— Спускаемся.
Вход на лестницу преграждала массивная решетка; Сетис достал ключ и отпер ее. Если Шакал и заинтересовался, где он раздобыл ключ, то ничем не выдал своего любопытства. Когда все вошли, Сетис снова запер дверь и последовал за грабителями.
Вниз, к могилам, вело не меньше тридцати лестниц, а может, и больше, но он знал далеко не все. Эта была ближайшей к кварталу писцов. Однажды ночью, примерно год назад, он открыл эту дверь и спустился на сотню ступенек, чувствуя, как воздух становится все прохладнее, пока затхлый сквозняк не загасил трепещущее пламя масляной лампы у него в руках. Ему запала в память окружившая его кромешная тьма. В этой темноте он сначала ничего не слышал; потом откуда-то снизу донеслись слабые шорохи, глухой перестук капель, далекое эхо, неуловимое, как дыхание. Он простоял так всего несколько минут, потом стал торопливо карабкаться наверх, задыхаясь, с пытающимся выпрыгнуть из груди сердцем.
Но теперь, когда он спускался во главе шайки грабителей, все было по-иному. Во-первых, у них были факелы, которые Лис предусмотрительно зажег, — по каменным стенам плясали дымные отблески. Во-вторых, эти люди не боялись покойников; двое, что шли сзади, беззаботно болтали о женщинах, одноглазый Лис тихо насвистывал какую-то песенку. Лишь Шакал шел молча, ни на шаг не отставая от Сетиса.
По мере того, как они спускались все ниже и ниже, воздух менялся. Сначала он стал холодным, потом опять потеплел, и теплота эта налилась безжизненной духотой. Через пару сотен ступеней они миновали первые из могильных коридоров: в них, небольших и сравнительно недавних, покоились важные гражданские служащие, высшие ремесленники, приближенные к Архонам.
Сетис тихо произнес:
— Ты, похоже, здесь уже бывал.
Шакал усмехнулся.
— Обычно у нас не бывает ключей. Так что нет.
— Тогда как же...
— Копаем. Взламываем стены, просачиваемся словно песок. Нужно много недель, а то и месяцев упорного труда, а проникнуть удается только в небольшие, недавние захоронения. Поэтому сегодня... случай особый.
Тем лучше! Он боялся, что они знакомы с расположением гробниц и разгадают его замысел.
— А ты? — спросил Шакал своим хорошо поставленным голосом. — Далеко ли ты забредал в перерывах между письмом и счетоводством?
Сетис стиснул зубы.
— Недалеко. Досюда не доходил.
Три сотни ступенек. Теперь путь их лежал через мягкую породу, по коридорам, проложенным много столетий назад. У Сетиса болели ноги, дым ел глаза; он протер их, но это не помогло. Вниз, все дальше и дальше вниз: они, должно быть, уже добрались до самых потаенных глубин земли, до ее горячего, трепетного сердца, и он слышал его биение, далекий, размеренный гул; ему казалось, что гул этот раздается прямо у него в голове, но тут Шакал схватил его за руку и прошептал:
— Прислушайся!
Впереди чернела тьма. Сзади доносилось громкое, хриплое дыхание грабителей.
— Тише! — рявкнул на них Шакал, и они послушно как дети, смолкли.
В недрах земли что-то гудело, пульсировало, билось. Но стоило напрячь слух, как далекий рокот стих. Сетис засомневался, не послышался ли он ему...
— Тень Бога... — Голос Лиса звучал глухо.
Сетис встревоженно оглянулся; Шакал улыбнулся.
— Наше словечко. Иногда в гробницах слышатся странные звуки — как будто что-то падает, осыпается. Мои люди любят мрачно пошутить.
Он подтолкнул Сетиса.
— Сколько еще ступенек?
— На планах сказано — шестьсот.
У них за спиной Лис выругался вполголоса.
На полпути вниз, остановившись перевести дыхание, Сетис спросил:
— Зачем это тебе? Такому, как ты?
Грабитель могил прислонился к стене.
— Такому, как я... — тихо повторил он. — А какой я, по-твоему?
— Богат, — сказал Сетис. — Образован. Из правящего класса.
Шакал рассмеялся; его люди, столпившиеся у нею за спиной, недоуменно подняли глаза.
— Друг мой, я занимаюсь этим по той же причине, что и ты.
Сетис изумленно взглянул на него.
— Моя причина — раздобыть воды для сестры. Вот и все.
— И ты сам в это веришь? Сколько можно себя дурачить? — Янтарные глаза Шакала широко распахнулись. — Достать воду можно более легкими способами, даже сейчас, в засуху. Нет, друг мой, ты жаждешь приключений. Опасности. Тебе нравится ощущать радостную дрожь неповиновения. Посмотри на себя — ты ищешь, строишь планы, презираешь тех, на кого работаешь...
— Чушь, — прошептал Сетис, содрогнувшись. Шакал пожал плечами и, отодвинув его с дороги, пошел вперед.
— Тебе надоели списки и перечни. В глубине души ты жаждешь песен...
Сетис озадаченно смотрел ему в спину. Лис грубо подтолкнул его.
— Шагай, красавчик. Возвращайся на место, иди первым. Если нас ждет ловушка, пусть в нее попадешь ты, а не вожак.
Шестьсот ступенек. Наконец они спустились на самое дно и поняли это только потому, что Сетис, споткнувшись, остановился.
Он взял у одного из грабителей факел и посветил вперед.
Перед ними тянулся туннель, прямой и гладкий. Стены были оштукатурены; когда-то их украшала роспись, но фрески давно поблекли и осыпались.
Он оглянулся.
— Хорошо, — раздался над ухом голос Шакала. — Надеюсь, ты не забыл дорогу.
— Конечно, нет.
Он двинулся вперед. Здесь начиналось самое трудное. Он заучил путь к гробнице Состриса, а не другие маршруты; теперь на каждом перекрестке он задумывался, на каждом повороте впадал в панику. Если они заблудятся, то будут много дней блуждать по подземным лабиринтам, а Мирани умрет. Мягкий туф приглушал звук; шагов, все туннели казались одинаковыми, в воздухе висела пыль, она скрипела на зубах, забивалась в ноздри. На высоком потолке чернели древние потеки сажи. Его спутники испуганно примолкли, сбились поближе друг к другу, словно предчувствуя близкую опасность.
