* * *
Как ни странно, этот неравный брак – императрицы и бывшего пастуха – остается в истории примером брака прочного и счастливого. Пусть рассказанная история не слишком романтична, но зато у нее самый счастливый конец – они жили вместе долго и счастливо. И хотя умерли не в один день, но всегда относились друг к другу уважительно. И после смерти своей царственной подруги граф Разумовский чтил ее память...
А если вам еще раз хочется вспомнить историю императрицы и пастуха – историю, скажем так, со счастливым концом – подойдите к «дому-комоду». Он выстроен в стиле барокко и действительно очень красив. Дому этому довольно неуютно на старой московской улице – ему бы на широком проспекте стоять или на большой площади! Кажется, что узкая Покровка для «комода» тесновата! Он, этот дом, живет вдали от грандиозных петербургских ансамблей, куда вписал бы, несомненно, более точно свои пышные архитектурные формы. Его даже называют уменьшенной копией Зимнего Дворца.
Фасад «комода» производит невероятное впечатление: он состоит из изогнутых линий, чередующихся ровных участков и выпуклых плоскостей, которые и плоскостями-то назвать нельзя, настолько скрыты они под изобильным декором, уникальным для московской архитектуры того времени. Этот фасад украшен богатейшей лепниной – наличники сложного рисунка, гирлянды, картуши на многочисленных фронтонах. Здесь все – коллизии, столкновения «действующих лиц»: колонн и карниза, света и тени, вогнутых и выпуклых плоскостей, белой лепнины и лазурно-голубого поля стены. Но в этом смешении противостояний – торжество блестящего стиля барокко, так похожего по своей помпезности и веселому величию на правление императрицы Елизаветы...
По московской легенде считалось также, что императрица не только провела здесь ночь после венчания, но и какое-то время жила. Указывалось даже, в каком помещении находилась «мраморная» спальня новобрачных. И ведь подробности известны: в спальне, мол, был камин, у которого потом любил сиживать Разумовский. Дворец, ставший свидетелем их счастливых дней, Елизавета подарила своему любимому.
Еще одно предание переносит нас во времена правления Екатерины Великой...
Уже год, как не стало Елизаветы Петровны. Граф А. Г. Разумовский живет в своем дворце на Покровке. Туда к нему Екатерина посылает канцлера М. И. Воронцова с заданием получить от графа бумаги, подтверждающие его брак с императрицей. Дело в том, что в это время фаворит нынешней государыни Григорий Орлов настойчиво желает стать ее законным супругом. Немало помогал в этом стремлении всесильному графу дипломат А. П. Бестужев-Рюмин, сочинивший прошение о том, чтобы императрица «избрала себе супруга», подписанное многими известными людьми. Не желая обидеть Орлова отказом, Екатерина придумала остроумный маневр: пусть будет все «по обычаю предков» – и решила сослаться на опыт предшественницы.
Признается ли Разумовский, что был законным мужем покойной Елизаветы? И вот отправляется Воронцов на Покровку с проектом указа о пожаловании графу Разумовскому титула императорского высочества – если, конечно, обнаружится свидетельство о загадочном браке. Вот как описывает этот эпизод историк С. Н. Шубинский: «...Разумовский потребовал проект указа, пробежал его глазами, встал тихо со своих кресел, медленно подошел к комоду, на котором стоял ларец черного дерева, окованный серебром и выложенный перламутром, отыскал в комоде ключ, отпер им ларец, вынул из него бумаги, обвитые в розовый атлас, развернул их, атлас спрятал обратно в ящик, а бумаги начал читать с благоговейным вниманием. Все это он делал молча. Наконец, прочитав бумаги, поцеловал их, поднял влажные от слез глаза к образам, перекрестился и, возвратясь с заметным волнением к камину, бросил сверток в огонь. Тут он опустился в кресло, немного помолчав, сказал Воронцову:
– Я не был ничем более, как верным рабом ее Величества покойной императрицы Елизаветы Петровны... Если бы было некогда то, о чем вы говорите со мною, поверьте, граф, я не имел бы суетности признать случай, помрачающий незабвенную память монархини, моей благодетельницы. Теперь вы видите, что у меня нет никаких документов»...
Таким образом, брак Екатерины и Орлова делался невозможным. Екатерина, по всей видимости, вздохнула с облегчением...
Благородный был человек Разумовский. И еще раз поступком своим доказал – не царицу он любил в Елизавете, а женщину! Он называет ее только «благодетельницей». Он не пытался и не пытается «стать с ней вровень». Редкий тип мужчины, которого не злит величие женщины! Редкий тип мужчины, признающего это величие и не пытающегося его оспаривать. Редкий тип мужчины, которого не унижало то, что он сам стоял неизмеримо ниже своей возлюбленной...
Императрица же Екатерина, после его поступка с сожженными бумагами, тоже отметила благородство графа (не по роду, а по сути!), говоря так: «Мы друг друга понимаем. Тайного брака не существовало, хотя бы и для усыпления боязливой совести. Шепот о сем всегда был для меня неприятен. Почтенный старик предупредил меня, но я ожидала этого от свойственного малороссиянину самоотвержения».
