это ложь.
- Но, Вильма, для того, чтобы обратиться к психиатру, вовсе не обязательно
впасть в безумие. Обратись. В этом нет ничего предосудительного, а многим
помогает...
- Ты не понимаешь, - она снова смотрела на дядю Айру, и голос ее теперь
звучал глухо и отчужденно. Потом, с благодарностью пожав руку Бекки, она
твердо и спокойно обратилась ко мне:
- Майлз, он выглядит, разговаривает, совершает поступки, помнит все
точь-в-точь как Айра. Внешне. Но внутренне он другой. В его поведении
есть... - она запнулась, подыскивая слово, - какая-то эмоциональная
недостаточность, если можно так сказать. Он помнит прошлое - в мелочах, он
может улыбнуться и сказать: "Ты была такой резвой девчонкой, Вильма, и
умненькой к тому же" - точно так, как делал дядя Айра. И все-таки чего-то
не хватает; а в последнее время это касается и тети Алиды. - Вильма
замолчала, всматриваясь куда-то сквозь меня, с напряженным лицом, вся
поглощенная своими мыслями, потом продолжала: - Дядя Айра мне вместо отца
с самого детства, и когда он разговаривал о моих детских годах, Майлз, у
него в глазах всегда был какой-то особенный блеск, который означал, что он
помнит те чудесные дни. Майлз, этот блеск где-то в глубине его глаз, он
исчез. Этот дядя Айра, или кто он там есть, я чувствую, - нет, знаю
наверняка, разговаривает по привычке, по инерции. Он держит в голове все
события и факты из памяти дяди Айры, до самой последней мелочи. Но не
эмоции. Никаких эмоций - только их подобие. Все есть - слова, жесты,
интонации - все, кроме чувств. - Ее голос внезапно приобрел твердость и
уверенность. - Майлз, что бы там ни было, возможно это или нет, - это не
мой дядя Айра.
Разговаривать больше было не о чем, и Вильма понимала это не хуже меня.
Она встала, улыбнулась и сказала:
- Давай оставим это, а то, - она кивнула в сторону газона, - он начнет
догадываться.
Я все еще не понимал.
- Догадываться? О чем?
- Догадываться, - терпеливо пояснила она, - не подозреваю ли я чего-то.
- Она протянула мне руку. - Ты все-таки помог мне, Майлз, и я не хочу,
чтобы ты волновался за меня. - Она обернулась к Бекки. - И ты тоже, -
Вильма улыбнулась. - Я твердый орешек, и вы это знаете. Со мной все будет
в порядке. Но если ты хочешь, чтобы я побывала у твоего психиатра, Майлз,
я согласна.
Я кивнул, добавил, что договорюсь насчет нее с доктором Манфредом
Кауфманом из Вэлли-Спрингс, лучшим специалистом, которого я знаю, и
позвоню ей утром. Я продолжал нести какую-то чушь о том, что не надо
волноваться и прочее, но Вильма мягко усмехнулась и положила руку мне на
плечо, будто прощая мне какую-то вину. Потом она поблагодарила Бекки,
сказала, что хочет лечь спать немного раньше, а я предложил Бекки отвезти
ее домой.
Направляясь к машине, мы остановились возле дяди Айры, и я сказал:
- Спокойной ночи, мистер Ленц.
- Спокойной ночи, Майлз, заходи еще. - Он улыбнулся Бекки и добавил,
обращаясь все еще ко мне: - Хорошо снова иметь Бекки рядом, правда? - он
разве что не подмигнул.
- Еще бы, - я ухмыльнулся, а Бекки пробормотала "спокойной ночи" и
поспешила к машине.
Сев за руль, я осведомился у Бекки, не желает ли она где-нибудь
отужинать или что-нибудь в этом роде, но не удивился, когда она
отказалась.
Бекки жила всего за три квартала от меня, в большом старомодном доме,
где родился еще ее отец. Когда мы подъехали, Бекки спросила:
- Майлз, как ты думаешь - с ней все будет в порядке?
Я задумался, пожал плечами:
- Не знаю. Я врач согласно диплому, но не психиатр и не знаю, что с
Вильмой. Я могу пользоваться лексиконом психиатров, но это не мой хлеб, а
Мэнни Кауфмана.
- По-твоему, он ей поможет?
Откровенность тоже имеет свои пределы, и я ответил:
- Да. Если кто-то и может ей помочь, то это Мэнни. Я уверен, он ей
поможет. - На самом деле я вовсе не был в этом уверен.