Они сворачивали то налево, то направо, пробирались по узким кельям, под сводчатыми потолками — таким низкими, что нельзя было выпрямиться во весь рост, преодолевали высокие насыпи обрушившейся породы. Однажды им пришлось ползти, и Лис ожесточенно ругался, а в другом месте посреди коридора зиял бездонный провал, и его надо было обходить по осыпающемуся краю. Сетис шагал молча, держа в памяти карту, не замечая ничего вокруг, лишь сосредоточенно считал по вороты и слышал за спиной легкие шаги Шакала. Наконец они вышли в небольшой зал, откуда вели восемь дверей. Для Сетиса это было почти неожиданностью; он растерянно остановился и, прежде чем Шакал успел что-либо сказать, ткнул пальцем в большую дверь, опечатанную знаком скорпиона.
— Вот она! Гробница Состриса...
Все молчали. Потом из темноты донесся голос Шакала:
— Разве она не глубже?
— Мы спустились очень глубоко.
— Но ведь не на самые древние уровни. — Грабитель оттолкнул его в сторону. Поднял руки и принялся ощупывать гладкую поверхность кованого металла. — Подержи-ка факел.
Сетис посветил ему, настороженно оглядываясь. Скорпион мерцал и поблескивал в тусклом пламени факела, его жало трепетало, будто готовясь к удару. Один из грабителей утер пересохшие губы.
— Что скажешь, вожак?
Пальцы Шакала тщательно ощупали щель между створками, тронули печать, замерли. Потом он обернулся — глаза его были ледяными.
— Скажу, что печать свежая.
Загрохотали камни под ногами. В руках Шакала сверкнул нож; в тот же миг Сетис метнулся ему навстречу, обхватил противника руками, повалил его на землю.
— Давай! — заорал он в темноту.
У него за спиной, едва не задев по пяткам, скользнула вниз решетка. Потом еще и еще одна.
Взревев от ярости, Шакал отшвырнул его, вскочил на ноги.
— Уходим! Уходим! — вопил он, но его людям путь к отступлению был уже отрезан. Они встали спиной к спине, обнажили ножи, занесли лопаты.
Еще одна решетка. Она с грохотом опустилась между Шакалом и его людьми. Издав оглушительный рев, Лис бросился на ржавые прутья. Они загудели, но выдержали.
Сетис сражался не на жизнь, а на смерть. Рослый грабитель был проворен и очень силен; он схватил Сетиса за горло и начал душить.
— Ты нас предал! — в ярости шипел он. Сетис судорожно задергался, вскинул колени, изо всех сил двинул локтем назад. Раздался вскрик, нож упал на землю. Шакал попытался его поднять, но из темноты высунулась тонкая белая рука и отшвырнула нож в сторону. И в схватку вступил Орфет. Сетис упал, хватаясь за горло, в ушах звенели яростные вопли, лязг металла, смертельный хруст ударов, потом они сменились глухой бездыханной тишиной.
Залитый светом факелов коридор куда-то уплыл. Потом чья-то рука поднесла к его губам флягу, и он с жадностью выпил.
Флягу держал Орфет.
— Хватит, — проворчал он.
— Живой?
Сетис поднес к горлу трясущиеся руки.
— Болит, — простонал он. Потом осмотрелся. Лис и остальные грабители, запертые за решеткой, пожирали их свирепыми взглядами.
— Отныне, красавчик, счет твоей жизни пошел на часы, — одноглазый яростно потряс прутья.
Орфет выпрямился.
— Заткнись. Он жив?
Шакал был распростерт на полу возле металлической двери; рядом с ним на корточках сидел Креон.
— Тяжелая у тебя рука для музыканта. Но он жив!
— Тогда свяжи его.
— Чем?!
— Его поясом. — Орфет повернулся. — Архон! Можно выходить. Опасность миновала.
Алексос вышел из тени. На нем все еще были украшения и серебряный венец, снятые с храмовой статуи, и в призрачном свете факелов он на миг показался неземным существом, далеким и полным гармонии. Потом он снова стал маленьким мальчиком с обезьянкой на плече. Широко раскрытыми глазами он смотрел, как Креон перевернул Шакала на живот и неумело связывает ему руки за спиной.
— Это и есть вор? Он собирался ограбить мою могилу?
— Не ограбит, братишка, пока я его стерегу, — проворчал Креон.
— И не твою могилу, — поправил Сетис, — а Состриса.
Алексос поднял на него глаза.
— Но я и есть Сострис, — тихо промолвил он.
В наступившей тишине Сетис внезапно осознал, как глубоко он во всем этом увяз. И как в этой глубине темно.
Орфет поднял с пола один из оброненных факелов, сунул его между прутьями решетки. Грабители с проклятьями отпрянули.
— Отдайте лопаты и инструменты. Веревки, все, что у вас есть. Живо, а то сгниете тут заживо!
Грабители неуверенно переминались с ноги на ногу. Потом Лис начал разматывать с пояса веревку.
Орфет, не отрываясь, следил за ним.
Сетис встал и, пошатываясь, направился к двери.
Оглядел ее сверху донизу, потом ощупал — совсем как Шакал десять минут назад, — осмотрел свежую печать огромный замок, почувствовал несокрушимую прочность металла.
— Как ее открыть?! — прошептал он. Ответа он не знал.
Он приложил губы к щели между створками и во весь голос заорал:
— Мирани! Мирани, ты нас слышишь?
Скорпион отправляется в путь
Вход на лестницу преграждала массивная решетка; Сетис достал ключ и отпер ее. Если Шакал и заинтересовался, где он раздобыл ключ, то ничем не выдал своего любопытства. Когда все вошли, Сетис снова запер дверь и последовал за грабителями.
Вниз, к могилам, вело не меньше тридцати лестниц, а может, и больше, но он знал далеко не все. Эта была ближайшей к кварталу писцов. Однажды ночью, примерно год назад, он открыл эту дверь и спустился на сотню ступенек, чувствуя, как воздух становится все прохладнее, пока затхлый сквозняк не загасил трепещущее пламя масляной лампы у него в руках. Ему запала в память окружившая его кромешная тьма. В этой темноте он сначала ничего не слышал; потом откуда-то снизу донеслись слабые шорохи, глухой перестук капель, далекое эхо, неуловимое, как дыхание. Он простоял так всего несколько минут, потом стал торопливо карабкаться наверх, задыхаясь, с пытающимся выпрыгнуть из груди сердцем.
Но теперь, когда он спускался во главе шайки грабителей, все было по-иному. Во-первых, у них были факелы, которые Лис предусмотрительно зажег, — по каменным стенам плясали дымные отблески. Во-вторых, эти люди не боялись покойников; двое, что шли сзади, беззаботно болтали о женщинах, одноглазый Лис тихо насвистывал какую-то песенку. Лишь Шакал шел молча, ни на шаг не отставая от Сетиса.
