Идя через внутренний двор, где в своих нишах бестолково суетились и хлопали крыльями голуби, Мирани воскресила в памяти весь проведенный здесь год. Начало было малообещающим. На какие только козни и подкупы не шел ее отец, чтобы определить сюда свою единственную дочку! Ее имя было занесено в списки с самого рождения, но даже когда пришло письмо с известием о том, что в Храме освободилось место, и отец с радостными возгласами метался по ветхим колоннадам их полуразрушенного дома, она чувствовала только страх. Боялась, что на нее будут смотреть. Что люди будут кланяться ей и называть госпожой. Что придется с ними говорить.
На самом деле все оказалось не так уж плохо. Обязанности были легкими. Она числилась Той, Кто Вышивает Одежды, но совсем не умела шить: всю работу за нее делали служанки. Жизнь протекала беззаботно: она читала книги, играла с подругами, купалась в потайном бассейне у подножия извилистой лестницы в саду. Лучшая пища, изобилие воды — Храм ни в чем не знал недостатка. Но она была всего лишь Вышивальщицей.
Пока на прошлой неделе Алана не испытала прикосновение Бога.
Все произошло очень быстро. Еще минуту назад темноволосая девушка твердо стояла на ногах, и вдруг чаша с лязгом выпала у нее из рук. Все вздрогнули. В чаше оставался всего один скорпион. Девушка съежилась и осела на землю. Внезапно. Мгновенно. Совсем недавно, вспомнилось Мирани, Алана одолжила ей белую столу. А теперь ее нет в живых. Так Мирани стала Носительницей.
Это была огромная честь, невероятная, пугающая. Но почему, почему именно она?
Корет отворил дверь в Верхний Дом и почтительно отошел в сторону, пропуская ее. Это был высокий, молчаливый мужчина с обритой наголо головой; его мощную шею украшал широкий воротник из золота и ляпис-лазури со знаком Бога, выложенным гранатами. Девушки, бывало, подшучивали над ним, но только тогда, когда он их не слышал.
Здесь, Наверху, терраса была широкой, а полы вымощены крапчатым мрамором. Справа в белой стене, увитой виноградными лозами, темнели сводчатые лоджии. Стуча сандалиями по холодному камню, Мирани шла мимо вереницы статуй на высоких постаментах. Гласительницы предыдущих поколений стояли, устремив в море невидящий взгляд бледных каменных глаз.
— Последняя дверь, госпожа, — сказал Корет.
Она знала. На этой двери было золотое изображение Бога и слово:
НОСИТЕЛЬНИЦА
Слуга вежливо склонился перед ней, поднял щеколду и распахнул дверь. Мирани вошла.
Комната была просторная, гораздо больше, чем внизу, белая и пустая, если не считать кровати, укутанной москитной сеткой, единственного стола и стула.
Все, что осталось от вещей Аланы, было в спешке убрано. Как будто ее и не существовало на свете.
Мирани обернулась и выдавила: «Спасибо», с трудом не сбившись при этом на шепот. Тут она заметила, что задняя стена комнаты расписана изображениями великих Зверей пустыни: обезьяны, крокодила и ибиса. В глазницах Зверей сверкали красные гранаты. Стеклянные взоры пристально следили за девушкой.
Корет поклонился.
— Когда зазвонит гонг, госпожа Гермия пригласит тебя навестить ее. — Он помолчал, его глаза метнули на нее быстрый взгляд исподлобья. Потом слуга вышел и закрыл за собой дверь.
Мирани села на кровать. Девушки поговаривали, что Корет шпионит для Гермии. Она не была в этом уверена.
«Остров полон предательства...»
Она торопливо огляделась, встала и подошла к окнам. Одно из них выходило в храмовый сад с увядшими без воды цветами. Другое окно, в боковой стене, удивило девушку: встав на длинную каменную скамью, она словно очутилась на вершине отвесного, обрывистого утеса. Далеко внизу суетилась и галдела колония морских птиц; к выступам скал лепились кусты, некоторые из них — чахлые лимонные деревца с мелкими пепельно-желтыми плодами — отважно свесили свои ветви прямо над пропастью. По невидимым выбоинам в камнях тонкой ниточкой петляла козья тропа. Высота была такой огромной, что у Мирани закружилась голова. Внизу вековечно шумело море; она глядела на затянутый облаками горизонт и думала, что в ясную погоду отсюда наверняка виден ее родной Милос; она увидит его, когда тучи рассеются, или ночью, когда на острове зажгутся маяки.
Она отвернулась от окна, села на прохладную скамью. Достала из внутреннего кармана туники измятый клочок папируса. Ей впервые выдался случай рассмотреть его внимательно; папирус был такой старый, что, едва она развернула его, он тут же развалился надвое у нее в руках. Листок был исписан торопливым, мелким почерком — Мирани с трудом разбирала выведенные блеклыми чернилами слова:
«Я видел тебя из окна. Я знаю, ты с Милоса; это и мой остров, оттуда меня привезли и сделали Aрхоном. Поэтому я тебе доверюсь. Больше некому, и скоро я все равно умру».
Снаружи на террасе послышались чьи-то шаги.
Она торопливо вскочила. Сердце отчаянно колотилось в груди. Выждав минуту, подошла к двери, приоткрыла ее и выглянула на террасу. На Мирани глядели только статуи; двери в другие комнаты были закрыты.
Она затворила дверь и привалилась к ней спиной.
"Послушай, девочка. Гласительница обманывает нас. Бог разговаривает с нами, но она его не слышит. И говорит нам совсем не то, что сообщает ей Бог. Он рассердился и поэтому не посылает дождя. Оракула предали.
Ты должна сделать два дела. Найди нового Архона. Гласительница и Аргелин назначат того, кто им удобен, но не он избран Богом. Ты должна им помешать. А второе: у меня во дворце живет музыкант. Орфей. Поговори с ним. Он знает.
Не бойся Бога. Он не причинит тебе зла. Он избрал тебя. Сожги это. Останься в живых".
В смятении Мирани перечитывала записку снова и снова. Где-то вдалеке послышался тихий, трепещущий звук гонга.
Она вскочила, разожгла на столе курительницу для благовоний, открыла крышку. Задыхаясь от ужаса, положила внутрь папирус, торопливо прижала его к огненно-красному угольку и держала, пока с краю не вспыхнул маленький язычок бледно-голубого пламени. Потом повернула так, чтобы загорелся весь листок. Папирус горел медленно, словно нехотя... Снова зазвонил гонг.
