Рядом с суденышком его отца на волнах колыхалась весельная шлюпка, а на палубе команда лихорадочно переставляла ящики с селедкой. Прямо перед его изумленными глазами из тайника под этими ящиками появился бледный и изможденный молодой человек, которому помогли забраться в шлюпку. Через несколько минут она растворилась во тьме, двигаясь к оркнейской флотилии, – очередной радист из Сопротивления отправился в Англию для подготовки. Отец взял с него обещание никогда не упоминать о том, что он увидел. Неделю спустя вечером в Алезунде послышались щелчки ружейных выстрелов, и мать велела ему особенно усердно молиться, потому что его школьный учитель отправился на небеса.
К тому времени, когда он превратился в подростка, растущего не по дням, а по часам, – но уж точно быстрее, чем его мать успевала подгонять одежду, из которой он вырастал, – он увлекся радио и через два года сконструировал свой собственный приемопередатчик. Отец смотрел на созданный им аппарат с восхищением, – это было выше его понимания. Тору было уже шестнадцать, когда на следующий день после Рождества 1951 года он поймал «СОС» с терпящего бедствие посреди Атлантики корабля. Это был «Флаинг Энтерпрайз», чей груз сместился в трюме и теперь, во время шторма, показал себя.
В течение шестнадцати дней весь мир и норвежский подросток с замиранием сердца следили за тем, как американский капитан датского происхождения Курт Карлсен, отказавшись покинуть свое тонущее судно, кабельтов за кабельтовым постепенно продвигал его через бурю к южному побережью Англии. Тор Ларсен часами просиживал на чердаке, не снимая наушников и наблюдая сквозь слуховое окошко за разбушевавшимся океаном, начинавшимся сразу же за входом в фиорд, – он страстно желал старенькому сухогрузу благополучно добраться до порта. Но в конце концов 10 января 1952 года корабль затонул, не дойдя всего пятидесяти семи миль до гавани Фалмута.
Ларсен слышал по своему радио все перипетии этой борьбы, – последние, затухающие свистки, извещавшие о гибели судна и известие о спасении его бесстрашного капитана. После этого он снял наушники, отложил их в сторону и спустился вниз к родителям, которые сидели за столом.
– Я принял решение, – известил он, – относительно того, кем собираюсь стать. Я буду капитаном дальнего плавания.
Спустя месяц он поступил на службу в торговый флот.
Самолет коснулся взлетной полосы и покатил на остановку возле небольшого уютного здания аэропорта, возле автостоянки которого в пруду плавали гуси. Его жена Лиза ожидала его с шестнадцатилетней дочерью Кристиной и четырнадцатилетним сыном Куртом. Эта парочка верещала, словно сороки – и во время короткой поездки через остров до парома, и на пароме, который перевез их через фиорд до Алезунда, и всю дорогу до дома, – их комфортабельного дома в стиле ранчо в стоявшем на отшибе пригороде Боунсете.
Как хорошо быть дома, подумалось ему. Он повезет Курта на рыбалку в Боргунд Фьорд, как и его отец брал его, когда он был юношей, – они устроят пикник в эти последние оставшиеся от лета деньки прямо в их небольшом катере с каютой или на каком-нибудь одном из крошечных зеленых островков, разбросанных по всему фиорду. Впереди его ждал трехнедельный отпуск, – потом Япония, а в феврале – капитанский мостик на самом крупном корабле, который когда-либо видел мир. Он проделал огромный путь от деревянного домика в Бугольмене, но Алезунд по-прежнему был его домом, и ни одно место во всем мире не могло с ним сравниться для этого потомка викингов.
Ночью 23 сентября «Гольфстрим», изготовленный корпорацией Грумман, окрашенный в цвета известной гражданской авиакомпании, поднялся в воздух с военно-воздушной базы Эндрюс и направился на восток через Атлантику, имея на борту дополнительные баки с топливом, чтобы совершить длительный перелет до аэропорта Шэннон. В ирландской системе контроля за воздушным сообщением он проходил как обычный чартерный рейс. Когда самолет приземлился в Шэнноне, его сразу же передвинули подальше в темноту, – в ту сторону взлетного поля, которая находилась вдалеке от здания этого международного аэропорта, и где самолет был окружен пятью черными лимузинами с задернутыми занавесками. Госсекретарь Дэвид Лоуренс и шесть сопровождавших его официальных лиц были встречены послом США и главой канцелярии посольства, после чего все пять лимузинов покинули территорию аэропорта сквозь боковые ворота в проволочном ограждении. Машины двигались через погруженную в сон сельскую местность в направлении графства Мит.
