Форестер Сесил Скотт. Лейтенант Хорнблауэр (Хорнблауэр - 2)

   Бакленд вошел в кают-компанию вместе с доктором. Все вопрошающе посмотрели на них; почти все встали, чтобы выслушать новости.
   - Он в сознании, - сказал Бакленд и посмотрел на Клайва, чтобы тот рассказал подробнее.
   - У него слабость, - произнес Клайв.
   Буш посмотрел на Хорнблауэра, надеясь, что тот задаст вопрос, который хотелось задать ему самому. Лицо Хорнблауэра казалось ничего не выражающей маской. Он, не отрываясь, смотрел на Клайва, но рта не раскрывал. В конце концов этот вопрос задал Ломакс, баталер.
   - Он что-нибудь соображает?
   - Ну... - начал Клайв, искоса поглядывая на Бакленда. Было ясно, что меньше всего на свете Клайв хочет определенно высказываться по поводу умственного здоровья капитана. - Пока он для этого слишком слаб.
   Ломакс, к счастью, был достаточно любопытен и достаточно упрям, чтобы не смутиться уклончивостью врача.
   - А сотрясение мозга, - спросил он. - Как оно на нем сказалось?
   - Череп не поврежден, - ответил Клайв. - Множественные разрывы кожной ткани. Нос сломан. Сломана клавикула - ключица то есть, и пара ребер. Он упал головой вперед, что естественно, раз он споткнулся о комингс.
   - Как же его угораздило? - спросил Ломакс.
   - Он не сказал, - ответил Клайв. - Я думаю, он не помнит.
   - Как это?
   - Это обычное дело, - произнес Клайв. - Можно даже сказать, это симптоматично. После сильного сотрясения мозга у пациента обычно наблюдаются провалы в памяти, охватывающие несколько часов до травмы.
   Буш снова взглянул на Хорнблауэра. Лицо младшего лейтенанта было по-прежнему непроницаемо, и Буш решил последовать его примеру, то есть не выдавать своих чувств и оставить другим задавать вопросы. Однако весть была великая, славная, чудесная, и, на вкус Буша, никакие подробности о ней не могли быть излишними.
   - Он знает, где он находится? - продолжал Ломакс.
   - Он знает, что он на этом корабле, - осторожно сказал Клайв.
   Теперь к Клайву повернулся Бакленд; он осунулся, был небрит и выглядел усталым. Однако он видел капитана в его каюте, и вследствие этого был чуть понастойчивее.
   - Может ли капитан исполнять свои обязанности? - спросил он.
   - Ну... - начал Клайв.
   - Ну?
   - Временно, наверно, нет.
   Ответ был явно неудовлетворительный, но Бакленд, добиваясь его, казалось, истратил всю свою решимость. Хорнблауэр поднял бесстрастное лицо и посмотрел прямо на Клайва.
   - Вы хотите сказать, что сейчас он не в состоянии командовать судном?
   Остальные одобряюще загудели, требуя точного ответа. Клайв, оглядев настойчивые лица, вынужден был сдаться.
   - Сейчас да.
   - Теперь мы хоть знаем что к чему, - сказал Ломакс. В голосе его звучало удовлетворение, которое разделяли в кают-компании все, кроме Бакленда и Клайва.
   Отстранить капитана от командования было необходимо и одновременно очень непросто. Король и парламент совместно назначили Сойера командовать "Славой", и его смещение попахивало изменой. Все, кто имел хоть малейшее касательство к этой истории, до конца жизни будут нести несмываемое пятно неподчинения и мятежа. Последний штурманский помощник рискует не получить в будущем нового назначения только из-за того, что служил на "Славе", когда Сойера отстранили от командования. Поэтому следовало соблюсти видимость законности в деле, которое при ближайшем рассмотрении никогда не будет вполне законным.
   - Здесь у меня показания капрала Гринвуда, сэр, - сказал Хорнблауэр, с его крестиком, засвидетельствованные мной и мистером Вэйлардом.