У двери дома, неожиданно даже для себя, я произнес:
- Завтра вечером?
Бекки рассеянно кивнула, все еще думая о Вильме, и ответила:
- Да. Часов в восемь?
- Прекрасно. Я заеду за тобой.
Можно было подумать, будто мы уже много месяцев вместе, хотя на самом
деле мы просто продолжили с той точки, где остановились несколько лет
назад. Возвращаясь к машине, я испытывал спокойствие и удовлетворение,
каких уже давно не ощущал.
Наверное, это выглядит бессердечно, ведь мне следовало бы волноваться
за Вильму и так оно и было где-то в глубине сознания. Но врач привыкает -
потому что иначе нельзя - не слишком переживать за своих больных, если
такое волнение не приносит пользы. Этому не учат в медицинском колледже,
но это не менее важно, чем умение владеть стетоскопом. Нужно, чтобы ты был
способен сразу от только что умершего больного идти в свой кабинет и с
должной дотошностью доставать пылинку из глаза очередного посетителя. А
если ты этого не можешь, лучше расстаться с медициной.
Я пообедал у Элмана, пристроившись у стойки, и заметил, что ресторан
почти пуст; меня это удивило. Потом я поехал домой, натянул пижаму и
улегся с детективом в руках, искренне надеясь, что телефон не будет
звонить.
На следующее утро, когда я пришел на работу, в приемной меня ждала
пациентка - тихая маленькая женщина лет за сорок. Она села в кожаное
кресло перед моим столом, сложив на коленях руки, в которых держала
кошелек, и сообщила о своей полной уверенности в том, что ее муж - совсем
не ее муж. Она спокойно рассказала, что он выглядит, ведет себя и
разговаривает точь-в-точь так, как это всегда делал ее муж, а они женаты
восемнадцать лет, однако это не он. Это была история Вильмы один к одному,
за исключением мелких деталей, и, когда она ушла, я позвонил Мэнни
Кауфману и договорился насчет двух больных.
Короче говоря, к следующему вторнику, когда должно было состояться
собрание медицинской ассоциации округа, я направил к Мэнни еще пятерых.
Jack Finney. The Body Snatchers (1954). Пер. - Б.Любарцев.
OCR & spellcheck by HarryFan, 11 September 2000
Spellcheck: Oleg Tsarkov
-----------------------------------------------------------------------
Предупреждаю: все, что вы будете читать, - это неупорядоченная мешанина
обрывков безо всякой последовательности и вопросов без ответов. И не
ждите, что в конце получите простое и удобное объяснение всего
происшедшего, что все вопросы найдут разрешение. От меня, во всяком
случае, не ждите. Потому что я как раз не могу сказать, что же случилось
на самом деле или почему и как все это началось и кончилось, да и
кончилось ли вообще. Так что если вам такое не по вкусу - лучше и не
начинайте читать. Я могу рассказать только то, что знаю.
Для меня это началось около шести вечера, в четверг, 13 августа 1953
года, когда я закрыл дверь своего кабинета за последним пациентом с
ощущением, что день для меня еще не закончился. Иногда я даже жалею, что
избрал профессию врача, потому что мои предчувствия слишком часто
сбываются. На сей раз, сделав нужные записи в журнале, я прошел в
препараторскую, взял немного спирта и сделал себе коктейль, что со мной
бывает крайне редко. Но в тот вечер, стоя у окна и глядя вниз на
Мейн-стрит, я понемногу отхлебывал из стакана. Днем я делал операцию
острого аппендицита, пообедать не успел и сейчас испытывал некоторое
раздражение. Я еще не привык к неупорядоченной жизни и с горечью сознавал,
что день близится к концу, не обещая ни развлечения, ни отдыха.
Поэтому, когда я услышал легкий стук в запертую дверь кабинета, мне
остро захотелось постоять вот так, не шевелясь, пока тот, кто стучит, не
уйдет восвояси. Медсестра моя уже убежала домой - подозреваю, что
наперегонки с последним пациентом - и я задержался на какое-то время со
стаканом в руке, делая вид, что не намерен отвечать на непрекращающийся
стук. До темноты было еще далеко, но уже сгущались сумерки. Зажглось
несколько неоновых реклам; Мейн-стрит была безлюдной, в шесть тут все
поголовно обедают, и меня снова обожгло чувство одиночества и печали.
Стучать не переставали, поэтому, поставив стакан на стол, я открыл
дверь и замер с идиотским видом: на пороге стояла Бекки Дрисколл.
