занудной периодичностью; набегались так, что к середине ночи пришлось
поменять почти всех в тревожной группе, остались только я и начальник, да и
то потому, что нам деваться некуда. Когда садились в машину, начальник
глянул на меня красными воспаленными глазами и невесело пошутил:
- Приятно чувствовать себя незаменимым.
Судя по всему, у меня видок был еще тот, наверное, в гроб краше кладут.
Сквозь заднее стекло кабины мне было видно, как он пытается не заснуть,
сидя в тепле: то трет лицо, то старается рассмотреть в боковое стекло
мелькающую в прыгающем свете фар контрольно-следовую полосу. Шуруп тоже
старается за себя и за начальника - видно, как шевелятся губы, значит
болтает без умолку. Понятное дело, отвлекается от сна, в конечном итоге, за
наши жизни в дороге он отвечает. Уснет - всем хана, дорожки-то у нас жуть
какие: то в гору, то с горы - на каждом фланге по перевалу. Спать хочется
жутко, ребятки все уже дрыхнут, даже Акбар задремал. Ничто не помогает - ни
холодный ветер, забирающийся под тент, ни тряска машины на бесконечных
камнях и ухабах. Но нельзя. Хотя бы кто-то один должен бодрствовать, не дай
Бог на перевале выбьет передачу - все, пиши пропало, будет, как в прошлый
раз. В конце подъема выбило скорость, а кручи такие, что грузовичишка наш на
первой пониженной передаче, да с двумя ведущими мостами еле спускается, не
то что в гору идет. Тормозами машину не удержать, бесполезно. Шуруп с
криком: "Прыгайте!" из кабины выскочил и под переднее колесо лег, вместо
тормозной колодки. Спас он тогда нас. Пока машина через него перелезала, да
скорость набирала, все повыскакивали. Мне только слегка не повезло - пес
Задор заартачился, не выпрыгнул сразу за хозяином, так что пока я его
выбросил, да оружие схватил, скорость уже была километров 50 в час. В общем,
приземлился не совсем удачно. Так и поехали в госпиталь вдвоем с Шурупом -
он с трещинами ребер, а я с кучей вывихов.
Ну вот и прискакали, пора работать. Все проснулись, поматерились и
начали. Мы с Захаром перешли КСП, по тропинке у самого заграждения
пошлепали, начальник с Шуней - по дороге, Акбар нос в землю уткнул и впереди
всех шагает. Никого учить не надо, все машинально делают привычные вещи.
Аккумуляторные фонари на рассеивающий свет, отпускаем на тридцать метров
вперед Шуню с собакой, за ним в отрыве я с Захаром по своей стороне,
напротив Захара - начальник. Как положено, каждый осматривает свой сектор,
чтобы ничего неувиденного и необнюханного за ним не осталось. Все занудно,
обыденно и неромантично, не то что в кино. Прошли метров двести и тут сделал
стойку Акбар, Шуня встал, как вкопанный и выкинул правую руку в сторону, а я
увидел впереди, напротив собачьего носа, пролаз в заграждении. Фонари в
задрожавших руках высветили на плохо вспаханной и затоптанной зверьем КСП
смутные, но явно свежие вмятины-царапины - следы. Такие отметины зверь не
оставляет, это сразу ясно, хотя видно плохо, даже направление движения сразу
не разобрать, не говоря о размере обуви и весе. Вот оно, дождались,
домечтались, блин, сейчас попрет романтика, только разгребай! Я машинально
глянул на часы: 3.40, через три с минутками светать начнет, это хорошо.
Начальник даже и секунды не медлил, сразу к следу с подветренной стороны и
на ходу:
- Захар, бегом к машине, дай связь, заслоны - "В ружье" и с машиной
сюда.
Захар умчался, а начальник Шуне:
- Как след?
- Один человек, а направление, похоже, в тыл.
Разглядывая пролаз, я с колючей проволки ниточку синюю снял.
Начальник мне:
- Комтех?
- По пролазу, похоже, точно в тыл.
- Так похоже или точно?
Тут мы с Шуней в один голос завопили:
- Да Вы сами говорите, наверняка же знаете уже! - а сами аж на месте
приплясываем от волнения.
- Я-то знаю, а вы когда научитесь?
Тоже мне, педагог сыскался, нашел время! Приехали Захар с Шурупом,
глаза горят от нетерпения. Начальник им:
- Ждать на месте, держать связь!
Захар расстроился, как будто ему в отпуске отказали. А мы поснимали
свои ватники, шапки, все из карманов выкинули, начальник у меня радиостанцию
забрал, я у Шуни - сигнальный пистолет, и - бегом...
Бежать по нашей дальневосточной тайге где попало нельзя - не пролезешь.
Так что двигаться приходится в основном по руслам ручьев, оврагам да тропам
звериным, да и то где шагом, где бегом. Тяжко перли мы по сопкам, долго,
часа четыре. Помню, читал где-то, что гонщик "Формулы-1" теряет до трех
килограммов веса за одну гонку, а пилот сверхзвукового истребителя - до
десяти за один сложный полет. Интересно, сколько веса, а заодно и нервов,
теряет состав "тревожки" за многочасовое преследование нарушителя? Об этом я
тогда тоже думал, да и о многом другом, к делу относящемся и не очень, а
гвоздем сидело в голове одно: "Догнать!" Почему-то совсем не думал, как
брать будем, когда догоним, какой-то азарт чувствовал, сродни охотничьему.
Догнали уже на рассвете, видно было все хорошо. Вырвались из кустов на
большую поляну и увидели в дальнем конце ее маленькую фигурку в синей робе,
наподобие той, что рабочие носят. Фигурка метнулась вправо-влево и замерла,
изготовившись в боевой стойке. Тут что-то случилось со временем, оно как бы
растянулось, и дальше все происходило, как в замедленном кино. Начальник
кричит: "Пускай!", Акбар поводок рвет и в злобе аж заходится. Шуня сипло
выдохнул пересохшим горлом "Фас!" и бросил поводок. Так получилось, что
бежали мы в небольшом отрыве: пес, за ним Шуня, потом я, а мне в затылок
начальник дышит. Акбар в прыжке вытянулся, сейчас на горле повиснет, сшибет
сильным телом и начнет рвать, катать по земле, как куклу... Не вышло. Как-то
неправдоподобно медленно отклонился в сторону человек в синем, коротко
взмахнул рукой и пролетел мимо Акбар, упал и покатился по земле, не
взвизгнув. Шуня издает короткий крик и, не сбавляя скорости, мчится, как
таран. Взмах ногой - и Шуня будто сломался пополам, рухнул на то место, где
только что стоял этот проклятый китаец. Я скорости тоже не сбавлял, но
приближался, словно преодолевая сопротивление воды, а мозг, как компьютер,
лихорадочно работал, анализировал стойку противника и выдавал возможные
варианты атаки. Вот уже близко злые глаза, напружиненное тело врага... ну,
давай, кто кого! Автомат я давно двумя руками перехватил поудобней и пер,
как танк, провоцировал на прямой удар ногой. Есть, купился! Пошла правая
нога навстречу, а мы ее обогнем извивом тела да с выкриком в ненавистное
лицо автоматным магазином, да на скорости, да всей массой тела и оружия -
НА! Только ноги в грязных кедах кверху, да кровь из размолоченной физиономии
мне на лицо, одежду, оружие, как сок из переспелого помидора. Размахнулся
было ногой - контрольный удар в голову отвесить, но сдержался, понял - не
скоро встанет.