Мирани в панике бросила записку на пол, растоптала ее, собрала обгоревшие клочки и выбросила их в окно, выходящее на обрыв. Пальцы стали черными. Она торопливо вытерла руки, поправила прическу и подошла к двери.
Закрывая за собой дверь, она заметила на полу несколько обрывков папируса, обугленных, но не догоревших. Их шевелил ветер. Но убирать их не было времени.
Выждав немного, Мирани прошла через комнату и встала возле маски.
«Бог разговаривает с нами, но она его не слышит».
Мирани прикусила губу. Старик так наивен! Гермия слушает Оракула, но оттуда не доносится ни звука. Поэтому она говорит то, что нужно ей. И все происходит так, как она того захочет. Гласительница правит Островом, а Остров правит всем Двуземельем, от Восхода до Лунных гор.
Потому что в Оракуле нет никакого Бога!
Маска глядела на нее. Мирани подошла ближе.
Маска была сделана из чистого золота, с алым тиснением и перьями ибиса поверху, и украшена маленькими золотыми дисками, подвешенными на тонюсеньких проволочных петлях. На щеках были искусно вычеканены две свернувшиеся змеи. Черные брови изгибались идеальными дугами, овальный рот зиял пустотой; он был открыт — прохладный морской ветерок, проходя сквозь него, издавал что-то вроде тихого, свистящего шепота.
Мирани невольно прислушалась. Приблизила ухо к губам маски.
Тихий, слабый, сухой шепот.
Ничего не произносящий.
В сияющей позолоте возникло лицо Гермии, искаженное, спокойное, неулыбчивое. Та бесшумно подошла сзади и теперь наблюдала за девушкой.
Мирани обернулась так быстро, что маска звякнула и чуть не свалилась с подставки; в последний момент она подхватила ее и чудом удержала. Сердце бешено колотилось. Щеки зарделись.
— Вот как, — сказала Гермия. — Все еще подскакиваешь, как испуганная кошка.
Это была высокая женщина с длинным прямым носом. Волосы она укладывала в элегантную прическу и закалывала десятком золотых шпилек. Ее красная туника, доходящая до пола, шелестела вокруг босых ног сотнями мелких складок.
Мирани стояла неподвижно, обливаясь потом.
— Ты хотела меня видеть.
Гласительница непринужденно села на стул у окна и расправила одежды. Без всяких предисловий заявила:
— Я была удивлена, когда Бог назвал твое имя. Впрочем, удивлена — не то слово, я поразилась. Ты самая низшая из Девятерых, не умеешь себя показать лицом, неуверенная. Но когда Оракул приказывает, сомнениям нет места. В первый свой год ты проявила себя далеко не лучшим образом, и эта тоска по дому...
Мирани облизала пересохшие губы.
— ... которая, похоже, снедала тебя неделями, и твоя робость... — Она передернула плечами. — Я ожидала кого угодно. Даже Криссу.
"Криссу! Дата умерла бы от ужаса!" Набравшись храбрости, Мирани посмотрела на Гермию в упор. Она лжет! Наверняка лжет. Холодно и обдуманно. Ее выбрала сама Гласительница, а не Бог. И в этот миг девушку пронзила неожиданная мысль, острая, как сама истина Им нужен был человек робкий, такой, с которым не будет хлопот. Вот почему они назначили ее, а не Ретию!
Гермия взяла из вазы гранат и принялась неторопливо чистить его.
— Хотя должна признать, ты вела себя намного лучше, чем я ожидала Многие девушки падают в обморок, у некоторых случаются истерики. Ты обошлась без этого.
— Спасибо, — прошептала Мирани.
— Твои обязанности. Сегодня, со смертью Архона, начинается древний погребальный обряд. Его тело будет сопровождено через все Девять Домов и найдет последнее упокоение в Городе Мертвых. Это займет девять дней. Каждый день все Девятеро должны присутствовать при обряде, и Бог, если он представит себя в каком-нибудь облике, будет с нами. — Она бросила в вазу обрывок кожуры. — У тебя будет много забот.
Мирани постаралась унять нервную дрожь в пальцах.
— На Девятый день будет назначен новый Архон. Мальчик десяти лет, без изъяна и греха, здоровый телом, крепкий разумом. В момент смерти старого Архона Бог вселился в его душу, ибо Бог не умирает. Поиски мальчика начнутся немедленно; генерал Аргелин пошлет свои отряды туда, куда укажет Оракул. А мы тем временем должны исполнить свой долг перед мертвыми. Завтра ты и Ретия пойдете во Дворец, возьмете одежды, приготовленные для тела усопшего, после чего солдаты опечатают покои Архона. — Она отстранение улыбнулась. — Справишься?
Мирани кивнула.
— Хорошо. Это все.
С болью и печалью она подумала о старике. Он был таким спокойным, таким безропотным. Он умер, и ради чего?! Всю жизнь он провел под маской, в святилище, никогда ни с кем не разговаривая, почти не покидая пределы дворца, словно пожизненный заключенный, а теперь его убили, и что проку?! Его смерть не принесла дождя.
Все это было неправильно, и она это понимала. Мирани вернулась к себе в комнату и принялась распаковывать вещи.
И только тогда, обернувшись к кровати, она вспомнила про несгоревшие обрывки папируса и поняла, что они исчезли. Она опустилась на колени и, в отчаянии шаря руками по полу, принялась их искать.
Тщетно!
Кто-то побывал у нее в комнате.
Кто-то нашел обгоревшие клочки и унес их с собой!
Он встречается с дикими зверями
На самом деле все оказалось не так уж плохо. Обязанности были легкими. Она числилась Той, Кто Вышивает Одежды, но совсем не умела шить: всю работу за нее делали служанки. Жизнь протекала беззаботно: она читала книги, играла с подругами, купалась в потайном бассейне у подножия извилистой лестницы в саду. Лучшая пища, изобилие воды — Храм ни в чем не знал недостатка. Но она была всего лишь Вышивальщицей.
Пока на прошлой неделе Алана не испытала прикосновение Бога.
Все произошло очень быстро. Еще минуту назад темноволосая девушка твердо стояла на ногах, и вдруг чаша с лязгом выпала у нее из рук. Все вздрогнули. В чаше оставался всего один скорпион. Девушка съежилась и осела на землю. Внезапно. Мгновенно. Совсем недавно, вспомнилось Мирани, Алана одолжила ей белую столу. А теперь ее нет в живых. Так Мирани стала Носительницей.
Это была огромная честь, невероятная, пугающая. Но почему, почему именно она?
