Есть сила благодатная
В созвучье слов живых,
И дышит непонятная,
Святая прелесть в них.
С души как бремя скатится,
Сомненье далеко —
И верится, и плачется,
И так легко, легко...
(М. Лермонтов. Молитва).
Это состояние душевного мира объясняется тем, что при действительной и искренней молитве дух человека находится в согласии и общении со своим первоисточником, душа проникается им, и все существо человека испытывает состояние подъема. Такое состояние «мира» вообще характерно для человека, в котором господствует дух, и тело находится в гармонии с ним.
Высшие проявления духовной жизни обнаруживаются в особых духовных дарах, которые нелегко понять при недостаточном духовном опыте, но существование которых объективно засвидетельствовано в истории и не может отрицаться (как бы их не объясняли) без насилия над фактами и нарочитого игнорирования их. Дары эти проявлялись в высшем художественном вдохновении, при котором художник созерцает образы, воплощаемые им в его произведениях, и в озарениях мысли («творческая интуиция»), создающей творческие идеи в области познания (у великих ученых и философов), и в подвигах любви и самоотвержения, и в даре «прозорливости», основанном на проникновении в самые глубины чужой души человеческой, при котором видны ее сокрытые мысли и намерения, и в даре пророческом — даре вдохновенного предвидения духовных судеб, и в подвигах веры и благочестия. Жизнь и подвиги святых подвижников (явление которых никогда не прекращалось в течение всей истории христианства, хотя не всегда замечалось в мирских кругах общества) свидетельствуют об этих чрезвычайных действиях духа. В святоотеческих творениях мы находим указания на те состояния, которые испытываются на высших ступенях духовной жизни и которые лишь в слабой степени могут быть переданы в словах. Антоний Великий говорит о «стяжании» на этих ступенях «великого огненного духа». «Кто возделывает себя этим возделыванием (покаянными подвигами), тому дается Дух сей навсегда и навеки... Ибо Дух тот обитает в правых сердцах. И он, когда принят будет, откроет вам высшие тайны: отгонит от вас страх людей и зверей, — и будет у вас небесная радость день и ночь; и будете в этом теле как те, кои уже находятся в Царствии» (Небесном). [ 37]
Характерной чертой духовной жизни является ее вневременность, несвязанность ни пространством, ни временем.
Дух дышит, где хочет, и голос его слышишь, а не знаешь, откуда приходит и куда уходит(Ин. 3:8). Если бы жизнь человеческая ограничивалась только душевно-телесной природой — душевными переживаниями, связанными с преходящими впечатлениями внешнего мира, с повседневными заботами о материальных благах и условиях существования, то она не имела бы никакой цельности, вся растворилась бы в отдельных моментах времени и поглощалась бы ими. Наше «я», наша личность распалась бы в отдельных переживаниях и оставалась бы только простой формой без содержания. Только наличность высших духовных целей, выходящих за пределы отдельных моментов и обнимающих всю жизнь, может образовать действительное содержание личности. Только при этом условии жизнь освобождается от порабощающей зависимости человека от «вещей» и внешних условий и получает внутреннюю свободу. Свобода —характерная черта духовной жизни.
Где Дух Господень, там свобода(2 Кор. 3:17).
