Страница:
Мисс Морган хватило одного взгляда вокруг, чтобы объявить это место своим идеалом. Я подумал о той жизни, которую должны были влачить здесь несчастные, Богом забытые новобранцы, и понес корзинку с завтраком к окопному блиндажу.
Однако, как оказалось, мисс Морган пока еще не собиралась завтракать. Взобравшись на амбразуру, она прошла до конца острого, как бритва, утеса, вдававшегося в море на добрых пятьдесят-шестьдесят футов, и стала у самой кромки набегавших волн, неподвижно глядя в морскую даль. Я беспокоился за нее, ибо стоило ей оступиться на этих покрытых ракушками валунах — и ничто не спасло бы ее от волны, мчащейся со скоростью локомотива, — так что я крикнул ей, чтобы она возвращалась, предложив осмотреть пляж для купания. Она не ответила, продолжая оставаться на месте; я выкурил целых три сигареты, наблюдая, как она каждый раз отступала перед приближающейся волной набиравшего силу прилива.
Ее фигура в серо-зеленом пальто почти сливалась с цветом моря, едва различимая на его фоне в тусклом свете пасмурного дня. Свободно развевавшиеся полы пальто трепетали и хлопали на ветру, подобно знаменам. Затем она сняла шляпу, вынула из волос резной черепаховый гребень и распустила по ветру свою роскошную черную гриву. Я смотрел на нее с гораздо большим восхищением, чем мог бы ожидать от себя, ибо ранее мне никогда не встречалась женщина, которая так бы себя вела. Вторую сигарету я выкурил практически мгновенно; выкурив третью, я почти перестал волноваться и, подумав, что она стоит там с распущенными волосами и развевающимися одеждами, грудью встречая ветер, уже достаточно долго, сошел вниз, намереваясь помочь ей спуститься с утеса.
Обернувшись, она протянула руку. Я подумал, что она балансировала, чтобы не упасть назад; однако, она позвала меня к себе на узкий пятачок мыса и взяла под руку.
— Станьте ближе и почувствуйте море, — произнесла она.
Я молча стоял рядом, так же, как и она наклоняясь вперед, чтобы противостоять напору ветра. Это был не пронизывающий холодом, а теплый, мощный воздушный поток, крепко охватывавший нас своими невидимыми руками. Под нашими ногами слышались негромкие вздохи и шипение, а чуть далее тяжелый прибой с гулом и грохотом разбивался о скалы. Это было замечательно. Бездонное могучее море окружало нас со всех сторон, если не считать узкого, подобного острию ножа, обкатанного волнами скального гребня, связывавшего нас с фортом. Стоя позади нее, я полностью отдался восторженному созерцанию.
Затем я услышал звук, замеченный мною ранее, еще когда я прислушивался к шуму разбивавшихся о скалы волн, — это был звон колоколов, доносившийся из толщи воды. Безусловно, это была лишь иллюзия, навеянная шумом прибоя, — некая реверберация внутри самого уха, уставшего от ритмичного грохота. Я мог сравнить этот звук разве что с биением волн, которое можно было услышать, приложив к уху морскую раковину. Я продолжал зачарованно слушать, и с каждым мгновением звук из неясного шума морской раковины все более превращался в отчетливые удары; то был перезвон бронзы, как будто возвещавший, что пучина вот-вот расступится, открыв взору подводные дворцы.
Неожиданно меня пробудил громкий окрик прямо над ухом:
— Мой дорогой мальчик, немедленно очнитесь, не то вы свалитесь вниз!
Я испуганно обернулся и увидел мисс Ле Фэй Морган, которая стояла подле меня, все еще держа меня за руку.
Нам удалось пробраться обратно, осторожно ступая по узкому и скользкому скальному гребню. Признаюсь, я оглянулся, чтобы убедиться — не следуют ли за нами морские боги. Мне казалось, что в тот самый миг, когда ее голос заставил меня очнуться, я стоял на границе двух царств, и ворота царства морского уже собирались распахнуться предо мною. Другими словами это значило «утонуть» и я, наверное, пройдя по этой холодной тропе, присоединился бы к морскому народу, если бы мисс Ле Фэй Морган не прервала мое наваждение.
Затем мы позавтракали, и я отвез ее домой. Я был рад, что ей понравилось это место, хотя чувствовал, что товарищ по экспедиции из меня вышел никудышный.
Когда мы прощались у входа в ее гостиницу — я не собирался оставаться с ней пить чай, — она неожиданно взяла меня под локоть и сказала:
— Когда же вы наконец поймете, что я не имею никаких далеко идущих планов, пытаясь подружиться с вами?
Я был настолько обескуражен, что не мог произнести ни слова, а если бы и произнес, то сам бы не поверил этому. Что-то невежливо пробормотав, я поспешно распрощался. Попытайся она удержать меня — и я оставил бы в ее руке клок своей одежды, подобно одному библейскому герою.
По дороге домой меня остановил наш местный полицейский-регулировщик, который заявил, что если бы не знал меня лично, то непременно попросил бы проехать с ним в участок. Он поинтересовался, что побудило меня мчаться так быстро: может, это как раз было то средство, которое доктор прописал мне от астмы? Я ответил, что, наверное, да; тогда он посоветовал мне как мужчина мужчине: завязывать поскорее с астмой.
Глава 10
Однако, как оказалось, мисс Морган пока еще не собиралась завтракать. Взобравшись на амбразуру, она прошла до конца острого, как бритва, утеса, вдававшегося в море на добрых пятьдесят-шестьдесят футов, и стала у самой кромки набегавших волн, неподвижно глядя в морскую даль. Я беспокоился за нее, ибо стоило ей оступиться на этих покрытых ракушками валунах — и ничто не спасло бы ее от волны, мчащейся со скоростью локомотива, — так что я крикнул ей, чтобы она возвращалась, предложив осмотреть пляж для купания. Она не ответила, продолжая оставаться на месте; я выкурил целых три сигареты, наблюдая, как она каждый раз отступала перед приближающейся волной набиравшего силу прилива.
