Форестер Сесил Скотт. Лейтенант Хорнблауэр (Хорнблауэр - 2)

   Хорнблауэр был абсолютно невозмутим: если он и заметил что-то необычное в предыдущем разговоре, он этого не показывал. Хотя, возможно, он устал - Буш заподозрил это по той самой его невозмутимости. Буш теперь знал, что Хорнблауэр старательно скрывает человеческие слабости, как другие скрывают недостойное происхождение.
   Хорнблауэру снова достался в партнеры полковник, и все в комнате почувствовали, что последний роббер играется еще более напряженно, чем предыдущие. Ни слова не произносилось между раздачами: подсчитывали, собирали взятки и снова сдавали в гробовом молчании. Счет был почти равный. Каждая взятка могла оказаться решающей, так что роббер тянулся медленно и мучительно. Флат-адъютант и маркиз считали про себя, и, когда Ламберт взял последнюю взятку, шумно выдохнули. Полковник так разволновался, что нарушил молчание.
   - Голова к голове, разрази меня гром, - сказал он. - Сейчас все решится.
   Укором ему было каменное молчание, которым остальные встретили его слова. Парри просто взял карты, лежавшие справа от полковника, и дал Хорнблауэру подснять. Потом раздал, перевернул карту, показывая козыри это был бубновый король. Полковник зашел. Некоторое время, упустив лишь одну взятку, Ламберт и Парри шли напролом. Шесть взяток лежало перед Парри и только одна перед Хорнблауэром. Еще одна взятка из оставшихся шести - и два адмирала выиграют роббер. Шансы пять к одному. Буш смирился с тем, что его друг проиграет последний роббер. Но следующую взятку взял полковник. Хорнблауэр пошел с бубнового туза, и тут же, не дожидаясь, пока остальные снесут, выложил последние три карты - бубновые дама и валет лежали у всех на виду.
   - Роббер! - воскликнул полковник. - Мы выиграли, партнер! Я думал, мы проиграем.
   Парри горестно оплакивал своего павшего короля.
   - Я согласен, вы должны были пойти с туза, мистер Хорнблауэр, - сказал он, - но я был бы крайне вам обязан, если б вы сказали, откуда знали с такой точностью, что король у меня бланковый? Ведь оставались еще две бубны. Можно попросить вас, чтоб вы открыли секрет?
   Хорнблауэр поднял бровь, удивляясь, что у него спрашивают такую очевидную вещь.
   - Известно было, что у вас король, - сказал он. - Но ведь известно было, что у вас есть три трефы. Поскольку у вас оставалось всего четыре карты, ясно, что король не мог не быть бланковым.
   - Превосходное объяснение, - сказал Парри. - Оно только подтверждает мое убеждение, что вы - великолепный игрок, мистер Хорнблауэр.
   - Спасибо, милорд.
   Загадочная улыбка Парри выражала дружелюбие. Если бы предыдущее поведение Хорнблауэра не завоевало еще симпатии Парри, это сделало бы последнее объяснение.
   - Я запомню ваше имя, мистер Хорнблауэр, - сказал он. - Сэр Ричард уже объяснил, почему оно мне знакомо. Прискорбно, что политика экономии, навязанная Адмиралтейству Кабинетом, привела к тому, что вы не были утверждены в звании капитан-лейтенанта.
   - Я думал, я один жалею об этом, милорд.
   Буш снова заморгал: сейчас Хорнблауэру время заискивать перед высоким начальством, а не оскорблять его нескрываемой горечью. Такая встреча с Парри - невероятное везение, за которое любой флотский офицер на половинном жаловании не задумываясь отдал бы два пальца. Однако, взглянув на говоривших, Буш успокоился. Хорнблауэр улыбался с заразительным легкомыслием, Парри улыбался в ответ. То ли горечь ответа ускользнула от Парри, то ли она существовала только в воображении Буша.
   - Я совершенно забыл, что я должен вам еще тридцать пять шиллингов, вспомнил вдруг Парри. - Простите великодушно. Так, с денежными долгами я расквитался, за полученный опыт остаюсь у вас в долгу.
   Хорнблауэр убрал в карман толстую пачку купюр.
