Форестер Сесил Скотт. Лейтенант Хорнблауэр (Хорнблауэр - 2)

   Это различие невольно пришло ему на ум пока он глядел как разговаривают на шканцах Хорнблауэр и Бакленд. Послеполуденная вахта закончилась, началась первая собачья вахта - ее должен был нести Хорнблауэр. Это было традиционное время отдыха: дневной жар спадал, матросы собирались на носу, поглядывая на резвящихся вокруг судна дельфинов. Офицеры, днем дремавшие в своих каютах, поднимались на шканцы подышать воздухом, побродить небольшими группками, поговорить.
   На военном судне в походе негде упасть яблоку - такой тесноты не знали самые захудалые лондонские трущобы, где ютится беднота. Однако долгий и трудный опыт научил его обитателей применяться к этим нелегким условиям. На баке одни чинили одежду, весело переговариваясь между собой, другие, освободив себе квадратный ярд палубы, уселись, скрестив ноги, разложили инструменты, материалы и, не обращая внимания на шум и толкотню, занялись ювелирной работой: резали по кости, вышивали, мастерили крошечные модели. Ближе к корме офицеры гуляли по двое, по трое, на тесных шканцах, переговариваясь и не мешая другим гуляющим.
   В соответствии с флотской традицией они оставляли наветренную сторону Бакленду, пока тот находился на палубе, а в этот вечер, похоже, Бакленд решил задержаться надолго. Он глубоко ушел в разговор с Хорнблауэром. Они прохаживались вдоль шканцевых карронад, восемь ярдов туда, восемь ярдов обратно; на флоте давно убедились, что, когда пространство для прогулки ограничено, разговор не должен прерываться на поворотах. Каждая пара офицеров, уперевшись в ограждение, поворачивала обратно. На мгновение они оказывались лицом друг к другу и продолжали разговор без малейшей паузы. Все они ходили, сцепив руки за спиной - еще мичманами их начисто отучили держать руки в карманах.
   Так ходили и Бакленд с Хорнблауэром. Остальные бросали на них любопытные взгляды, ибо даже в этот золотой вечер, когда солнце садилось с правого борта в эмалево-синее море, обещая великолепный закат, все знали, что под ними в каюте лежит несчастный больной, наполовину замотанный в смирительную рубашку, и Бакленд должен решить, что же с ним делать. Взад и вперед, взад и вперед ходили Бакленд с Хорнблауэром. Последний по обыкновению держался почтительно, а Бакленд, по видимости, задавал вопросы. Похоже, некоторые ответы были для него неожиданны: Бакленд не раз останавливался посреди поворота, глядел Хорнблауэру в лицо и, видимо, переспрашивал. Хорнблауэр, похоже, был непреклонен, как в прямом, так и переносном смысле: твердо, но с почтением стоял на своем. Солнце освещало изможденное лицо Бакленда.
   Может быть, счастливая судьба надоумила Хорнблауэра искупаться под помпой - именно с этого начался разговор.
   - Военный совет? - спросил Смит Буша, глядя на двух офицеров.
   - Вряд ли, - ответил Буш.
   Первый лейтенант не станет напрямую просить совета или даже спрашивать мнение у офицера настолько младше себя. И все же... все же это возможно, если начать малозначащий разговор о чем-то другом.
   - Только не говорите мне, что они обсуждают католическую эмансипацию* [Движение за предоставление католикам равных прав с англиканами.], - сказал Ломакс.
   Вполне возможно, виновато подумал Буш, что они обсуждают нечто иное например, как же капитан свалился в люк. При этой мысли Буш поймал себя на том, что машинально ищет глазами Вэйларда. Тот беззаботно болтал на грота-вантах с мичманами и штурманскими помощниками. Но, может быть, Бакленд и Хорнблауэр говорят совсем о другом. Судя по их поведению, темой разговора были теории, а не факты.
   - Во всяком случае, до чего-то они договорились, - сказал Смит.
   Хорнблауэр отдал честь, и Бакленд повернулся, чтобы идти вниз. Несколько пар любопытных глаз устремились на оставшегося в одиночестве Хорнблауэра. Заметив эти взгляды, он шагнул к офицерам.
   - Государственные дела? - Ломакс задал вопрос, который хотелось задать всем.
   Хорнблауэр спокойно встретил его взгляд.
   - Нет, - сказал он и улыбнулся.
   - Было похоже, вы обсуждаете что-то важное, - заметил Смит.