Тут и подзатыльник от любимого начальничка схлопотал, аж в глазах
искры.
- Псих, - кричит, - урод моральный! Ты ж его убил!
Ага, убьешь такого, ничего ему не будет. Прошла секунда, остывать
стали, вернулось время в свои привычные быстрые рамки. Тут начальник
опомнился и к Шуне кинулся, я через нарушителя перескочил, чтоб и своих
видеть и его. Смотрю и как-то холодеть начинаю - Шуня с перекошенным лицом
кривобоко сидит рядом с неподвижным Акбаром и какие-то странные звуки
издает. Долго я не мог сообразить, в чем дело. Начальник кричит, трясет Шуню
за плечо:
- Игорь, ранен? Чем тебя, ножом? Куда? Говори со мной!
И тут я почувствовал: Шуня плачет, а Акбар мертв. Сжал зубы, перевернул
неподвижное тело китайца лицом вниз, завел руки за спину и связал, обшарил
одежду - нет оружия, никакого. Только потом к своим подошел. Шуня уткнулся
лицом в собачий бок, зарылся в шерсть, обнял тело руками и сам весь трясется
от рыданий, словно маленький ребенок от горькой, незаслуженной обиды.
Начальник на колени встал, одной рукой Шуню по плечу гладит, другой Акбара
по голове и шепчет:
- Ну что ж вы, ребятушки, как же вы так...
И вид у него растерянный, в первый раз за все время, что я его знаю. У
меня руки опустились и такой ком к горлу подкатил - задохнусь сейчас.
Чувствую: и у меня слезы потекли, прямо потоком.
Не знаю, сколько мы так в себя приходили, но, кажется, долго. Первым
начальник очнулся. Мягко оттянул Шуню от мертвого пса, уложил на спину и
мне:
- Осмотри. Обоих осмотри, чем он так Акбара?
Глянул я на Шуню - крови на форме нет, расстегнул гимнастерку -
расплывается здоровый синяк на правом подреберье, плохо дело, но кажется
ребра уцелели, хотя без рентгена, конечно, не поймешь. Подошел к Акбару,
перевернул бережно, как спящего. Нет ран, нет крови, только шея внутри
похрустывает странно и жутко. Вернулся к начальнику, он над задержанным
трудится, в чувство приводит. Тот мычать начал, шевелиться, кровь
сплевывать. Живой, гад, даром что маленький, такого ломом не убьешь.
- Ну?
- Шуня очухается, удар сильный, - покачал я головой. - А Акбара он
голыми руками убил, одним ударом.
Потом все опять пошло по Уставу: по радиостанции доложили кодом о
задержании, обыскали местность, нашли все: и мешок с контрабандой, и карту,
и нож. Понадеялся, дурак, на свое ушу, что ли? Через переводчика разберемся.
Трудновато пришлось без акбарова нюха шмотки разыскивать, но нашли. При
таких уликах не отвертится, а то мастера они притворяться политическими
беженцами. Хуже всего, что мне же пришлось этого паразита еще и
перевязывать, чтоб идти мог и кровью не истек. Рожу я ему действительно
автоматом здорово разломал, придется медикам потрудиться.
Выходили к дороге тяжело и долго. Шуня Акбара на руках нес, хоть и
корчился сам от сильной боли в боку. Мы молча шли рядом и только плечами его
поддерживали, а впереди задержанный плелся. Такой вот невеселый кортеж
получился. Дальше - просто. На дороге ждала машина, нас замотали в тулупы и
кружным путем повезли домой. Дома сдали нарушителя на руки врачам и
разведчикам, отписали подробные отчеты и рухнули спать до вечера.
Вечером хоронили Акбара. Ребята выкопали ему могилу рядом с заставой,
на невысоком холме, собрались все свободные от службы. Шуня, которому было
совсем худо, завернул друга в старый плащ и опять сам нес до могилы, сам и
опустил туда. Командир собачьего отделения "компес" Сашка Сагидов в могилу
все нехитрое снаряжение собачье положил, словно воину оружие: ошейник,
поводок и намордник, который Акбар и не носил никогда - ласковый он был со
своими. А на дубке рядом прикрепили табличку с именем, снятую с опустевшего
вольера. Молча засыпали, постояли. Потом начальник сказал неуверенно, как бы
спрашивая:
- Отсалютуем... - и потянулся к кобуре, но Шуня взял его за руку:
- Не надо, он этого при жизни наслушался, теперь пусть в тишине лежит.
Поднял я тогда глаза, и увидел всех нас, как бы со стороны: не солдат и
сержантов, не офицеров боевых, через кровь, огонь и воду сотни раз
прошедших, а молодых пацанов, беззащитных и растерянных перед чужой смертью.
На следующее утро, перед отправкой в госпиталь, Шуня отдал начальнику
рапорт с просьбой о переводе стрелком в отделение Чирка. Начальник рапорт
подписал не спрашивая. Ну а еще через пару дней жизнь заставы вернулась в
свое размеренно-занудное русло, подчиненное строгому расписанию.
Вечером на боевом расчете начальник заставы зачитал среди общего
списка: "42-ой и 37-ой - 6.30". Для непосвященного человека это
бессмысленный набор слов, а для нас - конкретная информация. Значит, я с
солдатом из своего отделения Лешкой Орловым иду дозором на линию границы без
указания времени прибытия, то есть на весь день нам обеспечены блуждания по
тайге с прогляденными глазами и сухим пайком вместо обеда. Обычно в дозор по
"линейке" назначаются не меньше трех человек, предпочтительно с офицером или
прапорщиком во главе. Но на нашем участке давно не замечали активных
действий сопредельной стороны, и я подумал, что начальник решил сэкономить
на народе - при нашей вечной бедности на личный состав весьма практично.
Дозор по "линейке" всегда событие ответственное и нечастое, поэтому
встали мы пораньше и готовились с особой тщательностью. Начальник очень
внятно и медленно зачитал приказ: нам надлежало пройти дозором по правому
флангу с удалением от линии границы от 500 до 1000 метров, не обнаруживая
себя китайским нарядам, то есть по "мертвой зоне", где наши наряды
появляются редко. Это, конечно, не настоящий линейный дозор, но все же
интересней обрыдлого ежедневного хождения по рубежу охраны. В связи с
необычностью задания начальник подождал, пока я слово в слово повторю весь
приказ, еще раз проверил наше снаряжение и благословил легким пинком под зад
коленом.
