Форчун Дион. Жрица моря

   — Я ведь говорил Молли, — начал он, — чтобы она вернула камушки, ведь они-то не ее. Но она зря сказала, что я их прикарманил — их у меня нет. Она их забрала. Так что вы, мистер Максвелл, заставьте эту маленькую дрянную воровку вернуть вам то, что она у вас стянула.
   — Выходит, что она стащила эти камушки, правильно? — спросил я.
   — Ага, — с готовностью подтвердил он, — именно она их и стащила.
   — А синяк под глазом она тоже сама себе поставила?
   В ответ он лишь смерил меня угрюмым взглядом. Тогда я напустился на него, высказав ему все, что я о нем думаю. Он изумился, не ожидая ничего подобного от такого, как я — некоего Уилфрида Максвелла, единственного сына своей матери, которая ко всему была еще и вдовой. Кроткий, как Моисей, он ушел и вернулся с сапфирами. Тогда же я подумал, какой прием ожидает Молли Коук, если та возвратится домой, — ведь ее отчиму явно потребуется восстановить свое уязвленное самолюбие.
   Вернувшись в свой офис, я рассказал Молли о том, какую линию поведения Макли избрал со мной. Я так же пересказал ей собственную позицию по этому вопросу, тщательно выбирая выражения, и прибавил, что в случае каких-то проблем с отчимом ей стоит лишь обратиться ко мне, и я тут же нанесу следующий визит вежливости. Но она так и не пожаловалась, из чего я заключил, что сожалеть ей было не о чем — если не считать, естественно, тех сожалений, которые возникали у каждого, кто был вынужден общаться с Макли.
   Несколько следующих дней мы трудились как пчелы; прежде оставив все дела на Скотти, теперь я был вынужден с помощью Молли Коук как можно крепче взять в свои руки бразды правления. У нас работал добрый десяток клерков и помощников самого разного пошиба, но ни у одного из них голова не могла сравниться с Молли, которую Скотти взял на работу, исходя из собственного убеждения, что лучшим способом обеспечить честность и эффективность работы является сосредоточение всего в одних руках. Обычно этот принцип срабатывал, но любая случайная дезорганизация совершенно выбивала из колеи.
   Затем мне пришлось проводить недельные аукционы на рынке скота — это было наиболее нелюбимое мое занятие; по этому поводу у меня возникли стычки с Макли, ибо я предложил санитарному инспектору проверить представленную мясником на аукцион ораву свиней. Вместе со своими дружками-фермерами Макли попытался было надавить на меня своими превосходящими знаниями в области свиноводства; но я, воспользовавшись предоставленными мне правами лицензированного аукциониста, настоял на своем. Может быть, о свиньях я знаю недостаточно, зато я хорошо знаю Макли — что-то неладное должно твориться со свиньями, которых он не рискнул пустить на колбасу. И я оказался прав, ибо вся партия оказалась заражена туберкулезом.
   Наконец, мне удалось понемногу ввести работу в нормальное русло и ко мне даже начал возвращаться сон — как тут последовал новый удар. Спускаясь вниз однажды утром, я удивился тому, что не слышал привычной возни Салли. Зайдя к ней в комнату, я обнаружил ее лежащей в постели; она была мертва. Бедная, несчастная старуха. Надеюсь, что хоть конец ее был легок, ибо в последнее время она часто болела; она часто жаловалась на усталость, но ничто не могло заставить ее обратиться к врачу. Если бы у меня было право выбора, то в назначенный срок я избрал бы себе такую же кончину; хотя, думаю, этого мне не дождаться. Астма не сбивает человека с ног — она медленно точит его. Никогда не понимал: почему мы скорбим об умерших близких нам людях; мне всегда казалось более разумным скорбеть о тех, кто понес утрату.