Корет отворил дверь в Верхний Дом и почтительно отошел в сторону, пропуская ее. Это был высокий, молчаливый мужчина с обритой наголо головой; его мощную шею украшал широкий воротник из золота и ляпис-лазури со знаком Бога, выложенным гранатами. Девушки, бывало, подшучивали над ним, но только тогда, когда он их не слышал.
Здесь, Наверху, терраса была широкой, а полы вымощены крапчатым мрамором. Справа в белой стене, увитой виноградными лозами, темнели сводчатые лоджии. Стуча сандалиями по холодному камню, Мирани шла мимо вереницы статуй на высоких постаментах. Гласительницы предыдущих поколений стояли, устремив в море невидящий взгляд бледных каменных глаз.
— Последняя дверь, госпожа, — сказал Корет.
Она знала. На этой двери было золотое изображение Бога и слово:
НОСИТЕЛЬНИЦА
Слуга вежливо склонился перед ней, поднял щеколду и распахнул дверь. Мирани вошла.
Комната была просторная, гораздо больше, чем внизу, белая и пустая, если не считать кровати, укутанной москитной сеткой, единственного стола и стула.
Все, что осталось от вещей Аланы, было в спешке убрано. Как будто ее и не существовало на свете.
Мирани обернулась и выдавила: «Спасибо», с трудом не сбившись при этом на шепот. Тут она заметила, что задняя стена комнаты расписана изображениями великих Зверей пустыни: обезьяны, крокодила и ибиса. В глазницах Зверей сверкали красные гранаты. Стеклянные взоры пристально следили за девушкой.
Корет поклонился.
— Когда зазвонит гонг, госпожа Гермия пригласит тебя навестить ее. — Он помолчал, его глаза метнули на нее быстрый взгляд исподлобья. Потом слуга вышел и закрыл за собой дверь.
Мирани села на кровать. Девушки поговаривали, что Корет шпионит для Гермии. Она не была в этом уверена.
«Остров полон предательства...»
Она торопливо огляделась, встала и подошла к окнам. Одно из них выходило в храмовый сад с увядшими без воды цветами. Другое окно, в боковой стене, удивило девушку: встав на длинную каменную скамью, она словно очутилась на вершине отвесного, обрывистого утеса. Далеко внизу суетилась и галдела колония морских птиц; к выступам скал лепились кусты, некоторые из них — чахлые лимонные деревца с мелкими пепельно-желтыми плодами — отважно свесили свои ветви прямо над пропастью. По невидимым выбоинам в камнях тонкой ниточкой петляла козья тропа. Высота была такой огромной, что у Мирани закружилась голова. Внизу вековечно шумело море; она глядела на затянутый облаками горизонт и думала, что в ясную погоду отсюда наверняка виден ее родной Милос; она увидит его, когда тучи рассеются, или ночью, когда на острове зажгутся маяки.
Она отвернулась от окна, села на прохладную скамью. Достала из внутреннего кармана туники измятый клочок папируса. Ей впервые выдался случай рассмотреть его внимательно; папирус был такой старый, что, едва она развернула его, он тут же развалился надвое у нее в руках. Листок был исписан торопливым, мелким почерком — Мирани с трудом разбирала выведенные блеклыми чернилами слова:
«Я видел тебя из окна. Я знаю, ты с Милоса; это и мой остров, оттуда меня привезли и сделали Aрхоном. Поэтому я тебе доверюсь. Больше некому, и скоро я все равно умру».
Снаружи на террасе послышались чьи-то шаги.
Она торопливо вскочила. Сердце отчаянно колотилось в груди. Выждав минуту, подошла к двери, приоткрыла ее и выглянула на террасу. На Мирани глядели только статуи; двери в другие комнаты были закрыты.
Она затворила дверь и привалилась к ней спиной.
"Послушай, девочка. Гласительница обманывает нас. Бог разговаривает с нами, но она его не слышит. И говорит нам совсем не то, что сообщает ей Бог. Он рассердился и поэтому не посылает дождя. Оракула предали.
Ты должна сделать два дела. Найди нового Архона. Гласительница и Аргелин назначат того, кто им удобен, но не он избран Богом. Ты должна им помешать. А второе: у меня во дворце живет музыкант. Орфей. Поговори с ним. Он знает.
Не бойся Бога. Он не причинит тебе зла. Он избрал тебя. Сожги это. Останься в живых".
В смятении Мирани перечитывала записку снова и снова. Где-то вдалеке послышался тихий, трепещущий звук гонга.
Она вскочила, разожгла на столе курительницу для благовоний, открыла крышку. Задыхаясь от ужаса, положила внутрь папирус, торопливо прижала его к огненно-красному угольку и держала, пока с краю не вспыхнул маленький язычок бледно-голубого пламени. Потом повернула так, чтобы загорелся весь листок. Папирус горел медленно, словно нехотя... Снова зазвонил гонг.
Мирани в панике бросила записку на пол, растоптала ее, собрала обгоревшие клочки и выбросила их в окно, выходящее на обрыв. Пальцы стали черными. Она торопливо вытерла руки, поправила прическу и подошла к двери.
Закрывая за собой дверь, она заметила на полу несколько обрывков папируса, обугленных, но не догоревших. Их шевелил ветер. Но убирать их не было времени.
* * *
У Гермии были личные апартаменты в Верхнем Доме, с внутренним двориком, заросшим вьющимися розами. Мирани приоткрыла дверь из кедрового дерева и робко заглянула в покои. В лицо ей пахнуло сладким ароматом цветов. В комнате никого не было, лишь с подставки возле незажженной жаровни улыбалась пустыми глазницами золотая маска Гласительницы.Выждав немного, Мирани прошла через комнату и встала возле маски.
«Бог разговаривает с нами, но она его не слышит».
Мирани прикусила губу. Старик так наивен! Гермия слушает Оракула, но оттуда не доносится ни звука. Поэтому она говорит то, что нужно ей. И все происходит так, как она того захочет. Гласительница правит Островом, а Остров правит всем Двуземельем, от Восхода до Лунных гор.
Потому что в Оракуле нет никакого Бога!
Маска глядела на нее. Мирани подошла ближе.
Маска была сделана из чистого золота, с алым тиснением и перьями ибиса поверху, и украшена маленькими золотыми дисками, подвешенными на тонюсеньких проволочных петлях. На щеках были искусно вычеканены две свернувшиеся змеи. Черные брови изгибались идеальными дугами, овальный рот зиял пустотой; он был открыт — прохладный морской ветерок, проходя сквозь него, издавал что-то вроде тихого, свистящего шепота.
