Наверное поэтому Мэнни встал и некоторое время посматривал на нас
сверху. Потом мягко заговорил:
- Хочешь доказательств? Ты их получишь, Майлз. Поезжай к дому Бекки, и
в спокойном состоянии не увидишь никакого тела в подвале - это я тебе
гарантирую. Было только одно тело, в подвале Джека, и с него все и
началось. Нужны еще доказательства? Вот, пожалуйста. Это безумие исчезнет
в Санта-Мире, как это было и в Маттуне, и в Европе, и везде. Те люди,
которые приходили к тебе - Вильма Ленц и другие, - явятся снова; по
крайней мере, некоторые из них. Остальные будут избегать тебя, хотя бы из
чувства стыда. Но если ты разыщешь их, они тебе скажут то же, что и
другие: что мания исчезла, что они просто не понимают, как и почему она
постигла их. Вот тут и наступит конец: новых случаев не будет. Это я тебе
тоже гарантирую.
Потом Мэнни улыбнулся, посмотрел на небо, которое уже стало голубым и
чистым, и произнес:
- Я не против позавтракать.
Джек и я улыбнулись в ответ.
- Я тоже, - сказал я. - Поехали ко мне, посмотрим, что там девушки
приготовили.
Джек прошелся по своему дому, выключая свет и запирая двери. Он вышел с
коричневой картонной папкой, которая состояла из секций в виде гармошки и
была плотно заполнена какими-то бумагами.
- Мой кабинет, - показал он на папку. - Незаконченная работа, заметки,
справки, всякий мусор. Очень ценная вещь, я всегда ее держу при себе.
Мы поехали вниз, в город. У дома Бекки я остановил машину и вышел, не
выключая двигателя. Было еще очень рано, улица выглядела удивительно
чистой в свете нового дня, вокруг не было ни души. Я смело приблизился к
дому по траве, которая заглушала шаги. Возле выбитого окна подвала я
постоял, присматриваясь к соседним окнам: нигде ничего подозрительного. Я
быстро нагнулся, проскользнул в окно и пошел на цыпочках по цементному
полу. Сейчас в подвале было светло и очень тихо, и я был спокоен, хотя и
боялся, что меня могут застать здесь и спросить, что мне нужно.
Двери стенного шкафа были полуоткрыты, как я их оставил. Теперь я
распахнул их настежь и бросил взгляд на нижнюю полку. Свет из ближнего
окна залил ее полностью; полка была пуста. Я раскрыл все двери
многочисленных отделений шкафа и не нашел ничего необычного: только
консервы, инструменты, пустые банки, старые газеты. На пустой полке
насыпалась масса какого-то серого пуха. Присев рядом с ней, я только пожал
плечами: то была просто пыль с грязью, которая накапливается в подвалах и
которую мои извращенные истерией ощущения превратили в тело.
Я больше не хотел оставаться в подвале ни минуты, поэтому закрыл шкаф и
выбрался через окно на газон. Что подумает отец Бекки об этом выбитом
стекле, когда увидит, я не знал, но давать объяснения не собирался.
В машине, трогаясь с места, я повернулся к Мэнни со слегка дурацкой
ухмылкой:
- Ты был прав, - сказал я, посматривая на Джека, и пожал плечами.
Человек - это такое животное, которое не может жить только одним
каким-то ощущением, будь то страх, счастье, горе или удовлетворение.
Странно, но после этой тревожной ночи мы испытывали неподдельное
наслаждение от завтрака. Помогло солнце: желтовато-теплое, оно струилось
сквозь раскрытые окна и двери, обещая утреннюю радость. Теодора уже сидела
на кухне. Они с Бекки пили кофе. Завидев нас, Теодора встала. Джек
бросился к ней, и они долго стояли обнявшись. Джек исступленно целовал
жену. Потом от отступил на шаг, чтобы присмотреться к ней. Она еще
выглядела усталой, под глазами были круги, но выражение ее лица было
теперь спокойным, и она улыбалась нам с Мэнни через плечо Джека.
А потом, словно по сигналу, все мы сразу начали весело болтать,
смеяться, шутить; женщины принялись зажигать газ, вынимать кастрюли и
сковородки, рыскать по буфетам и холодильнику. Тем временем мы втроем
уселись за кухонный стол. Бекки разлила кофе. Будто сговорившись, мы не
вспоминали о прошлой ночи - по крайней мере, серьезно, - или о том, что
только что делали Джек, Мэнни и я, а женщины ничего не спрашивали: они
чувствовали по нашему поведению, что все в порядке.
Вскоре на плите зашипела колбаса, Теодора переворачивала ее вилкой, а
Бекки стала взбивать яйца в чаше; послышался приятный ритмичный стук
металлической ложки о фарфор. Теодора весело сказала:
- Я все обдумала и теперь знаю, куда пристроить двойника Джека. Один из
них пускай бродит по дому, как всегда, не слыша ни одного моего слова, и
пусть у него идет этот самый процесс творческого мышления. А другой, может
быть, иногда найдет время поговорить со мной, а то и поможет помыть
посуду.
Джек улыбнулся с радостью и облегчением, видя ее такой.
- А что, стоит попробовать. Иногда мне кажется, что любая перемена во
мне к лучшему. Может быть, новый и вправду будет знать, как писать, и не
станет биться головой о стену в напрасных усилиях.
Бекки кивнула:
- М-да, тут масса преимуществ. Было бы здорово, если бы одну меня тайно
несли по улицам в ночной рубашке, а другая спокойно спала бы в своей
постели, отвечая всем требованиям благопристойности.
Шутя мы обсосали эту идею со всех сторон. Мэнни пожелал, чтобы один
доктор Кауфман выслушивал своих пациентов, а другой тем временем играл в
гольф. Я сказал, что приспособил бы двойника Майлза Беннелла отсыпаться за
двоих.
Блюда были замечательными на вкус, и мы ели и болтали, шутили как
только могли. Вообще мы были немного чересчур веселы, даже возбуждены;
очевидно, это было реакцией на то, что произошло. Наконец, Мэнни вытер рот
салфеткой, посмотрел на часы и поднялся. Пока он доедет домой, объяснил
он, побреется, переоденется и появится у себя в кабинете, его уже будет
ждать первый пациент. Он попрощался, пригрозив мне, что пришлет громадный
счет по двойной таксе, и ушел. Я проводил его к выходу, и мы снова сели за
стол и принялись за вторую или третью чашку кофе.
После завтрака я закурил, удобно уселся в кресле и кратко рассказал
женщинам, что произошло, что мы нашли - вернее, не нашли - в обоих
подвалах и что нам рассказал Мэнни на дороге перед домом Джека.
Произошло именно то, чего я ожидал. Теодора только покачала головой,
упрямо поджав губы. Она не могла поверить, что то, что она видела, было не
в действительности, а лишь в ее воображении. Бекки ничего не сказала, но я
понял, что она, согласившись с объяснением Мэнни, испытывает облегчение,
думая о своем отце. Бекки выглядела привлекательно, сидя за столом рядом
со мной - такая свежая, оживленная и хорошенькая, и мне было очень приятно
видеть ее в моей рубашке с расстегнутым воротником.
