2
Мальчик ел так, словно ужин накануне был только сном. Матушка Мастиф приготовила ему два завтрака и смотрела, как он приканчивает их до последнего кусочка. Когда он съел все, она отвела его в магазин.
Он внимательно следил, как она набирает комбинацию и открывает тяжелые ставни. Открывшись, они показали мир, совершенно не такой, каким он был накануне ночью. Только что мальчик видел тусклые металлические полосы. А в следующий момент ощутил шум, суматоху, запахи, зрелища огромного дралларского рынка; они заполнили магазин, подавляя своей грандиозностью и яркостью. Матушка Мастиф вставала рано: покупатели появляются вместе со скрытым за облаками солнцем. Впрочем, рынок никогда не пустовал совсем. Всегда находились торговцы, которым удобнее действовать в темноте.
Мальчик определил, что наступил день, потому что стало не так темно. Но солнце не показалось, оно освещало дождевые капли. Утро теплое — хороший признак, и влага скорее туман, чем дождь. Прекрасный день для торговли.
Матушка Мастиф провела мальчика по магазину, показывая разные товары, называя из цену и объясняя, почему именно такая цена. Она надеялась, что когда-нибудь сможет поручать дело ему. Так лучше, чем закрывать всякий раз, когда ей нужно куда-нибудь отлучиться. Чем раньше научится, тем лучше, особенно учитывая, как он ест.
— Я сделаю, что смогу, — заверил он ее, когда она завершила короткое знакомство.
— Я знаю, мальчик. — Она села в свое любимое кресло, чудовище, покрытое шерстью геммака. Обивка почти совершенно износилась, кресло потеряло всякую ценность, но оно слишком удобно, чтобы она с ним рассталась. Мальчик смотрел на проходящие толпы. Какой он тихий, подумала матушка Мастиф. Тихий и внимательный. Дав ему возможность немного понаблюдать за прохожими, она подозвала его к себе.
— Вчера в спешке мы кое-что упустили. Особенно одно.
— А что? — спросил он.
— Я не могу называть тебя «мальчик». Как тебя зовут?
— Меня называли Флинкс.
— Это твое имя или фамилия?
Он медленно, с несчастным выражением лица покачал головой.
— Мама, я не знаю. Так они меня называли.
— А кто такие эти «они»? — Она подождала немного. — Твоя мать? Отец?
Снова медленное покачивание головы, рыжие волосы разметались.
— У меня не было ни отца, ни матери. Так меня называли люди.
— Что за люди?
— Люди, которые смотрели за мной и другими детьми.
Странно. Она нахмурилась.
— За другими детьми? Значит, у тебя есть братья и сестры?
— Нет… — Он пытался вспомнить. — Не думаю. Может быть. Не знаю. Просто другие дети. Помню их с самого раннего времени. Это было странное время.
— А что в нем странного?
— Я был счастлив.
Она кивнула, словно поняла.
— Вот как. Ты помнишь раннее время, когда ты был счастлив и когда было много других детей.
Он энергично закивал.
— Мальчики и девочки. И у нас было все, что нужно, все, что мы просили. И хорошая еда, и игрушки, и…
Наверно, разорившаяся богатая семья. Она позволила ему рассказывать об этом раннем времени, счастливом времени. Какая катастрофа случилась с ним в младенчестве?
— Большая была семья? — спросила она. — Будем отныне называть ее семьей. Сколько там было других мальчиков и девочек?
— Не помню точно. Много.
— Ты что, считать не умеешь?
— Умею, конечно, — гордо сказал он. — Два, три, четыре, пять и еще много.
Не очень похоже на семью, подумала она, хотя бывают и большие семьи.
— Помнишь, что случилось с ними и с тобой? Вы все были счастливы, у тебя было много друзей, а потом что-то случилось.
— Пришли плохие люди, — прошептал он, и его выражение омрачилось. — Очень плохие. Они ворвались туда, где мы жили. Люди, которые смотрели за нами, кормили и давали нам игрушки, сражались с плохими людьми. Было много шума и стрельбы, и люди вокруг меня падали. И хорошие, и плохие. Я плакал, пока кто-то не поднял меня и не унес. Меня несли по многим залам и темным помещениям, потом я помню, что меня посадили в какую-то… машину?
Она одобрительно кивнула.
— Вероятно. Продолжай.
— Меня много раз перевозили. Так кончилось счастливое время.
— А что случилось после?