В ту же ночь двухмоторный реактивный Ту-134 Аэрофлота дозаправился в аэропорту Шенефельд Восточного Берлина и направился на запад над территориями Германии и Нидерландов в сторону Британских островов и Ирландии. О нем сообщалось, как о специальном рейсе Аэрофлота, который должен был привезти в Дублин торговую делегацию. Именно в таком качестве английские воздушные диспетчеры передали этот рейс своим ирландским коллегам после того, как самолет пересек побережье Уэльса. В Ирландии рейс перехватили военные диспетчеры, и за два часа до рассвета самолет приземлился на базе ирландских ВВС Балдонелл рядом с Дублином.
Здесь «Ту» поставили между двумя ангарами, чтобы его нельзя было увидеть из остальных зданий аэропорта, где его встречал советский посол, ирландский замминистра иностранных дел и шесть лимузинов. Министр иностранных дел Рыков и сопровождающие его лица быстро заскочили в машины, занавески на которых были задернуты, и покинули территорию авиабазы.
На высоких берегах реки Бойн, среди необыкновенно красивого ландшафта, недалеко от торгового города Слейн в графстве Мит стоит замок Слейн – наследственное владение семейства Конингэм, графов Маунт Чарльз. Молодого графа конфиденциально попросили от имени ирландского правительства провести недельный отпуск вместе со своей необыкновенно красивой графиней в каком-нибудь фешенебельном отеле на западе страны, а свой замок сдать на несколько дней в аренду правительству. Граф согласился. На ресторан, который стоял рядом с замком, повесили объявление «Закрыто на ремонт», его персоналу дали недельный отпуск; вместо них там появилась правительственная обслуга, а вокруг замка в самых разных местах расположились ирландские полицейские в штатском. Как только обе кавалькады лимузинов проехали внутрь, ворота сразу же были плотно закрыты. Если местные жители и заметили что-то, у них хватило ума никому не упоминать об этом.
Оба государственных деятеля встретились для краткого завтрака в столовой времен одного из королей Георгов возле отделанного мрамором камина, приписываемого Адаму.
– Дмитрий, как я рад видеть вас снова, – сказал Лоуренс, протягивая руку для рукопожатия.
Рыков энергично потряс ее. Он посмотрел вокруг себя на серебро, подаренное Георгом IV и портреты рода Конингэмов, развешанные на стенах.
– Вот, значит, как вы живете, декадентствующая буржуазия, – протянул он.
– Хотелось бы, чтобы так было, Дмитрий, очень хотелось бы, – расхохотался Лоуренс.
Ровно в одиннадцать, в окружении своих помощников, оба уселись за стол переговоров в великолепной готической круговой библиотеке, спроектированной Джонсоном. Время для шуток прошло – надо было заниматься делом.
– Господин министр иностранных дел, – обратился Лоуренс, – мне кажется, что и у вас, и у нас есть кое-какие проблемы. Нас беспокоит продолжающаяся гонка вооружений в наших двух странах, которую, кажется, ничто не способно не только остановить, но даже замедлить, – нас это очень сильно беспокоит. Вас же, по-видимому, заботит предстоящий урожай в Советском Союзе. Надеюсь, что совместными усилиями мы сможем найти способы разрешить стоящие перед нами проблемы.
– Я также надеюсь на это, господин государственный секретарь, – осторожно ответил Рыков. – Что вы задумали?
Имеется всего один авиарейс в неделю из Афин в Стамбул, его совершают по вторникам самолеты компании Сабена, вылетающие из афинского аэропорта Элленикон в 14.00 и приземляющиеся в Стамбуле в 16.45. Во вторник, 28 сентября, этим рейсом вылетел Мирослав Каминский, проинструктированный Эндрю Дрейком закупить для него замшевые и кожаные пиджаки, которыми он собирался торговать в Одессе.
В тот же день госсекретарь Лоуренс закончил докладывать специальному комитету Совета национальной безопасности, собравшемуся в Овальном кабинете.