- Привет, Майлз! - она улыбнулась, довольная удивлением и радостью,
которые были написаны у меня на лице.
- Бекки, - пробормотал я, отступая в сторону, - рад тебя видеть.
Заходи! - Я довольно усмехнулся, пропуская Бекки через приемную в кабинет.
- Это что, - спросил я, прикрывая дверь, - визит к врачу?
Мне было так приятно ее видеть, что я испытывал радостный подъем и
возбуждение.
- Эту неделю мы занимаемся аппендиксами, - весело сообщил я, - так что
если надо...
Она ответила ухмылкой. Фигура у нее все такая же замечательная, отметил
я про себя, шагая сзади. Вообще тело у Бекки прекрасное, правда, некоторые
женщины считают, что у нее слишком широкие бедра, но ни один мужчина так
не скажет.
- Нет, - Бекки остановилась у стола и повернулась ко мне, - мне врач не
нужен.
Я поднял стакан, рассматривая его на свет.
- Я тут пьянствую целыми днями, как всем известно. Особенно в дни
операций. И каждый посетитель должен выпить со мной, ты как, не против?
Я чуть не выронил стакан, потому что Бекки вдруг разрыдалась. Глаза ее
наполнились слезами, она закрыла лицо ладонями и резко отвернулась,
подрагивая плечами и тяжело всхлипывая.
- Глоток не помешает, - едва выдавила она из себя.
- Садись, - произнес я самым ласковым тоном, и Бекки обессиленно упала
в кресло у стола. Я вышел в препараторскую и не спеша приготовил еще
коктейль, потом вернулся и поставил стакан перед девушкой. Сделав это, я
умостился напротив нее на вращающемся стуле; когда Бекки подняла взгляд, я
просто кивнул ей, указывая на стакан, и немного отпил из своего. Я
ободряюще улыбался Бекки, давай ей время овладеть собой. Теперь я мог
внимательно присмотреться к ней. Лицо было то же самое - привлекательное,
четко очерченное, те же ласковые и умные глаза, которые сейчас слегка
покраснели, те же чуть припухлые красивые губы. Волосы были немного не
такие, как прежде, возможно, она их подрезала - вообще-то они оставались
того же темно-коричневого, почти черного цвета, такими же густыми и
жесткими, но слегка курчавились, чего я раньше не замечал. Безусловно, она
изменилась: сейчас ей было уже не восемнадцать, а далеко за двадцать, и на
столько она и выглядела. И все-таки это была та же девушка, которую я знал
в школе; мы с ней немного встречались, когда я был в выпускном классе.
- Как здорово снова видеть тебя, Бекки, - сказал я, приветливо
улыбаясь. Потом поднес стакан к губам и зажмурился. Я хотел, чтобы она
начала говорить о чем-то другом, а потом уже перешла к своим заботам.
- Рада видеть тебя, Майлз, - Бекки глубоко вздохнула и поудобнее
устроилась в кресле со стаканом в руке. Она поняла мое намерение и ничего
не имела против. - Помнишь, ты как-то зашел за мной? Мы собирались на
танцы, и у тебя на лбу была эта надпись...
Я это помнил, но вопросительно поднял брови.
- У тебя на лбу было написано "МБ любит БД" то ли красными чернилами,
то ли помадой. Ты настаивал, что так и будешь танцевать. Я чуть не
устроила скандал, пока ты не стер надпись.
Я осклабился.
- Ну да, помню. - Тут мне кое-что пришло в голову. - Бекки, я слышал о
твоем разводе. Сочувствую.
Бекки кивнула.
- Ничего, Майлз. И я о твоем слышала. Тоже сочувствую.
Я пожал плечами:
- Похоже, мы с тобой друзья по несчастью.
- Да. - Она изменила тон. - Майлз, я пришла насчет Вильмы. - Вильма
была ее двоюродной сестрой.
- В чем дело?
- Не знаю. - Бекки некоторое время всматривалась в стакан, потом
подняла глаза на меня. - У нее... - Бекки заколебалась: никто не любит
называть такие вещи вслух, - ...ну, я думаю, ты назвал бы это
галлюцинацией. Ты знаешь ее дядю Айру?
- Конечно.
- Майлз, она уверила себя, что это не ее дядя.
- Как это? - я отхлебнул из стакана. - Он что, на самом деле ей не
родственник?