Ее фигура в серо-зеленом пальто почти сливалась с цветом моря, едва различимая на его фоне в тусклом свете пасмурного дня. Свободно развевавшиеся полы пальто трепетали и хлопали на ветру, подобно знаменам. Затем она сняла шляпу, вынула из волос резной черепаховый гребень и распустила по ветру свою роскошную черную гриву. Я смотрел на нее с гораздо большим восхищением, чем мог бы ожидать от себя, ибо ранее мне никогда не встречалась женщина, которая так бы себя вела. Вторую сигарету я выкурил практически мгновенно; выкурив третью, я почти перестал волноваться и, подумав, что она стоит там с распущенными волосами и развевающимися одеждами, грудью встречая ветер, уже достаточно долго, сошел вниз, намереваясь помочь ей спуститься с утеса.
Обернувшись, она протянула руку. Я подумал, что она балансировала, чтобы не упасть назад; однако, она позвала меня к себе на узкий пятачок мыса и взяла под руку.
— Станьте ближе и почувствуйте море, — произнесла она.
Я молча стоял рядом, так же, как и она наклоняясь вперед, чтобы противостоять напору ветра. Это был не пронизывающий холодом, а теплый, мощный воздушный поток, крепко охватывавший нас своими невидимыми руками. Под нашими ногами слышались негромкие вздохи и шипение, а чуть далее тяжелый прибой с гулом и грохотом разбивался о скалы. Это было замечательно. Бездонное могучее море окружало нас со всех сторон, если не считать узкого, подобного острию ножа, обкатанного волнами скального гребня, связывавшего нас с фортом. Стоя позади нее, я полностью отдался восторженному созерцанию.
Затем я услышал звук, замеченный мною ранее, еще когда я прислушивался к шуму разбивавшихся о скалы волн, — это был звон колоколов, доносившийся из толщи воды. Безусловно, это была лишь иллюзия, навеянная шумом прибоя, — некая реверберация внутри самого уха, уставшего от ритмичного грохота. Я мог сравнить этот звук разве что с биением волн, которое можно было услышать, приложив к уху морскую раковину. Я продолжал зачарованно слушать, и с каждым мгновением звук из неясного шума морской раковины все более превращался в отчетливые удары; то был перезвон бронзы, как будто возвещавший, что пучина вот-вот расступится, открыв взору подводные дворцы.
Неожиданно меня пробудил громкий окрик прямо над ухом:
— Мой дорогой мальчик, немедленно очнитесь, не то вы свалитесь вниз!
Я испуганно обернулся и увидел мисс Ле Фэй Морган, которая стояла подле меня, все еще держа меня за руку.
Нам удалось пробраться обратно, осторожно ступая по узкому и скользкому скальному гребню. Признаюсь, я оглянулся, чтобы убедиться — не следуют ли за нами морские боги. Мне казалось, что в тот самый миг, когда ее голос заставил меня очнуться, я стоял на границе двух царств, и ворота царства морского уже собирались распахнуться предо мною. Другими словами это значило «утонуть» и я, наверное, пройдя по этой холодной тропе, присоединился бы к морскому народу, если бы мисс Ле Фэй Морган не прервала мое наваждение.
Затем мы позавтракали, и я отвез ее домой. Я был рад, что ей понравилось это место, хотя чувствовал, что товарищ по экспедиции из меня вышел никудышный.
Когда мы прощались у входа в ее гостиницу — я не собирался оставаться с ней пить чай, — она неожиданно взяла меня под локоть и сказала:
— Когда же вы наконец поймете, что я не имею никаких далеко идущих планов, пытаясь подружиться с вами?
Я был настолько обескуражен, что не мог произнести ни слова, а если бы и произнес, то сам бы не поверил этому. Что-то невежливо пробормотав, я поспешно распрощался. Попытайся она удержать меня — и я оставил бы в ее руке клок своей одежды, подобно одному библейскому герою.
По дороге домой меня остановил наш местный полицейский-регулировщик, который заявил, что если бы не знал меня лично, то непременно попросил бы проехать с ним в участок. Он поинтересовался, что побудило меня мчаться так быстро: может, это как раз было то средство, которое доктор прописал мне от астмы? Я ответил, что, наверное, да; тогда он посоветовал мне как мужчина мужчине: завязывать поскорее с астмой.
Глава 10
Я всегда относился к тем, кто мог, очутившись за дверью собственного дома, остроумно мыслить и артистически говорить лишь тогда, когда это было тысячекратно обдумано заранее. Это усугублялось еще одним моим недостатком: нельзя было сказать, что сей механизм работал совсем независимо от меня, так как иногда, к моему величайшему огорчению, под настроение во мне пробуждались способности желчного острослова. И наоборот, во время сильного эмоционального всплеска, в момент, когда больше всего хотелось ответить, я становился нем, как рыба. Я не ожидал, что мисс Морган будет настаивать, видя мою грубость. Это было невыносимо: само партнерство, в поисках которого я намеревался поехать в Лондон и которое я обрел здесь, уже потеряв на это всякую надежду; и то, что я всеми силами настойчиво пытался его разрушить, так что ни у кого не оставалось ни малейшего сомнения в моих чувствах, каковыми бы они ни были на самом деле. Я подумал, что перед следующей встречей с мисс Морган мне следовало бы немного выпить — может быть, это несколько ослабит мои дурные наклонности.
Тем не менее, мне оставалось одно утешение — мисс Морган поставила передо мной задачу переоборудовать форт в жилье, достойное называться таковым, потому что место, где предвоенное правительство держало солдат, вряд ли можно было назвать жильем. По этому поводу мне предстояло увидеть мисс Морган, и не раз. Свою надежду я подкрепил тем, что надеялся стать более смелым, лишь только исчезнет чувство новизны.
Я твердо решил заняться работой. Я не хотел использовать наших подрядчиков, так как не хотел сплетен; в конце концов я наткнулся на одного пожилого чудака, известного в округе тем, что он ремонтировал церкви (кстати, весьма специфический вид строительных работ), работу которого мы могли по достоинству оценить во время нашего путешествия, поскольку в местных селениях встречаются весьма приятные глазу церквушки.
