— Вашего приемного мальчика, — сказала Ньясса-ли. Пока маленькая женщина с восточной внешностью говорила, матушка Мастиф заметила, что остальные двое изучают ее с таким видом, с каким коллекционер разглядывает жука на садовой скамье. Это еще больше рассердило ее, и гнев помог ей преодолеть страх.
— Я бы не стала вам помогать, даже если бы вы пообещали мне половину сокровищ Терры!
— Мне жаль, что вы так чувствуете, но мы этого ожидали, — сказала Ньясса-ли, снова становясь ледяной. — Вы когда-нибудь слышали об Обществе Улучшения?
Матушка Мастиф покачала головой, слишком рассерженная, чтобы плакать, чего на самом деле ей хотелось. Названия, слова — все это для нее бессмысленно.
— Мы участвуем в эксперименте, — объясняла ей восточная женщина, — этот эксперимент был начат на Терре много лет назад. Мы не только ученые, мы активисты Общества. Мы считаем, что задача науки — не только изучать существующее, но и создавать то, чего нет, но что обязательно будет. Мы не намерены стоять на месте и не позволим этого природе.
Матушка Мастиф покачала головой.
— Не понимаю.
— Подумайте, — говорила Ньясса-ли, увлеченная темой. — Что в нынешнем Сообществе больше всего нуждается в усовершенствовании? Правительство? — Хейтнес, стоявшая за ней, горько пренебрежительно рассмеялась. — Не правительство. Корабли, которые переносят людей от звезды к звезде? Нет? Язык, усовершенствованный от терроанглийского до симворечи? Музыка? Архитектура?
Матушка Мастиф смотрела на ораторствующую женщину. Она уверена теперь, вполне уверена. Они все безумны, тронувшийся умом Якс'м.
— Нет, все не то! — воскликнула Ньясса-ли. Было страшно видеть такую одержимость в этой маленькой женщине. — Это мы. Мы. — Она похлопала себя по груди. — Человечество. И средства к нашему совершенствованию в нас самих. — Она поднесла руку к голове. — Здесь, в мозгу, не все области которого развиты и используются.
— Мы и другие члены Общества много лет назад решили, что с этим нужно что-то делать. Мы создали организацию, чтобы преодолеть суеверные ограничения. В тайне мы отобрали определенные яйца, определенную сперму и стали с ними работать. Наше планирование было точным, подготовка тщательной. С помощью микрохирургической техники мы изменили генетический код будущих людей еще до помещения зародыша в матку. Результатом должна стать — станет усовершенствованная версия человечества.
Матушка Мастиф смотрела на нее. Ньясса-ли вздохнула и повернулась к своим товарищам.
— Как я и опасалась, это за пределами ее понимания.
— Это-то вполне понятно, — сказал Брора. — Я только не понимаю, чего ты стараешься?
— Так было бы легче, — ответила Ньясса-ли.
— Легче для нее или для тебя? — удивилась Хейтнес. Маленькая женщина не ответила. — Ну, после операции это не будет иметь значения. — От этих слов волосы на затылке матушки Мастиф начали подниматься.
— Будет, — настаивала Ньясса-ли. Она пристально взглянула в глаза матушки Мастиф. — Ты разве не поняла, старуха? Твой мальчик, твой приемный сын — он один из наших объектов.
— Нет, — прошептала матушка Мастиф, но еще до того, как женщина произнесла эти слова, матушка Мастиф поняла, что это правда. — Что… что произошло с вашим экспериментом?
— Все дети воспитывались под присмотром, ими занимались с любовью, предоставили возможность получить образование и специальную подготовку. Большинство оказались совершенно обычными в смысле способностей и талантов. Во всех отношениях они нормальны. Дальше мы продолжили эксперимент с тщательной подготовкой и крайней осторожностью.
— Несколько объектов оказались недоразвитыми. Это, к несчастью, в природе науки. Нужно принимать не только хорошие результаты, но и плохие. Однако в свете нашего неизбежного успеха эти немногие жертвы вполне оправданы. — Она говорила так, словно убеждает себя, а не матушку Мастиф.
— И наконец несколько детей, совсем немного, проявляли признаки тех способностей, которые, как мы считаем, спят в мозгу каждого человека. Мы не станем утверждать, что все понимаем относительно их Даров. Мы в положении механика, который знает, как починить неисправную машину, но не знает, на что способна машина, которую он чинит. Естественно, это привело к некоторым сюрпризам.
— Невежественное Сообщество не разделяло нашего мнения об этом важном эксперименте. В результате последовали многие годы преследований. Как видишь, все мы, входившие в первоначальный состав Общества, почти так же стары, как ты.
— Правительство было безжалостно в своих усилиях уничтожить нас. Много лет оно сокращало наши ряды, пока не осталось всего несколько посвященных. Нам нужен один-единственный успех, одно неопровержимое доказательство важности нашей работы, чтобы освободиться от лжи и инсинуаций, которыми мы окружены.
— Жестокое неразумное правительство много лет назад разбросало детей и привело нас в научное изгнание. Медленно, терпеливо мы отыскивали детей, особенно тех, чьи данные были самыми многообещающими. Твой Флинкс отобран в качестве потенциального носителя Дара.
— Но в нем нет ничего ненормального, — возразила матушка Мастиф. — Он совершенно обычный здоровый молодой человек. Может, более тихий, чем остальные, но это все. Неужели он стоит всех этих затрат? О, я признаю, что он время от времени способен на салонные фокусы. Но я знаю сотни уличных волшебников, которые делают то же самое. Почему бы вам не взять их?
Ньясса-ли улыбнулась своей невеселой холодной улыбкой.
— Ты лжешь нам, старуха. Мы знаем, что он способен не просто на трюки, и ловкость рук тут ни при чем.
— Ну, хорошо, — продолжала матушка Мастиф, пытаясь подойти по-другому, — зачем было похищать меня? Зачем утаскивать меня их моего дома? Я старуха, как ты только что сказала. Я не могу помешать вам, не могу причинить вред. Если вас интересует Флинкс, почему вы не похитили его? Я не могла бы вам помешать.
— Потому что он может быть опасен.
Да, они совсем спятили, эти трое, решила матушка Мастиф. Ее мальчик, Флинкс, опасен? Вздор! Он чувствительный мальчик, это правда; иногда он знает, что чувствуют другие, но очень редко и вряд ли сам этого хочет. Возможно, он способен немного подтолкнуть эмоции других. Но опасен? Это ему угрожает опасность со стороны этих инопланетных глупцов и сумасшедших.