Получив исчерпывающие инструкции, мы с Лешкой загрузились в машину и
отправились к месту высадки. Наступало утро с его пением птиц, рассветом и
прочими полезными для успокоения нервов причиндалами. Погода стояла
чудесная, долгое, и сырое приморское лето неохотно уступило место теплой и
сухой осени, недавно прошел праздник - 7 ноября. Трясясь в кузове и
общипывая с сорванных мимоходом гроздей слегка привядший дикий виноград, мы
с Лехой в тысячный раз лениво обсудили преимущества службы здесь, памятуя о
том, что дома в это время уже морозы и снега полно. Путь предстоял долгий,
не столько потому, что далеко ехать, сколько из-за запущенности дороги,
поэтому дожевав виноград, Леха устроился спать.
Глядя на его безмятежную физиономию, я вспоминал события прошедшего
лета, когда мы с ним практически не расставались. Удивительно, как мало
иногда мы знаем о людях, среди которых живем. Полгода служили вместе, стояли
в одном строю на боевых расчетах, мотались в тревожки, даже койки рядом, и
все это время я непонятно почему недолюбливал этого "приторможенного" парня.
Но со средины лета он стал моим бессменным партнером в тяжких и долгих
нарядах, называемых РГ - "рабочая группа". Во время многочасовой работы
руками, когда свободны мозги и язык, разговорится любой молчун. Так мы
пересказали друг другу почти всю свою жизнь, сдружились, и теперь я не мог
представить долгого наряда без этого медлительного и добродушного солдата, в
недалеком прошлом кемеровского шахтера. Он был удивительно добрым парнем,
засоней, молчуном и увальнем, не очень хорошо разбирался в нашей сложной
аппаратуре, но был поразительно вынослив и неутомим, когда дело доходило до
тяжелых и нудных работ, связанных с укреплением или ремонтом заграждения,
рытьем ям и прочими инженерно-саперными мероприятиями, которые составляли
львиную долю службы в техническом отделении. Мог запросто нести 15
километров на плечах моток колючей проволоки весом 25-30 кг, не снимая
оружия и упорно отказываясь меняться. Когда он выкинул этот фокус в первый
раз, меня это одновременно взбесило и обидело. Недоумевая и стыдливо сопя, я
шлепал рядом, смотря вокруг за двоих, каждые пятьсот метров предлагая
помощь, но он молча качал головой и обращался ко мне только тогда, когда
нужно было перекинуть палку с мотком колючки с одного плеча на другое.
Ростом он был выше меня ненамного, тяжелее тоже килограммов на семь-десять,
в общем, с виду не атлет...
Оценил я прячущуюся в нем силу полностью довольно скоро. Мы
возвращались с работы на дальнем участке, заодно заменяя вечерний дозор.
Леха топал сзади с положенным отрывом, тащил две лопаты и мешок с
изоляторами. Я налегке, с топором за поясом, мотком провода, сковородкой и
паяльной лампой в мешке вышагивал впереди, думая только о том, как бы скорее
бросить измученное тело в койку. Забираясь на крутой подъем, я в основном
смотрел на КСП и под ноги, лишь изредка бросая взгляды вверх и оглядываясь
на напарника. Увлекшись, я чуть больше нормы разорвал дистанцию. Вот подъем
заканчивается, крутой поворот дороги, последний взгорок и - ура! - я
наверху, дальше под горку да по равнине до самого дома. Облегченно вздохнул,
выпрямился, поднял глаза и остолбенел: метрах в тридцати, прямо на дороге,
стоял крупный барс. Я быстро оглянулся - напарник далеко, между нами около
пятидесяти метров разрыв и заросший высоким кустарником поворот дороги, а он
еще заканчивает подъем и меня не видит. Барс посмотрел на меня довольно
нагло и сделал шаг вперед, показывая здоровенные гвозди клыков. Я перехватил
автомат, снял предохранитель и взялся за затвор, начиная потихоньку
пятиться. Зверь медленно пошел навстречу по касательной, я продолжал
пятиться, пока не оказался в шаге от края дороги, за которым, как обрыв,
начинался 300-метровый лысый склон сопки. И тут сзади послышался грохот
брошенных на землю лопат и топот сапог 42 размера. Барс прыгнул вперед и в
сторону, затем сиганул сквозь заграждение, а я машинально - назад и в другую
сторону. Удержаться на склоне мне не удалось и, гремя сковородкой и оружием,
я покатился вниз. По дороге отчаянно пытался если не остановиться, то хотя
бы замедлить спуск. Привычка не выпускать из рук оружие сослужила плохую
службу, автомат ткнулся магазином в камень и мушкой на отскоке напрочь выбил
мне два передних зуба, после чего вдруг наступила ночь.
В себя я пришел, когда Леха почти бегом заносил на плечах по крутому
склону мое 65-килограммовое тело обратно на дорогу. После этого он минут
сорок был мне родной матерью, для чего ему пришлось опять же на себе снести
меня с перевала к роднику. Когда ко мне вернулась способность соображать, мы
поковыляли домой. На связь с заставой Леха выходил теперь сам (по понятным
причинам я говорил с большим трудом), он же тащил все наши шмотки и
поддерживал меня, потому как шел я плохо и все время норовил споткнуться на
ровном месте и упасть. На воротах нас ждала машина. Когда мы подошли, водила
Шуруп и сержант Андрей Голик сначала таращили глаза, а когда я попытался
сказать: "Чего вылупились?" начали хохотать, как сумасшедшие. Насмеявшись,
Шуруп показал мне какую-то забавную картинку с несуразным пугалом, которая
при ближайшем рассмотрении оказалась зеркалом. Уж не знаю, чего там Андрей
наболтал, когда, закрыв ворота, позвонил на заставу, но встречать нас вышли
почти все. После этого я неделю был штатным комиком. Стоило мне "выйти в
общество" со своей распухшей и торчащей вперед, как козырек у кепки губой,
начинался смех, а когда я спрашивал: "Сефо рзоте, кони?" - народ просто
покатывался от моего приобретенного китайского акцента. Леха тоже не остался
без внимания, все прочили ему "Орден Сутулова" за спасение остатков костей
комтеха. На шутки друзей мы, конечно, не обижались. К тому же, когда ничем
до того не примечательный Лешка, поддавшись уговорам ребят (после моих
рассказов о "переноске раненного"), взялся в первый раз поднимать гирю - мы
устали считать, сколько раз он ее отжал, поразив тем самым всех...