Этот чудак, по фамилии Биндлинг, имел привычку сажать в свою внушительных размеров телегу все свои орудия труда — придурковатого сына и троих рабочих, таких же старых, как и он сам, — затем он запрягал пару столь же древних лошадей и отправлялся на работу, куда бы его ни пригласили. Повозка медленно ползла по бескрайним холмам — вверх-вниз, вверх-вниз — так что им всегда требовалось некоторое время, чтобы после подписания контракта на работу добраться до места; приехав в пункт назначения, они никогда не торопились, но, с другой стороны, никогда и не останавливались; так что в конце концов они заканчивали начатое, и иногда даже раньше, чем большинство их коллег, имевших ортодоксальные либо слишком современные взгляды. Придурковатый сын имел прирожденный талант к резьбе по дереву и был действительно основой всего их бизнеса, хотя остальным приходилось привязывать его к строительным лесам, дабы, заслышав сигнал окончания работы, он не избрал наикратчайший путь спуститься наземь, заключавшийся в том, чтобы сделать шаг в пустоту.
Старый Биндлинг вкатился на своей повозке во двор форта, покрыв расстояние до него дней за семь-десять. Как ему удалось проехать по этой армейской дороге и преодолеть тот опасный поворот, — одному Богу известно, — но он это сделал. Поскольку форт был рассчитан на то, чтобы противостоять ружейному огню, серьезных переделок, не предвиделось, но, естественно, благодаря туристам в окнах не осталось ни кусочка стекла, в дверных проемах — ни одной двери, а в системе водоснабжения явно почила в бозе некая тварь (на самом деле это оказалась всего лишь галка, — невозможно представить, что какая-то ничтожная пичужка могла дойти (или долететь) до такого!
Я способен выполнить работу архитектора, хотя никогда не получал научных званий по архитектуре; так что я произвел все обмеры строения, пока господин Биндлинг и его компания пытались выловить галку — судя по запаху, казалось, что это должна быть как минимум овца, — производя эту работу посменно: пока один спускался, другой подымался, причем придурковатый сын переносил эти ароматы лучше всех. Будучи лишенным многого, этот малый все же имел несколько воистину замечательных качеств!
Я хотел превратить это напоминавшее тюрьму место в храм для моей Жрицы Моря — так я прозвал мисс Морган за глаза, не имея силы духа сказать ей это в лицо, хотя, уверен, ей бы это понравилось. Не могу сказать, что мне досталась легкая работенка, ибо покрывать орнаментом этот угрюмый камень было бесполезно — он смотрелся бы, как подвыпивший священник, напяливший на себя бумажную панаму. Я перевернул горы литературы по архитектуре всех стран мира (мисс Морган так никогда и не узнала, что была буквально на волосок от вселения в ацтекский храм) и в конце концов наткнулся на один подходящий вариант, пробудивший мое воображение. Это был старый монастырь на Апеннинском полуострове, переделанный под виллу одного богатого американца; архитектор замечательно справился со своим заданием, сохранив нетронутой мощную и строгую красоту сооружения, но изменив ее в то же время новой линией окон и смягчив за счет использования крытой аллеи. Представив себе идею в общих чертах, я понял, что для форта это подойдет; затем я изготовил чертежи, которые выслал мисс Морган, к тому времени давно вернувшейся в Лондон. Полученное от нее письмо с ответом добрую неделю согревало мою душу:
«Увидев Вашу комнату, я знала, что Вы художник, но я даже не представляла себе, насколько».
Нечего и говорить, я вернул благодарность, написав ей официальный ответ на бумаге с печатью нашего офиса, Я и тут не изменил своим привычкам!
Было, очевидно, невозможным буквально следовать моему проекту, устроив аллею, покрытую вьющимися растениями. Любое ползучее растение, разве что исключая плющ, первой же штормовой ночью будет унесено в море; плющу же понадобится одно-два поколения, чтобы даже в таких условиях полностью закрыть аллею. Так что я изменил свои планы и решил выстроить галерею из камня, покрыв ее резными изображениями морских растений и чудовищ. Я чуть было не лишился жизни, стоя на самом краю утеса и пытаясь выловить гигантскую водоросль, которая должна была служить мне моделью. Старый Биндлинг, поймавший меня за воротник в тот самый момент, когда я уже соскальзывал в пучину, поведал мне, что любое место, предназначенное для постройки священного здания — даже самый ничтожный молельный дом для сектантов — всегда требует человеческой жертвы перед закладкой. Именно поэтому он ремонтирует здания церквей, но никогда не согласится строить их. Если бы он знал, что его руками создавался храм морских богов, которые уже второй раз пытались завладеть мной, чтобы принести меня в жертву!
Ободренный похвалой, я с головой ушел в работу, разрабатывая эскизы резных изображений для аллеи, и остался весьма доволен собой, отправляя их в конце концов в толстом пакете с уведомлением о вручении по адресу мисс Морган, которая к тому времени отдыхала в Европе. И она не только ответила мне даже более тепло, чем в первый раз, — она показала их кому-то из своих знакомых, так что мои эскизы даже попали в журнал по искусству. Затем она поместила мои эскизы в рамки для картин, оставив их у себя. Конечно, она не узнала об этом, но мне пришлось заново проделать эту чертову пропасть работы просто по памяти, чтобы этот болван Биндлинг мог работать. Конечно, во второй раз я делал это не так детально, как в первый; в любом случае, это был труд любви, который помог мне сублимировать часть моего влечения к мисс Морган, и без того разрушенного несколькими ударами, нанесенными мне в процессе нашего с ней общения.
Я нарушил угрюмый ряд строений, украсив все окна готическими арками. Вход в форт представлял собой вызывавший головокружение подвесной мост над заполненным водой бескрайним рвом — штука, безусловно, эффективная при обороне. Я заменил подгнивший настил маленьким очаровательным сводчатым мостом из камня, скопированным с одного из тех мостов в Камберленде, которые я видел там во время воскресной прогулки еще до начала моего заболевания астмой. Тоннель, проходивший под офицерскими казармами ко внутреннему дворику, я оформил изнутри в готическом стиле (сделать это снаружи мне бы не удалось, поскольку каменные своды обрушились бы нам на голову), а сам вход в тоннель я украсил громадными двойными дверями из покрытого олифой дуба — такие же двери я видел в одном соборе. На дверях были изящные петли кованого железа, сделанные по моим чертежам с помощью местного кузнеца и представлявшие собой, если можно так сказать, вершину ручного труда, какую только можно было пожелать. Выполнение этой работы несколько нарушило мою конфиденциальность, и моя сестра коршуном напустилась на меня за это; но особый промысел Провидения, о котором я тогда наплел мисс Морган, все еще хранил нас, и дверные петли сначала попали на местную выставку народных промыслов, а затем — на выставку побольше в Лондоне, так что сень славы коснулась и моей семьи. Моя сестра, никогда не отказываясь поинтересоваться моими делами и уверовав в то, что мисс Морган скоро стукнет девяносто, простила меня за мое молчание.