— К тому же, — продолжала маленькая восточная женщина, — мы должны продолжать очень осторожно, чтобы не принести дальнейшего вреда Обществу. Число наших членов и так уже сократилось, отчасти из-за слишком торопливой попытки обрести несколько лет назад контроль над другим ребенком, нашим объектом. Мы не можем допустить ту же ошибку с Номером Двенадцатым. Большинство наших коллег убито, заключено в тюрьму или подвергнуто промывке мозга.
Тревога матушки Мастиф удвоилась от этого бесстрастного признания. Она не понимала слов этой женщины о генетических изменениях и усовершенствовании человечества. Но вот насчет промывки мозгов она поняла. Преступление должно быть особенно отвратительным и жестоким, чтобы преступника подвергли этому наказанию. У него навсегда стирают память, всю прошлую жизнь, саму личность, и весь остаток своих дней он приживет с мучительно пустой черной дырой в сознании.
— Оставьте его в покое! — закричала она, удивленная силой своей реакции. Неужели она так привязалась к мальчику? Ведь чаще всего она воспринимала его как помеху, навязанную ей несчастливой судьбой. Правда ли это?
— Не причиняйте ему вреда! — Она вскочила на ноги и обеими руками колотила женщину, которую другие называли Ньясса-ли.
Седовласая и совсем не молоденькая, Ньясса-ли была, однако, гораздо моложе и сильнее матушки Мастиф. Она схватила старую женщину за руки и снова усадила в кресло.
— Мы не собираемся причинять ему вред. Разве я не объяснила важность нашего дела? Неужели мы захотим повредить тому, кто так для нас важен? Конечно, нет. Мы видим, как ты привязана к своему воспитаннику. По-своему, мы также привязаны к нему.
Что за бездушные люди, думала матушка Мастиф, беспомощно падая в кресло. Не люди, а далекие мертвые тени людей.
— Я обещаю тебе, что мы не будем заставлять мальчика делать что-то против его воли и ничем ему не повредим.
— Но что вы тогда с ним хотите сделать?
— Мы хотим управлять его взрослением, — объяснила женщина, — помочь ему развить до предела его необычные способности. Маловероятно, чтобы он достиг этого без соответствующих инструкций и тренировок; именно поэтому его способности до сих пор не очень проявились. Но наш опыт показывает, что, достигнув половой зрелости, наши объекты не соглашаются на такую тренировку и управление. Поэтому мы должны руководить им так, чтобы он сам этого не сознавал.
— Как вы можете это сделать?
— Через третье лицо, чьи предложения и указания он примет охотно, — сказала женщина. — И вот тут становишься важна ты.
— Вы хотите, чтобы я заставляла его делать то, что докажет успешность вашего эксперимента?
— Правильно, — согласилась Ньясса-ли. — Все нужно делать так, чтобы он не догадался, что им руководит какая-то сила извне. — Она указала на дальний конец комнаты, где за прозрачной дверью находилась операционная. В тусклом зеленовато-голубом свете приборов стерильная операционная слегка блестела.
— Мы не можем допустить вмешательства, которое уничтожит наши усилия, и не должны рисковать обнаружением, потому что агенты Сообщества продолжают нас преследовать. Поэтому нам необходимо поместить тебе в мозг небольшие приборы, которые обеспечат твое полное подчинение нашим указаниям.
— К дьяволу! — выпалила матушка Мастиф. — Я сто лет заполняла свою голову. Знаю все, что там запасено. И не хочу, чтобы кто-то там все разбросал. — Взглянув в сторону операционной, она не добавила, что никогда не лежала под ножом или лазером и смертельно этого боится.
— Послушайте, — в отчаянии продолжала она. — Я буду рада помочь вам. Буду говорить мальчику все, что захотите, не позволю ему делать то, чего вы не захотите. Но оставьте мою бедную старую голову в покое. Разве не полезнее я вам буду как добровольный помощник?
Брора сложил руки на столе и бесстрастно разглядывал ее.
— Это правда. Однако есть факторы, которые этого не допускают.
— Во-первых, потребуются такие действия, к которым ты не способна в силу недостатка умственного развития, но которые можно осуществить под руководством импланта. Во-вторых, нет никакой гарантии, что когда-нибудь в будущем ты не возмутишься и не расскажешь объекту все, что знаешь. Это имело бы катастрофические последствия для нашего эксперимента. В-третьих, хотя внешне ты будешь руководить мальчиком добровольно, он способен почувствовать твое внутреннее сопротивление и понять, что что-то неладно. А вот импланты, механические устройства, он почувствовать не сможет. И наконец последнее. Я думаю, ты лжешь, говоря, что станешь добровольно помогать нам.
— Но я не хочу операции! — воскликнула матушка Мастиф, стуча кулаками по ручкам кресла. — Говорю вам, это не нужно! Я сделаю все, что захотите, если оставите мальчика в покое и скажете, что мне делать. Зачем мне лгать вам? Вы сами сказали, что он ведь не настоящий мой ребенок, всего лишь приемный. Я буду рада вам помочь, — с хитрой улыбкой сказала она, — особенно если заплатите.
Но Брора покачал головой.
— Ты лжешь убедительно, но недостаточно убедительно, старуха. Мы большую часть жизни имели дело с изменниками в собственном кругу. Еще одного мы себе позволить не можем. Прости. — Его внимание привлекли двое вошедших. Он кивком указал на матушку Мастиф.
— Ограничьте ее подвижность. Она знает теперь достаточно много, чтобы сделать с собой какую-нибудь глупость.
Один из вновь прибывших взял правую руку матушки Мастиф и посмотрел на Брору.
— Анестезия, сэр?
— Нет, пока не нужно. — Матушка Мастиф в ужасе смотрела на этого страшного маленького мужчину. А он негромко обратился к смуглой: — Как ты считаешь, Хейтнес?
Она взглянула на матушку Мастиф.
— Завтра. Я устала. Нужно отдохнуть. Нам всем придется поработать.
Брора согласно кивнул, и двое младших связали матушку Мастиф.
Позже в тот же вечер за едой Ньясса-ли сказала Хейтнес:
— Меня по-прежнему беспокоит возраст женщины.
— Она не настолько стара, — ответила высокая женщина, набирая в ложку что-то искусственное, но очень питательное. — У нее впереди не менее двадцати лет жизни, если мы будем осторожны.
— Знаю, но все же у нее нет силы пятидесятилетней. Хорошо, что мы не сказали ей, какая сложная предстоит операция, и не объяснили, что мозг ее изменится безвозвратно.