Внимание историков и обывателей к тайному браку Елизаветы и Разумовского за долгие годы то усиливалось, то ослабевало. Поскольку венчание совершалось тайно, событие быстро обрастало множеством самых невероятных подробностей и превратилось в легенду. Особый интерес к легенде был проявлен в середине XIX века, когда никого из действующих лиц уже не оставалось в живых. Тогда на страницах многих изданий появились различные варианты предания. Любопытно, что все они связаны с домом на Покровке и не всегда достоверны.
Но вот в перовской церкви Знамения ,следы прошлого сохранились и по сей день. Здесь долгое время находились шитые собственноручно Елизаветой «воздухи» – ритуальные ткани для богослужения. Такой воистину царский подарок вполне мог быть связан с исключительным событием в жизни императрицы. Год спустя она купила это село и вскоре подарила Перово своему морганатическому супругу.
Молва гласит, что новобрачные после венчания возвращались в Кремль старой царской дорогой – по Покровке,через Барашевскую слободу.Не миновать им было слободской церкви Воскресения в Барашах ,которая стоит на изгибе улицы и хорошо видна с обоих ее концов. Говорят, будто бы остановили они здесь коней, вошли, отстояли обедню, а потом угощались чаем в доме местного священника...
Об архитектуре «Дома-комода»
Фасад дома производит незабываемое впечатление: он весь состоит из изогнутых линий, чередующихся ровных участков и выпуклых плоскостей, которые и плоскостями-то назвать нельзя, настолько скрыты они под роскошным декором, уникальным для московской архитектуры того времени. Криволинейный фасад в средней своей части еще не столь обращает на себя внимание, но полукруглые угловые объемы выглядят очень уж «самостоятельно».
Известный искусствовед М. В. Алпатов писал о памятниках эпохи барокко, что в них ничего не остается спокойным, все изгибается и выгибается.
Дворец поражает великолепием богатейшей лепнины – наличники сложного рисунка, гирлянды, картуши на многочисленных фронтонах. Исследователь архитектуры русского барокко Б. Р. Виппер назвал такие фасады «торжественным парадом». А как красив карниз! Ему как будто трудно сдерживать взлет вертикалей колонн и оконных проемов.
Трудно поверить, но столь сложный главный фасад дома-комода – всего лишь прелюдия к основному действию, которое развертывается во внутреннем дворе. Декор настолько разнообразен и насыщен, что в нем нет места паузам. Тут появляется новая деталь – большие круглые окна верхнего этажа в эллиптически выступающей центральной части.
Датировка строительства дома 1742 годом основывалась, прежде всего, на архитектурных особенностях дома, возведенного в стиле, который часто называют елизаветинским барокко. Но почему именно 1742-й? Вероятно, в значительной мере на эту датировку повлияла легенда, а может быть, и быль о тайном браке императрицы с сыном украинского казака, полуграмотным певчим церковного хора, красавцем Алексеем Разумовским.
Авторство этого проекта приписывают знаменитому архитектору Франческо Бартоломео Растрелли. Он с 1730 года состоял при дворе императрицы и много строил и в Петербурге, и в Москве. Все, что ни делал архитектор, нравилось Елизавете Петровне. Дом на Покровке даже называли Зимним дворцом в миниатюре. Однако надо отметить, что некоторые серьезные архитектурные справочники рубежа XIX–XX веков указывают на «легендарность» такой информации и отрицают авторство Растрелли. В разное время в различных источниках среди возможных авторов называли К. И. Бланка, Д. В. Ухтомского, Ф. С. Аргунова и других зодчих, также работавших в стиле барокко.
Известный искусствовед М. В. Алпатов писал о памятниках эпохи барокко, что в них ничего не остается спокойным, все изгибается и выгибается.
Дворец поражает великолепием богатейшей лепнины – наличники сложного рисунка, гирлянды, картуши на многочисленных фронтонах. Исследователь архитектуры русского барокко Б. Р. Виппер назвал такие фасады «торжественным парадом». А как красив карниз! Ему как будто трудно сдерживать взлет вертикалей колонн и оконных проемов.
Трудно поверить, но столь сложный главный фасад дома-комода – всего лишь прелюдия к основному действию, которое развертывается во внутреннем дворе. Декор настолько разнообразен и насыщен, что в нем нет места паузам. Тут появляется новая деталь – большие круглые окна верхнего этажа в эллиптически выступающей центральной части.
Датировка строительства дома 1742 годом основывалась, прежде всего, на архитектурных особенностях дома, возведенного в стиле, который часто называют елизаветинским барокко. Но почему именно 1742-й? Вероятно, в значительной мере на эту датировку повлияла легенда, а может быть, и быль о тайном браке императрицы с сыном украинского казака, полуграмотным певчим церковного хора, красавцем Алексеем Разумовским.
Авторство этого проекта приписывают знаменитому архитектору Франческо Бартоломео Растрелли. Он с 1730 года состоял при дворе императрицы и много строил и в Петербурге, и в Москве. Все, что ни делал архитектор, нравилось Елизавете Петровне. Дом на Покровке даже называли Зимним дворцом в миниатюре. Однако надо отметить, что некоторые серьезные архитектурные справочники рубежа XIX–XX веков указывают на «легендарность» такой информации и отрицают авторство Растрелли. В разное время в различных источниках среди возможных авторов называли К. И. Бланка, Д. В. Ухтомского, Ф. С. Аргунова и других зодчих, также работавших в стиле барокко.