Мирани невольно прислушалась. Приблизила ухо к губам маски.
Тихий, слабый, сухой шепот.
Ничего не произносящий.
В сияющей позолоте возникло лицо Гермии, искаженное, спокойное, неулыбчивое. Та бесшумно подошла сзади и теперь наблюдала за девушкой.
Мирани обернулась так быстро, что маска звякнула и чуть не свалилась с подставки; в последний момент она подхватила ее и чудом удержала. Сердце бешено колотилось. Щеки зарделись.
— Вот как, — сказала Гермия. — Все еще подскакиваешь, как испуганная кошка.
Это была высокая женщина с длинным прямым носом. Волосы она укладывала в элегантную прическу и закалывала десятком золотых шпилек. Ее красная туника, доходящая до пола, шелестела вокруг босых ног сотнями мелких складок.
Мирани стояла неподвижно, обливаясь потом.
— Ты хотела меня видеть.
Гласительница непринужденно села на стул у окна и расправила одежды. Без всяких предисловий заявила:
— Я была удивлена, когда Бог назвал твое имя. Впрочем, удивлена — не то слово, я поразилась. Ты самая низшая из Девятерых, не умеешь себя показать лицом, неуверенная. Но когда Оракул приказывает, сомнениям нет места. В первый свой год ты проявила себя далеко не лучшим образом, и эта тоска по дому...
Мирани облизала пересохшие губы.
— ... которая, похоже, снедала тебя неделями, и твоя робость... — Она передернула плечами. — Я ожидала кого угодно. Даже Криссу.
"Криссу! Дата умерла бы от ужаса!" Набравшись храбрости, Мирани посмотрела на Гермию в упор. Она лжет! Наверняка лжет. Холодно и обдуманно. Ее выбрала сама Гласительница, а не Бог. И в этот миг девушку пронзила неожиданная мысль, острая, как сама истина Им нужен был человек робкий, такой, с которым не будет хлопот. Вот почему они назначили ее, а не Ретию!
Гермия взяла из вазы гранат и принялась неторопливо чистить его.
— Хотя должна признать, ты вела себя намного лучше, чем я ожидала Многие девушки падают в обморок, у некоторых случаются истерики. Ты обошлась без этого.
— Спасибо, — прошептала Мирани.
— Твои обязанности. Сегодня, со смертью Архона, начинается древний погребальный обряд. Его тело будет сопровождено через все Девять Домов и найдет последнее упокоение в Городе Мертвых. Это займет девять дней. Каждый день все Девятеро должны присутствовать при обряде, и Бог, если он представит себя в каком-нибудь облике, будет с нами. — Она бросила в вазу обрывок кожуры. — У тебя будет много забот.
Мирани постаралась унять нервную дрожь в пальцах.
— На Девятый день будет назначен новый Архон. Мальчик десяти лет, без изъяна и греха, здоровый телом, крепкий разумом. В момент смерти старого Архона Бог вселился в его душу, ибо Бог не умирает. Поиски мальчика начнутся немедленно; генерал Аргелин пошлет свои отряды туда, куда укажет Оракул. А мы тем временем должны исполнить свой долг перед мертвыми. Завтра ты и Ретия пойдете во Дворец, возьмете одежды, приготовленные для тела усопшего, после чего солдаты опечатают покои Архона. — Она отстранение улыбнулась. — Справишься?
Мирани кивнула.
— Хорошо. Это все.
* * *
Прогуливаясь по террасе, Мирани остановилась, облокотилась о мраморную балюстраду и поглядела на море. Мелкий дождик перестал. Облака уже рассеивались; вода блестела в угасающем свете дня, гребешки волн розовели в лучах заходящего солнца, пробивающихся из-за гор. Дождя почти что и не было. Ничего не изменилось. Завтра снова наступит жара и сушь.С болью и печалью она подумала о старике. Он был таким спокойным, таким безропотным. Он умер, и ради чего?! Всю жизнь он провел под маской, в святилище, никогда ни с кем не разговаривая, почти не покидая пределы дворца, словно пожизненный заключенный, а теперь его убили, и что проку?! Его смерть не принесла дождя.
Все это было неправильно, и она это понимала. Мирани вернулась к себе в комнату и принялась распаковывать вещи.
И только тогда, обернувшись к кровати, она вспомнила про несгоревшие обрывки папируса и поняла, что они исчезли. Она опустилась на колени и, в отчаянии шаря руками по полу, принялась их искать.
Тщетно!
Кто-то побывал у нее в комнате.
Кто-то нашел обгоревшие клочки и унес их с собой!
Он встречается с дикими зверями
В темном переулке стояла ужасная вонь. Этот узкий проем меж сумрачными глыбами высоких глинобитных домов вел в такой квартал Порта, куда ни один человек в здравом уме ни за что не сунется после наступления темноты.
Разве что ему нечего терять.
Стоя там, куда падало хоть немного лунного света, Сетис украдкой огляделся по сторонам. Мимо прошмыгнула какая-то черная тень — должно быть, пес, в доме на противоположном конце переулка мелькнул в зарешеченном окошке тусклый огонек лампады. Больше ничего. И никого.
Может, они решили, что у него не хватит духу прийти сюда?! Ошибаются!..
Он поднял голову, расправил плечи и вошел в переулок.
И очутился в полной темноте. С пронзительным писком прыснула из-под ног крыса; моросивший днем дождик не смог размягчить толстый слой засохшего навоза под ногами и не смыл отбросов, которые местные жители выплескивали прямо из окон; груды гниющих овощей, какое-то тряпье, облепленная мухами дохлая кошка.
«Головорезы», — подумал он, вытянул из-за голенища сапога длинный нож и крепко сжал его в руке. Острое как бритва лезвие под большим пальцем немного успокоило его. Ночь была жаркая, ветер запутывался в тесном лабиринте крутых улочек и трущоб, тяжелый воздух был пропитан самыми разнообразными запахами — пряностей, жасмина, гниющих отбросов, верблюжьего навоза и дыма.
Высоко над городом, во дворце какого-то богатого купца, едва слышно играла музыка.
Переулок вывел его на небольшую площадь, на которой он никогда прежде не бывал. Полная луна заливала своим призрачным светом покосившиеся домишки. Другая сторона площади была погружена в беспросветную тьму, лишь в темном провале дверного проема мерцал крохотный огонек.
Из проема выглядывало лицо.
Сетис замер. Возможно, незнакомец его не видит, но в этих трущобах в этот самый момент за ним могут незаметно наблюдать еще десятеро. К тому же ему показалось, что, когда он выходил из Города, за ним следили.