   - Спасибо, - сказал Бакленд, беря бумагу, в его движении была какая-то неуверенность, словно этот документ - шутиха, способная взорваться в любой момент. Но только Буш, искавший этих колебаний, их заметил. Всего несколько часов назад Бакленд вынужден был бежать, спасая свою жизнь, пробираться по внутренностям судна, уходя от погони. Имена Вэйларда и Гринвуда напомнили ему об этом, вызвав легкий шок. И тут же, словно вызвали демона, в дверях кают-компании появился легкий на помине Вейлард.
   - Мистер Робертс послал меня узнать, какие будут распоряжения, сэр, сказал он.
   Робертс нес вахту и весь извелся от желания узнать, что происходит внизу. Бакленд замер в нерешительности.
   - Сейчас обе вахты на палубе, сэр, - почтительно напомнил Хорнблауэр.
   Бакленд вопросительно посмотрел на него.
   - Вы можете сообщить новость матросам, сэр, - продолжал Хорнблауэр.
   Он лез к старшему офицеру с непрошеным советом и тем самым напрашивался на обидное замечание. Но весь его вид выражал глубочайшее почтение и ничего кроме желания уберечь старшего от любых возможных хлопот.
   - Спасибо, - сказал Бакленд.
   На его лице ясно читалась внутренняя борьба. Он по-прежнему пытался уклониться от того, чтобы слишком сильно себя скомпрометировать - как будто он себя еще не скомпрометировал! Тем более ему не хотелось напрямую говорить с матросами, хотя он уже понял, что сделать это придется. А чем дольше он думал, тем насущнее становилась эта необходимость - по нижней палубе слухи расползаются быстро, и команда, уже прежде выбитая капитаном из колеи, от полной неопределенности становилась все более беспокойной. Нужно было сделать им твердое, определенное заявление: это было жизненно необходимо. Однако, большая необходимость влечет за собой большую ответственность. Бакленд явно колебался меж двух огней.
   - Общий сбор? - мягко предположил Хорнблауэр.
   - Да. - Бакленд в отчаянии ринулся навстречу опасности.
   - Очень хорошо. Мистер Вэйлард! - сказал Хорнблауэр. Буш заметил, каким выразительным взглядом Хорнблауэр сопроводил свои слова. Выразительность эта была естественна в ситуации, когда один младший офицер советует другому поторопиться, пока старший не передумал. Непосвященный бы так и подумал, но Бушу, которого усталость и тревога сделали проницательным, в этом взгляде почудилось нечто иное. Вэйлард был бледен, измотан и встревожен, Хорнблауэр его ободрил. Возможно, он сообщил ему, что тайна еще не раскрыта.
   - Есть, сэр, - сказал Вэйлард и вышел.
   По всему судну засвистели дудки.
   - Все наверх! Все наверх! - кричали боцманматы. - Всей команде строиться за грот-мачтой! Все наверх!
   Бакленд нервничал, поднимаясь на палубу, но к моменту испытания он более-менее взял себя в руки. Срывающимся бесцветным голосом он сообщил собравшимся матросам, что несчастный случай, о котором все они могли слышать, сделали капитана неспособным в настоящее время командовать судном.
   - Но все мы продолжим исполнять свои обязанности, - закончил Бакленд, пристально глядя на ровный ряд поднятых голов.
   Буш, смотревший в ту же сторону, приметил седую голову и жирное тело Хоббса, и.о. артиллериста, капитанского любимчика и соглядатая. В будущем дела мистера Хоббса могут пойти по-иному - по крайней мере, пока продлится недееспособность капитана. В том-то все и дело - пока продлится недееспособность капитана. Буш смотрел на Хоббса и гадал, сколько тот знает, и о скольком догадывается - в скольком он присягнет перед трибуналом. Он попытался прочесть свое будущее на толстом лице старика, но проницательность оставила его. Он не мог догадаться ни о чем.
   Матросам приказали расходиться, и на несколько минут воцарились шум и суматоха, пока вахтенные не занялись своими обязанностями, а свободные от дел не спустились вниз. Именно сейчас, в шуме и суматохе, легче всего было ненадолго остаться с глазу на глаз и избежать постороннего наблюдения. Буш поймал Хорнблауэра у кнехтов бизань-мачты и задал, наконец, вопрос, мучивший его уже несколько часов; вопрос, от которого столько зависело.