По мере того, как они спускались все ниже и ниже, воздух менялся. Сначала он стал холодным, потом опять потеплел, и теплота эта налилась безжизненной духотой. Через пару сотен ступеней они миновали первые из могильных коридоров: в них, небольших и сравнительно недавних, покоились важные гражданские служащие, высшие ремесленники, приближенные к Архонам.
Сетис тихо произнес:
— Ты, похоже, здесь уже бывал.
Шакал усмехнулся.
— Обычно у нас не бывает ключей. Так что нет.
— Тогда как же...
— Копаем. Взламываем стены, просачиваемся словно песок. Нужно много недель, а то и месяцев упорного труда, а проникнуть удается только в небольшие, недавние захоронения. Поэтому сегодня... случай особый.
Тем лучше! Он боялся, что они знакомы с расположением гробниц и разгадают его замысел.
— А ты? — спросил Шакал своим хорошо поставленным голосом. — Далеко ли ты забредал в перерывах между письмом и счетоводством?
Сетис стиснул зубы.
— Недалеко. Досюда не доходил.
Три сотни ступенек. Теперь путь их лежал через мягкую породу, по коридорам, проложенным много столетий назад. У Сетиса болели ноги, дым ел глаза; он протер их, но это не помогло. Вниз, все дальше и дальше вниз: они, должно быть, уже добрались до самых потаенных глубин земли, до ее горячего, трепетного сердца, и он слышал его биение, далекий, размеренный гул; ему казалось, что гул этот раздается прямо у него в голове, но тут Шакал схватил его за руку и прошептал:
— Прислушайся!
Впереди чернела тьма. Сзади доносилось громкое, хриплое дыхание грабителей.
— Тише! — рявкнул на них Шакал, и они послушно как дети, смолкли.
В недрах земли что-то гудело, пульсировало, билось. Но стоило напрячь слух, как далекий рокот стих. Сетис засомневался, не послышался ли он ему...
— Тень Бога... — Голос Лиса звучал глухо.
Сетис встревоженно оглянулся; Шакал улыбнулся.
— Наше словечко. Иногда в гробницах слышатся странные звуки — как будто что-то падает, осыпается. Мои люди любят мрачно пошутить.
Он подтолкнул Сетиса.
— Сколько еще ступенек?
— На планах сказано — шестьсот.
У них за спиной Лис выругался вполголоса.
На полпути вниз, остановившись перевести дыхание, Сетис спросил:
— Зачем это тебе? Такому, как ты?
Грабитель могил прислонился к стене.
— Такому, как я... — тихо повторил он. — А какой я, по-твоему?
— Богат, — сказал Сетис. — Образован. Из правящего класса.
Шакал рассмеялся; его люди, столпившиеся у нею за спиной, недоуменно подняли глаза.
— Друг мой, я занимаюсь этим по той же причине, что и ты.
Сетис изумленно взглянул на него.
— Моя причина — раздобыть воды для сестры. Вот и все.
— И ты сам в это веришь? Сколько можно себя дурачить? — Янтарные глаза Шакала широко распахнулись. — Достать воду можно более легкими способами, даже сейчас, в засуху. Нет, друг мой, ты жаждешь приключений. Опасности. Тебе нравится ощущать радостную дрожь неповиновения. Посмотри на себя — ты ищешь, строишь планы, презираешь тех, на кого работаешь...
— Чушь, — прошептал Сетис, содрогнувшись. Шакал пожал плечами и, отодвинув его с дороги, пошел вперед.
— Тебе надоели списки и перечни. В глубине души ты жаждешь песен...
Сетис озадаченно смотрел ему в спину. Лис грубо подтолкнул его.
— Шагай, красавчик. Возвращайся на место, иди первым. Если нас ждет ловушка, пусть в нее попадешь ты, а не вожак.
Шестьсот ступенек. Наконец они спустились на самое дно и поняли это только потому, что Сетис, споткнувшись, остановился.
Он взял у одного из грабителей факел и посветил вперед.
Перед ними тянулся туннель, прямой и гладкий. Стены были оштукатурены; когда-то их украшала роспись, но фрески давно поблекли и осыпались.
Он оглянулся.
— Хорошо, — раздался над ухом голос Шакала. — Надеюсь, ты не забыл дорогу.
— Конечно, нет.
Он двинулся вперед. Здесь начиналось самое трудное. Он заучил путь к гробнице Состриса, а не другие маршруты; теперь на каждом перекрестке он задумывался, на каждом повороте впадал в панику. Если они заблудятся, то будут много дней блуждать по подземным лабиринтам, а Мирани умрет. Мягкий туф приглушал звук; шагов, все туннели казались одинаковыми, в воздухе висела пыль, она скрипела на зубах, забивалась в ноздри. На высоком потолке чернели древние потеки сажи. Его спутники испуганно примолкли, сбились поближе друг к другу, словно предчувствуя близкую опасность.
Они сворачивали то налево, то направо, пробирались по узким кельям, под сводчатыми потолками — таким низкими, что нельзя было выпрямиться во весь рост, преодолевали высокие насыпи обрушившейся породы. Однажды им пришлось ползти, и Лис ожесточенно ругался, а в другом месте посреди коридора зиял бездонный провал, и его надо было обходить по осыпающемуся краю. Сетис шагал молча, держа в памяти карту, не замечая ничего вокруг, лишь сосредоточенно считал по вороты и слышал за спиной легкие шаги Шакала. Наконец они вышли в небольшой зал, откуда вели восемь дверей. Для Сетиса это было почти неожиданностью; он растерянно остановился и, прежде чем Шакал успел что-либо сказать, ткнул пальцем в большую дверь, опечатанную знаком скорпиона.
— Вот она! Гробница Состриса...
Все молчали. Потом из темноты донесся голос Шакала:
— Разве она не глубже?
— Мы спустились очень глубоко.
— Но ведь не на самые древние уровни. — Грабитель оттолкнул его в сторону. Поднял руки и принялся ощупывать гладкую поверхность кованого металла. — Подержи-ка факел.
Сетис посветил ему, настороженно оглядываясь. Скорпион мерцал и поблескивал в тусклом пламени факела, его жало трепетало, будто готовясь к удару. Один из грабителей утер пересохшие губы.
— Что скажешь, вожак?
Пальцы Шакала тщательно ощупали щель между створками, тронули печать, замерли. Потом он обернулся — глаза его были ледяными.
— Скажу, что печать свежая.
Загрохотали камни под ногами. В руках Шакала сверкнул нож; в тот же миг Сетис метнулся ему навстречу, обхватил противника руками, повалил его на землю.
— Давай! — заорал он в темноту.
У него за спиной, едва не задев по пяткам, скользнула вниз решетка. Потом еще и еще одна.