Только наличие духовной жизни существенно отличает человека от животного. В своей телесной природе человек близок к животному миру. Также и душевная жизнь в ее элементарных проявлениях свойственна и животным. Если бы человек не обладал, кроме того, и духовной жизнью, то различие его от животного было бы только различием в степени. Лишь с появлением духовной жизни сознание появляется в человеке в настоящем смысле. [ 38] Только духовность, или «умность» (под умом в святоотеческих творениях понимается не рассудок, исходящий из внешнего опыта, а высшие духовные способности) «делает нас, — по словам Антония Великого, — достойными называться людьми; не имея же такой умности, мы разнимся от бессловесных одним расположением членов и даром слова». [ 39]
В духовной стороне, по существу вневременной, содержится и бессмертное начало в человеке. Выше уже говорилось, что при постоянной смене всех наших переживаний остается все время сознание одного и того же «я», одной и той же личности. Душевные переживания наши связаны с внешним миром временно, но самый центр личности, самое «я» вне этого временного потока. В отличие от мира физического и даже от мира животного (который живет по преимуществу родовой жизнью, родовыми «инстинктами»), человек обладает личностью и личным сознанием. Центр этой личности составляет дух, духовная жизнь: чем слабее она, тем слабее проявляется и личность (тем более в жизни по «инерции», жизни «стадной»); чем она глубже, тем содержательнее жизнь личности, тем сильнее в ней непреходящий центр. Здесь основание для личного бессмертия. В сущности все существование, в известной мере, причастие бессмертию, как это признает и естественная наука. С точки зрения физики — физическое бытие не уничтожается совершенно, но меняет свою форму и после этого продолжает появляться в круговороте вещей (сохранение материи и энергии). В животном мире, который живет преимущественно родовой жизнью, — это бессмертие проявляется в сохранении рода. Но жизнь человека носит личный характер, связанный с его духовностью, и потому нет оснований ограничивать его бессмертие только родовым бессмертием. Если духовное бытие неуничтожимо (как неуничтожимо и физико-биологическое бытие), то оно неуничтожимо именно как личное, ибо духовное начало не есть начало безличное, но начало свободное, активное, самосознающее, а потому личное. Чем глубже духовная жизнь, тем больше она во время жизни в теле связана с вневременным и вечным, тем глубже и жизнь последующая, после разделения с телом.
По христианскому учению, источник духовной жизни заключается в Боге и в Нем же и источник вечной жизни. Вера в Бога и в образ Божий в человеке непременно связаны поэтому и с верой в бессмертие человеческого духа.
Жив Бог — жива душа моя,—выражают эту мысль псалмы Давида.
Духовное начало по самому своему существу должно было господствовать в человеке и направлять другие стороны его природы, так как только оно, как указывалось, может дать цельность и осмысленность жизни человека, только оно делает человека действительно человеком, существом разумно-свободным. Но в силу извращений, связанных с грехом, это нормальное состояние духа, души и тела часто утрачивается, и вместо духа получает преобладание или чисто душевная сторона человека, или даже просто телесная, или «плотская».
По преобладанию той или другой стороны в человеке в апостольских и святоотеческих творениях различаются три типа людей: плотский, душевный н духовный человек. «Плотский» человек ставит выше всего в своей жизни влечения своей плоти, которым отдается всецело, без какого-либо направления их со стороны высших сил своей природы. Самые эти потребности и влечения, превращаясь из средства в самоцель, получают неизбежно преувеличенный, неестественный характер, становясь извращениями природы. Такие извращенные влечения, овладевающие человеком и порабощающие его душу, в святоотеческих творениях носят названия «страстей»: например, страсть чревоугодия, при которой человек, по древнему изречению, «ест и пьет не для того, чтобы насытится, но делает своим богом чрево»; страсть блудная, или разврат; страсть сребролюбия — отдача своей жизни погоне за приобретением имущества ради него самого; страсть гневная.
Страсти, если они не встречают борьбы и противодействия со стороны разума и высших духовных сил человека и утверждаются в нем прочно, приводят его к потере внутренней свободы, к утрате способности «владеть собой», или «самообладания», а отсюда уже к потере «я», своей личности в ее внутреннем центре. Порабощение страстям, по христианским понятиям, — наиболее полная форма рабства, хотя бы порабощенный страстям человек и занимал высокое внешнее общественное положение. Он больший раб, чем раб по внешнему положению, который может сохранить в себе внутреннюю свободу и человеческое достоинство. Порабощенный страстям человек не может иметь и осмысленной жизни. «Плотский» человек, которым владеют страсти, поэтому оказывается способен на самые различные извращенные и противонравственные поступки.
Апостол Павел указывает на эти следствия господства слепых страстей:
дела плоти известны; они суть: прелюбодеяние, блуд, нечистота, непотребство, идолослужение, волшебство, вражда, ссоры, зависть, гнев, распри, разногласия (соблазны), ереси, ненависть, убийства, пьянство, бесчинство и тому подобное(Гал. 5:19-21).