   - Надеюсь, вы поостережетесь грабителей по дороге домой, мистер Хорнблауэр, - сказал Парри, провожая пачку взглядом.
   - Мистер Буш пойдет домой вместе со мной, милорд. Ни один грабитель не решится на него напасть.
   - Этой ночью можно не бояться грабителей, - вмешался полковник.
   Он многозначительно ухмыльнулся, двое других на мгновение нахмурились, услышав такое, на их взгляд, неосторожное высказывание, но полковник указал рукой на часы, и лица их тут же прояснились.
   - Наши приказы вступают в силу в четыре, милорд, - сказал Ламберт.
   - А теперь полпятого. Превосходно. В этот момент вошел флаг-адъютант он выскользнул на улицу, когда доиграли последний роббер.
   - Экипаж у дверей, милорд, - сказал он.
   - Спасибо. Спокойной ночи, джентльмены.
   Все пошли к дверям, на улице стоял экипаж. Два адмирала, полковник и флаг-адъютант забрались в него. Хорнблауэр и Буш взглядами проводили экипаж.
   - Что это за приказы, которые вступают в силу в четыре? - спросил Буш.
   Небо над крышами домов начинало светлеть.
   - Бог их знает, - ответил Хорнблауэр. Они шли к углу Хайбери-стрит.
   - Много вы выиграли?
   - Больше сорока фунтов. Что-то около сорока пяти, - ответил Хорнблауэр.
   - Неплохо.
   - Да. Шансы всегда со временем выравниваются. - Голос его звучал на удивление вяло. Хорнблауэр прошел несколько шагов и вдруг взорвался: Господи, если бы это случилось на прошлой неделе! Даже вчера!
   - Но почему?
   - Девушка. Бедная девушка.
   - О, Господи! - сказал Буш. Он совершенно забыл и про Марию, и про ее полкроны. Ему было странно, что Хорнблауэр не забыл. - Зачем тревожиться о таких пустяках?
   - Не знаю, - сказал Хорнблауэр и прошел еще два шага. - Но тревожусь.
   Буш не успел обдумать это странное признание: он услышал звук, заставивший его в волнении ухватить Хорнблауэра за локоть.
   - Послушайте!
   Впереди, на тихой улочке, слышалась тяжелая, военная поступь. Звуки приближались. Брезжащий предутренний свет отражался от медных пуговиц и белых перевязей. Это военный патруль с ружьями на плечо. Рядом шел сержант с нашивками и короткой пикой.
   - Что за черт... - начал Буш.
   - Стой! - скомандовал солдатам сержант, потом обратился к Хорнблауэру с Бушем. - Могу я спросить у джентльменов, кто они такие?
   - Мы флотские офицеры.
   В свете своего фонаря сержант сразу не разглядел. Теперь он вытянулся по стойке "смирно".
   - Спасибо, сэр, - сказал он.
   - Что делает ваш патруль, сержант? - спросил Буш.
   - У меня приказ, сэр, - ответил сержант. - Прошу прощения, сэр. Левой - марш!
   Патруль зашагал дальше, и сержант, проходя мимо, отсалютовал пикой.
   - Что это значит, во имя всего святого! - дивился Буш. - Не мог же Бони неожиданно высадиться. Тогда бы все колокола звонили. Можно подумать, идет вербовка, настоящая вербовка. Но не может же этого быть!
   - Смотрите! - сказал Хорнблауэр.
   По улице двигался еще один отряд, но не в красных мундирах и без военной выправки. Клетчатые рубахи, синие штаны; впереди шагал мичман с белыми нашивками на воротнике и с кортиком на боку.
   - Это и впрямь вербовочный отряд! - воскликнул Буш. - Посмотрите на их дубинки!
   Каждый моряк держал в руке дубинку,
   - Мичман! - резко сказал Хорнблауэр. - Что все это такое?
   Мичман остановился, услышав командирский голос и увидев мундиры.
   - Приказы, сэр, - начал он, потом, осознав, что наступает день и можно больше не таиться, тем более перед флотскими, продолжил: - Вербовочный отряд, сэр. Нам приказано завербовать всех моряков, которых мы встретим. Патруль на каждой дороге.
   - Ясно. Но из-за чего вербовка?
   - Не знаю, сэр. Приказ.
