Страница:
На стенах, обитых выцветшей парчой, висели портреты предков: Монтроузов и Монтиглов, Фаркхаров и Фрейзеров, Мюрреев и Минтоузов. Неужели все они могли быть предками одной и той же старой женщины? Хотя, у шотландцев все возможно.
На самой большой картине в золоченой раме над камином, который наверняка никогда не зажигали, был изображен мужчина в полный рост в шотландской юбке. Этот портрет был явно моложе своих потемневших древних соседей, но, тем не менее, и он уже несколько выцвел от времени. Лицо, обрамленное рыжими мохнатыми бакенбардами, свирепо уставилось в комнату, как будто его владелец только что обнаружил отлынивающего от работы раба на дальнем конце плантации. «Сэр Иэн Макаллистер, рыцарь Британской империи» гласила надпись на табличке под портретом.
Мартин Торп снова перевел глаза на леди Макаллистер, скрючившуюся в кресле и беспрестанно теребящую висящий на груди слуховой аппарат. Он пытался разобрать сквозь невнятное бормотанье, пришептывание, внезапные отступления и невероятный шотландский акцент, что она говорит.
— Люди и раньше уже приходили, мистер Мартин, — говорила она, упорно продолжая называть его «мистером Мартином», хотя он дважды представился. — Но я не пойму, зачем мне продавать?
Это ведь была компания моего мужа, понимаете. На его земле они зарабатывали деньги. Он свой труд положил на это. А теперь приходят люди и говорят, что хотят забрать компанию и все переиначить... строить дома и чем-то другим заниматься. Я этого не понимаю, совсем не понимаю, и продавать не собираюсь...
— Но, леди Макаллистер...
Она продолжала так, как будто не слышала его. Так и было на самом деле, ибо ее слуховой аппарат, как всегда, забарахлил, не приспособленный к тому, чтобы его постоянно дергали из стороны в сторону. Торп начинал понимать, почему остальные просители предпочли подыскать буферные компании в другом месте.
— Видите ли, мой дорогой муж, да хранит Господь его душу, не смог оставить мне большое состояние, мистер Мартин. Когда эти ужасные китайцы его убили, я гостила в Шотландии и так и не вернулась оттуда на Борнео. Мне посоветовали не делать этого. Но, как мне сказали, поместье принадлежало компании, а муж оставил мне большую часть акций. Это и было его наследство. Не могу же я продавать то, что получила в наследство от него...
Торп чуть не сказал, что компания ни черта не стоит, но вовремя сообразил, что этого делать не следует.
— Леди Макаллистер... — снова начал он.
— Говорите прямо в слуховой аппарат. Она глухая, как тетерка, — сказала приживалка леди Макаллистер.
Торп с благодарностью кивнул и впервые за это время рассмотрел ее поближе. Лет под семьдесят, с измученным видом человека, когда-то независимого, но вынужденного, в результате несчастного стечения обстоятельств, поступиться гордыней и пойти в кабалу к другим людям, часто сварливым, нудным и утомительным, чьи деньги позволяют им иметь слуг.
Торп поднялся и подошел к дряхлой старухе, полулежащей в кресле. Сказал, склонившись к слуховому аппарату.
— Леди Макаллистер, люди, которых я представляю, не хотят менять работу компании. Наоборот, они собираются вложить большие средства, чтобы сделать ее знаменитой и богатой. Мы хотим снова возродить дело Макаллистера, сделать так, как было при вашем муже...
Впервые с начала беседы, которая продолжалась уже час, в глазах старухи сверкнуло что-то похожее на блеск.
— Как было при моем муже? — повторила она.
— Да, леди Макаллистер, — проорал Торп. Он протянул руку в сторону пялящегося со стены самодура. — Мы хотим воссоздать дело его жизни так, как бы он сам этого желал, и сделать владения Макаллистера настоящим памятником ему и его работе.
Но старуху снова понесло не туда.
— Они так и не поставили ему памятник, — дрожащим голосом залепетала она. — Чего я только не делала, знаете. Властям писала. Сказала, что готова сама заплатить за статую, а они говорят, будто у них места нет. Сами ставят столько памятников, а для моего Иэна места не нашли.
— Они поставят ему памятник, как только его владения и компания снова встанут на ноги, — прокричал Торп в слуховой аппарат. — Им придется это сделать. Богатая компания может настоять на этом. Можно будет основать стипендию или фонд имени сэра Иэна Макаллистера, так что люди будут его помнить...
Он уже пробовал закинуть эту удочку однажды, но она его наверняка не расслышала или просто не поняла, о чем он говорит. На этот раз она услышала.
— На это пойдет много денег, — жалобно затянула старуха. — А я женщина небогатая...
На самом деле она была невероятно богата, но, видимо, не догадывалась об этом.
— Вам не придется платить, леди Макаллистер, — сказал он. — Все оплатит компания. Но для этого компании надо встать на ноги. Значит, будут нужны деньги. Деньги вложат в компанию мои друзья...
— Ничего не знаю, ничего не знаю, — проныла старуха и начала шмыгать носом. Полезла за батистовым носовым платком в рукав платья.
— Я в этих делах ничего не понимаю. Вот если бы мой дорогой Иэн был здесь. Или мистер Далглиш. Я всегда спрашиваю у него совета как лучше поступить. Он все бумаги для меня подписывает. Миссис Бартон, я хочу в свою комнату.
— Хорошенького, понемножку, — отрезала прислуга-надомница. — Пойдемте, пора отдохнуть. И принять лекарство. — Она помогла старухе подняться и вывела из комнаты в коридор.
Сквозь открытую дверь Торп слышал, как она деловым тоном велела хозяйке ложиться в кровать, и как старуха жалобно возражала против горького лекарства.
Вскоре миссис Бартон вернулась в гостиную.
— Она в постели, пусть немного отдохнет.
Торп изобразил на лице самую печальную улыбку.
— Похоже, что я потерпел неудачу, — грустно произнес он. — А ведь все те акции, которыми она владеет, ровно ничего не стоят, если компанию не обновить, сменив руководство и вложив хорошие деньги, весьма приличную сумму, которую мои партнеры готовы были предоставить.
Он встал и направился к двери.
— Простите, что доставил вам неудобства, — сказал он.
— Мне к неудобствам не привыкать, — отозвалась миссис Бартон, но лицо ее смягчилось. Давненько перед ней никто не извинялся за причиненное беспокойство. — Не хотите выпить чашку чая? Я обычно пью чай в это время.
