Но чем сильнее становился свет, тем неувереннее ступал Креон. Наконец он остановился в проеме низкой сводчатой двери и отступил назад, во тьму.
   — Дальше я идти не могу, — простонал он. Обезьянка спрыгнула с его плеча; Алексос обернулся.
   — Свет не причинит тебе вреда, — прошептал он.
   — Тебе — нет. А меня он ранит. Болят глаза. — Креон пожал плечами. — Твой мир — яркий, брат, а мой мир — тьма. Там, снаружи, слишком жарко, слишком пламенно для меня. Ты можешь прийти ко мне, но я выйти наружу не могу. — Он отступил, склонив голову под низким проемом. — Когда станешь Архоном, когда выйдешь на солнце и увидишь за спиной свою тень, вспомни обо мне и моем царстве. Потому что у меня тоже есть царство, в котором каждый является копией того, что есть у тебя наверху. Или все наоборот?
   Алексос кивнул. Его глаза потемнели....
   — Я не забуду.
   — Иди, — поторопил его Шакал. За дверью туннель расширился, превратился в коридор. Похоже на ворота в квартал писцов, подумала Мирани. На первой ступеньке лестницы, ведущей на поверхность, она обернулась и, крепко сжимая в руках чашу, посмотрела назад.
   Но сзади уже никого не было.
* * *
   У входа в Оракул Процессия остановилась. Носильщики опустили пустой паланкин, солдаты с наслаждением облокотились о копья. Аргелин натянул поводья белого коня. Вдалеке, над темным морем, занималась заря. Огненная красная полоска прорезала облака.
   Девятеро жриц молчали.
   Гласительница в высоком, сложном головном уборе из гравированных кристаллов и ляпис-лазури обернулась к девушкам. Сквозь узкие прорези маски внимательно смотрели темные глаза.
   — Носительница, — тихо окликнула она.
   Маска заглушала голос, и простое слово это прозвучало гулко, искаженно, как хриплый потусторонний зов.
   В первое мгновение никто не сдвинулся с места; потом одна из девушек в конце шеренги отдала гирлянду своей соседке и сделала шаг вперед. Движения ее были скованны, как будто страх парализовал мышцы, мешал переставлять ноги.
   Две жрицы вошли в каменный проем.
   В лучах разгорающейся зари они молча прошествовали по каменным плитам тропинки: одна высокая, другая пониже; поднялись по истертым ступеням и вышли на каменную площадку. Ветер с моря раздувал волосы. Гласительница сняла тяжелую маску и глубоко вздохнула. Лицо ее было полно решимости. Девушка обернулась.
   — Ты знаешь, что делать. Возьми чашу.
   — Ретия, прошу тебя! Я не смогу. Я не справлюсь!
   Улыбающееся золотое лицо приглушило отчаянный, полный ужаса крик. Ретия нахмурилась.
   — Справишься, Крисса! Справишься ради Мирани, потому что это наименьшее, что ты сейчас можешь для нее сделать. — Она подняла тяжелую бронзовую чашу и сунула ее в дрожащие руки Криссы. — Если ты была права и она предательница, Бог смилостивится над тобой. Чего тебе бояться?!
   Голубые глаза под маской наполнились слезами.
   — Я поступила так только из-за Гермии.
   — Врешь! — Ретия подошла к Оракулу. — Встань на колени. И молись.
   Она глубоко вздохнула и начала произносить слова, которые заучила много лет назад, точно так же, как заучила все молитвы и ритуалы, все обычаи Острова. Широко раскинув руки, она говорила на языке богов, и сердце ее полнилось буйной радостью. Что бы ни случилось, она хоть недолго, хоть один раз побывает Гласительницей От Имени Бога, и никто у нее этого права не отнимет.
   Склонив голову к раскаленным камням, Крисса в ужасе смотрела на расселину. Глаза заливал горячий пот; она сдавленно всхлипывала.
   В глубокой черноте что-то шевельнулось. Дрогнули и покатились в бездну мелкие камешки. Из глубоких недр земли донесся тихий шепот.