Джек встал, прошел в гостиную и вернулся со своей папкой, которую
забрал из дому. Он сел и заговорил с улыбкой, перебирая бумаги:
- Я как белка - собираю разные вещи, не имея понятия, к чему они. Вот
вам, например, - он полез в одну из секций папки и вытащил большую охапку
вырезок, - газетные сообщения на некоторые темы. - Я достал их после
разговора с Мэнни.
Отодвинув стоящие перед ним тарелки, он положил на стол сотни вырезок,
некоторые уже пожелтевшие от времени, другие новенькие, большинство из них
были небольшие, но попадались и обширные. Выбрав наудачу несколько, он
посмотрел на заголовки, а потом передал их мне.
Я держал их так, чтобы Бекки тоже могла прочитать. Один заголовок
извещал: "ЛЯГУШКИ ПАДАЮТ НА АЛАБАМУ". Это была небольшая, в несколько
строк, заметка: "ЭДЖВИЛЛ, АЛАБАМА. У всех рыбаков в этом городке с
четырьмя тысячами жителей вчера утром был немалый улов, если бы его можно
было хоть как-то использовать. Ночью ливень маленьких лягушек неизвестного
происхождения..." Заметка - я пробежал ее глазами - рассказывала далее,
что на город ночью пролился дождь из маленьких лягушек, которые стучали о
крыши и окна, словно град, в течение нескольких минут. Сообщение было
выдержано в мягких юмористических тонах, никакого объяснения этому явлению
не давалось.
Я посмотрел на Джека, и тот улыбнулся.
- Бессмыслица, правда? - спросил он. - Особенно если учесть, что
лягушкам неоткуда было взяться.
Он достал другую вырезку и протянул мне.
У этой был заголовок: "ЧЕЛОВЕК СГОРЕЛ НАСМЕРТЬ, ОДЕЖДА НЕ ПОСТРАДАЛА",
и сообщала она о том, что на ферме в Айдахо нашли человека, который сгорел
дотла. Но на одежде, которая была на нем, не было никаких подпалин, и
нигде в доме не обнаружили следов огня и даже копоти. Окружной следователь
будто бы заявил, что необходима температура не ниже тысячи ста градусов,
чтобы так сжечь человека. Вот и вся заметка.
Я с кривой усмешкой взглянул на Джека, не понимая, к чему это все.
Теодора смотрела на него поверх чашки с кофе, хитро прищурившись, с видом
влюбленного презрения, которое проявляют жены к чудачествам своих мужей.
Джек улыбнулся нам.
- У меня целых две дюжины таких заметок - люди сгорели насмерть, а
одежда целая. Вы когда-нибудь читали такую чепуху? А вот нечто другое.
Карандашом на полях было написано "из "Нью-Йорк пост", а заголовок был
такой: "СКОРАЯ ПОМОГЛА ВОВРЕМЯ". Вот что там было написано: "Ричмонд,
Калифорния, 7 апреля ("Ассошиэйтед пресс"). "Поспешите на угол Сан-Пабло и
Макдональд-авеню", сказал голос по телефону. "Курьерский поезд на Санта-Фе
только что наскочил на грузовик, и человек тяжело ранен". Полиция
направила патрульную машину и скорую помощь по этому адресу. Там ничего не
произошло. Состав еще не прибыл к месту события. Однако поезд сделал это в
тот момент, когда полиция уже уезжала, и как раз тогда, когда фургон,
которым управлял Рандольф Брюс, 44 лет, находился на переезде. Брюс очень
тяжело ранен. У него кровоизлияние в мозг и раздавлена грудь".
Я отложил вырезку.
- К чему это ты, Джек?
- Да вот, - он неторопливо встал, - есть еще сотни две не менее
удивительных случаев, которые я насобирал всего за несколько лет; можно
найти еще тысячи. - Он начал мерить кухню медленными шагами. - По-моему,
они подтверждают по крайней мере то, что удивительное происходит,
_действительно_ происходит время от времени всюду, во всем мире. Вещи,
просто не укладывающиеся в рамки той суммы знаний, которую человечество
постепенно приобрело на протяжении тысячелетий. Вещи, прямо
противоположные тому, что мы считаем истиной. Нечто падает вверх, а не
вниз.
Протянув руку к хлебнице, Джек взял пальцем крошку хлеба и поднес ко
рту.
- Вот к чему я веду, Майлз. Нужно ли всегда их строго отметать? Или
смеяться над ними? Или просто не замечать? Потому что всегда получается
именно так. - Он снова начал расхаживать взад-вперед по большой старой
кухне. - Вполне естественно, что мы ничего не допустим в пределы нашего
официального знания, пока оно не будет повсеместно признано. Тем не менее,
наука претендует на объективность. - Он остановился, повернувшись к столу.
- Претендует на то, что она рассматривает все явления нелицеприятно и без
предрассудков. Но, ясное дело, ничего подобного она не делает. Вот такие
явления, - он кивнул на кучу вырезок на столе, - наука отбрасывает с
рефлекторным презрением. А это формирует мышление у нас, у массы. Что
такое все подобные явления, говорят ученые? Всего лишь оптический обман,
или самовнушение, или истерия, или массовый гипноз, а когда не могут
объяснить, называют простым стечением обстоятельств. Что угодно, кроме
того, что такие вещи действительно происходят. О, нет, - Джек
саркастически покачал головой, - вы не имеете права и на миг допустить,
будто что-то, чего мы не понимаем, может иметь место.
Как и большинство женщин, даже самых умных, Теодора немедленно встала
на сторону того, что проповедовал ее муж, и добавила от себя:
- И как только человечество познает что-то новое - не знаю.
- Это требует много времени, - согласился Джек. - Сотни лет, чтобы
признать факт, что Земля круглая. Целый век сопротивлялись истине, что она
вращается вокруг Солнца. Мы не любим сталкиваться с новыми фактами, потому
что они вынуждают пересматривать укоренившиеся представления, а это так
неудобно.
Джек усмехнулся и снова присел к столу.
- Но продолжим наш разговор. Возьмите любой из этих материалов. - Он
схватил вырезку. - Например, публикацию из "Нью-Йорк пост". Это ведь не
фантастика. "Нью-Йорк пост" - серьезная газета, и заметку действительно
напечатали там несколько лет назад, как, несомненно, и во многих других
газетах страны. Тысячи людей читали ее, и я в том числе. Но разве
кто-нибудь поразился настолько, чтобы потребовать пересмотра наших знаний
в свете этого небольшого случая? Ну, скажем, я? Нет, мы удивились,
заинтересовались на миг, а потом просто выбросили из головы. А теперь, как
все прочие незначительные события, которые не совсем вяжутся с тем, что мы
полагаем, будто знаем, этот случай напрочь забыт всеми, кроме нескольких
собирателей курьезов вроде меня.