Церковь Воскресения в Барашах на Покровке
Каменный храм вместо древнего деревянного появился в середине XVII века. Церковь Воскресения в Барашах – одно из самых оригинальных произведений барокко середины XVIII века в Москве.
Удивительно, что находится она возле дома Апраксиных-Трубецких. Как часто бывает, случайное соседство оказалось куда более многозначительным, чем многие продуманные до мелочей ансамбли. Церковь относится к совершенно чуждому древнерусской архитектуре типу базилик. Дворцовый облик храма, окруженного некогда открытым гульбищем, прекрасно гармонирует с вычурными формами и богатым декором «дома-комода».
Удивительно, что находится она возле дома Апраксиных-Трубецких. Как часто бывает, случайное соседство оказалось куда более многозначительным, чем многие продуманные до мелочей ансамбли. Церковь относится к совершенно чуждому древнерусской архитектуре типу базилик. Дворцовый облик храма, окруженного некогда открытым гульбищем, прекрасно гармонирует с вычурными формами и богатым декором «дома-комода».
Графиня-крестьянка из Останкино
Граф Николай Шереметев и и Прасковья Ковалева-Жемчугова
Шереметевы – фамилия известная и значительная для истории государства Российского. Нет в истории нашего государства события, к которому так или иначе не были бы причастны Шереметевы.
История Смутного времени, «семибоярщина», – связаны с именем Федора Ивановича Шереметева. Фельдмаршал Борис Петрович Шереметев навек соединен с петровским временем. А «кусковские гуляния» Петра Борисовича Шереметева! А театр Николая Петровича! А благотворительность Дмитрия Николаевича... За каждым именем стоит целый мир свершений, радости, отчаяния... За каждым именем – отрезок истории. Есть улица Шереметевская и графский переулок, названный в честь Шереметевых. Эта улица и переулок названы так потому, что находятся на землях, принадлежавших шереметевскому роду.
А вот история любви особенно помнится одна: графа Николая Петровича Шереметева и замечательной крепостной актрисы Прасковьи Ивановны Ковалевой-Жемчуговой, ставшей его женой.
Эта любовь связана с московской усадьбой Останкино ,где был театр крепостных, улицей Прасковинская в Останкино и аллеей Жемчуговой в Кусково.
Есть и еще одно место в столице, связанное с этой историей любви, – это церковь Симеона Столпника ,что за Арбатскими воротами (улица Поварская, дом №5 ),где тайно венчались граф и его крепостная. Ныне церковь оказалась на стыке этой улицы и Нового Арбата.
Как же начинался этот необыкновенный роман?
Прасковья Ивановна Ковалева (Жемчугова) родилась в деревне Березники Юхотской волости Ярославской губернии 31 июля 1768 года. В семье Параша была старшей. Отец – крепостной кузнец Шереметевых Иван Степанович Ковалев – был известен на всю округу как замечательный мастер своего дела, а также как любитель принять стопку-другую, а потом покуролесить.
В восемь лет в судьбе крепостной девочки произошел крутой поворот – ее взяли на воспитание в подмосковное имение Шереметевых – Кусково, под наблюдение одной из графских приживалок, княгини Марфы Михайловны Долгорукой. В господский дом Парашу определили за отличные вокальные данные, с тем, чтобы подготовить ее для поступления на сцену музыкального театра графа Шереметева. Под руководством первоклассных наставников крестьянская девочка быстро освоила музыкальную грамоту, игру на клавесине и арфе, пение, выучила французский и итальянский языки. Обладая большими музыкальными способностями и хорошим голосом, она с успехом начала выступать на театральной сцене под именем Прасковьи Жемчуговой.
И вот, с одиннадцати лет она на сцене.
Сначала были небольшие выходные роли. Но вскоре Параша стала превращаться в настоящую актрису. Ей еще не исполнилось одиннадцати, когда она с блеском выступила в опере Гретри «Опыт дружбы». А в тринадцать лет эта хрупкая девочка исполнила с необычной убедительностью, силой и глубиной партию Луизы из драмы Седена «Беглый солдат» на музыку Монсиньи.
Тогда-то, очевидно, эта артистка-подросток и привлекла внимание сына графа, Николая Петровича. Любовь к музыке и совместные занятия сблизили их. Граф не мог не разглядеть в пробуждающемся даровании будущую славу своего театра...
Здесь надо сделать небольшое отступление и заметить, что вообще судьба актрис крепостного театра была ох какая несладкая! «Тансерки», которые могли бы стать украшением самой блестящей сцены, часто становились простыми наложницами барина. Для хозяина и его гостей театр превращался в «храм наслаждений» с «юными нимфами Терпсихоры». Так, например, у известного театрала той поры князя Н. Б. Юсупова во время спектакля танцовщицы иногда по знаку своего владельца сбрасывали с себя одежды и танцевали нагими. О балетной труппе князя, не без веских к тому оснований, говорили как о его гареме...
Совсем по-иному обстояло дело в театре Шереметевых. Актеров содержали прилично, платили им жалованье. Граф Шереметев не продавал и не покупал крепостных артистов, для пополнения театрального штата ему вполне хватало своих вотчин. И уж тем более никто не устраивал из этого театра «храма наслаждений».