Вы еще плотские,—говорит он, обращаясь к коринфянам. —
Ибо если между вами зависть, споры и разногласия, то не плотские ли вы? и не по человеческому ли обычаю поступаете(1 Кор. 3:3)? Эта характеристика «плотского» человека совершенно не означает какого-либо осуждения тела и его естественной потребности. Наоборот, в христианстве мы встречаемся с религиозным освящением плоти. Тело является средством для действия человека во внешнем мире, имеет свое назначение в его жизни и должно участвовать в будущем воскресении и преображении его. «Воскресение во плоти» было одним из учений христианства, наиболее непонятным для языческой философии. Христианство возвышает и одухотворяет тело, которое рассматривается как «храм Духа Святого» и отсюда выводит заповедь о хранении чистоты тела.
Разве не знаете,—говорит ап. Павел —
Что тела ваши суть члены Христовы? ...Не знаете ли, что тела ваши суть храм... Святого Духа, которого имеете вы от Бога, и вы не свои? Ибо вы куплены дорогою ценою. Посему прославляйте Бога и в телах и душах ваших, которые суть Божии(1 Кор. 6:15-20). В своем естественном назначении тело безгрешно. Греховным является извращение этого назначения, отрыв тела от направляющего его духа, превращение его потребностей из средств в самоцель. «Плотский» человек извращает не только духовную, но и телесную природу. «Движения тела, — говорит Антоний Великий, — естественные ему, ничего не производят греховного без согласия души».
«Душевный» человек не находится в порабощении страстям (его поступки управляются его рассудком и волей). Но в нем преобладающей является та сторона души, которая направлена на устроение его положения во внешнем мире, которая живет временными интересами каждого дня. «Душевный» человек ставит себе отдельные временные цели, направленные к достижению временных благ, но не сознает вневременного смысла всей своей жизни, той высшей цели, которой он должен служить. Он живет на поверхности жизни и не проникает в ее глубину, чувствует и сознает лишь поверхность явлений и о всем судит поверхностно, кругозор его ограничен: он живет интересами места и времени и обо всем судит с этой точки зрения. В этом смысле к «душевности» нужно отнести то, что называется «мещанством», «обывательщиной». Такой человек может соблюдать правила общежития и обычной житейской морали, может иметь добрые расположения и чувства, может быть «хорошим человеком» в обывательском смысле, но он не может дать осмысленного направления своей жизни и принести настоящие плоды добра (по слову Евангелия:
без Меня не можете творить ничего).
Добро для него не путь жизни, а проявление отдельных настроений, и большей частью делается постольку, поскольку «хорошие» дела не сталкиваются серьезно с житейскими интересами. Эти «хорошие» настроения у «Душевного» человека, не имея твердой основы, неустойчивы и непостоянны, в особенности в трудные моменты испытаний. В такие периоды «мещанин», «обыватель» (по существу душевный человек) постоянно шатается, «плывет по течению», в какую бы сторону оно не влекло.
Душевный человек,—говорит ап. Павел, —
не принимает того, что от Духа Божия, потому что он почитает это безумием; и не может разуметь, потому что о сем надобно судить духовно. Но духовный судит о всем...(1 Кор. 2:14-15).
Цельным и подлинным человеком, воплощающим свое назначение и осуществляющим смысл своей жизни, является, по христианским понятиям, лишь «духовный» человек, в котором духовная сторона его природы (образ Божий) направляет всю его жизнь и руководит другими сторонами его природы (душевной и телесной). В чистом виде каждый из этих типов не встречается в действительности. О «плотском», «душевном» и «духовном» человеке говорят лишь по преобладанию в нем той или другой стороны (и в «плотском» человеке действуют и душевные силы и иногда сохраняются проблески духовных начал; в «душевном» человеке также проявляются, в известной мере, следы его духовной природы).