- Может, так и надо, - спокойно возразил я. - Посмотрите на это.
Пока Джек говорил, я лениво перебирал вырезки, и теперь подтолкнул одну
из них к нему. Это была небольшая заметка из нашей городской газеты, не
слишком содержательная. Некий Л.Бернард Бадлонг, профессор биологии из
городского колледжа, как утверждалось, опроверг комментарий, который ему
приписывали в предыдущем номере газеты, относительно неких "таинственных
предметов", найденных на ферме близ Санта-Миры. Они были охарактеризованы
как большие коробочки какого-то растения, и теперь Бадлонг отрицал, будто
заявил, что они "происходят из космического пространства". Редакция
"Трибюн" завершила заметку растерянным "извините, профессор". Газета была
от 9 мая.
- А об этом что ты скажешь, Джек? - вкрадчиво спросил я. - Вот судьба
одного из твоих сообщений: небольшая утка похоронена в следующем номере
газеты. Это вызывает сомнение, - я показал на кучу вырезок, - в
достоверности остальных, не так ли?
- Конечно, - ответил Джек. - Это опровержение тоже входит в коллекцию.
Именно поэтому я его не выбросил. - Он потрогал кипу вырезок на столе. -
Майлз, большинство из этих сообщений действительно _ложь_. Попадаются и
розыгрыши. А из остального почти все - искажения, преувеличения, обман
зрения или ошибочные суждения; у меня хватает здравого смысла признать
это. Но, черт побери, Майлз, - не все же эти факты - прошлые, настоящие и
будущие - чушь! Нельзя отмести их все раз и навсегда!
Некоторое время он смотрел на меня, потом улыбнулся.
- Так что, Мэнни прав? И то, что произошло этой ночью, тоже нужно
отбросить? - Джек пожал плечами. - Очевидно. Мэнни вполне логичен, как
всегда. И он объяснил происшедшее _почти удовлетворительно_; скажем, на
девяносто девять процентов. - Он посмотрел на нас, потом тихо произнес: -
Но у меня еще остается крохотный процент сомнения.
Я смотрел на Джека и ощущал неприятное холодное покалывание в спине от
простой мысли, которая сейчас промелькнула у меня.
- Отпечатки, - пробормотал я, и Джек сразу помрачнел. - Отпечатки
пальцев! - воскликнул я. - Мэнни считает, что это обычное тело. С каких
это пор обычные тела не имеют отпечатков пальцев!
Теодора изо всех сил вцепилась руками в край стола и, резко встав,
пронзительно закричала:
- Я не могу _вернуться_ туда, Джек! _Ноги моей больше не будет в этом
доме_! - Ее голос, когда Джек поднялся на ноги, сорвался почти на визг. -
Я _знаю_, что видела: оно превращалось в тебя, Джек, _на самом деле_!
Когда он обнял ее, по ее щекам потекли слезы, а в глазах снова стоял
нескрываемый ужас.
Вскоре ко мне вернулось самообладание.
- Тогда не возвращайтесь, - сказал я Теодоре. - Оставайтесь здесь. -
Они оба повернулись ко мне, и я добавил: - Так нужно для вас обоих. У меня
просторный дом, выбирайте комнату и живите. Ты, Джек, забери машинку и
работай. Я буду рад. Мне скучно одному, я нуждаюсь в обществе.
Некоторое время Джек всматривался в мое лицо:
- Ты уверен?
- Абсолютно.
Он посмотрел на Теодору, она кивнула с молчаливой мольбой. Тогда он
ответил:
- Ладно, может быть, так лучше; останемся на пару дней. Спасибо, Майлз,
большое спасибо.
- Ты тоже, Бекки, - сказал, я. - И тебе нужно остаться здесь - хотя бы
на некоторое время. - Что-то заставило меня добавить: - С Теодорой и
Джеком.
Бекки, немного бледная от переживаний, ответила улыбкой на мои
последние слова.
- С Теодорой и Джеком, - повторила она. - А ты где будешь?
Я покраснел, но через силу усмехнулся:
- Тоже здесь. Но ты не обращай на меня внимания.
Теодора выглянула из-за плеча Джека и сказала почти весело:
- Может выйти неплохо, Бекки. А я буду вам за компаньонку.
У Бекки в глазах запрыгали чертики:
- Ну да. Этакая вечеринка примерно на неделю. - Тут она снова
помрачнела. - Я вспомнила, что нужно позвонить папе, вот и все, -
объяснила она мне.
- Позвони, - согласился я. - И скажи ему правду. Что у Теодоры сильное
нервное расстройство, она должна остаться тут и ты ей нужна. Этого
достаточно. - Я усмехнулся. - Хотя, можешь добавить, что у меня какие-то
греховные планы, которым ты просто не в состоянии сопротивляться. - Я
посмотрел на часы: - Мне пора на работу, друзья; берлога в вашем
распоряжении. - И пошел наверх переодеваться.
Я был больше раздражен, чем напуган, когда брился в ванной. Частичкой
разума я испытывал страх перед фактом, который мы только что вспомнили:
что тело в подвале Джека, невероятно, немыслимо и неопровержимо, не имело
отпечатков пальцев. Мы об этом совсем забыли, а именно этот факт никак не
укладывался в объяснения Мэнни. Но больше всего я ощущал досаду: я не
_хотел_, чтобы Бекки Дрисколл жила в моем доме, где я буду ее видеть
гораздо чаще, чем обычно на протяжении недели. Слишком уж она была
привлекательна, мила и красива, так что опасность была вполне очевидной.
Я разговариваю сам с собой, когда бреюсь.
- Ты, сукин сын, - сказал я своему отражению в зеркале. - Жениться ты
мастак, только не способен жить в браке, вот в чем дело. Ты слабый.
Эмоционально неустойчивый. Неуверенный в себе. Никчемный сопляк,
непригодный к взрослой ответственности. - Я усмехнулся и попробовал
добавить еще что-нибудь. - Ты, несомненно, шарлатан с донжуанскими
наклонностями. Псевдо... - тут я замолчал и добрился с неприятным
чувством, что, как это ни смешно, я, потерпев поражение с одной женщиной,
чересчур заинтересовался другой и что, в целях благополучия нас обоих, ей
следует быть где угодно, но только не под моей крышей.
Джек поехал со мной в центр, чтобы поговорить с Ником Гриветтом, шефом
городской полиции, мы оба были с ним хорошо знакомы. В конце концов, Джек
нашел труп, и тот исчез. Он был обязан сообщить об этом. Но по дороге мы
решили, что он расскажет только о голых фактах и ничего более. Мы не
смогли бы объяснить, почему он не поставил власти в известность
своевременно, поэтому решили немного изменить последовательность событий и
сказать, что он нашел тело в ночь на сегодня, а не вчера утром; в конце
концов, так вполне могло быть.
