Фишер Кэтрин. Оракул

   — Что случилось? — быстро спросил он.
   — Аргелин. Он ищет Орфета.
   — Тоже мне новость! — Он сел, налил себе воды. Его хладнокровие злило ее; не обращая внимания на презрительное фырканье Орфета, она выпалила:
   — Зато я знаю, где искать нового Архона!
   Орфет снял ноги со стола и выпрямился.
   — Откуда?!
   Крутя кольцо на пальце, она ответила:
   — Со мной говорил Бог!
   Наступило молчание. Мирани подняла глаза.
   — Это правда. Я была у Оракула. Слышала его голос так же, как слышу ваши. Только внутри, в голове.
   — И что же он сказал? — с интересом спросил Орфет. Неожиданно она поняла, что ни один из них не удивился ее словам. В конце концов, она ведь одна из Девятерых, жрица Оракула; может, им кажется, что Бог говорит с ней каждый день. Ей захотелось крикнуть: «Вы что, не слышали? Он существует! Он говорил со мной!», но вместо этого она лишь сцепила пальцы под столом и тихо молвила:
   — Что новый Архон — десятилетний мальчик. Он живет в маленьком доме, где много других детей, близ рыночной площади, в Алектро. Надо его найти и привести сюда. Вы должны мне помочь!
   На миг маленькие глазки Орфета встретились с ее глазами. Потом он встал и принялся расхаживать по комнате, могучий, словно зверь в клетке, босой, в грязной тунике.
   — Хорошо, предположим, мы это сделали. Нашли его, привели сюда, представили как Претендента. Но допустит ли Аргелин, чтобы выбор пал на него? Подумай хорошенько, девочка. Ребенка легко убить...
   — Нелегко, если мы будем его охранять. Тогда он будет в безопасности.
   — Никто из нас не чувствует себя в безопасности. Даже ты...
   Она это понимала. Но все-таки тихо промолвила:
   — Бог этого не допустит.
   Толстяк повернулся к ним спиной. Когда он заговорил, голос его был хриплым.
   — Я любил старика.
   — Ты это уже говорил, — сухо заметил Сетис.
   Орфет обернулся, его лицо потемнело от ярости.
   — Заткнись, чернильная душа. Ты-то, как я вижу, никогда никого не любил. Твоя сестра больна, а ты к ней даже не подходишь.
   Сетис медленно поднялся.
   — Успокойтесь, пожалуйста, — прошептала Мирани. — Сейчас не время для ссор!
   Но они даже не взглянули на нее: тогда она, дрожа от страха, встала между ними, лицом к Орфету.
   — Уходите из Порта сегодня же ночью! Я дам вам денег на еду, на все, что нужно. Найдите мальчика и приведите его на Остров. Вы должны это сделать. Ради Архона!
   Через ее голову он гневно сверкнул глазами на Сетиса. Но все-таки ответил.
   — При одном условии.
   У нее упало сердце.
   — Каком?
   Он опустил глаза, облизал губы и вновь сел. Полотняное кресло протяжно скрипнуло. Голос Орфета был хриплым.
   — Аргелин... Все дело в нем. Любой новый Архон будет в его власти, точно так же, как был в его власти старик. Аргелин здесь — царь и Бог, он у нас Оракул. Это ему пришло в голову принести старика в жертву, сменить его. Это он сохраняет налоги высокими, держит бедняков в голоде и жажде, управляет армией, посадил в Совет своих ставленников. — Его взгляд перебегал с Мирани на Сетиса и обратно. — Позвольте, госпожа, я расскажу, что сказал Бог мне, потому что музыканты тоже его слышат. Он сказал: «Отдай мне Аргелина. Уничтожь моего врага». Я услышал это ночью после смерти старика, услышал своими собственными ушами. Эти ноты...
   Где-то снаружи прогрохотала тачка, человек, который ее вез, тихонько насвистывал. Во дворе Телия мурлыкала себе под нос какую-то песенку без мелодии и слов.
   — Что ты хочешь сказать? — прошептала Мирани.
   — Ты меня поняла...
   Сетис покачал головой, словно не веря своим ушам.