Хейтнес согласно кивнула.
— Не нужно еще больше расстраивать ее. Меня удивляет твоя забота о ней.
Ньясса-ли промолчала и начала есть, но Хейтнес не отказывалась от темы.
— Сколько наших друзей погибло от рук правительства? Сколько подверглось промывке мозга? Конечно, если эта старуха умрет, мы утратим важный инструмент в эксперименте, но не единственный. Мы ведь согласились, что имплантирование — лучший способ продолжения.
— Я с этим не спорю, — сказала Ньясса-ли, — только напоминаю вам, что нужно быть готовыми и к неудаче.
Брора откинулся в кресле и вздохнул. Он не был голоден: слишком возбужден перспективами, открывающимися после операции.
— У нас не будет неудачи, Ньясса-ли. Это наша лучшая возможность за все годы работы. Неудачи не будет. — Он взглянул на Хейтнес. — Я проверил импланты перед едой.
— И что же?
— Больше ничего делать не нужно. Не могу выдержать ожидание. Все приборы готовы, криогенная иннервация продолжается. Не думаю, чтобы нас ждали неожиданности при соединении синапсов. — Он посмотрел на Ньяссу-ли. — Возраст женщины не имеет значения.
— Конечно, кое-что в этой операции она утратит. — Он пожал плечами. — Я изучал вопрос. Это неизбежно. Но какая разница? Она примитивна и невежественна. Имплант даже пойдет ей на пользу.
— Ее лучшие добродетели, кажется, сварливость и упрямство, — согласилась Хейтнес, — наряду с поразительным невежеством и незаинтересованностью в том, что выходит за пределы ее ближайшего окружения.
— Типичный образец, — сказал Брора. — Ирония судьбы: такой низкий представитель человечества служит ключом к нашему величайшему успеху и полному оправданию.
Ньясса-ли оттолкнула пищу. Слова коллег ее расстроили.
— В какое время завтра?
— Достаточно рано, я думаю, — ответила Хейтнес. — И для старухи, и для нас будет лучше, если мы отложим философствования и рассуждения.
Брора уловил тайную мысль.
— Ты думаешь, может появиться мальчик?
— Лучше не думай о нем как о мальчике.
— Ну, вряд ли его можно назвать взрослым.
— Вряд ли — этого сомнения вполне достаточно. Он не продемонстрировал пока особых Даров, но настойчивое преследование приемной матери показывает, что вдобавок к своим Дарам он обладает еще и острым умом. — Она слегка улыбнулась Ньяссе-ли. — Видишь ли, дорогая, хоть я и не разделяю твоей склонности паниковать в этом случае, я уважаю и ценю твое мнение.
— Значит, ты ожидаешь его?
— Нет, — ответила Хейтнес. — Но нежелательно, чтобы он каким-то чудом объявился тут до успешного завершения операции. А когда она будет завершена, мы, естественно, установим с ним связь через его мать. Он увидит, что она невредима и внешне не изменилась и успокоится.
— Но что если он появится до того, как мы возвратим старуху в Драллар?
— Не волнуйся, — сказала Хейтнес. — У меня подготовлено стандартное объяснение, и персонал обучен всему до мелочи.
— Ты думаешь, он поверит? — спросила Ньясса-ли. — Нашему рассказу о каком-то альтруистическом обществе, помогающем старикам и больным?
— Конечно, мы эту маскировку уже использовали в разных случаях, но для нашего объекта она будет новой, — напомнила коллеге Хейтнес. — К тому же, как говорит Брора, он еще не взрослый, а его воспитание не предполагает никаких осложнений. Думаю, он нам поверит, особенно когда мы вернем ему мать. Одно это его удовлетворит. Разумеется, следов операции заметно не будет.
— Лучше хорошенько выспаться. — Брора встал из-за стола. — Предстоит сложная работа.
Все встали и разошлись по своим комнатам, Брора продолжал обдумывать предстоящую операцию, Хейтнес — шансы на успех, и только Ньясса-ли в последний раз взглянула в глаза матушке Мастиф.
12
— Я бы не стала вам помогать, даже если бы вы пообещали мне половину сокровищ Терры!
— Мне жаль, что вы так чувствуете, но мы этого ожидали, — сказала Ньясса-ли, снова становясь ледяной. — Вы когда-нибудь слышали об Обществе Улучшения?
Матушка Мастиф покачала головой, слишком рассерженная, чтобы плакать, чего на самом деле ей хотелось. Названия, слова — все это для нее бессмысленно.
— Мы участвуем в эксперименте, — объясняла ей восточная женщина, — этот эксперимент был начат на Терре много лет назад. Мы не только ученые, мы активисты Общества. Мы считаем, что задача науки — не только изучать существующее, но и создавать то, чего нет, но что обязательно будет. Мы не намерены стоять на месте и не позволим этого природе.
Матушка Мастиф покачала головой.
— Не понимаю.
— Подумайте, — говорила Ньясса-ли, увлеченная темой. — Что в нынешнем Сообществе больше всего нуждается в усовершенствовании? Правительство? — Хейтнес, стоявшая за ней, горько пренебрежительно рассмеялась. — Не правительство. Корабли, которые переносят людей от звезды к звезде? Нет? Язык, усовершенствованный от терроанглийского до симворечи? Музыка? Архитектура?
Матушка Мастиф смотрела на ораторствующую женщину. Она уверена теперь, вполне уверена. Они все безумны, тронувшийся умом Якс'м.
— Нет, все не то! — воскликнула Ньясса-ли. Было страшно видеть такую одержимость в этой маленькой женщине. — Это мы. Мы. — Она похлопала себя по груди. — Человечество. И средства к нашему совершенствованию в нас самих. — Она поднесла руку к голове. — Здесь, в мозгу, не все области которого развиты и используются.
— Мы и другие члены Общества много лет назад решили, что с этим нужно что-то делать. Мы создали организацию, чтобы преодолеть суеверные ограничения. В тайне мы отобрали определенные яйца, определенную сперму и стали с ними работать. Наше планирование было точным, подготовка тщательной. С помощью микрохирургической техники мы изменили генетический код будущих людей еще до помещения зародыша в матку. Результатом должна стать — станет усовершенствованная версия человечества.
Матушка Мастиф смотрела на нее. Ньясса-ли вздохнула и повернулась к своим товарищам.
— Как я и опасалась, это за пределами ее понимания.
— Это-то вполне понятно, — сказал Брора. — Я только не понимаю, чего ты стараешься?