В нормальном человеке духовная сторона его является направляющей, но не исключает действий и других сторон, а только «одухотворяет» их. Эти стороны в нем гармонически объединены и направлены к высшей цели. Поэтому, только через человека и может произойти преображение и одухотворение всей твари. Отсюда особое значение, которое придает христианское учение человеку среди всех тварей, в отличие от язычества. «Смотри, каковы небо, земля, солнце и луна, — пишет преп. Макарий Египетский, — и не в них благоволит успокоиться Господь, а только в человеке. Поэтому человек драгоценней всех тварей, осмелюсь сказать, не только видимых, но и не видимых тварей, т. е. служебных духов (ангелов). Однажды приведены в устройство небо, солнце, луна и земля, — и не о них благоволил Господь; напротив того, не могут они выйти из того состояния, в каком созданы и не имеют воли. А мы созданы по образу и подобию Божию, потому что Бог свободен и творит, что хочет («Творения»). «Душа драгоценней всех созданий, потому что один человек сотворен по образу и подобию Божию. Смотри, как необъятны небо и земля, как. драгоценны на них твари и как величественны принадлежности их. Но человек драгоценнее всего этого, потому что о нем одном благоволил Господь, хотя киты морские, гады и звери по видимости больше человека. Выше ангелов поставил себя Господь, когда Сам в лице Своем приходил на землю быть за тебя ходатаем и твоим искупителем» («Творения»).
Если высшее в человеке — дух или «образ Божий», то смысл и назначение человека прежде всего в развитии и совершенствовании духа до Богоподобия, «обожение», по выражению святоотеческих творений. «Будьте совершенны, как Отец ваш небесный». Это уподобление Богу должно проявляться и в уподоблении Его промыслительной деятельности о мире и любви Божией к твари. Человек призван сознательно осуществлять волю Божию в мире, содействовать осуществлению «Царства Божия» в жизни человеческой и одухотворению самой внешней природы.
Христианское учение об отношении к земным благам
В соответствии с пониманием существа человека и его назначения на земле христианство видит смысл его жизни прежде всего в искании Царствия Божия.
Евангелие поэтому призывает приготовить
Наконец, постановка материальных вещей и внешних благ главною целью существования влечет часто к материальному порабощению, к потере внутренней свободы; поклонение внешним благам, как и достижение этих внешних благ, часто покупается ценой отказа от совести и подчинения злу. Этот смысл имеет и искушение Спасителя.
Никакие внешние блага не могут, по Евангелию, быть куплены ценою поклонения тому, чему не надлежит поклоняться. Ничего не изменяет в этом отношении замена личных стремлений к этим благам общественными. То, что не может дать смысла жизни отдельному человеку, не может дать смысла и обществу людей, коллективно стремящихся к этим же целям (как к последним). Как для отдельного человека обладание внешними благами должно являться лишь средством, так и для общества. Стремления к производству ради производства, к власти ради власти представляют извращения нормальной жизни и являются источниками зла, порабощения духа вещами как для одного человека, так и для целого общества.
Но если внешние блага не являются последней целью для человека, то это не означает, что они не являются благами и не должны быть использованы. Христианское учение весьма далеко от принципиального пренебрежения ими. По христианскому учению, в самой природе вещей нет зла. Зло есть лишь следствие греховной, злой воли и заключается не в вещах, а в извращенном, неправильном пользовании ими. Все получает свой смысл, если принимается не как самоцель, а как средство для единой высшей цели жизни. С исключительной ясностью это понимание смысла земных благ изложено у ап. Павла.
Основная идея, проводимая в приведенных местах, заключается в следующем: благом является все, что используется в соответствии со своим назначением, в соответствии с высшей целью самой жизни и призванием человека. Но эти блага перестают быть благами, если они становятся предметом искания сами по себе и сами для себя, если они становятся на место самой высшей цели. Из действительных благ они превращаются в «идолов» и «кумиров», порабощающих человека и закрывающих от него смысл жизни.
Евангельский богатый юноша принадлежал к тому типу людей, которых называют «порядочными, хорошими людьми» в обывательском смысле. Он сохранял от юности своей заповеди обычной житейской морали: не прелюбодействуй, не убивай, не кради, не лжесвидетельствуй, не обижай, почитай отца и матерь твою. Не чужд он был и высших стремлений: он идет к Учителю с вопросом: «Что сделать доброго, чтобы иметь жизнь вечную?» Но он хочет разрешить этот вопрос в рамках житейского благополучия, не расставаясь со своим имуществом и положением и не рискуя ими. Добрые дела и высокие стремления не оказываются при таком настроении основной целью и началом, проникающим всю жизнь, а ставятся на второе место, допускаясь постольку, поскольку они не требуют жертвы. Имущество, бытовые связи, положение обладают его душой, связывают его в путях жизни. Пробой и испытанием действительной глубины стремлений и пожеланий богатого юноши и был призыв Христа:
Евангелие осуждает не самое пользование имуществом, а именно то внутреннее отношение к нему, которое превращает имущество из средства в цель и тем самым приводит к потере свободы и действительного смысла жизни — к нарушению верности своему высшему призванию. Пользование имуществом и земными благами вообще для удовлетворения насущных потребностей и для добрых дел признается вполне естественным и необходимым и в Св. Писании и в святоотеческих творениях.