От этих воспоминаний мое хорошее настроение еще улучшилось, а тут мы и
доехали до места. Когда грузовик утарахтел назад, я вышел на связь, доложил
о начале движения. Ответил мне сам начальник, после обмена кодовыми фразами
добавил:
- Без надобности к воде не лезь.
К воде - это от слова "водораздел", по которому и проходит
Государственная граница. Я сказал, что все помню и перешел на прием.
Пробираясь по тайге, обходя завалы и непролазные места, мы двинулись по
флангу, то приближаясь к границе, то чуть отходя. Места там по-настоящему
дикие и красивые, торопиться было некуда и мы шли медленно, часто и подолгу
останавливаясь на прослушивание и тщательный осмотр местности. До обеда
одолели больше половины расстояния и не нашли ничего примечательного.
Попались пара обвалившихся и заросших ловчих ям, старая и неработающая
оленья петля. На всякий случай в ямы воткнули по здоровенной сучковатой
валежине, а ловушку на оленей разломали вчистую. Перед самой остановкой на
обеденный привал мы нашли минную растяжку, максимум месячной давности. Мины
не было, только взрыватель-хлопушка. Лешка многозначительно хмыкнул, а я
длинно выругался и смотал всю эту холеру с собой показать начальнику.
Теперь, очевидно, подобные дозоры между "линейкой" и рубежом охраны пройдут
по всему участку и на разном удалении, чтобы выловить китайские пакости все
до одной. На всякий случай мы тихонько прокрались до "линейки" - посмотреть,
нет ли других сюрпризов и точно определить расстояние, на которое отважился
влезть на нашу землю неизвестный паразит. Получилось не так уж и мало,
метров триста.
Обедали мы в идиллической обстановке: у симпатичного родника, на
идеально круглой поляне, за полностью скрывавшими нас кустами багульника,
сквозь которые неплохо просматривались подходы. После еды, пока я заметал
следы нашего пребывания, Леха, блаженно растянувшись на траве, курил и,
разгоняя дым, шепотом рассуждал о приятности пограничной службы.
В последующие два часа мы не нашли никаких посторонних следов, и я был
уверен, что на последних, труднодоступных для нарушителей километрах все
будет чисто. Когда мы залезли по редколесью на макушку довольно высокой
сопки, Леха что-то неопределенно хрюкнул, глядя поверх моей головы. Я
посмотрел в ту сторону, оглядел хребет водораздела, распадок, но ничего не
увидел.
- Где? - спросил я шепотом.
- Может, я глючу, - пробурчал Леха, почесывая затылок, - но вроде там
что-то летит...
Затем поднял автомат и прицелился. Я зашел ему за спину и посмотрел
вдоль автоматного ствола. Действительно, вниз, вдоль склона сопки, над
самыми кронами деревьев, от линии границы медленно летел какой-то небольшой
темный предмет. Именно летел, без звука мотора, подгоняемый слабым ветерком.
Я тут же вызвал заставу и кодом попросил начальника. Тот ответил довольно
быстро, после чего я замаялся иносказательно объяснять ему, что же мы видим.
Пока я бекал и мекал в станцию, Леха рассмотрел НЛО в бинокль и сказал, что
это надувной шар с подвешенной корзиной. Я выпялил глаза, прервал свою
пламенную речь и схватил бинокль сам. Действительно, шар-зонд, наподобие
метеорологических. Объяснять стало проще (помог пример Винни-Пуха), и
начальник меня понял. Затем, посоветовавшись с замом и старшиной, выдал
приказ: по возможности свалить. Свалить проблемы не было, хоть и не хотелось
стрелять вблизи границы. Мы с Лехой быстренько перебрались чуть ближе,
приложились и всадили в начавший неспеша подниматься шар по пятерке пуль.
Тот стал медленно опускаться, но при этом уходил в закрытую для нашего
обзора падь, видимо, скатываясь по волнам более холодного воздуха.
Мы прикинули примерное место падения и осторожно, но быстро, пошли
туда. Все происходящее мне перестало нравиться. Во-первых, все мы были
воспитаны в строгих правилах не шуметь вблизи "линейки". Во-вторых, граница
делала в этом месте крутой поворот нам навстречу, и этот проклятущий шар,
сваливаясь в падь, не столько отдалялся, сколько приближался к ней.
Забравшись на очередной склон, я глянул вниз, не заметил ничего
подозрительного, пропустил Леху вперед и начал спускаться сам. На середине
спуска мы увидели валявшийся внизу на открытом месте зонд. Присели в
орешнике, коротко посовещались, прикидывая, как будем подбираться. Уж очень
не нравилось, что валяется он на виду, как на футбольном поле. Лучше бы
залетел в дебри - труднее искать, но не так опасно. Перспектива неважная:
подойти со стороны границы незамеченными нельзя. Пришлось бы идти либо по
лысому склону сопки, либо по распадку, оставляя за спиной границу и удобные
для противника высотки с флангов. Так что решили мы рискнуть и пройти с
тыла, по орешнику. Это, конечно, не защита от пуль, но хоть прятаться можно.
Добравшись до последних густых кустов, я оставил Лешку прикрывать меня,
отдал ему радиостанцию, а сам пошел к зонду.
Двигался я медленно и осторожно, часто останавливаясь у редких кустиков
и просматривая подходы. Когда до зонда оставалось меньше ста метров, я,
вздрогнув, остановился - из кустов напротив, со стороны границы, навстречу
выскочили два солдата китайской погранстражи. От страха и волнения громко
застучало сердце. Увидели мы друг друга почти одновременно и замерли - я у
самого подножья сопки, под редкими ветками орешника, а они на открытом
месте, в седловине, метрах в двухстах от меня. Сзади-сверху, с того места,
где лежал Леха, послышался слабый звук осторожно передвинутого автоматного
затвора, затем щелчок прицельной планки, означающий, что я нахожусь на линии
его огня. Долгую минуту мы стояли не двигаясь, я лихорадочно соображал что
делать, они, видимо, тоже. В конце концов я не придумал ничего умнее, как
сделать шагов тридцать вперед и в сторону, полностью выходя из тени кустов
на открытое место, освобождая тем самым Лехе сектор обстрела.
Китайцы чуть разошлись в стороны, один при этом слегка выдвинулся
вперед. Автоматы у обоих в руках, на уровне груди, стволы смотрят на меня. Я
же свой держал на ремне - стволом вверх, но это не важно. Если промахнутся -
я успею его перехватить, а если попадут с первого раза, то без разницы где
мое оружие: хоть в руках, хоть в зубах. С такого расстояния неприцельно
попасть трудно, хотя можно. Если их только двое, то Леха и один справится.
Плохо, если за ними в кустах тоже прикрытие, да и стрелять не хочется - пули
могут уйти на сопредельную сторону, а это - нарушение закона. Ладно, пора. Я
выпустил ремень автомата, стиснул его ребристую "пистолетную" рукоятку и,
подняв к лицу левую руку, заорал на всю падь, стараясь сдержать дрожь в
поменять почти всех в тревожной группе, остались только я и начальник, да и
то потому, что нам деваться некуда. Когда садились в машину, начальник
глянул на меня красными воспаленными глазами и невесело пошутил:
- Приятно чувствовать себя незаменимым.