— Так было бы легче, — ответила Ньясса-ли.
— Легче для нее или для тебя? — удивилась Хейтнес. Маленькая женщина не ответила. — Ну, после операции это не будет иметь значения. — От этих слов волосы на затылке матушки Мастиф начали подниматься.
— Будет, — настаивала Ньясса-ли. Она пристально взглянула в глаза матушки Мастиф. — Ты разве не поняла, старуха? Твой мальчик, твой приемный сын — он один из наших объектов.
— Нет, — прошептала матушка Мастиф, но еще до того, как женщина произнесла эти слова, матушка Мастиф поняла, что это правда. — Что… что произошло с вашим экспериментом?
— Все дети воспитывались под присмотром, ими занимались с любовью, предоставили возможность получить образование и специальную подготовку. Большинство оказались совершенно обычными в смысле способностей и талантов. Во всех отношениях они нормальны. Дальше мы продолжили эксперимент с тщательной подготовкой и крайней осторожностью.
— Несколько объектов оказались недоразвитыми. Это, к несчастью, в природе науки. Нужно принимать не только хорошие результаты, но и плохие. Однако в свете нашего неизбежного успеха эти немногие жертвы вполне оправданы. — Она говорила так, словно убеждает себя, а не матушку Мастиф.
— И наконец несколько детей, совсем немного, проявляли признаки тех способностей, которые, как мы считаем, спят в мозгу каждого человека. Мы не станем утверждать, что все понимаем относительно их Даров. Мы в положении механика, который знает, как починить неисправную машину, но не знает, на что способна машина, которую он чинит. Естественно, это привело к некоторым сюрпризам.
— Невежественное Сообщество не разделяло нашего мнения об этом важном эксперименте. В результате последовали многие годы преследований. Как видишь, все мы, входившие в первоначальный состав Общества, почти так же стары, как ты.
— Правительство было безжалостно в своих усилиях уничтожить нас. Много лет оно сокращало наши ряды, пока не осталось всего несколько посвященных. Нам нужен один-единственный успех, одно неопровержимое доказательство важности нашей работы, чтобы освободиться от лжи и инсинуаций, которыми мы окружены.
— Жестокое неразумное правительство много лет назад разбросало детей и привело нас в научное изгнание. Медленно, терпеливо мы отыскивали детей, особенно тех, чьи данные были самыми многообещающими. Твой Флинкс отобран в качестве потенциального носителя Дара.
— Но в нем нет ничего ненормального, — возразила матушка Мастиф. — Он совершенно обычный здоровый молодой человек. Может, более тихий, чем остальные, но это все. Неужели он стоит всех этих затрат? О, я признаю, что он время от времени способен на салонные фокусы. Но я знаю сотни уличных волшебников, которые делают то же самое. Почему бы вам не взять их?
Ньясса-ли улыбнулась своей невеселой холодной улыбкой.
— Ты лжешь нам, старуха. Мы знаем, что он способен не просто на трюки, и ловкость рук тут ни при чем.
— Ну, хорошо, — продолжала матушка Мастиф, пытаясь подойти по-другому, — зачем было похищать меня? Зачем утаскивать меня их моего дома? Я старуха, как ты только что сказала. Я не могу помешать вам, не могу причинить вред. Если вас интересует Флинкс, почему вы не похитили его? Я не могла бы вам помешать.
— Потому что он может быть опасен.
Да, они совсем спятили, эти трое, решила матушка Мастиф. Ее мальчик, Флинкс, опасен? Вздор! Он чувствительный мальчик, это правда; иногда он знает, что чувствуют другие, но очень редко и вряд ли сам этого хочет. Возможно, он способен немного подтолкнуть эмоции других. Но опасен? Это ему угрожает опасность со стороны этих инопланетных глупцов и сумасшедших.
— К тому же, — продолжала маленькая восточная женщина, — мы должны продолжать очень осторожно, чтобы не принести дальнейшего вреда Обществу. Число наших членов и так уже сократилось, отчасти из-за слишком торопливой попытки обрести несколько лет назад контроль над другим ребенком, нашим объектом. Мы не можем допустить ту же ошибку с Номером Двенадцатым. Большинство наших коллег убито, заключено в тюрьму или подвергнуто промывке мозга.
Тревога матушки Мастиф удвоилась от этого бесстрастного признания. Она не понимала слов этой женщины о генетических изменениях и усовершенствовании человечества. Но вот насчет промывки мозгов она поняла. Преступление должно быть особенно отвратительным и жестоким, чтобы преступника подвергли этому наказанию. У него навсегда стирают память, всю прошлую жизнь, саму личность, и весь остаток своих дней он приживет с мучительно пустой черной дырой в сознании.
— Оставьте его в покое! — закричала она, удивленная силой своей реакции. Неужели она так привязалась к мальчику? Ведь чаще всего она воспринимала его как помеху, навязанную ей несчастливой судьбой. Правда ли это?
— Не причиняйте ему вреда! — Она вскочила на ноги и обеими руками колотила женщину, которую другие называли Ньясса-ли.
Седовласая и совсем не молоденькая, Ньясса-ли была, однако, гораздо моложе и сильнее матушки Мастиф. Она схватила старую женщину за руки и снова усадила в кресло.
— Мы не собираемся причинять ему вред. Разве я не объяснила важность нашего дела? Неужели мы захотим повредить тому, кто так для нас важен? Конечно, нет. Мы видим, как ты привязана к своему воспитаннику. По-своему, мы также привязаны к нему.
Что за бездушные люди, думала матушка Мастиф, беспомощно падая в кресло. Не люди, а далекие мертвые тени людей.
— Я обещаю тебе, что мы не будем заставлять мальчика делать что-то против его воли и ничем ему не повредим.
— Но что вы тогда с ним хотите сделать?
— Мы хотим управлять его взрослением, — объяснила женщина, — помочь ему развить до предела его необычные способности. Маловероятно, чтобы он достиг этого без соответствующих инструкций и тренировок; именно поэтому его способности до сих пор не очень проявились. Но наш опыт показывает, что, достигнув половой зрелости, наши объекты не соглашаются на такую тренировку и управление. Поэтому мы должны руководить им так, чтобы он сам этого не сознавал.
— Как вы можете это сделать?
— Через третье лицо, чьи предложения и указания он примет охотно, — сказала женщина. — И вот тут становишься важна ты.
— Вы хотите, чтобы я заставляла его делать то, что докажет успешность вашего эксперимента?