Шестое чувство подсказало Торпу, что надо соглашаться.
Когда они уселись за чаем в кухне, которая была вотчиной экономки, Мартин Торп почувствовал себя почти как дома. На кухне у его матери, в Баттерси, было все очень похоже. Миссис Бартон рассказала ему о леди Макаллистер, об ее хныканье, капризах, упрямстве и постоянном напряжении, связанном с такой удобной для старухи глухотой.
— Она не способна понять ваши доводы, мистер Торп, даже когда вы предложили соорудить памятник этому старому злодею, чей портрет висит в гостиной...
Торп удивился. Очевидно, у едкой миссис Бартон ушки на макушке, и голова неплохо варит.
— Она вас слушается, — сказал он.
— Хотите еще чашку? — спросила она. Подливая чай, тихо сказала:
— О, да, она меня слушается. Потому что зависит от меня и знает это. Если я уйду, ей больше никого не найти.
Сейчас не те времена. Людей теперь раздражает старость.
— Нелегко вам приходится, миссис Бартон?
— Нелегко, — коротко ответила она. — Но у меня есть крыша над головой, еда и кое-какая одежда. Скриплю понемногу.
Приходится платить свою цену за все.
— Вы вдова? — мягко спросил Торп.
— Да.
Рядом с часами, на полке, стояла фотография молодого человека в форме пилота Королевских воздушных сил. На нем была кожаная куртка и шарф в горошек. Он широко улыбался.
Если смотреть со стороны, он чем-то напоминал Мартина Торпа.
— Ваш сын? — спросил он, кивнув. Миссис Бартон кивнула и посмотрела на фотографию.
— Да. Его сбили над Францией в сорок третьем.
— Простите.
— Это было давно. Ко всему привыкаешь.
— Выходит, он не сможет за вами присмотреть, когда она умрет?
— Нет.
— А кто сможет?
— Как-нибудь обойдусь. Она наверняка мне что-нибудь отпишет в завещании. Я за ней уже шестнадцать лет хожу.
— Да, конечно, она вас не забудет. Позаботится наверняка.
Он провел еще час на кухне и вышел оттуда счастливым человеком. Магазины и конторы уже закрывались, но он из ближайшего телефона-автомата позвонил в правление «Мэн-Кона», и через десять минут Эндин исполнил просьбу своего коллеги.
Брокер, занимающийся страховкой в Вест Энде, согласился задержаться на работе в этот вечер и пригласил мистера Торпа прийти к десяти утра на следующий день.
Тем же вечером, в четверг, Йоханн Шлинкер прилетел в Лондон из Гамбурга. Он договорился о вечерней встрече со своим знакомым в то же утро, накануне позвонив ему из Гамбурга домой, до работы.
В девять вечера они встретились с иракским дипломатом за ужином. Ужин был дорогим, особенно если принять во внимание конверт с суммой, эквивалентной 1000 фунтов в немецких марках, который вручил дипломату оружейный делец. В ответ он принял из рук араба конверт, содержимое которого проверил незамедлительно. Это было письмо на гербовом бланке посольства.
В письме сообщалось, что нижеподписавшийся, будучи сотрудником посольства Республики Ирак в Лондоне, поручает, по просьбе и от лица Министерства внутренних дел и полиции своей страны, герру Йоханну Шлинкеру договориться о покупке 400 000 штук патронов калибра 9 мм и доставке их морем в Ирак для пополнения арсенала полиции страны. Письмо было подписано дипломатом, и подпись скреплена печатью Республики Ирак, которая обычно хранится у посла.
Далее в письме оговаривалось, что покупка целиком и полностью предназначена для Республики Ирак и ни при каких обстоятельствах не может быть передана, полностью или частично, какой-либо другой стороне. Это был сертификат получателя.
Когда они расстались, немцу было уже поздно возвращаться домой, поэтому он переночевал в Лондоне и улетел на следующее утро.
В одиннадцать утра в пятницу Кот Шеннон позвонил Марку Вламинку на его квартиру над баром в Остенде.
— Ты нашел человека, которого я просил разыскать? — спросил он, представившись. Он уже предупреждал бельгийца, что надо осторожно говорить по телефону.
— Да, нашел, — отозвался Крошка Марк. Он присел на постели, пока Анна тихо посапывала рядом. Бар обычно закрывался около четырех утра, и поэтому они не вставали до полудня.
— Он готов к переговорам о покупке? — спросил Шеннон.
— Думаю, да, — сказал Вламинк. — Я пока не поднимал вопрос об этом впрямую, но один из местных друзей говорит, что он пойдет на деловые переговоры после положенного представления через общих знакомых.
— У него еще есть товар, о котором я говорил тебе в последний раз?
— Да, — ответил бельгиец. — Товар у него.
— Прекрасно, — сказал Шеннон. — Сначала встреться с ним сам и расскажи, что к тебе подкатывался клиент, который хочет с ним переговорить о деле. Попроси, чтобы в конце следующей недели он был готов к встрече. Скажи, что клиент надежный.
Англичанин по фамилии Браун. Ты знаешь, что сказать.
Постарайся заинтересовать его в сделке. Скажи, что клиент хочет осмотреть экземпляр товара во время встречи, и, если он соответствует требованиям, обсудит условия и доставку. Я позвоню тебе ближе к следующим выходным и сообщу, где я, и когда смогу приехать, чтобы повидаться с тобой и с ним.
Понял?
— Конечно, — сказал Марк. — Я все улажу в ближайшие пару дней и договорюсь о встрече. Дата уточнится позднее, но наверняка в конце той недели.
Они обменялись обычными пожеланиями и положили трубки.
В половине третьего принесли телеграмму из Марселя. Там был адрес и фамилия француза. Лангаротти обещал позвонить ему заранее и лично рекомендовать Шеннона. Телеграмма заканчивалась тем, что поиски агента по экспорту ведутся, и в течение пяти дней он сообщит его имя и адрес.
Шеннон снял трубку и набрал номер компании «Юта Эйрлайнс» на Пикадилли, чтобы заказать себе место на вечерний рейс в воскресенье из парижского аэропорта «Ле Бурже» в Африку. В компании БЕА он заказал билет до Парижа на первый рейс в субботу, на следующий день. После обеда он уже расплатился за оба заказа наличными.