   — Ты хочешь его убить?!
   — Не я. Бог. — Орфет поднял палец. — Бог, которого она носит в бронзовой чаше.
   Мирани содрогнулась от ужаса.
   — Нет, — прошептала она.
   — Решать не нам, — криво улыбнулся музыкант. — Я нанесу удар, и если Бог захочет, он его заберет. — Он встал. — Я приведу тебе мальчика. Но за это, госпожа, ты поможешь мне разделаться с Аргелином. Мы втроем вступаем в заговор во имя Бога Я в долгу перед стариком. А ты в долгу перед Оракулом. Ты сама знаешь: именно так мы и должны поступить.
   — При чем здесь я? — Сетис с лязгом поставил чашу на стол. Его лицо побледнело от волнения, дыхание участилось. — Я в этом не участвую. Это безумие! Я не желаю в это ввязываться!
   Орфет нахмурился. Бычий лоб прорезала уродливая морщина.
   — Теперь участвуешь. Потому что если ты проболтаешься, я обрушу на твою голову все известные мне проклятия. А музыканты их знают немало. Мертвецы будут преследовать тебя в кошмарах, ходить за тобой по Городу, пока не отыщут тебя и не высосут твою кровь. Бог всегда получает то, чего хочет. Даже такого самодовольного червяка, как ты.
   Мирани в замешательстве отвернулась. Ей казалось, что она нечаянно прорвала некую тугую паутину и теперь ощупью выбралась в какой-то другой, чужой мир. Всего несколько дней назад, когда она ничего этого не знала, жизнь казалась такой простой, и заботило ее только, чиста ли туника, не придется ли сегодня говорить с незнакомцами и какие еще колкости отпустит в ее адрес Ретия. Теперь все это осталось далеко в прошлом и стало неправдой. Некогда привычный мир неожиданно оказался полным опасностей. Убить Аргелина! Такое бывает только в песнях и легендах. Но ведь она слышала голос Бога, и Оракул говорил с ней, и слова его были ясны, тихи и печальны, как будто заговорила одна из статуй в Храме. Словно зашептал песок в пустыне.
   — Слушайте меня! — сказала она, и голос ее прозвучал на удивление четко и твердо. Оба мужчины изумленно уставились на нее. — Прежде всего — мальчик! Орфет, ты отправишься за ним сегодня же вечером, и Сетис пойдет с тобой.
   — Не нужен он мне!
   — Ни за что! — эхом отозвался Сетис.
   Она шагнула к ним.
   — Пойдете. Оба!
   Сетису захотелось рассмеяться ей в лицо. Но глаза ее были темны, и во взгляде ее сверкали молнии. Она говорила всерьез. Еще вчера она дрожала от ужаса и заикалась, робкая девчонка, которая едва осмеливалась поднять на него взгляд, но сегодня с ней что-то произошло. Она изменилась. И внезапно они оба осознали, что перед ними — жрица из Девятерых.
   — Мне нужно кое с кем повидаться, — упрямо пробормотал Сетис.
   — Когда?
   — На закате.
   — Тогда отправляйтесь сразу после этого. — Не дожидаясь новых возражений, она обернулась к Орфету. — Не подведите меня.
   — Я сделаю это ради старика, госпожа, не ради тебя. — Орфет подошел к Мирани, распространяя запах пота и винного перегара. Она отшатнулась, страшась таящегося в нем жара. Но он лишь тихо спросил: — Я сбился со счета. В какой из Домов его доставят сегодня? Что с ним будут делать этой ночью?
   Вот она, слабинка в его бахвальстве. Словно живительный порыв ветра пробился сквозь трещинку в непроницаемой стене.
   — В Четвертый. В Обитель Окутывания.
   Он кивнул. И сказал задумчиво:
   — Такие пышные похороны! Столько плакальщиц! Все эти ритуалы, песни, хитроумные слова... А в целом мире только я один любил его.

* * *

   Нога Состриса была огромной.