   - Смотря что подразумевать под этим словом, - ответил Хорнблауэр.
   Он все еще улыбался, но улыбка не давала ни малейшего ключа к его мыслям. Настаивать дальше было бы грубо: может быть, они с Баклендом обсуждали что-нибудь личное. По их виду ни о чем нельзя было догадаться.
   - Ну-ка слезьте с этих гамаков! - крикнул Хорнблауэр. Болтающие мичманы не нарушали ни одно из корабельных предписаний, но это был повод сменить разговор.
   Пробили три склянки: прошло три четверти первой собачьей вахты.
   - Мистер Робертс, сэр! - выкрикнул из люка часовой, охранявший огнепроводные шнуры дымовых шашек. - Позовите мистера Робертса.
   Робертс обернулся.
   - Кто меня зовет? - спросил он, хотя, учитывая, что капитан болен, лишь один человек на судне мог позвать второго лейтенанта.
   - Мистер Бакленд, сэр. Мистер Бакленд зовет мистера Робертса.
   - Очень хорошо, - сказал Робертс, сбегая по трапу.
   Остальные переглянулись. Возможно, решающий момент наступил. С другой стороны, Бакленд мог позвать Робертса по самому заурядному делу. Хорнблауэр воспользовался тем, что все отвлеклись, отошел и продолжил прогулку по наветренной стороне судна. Он ходил, подбородком почти касаясь груди, уравновешивая наклон головы сцепленными за спиной руками.
   Снизу снова раздался крик, подхваченный часовым у люка.
   - Мистер Клайв! Позовите мистера Клайва! Мистер Бакленд зовет мистера Клайва.
   - О-хо-хо! - многозначительно произнес Ломакс, глядя на спешащего по трапу доктора.
   - Что-то случилось, - сказал Карберри, штурман. Время шло, ни второй лейтенант, ни врач не возвращались. Смит, держа под мышкой подзорную трубу как символ своих временных полномочий, отдал Хорнблауэру честь, готовясь сменить его с началом второй собачьей вахты. Небо на востоке почернело, а с правого борта садящееся солнце окрасило его в великолепие алых и золотых тонов. От корабля до солнца все море сверкало золотом, постепенно переходившим в пурпур. Летучая рыбка разорвала поверхность воды и взмыла вверх, оставив на воде мимолетную борозду, словно царапину на эмали.
   - Посмотрите! - воскликнул Хорнблауэр, обращаясь к Бушу.
   - Летучая рыба, - безразлично ответил Буш.
   - Да! А вот еще!
   Хорнблауэр перегнулся через борт, чтобы получше разглядеть.
   - Вы их еще насмотритесь в этом плавании, - сказал Буш.
   - Я никогда их прежде не видел.
   Удивительная игра выражений прошла по лицу Хорнблауэра: он надел на жгучее любопытство маску полного безразличия, как другой натягивает на руку перчатку. Как ни разнообразна была его прошлая служба, она ограничивалась европейскими морями - несколько лет опасных боевых действий вблизи французских и испанских берегов, два года на "Славе" в Ла-Маншском флоте. Хорнблауэр пылко стремился ко всему новому и необычному, ожидающему его в тропических водах. Но его собеседнику все это было не в новинку, и он не выразил ни малейшего восторга при виде первой в их плавании летучей рыбки. Хорнблауэр не собирался уступать кому-либо в бесстрастности и самообладании: раз чудеса глубин не трогают Буша, они тем более не должны вызывать детского восторга у него самого, по крайней мере явного восторга. Он ветеран, а не новобранец.
   Буш поднял голову и увидел, что Робертс с Клайвом поднимаются по трапу в сгущающуюся ночь. Он живо повернулся к ним. Офицеры сошлись теснее, послушать, что же те скажут.
   - Ну, сэр? - спросил Ломакс.
   - Он это сделал, - сказал Робертс.
   - Он прочитал секретные приказы? - спросил Смит.
   - Насколько я понял, да.
   - Ох!
   Наступила пауза, пока кто-то не задал неизбежный глупый вопрос:
   - И что в них?
   - Инструкции секретные, - сказал Робертс. В голосе его звучала важность - то ли он отыгрывался таким образом за неведение, то ли, став вторым по старшинству, острее ощутил свою значимость. - Если бы мистер Бакленд и доверил мне их содержание, я все равно ничего не смог бы вам сказать.
   - Верно, - согласился Карберри.
   - А как это воспринял капитан? - спросил Ломакс.