Он вложил 2000 фунтов из тех денег, что привез из Германии, в конверт и засунул под подкладку своего дорожного саквояжа, ибо дежурящие в аэропорту представители Казначейства весьма неодобрительно относятся к британским гражданам, стремящимся выехать из страны, имея на руках более положенных 25 фунтов наличными и 300 фунтов в аккредитивах.
Сразу после ланча сэр Джеймс Мэнсон вызвал Саймона Эндина к себе в кабинет. Он закончил чтение отчета Шеннона и был приятно удивлен, как стремительно воплощался в жизнь план, предложенный наемником двенадцать дней назад. Проверил счета и одобрил произведенные расходы. Еще больше ему пришелся по душе долгий телефонный разговор с Мартином Торпом, который провел полночи и все утро в компании брокера, занимающегося страховкой.
— Ты говоришь, что Шеннон пробудет за границей большую часть следующей недели? — обратился он к Эндину, когда помощник вошел в его кабинет.
— Да, сэр Джеймс.
— Хорошо. Есть одно дело, которое надо рано или поздно провернуть, так пусть это будет сейчас. Возьми один из наших стандартных бланков контракта о найме на работу. Типа того, что мы используем при привлечении африканских представителей.
Заклей название «Мэн-Кон» узкой полоской бумаги и впиши вместо этого «Бормак». Заполни контракт на год работы в качестве представителя по Западной Африке Антуана Боби с оплатой по 500 фунтов в месяц. Когда будет готово, покажи мне.
— Боби? — спросил Эндин. — Вы имеете в виду полковника Боби?
— Именно его. Я не хочу, чтобы будущий президент Зангаро куда-нибудь сбежал. На следующей неделе, прямо в понедельник, ты отправишься в Котону, чтобы встретиться с полковником и убедить его, что «Бормак Трейдинг Компани», представителем которой ты являешься, была настолько поражена его умственными и деловыми способностями, что мечтает пригласить на работу в качестве своего консультанта по Западной Африке. Не волнуйся, он никогда не удосужится выяснить, что такое «Бормак» и являешься ли ты ее представителем на самом деле. Если я правильно понимаю этих ребят, кроме хорошей зарплаты их ничего не интересует. Если у бедолаги в кармане пусто, то для него это просто манна небесная.
— Скажи ему, что его обязанности будут разъяснены позднее, а на данный момент единственным условием контракта является то, чтобы он никуда не отлучался из своего дома в Дагомее в течение ближайших трех месяцев, пока ты снова к нему не наведаешься. Заверь его, что он получит премиальные дополнительно к зарплате, если никуда не сдвинется с места.
Скажи, что деньги будут ему переводиться в дагомейских франках. Никакой твердой валюты, ни в коем случае. Он может дать деру. И последнее. Когда контракт будет готов, сними с него фотокопии, чтобы скрыть следы подделки названия компании, и возьми с собой только эти экземпляры. В том, что касается даты, побеспокойся, чтобы последняя цифра года была смазана. Можешь сам это сделать.
Эндин усвоил инструкции и отправился оформлять фальшивый контракт о найме на работу полковника Антуана Боби.
В конце того же дня, в пятницу, приблизительно в начале пятого, Торп вышел из мрачной квартиры в районе Кенсингтона с четырьмя купчими, должным образом подписанными леди Макаллистер и засвидетельствованные миссис Бартон. У него была также доверенность, подписанная старухой, по которой мистеру Далглишу, ее поверенному в Данди, вменялось в обязанность передать мистеру Торпу пакет акций при условии представления доверенности, документа, удостоверяющего личность, и соответствующего чека.
Имена покупателей акций отсутствовали на купчих, но леди Макаллистер этого даже не заметила. Она была слишком расстроена тем, что миссис Бартон собирает чемоданы и уходит из дома. Скоро пустые места на бумагах будут заполнены названием компании Цвинглибанка, действующей от лица господ Адамса, Болла, Картера и Дэвиса. После визита в Цюрих, в следующий понедельник, документы будут скреплены банковской печатью и подписью доктора Штайнхофера. По завершении этого, четыре заверенных чека, удостоверяющие покупку четырьмя указанными лицами по семь с половиной процентов акций компании «Бормак», вернутся из Швейцарии в Лондон.
Сэру Джеймсу Мэнсону 300 000 акций, официально котирующиеся на Фондовой Бирже по шиллингу и одному пенсу каждая, обошлись по два шиллинга за штуку или за 30000 фунтов. Еще 30000 фунтов ему пришлось выложить, сняв предварительно с трех разных банковских счетов деньги наличными, на оформление пожизненной ренты, обеспечивающей безбедное существование до конца дней пожилой экономке-надомнице.
«Что бы ни было, обошлось совсем недорого, — размышлял Торп. — И самое главное, абсолютно чисто». Имя Торпа не упоминалось ни на одном документе, рента выплачивалась через адвоката, а адвокаты получают деньги за то, чтобы держать язык за зубами. Торп был уверен, что и миссис Бартон достаточно благоразумна, чтобы последовать их примеру. А в довершение всего, все операции были совершены и оформлены, как это ни странно, абсолютно легально, честь по чести.
На самой большой картине в золоченой раме над камином, который наверняка никогда не зажигали, был изображен мужчина в полный рост в шотландской юбке. Этот портрет был явно моложе своих потемневших древних соседей, но, тем не менее, и он уже несколько выцвел от времени. Лицо, обрамленное рыжими мохнатыми бакенбардами, свирепо уставилось в комнату, как будто его владелец только что обнаружил отлынивающего от работы раба на дальнем конце плантации. «Сэр Иэн Макаллистер, рыцарь Британской империи» гласила надпись на табличке под портретом.
Мартин Торп снова перевел глаза на леди Макаллистер, скрючившуюся в кресле и беспрестанно теребящую висящий на груди слуховой аппарат. Он пытался разобрать сквозь невнятное бормотанье, пришептывание, внезапные отступления и невероятный шотландский акцент, что она говорит.
— Люди и раньше уже приходили, мистер Мартин, — говорила она, упорно продолжая называть его «мистером Мартином», хотя он дважды представился. — Но я не пойму, зачем мне продавать?
Это ведь была компания моего мужа, понимаете. На его земле они зарабатывали деньги. Он свой труд положил на это. А теперь приходят люди и говорят, что хотят забрать компанию и все переиначить... строить дома и чем-то другим заниматься. Я этого не понимаю, совсем не понимаю, и продавать не собираюсь...