Взревев от ярости, Шакал отшвырнул его, вскочил на ноги.
— Уходим! Уходим! — вопил он, но его людям путь к отступлению был уже отрезан. Они встали спиной к спине, обнажили ножи, занесли лопаты.
Еще одна решетка. Она с грохотом опустилась между Шакалом и его людьми. Издав оглушительный рев, Лис бросился на ржавые прутья. Они загудели, но выдержали.
Сетис сражался не на жизнь, а на смерть. Рослый грабитель был проворен и очень силен; он схватил Сетиса за горло и начал душить.
— Ты нас предал! — в ярости шипел он. Сетис судорожно задергался, вскинул колени, изо всех сил двинул локтем назад. Раздался вскрик, нож упал на землю. Шакал попытался его поднять, но из темноты высунулась тонкая белая рука и отшвырнула нож в сторону. И в схватку вступил Орфет. Сетис упал, хватаясь за горло, в ушах звенели яростные вопли, лязг металла, смертельный хруст ударов, потом они сменились глухой бездыханной тишиной.
Залитый светом факелов коридор куда-то уплыл. Потом чья-то рука поднесла к его губам флягу, и он с жадностью выпил.
Флягу держал Орфет.
— Хватит, — проворчал он.
— Живой?
Сетис поднес к горлу трясущиеся руки.
— Болит, — простонал он. Потом осмотрелся. Лис и остальные грабители, запертые за решеткой, пожирали их свирепыми взглядами.
— Отныне, красавчик, счет твоей жизни пошел на часы, — одноглазый яростно потряс прутья.
Орфет выпрямился.
— Заткнись. Он жив?
Шакал был распростерт на полу возле металлической двери; рядом с ним на корточках сидел Креон.
— Тяжелая у тебя рука для музыканта. Но он жив!
— Тогда свяжи его.
— Чем?!
— Его поясом. — Орфет повернулся. — Архон! Можно выходить. Опасность миновала.
Алексос вышел из тени. На нем все еще были украшения и серебряный венец, снятые с храмовой статуи, и в призрачном свете факелов он на миг показался неземным существом, далеким и полным гармонии. Потом он снова стал маленьким мальчиком с обезьянкой на плече. Широко раскрытыми глазами он смотрел, как Креон перевернул Шакала на живот и неумело связывает ему руки за спиной.
— Это и есть вор? Он собирался ограбить мою могилу?
— Не ограбит, братишка, пока я его стерегу, — проворчал Креон.
— И не твою могилу, — поправил Сетис, — а Состриса.
Алексос поднял на него глаза.
— Но я и есть Сострис, — тихо промолвил он.
В наступившей тишине Сетис внезапно осознал, как глубоко он во всем этом увяз. И как в этой глубине темно.
Орфет поднял с пола один из оброненных факелов, сунул его между прутьями решетки. Грабители с проклятьями отпрянули.
— Отдайте лопаты и инструменты. Веревки, все, что у вас есть. Живо, а то сгниете тут заживо!
Грабители неуверенно переминались с ноги на ногу. Потом Лис начал разматывать с пояса веревку.
Орфет, не отрываясь, следил за ним.
Сетис встал и, пошатываясь, направился к двери.
Оглядел ее сверху донизу, потом ощупал — совсем как Шакал десять минут назад, — осмотрел свежую печать огромный замок, почувствовал несокрушимую прочность металла.
— Как ее открыть?! — прошептал он. Ответа он не знал.
Он приложил губы к щели между створками и во весь голос заорал:
— Мирани! Мирани, ты нас слышишь?
Скорпион отправляется в путь
Время перестало существовать. Оно остановилось.
Н Она лежала здесь целую вечность, погрузившись в забытье. В этом месте ты обитаешь, прежде чем появиться на свет, сюда же и возвращаешься. Пустота вне пространства, черная бездна по ту сторону неба: жаркая и затхлая, полная едва различимых шорохов, шепота, стука падающих капель. Темнота, населенная незримой толпой.
Рядом с ней были другие люди, но они были неподвижны, как и она: нарисованные, мертвые, погребенные под душными слоями золота. Здесь обитали Тени.
Здесь была их могила.
Она вдумалась в это слово, ощутила на языке его вкус.
Могила. Слово гулкое, как эхо. Долгое эхо захлопнувшейся двери, без конца перекатывающееся в голове. Безысходное слово.
Она открыла глаза — может быть, через много десятков лет, а может, она так и лежала с открытыми глаза ми, потому что вокруг ничего не изменилось. Только где-то в глубине разума послышался шепот, какой-то тихий шелест. Он раздражал.
— Уйди, — сонно сказала она и перевернулась на другой бок среди мягких подушек на своей собственной постели в Милосе, однако голос не исчез; он превратился в ласковый шепот моря, в шорох ползущей змеи, в низкий рокот бьющегося сердца. Он стихал и вновь нарастал, как волна, и, несмотря на раздражение, она никак не могла от него отделаться. Шепот становился все громче и громче, теперь в нем различались три мягких слога, повторяемых вновь и вновь.
«Ми-ра-ни. Ми-ра-ни. Выслушай меня, Мирани».
— Уйди...
«Проснись, Мирани. Проснись, пожалуйста».
Сквозняк. Едва уловимое движение воздуха. Словно нежное прикосновение к щеке.
«Мирани».
Чьи-то пальцы на лице. Нет, гораздо легче, что-то совсем маленькое, оно ползет, щекочет, касается ее крохотными лапками, его хвост подрагивает. Она вскочила с воплем ужаса, дернулась, в приступе панического страха заметалась по комнате, налетая на мебель, разбила амфору с зерном, и то со злобным шорохом полилось на пол. Обезумевшие руки рвали платье, судорожно размахивали в воздухе; но тут она ударилась о саркофаг и застыла как вкопанная.
Она перевела дыхание, попыталась совладать с собой. Спокойно. Спокойно...
Скорпион, скорее всего, упал, улизнул в какую-нибудь щель. Но если он уцепился за... эта мысль вызывала новый взрыв ужаса. Руки опять зашарили по сторонам и наткнулись на какой-то круглый предмет. Лампа!
Она чуть не разрыдалась от облегчения, но еще дол го, очень долго шарила вокруг, натыкаясь на всевозможные предметы, которые гремели, падали, разбивались; наконец пальцы нащупали резную крышку коробочки с трутом. Она снова и снова ударяла огнивом по кремню, высекая искру, и каждый раз истерически взвизгивала от страха.
Пламя вспыхивало и гасло, вспыхивало и гасло. Затем разгорелось ровнее. Она поднесла горящий трут к лампе, подождала, пока займется фитилек.
Свет!
Он был ярким, ровным, уверенным.