- Нет, нет, - она нетерпеливо покачала головой. - Я хочу сказать, она
считает, что он... - Бекки пожала плечами, - самозванец, что ли. Некто,
только внешне похожий на Айру.
Я удивленно уставился на Бекки. Это было непонятно: Вильма выросла у
своих тети с дядей.
- Она что, не может отличить?
- Нет. Она говорит, что этот выглядит точь-в-точь как дядя Айра, точно
так же разговаривает и ведет себя. Она только знает, что это не Айра, и
все. Майлз, меня это очень пугает. - Слезы снова навернулись ей на глаза.
- Не забывай, - пробормотал я, кивая на ее стакан и хорошенько отпивая
из своего. Откинувшись в кресле, я задумчиво уставился в потолок. Вильма
славилась своей рассудительностью. Лет ей было около тридцати пяти, она
была некрасивая - краснощекая, коротконогая и полноватая, но с хорошим
характером. Вильма так и не вышла замуж; я убежден, что она не возражала
бы, уверен, что из нее вышла бы прекрасная жена и мать, но вот не
судилось. Заведуя городской библиотекой, она еще держала магазинчик
поздравительных открыток, надо сказать, у нее все очень здорово
получалось. Во всяком случае, она зарабатывала себе на жизнь, что не так
просто в маленьком городке. Вильма не стала ни злюкой, ни занудой, у нее
был острый, несколько скептический склад ума, она знала, что к чему, и не
обманывала себя. Я не мог себе представить, чтобы Вильма позволила
какой-то душевной неустроенности овладеть собой, но как знать... Я
взглянул на Бекки.
- Что я должен делать?
- Пойдем туда сегодня, Майлз. - Она умоляюще наклонилась ко мне. -
Сейчас же, если можешь, пока еще не стемнело. Я хочу, чтобы ты посмотрел
на дядю Айру, поговорил с ним, ты же его знаешь много лет.
Я растерянно поставил стакан на стол, глядя на Бекки:
- Что ты несешь? О чем это ты, Бекки? Разве и ты считаешь, что это не
Айра?
Она вспыхнула:
- Конечно, считаю! - Бекки вдруг закусила губу, покачивая в
замешательстве головой. - О, я не знаю, Майлз, я не знаю) Ясное дело - это
дядя Айра! Конечно же, это он... но вот Вильма так уверена... - Она
заломила руки. - Майлз, я не знаю, что же там происходит.
Я встал и подошел к ее креслу:
- Ладно, поехали, - мягко выговорил я. - Успокойся, Бекки, - я ласково
положил руку ей на плечо. - Что бы там ни было, всегда есть какая-то
причина, мы ее найдем и что-нибудь сделаем. Пошли.
Я повернулся, раскрыл дверцу шкафа, чтобы взять шляпу, и почувствовал
себя идиотом. Потому что шляпа моя находилась там, где всегда, - на голове
Фреда. Фред - это прекрасно отполированный, весь на шарнирах мужской
скелет, который стоит у меня в шкафу рядом с меньшим, женским; держать их
на виду значит пугать посетителей. Оба скелета подарил мне отец на
Рождество, когда я начал учиться в медицинском колледже. Для
студента-медика очень полезная вещь, но, по-моему, отец преподнес их мне
только потому, что где-то достал огромную, метра под два, коробку, которую
перевязал черной и зеленой ленточками. Сейчас Фред и его подруга торчат в
шкафу в моем кабинете, вот я и цепляю свою шляпу на его сверкающую
брахицефальную макушку. Моя медсестра считает это верхом неприличия, а вот
у Бекки они вызвали только легкую усмешку.
Я пожал плечами, взял шляпу и закрыл дверцу.
- Мне иногда кажется, что я слишком несерьезный, скоро мне никто не
доверит выписывать аспирин от насморка.
Я позвонил на телефонную станцию, предупредил дежурную, куда
отправляюсь, и мы поехали посмотреть на дядю Айру.
Чтобы уж все было понятно: меня зовут Майлз Бойз Беннелл, мне двадцать
восемь лет, и я практикую в Санта-Мире, штат Калифорния, чуть больше года.