Однако за девушками, игравшими на сцене, велось особо «крепкое смотрение», «чтобы все было тихо и смирно». Никто не имел права встречаться с актрисами, писать им письма.
Парашу Ковалеву никогда не бранили, разрешали ей свободно вести себя... Конечно же, молодой граф Николай Петрович относился к ней не как к крепостной, а как к одаренной девушке, причастной к миру искусства.
Николай Петрович Шереметев, родившийся в 1751 году, получил блестящее образование. Он занимался в Лейденском университете, изучал постановку театрального дела, музыку, общался с деятелями европейской культуры. В его бумагах был обнаружен автограф Генделя. Есть свидетельство, что он знал великого Моцарта и даже помогал ему материально.
Граф Николай Петрович понимал, что долг истинных аристократов – нести в народ просвещение, культуру. И еще он усвоил, что жестокость и тщеславие проистекают оттого, что многие господа не понимают: люди все равны перед Богом и графский титул – еще не основание для гордости.
Да, у других господ – актеры рабы, покорные слуги, зависящие от капризов хозяев, а у Шереметевых их величают полными именами. Не Парашка Ковалева, а Прасковья Ивановна. Не Танька Шлыкова, а Татьяна Васильевна! Мало того: именно Николай Петрович сам придумывает «драгоценные» фамилии: Гранатова, Алмазова, Жемчугова...
Вернувшись из-за границы, молодой граф занимается судьбой отцовского театра. Он и музыкант, и строитель, и учитель актерам... Правда, характер у него непростой, вспыльчивый – под руку ему не попадайся!
В сердцах, рассердившись на что-нибудь, вскакивал он на коня – и мчался во весь опор! Недаром на гербе у одного из «шереметевских львов» была надпись: «Не ярится, но неукротим!»
Но тот же молодой граф был заботлив, ласков, мог сам принести заболевшему актеру лекарство...
Молоденькая Прасковья Ивановна пленила его прежде талантом. У девочки была отличная память, ей все давалось легко. В короткое время она овладела французским языком, освоила ноты, отлично играла на клавесине.
Николай Петрович и сам играл с нею вместе, и специально обучал ее вокалу.
...22 июня 1779 года к кусковскому двору подъезжали золоченые кареты, экипажи, гости в парадных мундирах, дамы с невиданными прическами...
Звучала музыка, проворно бегали слуги...
Июнь – это время кусковских праздников. Интересно, что именно в июне родился молодой граф Николай. И Паша Жемчугова – «соловей шереметевский» в тот же месяц на свет появилась.
Девочка с тонким, одухотворенным лицом, с гладко зачесанными волосами, обмерла перед спектаклем, шепча: «Только бы не потерять от волнения голос! Только бы понравиться Его сиятельству!»
А когда она вышла на сцену, то сделалась совершенно спокойной – и откуда взялось столько грации, изящества, свободы в движениях?
«Его сиятельство» был в восхищении. Вернувшийся из Европы граф Николай, начитавшись Руссо и Вольтера, в пьесе Вольтера «Нанина» нашел следующие слова:
Во время чтения пьесы, актеры и актрисы поглядывали на девочку с недоверием – сумеет ли она, почти ребенок, сыграть роль любящей и страдающей женщины, героини «Колонии»? В опере много трудных партий соло и дуэтов. Справится ли она?
«Театральные люди» Шереметевых знали, что Николай Петрович – человек легко воспламеняющийся и так же быстро остывающий. Они были уверены, что через день-два он назначит другую актрису. Но проходили недели, вовсю шли репетиции, а граф решения не менял...
Что было в этой девочке? Худенькая. Глаза темные, чуть раскосые. Немного выдаются скулы. Впрочем, она – добрая, бесхитростная, ласковая...
Может, этой бесхитростностью и красотой она и пленила графа?
Двенадцатилетняя девочка блестяще справлялась с ролью влюбленной Белинды. Восприимчивая по натуре, она легко прониклась судьбой героини, это помогло ей «почувствовать» роль.
В те дни, готовясь к выступлению, она и получила от графа свой псевдоним – Жемчугова ...
Когда давали оперу в Кусковском театре, на сцене не было роскошных декораций. Не изобиловал спектакль и театральными эффектами, которые так любили владельцы крепостных театров.
Главным в театре Шереметева были актеры. Они искренне любили, страдали и, вместе со своими героями, находили в конце концов свое счастье! Да, их переживания трогали зрителей, их истории возбуждали чувства добрые и благородные.
Двенадцатилетняя Параша дебютировала блистательно, граф перевел ее на положение первой актрисы театра. И судьба ее была решена окончательно... Вскоре она получила еще одну главную роль – роль Луизы в спектакле «Беглый солдат». И когда Луиза на сцене падала без чувств в объятия любимого, то зал дрожал от аплодисментов! Ну а уж после исполнения своей главной арии, средь публики раздалось неумолкаемое «браво!» – и на сцену полетели кошельки! Это было самым серьезным выражением чувств аристократов!
Слухи о чудо-актрисе быстро распространялись среди любителей театра. За какие-то два года она стала настоящей, признанной во всей стране актрисой. Граф Николай Петрович выбирал пьесы специально для нее – те, где мог бы полнее раскрыться талант молодой исполнительницы.