Использование имущества для пользы ближних и для служения «делу Божьему» на земле постоянно заповедуется и в Св. Писании, и в святоотеческих творениях, и в церковных преданиях. Милостыня (не как снисхождение, одолжение или благотворительность в светском смысле, а как естественная обязанность, на которую имеет право нуждающийся), личная и общественная, всегда считалась одним из основных требований христианского делания. Но и внешняя нищета сама по ребе далеко не всегда освобождает от того состояния, при котором желание внешних благ захватывает, порабощает человека, подавляет его дух, при котором вещь внутренне обладает им, — не освобождает его от зависти «стяжателю имуществ» и «сребролюбцу», и завидующий, по существу, воспринимает отрицательные черты того, кому завидует. Иоанн Златоуст различает поэтому «бедность хорошую и бедность дурную». Он предостерегает также от нарочитой «горделивой» бедности как самоцели и противопоставляет ей Диогена и ап. Павла. Бедность, как и богатство, может иметь свои соблазны. Она может подавлять и удручать душу заботой о существовании и часто доводит ее до греха отчаяния. Отсюда и требования помощи беднякам. Дело, таким образом, не в обладании или необладании имуществом, а во внутреннем отношении к нему, и в этом именно смысле, говорится в Евангелии о трудности спасения для богатых.
Наипаче ищите Царствия Божия(Лк. 12:31). Никакие земные блага сами по себе не могут быть, с христианской точки зрения, достойной целью его существования.
Какая польза человеку, если он приобретет весь мир, а душе своей повредит? или какой выкуп даст человек за душу свою?(Мф. 16:26) Евангелие в образах и примерах показывает безумие тех, которые в приобретении внешних благ видят последнюю цель своей жизни, и указывает основания несостоятельности этого мировоззрения. Внешние блага не могут дать смысла нашей жизни уже потому, что все они временны, случайны и непостоянны. Евангелие наглядно выражает эту мысль в притче.
…У одного богатого человека был хороший урожай в поле; и он рассуждал сам с собою: что мне делать? некуда мне собрать плодов моих? И сказал: вот что сделаю: сломаю житницы мои и построю большие, и соберу туда весь хлеб мой и все добро мое. И скажу душе моей: душа! много добра лежит у тебя на многие годы: покойся, ешь, пей, веселись. Но Бог сказал ему: безумный! в сию ночь душу твою возьмут у тебя; кому же достанется то, что ты заготовил? Так бывает с тем, кто собирает сокровища для себя, а не в Бога богатеет(Лк. 12:16-21).
Евангелие поэтому призывает приготовить
себе влагалища не ветшающие, сокровище неоскудевающее на небесах, куда вор не приближается, и где моль не съедает, ибо где сокровище ваше, там и сердце ваше будет(Лк. 12:33-34). Поставление внешних благ в качестве последних целей жизни порождает непрестанную заботу о вещах, постоянную житейскую суету, в которых сама личность человека теряется, разменивается на мелочи, порабощается внешним вещам и силам. Душа при этом будет подавлена бременем этих забот, и душевные силы не получают развития. Именно этим вызвана Евангельская заповедь:
итак не заботьтесь о завтрашнем дне, ибо завтрашний сам будет заботиться о своем: довольно для каждого дня своей заботы... Итак не заботьтесь и не говорите: что нам есть? или что пить? или во что одеться? потому что всего этого ищут язычники, и потому, что Отец ваш Небесный знает, что вы имеете нужду во всем этом(Мф. 6:34, 31-32).