До того, после окончания Стэнфордского медицинского колледжа, я проходил
стажировку в больнице. Я родился и вырос в Санта-Мире, отец мой был тут
врачом до меня, и неплохим к тому же, так что затруднений с клиентурой у
меня не было. Рост мой метр восемьдесят, вес семьдесят килограммов, у меня
голубые глазе, черные, немного курчавые волосы, пока еще достаточно
густые, хотя на макушке уже проглядывает лысинка - фамильная черта. Меня
это не волнует; в конце концов, ничего не поделаешь, хотя некоторые и
считают, что врачи что-нибудь такое придумают. Я играю в гольф и занимаюсь
плаванием, когда есть время, поэтому всегда в форме. Пять месяцев тому
назад я развелся с женой и теперь жил один в большом старомодном доме,
утопающем в зелени. В этом доме жили мои родители, после их смерти он
достался мне. Вот, собственно, и все. У меня "форд" 1952 года с откидным
верхом, ярко-зеленого цвета; я не слышал о законе, который требовал бы,
чтобы все врачи разъезжали в маленьких черных седанах.
Мы свернули на Дьюи-авеню и увидели дядю Айру на газоне перед его
домом. Дьюи-авеню - большая, широкая и тихая улица, дома стоят далеко друг
от друга и на значительном расстоянии от тротуара. Верх у моей машины был
откинут, и дядя Айра, увидев нас, приветливо помахал рукой.
- Добрый вечер, Бекки. Привет, Майлз! - с улыбкой произнес он.
Мы помахали в ответ и вышли из машины. Бекки направилась в дом, сказав
что-то любезное дяде Айре. Я же пошел прямо к нему, с беззаботным видом
держа руки в карманах.
- Добрый вечер, мистер Ленц.
- Как дела, Майлз? Многих сегодня отправил на тот свет? - он хихикнул,
как будто это была свеженькая шутка.
- Перевыполнил норму, - осклабился я, останавливаясь рядом с ним. Это
приветствие было у нас чуть ли не ритуальным. Я стал напротив дяди Айры и
смотрел ему прямо в глаза, лицо его было всего в полуметре от моего. На
улице стояла приятная погода: тепло, градусов двадцать, солнце еще не
совсем зашло. Не знаю, что я рассчитывал увидеть, но, конечно же, это был
дядя Айра, тот самый мистер Ленц, которого я знал, когда еще был
мальчишкой и каждый день приносил в банк вечернюю газету. Он тогда был
главным кассиром - сейчас он уже на пенсии - и всегда уговаривал меня
положить в банк свои сверхприбыли от газетного бизнеса. Сейчас он выглядел
точно так же, только за прошедшие пятнадцать лет волосы у него стали
совсем седыми. Роста он немалого - метра под два, и хотя походка у него
уже не такая легкая, как была, дядя Айра остается приятным крепким
стариком с хитроватыми глазками. Итак, именно он, и никто другой, стоял
теперь на газоне в сгущающихся сумерках. И мне сделалось страшно за
Вильму.
Мы немного побеседовали, так, ни о чем: городские события, погода,
дела, новое шоссе через Санта-Миру; я старательно следил за каждой чертой
его лица, прислушивался к каждой интонации его голоса, присматривался к
каждому жесту. Однако трудно делать два дела сразу, и он обратился ко мне:
- Чем-то расстроен, Майлз? Что-то ты сегодня не в себе.
Я улыбнулся и пожал плечами:
- Похоже, работа не отпускает меня и дома.
- А ты ее гони. Я всегда так делал. Выбрасывал банковские дела из
головы, как только вечером надевал шляпу. Президентом, конечно, так не
станешь. - Он хмыкнул. - Только президент давно помер, а я все живу.
Черт возьми, это был дядя Айра - каждой черточкой лица, каждым словом,
движением, даже помыслом; и я почувствовал себя последним идиотом. Бекки с
Вильмой вышли из дому и уселись на качалку на веранде, я помахал им рукой
и направился к дому.
Вильма сидела на качалке рядом с Бекки, дружелюбно улыбаясь. Когда я
приблизился к веранде, она негромко произнесла:
- Хорошо, что ты пришел, Майлз.
- Привет, Вильма, рад тебя видеть. - Я сел лицом к девушкам на широкие
перила веранды, упершись спиной в столбик.
Вильма вопросительно взглянула на меня, потом показала глазами на
своего дядю, который снова начал возиться на газоне:
- Ну? И что?
Я тоже посмотрел на Айру, потом перевел взгляд на Вильму:
- Это он, Вильма. Твой дядя, и никто иной.
Она только кивнула, будто ожидая именно такого ответа.
- Нет, это не он, - произнесла Вильма спокойно, не споря, а просто
констатируя факт.
- Ладно, - сказал я, плотнее прижимаясь к столбику, - давай разберемся.