— Но, леди Макаллистер...
Она продолжала так, как будто не слышала его. Так и было на самом деле, ибо ее слуховой аппарат, как всегда, забарахлил, не приспособленный к тому, чтобы его постоянно дергали из стороны в сторону. Торп начинал понимать, почему остальные просители предпочли подыскать буферные компании в другом месте.
— Видите ли, мой дорогой муж, да хранит Господь его душу, не смог оставить мне большое состояние, мистер Мартин. Когда эти ужасные китайцы его убили, я гостила в Шотландии и так и не вернулась оттуда на Борнео. Мне посоветовали не делать этого. Но, как мне сказали, поместье принадлежало компании, а муж оставил мне большую часть акций. Это и было его наследство. Не могу же я продавать то, что получила в наследство от него...
Торп чуть не сказал, что компания ни черта не стоит, но вовремя сообразил, что этого делать не следует.
— Леди Макаллистер... — снова начал он.
— Говорите прямо в слуховой аппарат. Она глухая, как тетерка, — сказала приживалка леди Макаллистер.
Торп с благодарностью кивнул и впервые за это время рассмотрел ее поближе. Лет под семьдесят, с измученным видом человека, когда-то независимого, но вынужденного, в результате несчастного стечения обстоятельств, поступиться гордыней и пойти в кабалу к другим людям, часто сварливым, нудным и утомительным, чьи деньги позволяют им иметь слуг.
Торп поднялся и подошел к дряхлой старухе, полулежащей в кресле. Сказал, склонившись к слуховому аппарату.
— Леди Макаллистер, люди, которых я представляю, не хотят менять работу компании. Наоборот, они собираются вложить большие средства, чтобы сделать ее знаменитой и богатой. Мы хотим снова возродить дело Макаллистера, сделать так, как было при вашем муже...
Впервые с начала беседы, которая продолжалась уже час, в глазах старухи сверкнуло что-то похожее на блеск.
— Как было при моем муже? — повторила она.
— Да, леди Макаллистер, — проорал Торп. Он протянул руку в сторону пялящегося со стены самодура. — Мы хотим воссоздать дело его жизни так, как бы он сам этого желал, и сделать владения Макаллистера настоящим памятником ему и его работе.
Но старуху снова понесло не туда.
— Они так и не поставили ему памятник, — дрожащим голосом залепетала она. — Чего я только не делала, знаете. Властям писала. Сказала, что готова сама заплатить за статую, а они говорят, будто у них места нет. Сами ставят столько памятников, а для моего Иэна места не нашли.
— Они поставят ему памятник, как только его владения и компания снова встанут на ноги, — прокричал Торп в слуховой аппарат. — Им придется это сделать. Богатая компания может настоять на этом. Можно будет основать стипендию или фонд имени сэра Иэна Макаллистера, так что люди будут его помнить...
Он уже пробовал закинуть эту удочку однажды, но она его наверняка не расслышала или просто не поняла, о чем он говорит. На этот раз она услышала.
— На это пойдет много денег, — жалобно затянула старуха. — А я женщина небогатая...
На самом деле она была невероятно богата, но, видимо, не догадывалась об этом.
— Вам не придется платить, леди Макаллистер, — сказал он. — Все оплатит компания. Но для этого компании надо встать на ноги. Значит, будут нужны деньги. Деньги вложат в компанию мои друзья...
— Ничего не знаю, ничего не знаю, — проныла старуха и начала шмыгать носом. Полезла за батистовым носовым платком в рукав платья.
— Я в этих делах ничего не понимаю. Вот если бы мой дорогой Иэн был здесь. Или мистер Далглиш. Я всегда спрашиваю у него совета как лучше поступить. Он все бумаги для меня подписывает. Миссис Бартон, я хочу в свою комнату.
— Хорошенького, понемножку, — отрезала прислуга-надомница. — Пойдемте, пора отдохнуть. И принять лекарство. — Она помогла старухе подняться и вывела из комнаты в коридор.
Сквозь открытую дверь Торп слышал, как она деловым тоном велела хозяйке ложиться в кровать, и как старуха жалобно возражала против горького лекарства.
Вскоре миссис Бартон вернулась в гостиную.
— Она в постели, пусть немного отдохнет.
Торп изобразил на лице самую печальную улыбку.
— Похоже, что я потерпел неудачу, — грустно произнес он. — А ведь все те акции, которыми она владеет, ровно ничего не стоят, если компанию не обновить, сменив руководство и вложив хорошие деньги, весьма приличную сумму, которую мои партнеры готовы были предоставить.
Он встал и направился к двери.
— Простите, что доставил вам неудобства, — сказал он.
— Мне к неудобствам не привыкать, — отозвалась миссис Бартон, но лицо ее смягчилось. Давненько перед ней никто не извинялся за причиненное беспокойство. — Не хотите выпить чашку чая? Я обычно пью чай в это время.
Шестое чувство подсказало Торпу, что надо соглашаться.
Когда они уселись за чаем в кухне, которая была вотчиной экономки, Мартин Торп почувствовал себя почти как дома. На кухне у его матери, в Баттерси, было все очень похоже. Миссис Бартон рассказала ему о леди Макаллистер, об ее хныканье, капризах, упрямстве и постоянном напряжении, связанном с такой удобной для старухи глухотой.
— Она не способна понять ваши доводы, мистер Торп, даже когда вы предложили соорудить памятник этому старому злодею, чей портрет висит в гостиной...
Торп удивился. Очевидно, у едкой миссис Бартон ушки на макушке, и голова неплохо варит.
— Она вас слушается, — сказал он.
— Хотите еще чашку? — спросила она. Подливая чай, тихо сказала:
— О, да, она меня слушается. Потому что зависит от меня и знает это. Если я уйду, ей больше никого не найти.
Сейчас не те времена. Людей теперь раздражает старость.
— Нелегко вам приходится, миссис Бартон?
— Нелегко, — коротко ответила она. — Но у меня есть крыша над головой, еда и кое-какая одежда. Скриплю понемногу.
Приходится платить свою цену за все.
— Вы вдова? — мягко спросил Торп.
— Да.
Рядом с часами, на полке, стояла фотография молодого человека в форме пилота Королевских воздушных сил. На нем была кожаная куртка и шарф в горошек. Он широко улыбался.