   - Бедняга! - Теперь, когда все взгляды устремились на него, Клайв раздулся от важности. - Похоже, он принял нас за исчадия ада. Вы бы видели, как он сжался, когда мы вошли. Эти болезненные страхи становятся все острее.
   Клайв ждал, что его попросят говорить дальше, и хотя таковой просьбы и не последовало, продолжил свой рассказ.
   - Нам надо было найти ключи от стола. Можно было подумать, мы собираемся перерезать ему горло, так он плакал и пытался спрятаться. Все горести мира - все страхи ада - мучают этого несчастного.
   - Но ключ-то вы нашли? - перебил его Ломакс.
   - Нашли. И открыли стол.
   - И что дальше?
   - Мистер Бакленд нашел приказы. Обычный полотняный пакет с адмиралтейской печатью. Пакет был уже вскрыт.
   - Естественно, - сказал Ломакс. - И что потом?
   - А теперь, я полагаю, - сказал Клайв, чувствуя общее напряжение, - он их читает.
   - А мы так ничего и не знаем.
   Все разочарованно замолчали.
   - Господи! - сказал Карберри. - Мы воюем с 93-го. Почти десять лет. И вы хотите знать, что вас ждет?! Сегодня Вест-Индия - завтра Галлифакс. Мы исполняем приказы. Руль под ветер - отдавай и выбирай. Может - угостят картечью, может - шампанским с захваченного флагмана. Наше дело маленькое. Мы зарабатываем свои четыре шиллинга в день, независимо от погоды.
   - Мистер Карберри! - послышалось снизу. - Мистер Бакленд зовет мистера Карберри.
   - Господи! - снова сказал Карберри.
   - Теперь вы сможете отработать свои четыре шиллинга в день, - сказал Ломакс.
   Замечание адресовалось удаляющейся спине Карберри, который уже сбегал вниз.
   - Сейчас мы будем менять курс, - сказал Смит. - Спорю на недельное жалованье.
   - Дураков нет, - ответил Робертс.
   В предстоящем можно было не сомневаться, ибо Карберри, штурман, отвечал на судне за навигацию.
   Наступила ночь, и лица говоривших были неразличимы в темноте, хотя на западе еще алела узкая полоска, и бледная красноватая дорожка пролегла по черной воде к судну. Зажгли нактоузные огни; самые яркие звезды уже проступили на черном небе. Верхушки мачт, казалось, задевали их, покачиваясь вместе с судном, бесконечно высоко над головами. Пробил судовой колокол, но офицеры не собирались расходиться. Нетерпение росло. Вот Бакленд и Карберри поднялись по трапу; остальные собрались на другой стороне шканцев, освобождая им место.
   - Вахтенный офицер! - позвал Бакленд.
   - Сэр! - Смит в темноте выступил вперед.
   - Мы меняем курс на два румба. Курс зюйд-вест.
   - Есть, сэр. Курс зюйд-вест. Мистер Эббот, свистать команду к брасам.
   "Слава" легла на новый курс. Паруса ее развернулись к ветру, составлявшему не более румба с ее правым бортом. Карберри подошел к нактоузу убедиться, что рулевой точно выполнил его приказ.
   - Эй! Еще разок нажать на фока-брасы с наветренной стороны! - крикнул Смит. - Стой!
   Свистки, сопровождавшие перемену курса, стихли.
   - Курс зюйд-вест, сэр, - доложил Смит.
   - Очень хорошо, мистер Смит, - сказал Бакленд, стоявший у ограждения.
   - Простите, сэр, - осмелился спросить Робертс у маячившего в темноте Бакленда. - Вы можете сказать нам наше задание?
   - Задание не могу. Это все еще секрет, мистер Робертс.
   - Ясно, сэр.
   - Но скажу вам, куда мы направляемся. Мистер Карберри уже знает.
   - Куда, сэр?
   - Санто-Доминго. Бухта Шотландца.
   Последовала пауза. Всем надо было переварить полученное сообщение.
   - Санто-Доминго, - повторил кто-то задумчиво.
   - Эспаньола, - пояснил Карберри.
   - Гаити, - произнес Хорнблауэр.
   - Санто-Доминго, Гаити, Эспаньола, - сказал Карберри. - Три названия одного острова.
   - Гаити! - воскликнул Робертс. Это название задело какую-то струну в его памяти. - Это там, где негры взбунтовались.
   - Да, - согласился Бакленд.