   «Если оттуда кто-нибудь вылезет, я умру от страха» . Судорожно вцепившись пальцами в пыльные камни, она ждала, забыв о дыхании, пока мучительной судорогой не свело грудь. Что это — клешня?! Воображение, ничем не сдерживаемое, нарисовало страшную картину: из расселины выбирается скорпион, потом еще и еще один, и наконец на нее обрушивается густой, черный, копошащийся поток безмолвных тварей. Крисса с визгом вскочила на ноги.
   Ничего...
   Оракул был пуст!
   Крисса обливалась потом. За спиной у нее послышался голос Гласительницы:
   — Бога здесь нет. Это хороший знак. Значит, он ждет нас в Девятом Доме.
   Крисса обернулась.
   Ретия снова надела маску. Она придавала высокой девушке царственный вид.
   Она стала похожа на Царицу Дождя.
* * *
   Сетис обогнул зиккурат и смешался с толпой. Незаметно подошел к Орфету, встал сзади.
   — Ну, как? — спросил великан.
   — Если Мирани где-то здесь, она постарается проникнуть в Дом.
   — Да, но где Алексос?! Если с ним что-нибудь случится, я... — Он замолчал, сдерживая гнев. Потом глубоко вздохнул. — Извини. Я постараюсь держать себя в руках. Но тебе не приходило в голову, что альбинос не выносит света?
   Приходило, но Сетис лишь пожал плечами. Он падал с ног от усталости.
   — Город кишит солдатами, — сообщил он. — Аргелин, видимо, ожидает беспорядков. Я достал свой пропуск. Прикрой лицо и возьми вот это.
   Он протянул Орфету огромный ворох пергаментов.
   — Что это? — спросил музыкант.
   — Какая разница! Все, что попалось под руку. Готов?
   Орфет половчее перехватил свитки, высвободил од ну руку и почесал загорелую макушку.
   — Готов, — сказал он.
   — И без глупостей!
   — Я от этого уже излечился, — хмуро вздохнул музыкант.
   Проталкиваясь сквозь толпу, Сетис молился, чтобы спутник не подвел его.
* * *
   Девятый Дом сиял золотом.
   Облицованный белым мрамором, увенчанный высокими шпилями, этот Дом был самым роскошным в Городе: даже сейчас, в тусклом свете факелов, его сверху донизу расписанные позолотой стены таинственно мерцали. Служители распахнули створки огромных, выходящих на восток дверей, и в здание хлынула нетерпеливая толпа. Люди прорывались сквозь заслон солдат, расталкивали друг друга, посадив детей на плечи.
   — Назад! — в ярости взревел Аргелин. — Разгоните этот сброд!
   Но даже он понимал, что все попытки сдержать толпу тщетны. Плотная масса тел, будто потоп, наводнила огромный зал. В шумной, зловонной сумятице смешались лица и голоса, людское отчаяние тягучей пеленой повисло в воздухе.
   — Архон! — завопила какая-то женщина, и ее крик подхватили тысячи других. — Архон! Покажите нам Архона! Нам нужен Архон!
   Звонили колокола, хлопали тысячи ладоней; в толпе, как безумные, отплясывали опьяненные общей лихорадкой дервиши, плакали, ища родителей, потерявшиеся дети, люди протягивали руки и громко взывали о дожде.
   Аргелин схватил за плечо пробегающего мимо сотника и прорычал:
   — Будь осторожнее, нето вспыхнет мятеж. Размести на площади запасную фалангу. Держись ближе ко мне. Когда я подам сигнал, очисти зал. Любой ценой. Понятно?!
   Сотник в замешательстве кивнул:
   — Думаешь, господин, на тебя снова могут организовать покушение?
   Аргелин оглядывал толпу.
   — Кто знает... Ищи толстяка. Он мне нужен живым...
   — Могут пострадать люди.
   — Плевать. — Он опустил руку. — И освободи место для Процессии. Расчисти проход вон к тем скамьям. Они предназначены для почетных гостей.