   - Как это случилось? - спросил Буш.
   Боцманматы выкрикивали приказы, матросы сновали туда-сюда; вокруг двух офицеров царила организованная суматоха, множество людей были заняты своими делами. Они стояли обособленные от всех, лицом, к лицу. Льющийся на них благодатный солнечный свет озарил напряженное лицо, которое Хорнблауэр обратил к своему собеседнику.
   - Что именно, мистер Буш? - сказал Хорнблауэр.
   - Как капитан свалился в люк?
   Произнеся эти слова, Буш оглянулся через плечо, вдруг испугавшись: не услышал ли его кто. За такие слова могут повесить. Повернувшись обратно, он увидел, что лицо Хорнблауэра ничего не выражает.
   - Я думаю, он потерял равновесие, - ровно произнес тот, глядя прямо в глаза Бушу, и тут же добавил. - С вашего позволения, сэр, у меня есть спешные дела.
   Позже всех старших офицеров по очереди пригласили в капитанскую каюту своими глазами убедиться, что за развалина там лежит. Буш увидел в полутьме каюты слабого инвалида с лицом, наполовину закрытым бинтами. Пальцы одной руки поминутно двигались, другая рука была в лубке.
   - Он под наркозом, - объяснил в кают-компании Клайв. - Я должен был ввести ему большую дозу опиата, чтоб попытаться исправить сломанный нос.
   - Я думаю, он размазался по всему лицу, - жестоко сказал Ломакс. - Он был достаточно велик.
   - Это обширный осколочный перелом, - согласился Клайв.
   На следующее утро из капитанской каюты раздались крики: в них звучала не только боль, но и страх. Потом оттуда появились Клайв и его помощники, потные и взволнованные. Клайв тут же отправился конфиденциально доложить Бакленду, но все на корабле слышали вопли, а кто не слышал, узнал про них от тех, кто слышал. Лекарские помощники, которых другие уорент-офицеры забросали вопросами, не смогли держаться с такой важной таинственностью, которую проявлял Клайв в кают-компании. Несчастный инвалид, без сомнения, сумасшедший: когда они попытались осмотреть его сломанный нос, он впал в пароксизм страха, вырывался с безумной силой, так что они, боясь повредить другие сломанные кости, вынуждены были замотать его в парусину, словно в смирительную рубашку, оставив снаружи одну левую руку. Лауданум и сильное кровотечение наконец довели капитана до бесчувствия, но когда вечером Буш его увидел, он снова был в сознании. Это было жалкое, плачущее существо: он съеживался при виде каждого входящего, пугался теней, рыдал. Страшно было видеть, как этот крупный мужчина по-детски оплакивает свои горести и прячет лицо от мира, в котором его измученному сознанию мерещилась одна только мрачная враждебность.
   - Часто случается, - менторским тоном говорил Клайв (чем дольше длилась болезнь капитана, тем охотнее он ее обсуждал), - что травма, падение, ожог или перелом полностью выводит из равновесия и прежде несколько неустойчивый мозг.
   - Несколько неустойчивый! - фыркнул Ломакс. - Разве он не поднял среди ночи морских пехотинцев, чтоб ловить в трюме заговорщиков?! Спросите мистера Хорнблауэра, спросите мистера Буша, считают ли они его немного неустойчивым. Он заставил Хорнблауэра нести двухвахтное дежурство, а Буша, Робертса и самого Бакленда вскакивать с постели каждый час, днем и ночью. Да он давным-давно сбрендил!
   Удивительно, как у всех развязались языки, стоило им избавиться от страха перед капитанскими шпионами.
   - По крайней мере теперь мы сделаем из команды моряков, - сказал Карберри, штурман. В его голосе звучало удовлетворение, которое разделяла вся кают-компания. Парусные и артиллерийские учения, строгая дисциплина и тяжелый труд сплачивали воедино развалившуюся было команду. Бакленд явно наслаждался - об этом он мечтал с тех пор, как они миновали Эддистон. Тренируя команду, он отвлекался от прочих осаждавших его забот.