   Все заметили, что он постарался произнести это слово безо всякого выражения, возможно по причине сложной дипломатической ситуации, касающейся негров, а возможно потому, что страх перед капитаном все еще витал над судном.
   VII
   Лейтенант Бакленд, исполняющий обязанности командующего семидесятипушечным судном Его Величества "Слава", стоял на шканцах, разглядывая в подзорную трубу низкие горы Санто-Доминго. Судно неприятно и неестественно кренилось. Длинные атлантические валы, гонимые пассатом, проходили под килем судна, лежавшего в дрейфе под последними порывами бриза, дувшего с полуюта и теперь понемногу стихавшего по мере того, как жаркое солнце нагревало остров. "Слава" кренилась на борт; пушечные порты нижней палубы оказывались над водой то с одной, то с другой стороны, ибо дувший над волнами легкий бриз не мог удержать прямо лежавшее под обстененным крюйселем судно. Оно кренилось на один борт, пока пушечные тали не начинали скрипеть под тяжестью пушек, и на круто наклоненной палубе почти невозможно становилось удержаться. Тут оно замирало на несколько мучительных секунд, медленно выпрямлялось, и, не задерживаясь в этом положении, продолжало, под грохот блоков и скрип такелажа, тошнотворное падение, пока не оказывалось на другом борту. Пушечные тали скрипели, неосторожные люди скользили и падали, а судно замирало, но тут волна прокатывалась под ним и все начиналось сначала.
   - Господи, - сказал Хорнблауэр, цепляясь за кофель-нагель в кофель-планке бизани, чтобы не скатиться с палубы в шпигат, - неужели он никак не может решиться?
   Что-то во взгляде Хорнблауэра заставило Буша взглянуть на него повнимательней.
   - Укачало? - удивился он.
   - Еще бы не укачало, - ответил Хорнблауэр. - Как оно кренится!
   Железный желудок Буша ни разу не побеспокоил его, однако Буш знал, что другие, менее везучие люди, страдают морской болезнью даже проведя в море несколько недель, особенно когда меняется движение судна. Эта похоронная качка не имела ничего общего со свободным полетом идущей под парусами "Славы".
   - Бакленд должен разглядеть побережье, - сказал он, чтоб подбодрить Хорнблауэра.
   - Что тут еще разглядывать? - проворчал Хорнблауэр. - Над фортом развевается испанский флаг. Теперь все на берегу узнают, что у них под носом рыщет линейный корабль, и донам не понадобится много ума, чтоб догадаться: это не увеселительная прогулка. Теперь у них будет вдоволь времени, чтобы подготовиться к встрече с нами.
   - Но что ему оставалось делать?
   - Он мог подойти ночью с морским бризом. Подготовить десант. Высадить его на заре. Взять форт штурмом, прежде чем они догадаются об опасности. О, Господи!
   Последнее восклицание не имело отношения к сказанному. Оно относилось к состоянию желудка Хорнблауэра. Несмотря на сильный загар, щеки молодого лейтенанта болезненно позеленели.
   [Рис. 1]
   1. Встреча "Славы" и "Клары".
   - Плохо дело, - сказал Буш.
   Бакленд по-прежнему стоял, силясь, несмотря на качку, разглядеть берег. Это была бухта Шотландца, Байа Эскосеса, как называли ее испанские карты. К западу берег был пологий; огромные валы разбивались на подходе к нему и, слабее, растекались кипенно-белой пеной. С востока к морю спускались плоские, поросшие лесом холмы, волны ударялись об их подножье, пелена брызг взлетала высоко к обрывам и обрушивалась густым дождем. Холмы тянулись на тридцать миль вдоль берега, почти с запада на восток, и составляли полуостров Самана, оканчивающийся Саманским мысом. По карте полуостров был не шире десяти миль. Дальше, за Саманским мысом, лежала бухта Самана, открывающаяся в пролив Мона. Здесь была самая удобная стоянка для каперов и мелких военных судов. Тут они могли бросить якорь под защитой форта на полуострове Самана, готовые в любой момент, выскользнуть и напасть на Вест-Индский конвой, идущий проливом Мона. "Славе" было приказано очистить логово разбойников, прежде чем двинуться в наветренную сторону, к Ямайке - об этом на судне все уже успели догадаться. Бакленд, столкнувшись с этой задачей, не знал, как к ней подступиться. Его колебания были очевидны всем наблюдателям, столпившимся на палубе "Славы".