   Вжавшись в расщелину между большим и вторым пальцами, Сетис сидел на корточках и слушал, как шелестит в ночи песок. У него за спиной на недосягаемую высоту вздымалась покалеченная статуя, черный базальтовый торс без рук и головы — ее верхняя часть была истерта многовековым дыханием ветра, жестокими прикосновениями мириадов песчинок, дневной жарой и леденящим ночным холодом. Неподалеку из песка выдавался полузасыпанный огромный нос. В правой ноздре нашли себе прибежище ящерицы.
   На фоне темного неба вырисовывалась черная громада городской стены. Он видел статуи сидящих Архонов, вокруг них порхали летучие мыши; над каменными плечами переливчатой россыпью сверкали бесчисленные звезды. Он плотнее запахнул плащ, борясь с усталостью и жаждой.
   Орфет явно сошел с ума. Если все это говорилось всерьез, если они и вправду замыслили убийство, он не желает в этом участвовать. Какая для него в этом выгода? Разве что... новому Архону понадобятся люди, которым можно доверять... Высокий административный пост...
   Вот и они!
   Их появление было неожиданным, хотя он давно ждал их, вглядываясь в темноту.
   Две тени обогнули громадный палец и превратились в людей: один повыше, второй низенький и коренастый.
   Сетис поднялся.
   — Вовремя. — Ему было страшно. Голос прозвучал слишком громко.
   Было холодно, и Лис закутался в теплый плащ. Он вытянул унизанную браслетами руку и, грубо схватив Сетиса за плечо, впечатал его в мертвый камень циклопической ноги.
   — Какой-то ты нервный, красавчик.
   — Принес планы? — Голос Шакала был холоден и спокоен.
   Сглотнув, Сетис ответил:
   — Да.
   — Где они?
   — Я их выучил наизусть.
   Наступило молчание, такое тягостное, что заныли челюсти. Потом коротышка схватил его за грудки.
   — Позволь, господин, я перережу ему горло.
   Шакал не шелохнулся. В свете звезд его глаза казались нечеловеческими; они разглядывали Сетиса с холодным, безжалостным любопытством. Потом он мягко произнес:
   — Тогда он не сможет проводить нас в гробницу.
   — Послушайте. — Сетис отпрянул. — Я не смог вынести планы из хранилища. А на то, чтобы втайне скопировать их, уйдут недели. Поэтому я их выучил. Меня давно научили этому, и у меня... хорошие способности. Я многое запоминаю. Например, списки.
   Лис с отвращением сплюнул.
   — Другого выхода не было. — Он говорил слишком быстро, запинаясь. Постарался взять себя в руки, добавил уверенности в голос. — Я не шучу и не обманываю. Зачем мне играть с вами?! Клянусь, так будет лучше. И ни кого из нас нельзя будет ни в чем обвинить.
   Шакал скрестил руки на груди. Его молчание было зловещим.
   — И в конце концов, какая разница? — тараторил Сетис. — Мы все-таки...
   — Разница огромная. — Пустынный ветер призрачной рукой шевелил длинные светлые волосы. — Это значит, что тебе придется спуститься с нами в гробницу. Как ты, без сомнения, и намеревался с самого начала...
   Он едва заметно кивнул; Сетис услышал, как звякнул кинжал, вынимаемый из ножен.
   — Вы мне не доверяете... понятно. Но...
   — Твои отец и сестра получили воду?
   Этот вопрос был задан не из вежливости. Он обреченно кивнул, не сводя взгляда с их лиц.
   — Значит, мы со своей стороны договор выполнили, — констатировал Шакал.
   — Я тоже выполню. Клянусь! — Они его убьют. Он зашел слишком далеко. Утром его найдут на песке, в луже запекшейся крови, и на его теле будет пировать стая грифов.
   Он попытался отступить на шаг назад. Путь преградила каменная ступня.
   Голос Шакала был легок и сух.
   — Может быть, лучше завершить нашу сделку прямо здесь и сейчас?
   — НЕТ! Прошу вас, не надо. Поверьте мне! — Глаза заливал холодный пот, плечи ныли от напряжения. — Послушайте. Мне надо уйти на несколько дней... работа, подготовка к поиску нового Архона Я вернусь к Седьмому Дню. Тогда и пойдем. В любое время! Когда захотите!