   А заботило его новое ответственное решение, которое вовсю обсуждалось кают-компанией за его спиной. Бакленд уже замкнулся в тишине, приличествующей капитану военного судна. Никто за него решить не мог, и кают-компания наблюдала его внутреннюю борьбу, как наблюдала бы за боксером на ринге. Они даже заключали пари, предпримет ли Бакленд последний бесповоротный шаг к тому, чтоб объявить себя командиром "Славы", а капитана - неизлечимым.
   В капитанском столе были заперты бумаги, а среди них - секретные инструкции, адресованные ему Лордами Адмиралтейства. Никто, кроме капитана, этих инструкций не видел, ни одна душа на судне не догадывалась, что в них. Это могли быть самые обычные приказы, например, они могли предписывать "Славе" присоединиться к эскадре адмирала Бискертона; но, кроме того, они могли содержать дипломатические тайны, не предназначенные для глаз простого лейтенанта. С одной стороны, Бакленд мог по-прежнему держать курс на Антигуа, а там сложить с себя ответственность и передать ее старшему морскому офицеру на острове. Там может найтись какой-нибудь молодой капитан, которого переведут на "Славу" - он прочтет приказы и поведет судно по назначению. С другой стороны, Бакленд мог прочитать приказы сейчас: вдруг в них что-то чрезвычайно спешное. Антигуа - удобная цель для идущих из Англии судов, но с военной точки зрения она не столь желательна, ибо расположена с подветренной стороны от большинства стратегически важных пунктов.
   Если Бакленд приведет "Славу" на Антигуа, а потом ему придется лавировать против ветра обратно, он может изрядно схлопотать по рукам от Лордов Адмиралтейства; если же он прочтет секретные приказы, то может получить выговор за свою самодеятельность. Вся кают-компания догадывалась о его положении, и каждый офицер в отдельности поздравлял себя с тем, что его лично это не касается, и в то же время гадал, что же предпримет Бакленд.
   Буш и Хорнблауэр бок о бок стояли на юте, широко расставив ноги на качающейся палубе. Встав поустойчивее, они посмотрели на горизонт в свои секстаны. Сквозь темное стекло Буш видел отраженное зеркалом изображение солнца. Он повернул руку, тщательно совмещая изображение с горизонтом. Судно качалось на длинных синих валах, и это мешало Бушу, но он упорно продолжал. Наконец он решил, что изображение солнца село на горизонт, и закрепил секстан. Теперь можно было снять показания и записать их. Уступая новомодным предрассудкам, он решил последовать примеру Хорнблауэра и замерить широту еще и с противоположной стороны горизонта. Он повернулся кругом и произвел замер. Записав результат, он попытался вспомнить, что же надо делать с половиной разницы между двумя показаниями. И с погрешностью совпадения, и с "наклонением". Он огляделся и обнаружил, что Хорнблауэр уже закончил свои наблюдения и ждет его.
   - Самая большая широта, какую я когда-либо замерял, - заметил Хорнблауэр. - Никогда не был так далеко на юге. Какой у вас результат?
   Они сравнили показания.
   - Неплохо совпадают, - сказал Хорнблауэр. - В чем затруднение?
   - Высоту солнца я взять могу, - ответил Буш. - Это без проблем. Меня смущают расчеты - эти чертовы поправки.
   Хорнблауэр на мгновение поднял бровь. Он привык каждый раз в полдень проводить свои замеры и самостоятельно рассчитывать положение судна, чтобы не разучиться. Он знал, что технически сложно провести точные наблюдения на качающемся судне, но все никак не мог поверить, что кто-то находит трудными последующие математические расчеты (хотя и знал много тому примеров). Для него они были настолько просты, что, когда Буш выразил желание присоединиться к его полученным наблюдениям с целью усовершенствоваться, Хорнблауэр счел само собой разумеющимся, что Буша беспокоит только техника работы с секстаном. Но он вежливо скрыл свое изумление.
   - Они несложны, - сказал он и добавил: - сэр. - Умный офицер не станет кичиться перед старшим своим умственным превосходством. Хорнблауэр осторожно подобрал слова для следующей фразы.