Даже в таком случае возникал вопрос, почему он не позвонил в полицию
ночью? Мы решили, что Джек объяснит это истеричным состоянием жены,
необходимостью срочно показать ее врачу, то есть мне. У нее был такой
сильный шок, что они остались у меня, и Джек поехал домой, чтобы забрать
кое-какие вещички и заодно позвонить в полицию. Тогда он и обнаружил
исчезновение трупа. Мы считали, что Гриветт немного поругает его, но
больше ничего не сделает. Я посоветовал Джеку сыграть роль рассеянного
чудака: это никогда не удивляет, и Гриветт отнесет все на счет его
писательской непрактичности.
Джек кивнул, слегка усмехнувшись, и вновь его лицо стало серьезным.
- Как ты думаешь, об отпечатках пальцев тоже забыть?
Я пожал плечами и поморщился.
- Разумеется. Гриветт тебя загонит в тюрьму, если ты об этом
заикнешься.
Однако настроение у меня не улучшилось, когда я остановил свой "форд"
на боковой улочке вблизи здания, где находился мой кабинет. Меня не
оставляли, клубясь где-то в глубине сознания, беспокойство, сомнения и
страхи; да и сам вид Мейн-стрит, пока я шагал к дому, угнетал меня. Улица
выглядела грязной и жалкой в свете утреннего солнца, урны были переполнены
вчерашним мусором, уличный фонарь зиял разбитым стеклом, а магазин
неподалеку стоял закрытым. Окна магазина были забелены, и в одном из них
можно было прочитать грубо сделанную надпись: "Сдается внаем". Однако
указания, куда обращаться, не было, и мне пришло в голову, что совершенно
никого не волнует, снимет ли кто-нибудь помещение снова. Разбитая бутылка
из-под виски лежала возле самого подъезда, а медная дощечка с названиями
контор и учреждений выглядела грязно, неопрятно. Вдоль всей улицы,
насколько я мог видеть, не было заметно, чтобы кто-то мыл окна магазинов,
как это обычно делается каждое утро. Улица имела какой-то непривычно
заброшенный вид. Я смотрел на мир сквозь собственные страхи и заботы,
поэтому я сказал себе укоризненно: нельзя давать волю чувствам, когда
ставишь диагноз и лечишь больного.
На моем этаже меня ждала пациентка. Она пришла без записи, но до начала
приема еще было время, и я решил ее выслушать. Это была миссис Силли,
которая неделю назад сидела в этом самом кресле, рассказывая мне, что ее
муж вовсе не ее муж. Сейчас она расплывалась в улыбке, едва удерживаясь в
кресле от облегчения и удовольствия, и уверяла меня, что ее мания прошла.
Она посетила доктора Кауфмана, как я ей рекомендовал. Тот ей почти ничем
не помог, но прошлым вечером - удивительное дело - она "пришла в себя".
- Я сидела в гостиной и читала, - охотно рассказывала женщина,
несколько нервно сжимая кошелек, - как вдруг взглянула на Эла, который
смотрел бокс по телевизору. - Она покачала головой в счастливом изумлении.
- И сразу поняла, что это он. Действительно он, я имею в виду, мой муж,
Эл. Доктор Беннелл, - она посмотрела на меня через стол, - я просто не
понимаю, что со мной было на прошлой неделе, я слышала о других случаях,
похожих на мой. Одна женщина в нашем клубе говорила мне, что в городе
якобы много таких случаев. Доктор Кауфман объяснил мне, что когда слышишь
о таких вещах...
Когда она наконец рассказала мне, что сказал доктор Кауфман, что она
сама сказала - при этом я все время утвердительно кивал и улыбался, - я
выпроводил ее из кабинета. У меня осталось совсем немного времени, а она
никак не могла остановиться. Наверное, сидела и болтала бы весь день, если
бы я ей разрешил.
Медсестра зашла ко мне, когда миссис Силли еще рассказывала, и принесла
листок записи больных. Я просмотрел его, и - ясное дело - там была
записана мать школьницы, одна из троих, которые неделю назад посетили меня
в полном отчаянии. В половине четвертого, когда медсестра провела ее ко
мне, женщина, не успев сесть в кресло, начала со счастливой улыбкой
рассказывать мне то, что я ожидал услышать. С девочками все было в
порядке, и они еще больше влюбились в свою учительницу английского языка.
Учительница приняла их извинения и предложила сказать своим товарищам, что
это была просто шутка, обычный розыгрыш. Девочки так и сделали, и все им
поверили. Их товарищи, уверяла меня радостная мамаша, с восхищением
расхваливали мистификаторские способности девочек, и сейчас она, то есть
мать, совершенно не беспокоится. Доктор Кауфман объяснил ей, как легко
такая мания постигает людей, особенно девочек-подростков.
Как только счастливая мамаша ушла, я позвонил Вильме Ленц в магазин и
спросил ее, между прочим, как она себя чувствует в последнее время. Она
немного помолчала, а затем ответила:
- Я собиралась зайти к тебе по поводу... всего, что произошло.
Она не очень уверенно засмеялась, а потом добавила:
- Мэнни действительно помог мне, Майлз, как ты и обещал. Мания - или
что это было - прошла, и мне даже стыдно. Я не знаю, что произошло и как
тебе это объяснить, но...
Я прервал ее, сказав, что все понятно, и ей не следует беспокоиться или
о чем-то думать - нужно просто забыть обо всем, а я, возможно, еще заеду к
ней.
Вероятно, с минуту я сидел, не снимая руки с телефона, пытаясь
размышлять спокойно и рассудительно. Все, что Мэнни предсказывал, сбылось.
И если он не ошибался насчет всего остального - мне ужасно хотелось в это
поверить, - я мог выбросить страх из головы. Да и Бекки могла сегодня
вечером вернуться домой.
Почти сердито я спросил себя: не позволяю ли я одним лишь отсутствующим
отпечаткам пальцев этого тела у Джека в подвале питать мои страхи и не на
них ли одних опираются все мои вопросы. На миг я еще раз остро и четко
увидел эти смазанные отпечатки, ужасно и невероятно, но неопровержимо
гладкие, как щека новорожденного. Потом четкость воображения исчезла, и я
раздраженно сказал себе, что существует множество возможных и естественных
объяснений, если бы я только побеспокоился их поискать.
Я произнес это вслух:
- Мэнни прав. Мэнни объяснил... - Мэнни, Мэнни, Мэнни, вдруг подумал я.
Похоже, в последнее время я больше ни о чем не думал. Он растолковал нашу
галлюцинацию прошлой ночью, а уже сегодня каждый пациент, с которым я
разговаривал, вспоминал его имя с благодарным восхищением; он все
распутал, не теряя времени, да еще и в одиночку. Вдруг я припомнил того
Мэнни Кауфмана, которого знал всегда, и мне пришло в голову, что вообще-то
он был осторожнее, никогда не спешил делать окончательных выводов.
Внезапно, словно молния, у меня в мозгу промелькнула мысль: это не тот
Мэнни, которого я всегда знал, это совсем не Мэнни, он только выглядит,
говорит и ведет себя, как...
Я мотнул головой, прогоняя наваждение, затем укоризненно усмехнулся.