— А что, мисс Морган все еще сохранила свои прелести? — спросила меня однажды сестра.
— Мне она представляется совершенно нормальной женщиной, — ответил я, — но Скотти считает, что она нравственно неустойчива.
Он в действительности так считал, хотя его подход отличался от подхода моей семьи.
После этого разговора они успокоились относительно моего отсутствия дома; фактически, я пропадал в форте ежедневно. Я заметил, что морской воздух самым чудесным образом влиял на мою астму, заметили это и они — так что сама Судьба играла мне на руку. Не то чтобы я слишком надеялся на эту темпераментную богиню — она всегда имела привычку сперва покровительствовать мне, а затем оставлять меня на произвол. Думаю, что это неизбежно там, где все знают друг друга; всегда найдутся браконьеры, которые неизбежно разгадают вашу загадку, даже если ваш двор будет укрыт от глаз самой лучшей изгородью. То, что ускользнет от глаза браконьеров — увидят влюбленные парочки, так что немногое пройдет мимо внимания этих двух типов людей, которые по самой природе своей обязаны зорко стоять начеку.
В конце концов, я пришел к выводу, что искренность является наилучшим проявлением осторожности в нашей округе, хотя у меня не было осознанного намерения лгать тем, кто интересуется чужими делами. Думаю, что это зародилось еще во время обучения в нашей местной академии для детей благородных джентльменов, где первое, чему учишься, и единственное, что вызубриваешь назубок, — это то, каким образом можно уйти от неприятностей, спрятавшись за собственное воображение. Будучи художником (как заметила мисс Морган), притом художником в гораздо большем количестве областей, чем ей казалось, я весьма преуспел и в этом. Будь я высокопоставленным господином — и все сложилось бы по-другому; но достичь благородства и власти без жертвенности возможно только с помощью значительных капиталов, а все наши средства были неразрывно связаны с семейным бизнесом. Удивительным было то, что сестре, бесчисленное количество раз называвшей меня лжецом, никогда не удавалось поймать меня на лжи, поскольку она, имея крайне ограниченное представление о человеческой натуре, всегда хваталась не за то.
До недавнего времени меня не слишком беспокоило, знают ли они что-нибудь о моих делах или нет, так как вновь обретенное покровительство защищало меня. Всю свою жизнь, пока Я не заболел астмой, я оставался маменькиным сынком. И лишь с приходом болезни я вырвался из оков. Говорят, что Божеское благословение стоит человеку весьма дорого, но в любом случае, наслав на меня трудноодолимое наказание, боги щедро наградили меня в другом. Могу сказать совершенна откровенно и положа руку на сердце — если бы мне пришлось выбирать между перспективами остаться астматиком либо маменькиным сынком, то испробовав обе доли, я предпочел бы первое. Моя семья тяжело восприняла то, что я начал посылать их к черту, — для них это было совершенно неожиданным поражением.
Все лето мы проработали в форте и, должен заметить, весьма успешно. Со стороны континента форт напоминал развалины аббатства, так как обновленные окна контрастировали с полуразрушенной кровлей. Крыша была почти плоской, чтобы уменьшить сопротивление ветру и одновременно обеспечить сток дождевой воды; почти вся покрывавшая ее некогда черепица давно ушла в область преданий. Но когда я покрыл ее тонкими каменными пластинами, наподобие котсуолдовского коттеджа, она приобрела весьма приятный вид.
К трем амбразурам для ружей теперь полукругом вели глубокие ступеньки; низкие балюстрады у амбразур были сплошь покрыты резными изображениями морских коньков и других причудливых обитателей моря. Я также устроил лестницу и проход до самого края мыса, снабдив их перилами, насколько это было возможно, дабы мисс Морган не повторила недавно предпринятую мной попытку соскользнуть в морскую глубину. Я также соорудил потрясающий воздушный балкончик с балюстрадами, выходивший к купальному пляжу — маленькой пещере с выходом на море, как раз с подветренной стороны вершины холма. Именно сюда прибрежные волны выносили невероятное количество плавника: я не думал, что мисс Морган когда-либо придется заботиться о доставке угля, во всяком случае, если она привыкла готовить на масле, а я на это надеялся. Когда придурковатому сыну было нечего делать, мы посылали его вылавливать и складывать плавник, дабы не вводить его во искушение, — будучи незанятым, он немедленно принимался устраивать костер из всего что ни попадя. Я собирался к приезду мисс Морган накопить изрядный запас сухого плавника, так как полагал, что моей Жрице Моря будет очень приятно, если по приезде ее встретит настоящий морской костер, — ведь так приятно смотреть на голубоватое пламя пропитанного солью дерева.
Заставив землекопов поработать на головокружительном повороте горной дороги, мне удалось лишить его значительной части таившейся в нем опасности; так что, хотя он все еще требовал осторожности, грузовики с мебелью миновали его благополучно, хотя дорога все равно вызвала у шоферов множество нареканий. Мисс Морган прислала супружескую пару для работы на ферме: это были уроженцы Корнуолла, могучего, даже квадратного телосложения — их рост, полнота и вес обозначались абсолютно одинаковыми цифрами. Было видно, что они оба не чаяли души в мисс Морган.