   Грот неожиданно громко хлопнул, и судно медленно начало разворачиваться носом к морю: береговой бриз ослаб, и пассат, постоянно дующий через Атлантику, начал забирать свою власть. Бакленд с облегчением опустил подзорную трубу. По крайней мере, это повод отложить боевые действия на потом.
   - Мистер Робертс!
   - Сэр!
   - Положите ее на левый галс! Руль круто к ветру!
   - Есть, сэр.
   Кормовые матросы бросились к бизань-брасам, и корабль медленно увалился под ветер. Марсели постепенно надувались, и судно кренилось, одновременно набирая скорость. Следующую волну смело встретил левый борт, разбивши ее в бесчисленные мелкие брызги. Натянутый такелаж запел повеселее, вплетая свой голос в музыку разрезаемой судном воды. Корабль снова ожил, а не болтался в подошве волны, как труп. Ревущий пассат подхватил его. Судно понеслось, радостно подпрыгивая на волнах, оставляя на синей воде пенистый след, море ревело под его носом.
   - Лучше? - спросил Хорнблауэра Буш.
   - В одном смысле лучше, - последовал ответ. Хорнблауэр смотрел на удаляющиеся холмы Санто-Доминго. - Я хотел бы, чтоб мы шли в бой, а не убегали, дабы о нем поразмыслить.
   - Вот вояка какой! - сказал Буш.
   - Кто, я? Вояка? Да ничего подобного - совсем наоборот. Я хотел бы... полагаю, я хотел бы слишком многого.
   Некоторых людей не поймешь - философски подумал Буш. Сам он с удовольствием грелся на солнышке: судно шло под ветром и жар немного спал. Если в будущем предстоят опасные боевые действия, что ж, можно подождать их со стоической выдержкой. И уж точно Буш мог поздравить себя с тем, что ответственность за семидесятипушечный линейный корабль лежит не на нем. Близость боя по крайней мере отвлекала от того ужасного факта, что внизу заключен безумный капитан.
   За обедом в кают-компании Буш посмотрел на Хорнблауэра: тот ерзал и нервничал. Бакленд объявил, что намерен на следующий день взять быка за рога, обойти мыс Самана и пробиться прямо в залив. "Славе" потребуется всего несколько бортовых залпов, чтоб смести все корабли, стоящие здесь на якоре. Буш всецело одобрил план. Смести каперов, сжечь и потопить, а потом будет время подумать, что делать дальше и делать ли вообще. Бакленд спросил, есть ли у офицеров вопросы. Смит вполне разумно спросил про приливы: Карберри ответил ему. Робертс задал один-два вопроса о ситуации на южном берегу бухты, но Хорнблауэр, сидевший в конце стола, ни разу не раскрыл рта, однако внимательно смотрел на каждого говорившего по очереди.
   Пока продолжались собачьи вахты, Хорнблауэр в одиночестве бродил по палубе и размышлял, низко склонив голову. Буш заметил, что его сцепленные за спиной пальцы нервно сжимаются и разжимаются. Он вдруг засомневался. Возможно ли, чтоб этому энергичному молодому офицеру не доставало личного мужества? Эта фраза не принадлежала Бушу. Он слышал ее по чьему-то поводу несколько лет назад. Сейчас лучше было употребить ее, чем прямо сказать себе, что он подозревает Хорнблауэра в трусости. Буш был не слишком терпим к чужим слабостям: с трусами он не желал иметь ничего общего.
   На рассвете по палубам засвистели дудки, барабаны морских пехотинцев отбивали бодрый ритм.
   - Готовить палубы к бою! Все по местам! Корабль к бою!
   Буш спустился на нижнюю пушечную палубу, где располагался его боевой пост. Он командовал всей палубой и семнадцатью двадцатичетырехфунтовками правой батареи, Хорнблауэр под его началом распоряжался пушками левого борта. Матросы уже снимали перегородки и убирали препятствия. Небольшая докторская команда прошла по палубе: они несли примотанного к доске человека в смирительной рубашке. Несмотря на рубашку и веревки тот извивался и жалобно скулил - капитана несли в безопасный канатный ящик, а его каюту тем временем готовили к бою. Один или два матроса нашли время, несмотря на суматоху, сочувственно покачать головами ему вслед, но Буш тут же их одернул. Он хотел достаточно быстро доложить, что нижняя палуба готова к бою.