   Салли сделала мне много добра, ведь она была женщиной с действительно доброй и светлой душой. Мою сестру огорчило то, как я воспринял смерть служанки. Она была уверена, что это оскорбляет наше достоинство. Когда она пообещала, что скоро найдет замену Салли, я спросил ее: может, она подыщет мне кого-нибудь из представительниц «Союза девушек»? — ведь они всегда мне нравились, а сестра, со своей стороны, всегда пыталась подыскать им хорошее тепленькое местечко. Это ее заставило угомониться. После моих слов сестра отказалась предпринимать что-либо — именно этого я и добивался. Я попросил Молли Коук помочь мне с этим. Однако это оказалось не так просто. Приближались муниципальные выборы, вследствие чего среди неимущих были распределены небольшие вспомоществования, так что найти домработницу было нелегко. Молли сказала, что мне придется договориться с уборщицей офиса, чтобы последняя иногда приходила ко мне выполнять работу по дому, — а она за это время подыщет мне что-нибудь подходящее. И Молли прислала мне жуткую смесь грязнули и мегеры. Я всегда находил большинство офисов неряшливо убранными — что ж, теперь я знал причину этого. Я спросил у Молли, отчего бы нам не рассчитать это кошмарное создание, но Молли ответила, что в уборщице заинтересована жена Скотти. На это я заметил, что было бы больше проку, если бы в этой страшиле был заинтересован отчим Скотти, — и впервые я услышал, как Молли смеется.
   Недостатки миссис Лик почти не волновали меня, пока я был на ногах, — ведь питался я со своею семьей; однако ситуация изменилась коренным образом, когда я свалился с очередным приступом астмы. Пища для больного, которую мне готовят в таких случаях, — это все же занятие не для дураков. К сожалению, миссис Лик была форменной дурой.
   — Я думала, что вы хотите похлебки, — смущенно отвечала она на мои жалобы.
   — Да, я хотел похлебки. Но не этих помоев! — резонно возразил я.
   Очевидно, она проговорилась о моем замечании (которое, признаюсь, не было шедевром литературного языка), ибо вскоре явилась Молли, чтобы узнать, в чем дело. Она поскорее вынесла миску тошнотворного варева и постаралась приготовить мне нечто вполне пристойное. Затем она отыскала свой блокнот и записала продиктованные мною письма. Так и продолжалось, пока я не почувствовал себя лучше: миссис Лик занималась уборкой, а Молли мне готовила. Я отдал Молли бывший у Салли ключ; миссис Лик я бы никогда ключа не доверил, ибо, какой бы честной она ни была, это вряд ли можно было сказать о ее муже, который выполнял у Макли подручную и всякую грязную работу, каковой, уж поверьте мне, на этой фирме было предостаточно.
   Моя астма начала видоизменяться. Вместо острых приступов, перемежавшихся периодами облегчения, меня теперь охватывало не сильное, но хроническое удушье. Теперь я хрипел буквально с утра до ночи, хотя приступы стали менее коварны. Не знаю, какая из форм болезни меня устраивала больше; думаю — та, которая у меня не наблюдалась в данный момент. Грипп у Скотти сменился воспалением легких, что заставляло изрядно волноваться его родных. Так что, несмотря на разницу в заболеваниях, мы стоили один другого. Говорят же: «Беда никогда не приходит одна» — и я готов был поклясться, что это правда.
   Ощущение острой боли, связанное с потерей Морган, начало притупляться во мне. Время — великий целитель, делающий свое дело независимо от того, хотим мы этого или нет; но не было ничего ни во времени, ни в пространстве, что могло бы заполнить образовавшуюся в моей жизни дыру, сделав мою жизнь в Дикфорде более приемлемой. По правде говоря, сейчас я напивался гораздо сильнее, чем это было мне позволительно, — но об этом знал лишь старый метрдотель «Георга»: он говорил со мной отеческим тоном, принося вместо заказанного мной виски легкое пиво, и считал при этом, что ему удавалось провести меня.
   Потеря Салли явилась для меня тяжелым ударом — и не только потому, что у нее было удивительно доброе сердце. Миссис Лик была воистину исчадием ада: любая заправленная ею постель немедленно превращалась в бесформенную кучу тряпья; дрова, сложенные в камине ее рукой, отказывались загораться. Кроме того, она вечно забывала наполнить ведерко с углем, при том, что таскать ведра с углем было единственным, что я не был в состоянии делать сам. Я не мог заставить Молли таскать для меня уголь, но точно так же я не мог сидеть весь вечер в нетопленной комнате — так что я отправлялся в коммерческий зал ресторана «Георга», что еще больше приучило меня к выпивке: ведь невозможно проводить вечера в таком месте, не заказывая ничего. Иными словами, я совсем пошел вразнос, как вдруг прозвенел звонок и занавес поднялся: давали великий финал.