   - Если бы вы спустились вниз, сэр, вы могли бы просмотреть мои расчеты.
   Буш терпеливо выслушал объяснения Хорнблауэра. На мгновение они полностью прояснили ему проблему (лишь поспешное чтение в последнюю минуту позволило Бушу сдать лейтенантские экзамены, хотя помогла ему в этом не знание навигации, а морская практика), но он по горькому опыту знал, что завтра все будет так же туманно.
   - Теперь мы можем нанести наше положение, - сказал Хорнблауэр, склоняясь над картой.
   Буш смотрел, как ловкие пальцы Хорнблауэра двигают по карте параллельные линейки. У Хорнблауэра были длинные, худые, довольно красивые руки. Их умелые и точные движения завораживали Буша. Хорнблауэр сильными пальцами взял карандаш и прочертил линию.
   - Вот точка пересечения, - сказал он. - Теперь мы можем проверить себя по счислению пути.
   Даже Буш мог понять простые действия, нужные чтоб нанести курс судна по счислению пути со вчерашнего полдня. Твердые пальцы нанесли на карту маленький крестик.
   - Видите, мы по-прежнему сдвигаемся к югу, - сказал Хорнблауэр. - Мы еще недостаточно продвинулись на восток, чтоб Гольфстрим начал сносить нас к северу.
   - Вы говорили, что никогда не были в этих водах? - спросил Буш.
   - Да.
   - Тогда как же... Ох, понятно, вы читали.
   Буша так же удивляло, что человек может прочитать заранее и таким образом подготовиться к новым условиям, как удивляло Хорнблауэра, что кого-то смущает математика.
   - В любом случае, мы здесь, - сказал Хорнблауэр, постукивая по карте карандашом.
   - Да, - ответил Буш.
   Оба посмотрели на карту, думая об одном и том же.
   - Как вы думаете, что сделает первый? - спросил Буш. Пусть Бакленд и законный командир судна, но говорить о нем как о капитане еще рано "капитаном" все еще была рыдающая личность, спеленатая парусиной на койке в своей каюте.
   - Не знаю, - отвечал Хорнблауэр. - Но он решится сейчас, или никогда. Вы же видите, с этого дня нас все время будет сносить в подветренную сторону.
   - Что бы сделали вы? - Буша интересовал этот младший лейтенант, такой находчивый в действиях и такой сдержанный в словах.
   - Я прочел бы приказы, - тут же ответил Хорнблауэр. - Пусть лучше меня накажут за действия, чем за бездействие.
   - Не знаю... - сказал Буш.
   С другой стороны, конкретные действия гораздо скорее могли стать поводом для трибунала, чем их отсутствие. Буш это чувствовал, но ему не хватало слов, чтобы выразить свое ощущение.
   - Эти приказы могут направлять нас в отдельное плавание, - продолжал Хорнблауэр. - Господи, какой шанс для Бакленда!
   - Это верно, - сказал Буш.
   В голосе Хорнблауэра прозвучало страстное желание. Если кто и жаждал самостоятельного командования с вытекающими из него возможностями отличиться, так это Хорнблауэр. Буш не знал, хотел бы он сам командовать линейным кораблем в опасных водах или нет. Он смотрел на Хорнблауэра с растущим интересом. Хорнблауэр всегда готов к смелым решениям, он безусловно предпочитает действие бездействию, он широко начитан и притом хороший практик - в этом Буш не раз имел возможность убедиться. Образованный и в то же время деятельный человек; пылкий и в то же время скрытный - Буш вспомнил, как тактично он вел себя во время чрезвычайного происшествия с капитаном и как ловко он управлял Баклендом.