Судя по всему, у меня видок был еще тот, наверное, в гроб краше кладут.
Сквозь заднее стекло кабины мне было видно, как он пытается не заснуть,
сидя в тепле: то трет лицо, то старается рассмотреть в боковое стекло
мелькающую в прыгающем свете фар контрольно-следовую полосу. Шуруп тоже
старается за себя и за начальника - видно, как шевелятся губы, значит
болтает без умолку. Понятное дело, отвлекается от сна, в конечном итоге, за
наши жизни в дороге он отвечает. Уснет - всем хана, дорожки-то у нас жуть
какие: то в гору, то с горы - на каждом фланге по перевалу. Спать хочется
жутко, ребятки все уже дрыхнут, даже Акбар задремал. Ничто не помогает - ни
холодный ветер, забирающийся под тент, ни тряска машины на бесконечных
камнях и ухабах. Но нельзя. Хотя бы кто-то один должен бодрствовать, не дай
Бог на перевале выбьет передачу - все, пиши пропало, будет, как в прошлый
раз. В конце подъема выбило скорость, а кручи такие, что грузовичишка наш на
первой пониженной передаче, да с двумя ведущими мостами еле спускается, не
то что в гору идет. Тормозами машину не удержать, бесполезно. Шуруп с
криком: "Прыгайте!" из кабины выскочил и под переднее колесо лег, вместо
тормозной колодки. Спас он тогда нас. Пока машина через него перелезала, да
скорость набирала, все повыскакивали. Мне только слегка не повезло - пес
Задор заартачился, не выпрыгнул сразу за хозяином, так что пока я его
выбросил, да оружие схватил, скорость уже была километров 50 в час. В общем,
приземлился не совсем удачно. Так и поехали в госпиталь вдвоем с Шурупом -
он с трещинами ребер, а я с кучей вывихов.
Ну вот и прискакали, пора работать. Все проснулись, поматерились и
начали. Мы с Захаром перешли КСП, по тропинке у самого заграждения
пошлепали, начальник с Шуней - по дороге, Акбар нос в землю уткнул и впереди
всех шагает. Никого учить не надо, все машинально делают привычные вещи.
Аккумуляторные фонари на рассеивающий свет, отпускаем на тридцать метров
вперед Шуню с собакой, за ним в отрыве я с Захаром по своей стороне,
напротив Захара - начальник. Как положено, каждый осматривает свой сектор,
чтобы ничего неувиденного и необнюханного за ним не осталось. Все занудно,
обыденно и неромантично, не то что в кино. Прошли метров двести и тут сделал
стойку Акбар, Шуня встал, как вкопанный и выкинул правую руку в сторону, а я
увидел впереди, напротив собачьего носа, пролаз в заграждении. Фонари в
задрожавших руках высветили на плохо вспаханной и затоптанной зверьем КСП
смутные, но явно свежие вмятины-царапины - следы. Такие отметины зверь не
оставляет, это сразу ясно, хотя видно плохо, даже направление движения сразу
не разобрать, не говоря о размере обуви и весе. Вот оно, дождались,
домечтались, блин, сейчас попрет романтика, только разгребай! Я машинально
глянул на часы: 3.40, через три с минутками светать начнет, это хорошо.
Начальник даже и секунды не медлил, сразу к следу с подветренной стороны и
на ходу:
- Захар, бегом к машине, дай связь, заслоны - "В ружье" и с машиной
сюда.
Захар умчался, а начальник Шуне:
- Как след?
- Один человек, а направление, похоже, в тыл.
Разглядывая пролаз, я с колючей проволки ниточку синюю снял.
Начальник мне:
- Комтех?
- По пролазу, похоже, точно в тыл.
- Так похоже или точно?
Тут мы с Шуней в один голос завопили:
- Да Вы сами говорите, наверняка же знаете уже! - а сами аж на месте
приплясываем от волнения.
- Я-то знаю, а вы когда научитесь?
Тоже мне, педагог сыскался, нашел время! Приехали Захар с Шурупом,
глаза горят от нетерпения. Начальник им:
- Ждать на месте, держать связь!
Захар расстроился, как будто ему в отпуске отказали. А мы поснимали
свои ватники, шапки, все из карманов выкинули, начальник у меня радиостанцию
забрал, я у Шуни - сигнальный пистолет, и - бегом...
Бежать по нашей дальневосточной тайге где попало нельзя - не пролезешь.
Так что двигаться приходится в основном по руслам ручьев, оврагам да тропам
звериным, да и то где шагом, где бегом. Тяжко перли мы по сопкам, долго,
часа четыре. Помню, читал где-то, что гонщик "Формулы-1" теряет до трех
килограммов веса за одну гонку, а пилот сверхзвукового истребителя - до
десяти за один сложный полет. Интересно, сколько веса, а заодно и нервов,
теряет состав "тревожки" за многочасовое преследование нарушителя? Об этом я
тогда тоже думал, да и о многом другом, к делу относящемся и не очень, а
гвоздем сидело в голове одно: "Догнать!" Почему-то совсем не думал, как
брать будем, когда догоним, какой-то азарт чувствовал, сродни охотничьему.
Догнали уже на рассвете, видно было все хорошо. Вырвались из кустов на
большую поляну и увидели в дальнем конце ее маленькую фигурку в синей робе,
наподобие той, что рабочие носят. Фигурка метнулась вправо-влево и замерла,
изготовившись в боевой стойке. Тут что-то случилось со временем, оно как бы
растянулось, и дальше все происходило, как в замедленном кино. Начальник
кричит: "Пускай!", Акбар поводок рвет и в злобе аж заходится. Шуня сипло
выдохнул пересохшим горлом "Фас!" и бросил поводок. Так получилось, что
бежали мы в небольшом отрыве: пес, за ним Шуня, потом я, а мне в затылок
начальник дышит. Акбар в прыжке вытянулся, сейчас на горле повиснет, сшибет
сильным телом и начнет рвать, катать по земле, как куклу... Не вышло. Как-то
неправдоподобно медленно отклонился в сторону человек в синем, коротко
взмахнул рукой и пролетел мимо Акбар, упал и покатился по земле, не
взвизгнув. Шуня издает короткий крик и, не сбавляя скорости, мчится, как
таран. Взмах ногой - и Шуня будто сломался пополам, рухнул на то место, где
только что стоял этот проклятый китаец. Я скорости тоже не сбавлял, но
приближался, словно преодолевая сопротивление воды, а мозг, как компьютер,
лихорадочно работал, анализировал стойку противника и выдавал возможные
варианты атаки. Вот уже близко злые глаза, напружиненное тело врага... ну,
давай, кто кого! Автомат я давно двумя руками перехватил поудобней и пер,
как танк, провоцировал на прямой удар ногой. Есть, купился! Пошла правая
нога навстречу, а мы ее обогнем извивом тела да с выкриком в ненавистное
лицо автоматным магазином, да на скорости, да всей массой тела и оружия -
НА! Только ноги в грязных кедах кверху, да кровь из размолоченной физиономии
мне на лицо, одежду, оружие, как сок из переспелого помидора. Размахнулся
было ногой - контрольный удар в голову отвесить, но сдержался, понял - не
скоро встанет.
