Фолкнер Уильям. Деревушка

   - Да и кукуруза тоже, - сказал один.
   - Такая луна хороша для всякого плода, - сказал Уорнер.- Помню, как мы с миссис Уорнер ждали рождения Юлы. У нас уже была тогда целая куча детишек, и, может, лучше бы на этом и успокоиться. Но я хотел еще дочерей. Старшие повыскочили замуж и разъехались, а мальчишки, те едва подрастут и становятся хоть на что-нибудь годны, глядишь, работать и не думают, некогда им. Знай сидят возле лавки да языки чешут. А девчонка останется и будет работать, покуда замуж не выйдет. Одна старуха сказала раз моей матушке, что ежели женщина, как затяжелеет, покажет живот полной луне, то будет девочка. Ну, миссис Уорнер и лежала каждую ночь под луной с голым животом, покуда не понесла, да и потом тоже. А я приложу ухо и слышу, как Юла там брыкается и ворочается, как дьяволенок, луну, значит, чувствует.
   - Вы думаете, это и взаправду луна помогла, дядюшка Билл? - спросил кто-то.
   - Ха,- сказал Уорнер.- Можете попытать сами. Мало, что ли, баб, которые подставляют голый живот луне, или солнцу, или даже просто вашим рукам, чтобы вы их лапали, и очень даже может статься, что малость погодя там появится кое-что, и можно будет приложить ухо и послушать, ежели только вы сами к тому времени, не зададите дёру. Как по-вашему, В. К.?
   Кто-то засмеялся.
   - Меня не спрашивайте,- сказал Рэтлиф.- Я всюду опаздываю, даже лошадь по дешевке купить и то не успел.
   На этот раз засмеялись двое или трое. Но, услышав хриплые стоны Генри: "А-а! А-а! А-а!"- они резко оборвали смех, словно не ожидали этого. Уорнер шел впереди, худой, волоча ноги, но быстрым шагом, хотя все еще прислушивался, склонив голову, к слабым, тревожным, неумолчным крикам, которые неслись сквозь серебристое сияние неведомо откуда, по временам почти мелодичные, словно замирающий звон колокольцев; снова послышался короткий, частый грохот копыт но деревянным доскам.
   - Еще одна лошадь на мосту,- сказал кто-то.
   - Ну что ж, хозяева, видно, хоть так расходы окупят,- сказал Уорнер.Хоть порезвятся за свои деньги, и то развлечение. Взять, к примеру, человека, у которого целый год нет других развлечений, кроме как разбрасывать навоз по полю. Ежели он еще не так стар, чтобы спокойно спать на своей кровати, но не так молод, чтобы, как блудливый кот, лазить в чужие окна, в такую ночь развлечение вроде этого ему в самую пору. По крайности, завтра ночью будет спать как убитый, ежели только к тому времени попадет домой. Кабы знать заранее, можно было бы натаскать на лошадей свору собак. Устроили бы тогда настоящую охоту.
   - Конечно, все зависит от того, как на это взглянуть, - сказал Рэтлиф. - Право же, Букрайту, и Квику, и Фримену, и Эку Сноупсу, и всем другим новоиспеченным лошадникам было бы все равно как маслом по сердцу, ежели б их выучить так смотреть на дело, потому что скорей всего ни одному из них это просто не приходит в голову. Сдается мне, никто из них уже не надеется излечиться от техасской болезни, которую занесли сюда этот Дик Вырви Глаз и Флем Сноупс.
   - Ха, - сказал Уорнер. Он отворил ворота и вошел во двор миссис Литтлджон. Тусклый свет все еще падал в прихожую из дверей спальной; там, не умолкая, стонал Армстид: "А-а! А-а! А-а!" - У всякой лекарки свои припарки, только от смерти излечить нельзя.
   - Даже если лечить загодя, - сказал Рэтлиф.
   - Ха,- снова сказал Уорнер. Остановившись, он быстро оглянулся на Рэтлифа. Но его блестящие колючие глазки не были видны; виднелись только косматые, низко нависшие брови, которые застыли резким изломом, насупленные сосредоточенно, но не хмуро, а с какой-то едкой насмешкой. - Даже если лечить загодя. А уж если дышать больше невмоготу, значит, твоему векселю срок вышел.