— Правильно, — согласилась Ньясса-ли. — Все нужно делать так, чтобы он не догадался, что им руководит какая-то сила извне. — Она указала на дальний конец комнаты, где за прозрачной дверью находилась операционная. В тусклом зеленовато-голубом свете приборов стерильная операционная слегка блестела.
— Мы не можем допустить вмешательства, которое уничтожит наши усилия, и не должны рисковать обнаружением, потому что агенты Сообщества продолжают нас преследовать. Поэтому нам необходимо поместить тебе в мозг небольшие приборы, которые обеспечат твое полное подчинение нашим указаниям.
— К дьяволу! — выпалила матушка Мастиф. — Я сто лет заполняла свою голову. Знаю все, что там запасено. И не хочу, чтобы кто-то там все разбросал. — Взглянув в сторону операционной, она не добавила, что никогда не лежала под ножом или лазером и смертельно этого боится.
— Послушайте, — в отчаянии продолжала она. — Я буду рада помочь вам. Буду говорить мальчику все, что захотите, не позволю ему делать то, чего вы не захотите. Но оставьте мою бедную старую голову в покое. Разве не полезнее я вам буду как добровольный помощник?
Брора сложил руки на столе и бесстрастно разглядывал ее.
— Это правда. Однако есть факторы, которые этого не допускают.
— Во-первых, потребуются такие действия, к которым ты не способна в силу недостатка умственного развития, но которые можно осуществить под руководством импланта. Во-вторых, нет никакой гарантии, что когда-нибудь в будущем ты не возмутишься и не расскажешь объекту все, что знаешь. Это имело бы катастрофические последствия для нашего эксперимента. В-третьих, хотя внешне ты будешь руководить мальчиком добровольно, он способен почувствовать твое внутреннее сопротивление и понять, что что-то неладно. А вот импланты, механические устройства, он почувствовать не сможет. И наконец последнее. Я думаю, ты лжешь, говоря, что станешь добровольно помогать нам.
— Но я не хочу операции! — воскликнула матушка Мастиф, стуча кулаками по ручкам кресла. — Говорю вам, это не нужно! Я сделаю все, что захотите, если оставите мальчика в покое и скажете, что мне делать. Зачем мне лгать вам? Вы сами сказали, что он ведь не настоящий мой ребенок, всего лишь приемный. Я буду рада вам помочь, — с хитрой улыбкой сказала она, — особенно если заплатите.
Но Брора покачал головой.
— Ты лжешь убедительно, но недостаточно убедительно, старуха. Мы большую часть жизни имели дело с изменниками в собственном кругу. Еще одного мы себе позволить не можем. Прости. — Его внимание привлекли двое вошедших. Он кивком указал на матушку Мастиф.
— Ограничьте ее подвижность. Она знает теперь достаточно много, чтобы сделать с собой какую-нибудь глупость.
Один из вновь прибывших взял правую руку матушки Мастиф и посмотрел на Брору.
— Анестезия, сэр?
— Нет, пока не нужно. — Матушка Мастиф в ужасе смотрела на этого страшного маленького мужчину. А он негромко обратился к смуглой: — Как ты считаешь, Хейтнес?
Она взглянула на матушку Мастиф.
— Завтра. Я устала. Нужно отдохнуть. Нам всем придется поработать.
Брора согласно кивнул, и двое младших связали матушку Мастиф.
Позже в тот же вечер за едой Ньясса-ли сказала Хейтнес:
— Меня по-прежнему беспокоит возраст женщины.
— Она не настолько стара, — ответила высокая женщина, набирая в ложку что-то искусственное, но очень питательное. — У нее впереди не менее двадцати лет жизни, если мы будем осторожны.
— Знаю, но все же у нее нет силы пятидесятилетней. Хорошо, что мы не сказали ей, какая сложная предстоит операция, и не объяснили, что мозг ее изменится безвозвратно.
Хейтнес согласно кивнула.
— Не нужно еще больше расстраивать ее. Меня удивляет твоя забота о ней.
Ньясса-ли промолчала и начала есть, но Хейтнес не отказывалась от темы.
— Сколько наших друзей погибло от рук правительства? Сколько подверглось промывке мозга? Конечно, если эта старуха умрет, мы утратим важный инструмент в эксперименте, но не единственный. Мы ведь согласились, что имплантирование — лучший способ продолжения.
— Я с этим не спорю, — сказала Ньясса-ли, — только напоминаю вам, что нужно быть готовыми и к неудаче.
Брора откинулся в кресле и вздохнул. Он не был голоден: слишком возбужден перспективами, открывающимися после операции.
— У нас не будет неудачи, Ньясса-ли. Это наша лучшая возможность за все годы работы. Неудачи не будет. — Он взглянул на Хейтнес. — Я проверил импланты перед едой.
— И что же?
— Больше ничего делать не нужно. Не могу выдержать ожидание. Все приборы готовы, криогенная иннервация продолжается. Не думаю, чтобы нас ждали неожиданности при соединении синапсов. — Он посмотрел на Ньяссу-ли. — Возраст женщины не имеет значения.
— Конечно, кое-что в этой операции она утратит. — Он пожал плечами. — Я изучал вопрос. Это неизбежно. Но какая разница? Она примитивна и невежественна. Имплант даже пойдет ей на пользу.
— Ее лучшие добродетели, кажется, сварливость и упрямство, — согласилась Хейтнес, — наряду с поразительным невежеством и незаинтересованностью в том, что выходит за пределы ее ближайшего окружения.
— Типичный образец, — сказал Брора. — Ирония судьбы: такой низкий представитель человечества служит ключом к нашему величайшему успеху и полному оправданию.
Ньясса-ли оттолкнула пищу. Слова коллег ее расстроили.
— В какое время завтра?
— Достаточно рано, я думаю, — ответила Хейтнес. — И для старухи, и для нас будет лучше, если мы отложим философствования и рассуждения.
Брора уловил тайную мысль.
— Ты думаешь, может появиться мальчик?
— Лучше не думай о нем как о мальчике.
— Ну, вряд ли его можно назвать взрослым.
— Вряд ли — этого сомнения вполне достаточно. Он не продемонстрировал пока особых Даров, но настойчивое преследование приемной матери показывает, что вдобавок к своим Дарам он обладает еще и острым умом. — Она слегка улыбнулась Ньяссе-ли. — Видишь ли, дорогая, хоть я и не разделяю твоей склонности паниковать в этом случае, я уважаю и ценю твое мнение.
— Значит, ты ожидаешь его?