   Как-то после ленча, когда я находился у себя, сестра прислала ко мне служанку с запиской, из которой явствовало, что в большом доме находился некто, желавший видеть меня. Ничего не подозревая, я отправился туда — и увидел сестру, в ожидании меня занимавшую разговорами Макли. Я весьма удивился, ибо, если он хотел меня видеть, ему более естественно было бы найти меня в офисе, не предпринимая вторжения в дом, — ведь он вряд ли мог надеяться на мое доброе отношение к нему. Моя сестра совершенно напоминала Волка из известной пантомимы, собиравшегося съесть Красную Шапочку. Я заметил, что сестру просто распирало от непонятного мне удовольствия, и задумался, что бы это значило — мне никак не удавалось представить, что
   должен был преподнести ей Макли, чтобы добиться такой реакции. Однако объяснение не заставило себя долго ждать. Мистер Макли пришел поговорить относительно его дочери.
   — Приемной дочери, — вежливо поправил я.
   — Он говорит, что ты соблазнил ее, Уилфрид.
   — Боже Святый! — воскликнул я. Именно этого мне сейчас и недоставало. Я почувствовал себя совершенно ошеломленным.
   — Как, ты отрицаешь это?
   — Конечно. Во всем этом нет ни грана правды.
   — В последнее время она часто и подолгу задерживается у тебя в комнате, — сказала сестра; я был готов ударить ее за это, ибо в этих обстоятельствах ее слова были последним, что следовало говорить. Но ведь у нее было слишком мало мозгов, опыта и знаний окружающего мира, так что она вполне могла не подозревать об этом.
   — Она всего лишь записывала те письма, которые я диктовал ей, когда лежал больным, — сказал я.
   — Что-то многовато писем ты диктуешь с некоторых пор, — съязвила сестра. — Особенно поздно вечером.
   Действительно, по вечерам Молли приходила готовить мне ужин и укладывала меня спать. Поскольку миссис Лик также присутствовала при этом, я думал, что нахожусь вне опасности, — но в сложившейся ситуации сестра, нисколько не отдавая себе отчета в сказанном, делала Макли просто королевский подарок; единственным способом остановить ее было ударить ее так, чтобы она лишилась чувств, в самом начале разговора.
   Я упомянул о присутствии миссис Лик.
   — А то как же, — сказал Макли. — Именно миссис Лик рассказала нам с женой все; поэтому я и пришел к вам.
   Я понял, что спасения мне нет. Сперва у меня мелькнула мысль о том, какую роль во всем этом играла сама Молли; но я тут же отмел это, ибо она явно была человеком другого сорта.
   Я сослался на Бирдмора, который мог засвидетельствовать, что во время приступа астмы я был физически не способен заигрывать с девушкой.
   — Не вижу повода тревожить его, поскольку он при этом всем не присутствовал, — возразила сестра. — И потом, все вы, мужчины, вечно киваете один на другого.
   Тут раздался стук в дверь. Вошла Молли, держа в руке свой блокнот.
   — Прошу извинить меня за то, что я задержалась, — начала она, обращаясь ко мне, — но по телефону только что спрашивали мистера Скотта.
   Я подумал, что это сестра от моего имени послала за ней. Она посмотрела на Макли, и по этому взгляду я понял, что хотя она была удивлена, увидев своего отчима в нашей гостиной, но тем не менее была в курсе всех событий. Я уже видел, как он обнимает свою падчерицу, и та принимает поздравления. Смелости ей было не занимать.
   — Мисс Коук, — заговорил я, — ваш отчим только что обвинил меня в неподобающем поведении в отношении вас. Есть ли у вас жалобы подобного рода, которые вы могли бы добавить к этому?
   — Нет, — ответила она.
   — Как же, дождешься от нее жалоб, — вмешался Макли. — Так или иначе, свою репутацию она уже потеряла, даже если не будет других неприятных последствий. Нам с матерью придется это как-то пережить. А что думаете по этому поводу вы, мистер Максвелл?
   — Да, — затараторила сестра. — Что думаешь об этом ты, Уилфрид?
   Даже если сестра не понимала происходившего, то я это понимал хорошо; все что мне оставалось — так это заставить Макли повторить свои требования в присутствии свидетелей — если мне, конечно, удастся заманить его в эту ловушку.
   — И что я, по-вашему, должен делать? — спросил я у Макли.
   — Намерены ли вы жениться на ней? — в свою очередь спросил он.
   — Да, — бросил я.
   Этого они ожидали меньше всего. По комнате пронесся вздох; ему вторил эхом такой же звук в большом зале, где к происходящему прислушивались слуги.
   Не ожидал этого и сам Макли. Он даже не предполагал, что я мог допустить какие-то шашни с Молли, — в этом я был абсолютно уверен, хотя мне было наплевать на его предположения; но он старательно наточил мечи войны, так что такая сатисфакция его совсем не устраивала.