   А на второй день, в девять часов утра, на галерее лавки сидели на
   - Может, в ту ночь, как говорит Эк, в доме миссис Литтлджон и вправду была всего одна лошадь. Но тогда это был самый большой табун из одной лошади, какой мне доводилось видеть. Она была у меня в комнате, и на крыльце веранды, и в то же самое время я слышал, как миссис Литтлджон огрела ее по башке стиральной доской на заднем дворе. И все же она удрала от всех и отовсюду.
   Я так думаю, что техасец это самое и имел в виду, когда говорил, что нам от них прямая выгода: надо быть черт знает каким невезучим, чтобы суметь подойти к которой-нибудь из них близко и получить удар копытом.
   Засмеялись все, кроме Эка. Он и его сын ели. Поднявшись на галерею, Эк сразу зашел в лавку, вынес оттуда бумажный пакет, достал из него кусок сыра, аккуратно разрезал сыр перочинным ножом на две равные части, дал одну мальчику, потом вынул из пакета пригоршню галет и тоже дал мальчику, и теперь они сидели рядом на корточках у стены, похожие друг на друга как две капли воды, только один побольше, а другой поменьше, и ели.
   - Интересно, что эта лошадь подумала о Рэтлифе? - сказал один. Во рту он держал персиковую веточку. На ней было четыре цветка, точь-в-точь крошечные балетные юбочки из пунцового тюля.- Выпрыгнул в окно в одной рубашке и снова вбежал через дверь. Интересно, сколько Рэтлифов она видела?
   - Не знаю,- сказал Рэтлиф.- Но если она видела хоть вполовину столько Рэтлифов, сколько я лошадей, она была в осаде, ей же богу. Куда ни гляну, отовсюду эта тварь кидается на меня или крутится волчком, чтобы после еще разок перемахнуть через мальчишку. А мальчишка каков, один раз он простоял прямо под ней ровно полторы минуты по часам, даже не пригнув головы, и глазом не сморгнул. Да, братцы, когда я обернулся и увидел в дверях этого зверя с горящими глазами, я готов был бы поклясться, что Флем Сноупс привоз из Техаса тигра, если б не знал, что один тигр никак не может занять всю комнату.- Они снова тихо засмеялись. Лэмп Сноупс, приказчик, сидя на единственном стуле в дверях лавки и загораживая вход, вдруг фыркнул.
   - Знай Флем, как быстро вы, ребята, расхватаете его лошадей, он и впрямь привез бы парочку тигров, - сказал он.- Да и обезьян тоже бы прихватил.
   - Так, значит, это Флемовы лошади,- сказал Рэтлиф.
   Смех смолк. Остальные трое от нечего делать строгали складными ножами палочки и щепки. Теперь все их внимание, казалось, было поглощено ловким и почти механическим движением ножей. Приказчик быстро поднял голову и поймал пристальный взгляд Рэтлифа. Всегдашняя недоверчивая ухмылка теперь исчезла с его лица; остались только неподвижные морщины вокруг рта и глаз.
   - Да разве Флем говорил, что лошади его? - сказал он.- Только вы, городские, умнее нас, деревенских. Похоже, что вы наперед знаете мысли Флема.
   Но Рэтлиф уже не смотрел на него.
   - И все-таки мы их всех раскупили, - сказал он. Теперь он снова смотрел на сидевших сверху, умный, спокойный, пожалуй, чуть хмурый, но по-прежнему совершенно непроницаемый.- Вот Эк, к примеру. Ему надо кормить жену и детей. Он купил двух лошадок, хотя, как вы знаете, уплатил только за одну. Говорят, люди ловили этих зверюг вчера до полуночи, а Эк с сыном и вовсе два дня не были дома.
   Все, кроме Эка, снова засмеялись. Эк отрезал кусок сыру, поддел его кончиком ножа и отправил в рот.
   - Эк одну поймал,- сказал еще кто-то.
   - В самом деле? - сказал Рэтлиф.- Которую же, Эк? Дареную или купленную?
   - Дареную,- сказал Эк, прожевывая сыр.
   - Так, так, - сказал Рэтлиф. - А я и не знал. Но все-таки одной лошади Эку не хватает. Как раз той, за которую деньги плачены. А это верное доказательство, что лошади не Флемовы, - кто же всучит своему родичу то, что и поймать невозможно?