   У него кружилась голова; жизнь казалась хрупкой и легковесной, как перышко. Миндалевидные глаза Шакала решали его судьбу. Вокруг бесшумно кралась и шелестела пустыня.
   Кошелек на шее показался необычайно тяжелым. Внезапно ему захотелось сорвать его и вытряхнуть к их ногам скорпиона, чтобы доказать, что он владеет тайнами, которые им и не снились, но не успел он шевельнуть рукой, как Шакал, будто придя к какому-то решению, тихо произнес:
   — Да будет так.
   — Господин! — нахмурился Лис. — Ты ему поверил?
   Шакал спокойно разглядывал Сетиса.
   — Он раздражает тебя, Лис? Научись же справляться со своими чувствами.
   Коротышка метнул на Сетиса яростный взгляд.
   — Слишком самодовольный.
   — Но тем не менее умен. И на этот раз убедил меня. Мы пойдем в гробницу на Восьмой День, в День Теней. Все будут тихо сидеть по домам. Порт опустеет, Город погрузится в темноту и тишину. В такую ночь никто не ожидает ничего подозрительного. А ты, — он протянул руку и легонько тронул Сетиса за плечо, — нас поведешь. Я не стану тратить время на угрозы. Если это ловушка, или ты замыслил предательство, то знай: моя месть настигнет тебя повсюду, даже через много лет. Ожившие страхи будут пожирать тебя заживо, и в конце концов, писец, я тебя найду.
   Он глянул на своего спутника и кивнул.
   И они исчезли, словно растворились в ночной тьме.
   Сетис остался один. Обливаясь потом, он долго стоял, не в силах пошевелить ни рукой, ни ногой.
   Кулаки были крепко стиснуты; он с трудом разогнул налившиеся болью, перемазанные чернилами пальцы.
   На ладонях, там, куда впились ногти, пылали крохотные багровые полумесяцы.

* * *

   В это самое время сквозь прорези в золотой и огненно-алой маске Мирани внимательно наблюдала за обрядом Окутывания. Теперь от Архона осталась только пустая оболочка. Его кости и кожу наполняла смесь солей и смол, тряпочные тампоны и глина, спрессованные опилки. Вокруг него в сложном, хитроумном танце двигались женщины в синих туниках, их изящные руки поддерживали тело Архона под шею, спину и ноги, плотные полотнища тончайшей ткани слой за слоем укутывали его плечи и руки, грудь и живот. В волосы ему вплетали бусины и амулеты, укладывали между слоями ткани крохотных нефритовых скорпионов. Эти женщины проведут с ним всю ночь, поднимая тело Архона и укладывая его в гробы, счетом девять, один внутри другого, из бумаги, и ляписа, и бронзы, и расписного дерева, из слоновой кости и алебастра, из драгоценного резного нефрита и тонко гравированного серебра. Под конец его уложат в золотой саркофаг, опустят последнюю крышку, и тогда он воистину станет новым существом, роскошным, сверкающим и твердым — настоящим Богом с руками из золота и глазами из бирюзы, а его прежняя сущность будет укрыта под многочисленными оболочками так глубоко, что вскоре забудется.
   Интересно, где он сейчас, подумала Мирани. Куда ушли его мечты, его желания, все, что он любил и ненавидел, тысячи мимолетных мыслей, составлявших его жизнь? Остались ли они с Богом? Или каким-то образом передались тому мальчику в Алектро, скрылись в нем, полуосознанные?
   Она стояла, держа за ободок бронзовую чашу, и блестящая пустота золотистого сосуда отражала лицо Гласительницы, исподтишка следившей за ней.
   Чаша была пуста уже три дня.
   Неизвестно, где был Бог, но только не здесь.

Четвертый Дом.
Обитель Окутывания

   Не бывает тьмы без света. Когда-то я выиграл великую битву с собственной тенью, легендарную битву под материками и океанами. Он бежал, и я преследовал его, и мы до сих пор гоняемся друг за другом по небу. Я люблю его и боюсь его.
   Сначала побеждает ночь, потом день.