В их обязанности входило присматривать за фермой, а также навещать форт и делать там всю необходимую работу; по сей причине мисс Морган потребовала, чтобы я купил для них автомобиль, так как дорога от фермы до форта была неблизкой. Подбирать машину для этих целей нужно было осторожно, ибо от мистера Третоуэна нельзя было ожидать таланта водителя. Я знал, что думать о его способности переключить передачу — значило думать о нем слишком хорошо, — так что у него должна была быть возможность беспрепятственно преодолеть горную дорогу, но не быть возможности исчезнуть вместе с автомобилем. В конце концов я нашел древний завалявшийся «форд» на одном из местных виноградников, способный свернуть телеграфный столб; это был высокий, горбатый двухместный кабриолет с поднимающимся верхом, который они использовали только в хорошую погоду для защиты от солнца. Было просто уморительно наблюдать, как мистер Третоуэн, посадив свою супругу вперед, гордо трясся на своем автомобиле, не обращая внимания на ломающиеся вокруг кусты и ветки. Он обожал мчаться на безумной скорости в десять миль в час, сигналя кроликам. Ему нравилось сигналить. Вскоре мне пришлось купить ему новый клаксон, так как старый он быстро доконал. Быстрее он никогда не ездил, даже на ровной дороге; но он никогда не позволял себе и снижать скорость, особенно на поворотах; зрелище того, как он проходил тот самый головокружительный поворот на вершине холма со скоростью десять миль в час, заставляло кровь стынуть в жилах.
Вскоре они навели кое-какой порядок, хотя окончательная отделка оставалась за мисс Морган. Моя работа была выполнена, и я уехал из форта, заставив старого Биндлинга вновь забраться в свою телегу, ибо из телеграммы мисс Морган явствовало, что она собирается приехать сегодня в полдень, а значит, Биндлингу надлежало убраться отсюда за день до этого; но строители ничуть не изменились со времен Вавилонской башни, свалившейся им на головы, пока они продолжали разговаривать.
Она могла приехать единственным поездом, прибывавшим в Дикмаут в 5.15, а дорога до форта заняла бы не менее часа, так что поклявшись самому себе, что я уберусь из форта еще до ее приезда, я все же решил в последний раз окинуть взглядом сделанное. Я провел здесь практически все лето. До появления Третоуэнов я привозил еду с собой; затем они, появившись, готовили для меня, так что единственным ниспосланным мне облегчением была возможность провести ночь дома.
В последний раз окидывая взором сделанное, я почувствовал себя матерью, выпускающей ребенка в большой мир. Думаю, что из всех творческих людей лучше всего приходится писателям, потому что писатель не теряет свою книгу после опубликования, тогда как художнику приходится отдавать свою картину покупателю, и даже композитор зависит от интерпретации его произведения исполнителем. Что же до архитектора — то ему, бедняге, приходится вкладывать свою душу и находиться в бесконечном творческом поиске, чтобы создать нечто эпохальное, — и тут приходит покупатель, который непременно выкрасит все здание в розовый цвет!
Ничто не давало повода для беспокойства, и я совершенно расслабленно бродил вокруг форта, прощаясь с морскими коньками и прочими удивительными обитателями моря, вызванными к жизни моим воображением, как вдруг под сводчатым въездом в форт появился черный спортивный автомобиль, из которого вышла мисс Морган.
Я был настолько обескуражен, что не смог сдержать глупую улыбку до ушей и лишь выдавил: «Привет!», — что было явно не тем приветствием, которым лучшие агенты по недвижимости встречают своих клиентов.
— Привет! Как Ваши дела? — откликнулась она, улыбаясь мне из-за воротника.
Все лето меня интересовало, что она будет делать по поводу своих воротников в теплую погоду и придется ли ев уступить обстоятельствам, появляясь на людях с открытым лицом. Но ничего подобного, она нашла прекрасный выход из положения. На ней был надет шелковый плащ, а поднятый высокий воротник доходил до мочек ушей; ансамбль дополняла низко надвинутая шляпка из наряда городского оборвыша, так что мисс Морган выглядела как всегда обособленно и независимо.
К счастью для меня, необходимости в дальнейших упражнениях в вежливости с моей стороны не было, ибо к тому времени я исчерпал все ее запасы. Появились Третоуэны, громко прогудев приветствие; затем пришел черед представить мистера Биндлинга, и в этот самый момент удалось удрать его придурковатому сыну. Я взял на себя заботу вернуть слабоумного, чтобы он дослушал вежливое обращение пожилой леди, как и полагалось тельцу, обреченному на заклание; но поскольку он все время пытался сбежать, попутно проявляя еще менее привлекательные свои качества, — его так и не удалось представить должным образом. Тут пришел на помощь старший рабочий, который, втиснув в руку безумному багор, отправил его вылавливать плавник со ступенек, спускавшихся к утесу. Прилив был уже высок, и в то же мгновение придурковатый сын, заметив в воде плавник, забыл обо всем и о мисс Морган в том числе, чем доставил остальным немало удовольствия.
Мы со старым Биндлингом провели мисс Морган по всему форту; она восхищалась и не скупилась на комплименты. Я заметил, как. Биндлинг изо всех сил пытался заглянуть ей под шляпу или за воротник, но ему это никак не удавалось.
Весь форт состоял из расположенной в одном конце казармы для офицеров (или любого другого, кто отвечал за сие Богом забытое подразделение), а с другой стороны тянулось угрюмое и приземистое здание солдатских казарм. Зная, что теплых и спокойных дней на этом пятачке будет немного, я переделал солдатские казармы в солнечную гостиную, вставив большие оконные стекла в фасад здания. Вместо разрушенной казарменной печи, от которой осталось лишь место для камина, я устроил настоящий очаг с широким кирпичным камином и двумя удобными сиденьями по бокам. Вместо каминной решетки мисс Морган захотелось установить железные подставки для дров, так что я придумал для нее парочку замечательных подставок и отлил их в металлургической мастерской Бристоля. Она еще не записала их в счет, но я надеялся, что она примет их в качестве подарка. Строго говоря, мне казалось, что это были не столько подставки, сколько дельфины — красивые, ухоженные создания с приветливыми мордами, сидящие на своих изогнутых хвостах, подобно кобрам. Моделью дельфиньих морд служила голова пекинеса моей сестры.
Тем не менее, мне оставалось одно утешение — мисс Морган поставила передо мной задачу переоборудовать форт в жилье, достойное называться таковым, потому что место, где предвоенное правительство держало солдат, вряд ли можно было назвать жильем. По этому поводу мне предстояло увидеть мисс Морган, и не раз. Свою надежду я подкрепил тем, что надеялся стать более смелым, лишь только исчезнет чувство новизны.