   Они снова засмеялись, но сразу же смолкли, как только заговорил приказчик. Голос его звучал совсем невесело.
   - Послушайте,- сказал он.- Пусть так. Мы не спорим, что вы умнее нас всех. Вы не покупали лошади ни у Флема, ни у кого другого, а ежели так, не ваше это дело, и не лучше ли будет на этом покончить.
   - Конечно, - сказал Рэтлиф. - На этом и покончили позавчера вечером. По милости того, кто забыл запереть ворота. Все, кроме Эка. Оно и понятно: ведь мы знаем, что эта лошадь не была Флемова, потому что досталась Эку задаром.
   - И, кроме Эка, есть еще такие, которые по сю пору дома не были, сказал человек с веточкой во рту.- Букрайт и Квик все гоняются за своими лошадками. Вчера в восемь вечера их видели в Бертсборо, в трех милях от Старого Города. А лошадь неизвестно чья, она их и близко не подпускает.
   - Конечно, - сказал Рэтлиф. - С той самой секунды, как кто-то оставил ворота открытыми, только одного из этих лошадников и можно сыскать без ищеек - Генри Армстида. Он лежит в доме у миссис Литтлджон, оттуда и загон виден, так что, когда его лошадь воротится, ему надо будет только крикнуть жене, чтобы та выбежала с веревкой и обратала ее... - Он запнулся, но лишь на мгновение и тут же сказал: "Доброе утро, Флем", - не меняя тона, так что заминка прошла незамеченной. Все, кроме приказчика, который вскочил, уступая стул с подобострастной поспешностью, и Эка с сыном, продолжавших есть, смотрели в пол, мимо своих неподвижных рук, а Сноупс в серых штанах, крошечном галстуке и новой клетчатой кепке взошел на крыльцо. Он жевал; в руке он держал наготове белую сосновую дощечку; он кивнул, ни на кого не глядя, сел на стул, открыл нож и принялся строгать свою дощечку. Приказчик прислонился к косяку по другую сторону двери, почесывая спину. На лице его снова появилась недоверчивая ухмылка, в которой чувствовалась тайная настороженность.
   - Вы пришли в самое время,- сказал он.- Рэтлиф тут ломает себе голову над тем, чьи же все-таки эти лошади. Сноупс старательно провел ножом по дощечке, и под лезвием закурчавилась аккуратная, тонкая стружка. Принялись строгать и остальные, пристально глядя куда-то мимо, все, кроме Эка и мальчика, которые еще ели, и приказчика, который чесал спину о дверной косяк и пристально, с той же тайной настороженностью, глядел на Сноупса. - Может, вы его успокоите.
   Сноупс повернул голову и сплюнул через всю галерею, прямо на землю у крыльца. Он наставил нож и повел новую стружку.
   Приказчик захихикал, все его лицо, словно скомканное невидимой рукой, стянулось к носу. Он хлопнул себя по ляжке.
   - Что, съели? - сказал он. - Куда вам против него.
   - Пожалуй, что так, - сказал Рэтлиф. Он стоял, ни на кого не глядя, устремив непроницаемый сосредоточенный взгляд на пустую дорогу за домом миссис Литтлджон. Неизвестно откуда, словно из-под земли, появился неуклюжий паренек в комбинезоне, из которого он давно вырос. Он постоял немного на дороге, так близко от них, что с галереи до него можно было доплюнуть, нерешительно, словно и впрямь вырос из-под земли и сам не знает, куда пойдет, когда сдвинется с места, и ему это безразлично. Он не глядел ни на что, и, уж во всяком случае, не глядел на галерею, и с галереи на него никто не взглянул, кроме мальчика, который смотрел на него серьезно и пристально своими голубыми глазами, поднеся ко рту надкушенную галету. Паренек чуть враскачку пошел дальше по дороге в своем тесном комбинезоне и скрылся за углом лавки, а мальчик на галерее провожал его взглядом, поворачивая вслед свою круглую голову с немигающими глазами. Потом он откусил еще кусочек галеты и стал жевать.- Правда, остается еще миссис Талл, - сказал Рэтлиф.Должно быть, она подаст на Эка в суд, захочет с него возмещение взыскать за то, что Талл покалечился на мосту. Ну а Генри Армстид...
   - Ежели у человека не хватает ума поберечься, пусть на себя пеняет, сказал приказчик.