– Господин президент, господа, мне кажется, дело у нас в кармане. При условии, что Максим Рудин сумеет удержать контроль за Политбюро и заключит этот договор. Предложение заключается в следующем: мы и Советы посылаем каждые по две команды на возобновляемые переговоры по ограничению стратегических вооружений. Предполагаемое место – вновь Ирландия. Ирландское правительство подготовит подходящий конференц-зал и места для проживания членов делегаций при условии, что и мы и Советы дадут на это согласие. Одна делегация с каждой стороны усядется друг против друга за стол, чтобы обсудить широкий круг вопросов по ограничению стратегических вооружений. Здесь действительно многое можно будет обсудить: я добился от Дмитрия Рыкова уступки в отношении того, что предмет переговоров не должен исключать термоядерные вооружения, стратегическое оружие, международные инспекции, тактическое ядерное оружие, обычное оружие, количество войск, а также вопрос их разъединения вдоль линии железного занавеса.
Послышался единый возглас одобрения и удивления со стороны остальных семи человек, присутствующих на совещании. Ни одна предыдущая американо-советская конференция по ограничению вооружений не затрагивала столь широкого крута вопросов. Если по всем этим вопросам удастся добиться продвижения в сторону реальной и контролируемой разрядки международной напряженности, это, действительно, окажет положительное воздействие на дело мира.
– На этих переговорах будет обсуждаться то, чему, как подразумевается, и посвящена эта конференция, и поскольку весь мир заинтересован в ее успехе, необходимо будет организовать предоставление обычных бюллетеней для прессы, – резюмировал госсекретарь Лоуренс. – И еще одно: в тени основной конференции будет проходить вторая конференция технических экспертов, предметом переговоров которых будет продажа Советам, – условия этого еще надо будет обговорить, но, вероятно, по меньшим, чем мировые, ценам, – итак, продажа до пятидесяти пяти миллионов тонн зерна, технологий для производства потребительских товаров, добычи нефти и компьютеров. На каждой стадии переговоров будет существовать прямая связь между первой и второй делегациями с каждой стороны. Скажем, они делают уступку по вооружениям, мы – скидываем цену с наших товаров.
– Когда планируется начать переговоры? – осведомился Поклевский.
– Это несколько удивительно, – ответил Лоуренс. – Обычно русские предпочитают работать очень медленно. А теперь, похоже, спешат: они хотят начать через две недели.
– Боже, не можем же мы с колес подготовиться за две недели! – воскликнул министр обороны, чье министерство в данном случае было вовлечено напрямую.
– Надо подготовиться, – веско заметил президент Мэтьюз. – У нас может просто больше не быть такого шанса. Кроме того, наша делегация по ОСВ уже готова и получила необходимые указания. По правде сказать, они были готовы уже много месяцев назад. Надо будет привлечь сюда министерства сельского хозяйства, торговли и технологий, – и как можно скорее. Нам надо собрать делегацию, которая будет вести переговоры по оборотной стороне этого дела: торговле и технологиям. Господа, пожалуйста, позаботьтесь об этом. Займитесь этим немедленно.
На следующий день Максим Рудин представил этот же вопрос несколько иначе своему Политбюро.
– Они ухватили наживку, – заявил он, сидя во главе стола. – Как только они сделают уступку по пшенице или технологиям в одном зале для переговоров, мы сделаем минимально возможную уступку в другом зале. Мы получим наше зерно, товарищи, мы накормим народ, отодвинем угрозу голода, – и все это по минимальной цене. В конце концов, американцам никогда не удавалось переиграть русских на переговорах.
Послышался всеобщий гул одобрения.
– Какие уступки? – рявкнул Вишняев. – Как далеко отбросят эти уступки Советский Союз и триумф марксизма-ленинизма во всем мире?
– Что касается вашего первого вопроса, – отпарировал Рыков, – мы не сможем узнать, пока не закончим переговоры. Что же до второго – значительно меньше, чем отбросил бы нас голод.