Свет выхватил из темноты золотую маску Архона, стол, уставленный коробами с едой, зеркало у стены.
А в зеркале — лицо: чумазое, в потеках слез, с торчащими вкривь и вкось прядями волос. Лицо потрясенно глядело на Мирани.
Немного придя в себя, она утерлась подолом туники, подняла лампу и внимательно оглядела себя с ног до головы, повернулась к зеркалу спиной, ожидая увидеть на плече скорпиона, уцепившегося за платье, готового ужалить. Скорпиона нигде не было, но она долго еще не могла успокоиться, снова и снова резко оборачивала, словно пыталась застать его врасплох.
Потом поймала в зеркале свой собственный взгляд. Вот, значит, как сходят с ума. Она сурово посмотрела своему отражению в глаза.
— Возьми себя в руки! — Голос прозвучал хрипло; она откашлялась. — Так-то лучше! Ну и прическу они тебе соорудили! Ничего, отрастет... А платье никуда не годится...
Звук собственного голоса бодрил, успокаивал.
— Надо зажечь свет поярче, — сказала она вслух. — Где-то здесь должна быть целая куча ламп. И еды. Любая роскошь, какой только душа пожелает. — Все, кроме воды...
Она сделала шаг и наступила босой ногой на что-то твердое. Посветив лампой, увидела на полу рубинового скорпиона. Помедлив, взяла его в руки, ощутила тепло, удивилась этому. Потом приколола его на платье.
Лампы обнаружились в плетеной корзине. Она расставила их повсюду, зажгла, и в залившем пещеру ярком свете замерцали груды золотых украшений полированные бока медных и бронзовых сосудов, позолоченные узоры на громадном саркофаге Архона. Среди теней по углам громоздились высокие горы пожитков, а направо темнел черный проем двери в соседнюю камеру, где, как она знала, в деревянных гробах лежали слуги почившего Архона, Она старалась туда не смотреть.
И, разумеется, была еда, великое множество еды. Однако вода стояла всего лишь в трех золотых чашах у порога — она была самым ценным приношением, какое могли себе позволить люди. Мирани взяла одну из чаш и жадно выпила.
Нет нужды ограничивать себя, подумала она, слизнув с губ последнюю каплю.
Потому что воздух иссякнет гораздо раньше воды.
— Мог бы и помочь, чем просто так сидеть без дела!
Мальчик покачал головой.
— У меня нет мускулов, Орфет, — произнес он с убийственной логикой; крохотные лапки обезьянки обвивали его шею.
— Тогда ты! — Орфет злобно пнул Шакала ногой. — Помоги, а не то я перережу всех твоих дружков одного за другим!
Шакал улыбнулся. Он сидел, прислонившись к стене, и, не обращая внимания на кровь, текущую из раны на лбу, с нескрываемым удовольствием наблюдал за происходящим. Сетис впал в отчаяние. Он понятия не имел, долго ли они трудятся и сколько сейчас времени. Наверху, должно быть, близится рассвет. Мирани провела взаперти уже много часов. Воздух кончается. А он падает от изнеможения, все мышцы мучительно болят. Ни в ком из них, кроме Орфета, нет ни капли силы! Слишком много лет провел за столом, с горечью подумал он.
Однако Креон неожиданно поразил их всех. Креп кий и жилистый, он разделся, обнажив белую безволосую грудь, и орудовал ломом, толкал и колотил наравне со всеми. Но тщетно!
Все трое замерли в безмолвном отчаянии.
И тут заговорил Шакал.
— Видите ли, — начал он беспечно, — ваша проблема в том, что могила запечатана. То есть абсолютно не проницаема для воздуха. Благодаря этому ее содержимое попадает в Загробное Царство совершенно свежим. И еще это, к несчастью, означает, что ваша маленькая подружка умрет, поскольку дышит воздухом. Она попросту задохнется.
Орфет метнул на него яростный взгляд.
— Заткнись!
— Могу и заткнуться. Но мне больно видеть вас в таком состоянии. — Грабитель могил ухмыльнулся. — Сдается мне, вам, ребята, нужна помощь профессионала.
— Да я убью его на месте! — взвился Орфет.
— Погоди, — остановил его Сетис. — Успеешь. — И пристально посмотрел на Шакала. — Ты хочешь сказать, что мог бы вскрыть эту дверь? Как?
— Так я тебе и рассказал! Профессиональная тайна...
— Врет он все, — прорычал Орфет.
— Неужели?! — Продолговатые глаза Шакала внимательно следили за ними, потом переметнулись на Алексоса и Креона, сидевших бок о бок. — Тогда почему бы вам не попросить Бога? — язвительно заметил он. — Или его тень?
— А что толку? — с неохотой проворчал Креон.
Наступило молчание. Орфет сел, все еще кипя от злости. Потом Сетис спросил:
— Какова твоя цена?
Грабитель, не торопясь, вытянул ноги.
— Во-первых, вы отпускаете моих людей. Во-вторых, очутившись внутри, я заберу столько сокровищ, сколько смогу унести, независимо от того, жива девчонка или мертва. И в-третьих, — он метнул взгляд на Алексоса, — если он станет Архоном, что, по-моему, чрезвычайно сомнительно, то я получу самый высокий гражданский пост — например, Казначея. А может быть, даже, — он рассмеялся, — главного попечителя Города Мертвых.
Сетис скрипнул зубами.
— Договорились.
— Ты так легко соглашаешься? — Шакал сделал вид, будто страшно удивлен.
— У нас нет времени торговаться. Она задыхается!
Шакал презрительно фыркнул.
— Надо было думать об этом, когда вы ввязывали ее в заговор, — улыбнулся он. — Но в тебе я не ошибся. Когда твоя банда на нас набросилась, я решил, что ты нас продал, но теперь я вижу предательство несколько иного рода.
Сетис угрюмо кивнул.
— Это тебя волнует?
В глазах Шакала блеснул странный огонек.
— Аргелин — тиран. Это знают все! И моя семья — лучше других.
— Почему? — с любопытством спросил Орфет.
— Не твое дело. Эй ты, чокнутый мальчишка. Освободи-ка меня.
Алексос опустился возле него на колени, проворно развязывая узел тонкими пальцами. Орфет шепнул Сетису:
— Ты уверен?..
— Нет. Но ничего другого нам не остается.
Освободившись, Шакал встал, помассировал затекшие руки и промокнул царапину на лице..
— Теперь моих людей!
Сетис взглянул на Креона.
— Открой решетку. Только не внутреннюю!