Тут и подзатыльник от любимого начальничка схлопотал, аж в глазах
искры.
- Псих, - кричит, - урод моральный! Ты ж его убил!
Ага, убьешь такого, ничего ему не будет. Прошла секунда, остывать
стали, вернулось время в свои привычные быстрые рамки. Тут начальник
опомнился и к Шуне кинулся, я через нарушителя перескочил, чтоб и своих
видеть и его. Смотрю и как-то холодеть начинаю - Шуня с перекошенным лицом
кривобоко сидит рядом с неподвижным Акбаром и какие-то странные звуки
издает. Долго я не мог сообразить, в чем дело. Начальник кричит, трясет Шуню
за плечо:
- Игорь, ранен? Чем тебя, ножом? Куда? Говори со мной!
И тут я почувствовал: Шуня плачет, а Акбар мертв. Сжал зубы, перевернул
неподвижное тело китайца лицом вниз, завел руки за спину и связал, обшарил
одежду - нет оружия, никакого. Только потом к своим подошел. Шуня уткнулся
лицом в собачий бок, зарылся в шерсть, обнял тело руками и сам весь трясется
от рыданий, словно маленький ребенок от горькой, незаслуженной обиды.
Начальник на колени встал, одной рукой Шуню по плечу гладит, другой Акбара
по голове и шепчет:
- Ну что ж вы, ребятушки, как же вы так...
И вид у него растерянный, в первый раз за все время, что я его знаю. У
меня руки опустились и такой ком к горлу подкатил - задохнусь сейчас.
Чувствую: и у меня слезы потекли, прямо потоком.
Не знаю, сколько мы так в себя приходили, но, кажется, долго. Первым
начальник очнулся. Мягко оттянул Шуню от мертвого пса, уложил на спину и
мне:
- Осмотри. Обоих осмотри, чем он так Акбара?
Глянул я на Шуню - крови на форме нет, расстегнул гимнастерку -
расплывается здоровый синяк на правом подреберье, плохо дело, но кажется
ребра уцелели, хотя без рентгена, конечно, не поймешь. Подошел к Акбару,
перевернул бережно, как спящего. Нет ран, нет крови, только шея внутри
похрустывает странно и жутко. Вернулся к начальнику, он над задержанным
трудится, в чувство приводит. Тот мычать начал, шевелиться, кровь
сплевывать. Живой, гад, даром что маленький, такого ломом не убьешь.
- Ну?
- Шуня очухается, удар сильный, - покачал я головой. - А Акбара он
голыми руками убил, одним ударом.
Потом все опять пошло по Уставу: по радиостанции доложили кодом о
задержании, обыскали местность, нашли все: и мешок с контрабандой, и карту,
и нож. Понадеялся, дурак, на свое ушу, что ли? Через переводчика разберемся.
Трудновато пришлось без акбарова нюха шмотки разыскивать, но нашли. При
таких уликах не отвертится, а то мастера они притворяться политическими
беженцами. Хуже всего, что мне же пришлось этого паразита еще и
перевязывать, чтоб идти мог и кровью не истек. Рожу я ему действительно
автоматом здорово разломал, придется медикам потрудиться.
Выходили к дороге тяжело и долго. Шуня Акбара на руках нес, хоть и
корчился сам от сильной боли в боку. Мы молча шли рядом и только плечами его
поддерживали, а впереди задержанный плелся. Такой вот невеселый кортеж
получился. Дальше - просто. На дороге ждала машина, нас замотали в тулупы и
кружным путем повезли домой. Дома сдали нарушителя на руки врачам и
разведчикам, отписали подробные отчеты и рухнули спать до вечера.
Вечером хоронили Акбара. Ребята выкопали ему могилу рядом с заставой,
на невысоком холме, собрались все свободные от службы. Шуня, которому было
совсем худо, завернул друга в старый плащ и опять сам нес до могилы, сам и
опустил туда. Командир собачьего отделения "компес" Сашка Сагидов в могилу
все нехитрое снаряжение собачье положил, словно воину оружие: ошейник,
поводок и намордник, который Акбар и не носил никогда - ласковый он был со
своими. А на дубке рядом прикрепили табличку с именем, снятую с опустевшего
вольера. Молча засыпали, постояли. Потом начальник сказал неуверенно, как бы
спрашивая:
- Отсалютуем... - и потянулся к кобуре, но Шуня взял его за руку:
- Не надо, он этого при жизни наслушался, теперь пусть в тишине лежит.
Поднял я тогда глаза, и увидел всех нас, как бы со стороны: не солдат и
сержантов, не офицеров боевых, через кровь, огонь и воду сотни раз
прошедших, а молодых пацанов, беззащитных и растерянных перед чужой смертью.
На следующее утро, перед отправкой в госпиталь, Шуня отдал начальнику
рапорт с просьбой о переводе стрелком в отделение Чирка. Начальник рапорт
подписал не спрашивая. Ну а еще через пару дней жизнь заставы вернулась в
свое размеренно-занудное русло, подчиненное строгому расписанию.
Вечером на боевом расчете начальник заставы зачитал среди общего
списка: "42-ой и 37-ой - 6.30". Для непосвященного человека это
бессмысленный набор слов, а для нас - конкретная информация. Значит, я с
солдатом из своего отделения Лешкой Орловым иду дозором на линию границы без
указания времени прибытия, то есть на весь день нам обеспечены блуждания по
тайге с прогляденными глазами и сухим пайком вместо обеда. Обычно в дозор по
"линейке" назначаются не меньше трех человек, предпочтительно с офицером или
прапорщиком во главе. Но на нашем участке давно не замечали активных
действий сопредельной стороны, и я подумал, что начальник решил сэкономить
на народе - при нашей вечной бедности на личный состав весьма практично.
Дозор по "линейке" всегда событие ответственное и нечастое, поэтому
встали мы пораньше и готовились с особой тщательностью. Начальник очень
внятно и медленно зачитал приказ: нам надлежало пройти дозором по правому
флангу с удалением от линии границы от 500 до 1000 метров, не обнаруживая
себя китайским нарядам, то есть по "мертвой зоне", где наши наряды
появляются редко. Это, конечно, не настоящий линейный дозор, но все же
интересней обрыдлого ежедневного хождения по рубежу охраны. В связи с
необычностью задания начальник подождал, пока я слово в слово повторю весь
приказ, еще раз проверил наше снаряжение и благословил легким пинком под зад
коленом.