Я твердо решил заняться работой. Я не хотел использовать наших подрядчиков, так как не хотел сплетен; в конце концов я наткнулся на одного пожилого чудака, известного в округе тем, что он ремонтировал церкви (кстати, весьма специфический вид строительных работ), работу которого мы могли по достоинству оценить во время нашего путешествия, поскольку в местных селениях встречаются весьма приятные глазу церквушки.
Этот чудак, по фамилии Биндлинг, имел привычку сажать в свою внушительных размеров телегу все свои орудия труда — придурковатого сына и троих рабочих, таких же старых, как и он сам, — затем он запрягал пару столь же древних лошадей и отправлялся на работу, куда бы его ни пригласили. Повозка медленно ползла по бескрайним холмам — вверх-вниз, вверх-вниз — так что им всегда требовалось некоторое время, чтобы после подписания контракта на работу добраться до места; приехав в пункт назначения, они никогда не торопились, но, с другой стороны, никогда и не останавливались; так что в конце концов они заканчивали начатое, и иногда даже раньше, чем большинство их коллег, имевших ортодоксальные либо слишком современные взгляды. Придурковатый сын имел прирожденный талант к резьбе по дереву и был действительно основой всего их бизнеса, хотя остальным приходилось привязывать его к строительным лесам, дабы, заслышав сигнал окончания работы, он не избрал наикратчайший путь спуститься наземь, заключавшийся в том, чтобы сделать шаг в пустоту.
Старый Биндлинг вкатился на своей повозке во двор форта, покрыв расстояние до него дней за семь-десять. Как ему удалось проехать по этой армейской дороге и преодолеть тот опасный поворот, — одному Богу известно, — но он это сделал. Поскольку форт был рассчитан на то, чтобы противостоять ружейному огню, серьезных переделок, не предвиделось, но, естественно, благодаря туристам в окнах не осталось ни кусочка стекла, в дверных проемах — ни одной двери, а в системе водоснабжения явно почила в бозе некая тварь (на самом деле это оказалась всего лишь галка, — невозможно представить, что какая-то ничтожная пичужка могла дойти (или долететь) до такого!
Я способен выполнить работу архитектора, хотя никогда не получал научных званий по архитектуре; так что я произвел все обмеры строения, пока господин Биндлинг и его компания пытались выловить галку — судя по запаху, казалось, что это должна быть как минимум овца, — производя эту работу посменно: пока один спускался, другой подымался, причем придурковатый сын переносил эти ароматы лучше всех. Будучи лишенным многого, этот малый все же имел несколько воистину замечательных качеств!
Я хотел превратить это напоминавшее тюрьму место в храм для моей Жрицы Моря — так я прозвал мисс Морган за глаза, не имея силы духа сказать ей это в лицо, хотя, уверен, ей бы это понравилось. Не могу сказать, что мне досталась легкая работенка, ибо покрывать орнаментом этот угрюмый камень было бесполезно — он смотрелся бы, как подвыпивший священник, напяливший на себя бумажную панаму. Я перевернул горы литературы по архитектуре всех стран мира (мисс Морган так никогда и не узнала, что была буквально на волосок от вселения в ацтекский храм) и в конце концов наткнулся на один подходящий вариант, пробудивший мое воображение. Это был старый монастырь на Апеннинском полуострове, переделанный под виллу одного богатого американца; архитектор замечательно справился со своим заданием, сохранив нетронутой мощную и строгую красоту сооружения, но изменив ее в то же время новой линией окон и смягчив за счет использования крытой аллеи. Представив себе идею в общих чертах, я понял, что для форта это подойдет; затем я изготовил чертежи, которые выслал мисс Морган, к тому времени давно вернувшейся в Лондон. Полученное от нее письмо с ответом добрую неделю согревало мою душу:
«Увидев Вашу комнату, я знала, что Вы художник, но я даже не представляла себе, насколько».
Нечего и говорить, я вернул благодарность, написав ей официальный ответ на бумаге с печатью нашего офиса, Я и тут не изменил своим привычкам!
Было, очевидно, невозможным буквально следовать моему проекту, устроив аллею, покрытую вьющимися растениями. Любое ползучее растение, разве что исключая плющ, первой же штормовой ночью будет унесено в море; плющу же понадобится одно-два поколения, чтобы даже в таких условиях полностью закрыть аллею. Так что я изменил свои планы и решил выстроить галерею из камня, покрыв ее резными изображениями морских растений и чудовищ. Я чуть было не лишился жизни, стоя на самом краю утеса и пытаясь выловить гигантскую водоросль, которая должна была служить мне моделью. Старый Биндлинг, поймавший меня за воротник в тот самый момент, когда я уже соскальзывал в пучину, поведал мне, что любое место, предназначенное для постройки священного здания — даже самый ничтожный молельный дом для сектантов — всегда требует человеческой жертвы перед закладкой. Именно поэтому он ремонтирует здания церквей, но никогда не согласится строить их. Если бы он знал, что его руками создавался храм морских богов, которые уже второй раз пытались завладеть мной, чтобы принести меня в жертву!
Ободренный похвалой, я с головой ушел в работу, разрабатывая эскизы резных изображений для аллеи, и остался весьма доволен собой, отправляя их в конце концов в толстом пакете с уведомлением о вручении по адресу мисс Морган, которая к тому времени отдыхала в Европе. И она не только ответила мне даже более тепло, чем в первый раз, — она показала их кому-то из своих знакомых, так что мои эскизы даже попали в журнал по искусству. Затем она поместила мои эскизы в рамки для картин, оставив их у себя. Конечно, она не узнала об этом, но мне пришлось заново проделать эту чертову пропасть работы просто по памяти, чтобы этот болван Биндлинг мог работать. Конечно, во второй раз я делал это не так детально, как в первый; в любом случае, это был труд любви, который помог мне сублимировать часть моего влечения к мисс Морган, и без того разрушенного несколькими ударами, нанесенными мне в процессе нашего с ней общения.