Альбинос, кивнув, скрылся в темноте. Шакал расстегнул пояс и достал какие-то инструменты. Бросив взгляд на Сетиса, пробормотал:
— Я знал, что ты честолюбив. Но теперь ты лишился карьеры и потерял возможность разжиться богатством Состриса, и ради чего? Ради этих людей? Да они все безумны, каждый по-своему, и твоя подружка жрица, видимо, тоже. Тебе не уйти от Аргелина!
— Может быть, я такой же сумасшедший, как они, — ответил Сетис. — Смирись с этим. И если ты сделаешь хоть одно неверное движение, Орфет тебя прикончит. Он так взвинчен, что мне его при всем желании не остановить.
Продолговатые глаза грабителя могил с интересом взирали на него. За спиной у них с грохотом и скрипом начала подниматься внешняя решетка.
— Выходите, — сказал Шакал. — Ждите меня в обычном месте.
— Вожак, ты им доверяешь? — спросил Лис.
Шакал презрительно рассмеялся.
— Они дилетанты, Лис. И я им нужен. Разделим добычу, как договорились. Каждый получит условленную долю.
Отрывисто кивнув, Лис пошел прочь, следом за ним растворились в темноте остальные грабители. «А вдруг они будут поджидать нас в засаде?» — подумал Сетис, но волноваться было уже поздно.
— Хорошо, — сказал он, оборачиваясь к Шакалу. — Теперь посмотрим, на что ты способен.
Крисса! Боль от предательства была еще слишком свежа.
Она взяла одну из ламп и, спотыкаясь о разбросанные на полу пожитки, побрела в следующую комнату.
Сокровищница! Комната сверкала драгоценностями. Золото, слоновая кость, аметисты, изумруды... Вазы из полированного мрамора, необычайно гладкие и изящные, сине-зеленые шкатулки для притираний с маленькими птичками, которые пели, если открыть крышку. Она долго слушала их веселый щебет, потом разом закрыла все коробочки. Снова наступила оглушительная тишина.
Ожерелья из оникса, халцедона, гагата; в груде драгоценных камней она нашла плетеное ожерелье из синих фаянсовых бусин, бирюзы и золота. Она подняла его и осторожно надела. Украшение приятно оттягивало шею. Потом взгляд ее упал на маленький золотой ножик для чистки фруктов — точно такой же, какой был у нее в комнате... Она долго смотрела на него. Ножик достаточно острый. Вскрыть артерию и истечь кровью... Говорят, это не больно. Или все-таки больно?! Смерть будет медленной, но не такой мучительной, как от удушья. Она не станет ждать, пока задохнется...
Она с грустью обошла могилы Архоновых животных, мумии кошек и охотничьих собак.
«Я ближе, чем ты думаешь, Мирани».
Она обернулась, словно ожидая, что он стоит у нее за спиной.
— Из-за тебя я умру, — с жаром воскликнула она. — Тебя это не волнует?
«Бога волнует все. Не теряй надежды, Мирани. Слушай».
Тяжелый, глухой удар. Далекий, едва слышный, хотя и достаточно сильный, чтобы от него сотряслись шелковые кисти на подушке маленькой табуретки. Снаружи кто-то есть! Они пришли спасти ее! Она подбежала к огромной двери, отшвырнула лампу, распростерла руки по мертвой глади кованого железа.
— Я здесь! — закричала она, снова впадая в панику. — Слышите меня? Помогите!!!
На эти крики она потратила весь запас воздуха в легких. Попыталась вдохнуть, но облегчения не почувствовала. Грудь вздымалась и опадала, тщетно пытаясь втянуть хоть глоток живительного кислорода. Потом ее взгляд упал на крохотный язычок пламени в лампе. Пламя было синим.
Крисса побледнела:
— Что это значит?! Гласительница знает, что вы здесь?!
— Сядь! — Ретия схватила ее за руку, подтащила к креслу и властно толкнула на мягкие подушки. Остальные девушки сидели вдоль стен. В комнате собрались все Девятеро, кроме Гермии, и все они, кто больше, кто меньше, терзались тревогой, сомнениями и страхом.
Почувствовав невысказанную угрозу, Крисса прикусила губу.
— Ты заняла место Мирани, — нагло обвинила она Ретию. — В чем же дело?
Высокая девушка медленно склонилась, приблизила лицо к лицу Криссы. В ее голосе звенела с трудом сдерживаемая ярость.
— Ты вероломная предательница, пустоголовая стерва, — проговорила Ретия. — Думаешь, если ты предала Оракула, то и всех нас тоже можно купить?
Она выпрямилась. Крисса перевела дух. Ее лицо было бело, как бумага.
Ретия отвернулась, словно боясь не сдержаться. Потом снова повернулась к Криссе.
— Оракул говорил с нами, со всеми! Мы слышали его слова. Он назвал имя Мирани!
— Это, наверное, просто ветер прошумел. — Крисса самодовольно скрестила руки на груди. — А Мирани уже мертва.
Н Она лежала здесь целую вечность, погрузившись в забытье. В этом месте ты обитаешь, прежде чем появиться на свет, сюда же и возвращаешься. Пустота вне пространства, черная бездна по ту сторону неба: жаркая и затхлая, полная едва различимых шорохов, шепота, стука падающих капель. Темнота, населенная незримой толпой.
Рядом с ней были другие люди, но они были неподвижны, как и она: нарисованные, мертвые, погребенные под душными слоями золота. Здесь обитали Тени.
Здесь была их могила.
Она вдумалась в это слово, ощутила на языке его вкус.
Могила. Слово гулкое, как эхо. Долгое эхо захлопнувшейся двери, без конца перекатывающееся в голове. Безысходное слово.
Она открыла глаза — может быть, через много десятков лет, а может, она так и лежала с открытыми глаза ми, потому что вокруг ничего не изменилось. Только где-то в глубине разума послышался шепот, какой-то тихий шелест. Он раздражал.
— Уйди, — сонно сказала она и перевернулась на другой бок среди мягких подушек на своей собственной постели в Милосе, однако голос не исчез; он превратился в ласковый шепот моря, в шорох ползущей змеи, в низкий рокот бьющегося сердца. Он стихал и вновь нарастал, как волна, и, несмотря на раздражение, она никак не могла от него отделаться. Шепот становился все громче и громче, теперь в нем различались три мягких слога, повторяемых вновь и вновь.
«Ми-ра-ни. Ми-ра-ни. Выслушай меня, Мирани».
— Уйди...
«Проснись, Мирани. Проснись, пожалуйста».
Сквозняк. Едва уловимое движение воздуха. Словно нежное прикосновение к щеке.
«Мирани».