Он натянул на голову длинный плащ, запахнул его на лице так, что остались видны только глаза, и подошел к двери.
Через решетку настороженно выглядывало бородатое лицо.
— Ты кто такой?
— Не твое дело. Я ищу человека по прозвищу Шакал.
Лицо привратника исказило некое подобие усмешки.
— Его ищет половина солдат в этом городе. Его здесь нет. Проваливай.
Сетис кивнул.
— Да, но солдаты не знают слова «Сострис».
Это меняло дело. Ухмылка на лице бородача погасла; он оглянулся, сказал что-то через плечо, выслушал ответ. Сетис услышал лязг отодвигаемых засовов.
Он торопливо сунул нож обратно в сапог. Здесь он не поможет, скорее наоборот.
Когда дверь открылась, в лицо ему пахнуло жарким ветром, будто суховеем из пустыни. В воздухе стоял сладковатый аромат воскуренного опиума. Радуясь, что его лицо закрыто, Сетис проскользнул мимо привратника, спустился на две ступеньки, завернул за угол и очутился в притоне.
Здесь было душно и мрачно. Жирным был даже голубоватый свет развешанных по стенам масляных ламп. В углах виднелись распростертые фигуры; кто-то курил длинные изогнутые трубки, другие поедали из глиняных мисок какую-то невообразимую снедь. Посреди комнаты со стропил свисал огромный медный котел. Над ним поднимался пар, его клубы сливались с облачками дыма из курительных трубок и повисали густой пеленой, сквозь которую не было видно потолка. Из-за рваных занавесок выглянуло несколько женщин — одна или две почти хорошенькие. В зале стоял неумолчный гул, громкие споры сливались с дурманным бормотанием курильщиков: они безостановочно, в полный голос разговаривали сами с собой, словно пытаясь заглушить разум, и без того затуманенный опиумом и истерзанный непрестанно терзавшей их жаждой.
Все, кто еще был способен сфокусировать взгляд, уставились на Сетиса.
Он облизал губы, медленно огляделся по сторонам.
Заметить их было нетрудно. Их было двое: они сидели за столом в углу и казались единственными среди этого притона людьми в здравом рассудке. Они тоже следили за ним. Тот, кто был поменьше ростом, помахал рукой.
Сетис подошел, переступая через безжизненные тела курильщиков опиума.
— Зачем ты пришел?
— Сострис.
Двое переглянулись. Низенький похлопал рукой до свободной табуретке, и Сетис настороженно сел.
— Откройся.
Это была не просьба — приказ. Сетис нехотя откинул плащ с лица. Низенький хмыкнул:
— Хорошенький мальчик.
— Не могу сказать того же о тебе, — огрызнулся Сетис.
Низенький был рыжебород, с выбитыми во множестве драк передними зубами и сломанным носом. Дышал он шумно, говорил неразборчиво. Из-за пояса полосатого кафтана торчали три ножа — подлиннее, чем у Сетиса. На шее висела толстая золотая цепь.
— Ты Шакал?
Рыжебородый рассмеялся и сплюнул на пол.
— Шакал — я, — тихо произнес другой.
Сетис обернулся и тотчас же понял свою ошибку. На высоком человеке не было золота. Одежда его была темная, кожа — ровного оливкового цвета. Он был ничем не примечателен, если не считать глаз. Узкие, продолговатые, они отличались странной миндалевидной формой, совсем как у зверей, и, заглянув в них, Сетис содрогнулся. Лицо человека наполовину скрывал низко опущенный капюшон, но он казался моложе и ухоженнее своего спутника. На высокий лоб упала прядь волос, длинных и прямых. Светлых.
Сетис откинулся назад, вытянул ноги и в упор посмотрел на Шакала. Если он выкажет страх, его убьют. Этому человеку не раз доводилось убивать. В этом он не сомневался.
Шакал взмахнул рукой, к Сетису подошла женщина и налила в помятую металлическую чашу какой-то прозрачный жидкости. Сетис осторожно попробовал, потом, не удержавшись, залпом выпил всё до последней капли. Это была вода. Чистая и холодная. Бесценная в разгар засухи.
— Вот мой товар. — Человек склонился к столу, положил подбородок на скрещенные руки. — Теперь расскажи о Сострисе. Много ли тебе известно?
— Все, что вам нужно. — Сетис взял у женщины кувшин, налил полную чашу и одним глотком осушил ее до дна. Он и не подозревал, насколько глубоко въелась в него неутолимая жажда. Внутри он пересох, как песок в пустыне, и, казалось, никогда не сможет напиться досыта. Потом он отставил чашу и посмотрел на свои руки. Они дрожали; он осторожно положил их на стол ладонями вниз.
— Я работаю в Городе Мертвых четвертым помощником архивариуса, в Палате Планов.
— Важная птица, — прошепелявил рыжебородый, ковыряя в зубах.
Сетис пронзил его яростным взглядом.
— Для вас достаточно. Я имею доступ к планам захоронений Архонов Двенадцатой династии, от северных ворот мавзолея Хитемхеба в углу у юго-западного колодца. Я могу принести вам планы туннелей, составленные их строителями сотни лет назад. Могу достать тексты, где описываются все ловушки и западни, устроенные для... воров.
Шакал улыбнулся.
— Предложение заманчивое. А цена?
— Вода. Большая амфора каждый день, оставлять у ворот дома в квартале горшечников. Красный дом на углу Прямой улицы. Начиная с завтрашнего дня, без перерыва, до конца засухи. Чистая колодезная вода, не мутная жижа. — Он слишком поздно понял, что выдал им, где живут отец и Телия. Теперь они будут знать, как добраться до него, если что-то пойдет не так. Но Шакал лишь тихо рассмеялся.
— Лучше бы ты, друг мой, попросил бирюзы или золота. В эти дни их найти легче, чем воду.
— Вы знаете, где ее достать...
— Ты думаешь, я добываю воду с неба? Это занятие для Царицы Дождя. А она, как все женщины, переменчива. Но я все-таки могу снабжать тебя водой... За счет других.
Это означало, что воду будут красть. Сетис поспешил согнать с лица виноватое выражение. У Телии будет вода, все остальное неважно. Внезапно ему остро захотелось поскорее выбраться отсюда. Если он останется еще хоть ненадолго, уверенность покинет его, и они поймут, что он напуган до смерти и не может мыслить здраво.
Он снова запахнул плащ.
— Тогда договорились. Гробница Состриса.