* * *
   Шакал бросил грозный взгляд на раба, тот подобострастно осклабился и грязной ладошкой смахнул пыль со скамьи. Шакал сел, откинулся назад, обвел высокомерным взором шумную толпу, собравшуюся в Доме. За спиной у него девушка-служанка на вытянутых руках держала бронзовую чашу, встревоженно поглядывая по сторонам.
   — Лучше поставь ее, Мирани, — ласково предложил Алексос. — Тебе, должно быть, тяжело...
   — Меня могут узнать, — прошептала она.
   Он оценивающе посмотрел на нее.
   — С короткими волосами ты выглядишь совсем по-другому. Кроме того, тебя считают мертвой. Кто станет тебя искать?
   Она неуверенно опустила чашу. Может быть, он и прав. Тут ее сердце тревожно забилось: она увидела Сетиса и Орфета. Алексос тоже их заметил, весело вскрикнул и замахал рукой, но Шакал быстро схватил его за плечо и пригнул к земле.
   — Сиди тихо, дурень! Хочешь, чтобы тебя увидели?
   Мирани кинула взгляд на солдат; они сдерживали напирающую толпу и, похоже, не замечали ничего вокруг. Потом ее глаза остановились на Сетисе. Он тоже смотрел на нее.
* * *
   Он смотрел и не верил своим глазам. Она стала совсем другой. Старше. Но все-таки это была Мирани: быстрая, полная надежды улыбка, сияющее лицо.
   Сетис улыбнулся в ответ и кивнул, потом обернулся к Орфету. Глуповатая улыбка застыла на губах; пришлось стереть ее, проведя по лицу рукой.
   — Посмотри, только осторожно. Они сидят вон там, на скамьях.
   Орфет посмотрел в указанном направлении и широко распахнул глаза.
   — Вот это да! А он-то что там делает?!
   Шакал беззаботно помахал им.
   Орфет подался вперед.
   И в этот миг взревели горны. Толпа расступилась. В освободившийся проход вступили Девятеро в белых платьях.
* * *
   Мирани смотрела на Процессию со своего места на высокой скамье, среди богатых дам, купцов и князей. Девушки шагали степенно, холодно улыбались золотые уста масок.
   Чаша Носительницы была пуста, но так и должно было быть: ведь Бог сейчас с ней, с Мирани. Носительница — она! У девушки с чашей были длинные светлые волосы. Кто это — неужели, Крисса? Ее место должна была занять Ретия!
   Она нигде не видела высокой темноволосой девушки, и это ее тревожило. Неужели Ретия вступилась за нее и попала в беду?!
   Гласительница в роскошном головном уборе выглядела великолепно. По полу тянулся шлейф голубого с золотом платья. Она была высока и грациозна, как Царица Дождя.
   Жрицы встали полукругом и застыли в молчании.
   Гласительница воздела руки к небу.
   — Мы готовы к твоему приходу, Ярчайший. — Ее голос гулко прозвенел из-под маски. Толпа повернулась к востоку. В наводненном людьми зале воцарилась напряженная тишина. Сетис начал осторожно проталкиваться вперед, Орфет следовал за ним.
   Мирани подняла голову и посмотрела на светлеющее небо.
   — Приди к нам, — шепнула она.
   И вдалеке, над морем, сверкающим, как расплавленное стекло, темноту расколол первый солнечный луч.

Царица Дождя поступает по-своему

   Свет.
   Что есть свет? Почему от него все меняется?
   Поначалу он пылал ослепительной красой, заливая обращенные к нему лица огненно-алым заревом. Потом он вспыхнул на вершине дальней стены и медленно пополз вниз. Солнце поднималось все выше, и огненный блик терял свою насыщенность, стал золотым, потом ослепительно-белым, и тогда все увидели, что по небу бледным кружевом тянутся стройные ряды легких розоватых облаков.
   По толпе прокатился ропот.
   Мирани расслышала слово «дождь», оно растекалось по Дому, подобно влажному всплеску волн.
   Шакал вскочил на ноги. На его суровом лице играл солнечный зайчик.
   — Пора выводить мальчишку, если хочешь дать ему хотя бы один шанс, — шепнул он.