   Наверно, он и сам больше не знал.
   - Очень хорошо. Продолжайте.
   - Вербовка, разрази меня гром! - воскликнул Буш. - Что-то стряслось.
   - Я думаю, вы правы, - сказал Хорнблауэр.
   Они свернули на Хайбери-стрит и подходили к дому миссис Мейсон.
   - А вот и первые результаты, - заметил Хорнблауэр. Они остановились у входа, наблюдая, как мимо них проходит не меньше сотни людей под конвоем двух десятков моряков с дубинками, возглавляемых мичманом. Часть завербованных ошалело молчала, другие что-то громко выкрикивали - шум наверняка перебудил всю улицу, все завербованные хотя бы одну руку держали в карманах, а те, кто не жестикулировал - обе.
   - Как в старые времена, - ухмыльнулся Буш. - Им перерезали пояса.
   Раз пояса перерезаны, приходится держать руки в карманах, не то штаны спадут. В спадающих штанах далеко не убежишь.
   - Первоклассные моряки, - сказал Буш, оценивая их профессиональным взглядом.
   - Не повезло им, - заметил Хорнблауэр.
   - Не повезло? - удивился Буш.
   Разве быку не везет, когда он превращается в бифштекс? Или гинее, когда она переходит из рук в руки? Такова жизнь. Для торгового моряка оказаться в военном флоте столь же естественно, как поседеть, если он доживет до старости. А единственный способ его заполучить - напасть ночью, вытащить из постели, от кружки пива в таверне или из борделя, и в несколько секунд превратить из свободного человека, зарабатывающего на жизнь, как ему вздумается, в завербованного, не могущего по своей воле ступить на берег без риска быть поротым на всех кораблях флота подряд. Буш не больше сочувствовал завербованным, чем жалел сменяющийся ночью день.
   Хорнблауэр по-прежнему смотрел на вербовочный отряд и на рекрутов.
   - Возможно, это война, - медленно выговорил он.
   - Война! - воскликнул Буш.
   - Мы узнаем, когда придет почта, - сказал Хорнблауэр. - Полагаю, Парри мог бы сообщить нам, если б захотел.
   - Но... война! - повторил Буш.
   Толпа двигалась в сторону дока, шум затихал, и Хорнблауэр повернулся к двери, вынимая из кармана массивный ключ. Войдя в дом, они увидели на лестнице Марию с незажженной свечой в руке. Мария была в длинном пальто поверх ночной рубашки, видимо, чепец она надевала в спешке, ибо из-под него выбивались папильотки.
   - Вы целы! - выдохнула она.
   - Конечно, мы целы, Мария, - ответил Хорнблауэр. - Что, по-вашему, могло с нами статься?
   - На улице такой шум, - сказала Мария. - Я выглянула. Это что, вербовочный отряд?
   - Он самый, - ответил Буш.
   - Это... это война?
   - Очень может быть.
   - Ох, - Мария была убита. - Ох!
   - Не стоит беспокоиться, мисс Мария, - сказал Буш. - Бони не скоро сможет привести свои плоскодонные посудины в Спитхед.
   - Не в этом дело, - ответила Мария. Она смотрела только на Хорнблауэра, забыв о существовании Буша.
   - Вы нас оставите! - сказала она.
   - Если потребуется, я буду исполнять свой долг, Мария, - сказал Хорнблауэр.
   Мрачная фигура поднялась по лестнице из подвального этажа - миссис Мейсон. Она была без чепца, так что каждый мог созерцать ее папильотки.
   - Этим шумом вы перебудите других моих джентльменов, - сказала она.
   - Мама, они думают, будет война, - воскликнула Мария.
   - Может, это не так и плохо, если некоторые заплатят, что задолжали.
   - Я сделаю это сию же минуту, - запальчиво произнес Хорнблауэр. Сколько я вам должен, мистер Мейсон?
   - Пожалуйста, мама, пожалуйста, - вмешалась Мария.
   - Заткнитесь, мисс, - отрезала миссис Мейсон. - Только из-за тебя я давным-давно не выгнала этого молодого щеголя.
   - Мама!
   - "Я заплачу, сколько должен" - он говорит, что твой лорд. А у самого в сундуке ни одной рубашки. Да и сундук его давно был бы в ломбарде, если б не я.