Если смотреть со стороны, он чем-то напоминал Мартина Торпа.
— Ваш сын? — спросил он, кивнув. Миссис Бартон кивнула и посмотрела на фотографию.
— Да. Его сбили над Францией в сорок третьем.
— Простите.
— Это было давно. Ко всему привыкаешь.
— Выходит, он не сможет за вами присмотреть, когда она умрет?
— Нет.
— А кто сможет?
— Как-нибудь обойдусь. Она наверняка мне что-нибудь отпишет в завещании. Я за ней уже шестнадцать лет хожу.
— Да, конечно, она вас не забудет. Позаботится наверняка.
Он провел еще час на кухне и вышел оттуда счастливым человеком. Магазины и конторы уже закрывались, но он из ближайшего телефона-автомата позвонил в правление «Мэн-Кона», и через десять минут Эндин исполнил просьбу своего коллеги.
Брокер, занимающийся страховкой в Вест Энде, согласился задержаться на работе в этот вечер и пригласил мистера Торпа прийти к десяти утра на следующий день.
Тем же вечером, в четверг, Йоханн Шлинкер прилетел в Лондон из Гамбурга. Он договорился о вечерней встрече со своим знакомым в то же утро, накануне позвонив ему из Гамбурга домой, до работы.
В девять вечера они встретились с иракским дипломатом за ужином. Ужин был дорогим, особенно если принять во внимание конверт с суммой, эквивалентной 1000 фунтов в немецких марках, который вручил дипломату оружейный делец. В ответ он принял из рук араба конверт, содержимое которого проверил незамедлительно. Это было письмо на гербовом бланке посольства.
В письме сообщалось, что нижеподписавшийся, будучи сотрудником посольства Республики Ирак в Лондоне, поручает, по просьбе и от лица Министерства внутренних дел и полиции своей страны, герру Йоханну Шлинкеру договориться о покупке 400 000 штук патронов калибра 9 мм и доставке их морем в Ирак для пополнения арсенала полиции страны. Письмо было подписано дипломатом, и подпись скреплена печатью Республики Ирак, которая обычно хранится у посла.
Далее в письме оговаривалось, что покупка целиком и полностью предназначена для Республики Ирак и ни при каких обстоятельствах не может быть передана, полностью или частично, какой-либо другой стороне. Это был сертификат получателя.
Когда они расстались, немцу было уже поздно возвращаться домой, поэтому он переночевал в Лондоне и улетел на следующее утро.
В одиннадцать утра в пятницу Кот Шеннон позвонил Марку Вламинку на его квартиру над баром в Остенде.
— Ты нашел человека, которого я просил разыскать? — спросил он, представившись. Он уже предупреждал бельгийца, что надо осторожно говорить по телефону.
— Да, нашел, — отозвался Крошка Марк. Он присел на постели, пока Анна тихо посапывала рядом. Бар обычно закрывался около четырех утра, и поэтому они не вставали до полудня.
— Он готов к переговорам о покупке? — спросил Шеннон.
— Думаю, да, — сказал Вламинк. — Я пока не поднимал вопрос об этом впрямую, но один из местных друзей говорит, что он пойдет на деловые переговоры после положенного представления через общих знакомых.
— У него еще есть товар, о котором я говорил тебе в последний раз?
— Да, — ответил бельгиец. — Товар у него.
— Прекрасно, — сказал Шеннон. — Сначала встреться с ним сам и расскажи, что к тебе подкатывался клиент, который хочет с ним переговорить о деле. Попроси, чтобы в конце следующей недели он был готов к встрече. Скажи, что клиент надежный.
Англичанин по фамилии Браун. Ты знаешь, что сказать.
Постарайся заинтересовать его в сделке. Скажи, что клиент хочет осмотреть экземпляр товара во время встречи, и, если он соответствует требованиям, обсудит условия и доставку. Я позвоню тебе ближе к следующим выходным и сообщу, где я, и когда смогу приехать, чтобы повидаться с тобой и с ним.
Понял?
— Конечно, — сказал Марк. — Я все улажу в ближайшие пару дней и договорюсь о встрече. Дата уточнится позднее, но наверняка в конце той недели.
Они обменялись обычными пожеланиями и положили трубки.
В половине третьего принесли телеграмму из Марселя. Там был адрес и фамилия француза. Лангаротти обещал позвонить ему заранее и лично рекомендовать Шеннона. Телеграмма заканчивалась тем, что поиски агента по экспорту ведутся, и в течение пяти дней он сообщит его имя и адрес.
Шеннон снял трубку и набрал номер компании «Юта Эйрлайнс» на Пикадилли, чтобы заказать себе место на вечерний рейс в воскресенье из парижского аэропорта «Ле Бурже» в Африку. В компании БЕА он заказал билет до Парижа на первый рейс в субботу, на следующий день. После обеда он уже расплатился за оба заказа наличными.
Он вложил 2000 фунтов из тех денег, что привез из Германии, в конверт и засунул под подкладку своего дорожного саквояжа, ибо дежурящие в аэропорту представители Казначейства весьма неодобрительно относятся к британским гражданам, стремящимся выехать из страны, имея на руках более положенных 25 фунтов наличными и 300 фунтов в аккредитивах.
Сразу после ланча сэр Джеймс Мэнсон вызвал Саймона Эндина к себе в кабинет. Он закончил чтение отчета Шеннона и был приятно удивлен, как стремительно воплощался в жизнь план, предложенный наемником двенадцать дней назад. Проверил счета и одобрил произведенные расходы. Еще больше ему пришелся по душе долгий телефонный разговор с Мартином Торпом, который провел полночи и все утро в компании брокера, занимающегося страховкой.
— Ты говоришь, что Шеннон пробудет за границей большую часть следующей недели? — обратился он к Эндину, когда помощник вошел в его кабинет.
— Да, сэр Джеймс.
— Хорошо. Есть одно дело, которое надо рано или поздно провернуть, так пусть это будет сейчас. Возьми один из наших стандартных бланков контракта о найме на работу. Типа того, что мы используем при привлечении африканских представителей.
Заклей название «Мэн-Кон» узкой полоской бумаги и впиши вместо этого «Бормак». Заполни контракт на год работы в качестве представителя по Западной Африке Антуана Боби с оплатой по 500 фунтов в месяц. Когда будет готово, покажи мне.
— Боби? — спросил Эндин. — Вы имеете в виду полковника Боби?