   Она испуганно кивнула, сняла обезьянку с плеча Алексоса и сунула ее в руки грабителю могил.
   — Присмотри за ней. — Потом схватила Алексоса за руку. — Ты готов?
   Он кивнул. В разгорающемся свете его туника сияла ослепительной белизной, сверкало золото в темных кудрях.
   Солнце набирало силу. Его лучи заполнили громадный зал, заиграли золотом, синим и алым на роскошных стенных фресках, заблестели драгоценными камнями на полу, озарили пышные одеяния Девятерых. Вместе со светом пришло тепло, нахлынула волна жара, такого знойного, что люди, стоявшие у дверей, невольно отступили в тень. Запели птицы. Воздух наполнился ароматом цветов. На стенах перекликались трубы и горны, отзвуки их мелодий доносились со стороны Порта, из опустевших окрестностей Храма. Толпа заволновалась, стала наседать, заходила ходуном.
   Мирани и Алексос, протискиваясь сквозь толпу, чуть не столкнулись с сотником. Девушка испуганно отпрянула. У нее за спиной Алексос прошептал:
   — Сюда.
   Он вывел ее из полосы солнечного света к небольшой двери, возле которой дежурил стражник. Он подозрительно поглядел на них.
   — Сюда нельзя! Претенденты готовятся к выходу.
   Мирани заглянула ему через плечо.
   Она увидела девятерых мальчиков, причесанных и надушенных. Хлопотливых матерей уже отослали прочь. Они сидели, напуганные и одинокие; один из них болтал ногой, сильно не достающей до пола.
   Мирани прикусила губу.
   Как быть?! Но не успела она и рта раскрыть, как сзади послышался высокомерный голос:
   — А ну, дайте дорогу!
   Мимо нее, словно не заметив, протолкался Сетис. В руках у него был список пергамента; он небрежно отстранил охранника и сказал мальчикам:
   — Здесь перечислены ваши имена. Вы пойдете на Избрание в том порядке, какой я назову. Поняли?
   Мальчики встали, испуганно переминаясь с ноги на ногу.
   — Погодите-ка, — заволновался стражник. — Меня ни о чем таком не предупреждали...
   Окинув его презрительным взглядом, Сетис извлек из кармана клочок папируса и сунул ему под нос.
   — Вот разрешение. Подписано самим Аргелином.
   Стражник тупо уставился на листок. Наступило неловкое молчание. Потом солдат пробормотал:
   — Думаю...
   — И правильно. — Сетис быстро убрал папирус. От дыхания Мирани запотела бронзовая чаша, которую она все еще сжимала в руках. Стражник не умел читать! Но откуда у Сетиса такая уверенность в этом?
   «Мирани!»
   На миг ей показалось, будто Алексос произнес ее имя вслух. Но он уже подошел к двери. «Мирани. Уходи. Скорее!»
   — Алексос! — прошептала она. Он не обернулся. Сетис уже достал маски Претендентов и теперь раздавал их мальчикам. Он бросил на нее один-единственный взгляд.
   «Пора, Мирани. Он идет!»
   Она принялась проталкиваться сквозь толпу, но народу было слишком много: они пихали ее локтями, наступали на ноги, не давали пройти, и вдруг она, зажатая между необъятной толстухой и стариком на костылях, почувствовала, как чья-то крепкая рука схватила ее за локоть и развернула.
   Мирани сдавленно ахнула. Генерал! Его глаза были жесткими, безжалостными.
   Он схватил ее за волосы и резко дернул. Его яростный шепот защекотал ей ухо.
   — Думаешь, смогла меня провести?! Где твои сообщники? Где они?!
   — Не знаю...
   — Толстяк?! Писец?! — Он дернул сильнее, на глаза навернулись слезы боли. — Мальчишка?!
   Взревели горны. Толпа с ревом подалась вперед, и Мирани сумела вырваться. Она кинулась прочь, изо всех сил работая локтями и прижимая к груди чашу.