Именно это и было лишним доказательством его правоты, несмотря на
сверху. Потом мягко заговорил:
- Хочешь доказательств? Ты их получишь, Майлз. Поезжай к дому Бекки, и
в спокойном состоянии не увидишь никакого тела в подвале - это я тебе
гарантирую. Было только одно тело, в подвале Джека, и с него все и
началось. Нужны еще доказательства? Вот, пожалуйста. Это безумие исчезнет
в Санта-Мире, как это было и в Маттуне, и в Европе, и везде. Те люди,
которые приходили к тебе - Вильма Ленц и другие, - явятся снова; по
крайней мере, некоторые из них. Остальные будут избегать тебя, хотя бы из
чувства стыда. Но если ты разыщешь их, они тебе скажут то же, что и
другие: что мания исчезла, что они просто не понимают, как и почему она
постигла их. Вот тут и наступит конец: новых случаев не будет. Это я тебе
тоже гарантирую.
Потом Мэнни улыбнулся, посмотрел на небо, которое уже стало голубым и
чистым, и произнес:
- Я не против позавтракать.
Джек и я улыбнулись в ответ.
- Я тоже, - сказал я. - Поехали ко мне, посмотрим, что там девушки
приготовили.
Джек прошелся по своему дому, выключая свет и запирая двери. Он вышел с
коричневой картонной папкой, которая состояла из секций в виде гармошки и
была плотно заполнена какими-то бумагами.
- Мой кабинет, - показал он на папку. - Незаконченная работа, заметки,
справки, всякий мусор. Очень ценная вещь, я всегда ее держу при себе.
Мы поехали вниз, в город. У дома Бекки я остановил машину и вышел, не
выключая двигателя. Было еще очень рано, улица выглядела удивительно
чистой в свете нового дня, вокруг не было ни души. Я смело приблизился к
дому по траве, которая заглушала шаги. Возле выбитого окна подвала я
постоял, присматриваясь к соседним окнам: нигде ничего подозрительного. Я
быстро нагнулся, проскользнул в окно и пошел на цыпочках по цементному
полу. Сейчас в подвале было светло и очень тихо, и я был спокоен, хотя и
боялся, что меня могут застать здесь и спросить, что мне нужно.
Двери стенного шкафа были полуоткрыты, как я их оставил. Теперь я
распахнул их настежь и бросил взгляд на нижнюю полку. Свет из ближнего
окна залил ее полностью; полка была пуста. Я раскрыл все двери
многочисленных отделений шкафа и не нашел ничего необычного: только
консервы, инструменты, пустые банки, старые газеты. На пустой полке
насыпалась масса какого-то серого пуха. Присев рядом с ней, я только пожал
плечами: то была просто пыль с грязью, которая накапливается в подвалах и
которую мои извращенные истерией ощущения превратили в тело.
Я больше не хотел оставаться в подвале ни минуты, поэтому закрыл шкаф и
выбрался через окно на газон. Что подумает отец Бекки об этом выбитом
стекле, когда увидит, я не знал, но давать объяснения не собирался.
В машине, трогаясь с места, я повернулся к Мэнни со слегка дурацкой
ухмылкой:
- Ты был прав, - сказал я, посматривая на Джека, и пожал плечами.
Человек - это такое животное, которое не может жить только одним
каким-то ощущением, будь то страх, счастье, горе или удовлетворение.
Странно, но после этой тревожной ночи мы испытывали неподдельное
наслаждение от завтрака. Помогло солнце: желтовато-теплое, оно струилось
сквозь раскрытые окна и двери, обещая утреннюю радость. Теодора уже сидела
на кухне. Они с Бекки пили кофе. Завидев нас, Теодора встала. Джек
бросился к ней, и они долго стояли обнявшись. Джек исступленно целовал
жену. Потом от отступил на шаг, чтобы присмотреться к ней. Она еще
выглядела усталой, под глазами были круги, но выражение ее лица было
теперь спокойным, и она улыбалась нам с Мэнни через плечо Джека.
А потом, словно по сигналу, все мы сразу начали весело болтать,
смеяться, шутить; женщины принялись зажигать газ, вынимать кастрюли и
сковородки, рыскать по буфетам и холодильнику. Тем временем мы втроем
уселись за кухонный стол. Бекки разлила кофе. Будто сговорившись, мы не
вспоминали о прошлой ночи - по крайней мере, серьезно, - или о том, что
только что делали Джек, Мэнни и я, а женщины ничего не спрашивали: они
чувствовали по нашему поведению, что все в порядке.
Вскоре на плите зашипела колбаса, Теодора переворачивала ее вилкой, а
Бекки стала взбивать яйца в чаше; послышался приятный ритмичный стук
металлической ложки о фарфор. Теодора весело сказала:
- Я все обдумала и теперь знаю, куда пристроить двойника Джека. Один из
них пускай бродит по дому, как всегда, не слыша ни одного моего слова, и
пусть у него идет этот самый процесс творческого мышления. А другой, может
быть, иногда найдет время поговорить со мной, а то и поможет помыть
посуду.
Джек улыбнулся с радостью и облегчением, видя ее такой.
- А что, стоит попробовать. Иногда мне кажется, что любая перемена во
мне к лучшему. Может быть, новый и вправду будет знать, как писать, и не
станет биться головой о стену в напрасных усилиях.
Бекки кивнула:
- М-да, тут масса преимуществ. Было бы здорово, если бы одну меня тайно
несли по улицам в ночной рубашке, а другая спокойно спала бы в своей
постели, отвечая всем требованиям благопристойности.
Шутя мы обсосали эту идею со всех сторон. Мэнни пожелал, чтобы один
доктор Кауфман выслушивал своих пациентов, а другой тем временем играл в
гольф. Я сказал, что приспособил бы двойника Майлза Беннелла отсыпаться за
двоих.
Блюда были замечательными на вкус, и мы ели и болтали, шутили как
только могли. Вообще мы были немного чересчур веселы, даже возбуждены;
очевидно, это было реакцией на то, что произошло. Наконец, Мэнни вытер рот
салфеткой, посмотрел на часы и поднялся. Пока он доедет домой, объяснил
он, побреется, переоденется и появится у себя в кабинете, его уже будет
ждать первый пациент. Он попрощался, пригрозив мне, что пришлет громадный
счет по двойной таксе, и ушел. Я проводил его к выходу, и мы снова сели за
стол и принялись за вторую или третью чашку кофе.
После завтрака я закурил, удобно уселся в кресле и кратко рассказал
женщинам, что произошло, что мы нашли - вернее, не нашли - в обоих
подвалах и что нам рассказал Мэнни на дороге перед домом Джека.
Произошло именно то, чего я ожидал. Теодора только покачала головой,
упрямо поджав губы. Она не могла поверить, что то, что она видела, было не
в действительности, а лишь в ее воображении. Бекки ничего не сказала, но я
понял, что она, согласившись с объяснением Мэнни, испытывает облегчение,
думая о своем отце. Бекки выглядела привлекательно, сидя за столом рядом
со мной - такая свежая, оживленная и хорошенькая, и мне было очень приятно
видеть ее в моей рубашке с расстегнутым воротником.