Вот она дочь солдата Лоретта из одноименной оперы. Лоретта так чиста и прекрасна, что ее берет в мужья граф! Это – по пьесе. Но знала ли тогда Паша, что и в жизни приключится с ней точь-в-точь такая же история!
А вот она Розетта в сентиментальной комедии «Добрая девка». А вот – Анюта из оперы «Тщетная предосторожность» или – Инфанта из оперы «Инфанта Замеры». Роли разные. Но везде блистательная Жемчугова покоряет всех своей чистотой и обаянием.
Всех – и, прежде всего, самого графа Николая Петровича.
«Жемчужина кусковской сцены» – зовут ее люди.
«Жемчужиной своей души» мог бы назвать ее молодой граф...
Говорил ли он ей красивые слова? Или все те слова она уже слышала в сыгранных пьесах? Как объяснялся в любви потомок знатного рода крепостной крестьянке?
Теперь уже трудно ответить на эти вопросы.
Но доподлинно известно, что граф любил ставить на сцене своего процветающего и популярного театра истории из жизни знатных особ, испытывающих страстную любовь к простым прелестным поселянкам. Любовь эта была высокой и верной – как любовь самого Николая Петровича.
А Параша не просто шлифовала свое актерское мастерство, но каждую свободную минуту читала, проводя много времени в графской библиотеке. Чтение обогащало ее душу. Она мечтала – о любви и о свободе...
Николай Петрович возил ее посмотреть Москву. И повидать спектакли в других театрах.
30 октября 1788 года умер старый граф Петр Борисович Шереметев. Все его несметные богатства и более двухсот тысяч (!!!) крепостных душ перешли к сыну.
В жизни Жемчуговой и в жизни кусковского театра назревали серьезные перемены.
Именно в это время Николай Петрович, наследник и единственный сын старого графа понял, осознал и признался себе, что любит (и любит всерьез!) свою первую актрису. Это было самое сильное его чувство за тридцать семь прожитых им лет!
Параша ответила на любовь графа. Ответила также искренне и безыскусно, как пела, как играла... Граф нашел в ней не только «Украшенный добродетелью разум, искренность, человеколюбие», но и «постоянство, верность». Как все произошло, как решилось – неизвестно. Но только Николай Петрович напрочь забыл с той поры и охоту, и кутежи.
Все, все, все – силы, чувства, время – все отдано ей. И – театру! Жемчугова и театр стали для графа неразделимы!
Граф не скрывал своей любви и поселил избранницу в своем дворце. Он дарил ей богатые подарки. Но самым главным подарком стало строительство нового театра – Останкинского!
И если в Кусково смотреть игру Жемчуговой граф приглашал саму императрицу Екатерину Вторую, то на первое празднество в Останкино был приглашен Павел I, новый император, с которым Шереметев был особо дружен с юных лет. Монарха приветствовали пением кантаты. Блеск торжества восхитил его. И слух о приеме долго носился по Москве, достигнув ушей Польского короля – Станислава Понятовского. И тот уже практически сам «напросился» в гости к Шереметеву...
Блистательные приемы. Торжества по поводу приезда королей и императоров... А что сама Прасковья Ивановна? Став человеком близким к графу, она ничуть не изменилась: так же добра, проста, так же преданна театру, так же блистает в новых ролях!
Вельможа и крепостная живут в одном общем новом доме – в Останкино. Их отношения кажутся невероятно странными для людей шереметевского круга. Им все еще кажется, что отношение графа к Параше – всего лишь причуда! И это не удивительно! Большинству людей почему-то ужасно не хочется верить в существование настоящей любви! Что это? Зависть?
К чести графа следует сказать, что он мог себе позволить пренебречь общественным мнением. Он жил с Парашей «в открытую», не стыдясь этого. Мало того! Однажды Николай Петрович привел ее на любительский спектакль, где аристократы, выступали в роли артистов, изображая оперу «Нина, или сумасшедшая от любви».
Жемчугова сидела в зрительном зале, а для нее на сцене играла супруга И. М. Долгорукова и другие «сиятельные особы». Шереметев хотел внушить ей, своей любимой, что она достойна уважения и любви – и как актриса, и как женщина.
Нет, она – не очередная фаворитка графа. Она – его невенчанная жена. Она, Прасковья Ковалева, сидит в зрительном зале и глядит, как перед ней, крепостной, разыгрывают спектакль представители самых знатных родов России...
Высокопоставленные господа были шокированы этим поступком графа. Они играли перед безродной девкой! Позор! Ужас! Скандал!
Особенно возмущалась семья Разумовских, ближайших наследников графа. Сделать свою крепостную чуть ли не женой – да что там женой! Многие ли дворяне строили своим женам театры? А граф выстроил в Останкино настоящий театр-дворец!
...Но после этого случая все высшее общество поняло, что не стоит смеяться над чувствами владетельного графа. Граф не только великолепно играл на виолончели (что было третьей его страстью после театра и Прасковьи Ивановны), но и не прощал оскорблений обидчикам. О его вспышках гнева знали многие...
Говорят, только она, Прасковья Ивановна, умела гасить эти всплески гнева! Хотя, если честно – положение ее было сложным! Слухи, сплетни – ими полнились не только окрестные усадьбы, но и гостиные знатных домов Москвы и Петербурга.