— Именно его. Я не хочу, чтобы будущий президент Зангаро куда-нибудь сбежал. На следующей неделе, прямо в понедельник, ты отправишься в Котону, чтобы встретиться с полковником и убедить его, что «Бормак Трейдинг Компани», представителем которой ты являешься, была настолько поражена его умственными и деловыми способностями, что мечтает пригласить на работу в качестве своего консультанта по Западной Африке. Не волнуйся, он никогда не удосужится выяснить, что такое «Бормак» и являешься ли ты ее представителем на самом деле. Если я правильно понимаю этих ребят, кроме хорошей зарплаты их ничего не интересует. Если у бедолаги в кармане пусто, то для него это просто манна небесная.
— Скажи ему, что его обязанности будут разъяснены позднее, а на данный момент единственным условием контракта является то, чтобы он никуда не отлучался из своего дома в Дагомее в течение ближайших трех месяцев, пока ты снова к нему не наведаешься. Заверь его, что он получит премиальные дополнительно к зарплате, если никуда не сдвинется с места.
Скажи, что деньги будут ему переводиться в дагомейских франках. Никакой твердой валюты, ни в коем случае. Он может дать деру. И последнее. Когда контракт будет готов, сними с него фотокопии, чтобы скрыть следы подделки названия компании, и возьми с собой только эти экземпляры. В том, что касается даты, побеспокойся, чтобы последняя цифра года была смазана. Можешь сам это сделать.
Эндин усвоил инструкции и отправился оформлять фальшивый контракт о найме на работу полковника Антуана Боби.
В конце того же дня, в пятницу, приблизительно в начале пятого, Торп вышел из мрачной квартиры в районе Кенсингтона с четырьмя купчими, должным образом подписанными леди Макаллистер и засвидетельствованные миссис Бартон. У него была также доверенность, подписанная старухой, по которой мистеру Далглишу, ее поверенному в Данди, вменялось в обязанность передать мистеру Торпу пакет акций при условии представления доверенности, документа, удостоверяющего личность, и соответствующего чека.
Имена покупателей акций отсутствовали на купчих, но леди Макаллистер этого даже не заметила. Она была слишком расстроена тем, что миссис Бартон собирает чемоданы и уходит из дома. Скоро пустые места на бумагах будут заполнены названием компании Цвинглибанка, действующей от лица господ Адамса, Болла, Картера и Дэвиса. После визита в Цюрих, в следующий понедельник, документы будут скреплены банковской печатью и подписью доктора Штайнхофера. По завершении этого, четыре заверенных чека, удостоверяющие покупку четырьмя указанными лицами по семь с половиной процентов акций компании «Бормак», вернутся из Швейцарии в Лондон.
Сэру Джеймсу Мэнсону 300 000 акций, официально котирующиеся на Фондовой Бирже по шиллингу и одному пенсу каждая, обошлись по два шиллинга за штуку или за 30000 фунтов. Еще 30000 фунтов ему пришлось выложить, сняв предварительно с трех разных банковских счетов деньги наличными, на оформление пожизненной ренты, обеспечивающей безбедное существование до конца дней пожилой экономке-надомнице.
«Что бы ни было, обошлось совсем недорого, — размышлял Торп. — И самое главное, абсолютно чисто». Имя Торпа не упоминалось ни на одном документе, рента выплачивалась через адвоката, а адвокаты получают деньги за то, чтобы держать язык за зубами. Торп был уверен, что и миссис Бартон достаточно благоразумна, чтобы последовать их примеру. А в довершение всего, все операции были совершены и оформлены, как это ни странно, абсолютно легально, честь по чести.
Глава 13
Бенуа Ламбер, известный друзьям и полиции как Бенни, был мелкой сошкой среди преступного мира и гордо выдавал себя за наемника. На самом деле, единственный раз он появился в рядах наемников, когда, спасаясь от преследования полиции парижского округа, сел в самолет, улетающий в Конго, и завербовался в Шестой полк коммандос под командованием Денара.
По непонятным причинам командир наемников проникся добрым чувством к робкому коротышке и предложил ему место в штабе, что надежно хранило его от участия в боевых действиях. На работе он пришелся к месту, потому что мог беспрепятственно проявлять единственный талант, которым наградила его природа — достать абсолютно все. Для него не составляло труда раздобыть яйца там, где курами и не пахло, или виски там, где перегонных заводов не было в помине. В штабе любой военной части такой человек всегда нужен, и в большинстве штабов эти люди есть. Он провел в Шестом полку почти год, до мая 1967, когда учуял грозящие неприятности в связи с готовящимся выступлением Десятого полка под командованием Шрамма против конголезского правительства. Он предчувствовал, и, как показали дальнейшие события, правильно, что Денар со своим полком будет втянут в заваруху и всем, включая штабных, предоставится возможность понюхать пороху. Для Бенни Ламбера это был сигнал к резкому отходу в противоположном направлении. Как ни странно, его не стали задерживать.
Вернувшись во Францию, он начал повсюду представляться наемником, а позже решил вдобавок назваться торговцем оружием. Первое не соответствовало истине, а в том, что касается второго, его многочисленные связи давали возможность время от времени доставать кое-что, обычно пистолеты для мафии, а порой даже вещицы посолидней. Ему удалось познакомиться с одним африканским дипломатом, который за вознаграждение был готов предоставить годный к употреблению сертификат получателя в виде письма на посольском бланке, скрепленном соответствующей печатью. Полтора года тому назад он упомянул об этом в разговоре с корсиканцем по фамилии Лангаротти.
Тем не менее, он удивился, когда вечером в пятницу откуда-то издалека вдруг позвонил корсиканец, сказав, что на следующий день или в воскресенье его навестит Кот Шеннон. Он слыхал о Шенноне, но прежде всего знал то, как яростно ненавидит ирландского наемника Шарль Ру. В кругах наемников в Париже давно ходили слухи, что Ру готов выложить хорошие деньги каждому, кто наведет его на Шеннона, когда тот объявится. Поразмыслив, Ламбер согласился остаться дома и ждать визита Шеннона.
— Да, я думаю, что смогу достать этот сертификат, — сказал он, когда Шеннон закончил объяснять, что ему нужно. — Мой человек еще в Париже. Мне с ним, понимаешь, частенько приходится иметь дело.
Это была ложь, потому что дела у него были весьма редки, но он был уверен, что сможет провернуть эту аферу.