   - Конечно, - сказал Рэтлиф все тем же задумчивым, отсутствующим тоном, едва повернув голову.- А с Генри Армстидом все в порядке, потому что, насколько я понял из нашего сегодняшнего разговора, лошадь, которую он считал своей, уже не принадлежала ему, когда уехал этот техасец. Ну а от сломанной ноги ему убыток невелик, потому что жена и сама прекрасно может засеять поле.
   Приказчик перестал чесать спину о дверной косяк. Он смотрел в затылок Рэтлифу, не мигая, спокойно и пристально; потом взглянул на Сноупса, который все жевал, следя, как курчавится новая стружка, и снова уставился Рэтлифу в затылок.
   - Ей не впервой засевать ихнее поле, - сказал человек с веточкой во рту. Рэтлиф взглянул на него.- Уж кто-кто, а вы это знаете. Сколько раз я видел, как вы пахали их поле, Генри-то это всегда было не по силам. Сколько дней вы уже проработали на них в этом году? - Он вынул веточку, осторожно сплюнул и снова прикусил ее зубами.
   - Пахать-то она умеет не хуже моего,- сказал другой.
   - Не везет им,- сказал третий.- А раз не везет, тут уж как ни вертись все одно.
   - Ну конечно,- сказал Рэтлиф.- Только и слышишь, как лень называют невезением, что ж, может, оно и в самом деле так.
   - Он не лентяй, - сказал третий.- Когда года четыре назад у них пал мул, они впряглись в плуг вместе со вторым мулом и пахали на себе. Нет, они не лентяи.
   - Ну, когда так, прекрасно, - сказал Рэтлиф, снова глядя на пустую дорогу. - Она, верно, сразу и возьмется кончать пахоту. Старшая дочка у них уже довольно подросла, чтобы ходить с мулом в упряжке, верно? Или, по крайности, чтобы ходить за плугом, покуда миссис Армстид станет пособлять мулу? - Он снова взглянул на человека с веточкой во рту, словно ожидая ответа, но тот не глядел на него, и он продолжал говорить без умолку. Приказчик стоял, прижавшись спиной к косяку, словно вот-вот снова начнет чесаться, и теперь уже совсем мрачно, не мигая, глядел на Рэтлифа. Если бы Рэтлиф посмотрел на Флсма Сноупса, то ничего бы не увидел под низко надвинутым козырьком кепки, кроме непрестанно двигающихся челюстей. Стружка все так же аккуратно и неторопливо вилась из-под ножа. - Ей теперь время просто девать некуда, потому что, она как перемоет у миссис Литтлджон посуду и подметет в комнатах, чтобы отработать харчи за себя и за Генри, ей остается только подоить дома скотину и настряпать еды, чтобы детям хватило и на завтра, а потом накормить их, уложить младших спать и обождать на крыльце, покуда старшая запрет дверь на засов и ляжет в кровать, положив рядом с собой топор...
   - Топор? - сказал человек с веточкой.
   - Ну да, девчонка кладёт с собой в постель топор. Ей ведь всего двенадцать лет, а у нас тут сейчас полным-полно неловленных лошадей, к которым Флем Сноупс никакого отношения не имеет, ну и, понятное дело, она не уверена, что сможет отбиться просто стиральной доской, как миссис Литтлджон... Ну а потом она идет назад, мыть посуду после ужина. А уж после этого ей нечего делать до самого утра, кроме как сидеть и ждать, может, Генри ее позовет, а чуть свет надо наколоть дров и стряпать завтрак, а потом помочь миссис Литтлджон вымыть посуду, застелить кровати и подмести пол, да все время поглядывать на дорогу. Потому что каждую минуту может вернуться Флем Сноупс откуда-то, куда он ездил после торгов, а ездил он, конечно, в город вызволять своего двоюродного брата, у которого кое-какие неприятности с законом, и тогда она получит свои пять долларов. "Но только вдруг он их не отдаст", - говорит она, и миссис Литтлджон, кажется, тоже так думает, потому что знай помалкивает в ответ. Я слышал, как она...
   - А сами-то вы где были в это время? - сказал приказчик.