Я нарушил угрюмый ряд строений, украсив все окна готическими арками. Вход в форт представлял собой вызывавший головокружение подвесной мост над заполненным водой бескрайним рвом — штука, безусловно, эффективная при обороне. Я заменил подгнивший настил маленьким очаровательным сводчатым мостом из камня, скопированным с одного из тех мостов в Камберленде, которые я видел там во время воскресной прогулки еще до начала моего заболевания астмой. Тоннель, проходивший под офицерскими казармами ко внутреннему дворику, я оформил изнутри в готическом стиле (сделать это снаружи мне бы не удалось, поскольку каменные своды обрушились бы нам на голову), а сам вход в тоннель я украсил громадными двойными дверями из покрытого олифой дуба — такие же двери я видел в одном соборе. На дверях были изящные петли кованого железа, сделанные по моим чертежам с помощью местного кузнеца и представлявшие собой, если можно так сказать, вершину ручного труда, какую только можно было пожелать. Выполнение этой работы несколько нарушило мою конфиденциальность, и моя сестра коршуном напустилась на меня за это; но особый промысел Провидения, о котором я тогда наплел мисс Морган, все еще хранил нас, и дверные петли сначала попали на местную выставку народных промыслов, а затем — на выставку побольше в Лондоне, так что сень славы коснулась и моей семьи. Моя сестра, никогда не отказываясь поинтересоваться моими делами и уверовав в то, что мисс Морган скоро стукнет девяносто, простила меня за мое молчание.
— А что, мисс Морган все еще сохранила свои прелести? — спросила меня однажды сестра.
— Мне она представляется совершенно нормальной женщиной, — ответил я, — но Скотти считает, что она нравственно неустойчива.
Он в действительности так считал, хотя его подход отличался от подхода моей семьи.
После этого разговора они успокоились относительно моего отсутствия дома; фактически, я пропадал в форте ежедневно. Я заметил, что морской воздух самым чудесным образом влиял на мою астму, заметили это и они — так что сама Судьба играла мне на руку. Не то чтобы я слишком надеялся на эту темпераментную богиню — она всегда имела привычку сперва покровительствовать мне, а затем оставлять меня на произвол. Думаю, что это неизбежно там, где все знают друг друга; всегда найдутся браконьеры, которые неизбежно разгадают вашу загадку, даже если ваш двор будет укрыт от глаз самой лучшей изгородью. То, что ускользнет от глаза браконьеров — увидят влюбленные парочки, так что немногое пройдет мимо внимания этих двух типов людей, которые по самой природе своей обязаны зорко стоять начеку.
В конце концов, я пришел к выводу, что искренность является наилучшим проявлением осторожности в нашей округе, хотя у меня не было осознанного намерения лгать тем, кто интересуется чужими делами. Думаю, что это зародилось еще во время обучения в нашей местной академии для детей благородных джентльменов, где первое, чему учишься, и единственное, что вызубриваешь назубок, — это то, каким образом можно уйти от неприятностей, спрятавшись за собственное воображение. Будучи художником (как заметила мисс Морган), притом художником в гораздо большем количестве областей, чем ей казалось, я весьма преуспел и в этом. Будь я высокопоставленным господином — и все сложилось бы по-другому; но достичь благородства и власти без жертвенности возможно только с помощью значительных капиталов, а все наши средства были неразрывно связаны с семейным бизнесом. Удивительным было то, что сестре, бесчисленное количество раз называвшей меня лжецом, никогда не удавалось поймать меня на лжи, поскольку она, имея крайне ограниченное представление о человеческой натуре, всегда хваталась не за то.
До недавнего времени меня не слишком беспокоило, знают ли они что-нибудь о моих делах или нет, так как вновь обретенное покровительство защищало меня. Всю свою жизнь, пока Я не заболел астмой, я оставался маменькиным сынком. И лишь с приходом болезни я вырвался из оков. Говорят, что Божеское благословение стоит человеку весьма дорого, но в любом случае, наслав на меня трудноодолимое наказание, боги щедро наградили меня в другом. Могу сказать совершенна откровенно и положа руку на сердце — если бы мне пришлось выбирать между перспективами остаться астматиком либо маменькиным сынком, то испробовав обе доли, я предпочел бы первое. Моя семья тяжело восприняла то, что я начал посылать их к черту, — для них это было совершенно неожиданным поражением.
Все лето мы проработали в форте и, должен заметить, весьма успешно. Со стороны континента форт напоминал развалины аббатства, так как обновленные окна контрастировали с полуразрушенной кровлей. Крыша была почти плоской, чтобы уменьшить сопротивление ветру и одновременно обеспечить сток дождевой воды; почти вся покрывавшая ее некогда черепица давно ушла в область преданий. Но когда я покрыл ее тонкими каменными пластинами, наподобие котсуолдовского коттеджа, она приобрела весьма приятный вид.
К трем амбразурам для ружей теперь полукругом вели глубокие ступеньки; низкие балюстрады у амбразур были сплошь покрыты резными изображениями морских коньков и других причудливых обитателей моря. Я также устроил лестницу и проход до самого края мыса, снабдив их перилами, насколько это было возможно, дабы мисс Морган не повторила недавно предпринятую мной попытку соскользнуть в морскую глубину. Я также соорудил потрясающий воздушный балкончик с балюстрадами, выходивший к купальному пляжу — маленькой пещере с выходом на море, как раз с подветренной стороны вершины холма. Именно сюда прибрежные волны выносили невероятное количество плавника: я не думал, что мисс Морган когда-либо придется заботиться о доставке угля, во всяком случае, если она привыкла готовить на масле, а я на это надеялся. Когда придурковатому сыну было нечего делать, мы посылали его вылавливать и складывать плавник, дабы не вводить его во искушение, — будучи незанятым, он немедленно принимался устраивать костер из всего что ни попадя. Я собирался к приезду мисс Морган накопить изрядный запас сухого плавника, так как полагал, что моей Жрице Моря будет очень приятно, если по приезде ее встретит настоящий морской костер, — ведь так приятно смотреть на голубоватое пламя пропитанного солью дерева.
Заставив землекопов поработать на головокружительном повороте горной дороги, мне удалось лишить его значительной части таившейся в нем опасности; так что, хотя он все еще требовал осторожности, грузовики с мебелью миновали его благополучно, хотя дорога все равно вызвала у шоферов множество нареканий. Мисс Морган прислала супружескую пару для работы на ферме: это были уроженцы Корнуолла, могучего, даже квадратного телосложения — их рост, полнота и вес обозначались абсолютно одинаковыми цифрами. Было видно, что они оба не чаяли души в мисс Морган.