– Необходимо прояснить два пункта, прежде чем мы примем решение: вести нам переговоры или нет, – заявил Рудин. – Первое, Политбюро будет постоянно информироваться на каждом этапе, поэтому если наступит момент, когда цена окажется слишком высокой, мы всегда будем иметь возможность на нашем заседании прервать переговоры, тогда я вынужден буду уступить товарищу Вишняеву и обратиться к его плану ведения войны весной следующего года. Второе, любые уступки, которые мы вынуждены будем сделать, чтобы получить пшеницу, не обязательно должны действовать в течение длительного времени после того, как будут произведены поставки.
На лицах некоторых людей, сидящих вокруг стола, появились широкие улыбки. Это был тот тип реальной политики, к которому члены Политбюро более привыкли, примером этому может служить то, как они превратили старые хельсинкские соглашения о разрядке в фарс.
– Очень хорошо, – сказал Вишняев, – но я думаю, что мы должны установить точные границы для наших делегаций на переговорах, за которые они не должны переступать в своих уступках.
– На это у меня нет никаких возражений, – сообщил Рудин.
Собравшиеся обсуждали этот вопрос примерно еще в течение часа с половиной. Рудин получил необходимые голоса за ведение переговоров, но опять с тем же незначительным преимуществом в семь голосов против шести.
В последний день месяца Эндрю Дрейк стоял в тени, отбрасываемой портовым краном, и наблюдал, как на «Санандрии» задраивают люки. На палубе в глаза бросались «вакуваторы», предназначенные для Одессы, – мощные всасывающие машины, которые, действуя наподобие пылесоса, должны были всасывать зерно из трюма корабля и сразу же подавать его в элеватор. Советский Союз, должно быть, хочет повысить свои возможности для перевалки зерновых грузов, подумалось ему, хотя и неизвестно почему. Под верхней открытой палубой располагались вилочные погрузчики для выгрузки в Стамбуле и сельскохозяйственная техника для Варны, в Болгарию, – часть перегруженных товаров, поставленных в Пирей аж из Америки.
Он увидел, как представитель агента сошел с корабля, пожав на прощание руку капитану Таносу. Танос оглядел пирс и заметил фигуру Дрейка, направляющуюся к нему, – в одной руке он держал чемодан, другая была занята сумкой, заброшенной на плечо.
Оказавшись в кабине капитана, Дрейк протянул ему свой паспорт и справки о проведенной вакцинации. Он расписался в судовом контракте и стал после этого членом команды. Пока он возился в кубрике, распихивая по углам свое снаряжение, капитан Танос внес его фамилию в список команды, успев проделать это до того, как на борт поднялся чиновник греческой иммиграционной службы. В каюте капитана они пропустили, как это водится, пару рюмок.
– У меня на борту еще один матрос, – сказал Танос как бы между прочим.
Иммиграционный чиновник проглядел список и кучу матросских книжек и паспортов, разложенных перед них. Большая часть их была греческими, но было и шесть иностранцев. Британский паспорт Дрейка резко выделялся на их фоне. Иммиграционный чиновник выудил именно его и стал шелестеть его страницами. Изнутри выпала пятидесятидолларовая банкнота.
– Безработный, – заметил Танос, – пытается добраться до Турции и дальше на Восток. Думает, что вы будете рады, если избавитесь от него.
Пять минут спустя удостоверения личности команды возвратились в деревянный ящик, а судовые документы были проштампованы, получив таким образом разрешение на выход из порта. Уже начинало темнеть, когда отдали швартовы, и «Санандрия», отойдя от пристани, сначала двинулась на юг, прежде чем повернуть на северо-восток в сторону Дарданелл.
Внутри корабля члены команды собрались за грязным обеденным столом. Один из них страстно надеялся, что никто из других матросов не заглянет под матрас на его койке, где была спрятана винтовка типа «Сако Хорнет». В Москве предназначенная для нее мишень сидела в это время за великолепным ужином.
Глава 7
В то время, как высокопоставленные лица в полной тайне были погружены в бешеную деятельность в Вашингтоне и Москве, старушка «Санандрия» потихоньку шлепала себе на северо-восток в сторону Дарданелл и Стамбула.
На второй день Дрейк заметил, как мимо проплыли голые и коричневые холмы Галлиполи, а пролив, разделявший европейскую и азиатскую части Турции, расширился в Мраморное море. Капитан Танос, который знал эти воды так же хорошо, как двор у себя дома на Хиосе, сам вел корабль, отказавшись от лоцмана.