   - Подслушивал, - сказал Рэтлиф. Он поглядел на приказчика и снова отвернулся, стал ко всем почти спиной. - ... так вот, я слышал, как она гремела тарелками, складывая их в таз, словно швыряла их туда со всего размаху. "Как вы думаете, -говорит миссис Армстид, - отдаст он их мне? Этот техасец отдал их ему и сказал, что я могу их получить. Все видели, как он отдал деньги мистеру Сноупсу, и слышали, как он сказал, что завтра я могу их получить у мистера Сноупса". А миссис Литтлджон все моет тарелки, и моет-то, как мужчина, будто они из железа сделаны. "Нет, говорит. Но все же попробуйте, попытка не пытка". - "Если он не отдаст, зачем и пытаться",говорит миссис Армстид. "Как знаете, - говорит миссис Литтлджон. - Деньги-то ваши, не мои". А потом несколько времени ничего не слыхать было, только тарелки звенели. "Вы думаете, он, может, и отдаст? - говорит миссис Армстид. - Этот техасец сказал, что отдаст. Все слышали". - "Что ж, идите просите у него", - говорит миссис Литтлджон. И снова ничего не слыхать, только тарелки звенят. "Не отдаст он", - говорит миссис Армстид. "Что ж,- говорит миссис Литтлджон.- Тогда не ходите". И опять только тарелки звенят. Видно, обе мыли посуду, в двух тазах. "Так вы думаете, он не отдаст?" - говорит миссис Армстид. Миссис Литтлджон молчит, ни слова. Звон стоял такой, словно она швыряла тарелки одну на другую. "Может, мне пойти спросить у Генри", говорит миссис Армстид. "На вашем месте я бы так и сделала, - говорит миссис Литтлджон. И провалиться мне на этом месте, звон был такой, будто она держала в каждой руке по тарелке и колотила ими одна о другую, как колотят медными крышками от кастрюль в оркестре. - Генри тогда купит на эти пять долларов другую лошадь. Может, на этот раз ему попадется такая, что убьет его до смерти. Будь я в этом уверена, я бы выложила ему эти деньги из собственного кармана", - "Я, пожалуй, спрошу сперва у него", - говорит миссис Армстид. А потом пошел такой грохот, будто миссис Литтлджон схватила тазы и вместе с тарелками швырнула на плиту...
   Рэтлиф замолчал. Приказчик шипел у него за спиной:
   - Тсс! Тсс! Флем. Флем!
   Он умолк, и все увидели, как подошла миссис Армстид, поднялась на крыльцо, тощая, в мешковатой серой одежде и грязных шлепанцах, тихо шаркая по ступеням. Она прошла через галерею и остановилась прямо перед Сноупсом, ни на кого не глядя и спрятав руки под фартуком.
   - Он тогда сказал, что не продавал Генри эту лошадь, - сказала она ровным, безжизненным голосом.- Сказал, что деньги у вас и я могу их получить. - Сноупс поднял голову, слегка повернул ее и ловко плюнул мимо женщины, через всю галерею, на дорогу.
   - Он увез все деньги с собой,- сказал он.
   Миссис Армстид, не двигаясь, в серой одежде, которая висела на ней твердыми, почти рельефными складками, словно отлитая из бронзы, казалось, разглядывала что-то у ног Сноупса, будто не слыша его слов или будто, едва замолчав, она покинула свое тело, и хотя тело услышало, восприняло слова, они не имеют ни содержания, ни смысла, пока она не вернется. Приказчик опять чесал спину о косяк, глядя на женщину. Мальчик тоже глядел на нее своим ясным немигающим взглядом, остальные на нее не смотрели. Человек с веточкой вынул ее, сплюнул и сунул обратно в рот.
   - Он сказал, что Генри никакой лошади не покупал, - сказала она. - Он сказал, что я могу получить деньги у вас.
   - Видно, он позабыл, - сказал Сноупс. - Он увез все деньги с собой.
   Он поглядел на нее еще мгновение, потом снова склонился над своей дощечкой. Приказчик тихонько терся спиной о дверь, глядя на женщину. Немного погодя миссис Армстид подняла голову и поглядела на дорогу, которая бежала вдаль, устланная мягкой весенней пылью, мимо дома миссис Литтлджон, потом в гору, мимо еще не цветущей (это будет потом, в июне) рощи акаций, что по ту сторону дороги, мимо школы, чья облупившаяся крыша торчала над садом среди груш и персиков, словно улей, вокруг которого роятся красно-белые пчелы, и все выше, на холм, где среди сверкающих мраморных надгробий стояла церковь под сенью величественных кедров, в листве которых в долгие летние дни порхали тоскующие голуби. Она пошла прочь; резиновые подошвы снова зашаркали по трухлявым доскам.