Получив исчерпывающие инструкции, мы с Лешкой загрузились в машину и
отправились к месту высадки. Наступало утро с его пением птиц, рассветом и
прочими полезными для успокоения нервов причиндалами. Погода стояла
чудесная, долгое, и сырое приморское лето неохотно уступило место теплой и
сухой осени, недавно прошел праздник - 7 ноября. Трясясь в кузове и
общипывая с сорванных мимоходом гроздей слегка привядший дикий виноград, мы
с Лехой в тысячный раз лениво обсудили преимущества службы здесь, памятуя о
том, что дома в это время уже морозы и снега полно. Путь предстоял долгий,
не столько потому, что далеко ехать, сколько из-за запущенности дороги,
поэтому дожевав виноград, Леха устроился спать.
Глядя на его безмятежную физиономию, я вспоминал события прошедшего
лета, когда мы с ним практически не расставались. Удивительно, как мало
иногда мы знаем о людях, среди которых живем. Полгода служили вместе, стояли
в одном строю на боевых расчетах, мотались в тревожки, даже койки рядом, и
все это время я непонятно почему недолюбливал этого "приторможенного" парня.
Но со средины лета он стал моим бессменным партнером в тяжких и долгих
нарядах, называемых РГ - "рабочая группа". Во время многочасовой работы
руками, когда свободны мозги и язык, разговорится любой молчун. Так мы
пересказали друг другу почти всю свою жизнь, сдружились, и теперь я не мог
представить долгого наряда без этого медлительного и добродушного солдата, в
недалеком прошлом кемеровского шахтера. Он был удивительно добрым парнем,
засоней, молчуном и увальнем, не очень хорошо разбирался в нашей сложной
аппаратуре, но был поразительно вынослив и неутомим, когда дело доходило до
тяжелых и нудных работ, связанных с укреплением или ремонтом заграждения,
рытьем ям и прочими инженерно-саперными мероприятиями, которые составляли
львиную долю службы в техническом отделении. Мог запросто нести 15
километров на плечах моток колючей проволоки весом 25-30 кг, не снимая
оружия и упорно отказываясь меняться. Когда он выкинул этот фокус в первый
раз, меня это одновременно взбесило и обидело. Недоумевая и стыдливо сопя, я
шлепал рядом, смотря вокруг за двоих, каждые пятьсот метров предлагая
помощь, но он молча качал головой и обращался ко мне только тогда, когда
нужно было перекинуть палку с мотком колючки с одного плеча на другое.
Ростом он был выше меня ненамного, тяжелее тоже килограммов на семь-десять,
в общем, с виду не атлет...
Оценил я прячущуюся в нем силу полностью довольно скоро. Мы
возвращались с работы на дальнем участке, заодно заменяя вечерний дозор.
Леха топал сзади с положенным отрывом, тащил две лопаты и мешок с
изоляторами. Я налегке, с топором за поясом, мотком провода, сковородкой и
паяльной лампой в мешке вышагивал впереди, думая только о том, как бы скорее
бросить измученное тело в койку. Забираясь на крутой подъем, я в основном
смотрел на КСП и под ноги, лишь изредка бросая взгляды вверх и оглядываясь
на напарника. Увлекшись, я чуть больше нормы разорвал дистанцию. Вот подъем
заканчивается, крутой поворот дороги, последний взгорок и - ура! - я
наверху, дальше под горку да по равнине до самого дома. Облегченно вздохнул,
выпрямился, поднял глаза и остолбенел: метрах в тридцати, прямо на дороге,
стоял крупный барс. Я быстро оглянулся - напарник далеко, между нами около
пятидесяти метров разрыв и заросший высоким кустарником поворот дороги, а он
еще заканчивает подъем и меня не видит. Барс посмотрел на меня довольно
нагло и сделал шаг вперед, показывая здоровенные гвозди клыков. Я перехватил
автомат, снял предохранитель и взялся за затвор, начиная потихоньку
пятиться. Зверь медленно пошел навстречу по касательной, я продолжал
пятиться, пока не оказался в шаге от края дороги, за которым, как обрыв,
начинался 300-метровый лысый склон сопки. И тут сзади послышался грохот
брошенных на землю лопат и топот сапог 42 размера. Барс прыгнул вперед и в
сторону, затем сиганул сквозь заграждение, а я машинально - назад и в другую
сторону. Удержаться на склоне мне не удалось и, гремя сковородкой и оружием,
я покатился вниз. По дороге отчаянно пытался если не остановиться, то хотя
бы замедлить спуск. Привычка не выпускать из рук оружие сослужила плохую
службу, автомат ткнулся магазином в камень и мушкой на отскоке напрочь выбил
мне два передних зуба, после чего вдруг наступила ночь.
В себя я пришел, когда Леха почти бегом заносил на плечах по крутому
склону мое 65-килограммовое тело обратно на дорогу. После этого он минут
сорок был мне родной матерью, для чего ему пришлось опять же на себе снести
меня с перевала к роднику. Когда ко мне вернулась способность соображать, мы
поковыляли домой. На связь с заставой Леха выходил теперь сам (по понятным
причинам я говорил с большим трудом), он же тащил все наши шмотки и
поддерживал меня, потому как шел я плохо и все время норовил споткнуться на
ровном месте и упасть. На воротах нас ждала машина. Когда мы подошли, водила
Шуруп и сержант Андрей Голик сначала таращили глаза, а когда я попытался
сказать: "Чего вылупились?" начали хохотать, как сумасшедшие. Насмеявшись,
Шуруп показал мне какую-то забавную картинку с несуразным пугалом, которая
при ближайшем рассмотрении оказалась зеркалом. Уж не знаю, чего там Андрей
наболтал, когда, закрыв ворота, позвонил на заставу, но встречать нас вышли
почти все. После этого я неделю был штатным комиком. Стоило мне "выйти в
общество" со своей распухшей и торчащей вперед, как козырек у кепки губой,
начинался смех, а когда я спрашивал: "Сефо рзоте, кони?" - народ просто
покатывался от моего приобретенного китайского акцента. Леха тоже не остался
без внимания, все прочили ему "Орден Сутулова" за спасение остатков костей
комтеха. На шутки друзей мы, конечно, не обижались. К тому же, когда ничем
до того не примечательный Лешка, поддавшись уговорам ребят (после моих
рассказов о "переноске раненного"), взялся в первый раз поднимать гирю - мы
устали считать, сколько раз он ее отжал, поразив тем самым всех...
От этих воспоминаний мое хорошее настроение еще улучшилось, а тут мы и
доехали до места. Когда грузовик утарахтел назад, я вышел на связь, доложил
о начале движения. Ответил мне сам начальник, после обмена кодовыми фразами
добавил:
- Без надобности к воде не лезь.