   И... и... что же на самом деле произошло с капитаном? Думая об этом, Буш снова бросил на Хорнблауэра испытующий взгляд. Он не употреблял сознательно слов "мотив" и "возможность" - это было не в его духе - но он двинулся по пути логических рассуждений, указанному именно этими словами. Он хотел повторить вопрос, который уже задавал, но сделать это - значило не только напроситься на резкий отпор, это значило заслужить его. Положение Хорнблауэра было достаточно выгодно, и Буш знал - он не откажется от этого положения по неосторожности или от волнения. Буш посмотрел на худое, пылкое лицо, на длинные пальцы, барабанившие по карте. Неправильно, недолжно, негоже ему восхищаться Хорнблауэром, который не только на два года младше его (это не имело значения), но младше его, как лейтенант. Значение имели только даты их назначения - по традициям службы к младшему невозможно испытывать уважение. Иное было бы неестественно, и даже попахивало бы французским эгалитаризмом, тем самым, против которого они сражались. Мысль о том, что он заразился революционными идеями, смутила Буша. Он заерзал на стуле, но так и не смог избавиться от этого чувства.
   - Я все это убираю, - сказал Хорнблауэр, вставая со стула. - После того, как матросы пообедают, я провожу учения орудийных расчетов нижней палубы. А после этого у меня первая собачья вахта.
   VI
   Закрепив пушки нижней палубы, потные матросы высыпали наверх. "Слава" достигла уже тридцати градусов северной широты, и на орудийной палубе, несмотря на открытые для учения порты, было жарко, а ворочать пушки работа горячая. Хорнблауэр изрядно погонял свою команду, сто восемнадцать человек, и теперь, высыпав на палубу, на солнечный свет и свежий воздух, они услышали добродушные насмешки других матросов, которым не пришлось работать так тяжело, но которые знали, что скоро придет их черед.
   Пушкари вытирали потные лбы и бросали шутки - корявые и грубые, как комья земли, на которой они взросли - обратно своим мучителям. Офицерам отрадно было видеть бодрых матросов, и знать, что преобладает хорошее настроение, что за прошедшие со смены командования три дня атмосфера на судне значительно улучшилась. Исчезли подозрительность и страх; после краткого неудовольствия матросы обнаружили, что учения и постоянный труд поднимают дух и приносят удовлетворение.
   Хорнблауэр, весь в поту, прошел на корму и отдал честь стоявшему на вахте Робертсу. Тот болтал с Бушем возле уступа полуюта. Просьба Хорнблауэра была настолько необычна, что Робертс и Буш с изумлением уставились на него.
   - А как же палуба, мистер Хорнблауэр? - спросил Робертс.
   - Матросы вытрут ее шваброй за две минуты, сэр, - сказал Хорнблауэр, смахивая пот и с нескрываемым вожделением глядя на синее море за бортом. Еще пятнадцать минут до того, как мне вас сменять - времени достаточно.
   - Э, очень хорошо, мистер Хорнблауэр.
   - Спасибо, сэр, - сказал Хорнблауэр и, снова козырнув, нетерпеливо повернулся. Робертс и Буш обменялись взглядами, в которых веселости было не меньше, чем изумления. Они смотрели, как Хорнблауэр отдает приказания.
   - Шкафутный старшина! Эй, шкафутный старшина!
   - Сэр?
   - Немедленно вооружить помпу для мытья палубы!
   - Вооружить помпу для мытья палубы?
   - Да. Четырех матросов к рукояткам. Одного к шлангу. Ну-ка быстрее! Я буду здесь через две минуты.
   Шкафутный старшина, проводив Хорнблауэра взглядом, принялся исполнять необычный приказ. Хорнблауэр был точен: через две минуты он вернулся, совершенно голый, если не считать намотанного вкруг бедер полотенца. Все это было очень странно.
   - Ну, давайте! - крикнул он матросам у рукояток:
   Они сомневались, но приказ исполнили, по двое бросая свой вес на рукояти: вверх-вниз, вверх-вниз, кланк-кланк. Шланг зашевелился, наполняясь водой; в следующий момент из него хлынула струя чистой воды.
   - Направьте ее на меня, - сказал Хорнблауэр, сбрасывая полотенце. Теперь он стоял в солнечном свете совершенно голый.
   Матрос у шланга заколебался.
   - Ну, быстрей.
   Все с тем же сомнением матрос подчинился приказу и направил струю на своего офицера, тот закрутился под ней сначала в одну, потом в другую сторону. Зрители явно забавлялись этим представлением.
   - Качайте, сукины дети! - крикнул Хорнблауэр.