   - Раз я сказал, что я заплачу, значит я заплачу, миссис Мейсон, - с невероятным достоинством объявил Хорнблауэр.
   - Давайте-ка посмотрим, какие у вас такие деньги, - настаивала миссис Мейсон, ни мало не убежденная. - Двадцать семь шиллингов и шесть пенсов.
   Хорнблауэр извлек из кармана штанов пригоршню серебра. Но этого оказалось мало, пришлось ему вытащить банкноту из нагрудного кармана. При этом стало видно, что их там еще много.
   - Вот как! - сказала миссис Мейсон. Она смотрела на деньги в своей руке, словно это чистое золото, и на ее лице боролись противоречивые чувства.
   - Я думаю так же предупредить вас, что съезжаю, - резко объявил Хорнблауэр.
   - О нет! - воскликнула Мария.
   - У вас такая хорошая комната, - сказала миссис Мейсон. - Не станете же вы от меня съезжать из-за нескольких поспешных слов?
   - Пожалуйста, не оставляйте нас, - взмолилась Мария. Хорнблауэр был в полном замешательстве. Бушу трудно было не улыбнуться, глядя на него. Человек, который не потерял головы, играя по крупной с двумя адмиралами, человек, который дал бортовой залп, вытащивший "Славу" из глины под огнем каленых ядер - оказался совершенно беспомощным перед двумя женщинами. Заплатить по счету и съехать было бы эффектным жестом - если понадобится, заплатить за неделю вперед, как принято в таких случаях - и отрясти прах с ног. Но с другой стороны, тут ему позволяли жить в долг, и съехать, как только появились деньги, было бы черной неблагодарностью. Оставаться же в доме, где знают его секреты, тоже малоприятно. Хорнблауэр, стыдящийся любого проявления человеческих слабостей, вряд ли будет чувствовать себя уютно с людьми, знающими, что он был настолько по-человечески слаб, чтоб оказаться в долгах. Буш ощущал все, что переживал Хорнблауэр в этот момент, его добрые чувства и его озлобление, И он любил Хорнблауэра даже смеясь над ним, уважал, даже сознавая его слабости.
   - Когда джентльмены ужинали? - спросила миссис Мейсон.
   - Я не помню, чтобы мы ужинали, - ответил Хорнблауэр, взглянув на Буша.
   - Так вы голодные! Давайте-ка я приготовлю вам завтрак. Как насчет парочки толстых отбивных каждому?
   - Отлично, - сказал Хорнблауэр.
   - Сейчас вы пойдете наверх, - объявила миссис Мейсон, - а я пошлю вам служанку с горячей водой для бритья. Когда вы спуститесь вниз, завтрак будет готов. Мария, беги, разведи огонь.
   В мансарде Хорнблауэр со странной веселостью посмотрел на Буша.
   - Ваша постель за шиллинг стоит нетронутой. По моей вине вы за всю ночь не сомкнули глаз. Прошу простить меня.
   - Это не первая моя бессонная ночь, - ответил Буш. Он не спал в ту ночь, когда они штурмовали Саману, часто в плохую погоду ему приходилось проводить на палубе по двадцать четыре часа кряду. А проживя месяц с сестрами в Чичестерском домике, не имея других дел кроме прополки сада и пытаясь по этой причине спать по двенадцать часов в сутки, он находил приятными разнообразные волнения сегодняшней ночи. Он сел на кровать, а Хорнблауэр заходил по комнате.
   - Если будет война, вам частенько придется бодрствовать по ночам, сказал Хорнблауэр.
   Буш пожал плечами.
   Стук в дверь возвестил о приходе служанки. В каждой руке она несла по кружке с горячей водой. На ней было большое, не по размеру, донельзя заношенное платье, доставшееся, видимо, от миссис Мейсон или Марии; волосы ее были всклокочены, но и она смотрела на Хорнблауэра круглыми глазами. Эти круглые глаза были слишком велики для ее тощего личика, и они следили за ходящим по комнате Хорнблауэром, ни разу не обратившись на Буша. Ясно, что Хорнблауэр был таким же героем для этого четырнадцатилетнего заморыша, как и для Марии.