   Реакция моей сестры была слишком смешной, чтобы ее описать. В вопросах борьбы с аморальностью она всегда принимала сторону ангелов, но сама мысль об оправдании неправых заставляла ее тут же взвиваться на дыбы. Думаю, что она даже не предполагала такого моего ответа — иногда она бывает на удивление туповатой.
   — Полагаю, что тебе не стоит делать этого, Уилфрид, — как-то сдавленно проговорила она.
   — Почему бы и нет? — заинтересовался я.
   — Ты просто не можешь себе позволить этого, — настаивала сестра.
   — Разве мы не сможем экономить? — спросил я специально, чтобы подразнить ее.
   — Разумеется, нет, — сказала сестра.
   — А придется, ибо я собираюсь уменьшить тебе содержание, — сказал я.
   Она посмотрела на меня убийственным взглядом; думаю, она когда-нибудь действительно убьет меня.
   — Ты что, надеешься, что я стану делить свой дом с этой? — произнесла она, театральным жестом указав на Молли, которая каменным изваянием стояла у двери.
   — Естественно, нет, — успокоил ее я. — Неужели ты думаешь, что я позволю своей жене делить ее дом еще с кем-нибудь.
   — Но, Уилфрид, ведь ты совершенно определенно не сможешь содержать два дома.
   — Мне придется это делать, пока жива мать, — сказал я.
   — Но ведь ты же залезешь в долги.
   — Что ж, значит вам придется потуже затянуть пояса.
   — Я и дальше собираюсь делать то, что делала всегда.
   — Ты будешь получать один фунт в неделю, а еще хороший пинок, если будешь причинять мне неудобства, — сказал я. — Я намерен и дальше присматривать за матерью; но я ни в коей мере не обязан делать это в отношении тебя.
   Никогда еще я не видел такого безумного взгляда, каким наградила меня сестра из своего угла. Меня всегда изумляло: как это мне удавалось бесконечно долго мириться с ней, никогда не используя при этом силу кошелька.
   Судя по всему, происходившее доставляло Макли немало удовольствия; не скажу, что думала бедная Молли по поводу развернувшегося перед ней скандала, ибо лицо ее было подобно маске. Вышвырнуть Макли вон представлялось мне невозможным, ибо размерами он вдвое превосходил самого большого негодяя, которого можно было себе представить, так что я подумал, что моя сестра сможет избавиться от него точно так же успешно, как она приглашала его в дом. В отношении ее я не испытывал никаких угрызений совести по поводу собственного нерыцарского поведения — ведь, когда ей случалось одерживать верх, она никогда не смущалась возможностью побольней и подольше прищемить мне хвост.
   Я пересек комнату и положил руку на плечо Молли.
   — Пойдем, — произнес я, открывая дверь и выталкивая ее из гостиной впереди себя; вследствие моих действий девушка попала прямо в объятия поварихи, которая вместе с горничной и еще кем-то из челяди устроилась на половике — меньше всего эта троица ожидала столь скорого прекращения разговора.
   — Через месяц вы уволены, все трое, — сказал я и, подталкивая Молли впереди себя, пошел по переходу, соединявшему дом с офисом.
   Она села за свой стол, а я — за свой, и мы обменялись взглядами.
   — Это было грубо, — сказал я.
   — Да, — согласилась она, — хотя он ничего не мог поделать перед лицом молвы. Если вы не возражаете, мистер Максвелл, то я хотела бы уволиться так скоро, насколько это возможно.
   — Вы действительно собираетесь сделать это? — удивился я.
   — Да, — сказала она, — боюсь, что ничего другого мне не остается. Горничные слышали все, и скоро об этом узнает весь город.
   Я обхватил голову руками; неожиданно сильно закололо в сердце. Я почувствовал, что не только испортил жизнь девушке, но и ужасно подвел Скотти. Нужно было лучше думать, прежде чем позволять ей приходить ко мне домой. Ведь тогда, когда она или миссис Лик поправляли мне подушки, с которых я едва мог приподняться, я даже не подозревал, что могу навредить кому-либо — ведь это было очевидно. Я думал о том, что я скажу Скотти, когда после болезни он вернется в этот бедлам. Судя по обязанностям, возложенным на Молли, я понимал, что Скотти сильно рассчитывал на нее; да и сам я, думаю, не знал бы, за что хвататься без этой девушки.