   В круг входили мальчики. Их было девять, лица скрывались под масками — серебряными, торжественны ми и красивыми. Одеты они были в одинаковые белые туники. Ноги у всех были босыми, волосы скрыты под колышущимися перьями и хрустальными Подвесками масок.
   Даже роста они были одинакового.
   И различить их было невозможно!
   Девятый Дом затих. Солнце нещадно палило, обрушивалось на толпу удушающей периной, многократно усиленной встроенными в потолок зеркалами. Целая кольцевая система зеркал, будто сверкающий круг, отражала солнечные лучи, направляла свет и тепло внутрь Дома, превращая его в настоящий Храм Солнца.
   Гласительница, высокая и царственная, прошлась вдоль шеренги мальчиков, внимательно вглядываясь в каждого. Одни из них опускали глаза, другие смело встречали ее взгляд. Пятый мальчик высоко поднял голову. Седьмой сложил руки на груди. Сумел ли Сетис поставить Алексоса в шеренгу?! Где он?
   "Не волнуйся. Все случится так, как хочу я... "
   «А чего хотим мы, тебя не интересует?» — мысленно возопила она.
   Он, казалось, улыбнулся.
   «Не могу ничего обещать. Людей очень много, и все они хотят разного. Ты, Аргелин, Орфет... В этой толпе так много разных мыслей, так много желаний. Как Богу выбрать среди них, Мирани?»
   Гермия отступила на шаг. Да Гермия ли это?! Стоящая перед строем Претендентов девушка гораздо выше: это было заметно даже несмотря на роскошный головной убор, ослепительно сверкающий на солнце. Она распростерла руки.
   Толпа восторженно взревела, В тяжелое платье Гласительницы были вшиты мириады крохотных стеклянных бусинок; они сияли на солнце, переливаясь тысячами мерцающих радуг. Наряд Царицы Дождя словно промок от сверкающих капелек, и голос, донесшийся из-под золоченой маски, произносящий слова Бога, звенел, будто журчание ручейка. Мирани изумленно распахнула глаза. На другом конце зала встрепенулся Аргелин.
   Это был не голос Гермии!
   Из-под маски Гласительницы взирали глаза, темные и незнакомые. Они пробежали по шеренге мальчиков, потом скользнули по застывшему в напряженном ожидании генералу. Мирани дрожала, руки стали скользкими от пота. Это была не Гермия!
   В дверях, отчаянно ругаясь со стражником, появилась разъяренная Ретия.
   «Повелевать дождем нельзя! Она приходит и уходит, когда сама того пожелает».
   — Кто она?!
   «Та, Кто Избирает, Мирани».
   Женщина протянула белоснежную руку. На кончиках ее ногтей дрожали хрустальные капельки. Она двинулась вдоль шеренги, прошла мимо первого мальчика, мимо второго... Толпа затаила дыхание. Мимо третьего. Возле пятого она остановилась.
   Никто не издал ни звука.
   Она пошла дальше. Шестой и седьмой мальчики в ужасе замерли. Восьмой храбро встретил ее взгляд. Девятый смотрел себе под ноги.
   В абсолютной тишине она вернулась к середине шеренги. Пятый мальчик ждал, высоко подняв голову, опустив руки вдоль туловища. Внезапно налетевший ветер шевельнул перья на его маске.
   Гласительница бросила взгляд на Аргелина. Гладкое лицо генерала превратилось в застывшую маску.
   Потом она протянула руку и коснулась хрустальным ногтем пятого мальчика.
   — Внимайте! — молвила она. — Вот он, Бог. Бог вступил в Дом Архона!
   Толпа заколыхалась. Кто-то закричал. Снаружи, пугающе громко, зарокотал гром.
   Мальчик снял маску, и у Мирани подкосились ноги.
   Это был Алексос!
   "Откуда ты знаешь? — лукаво произнес голос. — Может быть, они все Алексосы?"
   Аргелин издал яростный рев, но он потонул в приветственных воплях толпы. Люди кинулись вперед, простирая руки, протягивая хворых детей. Солдаты, выставив копья, из последних сил сдерживали натиск.