   Но вчера я был побежден какой-то другой силой. Я чувствовал удары, покрылся синяками. Я плакал, и слезы мои были водой. Это удивило меня, я собрал их в пригоршню, и долго смотрел на них, и пробовал на вкус в грязных трещинах кожи.
   У них был вкус моря.
   Как и предупреждала меня Царица Дождя.
   Я попросил ее отыскать меня. Потому что внутри я пустой. Кто-то спрятал меня под многими слоями кожи, костей и мускулов. Кто-то пришел и похитил все мои мечты.

Их окутывает пустыня

   По-моему, он сказал — сюда. — Сетис утер пот со лба и обозленно окинул взглядом выжженную солнцем пустыню. Дорога раздваивалась, хотя, быть может, это была всего лишь очередная козья тропа. Было изнуряюще жарко; дрожал раскаленный воздух, на горизонте вставал призрачный мираж — низкие подножия холмов, поросшие приземистыми оливами и кустами терна, над которыми гудели пчелы. Одна тропинка уходила вниз, налево, другая — направо, к холмам. Наверное, им надо держаться правой тропы; пастух, которого они встретили несколько часов назад, предупреждал, что дорога сужается.
   Сетис обернулся.
   — Да не отставай же ты!
   Орфет остался далеко позади: он стоял, прислонившись к большому камню. Сетис заметил, как музыкант украдкой сунул что-то в нагрудную суму. Сетис скрипнул зубами. Он догадывался, что это такое, но понятия не имел, где Орфет раздобыл выпивку. Еду и питье в дорогу покупал отец, и он, Сетис, лично удостоверился, что там нет вина.
   Музыкант неуклюже заковылял вперед.
   — Думай, что говоришь, бумагомарака. — У Орфета уже слегка заплетался язык.
   Сетис быстро шагнул ему навстречу.
   — А ну, отдай.
   — Что?
   — Выпивку.
   Орфет широко ухмыльнулся.
   — Свою найди!
   От злости, жары и усталости у Сетиса мутилось в голове. Что ему делать? Драться?! Но Орфет был намного больше и сильнее. Кроме того, писцы не дерутся. Беда в том, что до Алектро еще долгие часы пути, и, даже если они на правильной дороге, музыкант напьется допьяна задолго до того, как они туда придут. Кроме того, с небом явно творилось что-то неладное...
   — Успокойся, — буркнул Орфет. — Мне так лучше думается.
   Сетис тяжко зашагал дальше, словно пловец раздвигая плечами невидимые полотнища зноя. Орфет плелся следом.
   — Ты уверен, что нам сюда?
   — Тропа уходит вверх, верно? Надо перевалить за эти холмы. Ты, вроде бы, говорил, что бывал в Алектро.
   — Я везде бывал. Везде играл. Все они одинаковы. Это было много лет назад, когда я был хорош, когда я был лучшим. — Орфет смахнул пьяную слезу. Сетис этого терпеть не мог.
   Он кивнул, не сводя глаз с холмов.
   — Жаль, что ты там не остался.
   Желтизна. Небо медленно наливалось тошнотворной желтизной.
   Орфет пропустил колкость мимо ушей. Он брел, понурив голову, и предавался жалости к себе.
   — Я ходил по всему Двуземелью, и везде меня встречали с распростертыми объятиями. В любом господском доме, в любом храме. Боже, как я был хорош! Песни приходили ко мне из ниоткуда, я извлекал мелодии прямо из воздуха. У меня было все — женщины, деньги. И я был молод...
   — Давненько же это было.
   Орфет поднял мутные глаза Замечание, похоже, озадачило его; Сетис чуть ли не воочию увидел момент, когда недоумение переросло в обиду, затем в гнев.
   — Смейся сколько хочешь! Бесхребетный маменькин сыночек, вот ты кто! Зелен, как трава. Тебе не помешает разок-другой наткнуться на острые углы, и, ей-богу, я и сам бы этому поспособствовал, не будь так жарко. — Он злобно прищурился. — Что ты понимаешь в музыке? Что ты знаешь о ее мощи, огне, о вдохновении?! Когда в тебя вселяется Бог, и дыхание перехватывает от радости? Ничего-то ты не знаешь! А вот та девчонка, мышка серенькая, она знает. — Он остановился и принялся копаться в сумке в поисках фляги. — Я это понял по ее глазам.