   Появился Хорнблауэр, отдал Бушу честь и встал рядом с ним, присматривая за работой. Большая часть нижней палубы была погружена в полумрак; столбы света, падавшие из люков, почти не освещали дальние углы покрашенной в темно-красный цвет палубы. Пробежали человек шесть юнг, каждый нес по корзине с песком, который они тут же принялись горстями рассыпать по палубе. Буш внимательно наблюдал за ними: от них зависело, будет ли у пушкарей хорошая опора или нет. Ведра, стоявшие у каждой пушки, наполнили водой; они служили двоякой цели: мочить банники, которыми прочищают пушки, и быстро заливать огонь. Вокруг грот-мачты кольцом стояли запасные пожарные ведра, в кадках по обоим бортам тлели огнепроводные шнуры, от которых канониры могли при необходимости поджигать фитильные пальники. Огонь и вода. По палубе, стуча башмаками, промаршировала судовая полиция в красных мундирах с белыми портупеями; верхушки киверов задевали о палубные бимсы. Капрал Гринвуд поставил у каждого люка солдат с примкнутыми штыками и заряженными ружьями. Делом полиции было следить, чтоб никто без разрешения не спустился вниз и не спрятался бы в безопасной части судна ниже ватерлинии. Мистер Хоббс, исполняющий обязанности артиллериста, направился со своими помощниками и подручными в пороховой погреб. Все они были в матерчатых тапочках, чтобы порох, который в пылу битвы неизбежно просыплется на дно погреба, не загорелся от трения подошв.
   Побежали подносчики пороха с зарядными картузами. Орудийные брюки были отцеплены, и матросы взялись за тали, ожидая приказа открыть порты и выдвинуть пушки. Буш быстро оглядел оба борта. Канониры на местах. Возле каждой пушки правого борта стоит по десять человек, возле каждой пушки левого - по пять; соответственно максимальный и минимальный орудийный расчет для двадцатичетырехфунтовки. Буш должен был в числе прочего следить за расстановкой людей у пушек. Если надо будет стрелять с обоих бортов, он поделит людей поровну, а когда появятся убитые и раненые, а пушки начнут выходить из строя, он будет перераспределять орудийные расчеты. Унтер-офицеры и уорент-офицеры доложили о готовности своих подразделений, и Буш повернулся к стоявшему рядом с ним мичману, в чьи обязанности входило передавать сообщения.
   - Мистер Эббот, доложите, что нижняя палуба готова к бою. Спросите, надо ли выдвигать пушки.
   - Есть, сэр.
   Только что корабль гудел от шума и суматохи, и вот уже все тихо, только слышно, как скрипит древесина. Корабль ритмично покачивался на волнах - стоящий возле грот-мачты Буш покачивался вместе с ним. Юный Эббот снова сбежал по трапу.
   - Мистер Бакленд передает вам свои приветствия и просит пока не выдвигать пушки.
   - Очень хорошо.
   Хорнблауэр, стоявший чуть дальше к корме, в ряд с рым-болтами задних пушечных талей, обернулся послушать, что скажет Эббот, а теперь повернулся обратно. Ноги его были широко расставлены, и Буш заметил, что руки он сцепил за спиной и крепко сжал. Напряженность позы, разворот плеч и наклон головы можно было толковать как угодно - и как горячее желание сражаться, и как прямо противоположное. Канонир обратился к Хорнблауэру, и Буш наблюдал, как тот повернулся, чтобы ответить. Даже в полумраке нижней палубы было заметно, что лицо у Хорнблауэра напряженное, а улыбка вымученная. Ну ладно, решил Буш, собрав всю свою снисходительность, многие выглядят так перед боем.
   Было тихо, даже Буш навострил уши, пытаясь услышать, что творится наверху, и сделать выводы касательно ситуации. Через люк негромко донеслось:
   - Дна нет!
   Значит, на руслене бросают лот, а, следовательно, корабль приближается к берегу. На нижней палубе все пришли к тому же умозаключению и принялись его обсуждать.
   - Молчать! - прикрикнул Буш.
   Новый крик лотового, затем громкий приказ. Вся нижняя палуба, казалось, заполнилась гулом. Выдвигали пушки верхней палубы; в замкнутом пространстве нижней каждый звук отдавался, многократно отражаясь от дерева, так что катящиеся по доскам пушечные катки производили громоподобный шум. Все смотрели на Буша в ожидании приказа; но тот стоял спокойно - он еще никаких приказов не получал. Вот по трапу спустился мичман.
   - Мистер Бакленд передает вам свои приветствия и просит выдвинуть пушки.