— Самая богатая могила из всех Архонов. — Странные узкие глаза с любопытством шарили по его лицу. — Все сокровища Ранней династии. По слухам, полные комнаты золота, тысяча сундуков серебра и тысяча вьюков слоновой кости. — Говорил он шепотом, но даже в этом притоне, полном гомона, стонов и горячечного бреда, его голос звучал резко и отчетливо. Слова были остры, как грани алмаза. — Хороший товар на продажу для верного слуги мертвых. Ты не боишься их возмездия?
Сетис встал.
— Я сказал, что достану планы.
Бородач ядовито рассмеялся, его взгляд блуждал по сторонам. Шакал тоже поднялся. Он оказался высок — на полголовы выше Сетиса — и худощав.
— Я хищник, — прошептал он, встряхнув гривой густых светлых волос, — Тот, кто ночами рыщет среди могил. Я провожаю мертвецов в загробную жизнь. В темноте, среди теней, я играю костями, черепами и покрывалами призраков. У меня нет врагов, кроме мертвых. Понятно?
Еще бы не понятно. Сетис кивнул.
— Отлично. Значит, через два дня, когда тело почившего Архона будет доставлено в Третий дом, ты принесешь планы. Не сюда. Мы тебе сообщим.
— Как?
— Как это делают дикие звери. Втайне.
Не сказав больше ни слова, Сетис прошел через притон и у дверей обернулся, посмотрел назад сквозь удушающий опиумный дым. За столом, где только что сидели двое грабителей, никого не было.
Здесь народу было больше. Чтобы не привлекать лишнего внимания, он замедлил бег, потом перешел на шаг, втиснулся в дверной проем, пропуская мимо процессию с носилками и факельщиками, пробрался в квартал горшечников и постучался в маленькую покосившуюся дверь. Ему открыл отец.
— Ну как?
— Раздобыл немного. Начнут приносить завтра. Забирай пораньше, чтобы соседи не увидели.
— Как ты ее достал? — На изможденном лице отца не было радости.
— Дружеская услуга. Не спрашивай...
Отец, высохший от горя и тревог, лишь кивнул. Казалось, способность радоваться давно уже оставила его.
— Как она?
— Спит. Заходи, посмотри...
Сетис поколебался, потом сказал:
— Только на минутку. Я и так опаздываю.
Телия спала на полу в задней комнате, на матрасе, который когда-то давным-давно принадлежал ему. Четырехлетняя девочка была мелка для своего возраста, черные волосы падали на глаза. Спала она беспокойно. На лбу блестели капельки пота. Сетис склонился над ней, погладил по голове, потом вышел.
— Мог бы и остаться, — язвительно заметил отец.
— Я же сказал, надо возвращаться. После смерти Архона работы невпроворот. Девять дней траура! Надо подготовить гробницу, переписать все ее содержимое, проверить и перепроверить...
Дверь захлопнулась у него перед носом. На подходе к Западным воротам он на всякий случай завернулся в плащ и начал старательно пошатываться.
— Ну и набрался же ты! — Дежурный солдат из портовой стражи встретил Сетиса издевательским смехом. — Пропуск!
Сетис долго рылся в складках одежды, но неграмотный стражник, разглядев знак Бога в верхнем правом углу, удовлетворился одним-единственным взглядом. Он хлопнул Сетиса по спине так, что тот чуть не упал. — То-то проку от тебя будет завтра. Держись дороги, не выходи за обочину. Кругом полно шакалов...
Сетис только рукой махнул и пошел, не оглядываясь. По спине катился холодный пот. «Бог все знает», — подумал он.
В пустыне воздух был прохладнее. Отойдя подальше от города, он остановился и вдохнул полной грудью. По обе стороны от мощеной дороги тянулись мрачные, безмолвные холмы, темные склоны и впадины из песка и камня. Облака рассеялись; полная луна стояла высоко, он видел ее отражение на безмятежной поверхности далекого моря, видел лунные блики на высоких башнях Дома Девятерых на Острове. Но не в Городе Мертвых.
Перед ним черной стеной вздымался некрополь: средоточие тьмы, пронзенное бесконечными рядами зловещих колонн и огромной зияющей пастью Змея, служившей входом. Гребень стены венчали изваяния умерших Архонов; мирно сложив руки на каменных коленях, они неизменно глядели, вдаль, на восток — туда, где всходило солнце.
Изнутри эту громадную цитадель пронизывал целый лабиринт келий, в которых ютились строители гробниц, златокузнецы, скульпторы, резчики по слоновой кости, каменотесы, ювелиры, изготавливавшие украшения из мрамора, халцедона и ляпис-лазури. В грязных каморках жили двадцать тысяч рабов, которые денно и нощно копали могилы, рыли туннели и умирали в своем вечном служении мертвым. Располагались там и тайные палаты бальзамировщиков, травников, хирургов на службе у смерти; в тамошних коридорах стоял запах притираний и мазей, такой едкий, что непривычные гости падали в обморок. Словно пчелиные соты, в стену были встроены кладовые, мебельные мастерские, сушилки для папируса, заляпанные краской ниши художников, бочки с запасами воды. Жили там и тысячи писцов, таких же, как он, маловажных и никому не нужных; они вели записи, составляли платежные документы, списки жалованья, контракты, счета, расписки, отчеты; всю жизнь добросовестно переписывали исторические хроники и священные тексты, которые каждый Архон после смерти забирал в свою личную библиотеку в загробном мире.
Разве что ему нечего терять.
Стоя там, куда падало хоть немного лунного света, Сетис украдкой огляделся по сторонам. Мимо прошмыгнула какая-то черная тень — должно быть, пес, в доме на противоположном конце переулка мелькнул в зарешеченном окошке тусклый огонек лампады. Больше ничего. И никого.
Может, они решили, что у него не хватит духу прийти сюда?! Ошибаются!..
Он поднял голову, расправил плечи и вошел в переулок.
И очутился в полной темноте. С пронзительным писком прыснула из-под ног крыса; моросивший днем дождик не смог размягчить толстый слой засохшего навоза под ногами и не смыл отбросов, которые местные жители выплескивали прямо из окон; груды гниющих овощей, какое-то тряпье, облепленная мухами дохлая кошка.
«Головорезы», — подумал он, вытянул из-за голенища сапога длинный нож и крепко сжал его в руке. Острое как бритва лезвие под большим пальцем немного успокоило его. Ночь была жаркая, ветер запутывался в тесном лабиринте крутых улочек и трущоб, тяжелый воздух был пропитан самыми разнообразными запахами — пряностей, жасмина, гниющих отбросов, верблюжьего навоза и дыма.