   - Спасибо, Сьюзи, - сказал Хорнблауэр.
   Сьюзи неловко присела и выбежала из комнаты, бросив последний взгляд на Хорнблауэра.
   Тот указал рукой на тазик и на горячую воду.
   - Вначале вы, - сказал Буш.
   Хорнблауэр, стащив сюртук и рубашку, приступил к бритью. Он скреб покрытые щетиной щеки, наклоняя голову то на одну, то на другую сторону. Говорить не хотелось. Хорнблауэр в молчании умылся, вылил воду в помойное ведро и отошел, пуская Буша побриться.
   - Пользуйтесь случаем, - сказал Хорнблауэр. - Больше пинты пресной воды в неделю вы для бритья не получите.
   - Ну и что? - ответил Буш.
   Он побрился, тщательно поправил бритву и убрал вместе с остальными туалетными принадлежностями. Шрамы белели на его ребрах. Закончив одеваться, он взглянул на Хорнблауэра.
   - Отбивные, - сказал тот. - Толстые отбивные. Идемте.
   В столовой было накрыто на несколько человек, однако никто еще не спускался - очевидно, другие постояльцы миссис Мейсон завтракали позже.
   - Одну минуточку, сэр, - сказала Сьюзи, просовывая голову в дверь, и тут же побежала на кухню.
   Она вернулась с подносом, Хорнблауэр отодвинул стул попытался помочь ей, но она остановила его оскорбленным возгласом и исхитрилась благополучно поставить поднос на роковой стол, ничего не опрокинув.
   - Я вам подам, сэр, - сказала она.
   Сьюзи забегала между двумя столами, словно юнга с сезнями вдоль выбираемого каната. Кофейник, поджаренный хлеб, масло, джем, сахар, молоко, горчица, горячие тарелки и, наконец, большое блюдо, которое она водрузила перед Хорнблауэром. Сьюзи сняла крышку: там лежали отбивные, чей дивный аромат, до того скрываемый, заполнил комнату.
   - Ах! - сказал Хорнблауэр, беря ложку с вилкой и собираясь раскладывать. - А ты завтракала, Сьюзи?
   - Я, сэр? Нет, сэр. Нет еще, сэр.
   Хорнблауэр остановился с ложкой в руке, переводя взгляд с отбивных на Сьюзи и обратно. Потом он положил ложку и запустил правую руку в карман штанов.
   - Ты никак не можешь получить одну из этих отбивных? - спросил он.
   - Я, сэр? Конечно нет, сэр.
   - Тогда вот тебе полкроны.
   - Полкроны, сэр!
   Это было больше, чем дневная плата рабочего.
   - За это я хочу, чтоб ты мне кое-что пообещала, Сьюзи.
   - Сэр... сэр?..
   Сьюзи держала руки за спиной.
   - Бери деньги и пообещай мне, что при первой возможности, как только миссис Мейсон тебя отпустит, ты купишь себе что-нибудь поесть. Наполнишь свой маленький несчастный желудочек. Оладьи, гороховый пудинг, свиные ножки - все, что тебе захочется. Обещай мне.
   - Но, сэр...
   Полкроны и возможность наесться от души - этого попросту не может быть.
   - Бери, - строго сказал Хорнблауэр.
   - Да, сэр.
   Сьюзи зажала монету в худеньком кулачке.
   - Не забудь, что ты обещала.
   - Да, сэр, спасибо, сэр.
   - Теперь спрячь ее и быстренько выметайся.
   - Да, сэр.
   Она выбежала из комнаты, и Хорнблауэр снова принялся раскладывать отбивные.
   - Теперь я смогу позавтракать с удовольствием, - смущенно сказал он.
   - Не сомневаюсь, - ответил Буш, намазывая маслом хлеб и накладывая на тарелку горчицу. Привычка есть говядину с горчицей сразу выдавала в нем моряка, но он делал это, не задумываясь. Когда перед тобой стоит отличная еда, думать незачем, и он ел в молчании. Только когда Хорнблауэр заговорил, Буш понял, что тот мог расценить его молчание как осуждение.
   - Полкроны, - оправдывался Хорнблауэр, - для разных людей означает разное. Вчера...