Мимо них вихрем промчались два советских крейсера, направляющиеся из Севастополя в Средиземное море для наблюдения за маневрами шестого флота США. Сразу же после захода солнца показались огоньки Стамбула и моста Галатея, соединяющего два берега Босфора. На ночь «Санандрия» встала на якорь, а утром вошла в стамбульский порт.
Пока с корабля выгружали вилочные погрузчики, Эндрю Дрейк получил от капитана Таноса свой паспорт и соскользнул на берег. В обусловленном месте в центре Стамбула он встретился с Мирославом Каминским, где получил от него огромный тюк с пиджаками и пальто из кожи и замши. Когда он вернулся на корабль, капитан Танос удивленно приподнял бровь.
– Вы что, боитесь, что ваша девушка замерзнет? – спросил он.
Дрейк отрицательно покачал головой и рассмеялся.
– Матросы сказали мне, что половина команды берет их с собой на берег в Одессе, – сообщил он. – Мне показалось, что так мне легче всего удастся пронести мой груз.
Греческий капитан ничуть не удивился этому. Для него отнюдь не было тайной, что полдюжины его матросов также принесут подобный груз, когда вернутся на борт, чтобы продать эти модные пальто и джинсы спекулянтам на черном рынке Одессы в пять раз дороже их первоначальной цены.
Через тридцать часов «Санандрия» миновала Босфор, за кормой у нее остался Золотой Рог, – корабль держал курс на Болгарию, чтобы разгрузить там свои трактора.
Точно на запад от Дублина раскинулось графство Килдэр, знаменитое местечком Каррэ, где в Ирландии проводятся скачки, и тихим торговым городком Селбридж. На окраине Селбриджа возвышается самое большое и красивое в стране здание со статуей Афины Паллады на фронтоне – величественный Каслтаун Хаус. С согласия американского и советского послов правительство Ирландии предложил Каслтаун как место проведения конференции по разоружению.
В течение недели бригады маляров, штукатуров, электриков и садовников работали день и ночь, придавая последние штрихи двум залам, предназначенным для работы двух связанных между собой конференций, хотя никто не понимал причины, по которой вдруг возникла необходимость во второй конференции.
Фасад только главного здания имеет в длину 142 фута, а от каждого его угла заведенные под крышу коридоры с колоннами ведут в другие постройки. В одном из этих крыльев размещаются кухня и помещения для обслуживающего персонала, – здесь будет квартировать и американская служба безопасности, в другом крыле устроена конюшня, над которой размещаются также вспомогательные помещения, предназначенные для русских телохранителей.
Главное здание должно было служить одновременно как место для проведения конференции, а также жилищем для второстепенных дипломатов, которых собирались разместить в многочисленных комнатах для гостей на верхнем этаже. Только оба главы соответствующих делегаций и их ближайшие помощники должны были каждую ночь возвращаться в свои посольства, так как там имелось соответствующее оборудование для шифросвязи с Вашингтоном и Москвой.
На этот раз не было нужды в особой секретности, за исключением, разве, второй конференции. Освещаемые фотовспышками корреспондентов, собравшихся со всего мира, в Дублин прибыли оба министра иностранных дел, Дэвид Лоуренс и Дмитрий Рыков, которых встречали президент и премьер-министр Ирландии. После традиционных рукопожатий перед телекамерами и тостов, поднятых за здоровье друг друга, они оставили Дублин и двумя колоннами автомобилей отправились в Каслтаун.
В полдень 8 октября оба государственных деятеля и сопровождавшие их двадцать советников вошли в огромную Лонг Гэллери, отделанную изделиями из фарфора «веджвуд» голубого цвета в стиле Помпей, – этот зал имеет в длину 140 футов. Почти вся середина этого зала была занята сверкающим столом в стиле одного из Георгов, с каждой стороны которого и расселись делегации. По сторонам каждого министра сидели эксперты по оборонным вопросам, системам вооружений, ядерной технологии, космосу и ведению боевых действий с использованием танковых соединений.
Оба государственных деятеля прекрасно отдавали себе отчет, что их присутствие здесь необходимо только для того, чтобы формально возвестить об открытии конференции. После официальной церемонии открытия и договоренности о повестке дня они должны были вылететь домой, оставив переговоры на попечение глав делегаций – профессора Ивана И. Соколова со стороны Советов и бывшего заместителя министра обороны Эдвина Дж. Кэмпбелла со стороны американцев.