Чьи-то пальцы на лице. Нет, гораздо легче, что-то совсем маленькое, оно ползет, щекочет, касается ее крохотными лапками, его хвост подрагивает. Она вскочила с воплем ужаса, дернулась, в приступе панического страха заметалась по комнате, налетая на мебель, разбила амфору с зерном, и то со злобным шорохом полилось на пол. Обезумевшие руки рвали платье, судорожно размахивали в воздухе; но тут она ударилась о саркофаг и застыла как вкопанная.
Она перевела дыхание, попыталась совладать с собой. Спокойно. Спокойно...
Скорпион, скорее всего, упал, улизнул в какую-нибудь щель. Но если он уцепился за... эта мысль вызывала новый взрыв ужаса. Руки опять зашарили по сторонам и наткнулись на какой-то круглый предмет. Лампа!
Она чуть не разрыдалась от облегчения, но еще дол го, очень долго шарила вокруг, натыкаясь на всевозможные предметы, которые гремели, падали, разбивались; наконец пальцы нащупали резную крышку коробочки с трутом. Она снова и снова ударяла огнивом по кремню, высекая искру, и каждый раз истерически взвизгивала от страха.
Пламя вспыхивало и гасло, вспыхивало и гасло. Затем разгорелось ровнее. Она поднесла горящий трут к лампе, подождала, пока займется фитилек.
Свет!
Он был ярким, ровным, уверенным.
Свет выхватил из темноты золотую маску Архона, стол, уставленный коробами с едой, зеркало у стены.
А в зеркале — лицо: чумазое, в потеках слез, с торчащими вкривь и вкось прядями волос. Лицо потрясенно глядело на Мирани.
Немного придя в себя, она утерлась подолом туники, подняла лампу и внимательно оглядела себя с ног до головы, повернулась к зеркалу спиной, ожидая увидеть на плече скорпиона, уцепившегося за платье, готового ужалить. Скорпиона нигде не было, но она долго еще не могла успокоиться, снова и снова резко оборачивала, словно пыталась застать его врасплох.
Потом поймала в зеркале свой собственный взгляд. Вот, значит, как сходят с ума. Она сурово посмотрела своему отражению в глаза.
— Возьми себя в руки! — Голос прозвучал хрипло; она откашлялась. — Так-то лучше! Ну и прическу они тебе соорудили! Ничего, отрастет... А платье никуда не годится...
Звук собственного голоса бодрил, успокаивал.
— Надо зажечь свет поярче, — сказала она вслух. — Где-то здесь должна быть целая куча ламп. И еды. Любая роскошь, какой только душа пожелает. — Все, кроме воды...
Она сделала шаг и наступила босой ногой на что-то твердое. Посветив лампой, увидела на полу рубинового скорпиона. Помедлив, взяла его в руки, ощутила тепло, удивилась этому. Потом приколола его на платье.
Лампы обнаружились в плетеной корзине. Она расставила их повсюду, зажгла, и в залившем пещеру ярком свете замерцали груды золотых украшений полированные бока медных и бронзовых сосудов, позолоченные узоры на громадном саркофаге Архона. Среди теней по углам громоздились высокие горы пожитков, а направо темнел черный проем двери в соседнюю камеру, где, как она знала, в деревянных гробах лежали слуги почившего Архона, Она старалась туда не смотреть.
И, разумеется, была еда, великое множество еды. Однако вода стояла всего лишь в трех золотых чашах у порога — она была самым ценным приношением, какое могли себе позволить люди. Мирани взяла одну из чаш и жадно выпила.
Нет нужды ограничивать себя, подумала она, слизнув с губ последнюю каплю.
Потому что воздух иссякнет гораздо раньше воды.
* * *
На двери не осталось даже вмятинки. Сетис выронил лом и взвыл от бессильной ярости. Самый маленький из пленников со смехом приподнялся на локте; трое других спали. Орфет выругался и повернулся к Алексосу:— Мог бы и помочь, чем просто так сидеть без дела!
Мальчик покачал головой.
— У меня нет мускулов, Орфет, — произнес он с убийственной логикой; крохотные лапки обезьянки обвивали его шею.
— Тогда ты! — Орфет злобно пнул Шакала ногой. — Помоги, а не то я перережу всех твоих дружков одного за другим!
Шакал улыбнулся. Он сидел, прислонившись к стене, и, не обращая внимания на кровь, текущую из раны на лбу, с нескрываемым удовольствием наблюдал за происходящим. Сетис впал в отчаяние. Он понятия не имел, долго ли они трудятся и сколько сейчас времени. Наверху, должно быть, близится рассвет. Мирани провела взаперти уже много часов. Воздух кончается. А он падает от изнеможения, все мышцы мучительно болят. Ни в ком из них, кроме Орфета, нет ни капли силы! Слишком много лет провел за столом, с горечью подумал он.
Однако Креон неожиданно поразил их всех. Креп кий и жилистый, он разделся, обнажив белую безволосую грудь, и орудовал ломом, толкал и колотил наравне со всеми. Но тщетно!
Все трое замерли в безмолвном отчаянии.
И тут заговорил Шакал.
— Видите ли, — начал он беспечно, — ваша проблема в том, что могила запечатана. То есть абсолютно не проницаема для воздуха. Благодаря этому ее содержимое попадает в Загробное Царство совершенно свежим. И еще это, к несчастью, означает, что ваша маленькая подружка умрет, поскольку дышит воздухом. Она попросту задохнется.
Орфет метнул на него яростный взгляд.
— Заткнись!
— Могу и заткнуться. Но мне больно видеть вас в таком состоянии. — Грабитель могил ухмыльнулся. — Сдается мне, вам, ребята, нужна помощь профессионала.
— Да я убью его на месте! — взвился Орфет.
— Погоди, — остановил его Сетис. — Успеешь. — И пристально посмотрел на Шакала. — Ты хочешь сказать, что мог бы вскрыть эту дверь? Как?
— Так я тебе и рассказал! Профессиональная тайна...
— Врет он все, — прорычал Орфет.
— Неужели?! — Продолговатые глаза Шакала внимательно следили за ними, потом переметнулись на Алексоса и Креона, сидевших бок о бок. — Тогда почему бы вам не попросить Бога? — язвительно заметил он. — Или его тень?
— А что толку? — с неохотой проворчал Креон.
Наступило молчание. Орфет сел, все еще кипя от злости. Потом Сетис спросил:
— Какова твоя цена?
Грабитель, не торопясь, вытянул ноги.
— Во-первых, вы отпускаете моих людей. Во-вторых, очутившись внутри, я заберу столько сокровищ, сколько смогу унести, независимо от того, жива девчонка или мертва. И в-третьих, — он метнул взгляд на Алексоса, — если он станет Архоном, что, по-моему, чрезвычайно сомнительно, то я получу самый высокий гражданский пост — например, Казначея. А может быть, даже, — он рассмеялся, — главного попечителя Города Мертвых.