   Лицо Алексоса осветилось робкой радостью; увидев Мирани, он улыбнулся, потом поднял глаза на Шакала, в изумлении замершего на переполненной галерее. Обезьянка соскочила с его плеча, и Алексос радостно подхватил ее на руки.
   В следующий миг толпа пришла в смятение. В Дом, заслоняя солнечный свет, хлынули солдаты. Аргелин протолкался в круг и схватил Алексоса за руку.
   — НЕТ! — завопил он. — Это не Архон! Этот мальчишка даже не был Претендентом! Предательство! Мой народ, вас предали! Не допустим же скверны, а не то Бог разгневается на нас! Слышите голос его гнева?
   Загрохотал гром. Ослепительная вспышка молнии выбелила липа и руки, поразила толпу ужасом. Аргелин обернулся к Гласительнице.
   — Госпожа, скажи им! Это не Архон!
   Она приблизилась к нему, из-под маски властно сверкнули темно-синие глаза.
   — Господин генерал, Бог сообщил мне, кого надо избрать. Ты желаешь оспорить его выбор?
   Он смотрел на нее, кипя от гнева.
   — Знаешь что, Гермия...
   Она предостерегающе поднесла к его губам хрустальный палец.
   — Я не Гермия!
   На какой-то миг Мирани показалось, что сейчас он сорвет с нее маску. Он поднял руку, схватился за маску, но пальцы тут же отдернулись, словно обожглись, дотронувшись до чего-то раскаленного.
   Или мокрого...
   — Кто ты?! — прошептал он.
   — Та, кого должна была изображать Гермия. Царица Дождя...
   Грациозно кивнув, она отвернулась, и Девятеро вы строились в круг. Народ расступился, давая им дорогу. Возле дверей Мирани увидела Сетиса, он с жаром махал ей.
   — Я этого не допущу! — проревел Аргелин.
   Он все еще держал Алексоса, но тут ему на шею опустилась чья-то мощная длань; генерал вцепился в нее, пытаясь оторвать от горла могучие пальцы. Со всех сторон ему на выручку кинулись телохранители. Орфет взревел:
   — Еще один шаг — и я сломаю ему шею!
   И тихо шепнул Аргелину на ухо:
   — На сей раз, генерал, я не оплошаю.

Кто еще выдержит такое?

   Орфет!
   Мирани шагнула вперед, все еще прижимая к себе чашу.
   — Оставь его! Алексос избран Архоном! Все закончилось!
   Великан язвительно расхохотался, все сильнее пригибая Аргелина к земле.
   — Неужели?! Так говорит Бог, так говорит Гласительница, но генерал-то не согласен. Вокруг Города расставлены солдаты. Власть нынче принадлежит Аргелину, госпожа.
   Она оглянулась. Народ безмолвствовал.
   — Не смотри на них, — прорычал Орфет. — Какой от них прок? Они пойдут за любым, кто командует войском. Кто взимает налоги, следит за колодцами. Я знаю, как мыслят бедняки. Встань за мной, Мирани. И ты, Архон, тоже.
   Она неохотно послушалась. Алексос покрепче обхватил обезьянку, и они медленно направились к дверям. Орфет тащил упирающегося Аргелина, сотник и его люди, как тени, следовали за ними по пятам.
   Кто-то тронул ее за локоть; обернувшись, она увидела Сетиса.
   — Ты мог бы убежать, — с удивлением прошептала она.
   Он горестно пожал плечами.
   — Поздно, — пробормотал он и кивнул в сторону галереи. Проследив за его взглядом, она увидела, что там, в толпе, стоят его отец, бледный от страха, и Телия.
   Внезапный порыв ветра раздул ее платье; она поняла, что вышла наружу. В небе громоздились тучи; то тут, то там сквозь них пробивались ослепительные лучи света.
   По площади суетливо бегали люди. На крепостных стенах выстроились стрелки, держа наготове луки с натянутой тетивой. В огромных Вратах толпились солдаты с копьями наперевес. Пути к бегству были отрезаны.
   — Орфет, — прошептала она.
   Музыкант улыбнулся.
   — Не волнуйся. На этот раз я не подведу...