В их обязанности входило присматривать за фермой, а также навещать форт и делать там всю необходимую работу; по сей причине мисс Морган потребовала, чтобы я купил для них автомобиль, так как дорога от фермы до форта была неблизкой. Подбирать машину для этих целей нужно было осторожно, ибо от мистера Третоуэна нельзя было ожидать таланта водителя. Я знал, что думать о его способности переключить передачу — значило думать о нем слишком хорошо, — так что у него должна была быть возможность беспрепятственно преодолеть горную дорогу, но не быть возможности исчезнуть вместе с автомобилем. В конце концов я нашел древний завалявшийся «форд» на одном из местных виноградников, способный свернуть телеграфный столб; это был высокий, горбатый двухместный кабриолет с поднимающимся верхом, который они использовали только в хорошую погоду для защиты от солнца. Было просто уморительно наблюдать, как мистер Третоуэн, посадив свою супругу вперед, гордо трясся на своем автомобиле, не обращая внимания на ломающиеся вокруг кусты и ветки. Он обожал мчаться на безумной скорости в десять миль в час, сигналя кроликам. Ему нравилось сигналить. Вскоре мне пришлось купить ему новый клаксон, так как старый он быстро доконал. Быстрее он никогда не ездил, даже на ровной дороге; но он никогда не позволял себе и снижать скорость, особенно на поворотах; зрелище того, как он проходил тот самый головокружительный поворот на вершине холма со скоростью десять миль в час, заставляло кровь стынуть в жилах.
Вскоре они навели кое-какой порядок, хотя окончательная отделка оставалась за мисс Морган. Моя работа была выполнена, и я уехал из форта, заставив старого Биндлинга вновь забраться в свою телегу, ибо из телеграммы мисс Морган явствовало, что она собирается приехать сегодня в полдень, а значит, Биндлингу надлежало убраться отсюда за день до этого; но строители ничуть не изменились со времен Вавилонской башни, свалившейся им на головы, пока они продолжали разговаривать.
Она могла приехать единственным поездом, прибывавшим в Дикмаут в 5.15, а дорога до форта заняла бы не менее часа, так что поклявшись самому себе, что я уберусь из форта еще до ее приезда, я все же решил в последний раз окинуть взглядом сделанное. Я провел здесь практически все лето. До появления Третоуэнов я привозил еду с собой; затем они, появившись, готовили для меня, так что единственным ниспосланным мне облегчением была возможность провести ночь дома.
В последний раз окидывая взором сделанное, я почувствовал себя матерью, выпускающей ребенка в большой мир. Думаю, что из всех творческих людей лучше всего приходится писателям, потому что писатель не теряет свою книгу после опубликования, тогда как художнику приходится отдавать свою картину покупателю, и даже композитор зависит от интерпретации его произведения исполнителем. Что же до архитектора — то ему, бедняге, приходится вкладывать свою душу и находиться в бесконечном творческом поиске, чтобы создать нечто эпохальное, — и тут приходит покупатель, который непременно выкрасит все здание в розовый цвет!
Ничто не давало повода для беспокойства, и я совершенно расслабленно бродил вокруг форта, прощаясь с морскими коньками и прочими удивительными обитателями моря, вызванными к жизни моим воображением, как вдруг под сводчатым въездом в форт появился черный спортивный автомобиль, из которого вышла мисс Морган.
Я был настолько обескуражен, что не смог сдержать глупую улыбку до ушей и лишь выдавил: «Привет!», — что было явно не тем приветствием, которым лучшие агенты по недвижимости встречают своих клиентов.
— Привет! Как Ваши дела? — откликнулась она, улыбаясь мне из-за воротника.
Все лето меня интересовало, что она будет делать по поводу своих воротников в теплую погоду и придется ли ев уступить обстоятельствам, появляясь на людях с открытым лицом. Но ничего подобного, она нашла прекрасный выход из положения. На ней был надет шелковый плащ, а поднятый высокий воротник доходил до мочек ушей; ансамбль дополняла низко надвинутая шляпка из наряда городского оборвыша, так что мисс Морган выглядела как всегда обособленно и независимо.
К счастью для меня, необходимости в дальнейших упражнениях в вежливости с моей стороны не было, ибо к тому времени я исчерпал все ее запасы. Появились Третоуэны, громко прогудев приветствие; затем пришел черед представить мистера Биндлинга, и в этот самый момент удалось удрать его придурковатому сыну. Я взял на себя заботу вернуть слабоумного, чтобы он дослушал вежливое обращение пожилой леди, как и полагалось тельцу, обреченному на заклание; но поскольку он все время пытался сбежать, попутно проявляя еще менее привлекательные свои качества, — его так и не удалось представить должным образом. Тут пришел на помощь старший рабочий, который, втиснув в руку безумному багор, отправил его вылавливать плавник со ступенек, спускавшихся к утесу. Прилив был уже высок, и в то же мгновение придурковатый сын, заметив в воде плавник, забыл обо всем и о мисс Морган в том числе, чем доставил остальным немало удовольствия.
Мы со старым Биндлингом провели мисс Морган по всему форту; она восхищалась и не скупилась на комплименты. Я заметил, как. Биндлинг изо всех сил пытался заглянуть ей под шляпу или за воротник, но ему это никак не удавалось.
Весь форт состоял из расположенной в одном конце казармы для офицеров (или любого другого, кто отвечал за сие Богом забытое подразделение), а с другой стороны тянулось угрюмое и приземистое здание солдатских казарм. Зная, что теплых и спокойных дней на этом пятачке будет немного, я переделал солдатские казармы в солнечную гостиную, вставив большие оконные стекла в фасад здания. Вместо разрушенной казарменной печи, от которой осталось лишь место для камина, я устроил настоящий очаг с широким кирпичным камином и двумя удобными сиденьями по бокам. Вместо каминной решетки мисс Морган захотелось установить железные подставки для дров, так что я придумал для нее парочку замечательных подставок и отлил их в металлургической мастерской Бристоля. Она еще не записала их в счет, но я надеялся, что она примет их в качестве подарка. Строго говоря, мне казалось, что это были не столько подставки, сколько дельфины — красивые, ухоженные создания с приветливыми мордами, сидящие на своих изогнутых хвостах, подобно кобрам. Моделью дельфиньих морд служила голова пекинеса моей сестры.