— Нет, — ответила Хейтнес. — Но нежелательно, чтобы он каким-то чудом объявился тут до успешного завершения операции. А когда она будет завершена, мы, естественно, установим с ним связь через его мать. Он увидит, что она невредима и внешне не изменилась и успокоится.
— Но что если он появится до того, как мы возвратим старуху в Драллар?
— Не волнуйся, — сказала Хейтнес. — У меня подготовлено стандартное объяснение, и персонал обучен всему до мелочи.
— Ты думаешь, он поверит? — спросила Ньясса-ли. — Нашему рассказу о каком-то альтруистическом обществе, помогающем старикам и больным?
— Конечно, мы эту маскировку уже использовали в разных случаях, но для нашего объекта она будет новой, — напомнила коллеге Хейтнес. — К тому же, как говорит Брора, он еще не взрослый, а его воспитание не предполагает никаких осложнений. Думаю, он нам поверит, особенно когда мы вернем ему мать. Одно это его удовлетворит. Разумеется, следов операции заметно не будет.
— Лучше хорошенько выспаться. — Брора встал из-за стола. — Предстоит сложная работа.
Все встали и разошлись по своим комнатам, Брора продолжал обдумывать предстоящую операцию, Хейтнес — шансы на успех, и только Ньясса-ли в последний раз взглянула в глаза матушке Мастиф.
12
Должно быть, они у цели: их добыча неподвижна уже больше часа. И тут боль настигла Флинкса, острая, горячая и, как всегда, неожиданная. Он поморщился и плотно закрыл глаза, а Пип нервно зашевелился на плече хозяина.
Встревоженная, Лорен быстро взглянула на своего спутника.
— В чем дело? Что случилось, Флинкс?
— Близко. Мы очень близко.
— Я вижу это на экране, — ответила она.
— Это она, матушка Мастиф.
— Она ранена? — Лорен опускала скиммер в лес. Минидраг беспокоился на плече Флинкса, чувствуя невидимого врага.
— Она… нет, не ранена, — ответил Флинкс. — Она… в ней тревога и страх. Что-то хотят с ней сделать, что-то ужасное. И за меня она тоже боится. Но я не понимаю… не знаю, что или кто…
Он мигнул. Пип успокоился.
— Ушло. Черт возьми, ушло. — Он раздраженно стукнул кулаком. — Ушло, и я не могу его вернуть.
— Я думала…
Он прервал ее; на лице его появилось выражение покорности.
— У меня нет власти над своим Даром. Никакой власти. Это чувство ударяет, когда я меньше всего этого ожидаю, и никогда не возникает, когда оно мне нужно. Иногда я даже не могу установить его источник. Но на этот раз матушка Мастиф. Я уверен.
— Откуда ты можешь знать? — Лорен повернула скиммер влево, уклоняясь от массивного препятствия.
— Я знаю ее мозг.
Лорен неуверенно посмотрела на него, потом решила, что не стоит пытаться понять недоступное.
Скиммер двигался совсем медленно и наконец сел под покровом деревьев на относительно сухом холме. Выключив двигатель, Лорен прошла в заднюю часть машины и начала собирать пакеты и оборудование. Стояла уже глубокая ночь, и до экипажа скиммера доходили звуки ночной жизни леса.
— Нужно торопиться, — беспокойно сказал Флинкс. Он уже открывал дверь каюты. — Ей скоро причинят вред!
— Подожди! — резко ответила Лорен. — Ты не знаешь, что с ней будет! И что гораздо важнее, не знаешь когда.
— Скоро! — настаивал он. Дверь скользнула в сторону, в прозрачный борт. Флинкс смотрел на темный лес. Направление он знал и без экрана следящего устройства.
— Обещаю, что мы пойдем к ней как можно быстрее, — заверила его Лорен, надевая на плечо ружье со стрелами, — но мы ни ей, ни себе не принесем пользы, если сразу же слепо столкнемся с этими людьми. Вспомни, у них было оружие. А здесь его может быть еще больше. Они не будут смотреть, как ты входишь и требуешь вернуть женщину, которую они с таким трудом перетащили через весь континент. Мы освободим ее, Флинкс, как только сможем, но безрассудство нам не поможет. Ты ведь это знаешь, мальчик: ты вырос в городе.
Он поморщился при слове «мальчик», но в целом вынужден был согласиться. С огромным усилием сдержался и не пошел слепо в черный лес. Напротив, вернулся в скиммер и проверил содержимое рюкзака, который она приготовила для него.
— А оружие ты мне не дашь?
— Охотничья гостиница не арсенал, знаешь ли. — Она похлопала по рукояти ружья. — Это все, что у нас есть из переносного вооружения. К тому же, как я припоминаю, ты уложил крупного противника с помощью собственного оборудования.
Флинкс невольно взглянул на правый ботинок. Умелым владением ножом он не гордился и не хотел говорить об этом.
— Стилет бесполезен на расстоянии, и у нас, возможно, не будет преимущества темноты.
— Когда-нибудь держал в руках настоящее оружие? — спросила она. — Игольник? Лучевой пистолет, пистолет с патронами?
— Нет, но я видел, как ими пользуются, и знаю, как они действуют. Нетрудно догадаться: направляешь ствол на противника и нажимаешь кнопку или курок.
— Иногда все не так просто, Флинкс. — Она затянула ремни своего рюкзака. — Ну, все равно придется тебе обойтись ножом, потому что больше ничего у нас нет. А ружье я тебе не дам. Я с ним управляюсь лучше тебя. А если сомневаешься в моей решимости им воспользоваться, ты меня плохо знаешь. Мне не нравятся эти люди. Похитители людей и убийцы вервилов.
Она проверила направление на экране, пометила его на своем маленьком компасе и вышла из кабины. Под ногами почва, относительно сухая, мягкая и пружинистая.
Они пошли, и Флинкс на ходу снова задумался о своей спутнице. Помимо независимости, у них еще немало общего. Например, любовь к животным. Волосы сбоку скрывали лицо Лорен, но Флинкс чувствовал, что может увидеть его.
Пип зашевелился на плече хозяина, ощутив странные эмоции Флинкса, эмоции, совершенно новые для минидрага. Он забеспокоился и попытался глубже заползти под плащ.
Цели они достигли около полуночи. Добрались до края густой рощи и посмотрели меж деревьев. Флинксу не терпелось идти дальше: он чувствовал, что где-то в этих зданиях спит матушка Мастиф. Его удержал здравый смысл, который лучше логики или разума служил ему с самого детства.