   — Но как? Нас всех убьют!
   — Вот это, госпожа, я вам обещаю, — процедил Аргелин сквозь стиснутые зубы.
   Она обернулась к нему.
   — Ты не можешь отрицать волю Бога. Народ тебе не позволит!
   — Он не Архон. Выбор был подстроен, и ты это знаешь. Народ поверит мне! — Он холодно улыбнулся.
   — Убей меня — и увидишь, что будет.
   И тут Орфет застыл на месте, ибо Алексос вышел у него из-за спины и встал возле Аргелина, на открытом месте, держа на плече обезьянку, которая весело теребила его за волосы.
   Все копья, все луки нацелились на него.
   — Архон! — Голос Орфета был полон смертельного ужаса.
   — Отпусти его, Орфет.
   — Что?!
   — Отпусти его. Пришла пора народу увидеть, кто я такой.
   Великан замер в нерешительности; тогда Сетис осторожно протянул руку и разжал его одеревеневшие пальцы. Аргелин тотчас же вырвался; шея его покраснела, лицо пылало от ярости. Он обернулся к фаланге лучников.
   — Уничтожить их! — взревел он. — Живо!
   Мирани вскрикнула; Сетис зажмурился, но, устыдившись, снова открыл глаза. Никто не шелохнулся.
   В наступившей тишине торжественно заговорил Алексос:
   — Мне кажется, генерал, ты скоро поймешь, чего хотят люди. Они хотят увидеть, правдиво ли то, в чем ты меня обвиняешь. Мирани, дай мне, пожалуйста, чашу.
   Она испуганно взглянула на Орфета, облизала губы и подошла, неся чашу, на дне которой одиноко позвякивал рубиновый скорпион.
   Площадь застыла в ожидании.
   Алексос высоко поднял руки, словно привлекая внимание народа, и без того сконцентрированное на его хрупкой фигурке. Потом неторопливо опустил пальцы в чашу.
   По толпе прокатился ропот. Какая-то женщина завизжала от страха Мирани чуть не зарыдала, крепко держа внезапно потяжелевший сосуд.
   Алексос спокойно ждал.
   — Он живой! — ахнул Сетис, но она не слышала его. Ее взгляд был прикован к сверкающему членистоногому существу, которое медленно вскарабкалось на край чаши, перебралось на тонкую руку Архона, уцепилось за кайму белой туники. Смертоносная тварь, оживший камень.
   Обезьянка, взвизгнув от страха, соскочила с плеча Алексоса и метнулась к Орфету. Алексос улыбнулся, подошел к Аргелину, и тот испуганно отпрянул. Скорпион был живым. Его панцирь сиял ограненными рубинами, на угрожающе приподнятом хвосте блестела капелька яда. Он заметался по плечу Алексоса, потом вскарабкался ему на голову, спрятался в волосах, и мальчик сурово произнес:
   — Как ты думаешь, генерал, другие претенденты могут подойти и выдержать это испытание?
   Аргелин застыл как вкопанный; Алексос обернулся к кучке перепуганных мальчишек, сгрудившихся на другом конце площади, и призывно махнул им рукой. Никто не тронулся с места. Скорпион прополз по его лицу, неуклюже свалился на плечо и крепко вцепился в тунику. Толпа застонала от ужаса. Мальчик осторожно выпутал ожившую драгоценность из белоснежного полотна и, посадив на ладонь, поднял высоко в воздух.
   — Видите?! — крикнул он. — Архон — это я!
   Толпа взревела, приветствуя нового Архона. Чаша в руках у Мирани дрожала; она боялась, что выронит ее. Сердце пыталось выпрыгнуть из груди.
   Алексос стоял молча, словно купаясь в заливающих площадь криках, и не сводил глаз с лица Аргелина.
   — Склонись передо мной, — прошептал он.
   Генерал не шелохнулся. Мирани опустила чашу. Се тис обвел глазами площадь — исчезали в колчанах стрелы, опускались копья. Кто-то в толпе затянул радостны гимн.