   Сетис уныло шагал вперед.
   — Я никогда не паду так низко, как ты, — в ярости пробормотал он.
   Орфет отхлебнул.
   — Это тебе только так кажется. — Его голос звучал хрипло.
   Ветер швырнул им в лицо горсть песка. Сетис поднял глаза и с ужасом увидел, что небо нависло над самой головой, песок поднимается густыми тучами, застилая солнце.
   Он в панике остановился.
   Вот оно! Песчаная буря.
   Орфет тоже это понял. Когда Сетис обернулся, толстяк напряженно всматривался в небо.
   — Бегом! — тихо проговорил он. — Быстрее!
   Но, едва они миновали следующий поворот, как мир укутала мгла, и небо навалилось на землю.
   Раздался угрожающий свист, налетел горячий порыв ветра, и на путников во всю свою мощь обрушилась песчаная буря. Мельчайшая пыль хлестала непроницаемой пеленой, обжигая кожу, не давая дышать, забивая глаза и ноздри. Сетис рухнул на четвереньки. Он ничего не видел, не слышал, не чувствовал, только кашлял, жадно хватая воздух ртом. Он торопливо достал из сумки шарф, замотал лицо и с трудом поднялся на ноги.
   Орфет исчез; юноша был один в ревущей, обжигающей печи, под палящим ветром; он закрывал голову руками, не помня себя от ужаса. Потом из сплошного облака пыли выделился темный сгусток; он приблизился и соткался в грузную фигуру музыканта.
   — Видишь ту расселину? Давай к ней! — проревел Орфет.
   Сетис посмотрел, куда показывал музыкант, но ничего не увидел. Он сделал два шага, сражаясь с яростным ветром, затем твердая рука Орфета схватила его за плечо и развернула в другую сторону.
   — Иди за мной! — пророкотал великан.
   Они медленно пробирались вперед. Сетис видел только темный сгусток, который был спиной Орфета, да камни на земле, потревоженные ногами музыканта; он поскальзывался и спотыкался на них. Мир превратился в ревущее горнило, средоточие невообразимого воя, сквозь который смутно прорезался придушенный кашель, и звуки эти ужасно пугали Сетиса, пока он не понял, что это смеется Орфет. Сетис сердито нахмурился. Какой-то пьянчуга смеет над ним смеяться! Впрочем, он и сам понимал, что до смерти боится рева ветра: сквозь застилающую взор песчаную пелену разыгравшееся воображение услужливо рисовало картины скрытой во мраке бездонной пропасти, к которой они подойдут и, не заметив ее, свалятся, а потом будут долго лететь в темноту, кувыркаясь и вопя от ужаса.
   Спокойно! Ему уже доводилось переживать песчаные бури. Правда, он видел их из Города, сидя в надежном убежище. Даже в Порту были улицы, вдоль которых можно было пробираться, знакомые дома и стены. А здесь, в пустыне, не было ничего. Ему казалось, что ревущий вихрь из раскаленного воздуха и песка уносит его прочь из этого мира, и он падает в бездонную пропасть, все глубже и глубже.
   Как будто Бог забрал весь мир себе.
   Орфет схватил его за руку:
   — Сюда!
   Темнота. Скала: высокая и надежная. Они укрылись под ней, и буря, словно в отместку за нежданное спасение, швырнула Сетису в глаза последнюю горсть песка, болезненную и обжигающую; потом каким-то чудом он сумел вздохнуть, набрать полную грудь воздуха. Здесь можно было дышать!
   — Переждем здесь. — Голос Орфета звучал необыкновенно гулко. Сетис протер обожженные глаза и понял, что лежит под нависающим выступом скалы.