Внешне комплекс зданий очень походил на охотничью или рыбацкую гостиницу, хотя большую по размерам, чем та, которой управляла Лорен. В центре главное здание гостиницы, слева спальни для менее богатых посетителей, справа служебные помещения и склады. Лорен изучала расположение в свой маленький бинокль с ночным видением. И ее опытный взгляд рассмотрел кое-что еще, кроме обманчивой внешности.
— Это не бревна, — сказала она Флинксу. — Пластик из смол. Очень хорошая маскировка, но дерева тут не больше, чем у меня в голове. То же самое относительно каменной кладки фундамента.
— Откуда ты знаешь? — с любопытством спросил он.
Она протянула ему бинокль. Флинкс приложил его к глазам, и тот автоматически настроился на его зрение, изменив фокус и освещение.
— Посмотри на углы и на соединения у земли и вверху, на потолке, — сказала она. — Слишком правильные, слишком ровные. Так бывает, когда кто-то слишком старательно копирует природу. Всегда видна рука компьютера или самого человека. Выступы на «бревнах», слишком гладкие углубления в «камнях» — слишком много очевидных признаков.
— Конечно, они обманули бы не очень внимательного и неопытного человека. Конечно, ничего этого не видно сверху, со скиммера. Но материалы этого здания — подделка, а это значит, что оно сооружено совсем недавно. Когда строят здание для долговременного использования, берут местные материалы.
Ближе всего к небольшому холму, на котором они прятались, располагались два длинных низких здания. Одно темное; в другом горело несколько огней. Между зданиями виднелись узкие светящиеся линии переходов.
Справа от длинных построек стояло шестиугольное трехэтажное здание из пластиковых камней. За ним большое двухэтажное сооружение, о назначении которого Флинкс догадался по широким воротам и стоявшему возле маддеру: ангар для укрытия и ремонта машин.
Поблизости размещалось приземистое здание со множеством серебристых проводов на крыше. Помещение энергетической станции недостаточно велико для термоядерной системы, решил Флинкс; вероятно, просто набор топливных ячеек.
Гораздо более удивило его отсутствие какой-либо ограды или другого барьера. Правдоподобие заходит слишком далеко, подумал он. В отсутствие такого ограждения внимание Флинкса и Лорен привлекла центральная башня, единственное сооружение, которому явно не место в комплексе для отдыха.
Лорен внимательно разглядывала ее в бинокль.
— Там тоже огни, — сказала она. — Может сойти за какую-нибудь обсервационную башню или даже за ресторан.
— Там наверху недостаточно места для столовой, — заметил Флинкс.
Постепенно огни в зданиях гасли, а пространство между постройками начали освещать прожекторы. Еще один час наблюдений из влажных холодных кустов подтвердил подозрения Лорен относительно загадочной башни.
— Там на крыше шесть конических объектов, — сказала она Флинксу, указывая рукой в перчатке. — Вначале я решила, что это прожекторы, но ни один из них не светится. Что это такое?
Флинкс тоже заметил их.
— Я думаю, что теперь узнаю их. Это проекторы высокочастотных звуковых колебаний.
Она удивленно взглянула на него.
— Что это? И откуда ты их знаешь.
Он слабо улыбнулся.
— Приходилось иметь с ними дело. Каждый испускает широкий луч высокочастотного звука. На экранах отражаются все движущиеся объекты. Луч покрывает очень большую площадь. — Он внимательно разглядывал башню.
— Судя по их расположению, я бы сказал, что они покрывают все пространство в пятидесяти метрах за длинными зданиями.
— Плохо, — заметила она, стараясь разглядеть невидимый барьер, хотя знала, что это невозможно.
— Даже хуже, чем ты думаешь, — сказал он, — потому что компьютер запрограммирован так, что реагирует только на человеческую фигуру. Он ни на что не обратит внимания, но если в поле луча окажется что-то, хотя бы отдаленно напоминающее человека, его изображение немедленно возникает на экране. И любой охранник, взглянув на экран, увидит, кто входит в зону, и решает, поднимать ли тревогу. — Он виновато добавил: — Богатые люди очень любят такие системы.
Встревоженная, Лорен быстро взглянула на своего спутника.
— В чем дело? Что случилось, Флинкс?
— Близко. Мы очень близко.
— Я вижу это на экране, — ответила она.
— Это она, матушка Мастиф.
— Она ранена? — Лорен опускала скиммер в лес. Минидраг беспокоился на плече Флинкса, чувствуя невидимого врага.
— Она… нет, не ранена, — ответил Флинкс. — Она… в ней тревога и страх. Что-то хотят с ней сделать, что-то ужасное. И за меня она тоже боится. Но я не понимаю… не знаю, что или кто…
Он мигнул. Пип успокоился.
— Ушло. Черт возьми, ушло. — Он раздраженно стукнул кулаком. — Ушло, и я не могу его вернуть.
— Я думала…
Он прервал ее; на лице его появилось выражение покорности.
— У меня нет власти над своим Даром. Никакой власти. Это чувство ударяет, когда я меньше всего этого ожидаю, и никогда не возникает, когда оно мне нужно. Иногда я даже не могу установить его источник. Но на этот раз матушка Мастиф. Я уверен.
— Откуда ты можешь знать? — Лорен повернула скиммер влево, уклоняясь от массивного препятствия.
— Я знаю ее мозг.
Лорен неуверенно посмотрела на него, потом решила, что не стоит пытаться понять недоступное.
Скиммер двигался совсем медленно и наконец сел под покровом деревьев на относительно сухом холме. Выключив двигатель, Лорен прошла в заднюю часть машины и начала собирать пакеты и оборудование. Стояла уже глубокая ночь, и до экипажа скиммера доходили звуки ночной жизни леса.
— Нужно торопиться, — беспокойно сказал Флинкс. Он уже открывал дверь каюты. — Ей скоро причинят вред!
— Подожди! — резко ответила Лорен. — Ты не знаешь, что с ней будет! И что гораздо важнее, не знаешь когда.
— Скоро! — настаивал он. Дверь скользнула в сторону, в прозрачный борт. Флинкс смотрел на темный лес. Направление он знал и без экрана следящего устройства.
— Обещаю, что мы пойдем к ней как можно быстрее, — заверила его Лорен, надевая на плечо ружье со стрелами, — но мы ни ей, ни себе не принесем пользы, если сразу же слепо столкнемся с этими людьми. Вспомни, у них было оружие. А здесь его может быть еще больше. Они не будут смотреть, как ты входишь и требуешь вернуть женщину, которую они с таким трудом перетащили через весь континент. Мы освободим ее, Флинкс, как только сможем, но безрассудство нам не поможет. Ты ведь это знаешь, мальчик: ты вырос в городе.