Оставшиеся помещения на этом этаже были отданы в распоряжение стенографистов, машинисток и аналитиков.
На один этаж ниже (на первом этаже) в огромной столовой Каслтауна, окна которой были задернуты занавесями, чтобы приглушить падающие на юго-восточный фасад усадьбы солнечные лучи, – не поднимая шумихи, занимали места члены делегации на второй конференции. Главным образом это были специалисты по технологиям, эксперты по зерну, нефти, компьютерам и промышленности.
На втором этаже Дмитрий Рыков и Дэвид Лоуренс по очереди произнесли краткую приветственную речь, в которой выразили надежду и уверенность, что конференции удастся преуспеть в решении проблем, стоящих перед миром. После этого они сделали перерыв на обед.
После обеда профессор Соколов имел беседу наедине с Рыковым перед его отлетом в Москву.
– Вам известно наше положение, товарищ профессор, – сказал Рыков. – По чести сказать, незавидное. Американцы будут стараться получить все, что только смогут. Ваша задача заключается в том, чтобы держаться до последнего и свести к минимуму наши уступки. Но мы должны получить это зерно; несмотря на это, каждая уступка по уровням вооружений и размещению войсковых соединений в Восточной Европе должна немедленно сообщаться в Москву. Это должно быть сделано потому, что Политбюро хочет быть вовлечено в процесс одобрения или забраковывания уступок в чувствительных областях.
Он воздержался от того, чтобы сообщить о том, что под чувствительными областями понимаются те, которые могли бы воспрепятствовать будущему советскому наступлению в Западной Европе, а также о том, что политическая карьера Максима Рудина висит на волоске.
В другой гостиной на противоположной стороне Каслтауна, – эта комната, как и у Рыкова, была предварительно проверена его собственными специалистами по электронике на предмет обнаружения возможных «жучков», – Дэвид Лоуренс совещался с Эдвином Кэмпбеллом.
– Теперь все в твоих руках, Эд. Здесь будет все по-другому, чем в Женеве. Проблемы, стоящие перед Советами, не позволят им постоянно затягивать переговоры, делать перерывы и поминутно сноситься с Москвой, что тянулось бы неделями. По моему подсчету, они должны заключить соглашение с нами не позднее чем через шесть месяцев. Либо они сделают это, либо не получат зерна. С другой стороны, Соколов будет драться за каждый дюйм на этом пути. Нам известно, что каждая уступка по вооружениям должна немедленно сообщаться Москве, но и Москве придется на этот раз быстро принимать решение: согласиться или отказать, – иначе их время истечет. И последнее, мы знаем, что нельзя загонять Максима Рудина слишком далеко в угол. Если мы сделаем это, его скинут. Но если он не получит пшеницу, его все равно свергнут. Проблема заключается в том, чтобы найти необходимый баланс: получить максимальные уступки, не доводя до восстания в Политбюро.
Кэмпбелл снял очки и сжал пальцами переносицу. Он провел четыре года, мотаясь между Вашингтоном и Женевой, на безуспешные до сих пор переговоры по ОСВ и не был новичком в вопросах ведения переговоров с русскими.
– Черт побери, Дэвид. Звучит здорово. Но ты знаешь, что они никогда не отказываются от принятых заранее решений. Было бы чертовски здорово и сильно помогло бы нам, если бы мы знали, насколько далеко их можно загонять и где находится граница.
Дэвид Лоуренс открыл свой «атташе-кейс» и достал оттуда кипу бумаг. Он протянул их Кэмпбеллу.
– Что это такое? – спросил Кэмпбелл.
Лоуренс ответил, тщательно подбирая слова:
– Одиннадцать дней назад в Москве на заседании Политбюро Максим Рудин и Дмитрий Рыков получили добро на ведение этих переговоров. Но большинством всего в семь голосов против шести. Внутри Политбюро есть фракция, которая хочет прекратить переговоры и свергнуть Рудина. На этом заседании Политбюро установило точные параметры того, что профессор Соколов может или не может уступить, – того, что Политбюро позволит или нет отдать нам. Если превысить эти параметры, Рудина могут скинуть. Если это действительно случится, перед нами раскрываются весьма и весьма печальные перспективы.