Она молча страдала за любимого человека. В том, что произошло, Жемчугова винила не графа, а себя, считая свою связь с ним греховной.
Несколько позже на ее личной печати появится библейский текст «Наказуя наказа мя Господь, смерти же не предаде». За совершенный грех она готова была нести любое наказание, но пусть будет счастлив человек, который стал для нее дороже собственной жизни!
История Смутного времени, «семибоярщина», – связаны с именем Федора Ивановича Шереметева. Фельдмаршал Борис Петрович Шереметев навек соединен с петровским временем. А «кусковские гуляния» Петра Борисовича Шереметева! А театр Николая Петровича! А благотворительность Дмитрия Николаевича... За каждым именем стоит целый мир свершений, радости, отчаяния... За каждым именем – отрезок истории. Есть улица Шереметевская и графский переулок, названный в честь Шереметевых. Эта улица и переулок названы так потому, что находятся на землях, принадлежавших шереметевскому роду.
А вот история любви особенно помнится одна: графа Николая Петровича Шереметева и замечательной крепостной актрисы Прасковьи Ивановны Ковалевой-Жемчуговой, ставшей его женой.
Эта любовь связана с московской усадьбой Останкино ,где был театр крепостных, улицей Прасковинская в Останкино и аллеей Жемчуговой в Кусково.
Есть и еще одно место в столице, связанное с этой историей любви, – это церковь Симеона Столпника ,что за Арбатскими воротами (улица Поварская, дом №5 ),где тайно венчались граф и его крепостная. Ныне церковь оказалась на стыке этой улицы и Нового Арбата.
Как же начинался этот необыкновенный роман?
Прасковья Ивановна Ковалева (Жемчугова) родилась в деревне Березники Юхотской волости Ярославской губернии 31 июля 1768 года. В семье Параша была старшей. Отец – крепостной кузнец Шереметевых Иван Степанович Ковалев – был известен на всю округу как замечательный мастер своего дела, а также как любитель принять стопку-другую, а потом покуролесить.
В восемь лет в судьбе крепостной девочки произошел крутой поворот – ее взяли на воспитание в подмосковное имение Шереметевых – Кусково, под наблюдение одной из графских приживалок, княгини Марфы Михайловны Долгорукой. В господский дом Парашу определили за отличные вокальные данные, с тем, чтобы подготовить ее для поступления на сцену музыкального театра графа Шереметева. Под руководством первоклассных наставников крестьянская девочка быстро освоила музыкальную грамоту, игру на клавесине и арфе, пение, выучила французский и итальянский языки. Обладая большими музыкальными способностями и хорошим голосом, она с успехом начала выступать на театральной сцене под именем Прасковьи Жемчуговой.
И вот, с одиннадцати лет она на сцене.
Сначала были небольшие выходные роли. Но вскоре Параша стала превращаться в настоящую актрису. Ей еще не исполнилось одиннадцати, когда она с блеском выступила в опере Гретри «Опыт дружбы». А в тринадцать лет эта хрупкая девочка исполнила с необычной убедительностью, силой и глубиной партию Луизы из драмы Седена «Беглый солдат» на музыку Монсиньи.
Тогда-то, очевидно, эта артистка-подросток и привлекла внимание сына графа, Николая Петровича. Любовь к музыке и совместные занятия сблизили их. Граф не мог не разглядеть в пробуждающемся даровании будущую славу своего театра...
Здесь надо сделать небольшое отступление и заметить, что вообще судьба актрис крепостного театра была ох какая несладкая! «Тансерки», которые могли бы стать украшением самой блестящей сцены, часто становились простыми наложницами барина. Для хозяина и его гостей театр превращался в «храм наслаждений» с «юными нимфами Терпсихоры». Так, например, у известного театрала той поры князя Н. Б. Юсупова во время спектакля танцовщицы иногда по знаку своего владельца сбрасывали с себя одежды и танцевали нагими. О балетной труппе князя, не без веских к тому оснований, говорили как о его гареме...
Совсем по-иному обстояло дело в театре Шереметевых. Актеров содержали прилично, платили им жалованье. Граф Шереметев не продавал и не покупал крепостных артистов, для пополнения театрального штата ему вполне хватало своих вотчин. И уж тем более никто не устраивал из этого театра «храма наслаждений».
Однако за девушками, игравшими на сцене, велось особо «крепкое смотрение», «чтобы все было тихо и смирно». Никто не имел права встречаться с актрисами, писать им письма.
Парашу Ковалеву никогда не бранили, разрешали ей свободно вести себя... Конечно же, молодой граф Николай Петрович относился к ней не как к крепостной, а как к одаренной девушке, причастной к миру искусства.
Николай Петрович Шереметев, родившийся в 1751 году, получил блестящее образование. Он занимался в Лейденском университете, изучал постановку театрального дела, музыку, общался с деятелями европейской культуры. В его бумагах был обнаружен автограф Генделя. Есть свидетельство, что он знал великого Моцарта и даже помогал ему материально.
Граф Николай Петрович понимал, что долг истинных аристократов – нести в народ просвещение, культуру. И еще он усвоил, что жестокость и тщеславие проистекают оттого, что многие господа не понимают: люди все равны перед Богом и графский титул – еще не основание для гордости.