В конце концов, тебя не обманешь: вы живете вместе столько лет. Почему ты
думаешь, что он не дядя Айра? В чем отличия?
На мгновение ее голос сорвался, в нем сквозило отчаяние:
- Я знаю - это не он. - Она успокоилась и слегка наклонилась в мою
сторону. - Майлз, никаких отличий не видно. Я надеялась, что ты что-нибудь
обнаружишь, когда Бекки сказала, что ты тут, вдруг ты заметишь
какую-нибудь мелочь. Но ясно, что тебе это не удастся, потому что никакой
разницы нет. Посмотри-ка на него.
Мы снова взглянули в сторону газона, где дядя Айра неторопливо ковырял
ногой какой-то сорняк.
- Малейшее движение, все-все, как у дядюшки. - Сейчас ее круглощекое
лицо было взволнованно. Она уставилась на меня напряженным взглядом. - Я
ждала сегодняшнего дня, - прошептала она. - Ждала, когда он сходит в
парикмахерскую. Сегодня он там был. - Она нагнулась ко мне, глаза у нее
расширились, шепот стал похожим на свист. - У него на шее сзади небольшой
шрам, которого не видно, когда волосы отрастают. Но когда шея выбрита,
шрам заметен. Так вот, сегодня - я ждала этого - он побывал в
парикмахерской.
Я приподнялся, охваченный внезапным волнением.
- И шрам исчез? Ты хочешь сказать...
- Нет! - чуть ли не с возмущением выкрикнула она. - Он там, шрам, точно
такой, как у дяди Айры!
Я помолчал. Рассматривая носки своих туфель, я не отваживался взглянуть
на Бекки и в то же время не мог поднять глаз на бедняжку Вильму. Наконец,
я поднял голову и сказал, глядя ей прямо в глаза:
- Тогда, Вильма, это все-таки дядя Айра. Разве ты не видишь? Что бы ты
ни ощущала, он...
Вильма только мотнула головой и твердо сказала:
- Нет.
На мгновение я растерянно смолк, я не знал, что говорить дальше.
- Где тетя Алида?
- Все в порядке, она наверху. Главное, чтобы... этот не услышал.
Я закусил губу, пытаясь собраться с мыслями.
- А как его привычки? - спросил я. - Может, что-то неестественное?
- Все как у дяди Айры. Точь-в-точь.
Конечно, это было неприлично, но я не смог сдержаться:
- Так в чем же разница? Если ничего нет, откуда ты знаешь... - я сразу
овладел собой и попробовал быть логичным. - А как насчет воспоминаний,
Вильма? Должны быть мелочи, о которых знали только ты и дядя Айра.
Отталкиваясь ногой от пола, она стала слегка раскачиваться, бросая
взгляды на дядю Айру, который присматривался к одному из деревьев, будто
размышляя, подрезать его или нет.
- Я и это проверила, - наконец произнесла она. - Разговаривала с ним о
моем детстве. - Она вздохнула, заранее уверенная, что все ее попытки
убедить меня окажутся напрасными. - Как-то раз, много лет назад, он повел
меня в магазин. Там на прилавке стояла маленькая дверь в миниатюрной раме,
кажется, это была реклама нового замка. Дверь была на крошечных петельках,
с настоящей ручкой, даже с маленьким медным молоточком. Конечно, я
захотела иметь эту дверь и подняла крик, когда мне отказали. Он помнит все
подробности. Что говорила я, что говорил продавец, что он сам говорил.
Даже название магазина, а его уже много лет как нет. Он помнит даже то,
что я сама забыла - например, тучку, которую мы видели как-то в
воскресенье после утреннего киносеанса. Эта тучка напоминала кролика. О,
он помнит все. Как и положено дяде Айре.
Я терапевт, а не психиатр, и сейчас понимал, что это вне моей
компетенции. Некоторое время я сидел, всматриваясь в свои сцепленные
пальцы и прислушиваясь к легкому скрипу качалки. Потом сделал еще одну
попытку, стараясь говорить как можно спокойнее и убедительнее:
- Слушай, Вильма, я на твоей стороне; это моя забота, когда люди в
беде. Ты знаешь не хуже меня, что случилось плохое. И ты нуждаешься в
помощи, а я хочу найти способ ее оказать. Теперь слушай меня. Я не прошу
тебя сразу согласиться с тем, что все это ошибка, что в конце концов это
твой дядя Айра, а с тобой что-то произошло. Я не требую, чтобы ты
перестала эмоционально ощущать, что это не твой дядя. Но я хочу, чтобы ты
восприняла разумом, что он дядюшка, что бы ты там ни испытывала, и что
беда скрыта в тебе самой. Абсолютно невозможно, чтобы два человека были
совершенно одинаковы, что бы там ни писали в книжках и ни показывали в
кино. Даже однояйцевых близнецов всегда могут различить близкие им люди.