   - Наверно, пора обед собирать,- сказала она.
   - Как нынче Генри, миссис Армстид? - спросил Рэтлиф. Она остановилась, взглянула на него, и ее пустые глаза на миг оживились.
   - Большое спасибо, он спит,- сказала она. Потом глаза снова потухли, и она пошла дальше. Сноупс встал со стула, защелкнул большим пальцем нож и смахнул со штанов стружки.
   - Обождите-ка, - сказал он.
   Миссис Армстид снова остановилась, боком к галерее, но все не глядя ни на Сноупса, ни на остальных. "Ну конечно, она просто поверить этому не может,- подумал Рэтлиф.- Так же, как и я". Сноупс вошел в лавку, и приказчик, который снова замер, прижимаясь спиной к косяку, словно ждал, скоро ли можно будет опять начать чесаться, проводил его взглядом, поворачивая голову вслед за ним, как сова, и часто мигая маленькими глазками. Подъехал верхом Джоди Уорнер. Он не проехал мимо лавки, а свернул к ближнему тутовому дереву, где обычно привязывал лошадь. Со скрежетом проехал фургон. Человек, правивший лошадьми, приветственно поднял руку: один или двое с галереи ответили ему тем же. Фургон не остановился. Миссис Армстид проводила его взглядом. Сноупс вышел из лавки, неся полосатый бумажный пакетик, и подошел к миссис Армстид.
   - Вот,- сказал он. Она протянула руку, чтобы взять пакетик.- Пускай детишки полакомятся,- сказал он. Другую руку он сунул в карман и, садясь на стул, вынул что-то оттуда и отдал приказчику. Это был пятицентовик. Сноупс сел на стул и снова привалился к двери. Он уже держал в руке открытый нож. Он чуть повернул голову и ловко сплюнул мимо серой одежды женщины на дорогу. Мальчик смотрел на пакетик у нее в руке. Наконец и она, словно очнувшись, увидела его.
   - Вы очень добры,- сказала она. Она завернула пакетик в фартук, и мальчик немигающим взглядом смотрел, как бугрятся под фартуком ее руки. Она двинулась дальше. - Надо идти обед собирать,- сказала она. Она спустилась с крыльца, но едва ступила на землю и стала удаляться, как серые складки одежды снова утратили
   все признаки, всякий намек на подвижность, и она снова уплывала, постепенно уменьшаясь, как на плоту; словно серый уродливый древесный ствол неторопливо плыл по течению, непостижимым образом не падая, как будто все еще рос в земле. Приказчик вдруг загоготал, раскатисто, радостно. Он хлопнул себя по ляжке.
   - Истинный бог, - сказал он.- Куда вам против него.
   Джоди Уорнер, войдя в лавку с заднего крыльца, вдруг замер, приподняв одну ногу, как пойнтер, сделавший стойку. Потом на цыпочках, без единого звука, он стремглав кинулся за прилавок и побежал между полками туда, где ворочалась неуклюжая, медвежья фигура, засунув голову по самые плечи в витрину с иголками, нитками, табаком и засохшими разноцветными сластями. Он грубо и злобно вытащил парня из витрины: тот испустил придушенный крик и, слабо отбиваясь, запихнул в рот последнюю горсть каких-то лакомств. Но почти сразу он перестал сопротивляться, притих и весь обмяк, только челюсти быстро двигались. Уорнер выволок его из-за прилавка, а приказчик уже сорвался с места и вбежал внутрь, торопливый, встревоженный.
   - Ну, ты, святой Эльм! -сказал он.
   - Сколько раз я вам говорил, чтобы не смоли пускать его сюда! - сказал Уорнер, встряхивая мальчика. - Он почти всю витрину слопал. Ну ты, вставай!
   Парень весь обмяк в его руке, повиснув, словно пустой мешок. Он жевал с каким-то покорным отчаяньем, и глаза его на широком, вялом, бесцветном лице были крепко зажмурены, а уши едва заметно, но непрестанно двигались в такт жующим челюстям. Если бы не это, можно было бы подумать, что он спит.