Да, у других господ – актеры рабы, покорные слуги, зависящие от капризов хозяев, а у Шереметевых их величают полными именами. Не Парашка Ковалева, а Прасковья Ивановна. Не Танька Шлыкова, а Татьяна Васильевна! Мало того: именно Николай Петрович сам придумывает «драгоценные» фамилии: Гранатова, Алмазова, Жемчугова...
Вернувшись из-за границы, молодой граф занимается судьбой отцовского театра. Он и музыкант, и строитель, и учитель актерам... Правда, характер у него непростой, вспыльчивый – под руку ему не попадайся!
В сердцах, рассердившись на что-нибудь, вскакивал он на коня – и мчался во весь опор! Недаром на гербе у одного из «шереметевских львов» была надпись: «Не ярится, но неукротим!»
Но тот же молодой граф был заботлив, ласков, мог сам принести заболевшему актеру лекарство...
Молоденькая Прасковья Ивановна пленила его прежде талантом. У девочки была отличная память, ей все давалось легко. В короткое время она овладела французским языком, освоила ноты, отлично играла на клавесине.
Николай Петрович и сам играл с нею вместе, и специально обучал ее вокалу.
...22 июня 1779 года к кусковскому двору подъезжали золоченые кареты, экипажи, гости в парадных мундирах, дамы с невиданными прическами...
Звучала музыка, проворно бегали слуги...
Июнь – это время кусковских праздников. Интересно, что именно в июне родился молодой граф Николай. И Паша Жемчугова – «соловей шереметевский» в тот же месяц на свет появилась.
Девочка с тонким, одухотворенным лицом, с гладко зачесанными волосами, обмерла перед спектаклем, шепча: «Только бы не потерять от волнения голос! Только бы понравиться Его сиятельству!»
А когда она вышла на сцену, то сделалась совершенно спокойной – и откуда взялось столько грации, изящества, свободы в движениях?
«Его сиятельство» был в восхищении. Вернувшийся из Европы граф Николай, начитавшись Руссо и Вольтера, в пьесе Вольтера «Нанина» нашел следующие слова:
Разве это не про него? И разве это не про нее, про Пашу!
«Удержит ли меня простое звание?
В ней много так ума, образования!
Неужто посмотрю, что скажет свет?»
...Параша (или Паша – Жемчугову называли и так, и так) – в первых своих ролях была скромна, в меру лукава и мила. Граф был чрезвычайно доволен ее дебютом, а потому в новой постановке оперы итальянского композитора Саккини «Колония, или Новое селение», Шереметев поручил ей главную роль.
«Жестокое мученье – иметь
Высокий дух и низкое рожденье!»
Во время чтения пьесы, актеры и актрисы поглядывали на девочку с недоверием – сумеет ли она, почти ребенок, сыграть роль любящей и страдающей женщины, героини «Колонии»? В опере много трудных партий соло и дуэтов. Справится ли она?
«Театральные люди» Шереметевых знали, что Николай Петрович – человек легко воспламеняющийся и так же быстро остывающий. Они были уверены, что через день-два он назначит другую актрису. Но проходили недели, вовсю шли репетиции, а граф решения не менял...
Что было в этой девочке? Худенькая. Глаза темные, чуть раскосые. Немного выдаются скулы. Впрочем, она – добрая, бесхитростная, ласковая...
Может, этой бесхитростностью и красотой она и пленила графа?
Двенадцатилетняя девочка блестяще справлялась с ролью влюбленной Белинды. Восприимчивая по натуре, она легко прониклась судьбой героини, это помогло ей «почувствовать» роль.
В те дни, готовясь к выступлению, она и получила от графа свой псевдоним – Жемчугова ...
Когда давали оперу в Кусковском театре, на сцене не было роскошных декораций. Не изобиловал спектакль и театральными эффектами, которые так любили владельцы крепостных театров.
Главным в театре Шереметева были актеры. Они искренне любили, страдали и, вместе со своими героями, находили в конце концов свое счастье! Да, их переживания трогали зрителей, их истории возбуждали чувства добрые и благородные.
Двенадцатилетняя Параша дебютировала блистательно, граф перевел ее на положение первой актрисы театра. И судьба ее была решена окончательно... Вскоре она получила еще одну главную роль – роль Луизы в спектакле «Беглый солдат». И когда Луиза на сцене падала без чувств в объятия любимого, то зал дрожал от аплодисментов! Ну а уж после исполнения своей главной арии, средь публики раздалось неумолкаемое «браво!» – и на сцену полетели кошельки! Это было самым серьезным выражением чувств аристократов!
Слухи о чудо-актрисе быстро распространялись среди любителей театра. За какие-то два года она стала настоящей, признанной во всей стране актрисой. Граф Николай Петрович выбирал пьесы специально для нее – те, где мог бы полнее раскрыться талант молодой исполнительницы.
Вот она дочь солдата Лоретта из одноименной оперы. Лоретта так чиста и прекрасна, что ее берет в мужья граф! Это – по пьесе. Но знала ли тогда Паша, что и в жизни приключится с ней точь-в-точь такая же история!
А вот она Розетта в сентиментальной комедии «Добрая девка». А вот – Анюта из оперы «Тщетная предосторожность» или – Инфанта из оперы «Инфанта Замеры». Роли разные. Но везде блистательная Жемчугова покоряет всех своей чистотой и обаянием.