   Кроме того, оставалось сугубо внутренняя проблема моего холостяцкого положения. Какой бы плохой ни была миссис Лик, все же она была лучше, чем ничего; однако за сегодняшние заслуги ее следовало уволить, а с ее уходом я оказывался вообще в пустоте. Если Молли не удалось найти мне служанку, которая заменила бы совершенно негодную миссис Лик, то я и подавно не смогу это сделать сам. Мне казалось, что жизнь превращается во всеобщую схватку борцов, на которой отсутствует рефери. Я чувствовал себя побежденным. Кроме того, я просто плохо чувствовал себя, ибо только что пережитый скандал не прошел даром для моего сердца.
   Тут я услышал какие-то сдавленные звуки; подняв голову, я увидел всхлипывающую Молли.
   Поднявшись, я подошел и сел рядом с ней, обняв ее за плечи. Что еще я мог бы сделать? Ведь я был так же подавлен и разбит, как и она.
   Часы на городской ратуше пробили три, и я поспешно вскочил: на это время у меня был назначен аукцион в помещении местного Собрания.
   Говорят: «торопись медленно»; поднявшись слишком быстро, я почувствовал, что задыхаюсь, и мне пришлось опереться о стол Молли, борясь за каждый глоток воздуха. Взглянув на меня, Молли подошла к телефону и, связавшись с другими аукционистами города, попросила их провести эти торги без меня. Сил возражать у меня не было.
   — Иногда Господь бывает несправедлив к нам, — сказала Молли, когда худшее было уже позади; взяв меня под руку, она медленно довела меня до моей комнаты и уложила в кровать, позвав Бирдмора. Бирдмор меня усыпил.

Глава 28

   Проснувшись на следующее утро, я все еще чувствовал себя совсем разбитым. Было около одиннадцати: я проспал слишком долго, так как Салли уже не будила меня, а миссис Лик благоразумно не показывалась. Я позвонил в офис справиться, как там идет работа. Один из клерков за стойкой ответил мне, что все в порядке. Когда я спросил, может ли подойти к телефону мисс Коук, он ответил, что она сейчас разговаривает с клиентом.
   Кое-как одевшись, я поплелся в «Георг», чтобы перекусить. Я надеялся застать Молли в офисе, ибо она всегда уходила позже других; однако, добравшись туда, я обнаружил, что она ушла со всеми. Я собирался перекинуться с ней парой слов, чтобы узнать, в порядке ли она. Я понимал, что дома ей сейчас трудновато, и подумал, что если кто-нибудь согласился бы порешить ее семейку за пять фунтов стерлингов, то это было бы хорошее вложение денег. Была суббота, так что после ленча Молли не должно было быть в офисе; но я знал также, что Макли должен был уйти на местные собачьи бега, которые начинались ровно в три — он считался там признанным авторитетом. Поэтому я вернулся к себе в ожидании того, когда Макли точно уйдет из дому. Я пообещал себе зайти к ним, поговорить с Молли и ее матерью, объяснить, как я сожалею о случившемся и посмотреть: возможно ли мне будет сделать что-нибудь, дабы исправить создавшееся положение.
   Вернувшись домой, я обнаружил, что положение вещей нисколько не изменилось с момента, как я выбрался из кровати сегодня утром; тогда я вернулся в офис, но нашел его пустым; огней внутри не было. Мне пришлось вновь идти в «Георг», где я пропустил рюмочку-другую, убивая время в баре в ожидании того, когда Макли уйдет смотреть своих собак. В таких городах, как наш, начало подобных мероприятий представляет определенные трудности — ведь Макли был не единственным, кто желал смотреть на собачьи бега.
   Когда я понял, что настроение у меня поднялось, а теперешняя полоса жизни — не такая уж серая, я покинул бар; но тут обнаружилось, что принял я гораздо больше, чем предполагал. Не сказал бы, что мне не удавалось идти ровно, но, в любом случае, я бы не рискнул сесть за руль своего автомобиля. Поэтому я решился немного прогуляться — пока не разойдется по домам толпа с вечернего богослужения, — перед тем, как идти говорить с Молли и ее матерью. Не побрезговал я и старым средством, с успехом использовавшимся церковниками, — и купил пучок мяты. После этого меня занесло к искусственной блондинке в кондитерскую лавку — туда, где мой старый учитель столкнулся с перстом судьбы. Пробыв там некоторое время, я ушел, подергав напоследок обесцвеченные перекисью водорода кудри продавщицы и пообещав покатать ее на машине. Едва я вышел на свежий воздух, как меня тут же стошнило в ближайшую канаву. Проделав требовавшееся от меня со всей должной церемонностью, я решил, что во избежание худших неприятностей мне не стоит более бродить по городу. Я нашел в офисе ключ от дома, во дворе которого рос тот самый кедр, и решил, что вместо праздного шатания займусь инспекцией принадлежавшей мне собственности.