Джек встал, прошел в гостиную и вернулся со своей папкой, которую
забрал из дому. Он сел и заговорил с улыбкой, перебирая бумаги:
- Я как белка - собираю разные вещи, не имея понятия, к чему они. Вот
вам, например, - он полез в одну из секций папки и вытащил большую охапку
вырезок, - газетные сообщения на некоторые темы. - Я достал их после
разговора с Мэнни.
Отодвинув стоящие перед ним тарелки, он положил на стол сотни вырезок,
некоторые уже пожелтевшие от времени, другие новенькие, большинство из них
были небольшие, но попадались и обширные. Выбрав наудачу несколько, он
посмотрел на заголовки, а потом передал их мне.
Я держал их так, чтобы Бекки тоже могла прочитать. Один заголовок
извещал: "ЛЯГУШКИ ПАДАЮТ НА АЛАБАМУ". Это была небольшая, в несколько
строк, заметка: "ЭДЖВИЛЛ, АЛАБАМА. У всех рыбаков в этом городке с
четырьмя тысячами жителей вчера утром был немалый улов, если бы его можно
было хоть как-то использовать. Ночью ливень маленьких лягушек неизвестного
происхождения..." Заметка - я пробежал ее глазами - рассказывала далее,
что на город ночью пролился дождь из маленьких лягушек, которые стучали о
крыши и окна, словно град, в течение нескольких минут. Сообщение было
выдержано в мягких юмористических тонах, никакого объяснения этому явлению
не давалось.
Я посмотрел на Джека, и тот улыбнулся.
- Бессмыслица, правда? - спросил он. - Особенно если учесть, что
лягушкам неоткуда было взяться.
Он достал другую вырезку и протянул мне.
У этой был заголовок: "ЧЕЛОВЕК СГОРЕЛ НАСМЕРТЬ, ОДЕЖДА НЕ ПОСТРАДАЛА",
и сообщала она о том, что на ферме в Айдахо нашли человека, который сгорел
дотла. Но на одежде, которая была на нем, не было никаких подпалин, и
нигде в доме не обнаружили следов огня и даже копоти. Окружной следователь
будто бы заявил, что необходима температура не ниже тысячи ста градусов,
чтобы так сжечь человека. Вот и вся заметка.
Я с кривой усмешкой взглянул на Джека, не понимая, к чему это все.
Теодора смотрела на него поверх чашки с кофе, хитро прищурившись, с видом
влюбленного презрения, которое проявляют жены к чудачествам своих мужей.
Джек улыбнулся нам.
- У меня целых две дюжины таких заметок - люди сгорели насмерть, а
одежда целая. Вы когда-нибудь читали такую чепуху? А вот нечто другое.
Карандашом на полях было написано "из "Нью-Йорк пост", а заголовок был
такой: "СКОРАЯ ПОМОГЛА ВОВРЕМЯ". Вот что там было написано: "Ричмонд,
Калифорния, 7 апреля ("Ассошиэйтед пресс"). "Поспешите на угол Сан-Пабло и
Макдональд-авеню", сказал голос по телефону. "Курьерский поезд на Санта-Фе
только что наскочил на грузовик, и человек тяжело ранен". Полиция
направила патрульную машину и скорую помощь по этому адресу. Там ничего не
произошло. Состав еще не прибыл к месту события. Однако поезд сделал это в
тот момент, когда полиция уже уезжала, и как раз тогда, когда фургон,
которым управлял Рандольф Брюс, 44 лет, находился на переезде. Брюс очень
тяжело ранен. У него кровоизлияние в мозг и раздавлена грудь".
Я отложил вырезку.
- К чему это ты, Джек?
- Да вот, - он неторопливо встал, - есть еще сотни две не менее
удивительных случаев, которые я насобирал всего за несколько лет; можно
найти еще тысячи. - Он начал мерить кухню медленными шагами. - По-моему,
они подтверждают по крайней мере то, что удивительное происходит,
_действительно_ происходит время от времени всюду, во всем мире. Вещи,
просто не укладывающиеся в рамки той суммы знаний, которую человечество
постепенно приобрело на протяжении тысячелетий. Вещи, прямо
противоположные тому, что мы считаем истиной. Нечто падает вверх, а не
вниз.
Протянув руку к хлебнице, Джек взял пальцем крошку хлеба и поднес ко
рту.
- Вот к чему я веду, Майлз. Нужно ли всегда их строго отметать? Или
смеяться над ними? Или просто не замечать? Потому что всегда получается
именно так. - Он снова начал расхаживать взад-вперед по большой старой
кухне. - Вполне естественно, что мы ничего не допустим в пределы нашего
официального знания, пока оно не будет повсеместно признано. Тем не менее,
наука претендует на объективность. - Он остановился, повернувшись к столу.
- Претендует на то, что она рассматривает все явления нелицеприятно и без
предрассудков. Но, ясное дело, ничего подобного она не делает. Вот такие
явления, - он кивнул на кучу вырезок на столе, - наука отбрасывает с
рефлекторным презрением. А это формирует мышление у нас, у массы. Что
такое все подобные явления, говорят ученые? Всего лишь оптический обман,
или самовнушение, или истерия, или массовый гипноз, а когда не могут
объяснить, называют простым стечением обстоятельств. Что угодно, кроме
того, что такие вещи действительно происходят. О, нет, - Джек
саркастически покачал головой, - вы не имеете права и на миг допустить,
будто что-то, чего мы не понимаем, может иметь место.
Как и большинство женщин, даже самых умных, Теодора немедленно встала
на сторону того, что проповедовал ее муж, и добавила от себя:
- И как только человечество познает что-то новое - не знаю.
- Это требует много времени, - согласился Джек. - Сотни лет, чтобы
признать факт, что Земля круглая. Целый век сопротивлялись истине, что она
вращается вокруг Солнца. Мы не любим сталкиваться с новыми фактами, потому
что они вынуждают пересматривать укоренившиеся представления, а это так
неудобно.
Джек усмехнулся и снова присел к столу.
- Но продолжим наш разговор. Возьмите любой из этих материалов. - Он
схватил вырезку. - Например, публикацию из "Нью-Йорк пост". Это ведь не
фантастика. "Нью-Йорк пост" - серьезная газета, и заметку действительно
напечатали там несколько лет назад, как, несомненно, и во многих других
газетах страны. Тысячи людей читали ее, и я в том числе. Но разве
кто-нибудь поразился настолько, чтобы потребовать пересмотра наших знаний
в свете этого небольшого случая? Ну, скажем, я? Нет, мы удивились,
заинтересовались на миг, а потом просто выбросили из головы. А теперь, как
все прочие незначительные события, которые не совсем вяжутся с тем, что мы
полагаем, будто знаем, этот случай напрочь забыт всеми, кроме нескольких
собирателей курьезов вроде меня.
- Может, так и надо, - спокойно возразил я. - Посмотрите на это.