Сетис скрипнул зубами.
— Договорились.
— Ты так легко соглашаешься? — Шакал сделал вид, будто страшно удивлен.
— У нас нет времени торговаться. Она задыхается!
Шакал презрительно фыркнул.
— Надо было думать об этом, когда вы ввязывали ее в заговор, — улыбнулся он. — Но в тебе я не ошибся. Когда твоя банда на нас набросилась, я решил, что ты нас продал, но теперь я вижу предательство несколько иного рода.
Сетис угрюмо кивнул.
— Это тебя волнует?
В глазах Шакала блеснул странный огонек.
— Аргелин — тиран. Это знают все! И моя семья — лучше других.
— Почему? — с любопытством спросил Орфет.
— Не твое дело. Эй ты, чокнутый мальчишка. Освободи-ка меня.
Алексос опустился возле него на колени, проворно развязывая узел тонкими пальцами. Орфет шепнул Сетису:
— Ты уверен?..
— Нет. Но ничего другого нам не остается.
Освободившись, Шакал встал, помассировал затекшие руки и промокнул царапину на лице..
— Теперь моих людей!
Сетис взглянул на Креона.
— Открой решетку. Только не внутреннюю!
Альбинос, кивнув, скрылся в темноте. Шакал расстегнул пояс и достал какие-то инструменты. Бросив взгляд на Сетиса, пробормотал:
— Я знал, что ты честолюбив. Но теперь ты лишился карьеры и потерял возможность разжиться богатством Состриса, и ради чего? Ради этих людей? Да они все безумны, каждый по-своему, и твоя подружка жрица, видимо, тоже. Тебе не уйти от Аргелина!
— Может быть, я такой же сумасшедший, как они, — ответил Сетис. — Смирись с этим. И если ты сделаешь хоть одно неверное движение, Орфет тебя прикончит. Он так взвинчен, что мне его при всем желании не остановить.
Продолговатые глаза грабителя могил с интересом взирали на него. За спиной у них с грохотом и скрипом начала подниматься внешняя решетка.
— Выходите, — сказал Шакал. — Ждите меня в обычном месте.
— Вожак, ты им доверяешь? — спросил Лис.
Шакал презрительно рассмеялся.
— Они дилетанты, Лис. И я им нужен. Разделим добычу, как договорились. Каждый получит условленную долю.
Отрывисто кивнув, Лис пошел прочь, следом за ним растворились в темноте остальные грабители. «А вдруг они будут поджидать нас в засаде?» — подумал Сетис, но волноваться было уже поздно.
— Хорошо, — сказал он, оборачиваясь к Шакалу. — Теперь посмотрим, на что ты способен.
* * *
Она надушилась, причесала волосы, подровняла не ровные концы, а теперь, кружась перед зеркалом, любовалась найденным в гробнице сине-золотым платьем. Если уж умирать, то умирать красиво. Криссе бы наряд понравился...Крисса! Боль от предательства была еще слишком свежа.
Она взяла одну из ламп и, спотыкаясь о разбросанные на полу пожитки, побрела в следующую комнату.
Сокровищница! Комната сверкала драгоценностями. Золото, слоновая кость, аметисты, изумруды... Вазы из полированного мрамора, необычайно гладкие и изящные, сине-зеленые шкатулки для притираний с маленькими птичками, которые пели, если открыть крышку. Она долго слушала их веселый щебет, потом разом закрыла все коробочки. Снова наступила оглушительная тишина.
Ожерелья из оникса, халцедона, гагата; в груде драгоценных камней она нашла плетеное ожерелье из синих фаянсовых бусин, бирюзы и золота. Она подняла его и осторожно надела. Украшение приятно оттягивало шею. Потом взгляд ее упал на маленький золотой ножик для чистки фруктов — точно такой же, какой был у нее в комнате... Она долго смотрела на него. Ножик достаточно острый. Вскрыть артерию и истечь кровью... Говорят, это не больно. Или все-таки больно?! Смерть будет медленной, но не такой мучительной, как от удушья. Она не станет ждать, пока задохнется...
Она с грустью обошла могилы Архоновых животных, мумии кошек и охотничьих собак.
«Я ближе, чем ты думаешь, Мирани».
Она обернулась, словно ожидая, что он стоит у нее за спиной.
— Из-за тебя я умру, — с жаром воскликнула она. — Тебя это не волнует?
«Бога волнует все. Не теряй надежды, Мирани. Слушай».
Тяжелый, глухой удар. Далекий, едва слышный, хотя и достаточно сильный, чтобы от него сотряслись шелковые кисти на подушке маленькой табуретки. Снаружи кто-то есть! Они пришли спасти ее! Она подбежала к огромной двери, отшвырнула лампу, распростерла руки по мертвой глади кованого железа.
— Я здесь! — закричала она, снова впадая в панику. — Слышите меня? Помогите!!!
На эти крики она потратила весь запас воздуха в легких. Попыталась вдохнуть, но облегчения не почувствовала. Грудь вздымалась и опадала, тщетно пытаясь втянуть хоть глоток живительного кислорода. Потом ее взгляд упал на крохотный язычок пламени в лампе. Пламя было синим.
* * *
Крисса вошла в комнату и изумленно распахнула глаза; в следующий миг она кинулась бежать, но Ретия преградила ей путь и захлопнула дверь у нее перед носом.Крисса побледнела:
— Что это значит?! Гласительница знает, что вы здесь?!
— Сядь! — Ретия схватила ее за руку, подтащила к креслу и властно толкнула на мягкие подушки. Остальные девушки сидели вдоль стен. В комнате собрались все Девятеро, кроме Гермии, и все они, кто больше, кто меньше, терзались тревогой, сомнениями и страхом.
Почувствовав невысказанную угрозу, Крисса прикусила губу.
— Ты заняла место Мирани, — нагло обвинила она Ретию. — В чем же дело?
Высокая девушка медленно склонилась, приблизила лицо к лицу Криссы. В ее голосе звенела с трудом сдерживаемая ярость.
— Ты вероломная предательница, пустоголовая стерва, — проговорила Ретия. — Думаешь, если ты предала Оракула, то и всех нас тоже можно купить?
Она выпрямилась. Крисса перевела дух. Ее лицо было бело, как бумага.
Ретия отвернулась, словно боясь не сдержаться. Потом снова повернулась к Криссе.
— Оракул говорил с нами, со всеми! Мы слышали его слова. Он назвал имя Мирани!
— Это, наверное, просто ветер прошумел. — Крисса самодовольно скрестила руки на груди. — А Мирани уже мертва.