…Берегитесь любостяжания, ибо жизнь человека не зависит от изобилия его имения(Лк. 12:15). Непрестанная забота о завтрашнем дне подавляет душу и отравляет жизнь, не будучи в состоянии предусмотреть все потребности и нужды, бесчисленными нитями связанные с бесконечными возможностями, не зависящими от нас.
Да и кто из вас, заботясь, может прибавить себе росту хотя на один локоть(Мф. 6:27)?
Наконец, постановка материальных вещей и внешних благ главною целью существования влечет часто к материальному порабощению, к потере внутренней свободы; поклонение внешним благам, как и достижение этих внешних благ, часто покупается ценой отказа от совести и подчинения злу. Этот смысл имеет и искушение Спасителя.
…Берет Его диавол на весьма высокую гору и показывает Ему все царства мира и славу их, и говорит Ему: все это дам Тебе, если, пав, поклонишься мне. И на это последовал ответ Спасителя:
отойди от Меня, сатана, ибо написано: Господу Богу твоему поклоняйся и Ему одному служи(Мф. 4:8-10).
Никакие внешние блага не могут, по Евангелию, быть куплены ценою поклонения тому, чему не надлежит поклоняться. Ничего не изменяет в этом отношении замена личных стремлений к этим благам общественными. То, что не может дать смысла жизни отдельному человеку, не может дать смысла и обществу людей, коллективно стремящихся к этим же целям (как к последним). Как для отдельного человека обладание внешними благами должно являться лишь средством, так и для общества. Стремления к производству ради производства, к власти ради власти представляют извращения нормальной жизни и являются источниками зла, порабощения духа вещами как для одного человека, так и для целого общества.
Но если внешние блага не являются последней целью для человека, то это не означает, что они не являются благами и не должны быть использованы. Христианское учение весьма далеко от принципиального пренебрежения ими. По христианскому учению, в самой природе вещей нет зла. Зло есть лишь следствие греховной, злой воли и заключается не в вещах, а в извращенном, неправильном пользовании ими. Все получает свой смысл, если принимается не как самоцель, а как средство для единой высшей цели жизни. С исключительной ясностью это понимание смысла земных благ изложено у ап. Павла.
…Нет ничего в самом себе нечистого,— говорит он в связи с осуждением употребления некоторых видов пищи, —
только почитающему что-либо нечистым, тому нечисто(Рим. 14:14).
Господня земля и что наполняет ее(Пс. 23:1; 1 Кор. 10:26).
Для чистых все чисто; а для оскверненных и неверных нет ничего чистого, но осквернены и ум их и совесть(Тит. 1:15). Апостол осуждает лицемерие
лжесловесников, сожженных в совести своей, запрещающих вступать в брак и употреблять в пищу то, что Бог сотворил[ 40]
...Ибо всякое творение Божие хорошо, и ничто непредосудительно, если принимается с благодарением(1 Тим. 4:2-4).
Все мне позволительно, но не все полезно; все мне позволительно, но не все назидает...— делает общий вывод апостол по отношению к земным благам. —
Все мне позволительно, ничто не должно обладать мною(1 Кор. 10:23; 6:12).
Основная идея, проводимая в приведенных местах, заключается в следующем: благом является все, что используется в соответствии со своим назначением, в соответствии с высшей целью самой жизни и призванием человека. Но эти блага перестают быть благами, если они становятся предметом искания сами по себе и сами для себя, если они становятся на место самой высшей цели. Из действительных благ они превращаются в «идолов» и «кумиров», порабощающих человека и закрывающих от него смысл жизни.
Ныне же, познав Бога, или лучше, получив познание от Бога, для чего возвращаетесь опять к немощным и бедным вещественным началам и хотите еще снова поработить себя им?—говорит по этому поводу ап. Павел (Гал. 4:9). Вещи и земные блага правильно используются, если человек сохраняет внутреннюю свободу от порабощающей привязанности к ним. Никакие вещи и никакие блага, с точки зрения христианского сознания, не могут обладать человеком и отвлекать его от того пути, к которому он призван. Именно этой свободы от привязанности к вещам не имел «тот богатый юноша», беседу которого с Христом приводит Евангелие (Мф. 19:16-25), и потому оказался он «неблагонадежным» для Царствия Божия.