Высоко над городом, во дворце какого-то богатого купца, едва слышно играла музыка.
Переулок вывел его на небольшую площадь, на которой он никогда прежде не бывал. Полная луна заливала своим призрачным светом покосившиеся домишки. Другая сторона площади была погружена в беспросветную тьму, лишь в темном провале дверного проема мерцал крохотный огонек.
Из проема выглядывало лицо.
Сетис замер. Возможно, незнакомец его не видит, но в этих трущобах в этот самый момент за ним могут незаметно наблюдать еще десятеро. К тому же ему показалось, что, когда он выходил из Города, за ним следили.
Он натянул на голову длинный плащ, запахнул его на лице так, что остались видны только глаза, и подошел к двери.
Через решетку настороженно выглядывало бородатое лицо.
— Ты кто такой?
— Не твое дело. Я ищу человека по прозвищу Шакал.
Лицо привратника исказило некое подобие усмешки.
— Его ищет половина солдат в этом городе. Его здесь нет. Проваливай.
Сетис кивнул.
— Да, но солдаты не знают слова «Сострис».
Это меняло дело. Ухмылка на лице бородача погасла; он оглянулся, сказал что-то через плечо, выслушал ответ. Сетис услышал лязг отодвигаемых засовов.
Он торопливо сунул нож обратно в сапог. Здесь он не поможет, скорее наоборот.
Когда дверь открылась, в лицо ему пахнуло жарким ветром, будто суховеем из пустыни. В воздухе стоял сладковатый аромат воскуренного опиума. Радуясь, что его лицо закрыто, Сетис проскользнул мимо привратника, спустился на две ступеньки, завернул за угол и очутился в притоне.
Здесь было душно и мрачно. Жирным был даже голубоватый свет развешанных по стенам масляных ламп. В углах виднелись распростертые фигуры; кто-то курил длинные изогнутые трубки, другие поедали из глиняных мисок какую-то невообразимую снедь. Посреди комнаты со стропил свисал огромный медный котел. Над ним поднимался пар, его клубы сливались с облачками дыма из курительных трубок и повисали густой пеленой, сквозь которую не было видно потолка. Из-за рваных занавесок выглянуло несколько женщин — одна или две почти хорошенькие. В зале стоял неумолчный гул, громкие споры сливались с дурманным бормотанием курильщиков: они безостановочно, в полный голос разговаривали сами с собой, словно пытаясь заглушить разум, и без того затуманенный опиумом и истерзанный непрестанно терзавшей их жаждой.
Все, кто еще был способен сфокусировать взгляд, уставились на Сетиса.
Он облизал губы, медленно огляделся по сторонам.
Заметить их было нетрудно. Их было двое: они сидели за столом в углу и казались единственными среди этого притона людьми в здравом рассудке. Они тоже следили за ним. Тот, кто был поменьше ростом, помахал рукой.
Сетис подошел, переступая через безжизненные тела курильщиков опиума.
— Зачем ты пришел?
— Сострис.
Двое переглянулись. Низенький похлопал рукой до свободной табуретке, и Сетис настороженно сел.
— Откройся.
Это была не просьба — приказ. Сетис нехотя откинул плащ с лица. Низенький хмыкнул:
— Хорошенький мальчик.
— Не могу сказать того же о тебе, — огрызнулся Сетис.
Низенький был рыжебород, с выбитыми во множестве драк передними зубами и сломанным носом. Дышал он шумно, говорил неразборчиво. Из-за пояса полосатого кафтана торчали три ножа — подлиннее, чем у Сетиса. На шее висела толстая золотая цепь.
— Ты Шакал?
Рыжебородый рассмеялся и сплюнул на пол.
— Шакал — я, — тихо произнес другой.
Сетис обернулся и тотчас же понял свою ошибку. На высоком человеке не было золота. Одежда его была темная, кожа — ровного оливкового цвета. Он был ничем не примечателен, если не считать глаз. Узкие, продолговатые, они отличались странной миндалевидной формой, совсем как у зверей, и, заглянув в них, Сетис содрогнулся. Лицо человека наполовину скрывал низко опущенный капюшон, но он казался моложе и ухоженнее своего спутника. На высокий лоб упала прядь волос, длинных и прямых. Светлых.
Сетис откинулся назад, вытянул ноги и в упор посмотрел на Шакала. Если он выкажет страх, его убьют. Этому человеку не раз доводилось убивать. В этом он не сомневался.
Шакал взмахнул рукой, к Сетису подошла женщина и налила в помятую металлическую чашу какой-то прозрачный жидкости. Сетис осторожно попробовал, потом, не удержавшись, залпом выпил всё до последней капли. Это была вода. Чистая и холодная. Бесценная в разгар засухи.
— Вот мой товар. — Человек склонился к столу, положил подбородок на скрещенные руки. — Теперь расскажи о Сострисе. Много ли тебе известно?
— Все, что вам нужно. — Сетис взял у женщины кувшин, налил полную чашу и одним глотком осушил ее до дна. Он и не подозревал, насколько глубоко въелась в него неутолимая жажда. Внутри он пересох, как песок в пустыне, и, казалось, никогда не сможет напиться досыта. Потом он отставил чашу и посмотрел на свои руки. Они дрожали; он осторожно положил их на стол ладонями вниз.
— Я работаю в Городе Мертвых четвертым помощником архивариуса, в Палате Планов.
— Важная птица, — прошепелявил рыжебородый, ковыряя в зубах.
Сетис пронзил его яростным взглядом.
— Для вас достаточно. Я имею доступ к планам захоронений Архонов Двенадцатой династии, от северных ворот мавзолея Хитемхеба в углу у юго-западного колодца. Я могу принести вам планы туннелей, составленные их строителями сотни лет назад. Могу достать тексты, где описываются все ловушки и западни, устроенные для... воров.
Шакал улыбнулся.
— Предложение заманчивое. А цена?
— Вода. Большая амфора каждый день, оставлять у ворот дома в квартале горшечников. Красный дом на углу Прямой улицы. Начиная с завтрашнего дня, без перерыва, до конца засухи. Чистая колодезная вода, не мутная жижа. — Он слишком поздно понял, что выдал им, где живут отец и Телия. Теперь они будут знать, как добраться до него, если что-то пойдет не так. Но Шакал лишь тихо рассмеялся.
— Лучше бы ты, друг мой, попросил бирюзы или золота. В эти дни их найти легче, чем воду.