Пока Джек говорил, я лениво перебирал вырезки, и теперь подтолкнул одну
из них к нему. Это была небольшая заметка из нашей городской газеты, не
слишком содержательная. Некий Л.Бернард Бадлонг, профессор биологии из
городского колледжа, как утверждалось, опроверг комментарий, который ему
приписывали в предыдущем номере газеты, относительно неких "таинственных
предметов", найденных на ферме близ Санта-Миры. Они были охарактеризованы
как большие коробочки какого-то растения, и теперь Бадлонг отрицал, будто
заявил, что они "происходят из космического пространства". Редакция
"Трибюн" завершила заметку растерянным "извините, профессор". Газета была
от 9 мая.
- А об этом что ты скажешь, Джек? - вкрадчиво спросил я. - Вот судьба
одного из твоих сообщений: небольшая утка похоронена в следующем номере
газеты. Это вызывает сомнение, - я показал на кучу вырезок, - в
достоверности остальных, не так ли?
- Конечно, - ответил Джек. - Это опровержение тоже входит в коллекцию.
Именно поэтому я его не выбросил. - Он потрогал кипу вырезок на столе. -
Майлз, большинство из этих сообщений действительно _ложь_. Попадаются и
розыгрыши. А из остального почти все - искажения, преувеличения, обман
зрения или ошибочные суждения; у меня хватает здравого смысла признать
это. Но, черт побери, Майлз, - не все же эти факты - прошлые, настоящие и
будущие - чушь! Нельзя отмести их все раз и навсегда!
Некоторое время он смотрел на меня, потом улыбнулся.
- Так что, Мэнни прав? И то, что произошло этой ночью, тоже нужно
отбросить? - Джек пожал плечами. - Очевидно. Мэнни вполне логичен, как
всегда. И он объяснил происшедшее _почти удовлетворительно_; скажем, на
девяносто девять процентов. - Он посмотрел на нас, потом тихо произнес: -
Но у меня еще остается крохотный процент сомнения.
Я смотрел на Джека и ощущал неприятное холодное покалывание в спине от
простой мысли, которая сейчас промелькнула у меня.
- Отпечатки, - пробормотал я, и Джек сразу помрачнел. - Отпечатки
пальцев! - воскликнул я. - Мэнни считает, что это обычное тело. С каких
это пор обычные тела не имеют отпечатков пальцев!
Теодора изо всех сил вцепилась руками в край стола и, резко встав,
пронзительно закричала:
- Я не могу _вернуться_ туда, Джек! _Ноги моей больше не будет в этом
доме_! - Ее голос, когда Джек поднялся на ноги, сорвался почти на визг. -
Я _знаю_, что видела: оно превращалось в тебя, Джек, _на самом деле_!
Когда он обнял ее, по ее щекам потекли слезы, а в глазах снова стоял
нескрываемый ужас.
Вскоре ко мне вернулось самообладание.
- Тогда не возвращайтесь, - сказал я Теодоре. - Оставайтесь здесь. -
Они оба повернулись ко мне, и я добавил: - Так нужно для вас обоих. У меня
просторный дом, выбирайте комнату и живите. Ты, Джек, забери машинку и
работай. Я буду рад. Мне скучно одному, я нуждаюсь в обществе.
Некоторое время Джек всматривался в мое лицо:
- Ты уверен?
- Абсолютно.
Он посмотрел на Теодору, она кивнула с молчаливой мольбой. Тогда он
ответил:
- Ладно, может быть, так лучше; останемся на пару дней. Спасибо, Майлз,
большое спасибо.
- Ты тоже, Бекки, - сказал, я. - И тебе нужно остаться здесь - хотя бы
на некоторое время. - Что-то заставило меня добавить: - С Теодорой и
Джеком.
Бекки, немного бледная от переживаний, ответила улыбкой на мои
последние слова.
- С Теодорой и Джеком, - повторила она. - А ты где будешь?
Я покраснел, но через силу усмехнулся:
- Тоже здесь. Но ты не обращай на меня внимания.
Теодора выглянула из-за плеча Джека и сказала почти весело:
- Может выйти неплохо, Бекки. А я буду вам за компаньонку.
У Бекки в глазах запрыгали чертики:
- Ну да. Этакая вечеринка примерно на неделю. - Тут она снова
помрачнела. - Я вспомнила, что нужно позвонить папе, вот и все, -
объяснила она мне.
- Позвони, - согласился я. - И скажи ему правду. Что у Теодоры сильное
нервное расстройство, она должна остаться тут и ты ей нужна. Этого
достаточно. - Я усмехнулся. - Хотя, можешь добавить, что у меня какие-то
греховные планы, которым ты просто не в состоянии сопротивляться. - Я
посмотрел на часы: - Мне пора на работу, друзья; берлога в вашем
распоряжении. - И пошел наверх переодеваться.
Я был больше раздражен, чем напуган, когда брился в ванной. Частичкой
разума я испытывал страх перед фактом, который мы только что вспомнили:
что тело в подвале Джека, невероятно, немыслимо и неопровержимо, не имело
отпечатков пальцев. Мы об этом совсем забыли, а именно этот факт никак не
укладывался в объяснения Мэнни. Но больше всего я ощущал досаду: я не
_хотел_, чтобы Бекки Дрисколл жила в моем доме, где я буду ее видеть
гораздо чаще, чем обычно на протяжении недели. Слишком уж она была
привлекательна, мила и красива, так что опасность была вполне очевидной.
Я разговариваю сам с собой, когда бреюсь.
- Ты, сукин сын, - сказал я своему отражению в зеркале. - Жениться ты
мастак, только не способен жить в браке, вот в чем дело. Ты слабый.
Эмоционально неустойчивый. Неуверенный в себе. Никчемный сопляк,
непригодный к взрослой ответственности. - Я усмехнулся и попробовал
добавить еще что-нибудь. - Ты, несомненно, шарлатан с донжуанскими
наклонностями. Псевдо... - тут я замолчал и добрился с неприятным
чувством, что, как это ни смешно, я, потерпев поражение с одной женщиной,
чересчур заинтересовался другой и что, в целях благополучия нас обоих, ей
следует быть где угодно, но только не под моей крышей.
Джек поехал со мной в центр, чтобы поговорить с Ником Гриветтом, шефом
городской полиции, мы оба были с ним хорошо знакомы. В конце концов, Джек
нашел труп, и тот исчез. Он был обязан сообщить об этом. Но по дороге мы
решили, что он расскажет только о голых фактах и ничего более. Мы не
смогли бы объяснить, почему он не поставил власти в известность
своевременно, поэтому решили немного изменить последовательность событий и
сказать, что он нашел тело в ночь на сегодня, а не вчера утром; в конце
концов, так вполне могло быть.