   - Вы совершенно правы. - Буш из вежливости заполнил наступившую паузу и только подняв глаза обнаружил, почему Хорнблауэр замолчал.
   В дверях стояла Мария. Шляпка, перчатки и шаль показывали, что она собирается выходить, вероятно, за покупками, раз школа, где она преподает, временно закрыта.
   - Я... я... заглянула посмотреть, не нужно ли вам чего, - сказала она. Голос ее дрожал, то ли оттого, что она услышала последние слова Хорнблауэра, то ли по какой-то другой причине.
   - Спасибо. Все просто превосходно, - пробормотал Хорнблауэр.
   - Пожалуйста, не вставайте, - поспешно и даже как-то враждебно произнесла Мария, когда Хорнблауэр с Бушем начали подниматься со стульев. Глаза ее были влажны. Напряжение разрядил стук в наружную дверь. Мария побежала открывать. Они услышали мужской голос. Вернулась Мария, за ней возвышался капрал морской пехоты.
   - Лейтенант Хорнблауэр? - спросил он.
   - Это я.
   - От адмирала, сэр.
   Капрал держал в руке письмо и сложенную газету. Пришлось ждать, пока Хорнблауэру найдут карандаш, чтобы расписаться в получении. Щелкнув каблуками, капрал удалился. Хорнблауэр стоял с письмом в одной руке и с газетой в другой.
   - Откройте... пожалуйста, откройте, - сказала Мария.
   Хорнблауэр сломал печать и развернул письмо. Он прочел его, потом перечел, кивая, словно письмо подтверждало некую прежде сформулированную им теорию.
   - Как видите, иногда полезно играть в вист, - сказал он. Он вручил Бушу письмо; улыбка его была какая-то кривая.
   "Сэр (прочел Буш),
   С радостью пользуюсь случаем прежде официального уведомления сообщить вам, что вы утверждены в звании капитан-лейтенанта и вскоре будете назначены на военный шлюп".
   - Клянусь Богом, сэр! - воскликнул Буш. - Поздравляю! Во второй раз, сэр. Вы это заслужили, я и прежде так говорил.
   - Спасибо, - сказал Хорнблауэр. - Дочитывайте.
   "Прибытие в это время почтовой кареты из Лондона (говорилось во втором абзаце) позволяет мне известить вас об изменившейся ситуации, избегая в этом письме излишнего многословия. Из прилагающегося номера "Сан" вы узнаете, почему в течение нашего столь приятного вечера сохранялись условия военной секретности, вследствие чего нет надобности извиняться перед вами, что я вас тогда не просветил.
   Остаюсь
   Ваш покорный слуга ПАРРИ".
   К тому времени, как Буш дочитал письмо, Хорнблауэр развернул газету на нужном месте, которое и показал Бушу.
   "Послание Его Величества
   Палата общин, 8 марта 1803 года
   Министр финансов зачитал следующее послание Его Величества.
   Его Величество считает необходимым уведомить Палату Общин, что поелику в портах Франции и Голландии наблюдаются активные военные приготовления, он счел нужным принять дополнительные меры к обеспечению безопасности своих владений.
   Георг R*". [R - Rex (лат.) - король.]
   Этого Бушу было достаточно. Бони с его плоскодонными посудинами и армией, размещенной по всему побережью Ла-Манша, встретил своевременный и достойный отпор. Ночная вербовка, задуманная и проведенная в полной тайне, которую Буш целиком и полностью одобрил (он возглавлял в свое время немало вербовочных отрядов, и знал, как быстро моряки разбегаются при первом намеке на вербовку), обеспечит команду для судов, которые, в свою очередь обеспечат безопасность Англии. Кораблей в достатке, в каждом английском порту, а офицеров - Буш слишком хорошо знал, сколько свободных офицеров. Стоит флоту выйти в море, и Англия посмеется над любым предательским нападением, которое замыслил Бонапарт.
   - Хоть раз они сделали то, что нужно, клянусь Богом, - воскликнул Буш, хлопая по газете.
   - Но в чем дело? - спросила Мария. Она молча переводила взор с одного офицера на другого, пытаясь прочесть выражения их лиц. Буш вспомнил, что она заморгала, когда он разразился поздравлениями.