   Широко ухмыляясь, матросы с таким энтузиазмом налегли на рукояти, что их ноги отрывались от палубы. Чистая вода с силой хлынула из шланга. Хорнблауэр завертелся под жгучей струей, лицо его изображало мучительный восторг.
   Бакленд стоял у гакаборта, задумчиво глядя на пенистый след корабля, но стук помпы привлек его внимание. Он зашагал к Робертсу и Бушу взглянуть на странное зрелище.
   - Странные причуды у мистера Хорнблауэра, - заметил он с улыбкой. Улыбка эта была грустная, ибо лицо Бакленда омрачали тревожившие его заботы.
   - По-видимому, ему это нравится, - сказал Буш. Глядя, как прыгает под сверкающей струей Хорнблауэр, Буш в своем тяжелом мундире ощутил покалывание под рубашкой и подумал даже, что приятно позволить себе такой душ, как бы вредно это ни было для здоровья.
   - Стой! - завопил Хорнблауэр. - Стой же!
   Матросы за помпой прекратили работу и струя превратилась в струйку, потом исчезла.
   - Шкафутный старшина! Уберите помпу. Прикажите вытереть палубу.
   - Есть, сэр.
   Хорнблауэр схватил полотенце и затрусил по главной палубе. Он взглянул на стоящих офицеров с ухмылкой, в которой отразились его восторг и хорошее настроение.
   - Не знаю, полезно ли это для дисциплины, - заметил Робертс, когда Хорнблауэр исчез. И добавил с запоздалой проницательностью: - Я думаю, с этим все в порядке.
   - Я думаю, что так, - сказал Бакленд. - Будем надеяться, он не простудится. Он был такой распаренный.
   - По-моему, ему хорошо, сэр, - промолвил Буш. Перед его глазами все еще стояла ухмылка Хорнблауэра. В его памяти она слилась с пылким лицом младшего лейтенанта, рассуждавшего, как бы он поступил на месте Бакленда.
   - Десять минут до восьми склянок, сэр, - доложил старшина-рулевой.
   - Очень хорошо, - сказал Робертс.
   Мокрое пятно на палубе почти высохло; на него падали лучи солнца, все еще жаркого в четыре часа пополудни, и с палубы поднимался пар.
   - Свистать вахту, - сказал Робертс.
   Хорнблауэр с подзорной трубой выбежал на шканцы; похоже, он натянул одежду с той же быстротой, с которой делал все остальное. Он отдал честь, собираясь сменить Робертса.
   - Вы хорошо освежились под душем? - спросил Бакленд.
   - Да, сэр, спасибо.
   Буш посмотрел на этих двоих: пожилой, снедаемый заботами первый и молодой пятый лейтенант, старший с грустью завидует молодости младшего. Буш кое-что знал о людях. Они никогда не смог бы свести результаты своих наблюдений в таблицы, он просто накапливал знания; опыт и наблюдательность вместе с природной смекалкой формировали его суждения, даже когда он сам не замечал, что рассуждает. Он чувствовал, что флотские офицеры (про сухопутную часть человечества он не знал почти ничего) делятся на предприимчивых и безынициативных, на тех, кто жаждет действий и тех, кто предпочитает ждать, пока их к этим действиям принудят. Прежде этого он узнал простейшие вещи - что офицеры делятся на толковых и бестолковых, а также на умных и тупых - последняя классификация почти совпадала с предыдущей, но не всегда. Были офицеры, которые в минуту опасности действовали быстро и разумно, и те, кто этого не умел - и тут черта между ними проходила не совсем так, как в предыдущем случае. Были офицеры благоразумные и нет, спокойные и беспокойные, с сильными нервами и слабонервные. В некоторых случаях оценки Буша входили в противоречие с его предрассудками: он склонен был опасаться неординарного мышления и жажды деятельности, тем более что при отсутствии прочих желательных качеств они могли доставить немало хлопот. Окончательным и самым заметным различием из всех, что Буш наблюдал за десять лет непрерывной войны, было различие между теми, кто может вести за собой и теми, кого надо вести. Это различие Буш ощущал, хотя и не мог бы выразить словами тем более такими ясными и определенными.