   Все еще задыхаясь, он встал на колени. Кожа стала серой от налипшего песка. Песок был везде — в одежде, в обуви, во рту, в ушах. Он размотал шарф, и с него рекой посыпался песок; отряхнул руками лицо и почувствовал его сухость в мелких трещинах и морщинках на коже, почесал голову, и под ногти тотчас же забились жесткие колючие кристаллы. Наверняка Орфет тоже покрыт песком с ног до головы.
   Музыкант забился в уголок, сел, тяжело дыша, и стал глядеть на разверзшийся снаружи ревущий ад. Потом протянул своему спутнику флягу.
   — Выпей. Надо!
   Сетис послушно взял флягу и отхлебнул глоток. Вино приятно согрело его. Он вернул флягу музыканту.
   — Надолго мы тут застряли?
   — Ты у нас ученый. Разве нет никаких записей? Статистики бурь? Сложных многовековых наблюдений? — Орфет усмехнулся и присосался к фляге.
   Есть, наверно, с горечью подумал. Сетис.
   — Надо подождать...
   — Ничего другого не остается. Разве что поесть не помешало бы.
   У них были оливки, сыр и хлеб. Орфет жевал, чавкая. Песок облепил пищу; Сетис в раздражении стряхивал его. Потом заговорил о том, что мучило его больше всего.
   — Как мы узнаем его? Этого мальчика. В Алектро полным-полно мальчишек. И как заставим родителей отпустить его?
   — Скажем им, вот и все. — Орфет жадно проглотил кусок сыра. — Для них это будет большая честь. Глупцы!
   — Это может оказаться нелегко.
   — Доверься Богу, чернильная душа. У меня есть план. Сколько у нас осталось денег?
   Сетис вытащил из-под плаща кошелек и раскрыл его.
   — Шестьдесят... семьдесят...
   Могучая рука Орфета выхватила кошелек; не успел Сетис и рта раскрыть, как все его содержимое было высыпано на песок.
   — Не дергайся — думаешь, я собираюсь тебя обокрасть? Просто нам придется кое-кого подмазать.
   И тут Орфет замолчал.
   Его пальцы небрежно откинули монетки и выудили из песка маленького красного скорпиона.
   Некоторое время он изумленно рассматривал свою находку. Потом перевел взгляд на Сетиса:
   — Да-а-а... Пожалуй, я недооценил тебя, бумагомарака.
   Сетис попытался взять себя в руки.
   — Я его нашел, — тихо произнес он.
   — Конечно. А я — танцовщица из Спалиса.
   — Это правда. — Сетис попытался выхватить скорпиона, но толстые пальцы Орфета крепко держали вещицу.
   — Где?
   — Внизу, под залом, где работают писцы. Наверно, его кто-нибудь забыл. Много лет назад...
   — А ты, значит, взял...
   Сетис молчал.
   — Собирался продать его? Каким образом?
   — Я знаю нужных людей.
   Маленькие глазки Орфета вспыхнули.
   — Знаешь, значит? Кого, например? Что за лживую игру ты ведешь, писец ?
   — Дай сюда, — в гневе воскликнул Сетис.
   — Он принадлежит Богу.
   — Сказано тебе, я его нашел...
   — Ты что, не понимаешь? Он тебе его послал! — От волнения у Орфета перехватило голос; как одержимый он вертел скорпиона в руках.
   — Послушай, бумагомарака, Бог не зря посылает свои знаки — у него на это есть веские причины, и эта красивая вещица явно... — Он дернулся, вскрикнул, выронил безделушку. — Он живой!
   Сетис разинул рот.
   — Что?!
   — Он шевельнулся! У меня в пальцах. Пополз.
   Скорпион лежал на земле. Снаружи выла буря, песок медленно заносил рубиновое тельце. Сетис осторожно наклонился и поднял скорпиона.
   На него внимательно глядели маленькие золотые глаза.
   Он поспешно сунул скорпиона в кошелек, засыпал сверху горячими монетами и затянул шнурок. Когда он поднял глаза, музыкант прошептал:
   — Эта вещица священная. Надо было рассказать о ней девчонке. Это могло бы все изменить.
   Буря стихала. Ее рев слабел, сменялся жалобным плачем. Летящий песок обжигал уже не так сильно. Сетис пожал плечами.