   Аргелин медленно опустился на колени. Лицо его осунулось, он с трудом сдерживал переполняющий его гнев. Он склонился перед Алексосом, коснулся лбом дорожной пыли, и темные глаза Архона сурово взирал на него странным, каким-то неземным взглядом.
   — Ты и вправду Архон, — прошептал Аргелин.
   — Мирани, — сказал Алексос, не поворачивая головы. — Теперь мы должны дать им дождь.
   Солдаты подошли ближе, преклонили колени, побросали оружие. Толпа благоговейно пала ниц.
   Мирани заглянула в чашу; та медленно наполнилась водой. Вскоре она стала очень тяжелой, вода начала переливаться через край, выплескиваться на пол.
   С радостным вскриком она подняла чашу как можно выше, и на ее лицо и руки обрушился целый водопад. В небе прогрохотал гром; по пыли застучали большие тяжелые капли. Она открыла глаза, запрокинула голову и долго пила, пила небесную влагу, потому что это был дождь. Дождь.
   В считанные секунды люди промокли до нитки. На Город обрушился яростный ливень, он хлестал по обнаженным рукам и плечам, и люди на площади словно ожили; они бегали с радостными криками, танцевали, плакали, целыми семьями высыпали из окрестных домов, а дождь шелестел, заглушая все прочие звуки, окутывая весь мир живительной пеленой брызг.
   Мирани откинула назад мокрые волосы, вода стекала по ушам и шее. Послышался чей-то крик:
   — Опусти чашу, Мирани. — Это был Сетис, струйки дождя сбегали по его лицу.
   Она послушалась, и он радостно обнял девушку.
   — Готово! Получилось! У нас получилось! У тебя получилось!
   Пошатываясь, поднялся с колен насквозь промокший Аргелин. Она прошептала: «Да», — но в первый миг душу ее наполнял лишь чудовищный страх, затем нахлынула усталость, внезапно закружилась голова. Ей было холодно, мокро и весело, она падала с ног от изнеможения. Ликующие люди выносили из домов чаши, сосуды, подставляли их под отвесно падающие струи, радуясь дождю. А ливень хлестал по мостовой, кружился водоворотами около зиккурата, заливал ступени могучей пирамиды...
   А вдалеке, в дверях Девятого Дома, стоял, скрестив руки, Шакал.
   Мирани сказала:
   — Мы завели слишком много врагов. Аргелин не допустит, чтобы Шакал остался в живых. И нам не даст покоя.
   — Аргелину некуда деваться! — голос Сетис был чист и силен. С его подбородка капала вода. Он взял ее за руку. — Ты станешь Гласительницей, и все пойдет как надо. Поверь, Мирани, все наладится! Теперь он ничего не сможет сделать: народ, солдаты — все видели чудо!
   Снова зарокотал гром. Орфет обнял Архона, и на мокрые камни площади, звякнув, упал скорпион. Музыкант нагнулся и поднял его — скорпион был рубиновый.
   — Диву даюсь, как ты это сделал, дружок, — рассмеялся великан, с наслаждением протягивая ладони под дождь. — Но теперь все переменится!
   — Конечно, переменится! — В голове Аргелина звучало ледяное спокойствие. Он обернулся, взял что-то у сотника и подошел к Алексосу, не обращая внимания на грозную фигуру музыканта.
   Он повысил голос, чтобы перекричать шум ливня, и весь народ услышал его слова.
   — Это принадлежит тебе, Архон. И теперь ты должен ее носить. Потому что, если ты Архон, то обязан принимать все, что с этим связано. С этого дня ты будешь жить вдали от людей, ни с кем не разговаривая. Если Бог призовет тебя, ты пойдешь к нему. Если люди тебя попросят, ты умрешь ради них.
   Неторопливо и почтительно он надел на мальчика тяжелую маску и отступил на шаг. Потом заговорил снова, и на этот раз голос его был полон яда.
   — И с этого дня, господин, люди никогда больше не увидят твоего лица!
   И Алексоса накрыла божья красота, золотая и спокойная. Лишь темные глаза под прорезями маски оставались живыми.
   И в тишине слышалось его дыхание.