— Сколько? — коротко спросил Шеннон.
— Пятнадцать тысяч франков, — сказал Бенни Ламбер.
В ответ Шеннон отпустил короткую хлесткую фразу по-французски, одну из тех, которым научился в Конго, хотя даже в самом большом французском словаре «Ларусс» ее не сыщешь. — Я заплачу тебе тысячу фунтов, и этого больше чем достаточно.
Ламбер начал считать. Выходило больше одиннадцати тысяч франков по текущему курсу.
— О'кей, — согласился он.
— Одно слово сболтнешь, и я тебе глотку перережу как цыпленку, — сказал Шеннон. — Или лучше, попрошу этим заняться корсиканца, а он из тебя все кишки выпустит.
— Могила, чтоб мне не жить, — запротестовал Бенни. — Гони тысячу фунтов и через четыре дня получишь свою ксиву, и все втихаря.
Шеннон выложил пятьсот фунтов.
— Возьмешь стерлингами, — сказал он. — Половину сейчас, половину — когда получу письмо.
Ламбер собрался запротестовать, но понял, что ничего не получится. Ирландец ему не доверял.
— Я зайду к тебе в среду, — сказал Шеннон. — Принеси письмо и получишь оставшиеся пять сотен.
После его ухода Бенни Ламбер задумался. Что же теперь делать? В конце концов, он решил сначала достать письмо, получить деньги и только после этого связаться с Ру.
Следующим вечером Шеннон улетел в Африку и приземлился на рассвете.
Дорога вглубь страны была долгой. В грохочущем как телега такси было нестерпимо жарко. Сухой сезон был еще в разгаре, и небеса над плантациями масличных пальм сверкали слепящей голубизной, без единого облачка. Шеннон не возражал. Приятно снова побывать в Африке, хотя бы всего полтора денька, даже после утомительного шестичасового бессонного перелета.
Здесь ему все было знакомо больше, чем в городах Западной Европы. Знакомые звуки и запахи, крестьяне, вереницей бредущие вдоль дороги на базар, группы женщин, облаченных в одежды вроде индийских сари с кувшинами и тюками на головах, удивительно неподвижными — будто приклеенными.
В каждой деревне, которую они проезжали, шумел обычный утренний базар. Под навесами из пальмовых листьев, у хлипких лотков, крестьяне переговаривались, торговались, продавали и покупали. Женщины суетились вокруг прилавков, а мужчины чинно сидели в тени и говорили о важных проблемах, понятных только им самим. Голые темнокожие ребятишки копошились в тени, снуя под ногами своих родителей и ползая под прилавками.
Шеннон раскрыл окна с двух сторон. Откинувшись на сиденье, он вдыхал влажные запахи пальм, дыма костров и болотной гнили от зацветших бурых речек. Он еще из аэропорта позвонил по телефону, который дал ему журналист, и знал, что его ждут.
Около полудня подъехал к вилле, спрятавшейся в тени небольшого частного парка в стороне от дороги.
Охранники встретили его у ворот и обыскали от колен до подмышек, прежде чем разрешили расплатиться с такси и войти внутрь. Во дворе он узнал в лицо одного из личных помощников человека, к которому приехал. Слуга широко улыбнулся ему и склонил голову. Он подвел Шеннона к одному из трех домов, стоящих в тени парка, и впустил в пустую гостиную. Ему пришлось ждать в одиночестве полчаса.
Шеннон смотрел в окно, чувствуя, как прохладный ветерок из кондиционера сушит его взмокшую одежду. В этот момент скрипнула дверь, и за его спиной послышалось шарканье сандалий по кафельному полу. Он обернулся.
Генерал был таким же, как тогда ночью, на лесном аэродроме. Та же роскошная борода, тот же густой низкий голос.
— Ну, майор Шеннон, недолго же вы отсутствовали. Не терпится вернуться?
По своему обычаю он слегка подтрунивал. Шеннон улыбнулся, и они пожали друг другу руки.
— Я приехал сюда, потому что кое в чем нуждаюсь, сэр. Мне кажется, есть вещи, которые нам с вами неплохо было бы обсудить. У меня возникла смутная идея.
— Бедный изгнанник не может вам многого предложить, — сказал генерал, — но я всегда готов выслушать ваши идеи. Если мне не изменяет память, в свое время они были у вас весьма удачными.
Шеннон сказал:
— У вас есть одна вещь, даже сейчас, в изгнании, которой я мог бы воспользоваться. Это преданность ваших людей. А мне нужны люди.
Они говорили до ланча и после него. За окном уже стемнело, а они продолжали обсуждать что-то, склонившись над столом, где были разложены нарисованные Шенноном схемы. Он ничего не взял с собой кроме чистых листков бумаги и набора цветных фломастеров. На случай пристрастного досмотра на таможне.
Они пришли к соглашению по основным пунктам к заходу солнца и в течение ночи вырабатывали план. Только в три часа утра была вызвана машина, чтобы отвезти Шеннона на побережье, в аэропорт, к отлету утреннего рейса в Париж.
Прощаясь на террасе, у которой уже стояла машина с сонным шофером, они вновь пожали друг другу руки.
— Я буду на связи, сэр, — сказал Шеннон.
По непонятным причинам командир наемников проникся добрым чувством к робкому коротышке и предложил ему место в штабе, что надежно хранило его от участия в боевых действиях. На работе он пришелся к месту, потому что мог беспрепятственно проявлять единственный талант, которым наградила его природа — достать абсолютно все. Для него не составляло труда раздобыть яйца там, где курами и не пахло, или виски там, где перегонных заводов не было в помине. В штабе любой военной части такой человек всегда нужен, и в большинстве штабов эти люди есть. Он провел в Шестом полку почти год, до мая 1967, когда учуял грозящие неприятности в связи с готовящимся выступлением Десятого полка под командованием Шрамма против конголезского правительства. Он предчувствовал, и, как показали дальнейшие события, правильно, что Денар со своим полком будет втянут в заваруху и всем, включая штабных, предоставится возможность понюхать пороху. Для Бенни Ламбера это был сигнал к резкому отходу в противоположном направлении. Как ни странно, его не стали задерживать.