   - Через неделю будет война, - сказал Хорнблауэр. - Бони не стерпит смелого ответа.
   - Ох, - сказала Мария. - А вы... что же вы?
   - Я назначен капитан-лейтенантом, - сказал Хорнблауэр, - и скоро мне дадут военный шлюп.
   - Ох, - снова сказала Мария.
   Секунду или две она мучительно пыталась совладать с собой, потом не выдержала. Голова ее клонилась все ниже и ниже, наконец, она закрыла лицо руками в перчатках и отвернулась от мужчин. Теперь они видели под шалью лишь ее вздрагивающие от рыданий плечи.
   - Мария, - мягко позвал Хорнблауэр. - Мария, не надо, пожалуйста.
   Мария повернула к ним зареванное лицо в скособоченной шляпке.
   - Я н-н-никогда вас больше не увижу, - рыдала она. - Я была так счастлива с этой с-с-свинкой в школе, я думала, буду стелить вам постель и убирать вашу комнату. И тут это все.
   - Но, Мария, - выговорил Хорнблауэр, беспомощно похлопывая рукой об руку. - Мой долг...
   - Лучше б я умерла! Да, лучше б я умерла! - сказала Мария. Слезы текли по ее щекам и падали на шаль, глаза безнадежно смотрели в одну точку, большой рот скривился.
   Этого Буш вынести не мог. Он любил симпатичных, пухленьких девушек. То, что он видел сейчас, раздражало его непомерно - может, оно оскорбляло его эстетическое чувство, как ни мало вероятно, чтоб Буш таким чувством обладал. Может его просто злила женская истерика, но если так, злила она его сверх всякой меры. Он чувствовал, что если ему придется еще минуту выносить этот рев, у него расколется голова.
   - Пошли отсюда, - сказал он Хорнблауэру.
   Ответом ему был изумленный взгляд. Хорнблауэру не приходило в голову, что он может сбежать в ситуации, за которую, в силу своего характера, был склонен винить самого себя. Буш прекрасно знал, что Марии надо дать время, и она успокоится. Он знал, что женщины, желающие себе смерти, чувствуют себя как огурчики на следующий же день, стоит другому мужчине потрепать их по подбородку. В любом случае он не понимал, зачем Хорнблауэру беспокоиться из-за того, в чем виновата сама Мария.
   - Ох, - Мария шагнула вперед и оперлась руками на стол, где стояли остывший кофейник и тарелка с недоеденными отбивными. Она подняла голову и снова заголосила.
   - Бога ради... - начал Буш с отвращением. Он обернулся к Хорнблауэру: - Пошли.
   Только на лестнице Буш обнаружил, что Хорнблауэр не идет за ним, и не пойдет. И Буш не собирался его вытаскивать. Хотя Буш не бросил бы друга в беде, хотя с радостью отправился бы в шлюпке спасать чужую жизнь, хотя и стоял бы плечом к плечу с Хорнблауэром в самом опасном бою и дал бы себя изрубить за него в куски - несмотря на все это он не мог вернуться назад и спасти товарища. Если Хорнблауэр решил сделать глупость, его не остановишь. И, чтоб успокоить свою совесть, он сказал себе, что, может, Хорнблауэр и не сделает этой глупости.
   В мансарде Буш сложил ночную рубашку и туалетные принадлежности. Методически перекладывая бритву, гребень и щетку, проверяя, чтоб ничего не забыть, он немного успокоил разошедшиеся нервы. Перспектива близкого возвращения на службу и близких боевых действий встала перед ним во всей своей восхитительной определенности, отгоняя прочь всякое раздражение. Он начал беззвучно напевать про себя. Стоит еще раз зайти в док - можно даже заглянуть в "Конскую Голову" обсудить потрясающие утренние новости: и то и другое разумно, если он хочет поскорее получить место на корабле. Держа шляпу в руке, он сунул свой маленький сверток под мышку и последний раз окинул взглядом комнату, убедиться, что ничего не забыл. Закрывая дверь мансарды, он все так же мурлыкал себе под нос. На лестнице, у входа в гостиную, он замер, держа одну ногу на весу, не потому что не знал, входить ему или нет, а сомневаясь, что же ему сказать, войдя.