Всех – и, прежде всего, самого графа Николая Петровича.
«Жемчужина кусковской сцены» – зовут ее люди.
«Жемчужиной своей души» мог бы назвать ее молодой граф...
Говорил ли он ей красивые слова? Или все те слова она уже слышала в сыгранных пьесах? Как объяснялся в любви потомок знатного рода крепостной крестьянке?
Теперь уже трудно ответить на эти вопросы.
Но доподлинно известно, что граф любил ставить на сцене своего процветающего и популярного театра истории из жизни знатных особ, испытывающих страстную любовь к простым прелестным поселянкам. Любовь эта была высокой и верной – как любовь самого Николая Петровича.
А Параша не просто шлифовала свое актерское мастерство, но каждую свободную минуту читала, проводя много времени в графской библиотеке. Чтение обогащало ее душу. Она мечтала – о любви и о свободе...
Николай Петрович возил ее посмотреть Москву. И повидать спектакли в других театрах.
30 октября 1788 года умер старый граф Петр Борисович Шереметев. Все его несметные богатства и более двухсот тысяч (!!!) крепостных душ перешли к сыну.
В жизни Жемчуговой и в жизни кусковского театра назревали серьезные перемены.
Именно в это время Николай Петрович, наследник и единственный сын старого графа понял, осознал и признался себе, что любит (и любит всерьез!) свою первую актрису. Это было самое сильное его чувство за тридцать семь прожитых им лет!
Параша ответила на любовь графа. Ответила также искренне и безыскусно, как пела, как играла... Граф нашел в ней не только «Украшенный добродетелью разум, искренность, человеколюбие», но и «постоянство, верность». Как все произошло, как решилось – неизвестно. Но только Николай Петрович напрочь забыл с той поры и охоту, и кутежи.
Все, все, все – силы, чувства, время – все отдано ей. И – театру! Жемчугова и театр стали для графа неразделимы!
Граф не скрывал своей любви и поселил избранницу в своем дворце. Он дарил ей богатые подарки. Но самым главным подарком стало строительство нового театра – Останкинского!
И если в Кусково смотреть игру Жемчуговой граф приглашал саму императрицу Екатерину Вторую, то на первое празднество в Останкино был приглашен Павел I, новый император, с которым Шереметев был особо дружен с юных лет. Монарха приветствовали пением кантаты. Блеск торжества восхитил его. И слух о приеме долго носился по Москве, достигнув ушей Польского короля – Станислава Понятовского. И тот уже практически сам «напросился» в гости к Шереметеву...
Блистательные приемы. Торжества по поводу приезда королей и императоров... А что сама Прасковья Ивановна? Став человеком близким к графу, она ничуть не изменилась: так же добра, проста, так же преданна театру, так же блистает в новых ролях!
Вельможа и крепостная живут в одном общем новом доме – в Останкино. Их отношения кажутся невероятно странными для людей шереметевского круга. Им все еще кажется, что отношение графа к Параше – всего лишь причуда! И это не удивительно! Большинству людей почему-то ужасно не хочется верить в существование настоящей любви! Что это? Зависть?
К чести графа следует сказать, что он мог себе позволить пренебречь общественным мнением. Он жил с Парашей «в открытую», не стыдясь этого. Мало того! Однажды Николай Петрович привел ее на любительский спектакль, где аристократы, выступали в роли артистов, изображая оперу «Нина, или сумасшедшая от любви».
Жемчугова сидела в зрительном зале, а для нее на сцене играла супруга И. М. Долгорукова и другие «сиятельные особы». Шереметев хотел внушить ей, своей любимой, что она достойна уважения и любви – и как актриса, и как женщина.
Нет, она – не очередная фаворитка графа. Она – его невенчанная жена. Она, Прасковья Ковалева, сидит в зрительном зале и глядит, как перед ней, крепостной, разыгрывают спектакль представители самых знатных родов России...
Высокопоставленные господа были шокированы этим поступком графа. Они играли перед безродной девкой! Позор! Ужас! Скандал!
Особенно возмущалась семья Разумовских, ближайших наследников графа. Сделать свою крепостную чуть ли не женой – да что там женой! Многие ли дворяне строили своим женам театры? А граф выстроил в Останкино настоящий театр-дворец!
...Но после этого случая все высшее общество поняло, что не стоит смеяться над чувствами владетельного графа. Граф не только великолепно играл на виолончели (что было третьей его страстью после театра и Прасковьи Ивановны), но и не прощал оскорблений обидчикам. О его вспышках гнева знали многие...
Говорят, только она, Прасковья Ивановна, умела гасить эти всплески гнева! Хотя, если честно – положение ее было сложным! Слухи, сплетни – ими полнились не только окрестные усадьбы, но и гостиные знатных домов Москвы и Петербурга.
Она молча страдала за любимого человека. В том, что произошло, Жемчугова винила не графа, а себя, считая свою связь с ним греховной.
Несколько позже на ее личной печати появится библейский текст «Наказуя наказа мя Господь, смерти же не предаде». За совершенный грех она готова была нести любое наказание, но пусть будет счастлив человек, который стал для нее дороже собственной жизни!