   Вся мебель была вывезена, если не считать кое-какой мелочи, приобретенной мною во время распродажи, которая чувствовала себя весьма неуютно, стоя по углам комнаты рядом с местами, где ранее стояли ее собратья. В центральных комнатах первого этажа было еще немного утвари, которую я купил на различных аукционах; я свалил ее сюда на хранение, лелея смутную фантазию о превращении этого дома в подобие антикварного магазина в модном сейчас стиле жилого дома. Возможно, конечно, что на самом деле это объяснялось моей склонностью покупать все подряд, подобно сороке, падкой на блестящие предметы; хотя среди прочего было несколько весьма изящных вещиц, с которыми я ни за что не согласился бы расстаться. Окна изнутри были заклеены газетами, чтобы уберечь обои от солнца, и комнаты в полумраке казались сценой для традиционных карточных вечеров, обычно заканчивавшихся убийством, после чего комнаты закрывались на века из боязни встретить привидение.
   Вдоволь насытившись созерцанием дома, я вышел в сад.
   Ранний зимний закат окрашивал небо на западе в багровые цвета, а последние лучи солнца, низко стелясь над землей, сквозь полысевшие кроны деревьев освещали прямоугольный, закрытый стенами дворик, который во времена королевы Анны считался изящным и правильным. Тогда, в середине лета, я не сказал бы, что этот заросший сорной травой и прочей зеленью двор вдохновил меня; но теперь, стоя во всей своей зимней наготе, он являл мне свои жемчужины, скрытые тогда летней зеленью. У потрескавшейся кирпичной стены рос желтый жасмин, а разросшиеся кусты багульника наполняли своим ароматом весь сад; к моему изумлению, в саду цвели крошечные ирисы — розовато-лиловые, темно-синие, бархатно-черные цветы обворожительно смотрелись среди узких травянистых листьев изумрудного цвета. Насколько я знал, это были ближайшие родственники орхидей, родным домом которых, судя по их виду, должна была быть оранжерея; но, как видно, они не только успешно противостояли холоду январского дня, но даже умудрялись с пользой для себя ловить зимнее солнце. Я нарвал ирисов для Молли и ее матери, добавив к букетам по несколько веток багульника — полезное сочетание для дома Макли.
   Затем я отправился к Молли. Открыв мне дверь, миссис Макли, как мне показалось, была весьма удивлена, и я подумал тогда, в какой интерпретации дошло до нее известие о случившемся. Я вручил ей букет, и она провела меня в находившуюся за лавкой кухню-столовую, прося прощения за то, что не может принять меня в гостиной, поскольку у нее не хватит сил подняться по лестнице. Я со своей стороны уверил ее, что тоже не силен в этом; пару минут мы обменивались симптомами своих болезней и наконец все уладили.
   Я буквально взломал лед отношений, решительно перейдя в наступление в характерной для меня хитрой манере; заявив, что рад представившейся возможности поговорить с глазу на глаз, я сообщил ей, что хочу беседовать о Молли. Затем я спросил ее, знала ли она о том, что происходит? Она ответила, что да. Тогда я спросил ее, принимает ли она мои уверения в том, что Молли и я вели себя пристойно. Она сказала, что с этой точки зрения вполне удовлетворена, добавив, что оба мы поступили совершенно глупо и можем лишь благодарить самих себя за результаты этого.
   — Молли я виню больше, чем вас, — сказала она, — так как вы были больны и, возможно, не ведали, что творите. Вместе с тем я предупреждала Молли, что с каждым разом она подвергается все большему риску, — но она меня не слушалась.
   И тут я наконец уразумел, что Молли не попала в эту историю случайно, необдуманно, как это было со мной, — она сознательно взяла на себя весь риск, вместо того чтобы оставлять меня задыхаться; в противном случае я бы точно задохнулся, так как вследствие продолжавшейся эпидемии гриппа найти сиделку было практически невозможно. Я поведал миссис Макли об этом, но она никак не отреагировала на мои слова. В наступившей тишине я быстро принял решение.