   - Ты, святой Эльм! - сказал приказчик.- Вставай! - Мальчик теперь держался на ногах, по глаз не открыл и жевать не перестал. Уорнер выпустил его.- Марш домой, - сказал приказчик. Мальчик послушно повернулся, чтобы пройти через лавку. Уорнер дернул его назад.
   - Не сюда,- сказал он.
   Мальчик прошел через галерею и стал спускаться с крыльца в своем тесном комбинезоне, который жестко топорщился на его тощих боках. Прежде чем нога его коснулась земли, он что-то вытащил из кармана и запихнул в рот; уши его снова едва заметно задвигались вместе с челюстью.
   - Хуже крысы, правда? - сказал приказчик,
   - Какая, к черту, крыса! - сказал Уорнер, хрипло дыша.- Хуже козла в огороде. Вот увидите, как он раз делается с ремнями, вожжами, холстами и подпругами, заберется в лавку с черного хода, все слопает, сожрет меня, вас и его - всех троих. А потом, не сойти мне с этого места, и отвернуться-то страшно будет - а ну как он перебежит дорогу и примется за хлопкоочистилку и кузню. Ну, вот что. Если я еще хоть раз поймаю его здесь, то поставлю в лавке медвежий капкан.- И он вместе с приказчиком вышел на галерею. - Доброе утро, джентльмены,- сказал он.
   - Кто это был, Джоди? - спросил Рэтлиф.
   Не считая приказчика, державшегося в отдалении, стояли только они двое, и теперь, когда они были рядом, стало заметно сходство между ними - сходство смутное, неуловимое, неопределенное, не во внешности, не в манере говорить, одежде или складе ума; и уж конечно, не во внутреннем облике. Тем не менее сходство было, так же как было и неискоренимое различие, потому что на Джоди легла печать его судьбы; придет время, и он состарится; Рэтлиф тоже; но того, в шестьдесят пять лет, поймает и женит на себе девчонка, которой не будет и семнадцати, и до конца его дней станет мстить ему за свой пол; Рэтлифа же - никто и никогда.
   Паренек медленно брел по дороге. Он снова вынул что-то из кармана и сунул в рот.
   - Это мальчишка А. О., - сказал Уорнер, - клянусь богом, я сделал все, чтоб его отвадить, разве только яду в витрину не подсыпал.
   - Как? - сказал Рэтлиф. Он быстро окинул взглядом все лица; на собственном его лице промелькнуло не только удивление, но почти испуг.- Я думал... позавчера вы, ребята, сказали мне... вы мне сказали, что приезжала женщина, молодая женщина с ребенком... И вот теперь...- сказал он. - Как же так?
   - Это другой,- сказал Уорнер.- Чтоб у него ноги поотсыхали! Ну, что, Эк, говорят, ты поймал одну из своих лошадей?
   - Да, поймал,- сказал Эк. Он и мальчик покончили с галетами и сыром, и теперь он сидел у стены, держа в руках пустой пакет.
   - Которую же - ту, что он тебе подарил? - сказал Уорнер.
   - Да, ту самую,- сказал Эк.
   - Па, а вторую ты подари мне,- сказал мальчик.
   - Ну и что же?
   - Она себе шею сломала,- сказал Эк.
   - Это я знаю,- сказал Уорнер.- Но как? - Эк не шевелился. Глядя на него, они почти воочию могли видеть, как он выбирает и накапливает слова, фразы. Уорнер, глядя на него сверху вниз, засмеялся хриплым натужным смехом, со свистом всасывая воздух сквозь зубы. - Я расскажу вам, как было дело. Эк с мальчишкой пробегали за ней почти сутки и наконец загнали ее в тот тупик, что возле дома Фримена. Они сообразили, что через Фрименов восьмифутовый забор ей не перескочить, ну вот и натянули у входа в тупик, на высоте трех футов от земли, веревку. Ну а лошадь, понятное дело, когда добежала до конца тупика и уперлась в конюшню Фримена, поворотила, как Эк и рассчитывал, назад и понеслась по тупику, ни дать ни взять вспугнутая ворона. Наверно, веревки она и не заметила. Миссис Фримен выбежала на крыльцо и все видела. Она говорит, что когда лошадь налетела на веревку, она была похожа на большую рождественскую шутиху. Ну а второй вашей лошадки и след простыл, так, что ли?