Вернувшись во Францию, он начал повсюду представляться наемником, а позже решил вдобавок назваться торговцем оружием. Первое не соответствовало истине, а в том, что касается второго, его многочисленные связи давали возможность время от времени доставать кое-что, обычно пистолеты для мафии, а порой даже вещицы посолидней. Ему удалось познакомиться с одним африканским дипломатом, который за вознаграждение был готов предоставить годный к употреблению сертификат получателя в виде письма на посольском бланке, скрепленном соответствующей печатью. Полтора года тому назад он упомянул об этом в разговоре с корсиканцем по фамилии Лангаротти.
Тем не менее, он удивился, когда вечером в пятницу откуда-то издалека вдруг позвонил корсиканец, сказав, что на следующий день или в воскресенье его навестит Кот Шеннон. Он слыхал о Шенноне, но прежде всего знал то, как яростно ненавидит ирландского наемника Шарль Ру. В кругах наемников в Париже давно ходили слухи, что Ру готов выложить хорошие деньги каждому, кто наведет его на Шеннона, когда тот объявится. Поразмыслив, Ламбер согласился остаться дома и ждать визита Шеннона.
— Да, я думаю, что смогу достать этот сертификат, — сказал он, когда Шеннон закончил объяснять, что ему нужно. — Мой человек еще в Париже. Мне с ним, понимаешь, частенько приходится иметь дело.
Это была ложь, потому что дела у него были весьма редки, но он был уверен, что сможет провернуть эту аферу.
— Сколько? — коротко спросил Шеннон.
— Пятнадцать тысяч франков, — сказал Бенни Ламбер.
В ответ Шеннон отпустил короткую хлесткую фразу по-французски, одну из тех, которым научился в Конго, хотя даже в самом большом французском словаре «Ларусс» ее не сыщешь. — Я заплачу тебе тысячу фунтов, и этого больше чем достаточно.
Ламбер начал считать. Выходило больше одиннадцати тысяч франков по текущему курсу.
— О'кей, — согласился он.
— Одно слово сболтнешь, и я тебе глотку перережу как цыпленку, — сказал Шеннон. — Или лучше, попрошу этим заняться корсиканца, а он из тебя все кишки выпустит.
— Могила, чтоб мне не жить, — запротестовал Бенни. — Гони тысячу фунтов и через четыре дня получишь свою ксиву, и все втихаря.
Шеннон выложил пятьсот фунтов.
— Возьмешь стерлингами, — сказал он. — Половину сейчас, половину — когда получу письмо.
Ламбер собрался запротестовать, но понял, что ничего не получится. Ирландец ему не доверял.
— Я зайду к тебе в среду, — сказал Шеннон. — Принеси письмо и получишь оставшиеся пять сотен.
После его ухода Бенни Ламбер задумался. Что же теперь делать? В конце концов, он решил сначала достать письмо, получить деньги и только после этого связаться с Ру.
Следующим вечером Шеннон улетел в Африку и приземлился на рассвете.
Дорога вглубь страны была долгой. В грохочущем как телега такси было нестерпимо жарко. Сухой сезон был еще в разгаре, и небеса над плантациями масличных пальм сверкали слепящей голубизной, без единого облачка. Шеннон не возражал. Приятно снова побывать в Африке, хотя бы всего полтора денька, даже после утомительного шестичасового бессонного перелета.
Здесь ему все было знакомо больше, чем в городах Западной Европы. Знакомые звуки и запахи, крестьяне, вереницей бредущие вдоль дороги на базар, группы женщин, облаченных в одежды вроде индийских сари с кувшинами и тюками на головах, удивительно неподвижными — будто приклеенными.
В каждой деревне, которую они проезжали, шумел обычный утренний базар. Под навесами из пальмовых листьев, у хлипких лотков, крестьяне переговаривались, торговались, продавали и покупали. Женщины суетились вокруг прилавков, а мужчины чинно сидели в тени и говорили о важных проблемах, понятных только им самим. Голые темнокожие ребятишки копошились в тени, снуя под ногами своих родителей и ползая под прилавками.
Шеннон раскрыл окна с двух сторон. Откинувшись на сиденье, он вдыхал влажные запахи пальм, дыма костров и болотной гнили от зацветших бурых речек. Он еще из аэропорта позвонил по телефону, который дал ему журналист, и знал, что его ждут.
Около полудня подъехал к вилле, спрятавшейся в тени небольшого частного парка в стороне от дороги.
Охранники встретили его у ворот и обыскали от колен до подмышек, прежде чем разрешили расплатиться с такси и войти внутрь. Во дворе он узнал в лицо одного из личных помощников человека, к которому приехал. Слуга широко улыбнулся ему и склонил голову. Он подвел Шеннона к одному из трех домов, стоящих в тени парка, и впустил в пустую гостиную. Ему пришлось ждать в одиночестве полчаса.
Шеннон смотрел в окно, чувствуя, как прохладный ветерок из кондиционера сушит его взмокшую одежду. В этот момент скрипнула дверь, и за его спиной послышалось шарканье сандалий по кафельному полу. Он обернулся.
Генерал был таким же, как тогда ночью, на лесном аэродроме. Та же роскошная борода, тот же густой низкий голос.
— Ну, майор Шеннон, недолго же вы отсутствовали. Не терпится вернуться?
По своему обычаю он слегка подтрунивал. Шеннон улыбнулся, и они пожали друг другу руки.
— Я приехал сюда, потому что кое в чем нуждаюсь, сэр. Мне кажется, есть вещи, которые нам с вами неплохо было бы обсудить. У меня возникла смутная идея.
— Бедный изгнанник не может вам многого предложить, — сказал генерал, — но я всегда готов выслушать ваши идеи. Если мне не изменяет память, в свое время они были у вас весьма удачными.
Шеннон сказал:
— У вас есть одна вещь, даже сейчас, в изгнании, которой я мог бы воспользоваться. Это преданность ваших людей. А мне нужны люди.
Они говорили до ланча и после него. За окном уже стемнело, а они продолжали обсуждать что-то, склонившись над столом, где были разложены нарисованные Шенноном схемы. Он ничего не взял с собой кроме чистых листков бумаги и набора цветных фломастеров. На случай пристрастного досмотра на таможне.
Они пришли к соглашению по основным пунктам к заходу солнца и в течение ночи вырабатывали план. Только в три часа утра была вызвана машина, чтобы отвезти Шеннона на побережье, в аэропорт, к отлету утреннего рейса в Париж.
Прощаясь на террасе, у которой уже стояла машина с сонным шофером, они вновь пожали друг другу руки.
— Я буду на связи, сэр, — сказал Шеннон.