Никто не смог бы разыграть роль твоего дядюшки Айры так, чтобы через
минуту ты, Бекки и даже я не заметили бы миллиона мелких отличий. Пойми
это, Вильма, подумай об этом и хорошенько усвой, и ты увидишь, что беда
внутри тебя самой.
Закончив свою речь, я замер в ожидании ответа. Ритмично отталкиваясь
ногой от пола, Вильма на минуту задумалась над тем, что я только что
сказал. Потом - глаза ее отрешенно смотрели куда-то вдоль веранды - она
сжала губы и медленно покачала головой.
- Слушай, Вильма, - я резко подался вперед, бросая слова и не отпуская
ее взгляда, - твоя тетя Алида должна знать! Разве ты не понимаешь?
Кого-кого, а ее не обманешь! Она-то что говорит? С ней ты разговаривала?
Вильма снова покачала головой и отвела взгляд куда-то в сторону.
- Почему нет?
Она медленно повернулась ко мне, на мгновение ее глаза пристально
уставились в мои, но вдруг по ее полному, искривленному лицу побежали
слезы:
- Потому что... Майлз... это тоже не тетя Алида! - она остановила на
мне взгляд, полный невыразимого ужаса, потом добавила шепотом, больше
похожим на крик: - О, Боже мой, Майлз, неужели я схожу с ума? Скажи мне,
Майлз, не жалей меня, я должна знать!
Бекки с перекошенным от жалости лицом держала руку Вильмы, сжимая ее в
своих ладонях.
Я изобразил улыбку, будто и в самом деле имел представление о том, что
говорю:
- Нет, Вильма, нет, - я коснулся ее руки, вцепившейся в качалку. - Даже
в наше время, Вильма, не так легко потерять разум, как кажется.
Стараясь говорить спокойно, Бекки произнесла:
- Я всегда слышала, что если считаешь, что сходишь с ума, то на самом
деле наоборот.
- Бекки близка к истине, - кивнул я, хотя прекрасно знал, что это ложь.
- Но, Вильма, для того, чтобы обратиться к психиатру, вовсе не обязательно
впасть в безумие. Обратись. В этом нет ничего предосудительного, а многим
помогает...
- Ты не понимаешь, - она снова смотрела на дядю Айру, и голос ее теперь
звучал глухо и отчужденно. Потом, с благодарностью пожав руку Бекки, она
твердо и спокойно обратилась ко мне:
- Майлз, он выглядит, разговаривает, совершает поступки, помнит все
точь-в-точь как Айра. Внешне. Но внутренне он другой. В его поведении
есть... - она запнулась, подыскивая слово, - какая-то эмоциональная
недостаточность, если можно так сказать. Он помнит прошлое - в мелочах, он
может улыбнуться и сказать: "Ты была такой резвой девчонкой, Вильма, и
умненькой к тому же" - точно так, как делал дядя Айра. И все-таки чего-то
не хватает; а в последнее время это касается и тети Алиды. - Вильма
замолчала, всматриваясь куда-то сквозь меня, с напряженным лицом, вся
поглощенная своими мыслями, потом продолжала: - Дядя Айра мне вместо отца
с самого детства, и когда он разговаривал о моих детских годах, Майлз, у
него в глазах всегда был какой-то особенный блеск, который означал, что он
помнит те чудесные дни. Майлз, этот блеск где-то в глубине его глаз, он
исчез. Этот дядя Айра, или кто он там есть, я чувствую, - нет, знаю
наверняка, разговаривает по привычке, по инерции. Он держит в голове все
события и факты из памяти дяди Айры, до самой последней мелочи. Но не
эмоции. Никаких эмоций - только их подобие. Все есть - слова, жесты,
интонации - все, кроме чувств. - Ее голос внезапно приобрел твердость и
уверенность. - Майлз, что бы там ни было, возможно это или нет, - это не
мой дядя Айра.
Разговаривать больше было не о чем, и Вильма понимала это не хуже меня.
Она встала, улыбнулась и сказала:
- Давай оставим это, а то, - она кивнула в сторону газона, - он начнет
догадываться.
Я все еще не понимал.