— Вы знаете, где ее достать...
— Ты думаешь, я добываю воду с неба? Это занятие для Царицы Дождя. А она, как все женщины, переменчива. Но я все-таки могу снабжать тебя водой... За счет других.
Это означало, что воду будут красть. Сетис поспешил согнать с лица виноватое выражение. У Телии будет вода, все остальное неважно. Внезапно ему остро захотелось поскорее выбраться отсюда. Если он останется еще хоть ненадолго, уверенность покинет его, и они поймут, что он напуган до смерти и не может мыслить здраво.
Он снова запахнул плащ.
— Тогда договорились. Гробница Состриса.
— Самая богатая могила из всех Архонов. — Странные узкие глаза с любопытством шарили по его лицу. — Все сокровища Ранней династии. По слухам, полные комнаты золота, тысяча сундуков серебра и тысяча вьюков слоновой кости. — Говорил он шепотом, но даже в этом притоне, полном гомона, стонов и горячечного бреда, его голос звучал резко и отчетливо. Слова были остры, как грани алмаза. — Хороший товар на продажу для верного слуги мертвых. Ты не боишься их возмездия?
Сетис встал.
— Я сказал, что достану планы.
Бородач ядовито рассмеялся, его взгляд блуждал по сторонам. Шакал тоже поднялся. Он оказался высок — на полголовы выше Сетиса — и худощав.
— Я хищник, — прошептал он, встряхнув гривой густых светлых волос, — Тот, кто ночами рыщет среди могил. Я провожаю мертвецов в загробную жизнь. В темноте, среди теней, я играю костями, черепами и покрывалами призраков. У меня нет врагов, кроме мертвых. Понятно?
Еще бы не понятно. Сетис кивнул.
— Отлично. Значит, через два дня, когда тело почившего Архона будет доставлено в Третий дом, ты принесешь планы. Не сюда. Мы тебе сообщим.
— Как?
— Как это делают дикие звери. Втайне.
Не сказав больше ни слова, Сетис прошел через притон и у дверей обернулся, посмотрел назад сквозь удушающий опиумный дым. За столом, где только что сидели двое грабителей, никого не было.
* * *
Выйдя на улицу, он, кашляя и задыхаясь, принялся жадно глотать прохладный ночной воздух. Даже гнилая вонь смрадного переулка казалась живительной свежестью. Потом он побежал со всех ног, и его скачущая тень мчалась вслед за ним по стенам домов. Он свернул в узкую щель между домами, обогнул пустую рыночную площадь, юркнул в лабиринт тесных улочек, спускающихся к берегу. Ветхие стены домов почти смыкались над его головой.Здесь народу было больше. Чтобы не привлекать лишнего внимания, он замедлил бег, потом перешел на шаг, втиснулся в дверной проем, пропуская мимо процессию с носилками и факельщиками, пробрался в квартал горшечников и постучался в маленькую покосившуюся дверь. Ему открыл отец.
— Ну как?
— Раздобыл немного. Начнут приносить завтра. Забирай пораньше, чтобы соседи не увидели.
— Как ты ее достал? — На изможденном лице отца не было радости.
— Дружеская услуга. Не спрашивай...
Отец, высохший от горя и тревог, лишь кивнул. Казалось, способность радоваться давно уже оставила его.
— Как она?
— Спит. Заходи, посмотри...
Сетис поколебался, потом сказал:
— Только на минутку. Я и так опаздываю.
Телия спала на полу в задней комнате, на матрасе, который когда-то давным-давно принадлежал ему. Четырехлетняя девочка была мелка для своего возраста, черные волосы падали на глаза. Спала она беспокойно. На лбу блестели капельки пота. Сетис склонился над ней, погладил по голове, потом вышел.
— Мог бы и остаться, — язвительно заметил отец.
— Я же сказал, надо возвращаться. После смерти Архона работы невпроворот. Девять дней траура! Надо подготовить гробницу, переписать все ее содержимое, проверить и перепроверить...
Дверь захлопнулась у него перед носом. На подходе к Западным воротам он на всякий случай завернулся в плащ и начал старательно пошатываться.
— Ну и набрался же ты! — Дежурный солдат из портовой стражи встретил Сетиса издевательским смехом. — Пропуск!
Сетис долго рылся в складках одежды, но неграмотный стражник, разглядев знак Бога в верхнем правом углу, удовлетворился одним-единственным взглядом. Он хлопнул Сетиса по спине так, что тот чуть не упал. — То-то проку от тебя будет завтра. Держись дороги, не выходи за обочину. Кругом полно шакалов...
Сетис только рукой махнул и пошел, не оглядываясь. По спине катился холодный пот. «Бог все знает», — подумал он.
В пустыне воздух был прохладнее. Отойдя подальше от города, он остановился и вдохнул полной грудью. По обе стороны от мощеной дороги тянулись мрачные, безмолвные холмы, темные склоны и впадины из песка и камня. Облака рассеялись; полная луна стояла высоко, он видел ее отражение на безмятежной поверхности далекого моря, видел лунные блики на высоких башнях Дома Девятерых на Острове. Но не в Городе Мертвых.
Перед ним черной стеной вздымался некрополь: средоточие тьмы, пронзенное бесконечными рядами зловещих колонн и огромной зияющей пастью Змея, служившей входом. Гребень стены венчали изваяния умерших Архонов; мирно сложив руки на каменных коленях, они неизменно глядели, вдаль, на восток — туда, где всходило солнце.
Изнутри эту громадную цитадель пронизывал целый лабиринт келий, в которых ютились строители гробниц, златокузнецы, скульпторы, резчики по слоновой кости, каменотесы, ювелиры, изготавливавшие украшения из мрамора, халцедона и ляпис-лазури. В грязных каморках жили двадцать тысяч рабов, которые денно и нощно копали могилы, рыли туннели и умирали в своем вечном служении мертвым. Располагались там и тайные палаты бальзамировщиков, травников, хирургов на службе у смерти; в тамошних коридорах стоял запах притираний и мазей, такой едкий, что непривычные гости падали в обморок. Словно пчелиные соты, в стену были встроены кладовые, мебельные мастерские, сушилки для папируса, заляпанные краской ниши художников, бочки с запасами воды. Жили там и тысячи писцов, таких же, как он, маловажных и никому не нужных; они вели записи, составляли платежные документы, списки жалованья, контракты, счета, расписки, отчеты; всю жизнь добросовестно переписывали исторические хроники и священные тексты, которые каждый Архон после смерти забирал в свою личную библиотеку в загробном мире.