К воде - это от слова "водораздел", по которому и проходит
Государственная граница. Я сказал, что все помню и перешел на прием.
Пробираясь по тайге, обходя завалы и непролазные места, мы двинулись по
флангу, то приближаясь к границе, то чуть отходя. Места там по-настоящему
дикие и красивые, торопиться было некуда и мы шли медленно, часто и подолгу
останавливаясь на прослушивание и тщательный осмотр местности. До обеда
одолели больше половины расстояния и не нашли ничего примечательного.
Попались пара обвалившихся и заросших ловчих ям, старая и неработающая
оленья петля. На всякий случай в ямы воткнули по здоровенной сучковатой
валежине, а ловушку на оленей разломали вчистую. Перед самой остановкой на
обеденный привал мы нашли минную растяжку, максимум месячной давности. Мины
не было, только взрыватель-хлопушка. Лешка многозначительно хмыкнул, а я
длинно выругался и смотал всю эту холеру с собой показать начальнику.
Теперь, очевидно, подобные дозоры между "линейкой" и рубежом охраны пройдут
по всему участку и на разном удалении, чтобы выловить китайские пакости все
до одной. На всякий случай мы тихонько прокрались до "линейки" - посмотреть,
нет ли других сюрпризов и точно определить расстояние, на которое отважился
влезть на нашу землю неизвестный паразит. Получилось не так уж и мало,
метров триста.
Обедали мы в идиллической обстановке: у симпатичного родника, на
идеально круглой поляне, за полностью скрывавшими нас кустами багульника,
сквозь которые неплохо просматривались подходы. После еды, пока я заметал
следы нашего пребывания, Леха, блаженно растянувшись на траве, курил и,
разгоняя дым, шепотом рассуждал о приятности пограничной службы.
В последующие два часа мы не нашли никаких посторонних следов, и я был
уверен, что на последних, труднодоступных для нарушителей километрах все
будет чисто. Когда мы залезли по редколесью на макушку довольно высокой
сопки, Леха что-то неопределенно хрюкнул, глядя поверх моей головы. Я
посмотрел в ту сторону, оглядел хребет водораздела, распадок, но ничего не
увидел.
- Где? - спросил я шепотом.
- Может, я глючу, - пробурчал Леха, почесывая затылок, - но вроде там
что-то летит...
Затем поднял автомат и прицелился. Я зашел ему за спину и посмотрел
вдоль автоматного ствола. Действительно, вниз, вдоль склона сопки, над
самыми кронами деревьев, от линии границы медленно летел какой-то небольшой
темный предмет. Именно летел, без звука мотора, подгоняемый слабым ветерком.
Я тут же вызвал заставу и кодом попросил начальника. Тот ответил довольно
быстро, после чего я замаялся иносказательно объяснять ему, что же мы видим.
Пока я бекал и мекал в станцию, Леха рассмотрел НЛО в бинокль и сказал, что
это надувной шар с подвешенной корзиной. Я выпялил глаза, прервал свою
пламенную речь и схватил бинокль сам. Действительно, шар-зонд, наподобие
метеорологических. Объяснять стало проще (помог пример Винни-Пуха), и
начальник меня понял. Затем, посоветовавшись с замом и старшиной, выдал
приказ: по возможности свалить. Свалить проблемы не было, хоть и не хотелось
стрелять вблизи границы. Мы с Лехой быстренько перебрались чуть ближе,
приложились и всадили в начавший неспеша подниматься шар по пятерке пуль.
Тот стал медленно опускаться, но при этом уходил в закрытую для нашего
обзора падь, видимо, скатываясь по волнам более холодного воздуха.
Мы прикинули примерное место падения и осторожно, но быстро, пошли
туда. Все происходящее мне перестало нравиться. Во-первых, все мы были
воспитаны в строгих правилах не шуметь вблизи "линейки". Во-вторых, граница
делала в этом месте крутой поворот нам навстречу, и этот проклятущий шар,
сваливаясь в падь, не столько отдалялся, сколько приближался к ней.
Забравшись на очередной склон, я глянул вниз, не заметил ничего
подозрительного, пропустил Леху вперед и начал спускаться сам. На середине
спуска мы увидели валявшийся внизу на открытом месте зонд. Присели в
орешнике, коротко посовещались, прикидывая, как будем подбираться. Уж очень
не нравилось, что валяется он на виду, как на футбольном поле. Лучше бы
залетел в дебри - труднее искать, но не так опасно. Перспектива неважная:
подойти со стороны границы незамеченными нельзя. Пришлось бы идти либо по
лысому склону сопки, либо по распадку, оставляя за спиной границу и удобные
для противника высотки с флангов. Так что решили мы рискнуть и пройти с
тыла, по орешнику. Это, конечно, не защита от пуль, но хоть прятаться можно.
Добравшись до последних густых кустов, я оставил Лешку прикрывать меня,
отдал ему радиостанцию, а сам пошел к зонду.
Двигался я медленно и осторожно, часто останавливаясь у редких кустиков
и просматривая подходы. Когда до зонда оставалось меньше ста метров, я,
вздрогнув, остановился - из кустов напротив, со стороны границы, навстречу
выскочили два солдата китайской погранстражи. От страха и волнения громко
застучало сердце. Увидели мы друг друга почти одновременно и замерли - я у
самого подножья сопки, под редкими ветками орешника, а они на открытом
месте, в седловине, метрах в двухстах от меня. Сзади-сверху, с того места,
где лежал Леха, послышался слабый звук осторожно передвинутого автоматного
затвора, затем щелчок прицельной планки, означающий, что я нахожусь на линии
его огня. Долгую минуту мы стояли не двигаясь, я лихорадочно соображал что
делать, они, видимо, тоже. В конце концов я не придумал ничего умнее, как
сделать шагов тридцать вперед и в сторону, полностью выходя из тени кустов
на открытое место, освобождая тем самым Лехе сектор обстрела.
Китайцы чуть разошлись в стороны, один при этом слегка выдвинулся
вперед. Автоматы у обоих в руках, на уровне груди, стволы смотрят на меня. Я
же свой держал на ремне - стволом вверх, но это не важно. Если промахнутся -
я успею его перехватить, а если попадут с первого раза, то без разницы где
мое оружие: хоть в руках, хоть в зубах. С такого расстояния неприцельно
попасть трудно, хотя можно. Если их только двое, то Леха и один справится.
Плохо, если за ними в кустах тоже прикрытие, да и стрелять не хочется - пули
могут уйти на сопредельную сторону, а это - нарушение закона. Ладно, пора. Я
выпустил ремень автомата, стиснул его ребристую "пистолетную" рукоятку и,
подняв к лицу левую руку, заорал на всю падь, стараясь сдержать дрожь в