- Догадываться? О чем?
- Догадываться, - терпеливо пояснила она, - не подозреваю ли я чего-то.
- Она протянула мне руку. - Ты все-таки помог мне, Майлз, и я не хочу,
чтобы ты волновался за меня. - Она обернулась к Бекки. - И ты тоже, -
Вильма улыбнулась. - Я твердый орешек, и вы это знаете. Со мной все будет
в порядке. Но если ты хочешь, чтобы я побывала у твоего психиатра, Майлз,
я согласна.
Я кивнул, добавил, что договорюсь насчет нее с доктором Манфредом
Кауфманом из Вэлли-Спрингс, лучшим специалистом, которого я знаю, и
позвоню ей утром. Я продолжал нести какую-то чушь о том, что не надо
волноваться и прочее, но Вильма мягко усмехнулась и положила руку мне на
плечо, будто прощая мне какую-то вину. Потом она поблагодарила Бекки,
сказала, что хочет лечь спать немного раньше, а я предложил Бекки отвезти
ее домой.
Направляясь к машине, мы остановились возле дяди Айры, и я сказал:
- Спокойной ночи, мистер Ленц.
- Спокойной ночи, Майлз, заходи еще. - Он улыбнулся Бекки и добавил,
обращаясь все еще ко мне: - Хорошо снова иметь Бекки рядом, правда? - он
разве что не подмигнул.
- Еще бы, - я ухмыльнулся, а Бекки пробормотала "спокойной ночи" и
поспешила к машине.
Сев за руль, я осведомился у Бекки, не желает ли она где-нибудь
отужинать или что-нибудь в этом роде, но не удивился, когда она
отказалась.
Бекки жила всего за три квартала от меня, в большом старомодном доме,
где родился еще ее отец. Когда мы подъехали, Бекки спросила:
- Майлз, как ты думаешь - с ней все будет в порядке?
Я задумался, пожал плечами:
- Не знаю. Я врач согласно диплому, но не психиатр и не знаю, что с
Вильмой. Я могу пользоваться лексиконом психиатров, но это не мой хлеб, а
Мэнни Кауфмана.
- По-твоему, он ей поможет?
Откровенность тоже имеет свои пределы, и я ответил:
- Да. Если кто-то и может ей помочь, то это Мэнни. Я уверен, он ей
поможет. - На самом деле я вовсе не был в этом уверен.
У двери дома, неожиданно даже для себя, я произнес:
- Завтра вечером?
Бекки рассеянно кивнула, все еще думая о Вильме, и ответила:
- Да. Часов в восемь?
- Прекрасно. Я заеду за тобой.
Можно было подумать, будто мы уже много месяцев вместе, хотя на самом
деле мы просто продолжили с той точки, где остановились несколько лет
назад. Возвращаясь к машине, я испытывал спокойствие и удовлетворение,
каких уже давно не ощущал.
Наверное, это выглядит бессердечно, ведь мне следовало бы волноваться
за Вильму и так оно и было где-то в глубине сознания. Но врач привыкает -
потому что иначе нельзя - не слишком переживать за своих больных, если
такое волнение не приносит пользы. Этому не учат в медицинском колледже,
но это не менее важно, чем умение владеть стетоскопом. Нужно, чтобы ты был
способен сразу от только что умершего больного идти в свой кабинет и с
должной дотошностью доставать пылинку из глаза очередного посетителя. А
если ты этого не можешь, лучше расстаться с медициной.
Я пообедал у Элмана, пристроившись у стойки, и заметил, что ресторан
почти пуст; меня это удивило. Потом я поехал домой, натянул пижаму и
улегся с детективом в руках, искренне надеясь, что телефон не будет
звонить.
На следующее утро, когда я пришел на работу, в приемной меня ждала
пациентка - тихая маленькая женщина лет за сорок. Она села в кожаное
кресло перед моим столом, сложив на коленях руки, в которых держала
кошелек, и сообщила о своей полной уверенности в том, что ее муж - совсем
не ее муж. Она спокойно рассказала, что он выглядит, ведет себя и
разговаривает точь-в-точь так, как это всегда делал ее муж, а они женаты
восемнадцать лет, однако это не он. Это была история Вильмы один к одному,
за исключением мелких деталей, и, когда она ушла, я позвонил Мэнни
Кауфману и договорился насчет двух больных.
Короче говоря, к следующему вторнику, когда должно было состояться
собрание медицинской ассоциации округа, я направил к Мэнни еще пятерых.