Евангельский богатый юноша принадлежал к тому типу людей, которых называют «порядочными, хорошими людьми» в обывательском смысле. Он сохранял от юности своей заповеди обычной житейской морали: не прелюбодействуй, не убивай, не кради, не лжесвидетельствуй, не обижай, почитай отца и матерь твою. Не чужд он был и высших стремлений: он идет к Учителю с вопросом: «Что сделать доброго, чтобы иметь жизнь вечную?» Но он хочет разрешить этот вопрос в рамках житейского благополучия, не расставаясь со своим имуществом и положением и не рискуя ими. Добрые дела и высокие стремления не оказываются при таком настроении основной целью и началом, проникающим всю жизнь, а ставятся на второе место, допускаясь постольку, поскольку они не требуют жертвы. Имущество, бытовые связи, положение обладают его душой, связывают его в путях жизни. Пробой и испытанием действительной глубины стремлений и пожеланий богатого юноши и был призыв Христа:
...продай имение твое и раздай нищим... и приходи и следуй за мною. Услышав слово сие,— говорит Евангелие, —
юноша отошел с печалью, потому что у него было большое имение(Мф. 19:21, 22). На власть вещей над человеком, лишающую его внутренней свободы и препятствующую осуществлять единую цель своей жизни — стремиться к тому, что одно только нужно (Лк. 10:42), и указывают последующие слова Христа:
как трудно имеющим богатство войти в Царствие Божие... как трудно надеющемуся на богатство войти в Царствие Божие(Мк. 10:23-24). Об этом же говорится и в другом месте Евангелия:
никакой слуга не может служить двум господам: ибо или одного будет ненавидеть, а другого любить; или одному станет усердствовать, а о другом нерадетъ. Не можете служить Богу и маммоне(Лк. 16:13).
Евангелие осуждает не самое пользование имуществом, а именно то внутреннее отношение к нему, которое превращает имущество из средства в цель и тем самым приводит к потере свободы и действительного смысла жизни — к нарушению верности своему высшему призванию. Пользование имуществом и земными благами вообще для удовлетворения насущных потребностей и для добрых дел признается вполне естественным и необходимым и в Св. Писании и в святоотеческих творениях.
…Отец ваш Небесный знает, что вы имеете нужду во всем этом(Мф. 6:32). О «хлебе насущном», необходимом «днесь», говорит и молитва Господня.
Или мы не имеем власти, есть и пить?— спрашивает ап. Павел. —
…Какой воин служит когда-либо на своем содержании? Кто, насадив виноград, не ест плодов его? Кто, пася стадо, не есть молока от стада?(1 Кор. 9:4, 7) В другом послании апостол заповедует
усердно стараться о том, чтобы жить тихо, делать свое дело и работать своими собственными руками... чтобы вы поступали благоприлично перед внешними и ни в чем не нуждались(1 Фес. 4:11-12). Наконец, он убеждает трудиться,
делая своими руками полезное, чтобы было из чего уделять нуждающемуся(Еф. 4:28).
Использование имущества для пользы ближних и для служения «делу Божьему» на земле постоянно заповедуется и в Св. Писании, и в святоотеческих творениях, и в церковных преданиях. Милостыня (не как снисхождение, одолжение или благотворительность в светском смысле, а как естественная обязанность, на которую имеет право нуждающийся), личная и общественная, всегда считалась одним из основных требований христианского делания. Но и внешняя нищета сама по ребе далеко не всегда освобождает от того состояния, при котором желание внешних благ захватывает, порабощает человека, подавляет его дух, при котором вещь внутренне обладает им, — не освобождает его от зависти «стяжателю имуществ» и «сребролюбцу», и завидующий, по существу, воспринимает отрицательные черты того, кому завидует. Иоанн Златоуст различает поэтому «бедность хорошую и бедность дурную». Он предостерегает также от нарочитой «горделивой» бедности как самоцели и противопоставляет ей Диогена и ап. Павла. Бедность, как и богатство, может иметь свои соблазны. Она может подавлять и удручать душу заботой о существовании и часто доводит ее до греха отчаяния. Отсюда и требования помощи беднякам. Дело, таким образом, не в обладании или необладании имуществом, а во внутреннем отношении к нему, и в этом именно смысле, говорится в Евангелии о трудности спасения для богатых.