Он поморщился при слове «мальчик», но в целом вынужден был согласиться. С огромным усилием сдержался и не пошел слепо в черный лес. Напротив, вернулся в скиммер и проверил содержимое рюкзака, который она приготовила для него.
— А оружие ты мне не дашь?
— Охотничья гостиница не арсенал, знаешь ли. — Она похлопала по рукояти ружья. — Это все, что у нас есть из переносного вооружения. К тому же, как я припоминаю, ты уложил крупного противника с помощью собственного оборудования.
Флинкс невольно взглянул на правый ботинок. Умелым владением ножом он не гордился и не хотел говорить об этом.
— Стилет бесполезен на расстоянии, и у нас, возможно, не будет преимущества темноты.
— Когда-нибудь держал в руках настоящее оружие? — спросила она. — Игольник? Лучевой пистолет, пистолет с патронами?
— Нет, но я видел, как ими пользуются, и знаю, как они действуют. Нетрудно догадаться: направляешь ствол на противника и нажимаешь кнопку или курок.
— Иногда все не так просто, Флинкс. — Она затянула ремни своего рюкзака. — Ну, все равно придется тебе обойтись ножом, потому что больше ничего у нас нет. А ружье я тебе не дам. Я с ним управляюсь лучше тебя. А если сомневаешься в моей решимости им воспользоваться, ты меня плохо знаешь. Мне не нравятся эти люди. Похитители людей и убийцы вервилов.
Она проверила направление на экране, пометила его на своем маленьком компасе и вышла из кабины. Под ногами почва, относительно сухая, мягкая и пружинистая.
Они пошли, и Флинкс на ходу снова задумался о своей спутнице. Помимо независимости, у них еще немало общего. Например, любовь к животным. Волосы сбоку скрывали лицо Лорен, но Флинкс чувствовал, что может увидеть его.
Пип зашевелился на плече хозяина, ощутив странные эмоции Флинкса, эмоции, совершенно новые для минидрага. Он забеспокоился и попытался глубже заползти под плащ.
Цели они достигли около полуночи. Добрались до края густой рощи и посмотрели меж деревьев. Флинксу не терпелось идти дальше: он чувствовал, что где-то в этих зданиях спит матушка Мастиф. Его удержал здравый смысл, который лучше логики или разума служил ему с самого детства.
Внешне комплекс зданий очень походил на охотничью или рыбацкую гостиницу, хотя большую по размерам, чем та, которой управляла Лорен. В центре главное здание гостиницы, слева спальни для менее богатых посетителей, справа служебные помещения и склады. Лорен изучала расположение в свой маленький бинокль с ночным видением. И ее опытный взгляд рассмотрел кое-что еще, кроме обманчивой внешности.
— Это не бревна, — сказала она Флинксу. — Пластик из смол. Очень хорошая маскировка, но дерева тут не больше, чем у меня в голове. То же самое относительно каменной кладки фундамента.
— Откуда ты знаешь? — с любопытством спросил он.
Она протянула ему бинокль. Флинкс приложил его к глазам, и тот автоматически настроился на его зрение, изменив фокус и освещение.
— Посмотри на углы и на соединения у земли и вверху, на потолке, — сказала она. — Слишком правильные, слишком ровные. Так бывает, когда кто-то слишком старательно копирует природу. Всегда видна рука компьютера или самого человека. Выступы на «бревнах», слишком гладкие углубления в «камнях» — слишком много очевидных признаков.
— Конечно, они обманули бы не очень внимательного и неопытного человека. Конечно, ничего этого не видно сверху, со скиммера. Но материалы этого здания — подделка, а это значит, что оно сооружено совсем недавно. Когда строят здание для долговременного использования, берут местные материалы.
Ближе всего к небольшому холму, на котором они прятались, располагались два длинных низких здания. Одно темное; в другом горело несколько огней. Между зданиями виднелись узкие светящиеся линии переходов.
Справа от длинных построек стояло шестиугольное трехэтажное здание из пластиковых камней. За ним большое двухэтажное сооружение, о назначении которого Флинкс догадался по широким воротам и стоявшему возле маддеру: ангар для укрытия и ремонта машин.
Поблизости размещалось приземистое здание со множеством серебристых проводов на крыше. Помещение энергетической станции недостаточно велико для термоядерной системы, решил Флинкс; вероятно, просто набор топливных ячеек.
Гораздо более удивило его отсутствие какой-либо ограды или другого барьера. Правдоподобие заходит слишком далеко, подумал он. В отсутствие такого ограждения внимание Флинкса и Лорен привлекла центральная башня, единственное сооружение, которому явно не место в комплексе для отдыха.
Лорен внимательно разглядывала ее в бинокль.
— Там тоже огни, — сказала она. — Может сойти за какую-нибудь обсервационную башню или даже за ресторан.
— Там наверху недостаточно места для столовой, — заметил Флинкс.
Постепенно огни в зданиях гасли, а пространство между постройками начали освещать прожекторы. Еще один час наблюдений из влажных холодных кустов подтвердил подозрения Лорен относительно загадочной башни.
— Там на крыше шесть конических объектов, — сказала она Флинксу, указывая рукой в перчатке. — Вначале я решила, что это прожекторы, но ни один из них не светится. Что это такое?
Флинкс тоже заметил их.
— Я думаю, что теперь узнаю их. Это проекторы высокочастотных звуковых колебаний.
Она удивленно взглянула на него.
— Что это? И откуда ты их знаешь.
Он слабо улыбнулся.
— Приходилось иметь с ними дело. Каждый испускает широкий луч высокочастотного звука. На экранах отражаются все движущиеся объекты. Луч покрывает очень большую площадь. — Он внимательно разглядывал башню.
— Судя по их расположению, я бы сказал, что они покрывают все пространство в пятидесяти метрах за длинными зданиями.
— Плохо, — заметила она, стараясь разглядеть невидимый барьер, хотя знала, что это невозможно.
— Даже хуже, чем ты думаешь, — сказал он, — потому что компьютер запрограммирован так, что реагирует только на человеческую фигуру. Он ни на что не обратит внимания, но если в поле луча окажется что-то, хотя бы отдаленно напоминающее человека, его изображение немедленно возникает на экране. И любой охранник, взглянув на экран, увидит, кто входит в зону, и решает, поднимать ли тревогу. — Он виновато добавил: — Богатые люди очень любят такие системы.