Даже в таком случае возникал вопрос, почему он не позвонил в полицию
ночью? Мы решили, что Джек объяснит это истеричным состоянием жены,
необходимостью срочно показать ее врачу, то есть мне. У нее был такой
сильный шок, что они остались у меня, и Джек поехал домой, чтобы забрать
кое-какие вещички и заодно позвонить в полицию. Тогда он и обнаружил
исчезновение трупа. Мы считали, что Гриветт немного поругает его, но
больше ничего не сделает. Я посоветовал Джеку сыграть роль рассеянного
чудака: это никогда не удивляет, и Гриветт отнесет все на счет его
писательской непрактичности.
Джек кивнул, слегка усмехнувшись, и вновь его лицо стало серьезным.
- Как ты думаешь, об отпечатках пальцев тоже забыть?
Я пожал плечами и поморщился.
- Разумеется. Гриветт тебя загонит в тюрьму, если ты об этом
заикнешься.
Однако настроение у меня не улучшилось, когда я остановил свой "форд"
на боковой улочке вблизи здания, где находился мой кабинет. Меня не
оставляли, клубясь где-то в глубине сознания, беспокойство, сомнения и
страхи; да и сам вид Мейн-стрит, пока я шагал к дому, угнетал меня. Улица
выглядела грязной и жалкой в свете утреннего солнца, урны были переполнены
вчерашним мусором, уличный фонарь зиял разбитым стеклом, а магазин
неподалеку стоял закрытым. Окна магазина были забелены, и в одном из них
можно было прочитать грубо сделанную надпись: "Сдается внаем". Однако
указания, куда обращаться, не было, и мне пришло в голову, что совершенно
никого не волнует, снимет ли кто-нибудь помещение снова. Разбитая бутылка
из-под виски лежала возле самого подъезда, а медная дощечка с названиями
контор и учреждений выглядела грязно, неопрятно. Вдоль всей улицы,
насколько я мог видеть, не было заметно, чтобы кто-то мыл окна магазинов,
как это обычно делается каждое утро. Улица имела какой-то непривычно
заброшенный вид. Я смотрел на мир сквозь собственные страхи и заботы,
поэтому я сказал себе укоризненно: нельзя давать волю чувствам, когда
ставишь диагноз и лечишь больного.
На моем этаже меня ждала пациентка. Она пришла без записи, но до начала
приема еще было время, и я решил ее выслушать. Это была миссис Силли,
которая неделю назад сидела в этом самом кресле, рассказывая мне, что ее
муж вовсе не ее муж. Сейчас она расплывалась в улыбке, едва удерживаясь в
кресле от облегчения и удовольствия, и уверяла меня, что ее мания прошла.
Она посетила доктора Кауфмана, как я ей рекомендовал. Тот ей почти ничем
не помог, но прошлым вечером - удивительное дело - она "пришла в себя".
- Я сидела в гостиной и читала, - охотно рассказывала женщина,
несколько нервно сжимая кошелек, - как вдруг взглянула на Эла, который
смотрел бокс по телевизору. - Она покачала головой в счастливом изумлении.
- И сразу поняла, что это он. Действительно он, я имею в виду, мой муж,
Эл. Доктор Беннелл, - она посмотрела на меня через стол, - я просто не
понимаю, что со мной было на прошлой неделе, я слышала о других случаях,
похожих на мой. Одна женщина в нашем клубе говорила мне, что в городе
якобы много таких случаев. Доктор Кауфман объяснил мне, что когда слышишь
о таких вещах...
Когда она наконец рассказала мне, что сказал доктор Кауфман, что она
сама сказала - при этом я все время утвердительно кивал и улыбался, - я
выпроводил ее из кабинета. У меня осталось совсем немного времени, а она
никак не могла остановиться. Наверное, сидела и болтала бы весь день, если
бы я ей разрешил.
Медсестра зашла ко мне, когда миссис Силли еще рассказывала, и принесла
листок записи больных. Я просмотрел его, и - ясное дело - там была
записана мать школьницы, одна из троих, которые неделю назад посетили меня
в полном отчаянии. В половине четвертого, когда медсестра провела ее ко
мне, женщина, не успев сесть в кресло, начала со счастливой улыбкой
рассказывать мне то, что я ожидал услышать. С девочками все было в
порядке, и они еще больше влюбились в свою учительницу английского языка.
Учительница приняла их извинения и предложила сказать своим товарищам, что
это была просто шутка, обычный розыгрыш. Девочки так и сделали, и все им
поверили. Их товарищи, уверяла меня радостная мамаша, с восхищением
расхваливали мистификаторские способности девочек, и сейчас она, то есть
мать, совершенно не беспокоится. Доктор Кауфман объяснил ей, как легко
такая мания постигает людей, особенно девочек-подростков.
Как только счастливая мамаша ушла, я позвонил Вильме Ленц в магазин и
спросил ее, между прочим, как она себя чувствует в последнее время. Она
немного помолчала, а затем ответила:
- Я собиралась зайти к тебе по поводу... всего, что произошло.
Она не очень уверенно засмеялась, а потом добавила:
- Мэнни действительно помог мне, Майлз, как ты и обещал. Мания - или
что это было - прошла, и мне даже стыдно. Я не знаю, что произошло и как
тебе это объяснить, но...
Я прервал ее, сказав, что все понятно, и ей не следует беспокоиться или
о чем-то думать - нужно просто забыть обо всем, а я, возможно, еще заеду к
ней.
Вероятно, с минуту я сидел, не снимая руки с телефона, пытаясь
размышлять спокойно и рассудительно. Все, что Мэнни предсказывал, сбылось.
И если он не ошибался насчет всего остального - мне ужасно хотелось в это
поверить, - я мог выбросить страх из головы. Да и Бекки могла сегодня
вечером вернуться домой.
Почти сердито я спросил себя: не позволяю ли я одним лишь отсутствующим
отпечаткам пальцев этого тела у Джека в подвале питать мои страхи и не на
них ли одних опираются все мои вопросы. На миг я еще раз остро и четко
увидел эти смазанные отпечатки, ужасно и невероятно, но неопровержимо
гладкие, как щека новорожденного. Потом четкость воображения исчезла, и я
раздраженно сказал себе, что существует множество возможных и естественных
объяснений, если бы я только побеспокоился их поискать.
Я произнес это вслух:
- Мэнни прав. Мэнни объяснил... - Мэнни, Мэнни, Мэнни, вдруг подумал я.
Похоже, в последнее время я больше ни о чем не думал. Он растолковал нашу
галлюцинацию прошлой ночью, а уже сегодня каждый пациент, с которым я
разговаривал, вспоминал его имя с благодарным восхищением; он все
распутал, не теряя времени, да еще и в одиночку. Вдруг я припомнил того
Мэнни Кауфмана, которого знал всегда, и мне пришло в голову, что вообще-то
он был осторожнее, никогда не спешил делать окончательных выводов.
Внезапно, словно молния, у меня в мозгу промелькнула мысль: это не тот
Мэнни, которого я всегда знал, это совсем не Мэнни, он только выглядит,
говорит и ведет себя, как...
Я мотнул головой, прогоняя наваждение, затем укоризненно усмехнулся.
Именно это и было лишним доказательством его правоты, несмотря на