— Не знаю, — медленно сказал он. — Мне трудно вспоминать.
— Я понимаю, это трудно для тебя, Флинкс. Но я должна больше знать о тебе, чтобы помочь, как смогу.
— Если я тебе расскажу, — неуверенно спросил он, — ты не отдашь меня плохим людям?
— Нет, — мягко ответила она. — Нет, я не позволю им прийти и забрать тебя, Флинкс. Никогда. Обещаю тебе.
Он придвинулся к ней и сел на ручку кресла. Закрыл глаза и сосредоточился.
— Я помню, что нигде не оставался надолго. Люди, хорошие люди, которые кормили меня и заботились обо мне, скрывались от плохих людей. Они всегда были чем-то расстроены и часто кричали на меня. Не так, как раньше.
— Они сердились на тебя?
— Не думаю. Нет. — Он облизал губы. — Я думаю, они боялись, мама. Я знаю, что сам боялся, и думаю, они тоже. А потом, — он смущенно взглянул ей в лицо, — я уснул. Очень надолго. Но это был не настоящий сон. Я как будто спал и в то же время не спал. — Он открыл глаза и снова посмотрел на нее. — Ты понимаешь это, мама? Я не понимаю.
— Наверно, я тоже не понимаю, мальчик. — Она напряженно размышляла. Кому и зачем понадобилось усыплять мальчика надолго?
— Потом снова неожиданно пришли плохие люди, — продолжал он. — Я их на этот раз не видел. Но некоторые из тех, кто смотрел за мной, умерли или разбежались. Потом остался только я и один мужчина и одна женщина, но потом и их не стало.
— Твои мать и отец?
— Нет, не думаю. Ну, они никогда так себя не называли. Просто двое из хороших людей. Потом меня нашли другие люди. Я их никогда раньше не видел. Они увели меня с собой.
— Они были плохие или хорошие?
— Ни те, ни другие, — осторожно ответил мальчик. — Я думаю, они были просто посторонние. Может быть, они меня просто пожалели. Промежуточные люди. Они пытались быть со мной добрыми, но… — он пожал плечами, — они ведь посторонние. Мы с ними много переезжали, и было много других детей, а потом было вчера, и ты меня купила. Верно?
Она прикрыла рот рукой и кашлянула.
— Я не покупала тебя. Я согласилась нести за тебя ответственность.
— Но ведь ты заплатила за меня правительству? Мне рассказали об этом.
— Я только заплатила правительству за право воспитывать тебя, — объяснила она. — Ты мне не принадлежишь. Я бы никого не стала покупать.
— О, — негромко сказал он. — Это хорошо. Я рад. — Он подождал немного, глядя на нее, потом добавил: — Это все, что я могу вспомнить.
— Ты хорошо рассказал. — Она наклонилась вперед и указала направо, вверх по улице. Кресло заскрипело. — Если пройдешь шесть магазинов, увидишь очень маленький магазинчик. Хозяина зовут Генет. Иди туда, расскажи ему, кто ты и откуда. И можешь купить у него, — она ненадолго задумалась, не желая проявлять слишком большую расточительность, — купи на полкредита, что у него тебе понравится.
— А что это за магазин? — возбужденно спросил он.
— Кондитерский, — ответила она, радуясь его просветлевшему лицу. — Ты ведь помнишь, что такое конфеты? Вижу по твоему выражению, что помнишь. — Она могла бы это понять по скорости, с какой он очутился на улице. И довольно скоро вернулся, зеленые глаза блестели на смуглом лице. — Спасибо, мама.
— Давай, давай, в сторону. Ты мешаешь покупателям. Походи, присматривайся, узнавай, как будешь теперь жить.
Он исчез в толпе, только сверкнули рыжие волосы.
Дорого, подумала она про себя. Дорого обойдется ей этот мальчишка. Как меня только угораздило? Она ворчала про себя еще несколько минут, пока не появился потенциальный покупатель.
Флинкс учился быстро. Он был ненавязчив, легко приспосабливался и вел себя так тихо, что матушка Мастиф часто не подозревала, что он рядом. Вскоре он начал поражать ее своими знаниями рынка и даже всего большого города. Он постоянно расширял свои знания, расспрашивал владельцев магазинов и отказывался воспринимать ответ «Не знаю».
Матушка Мастиф его не ограничивала. Никто не говорил ей, что нельзя отпускать маленького мальчика в такой город, как Драллар. Сама она никогда не имела детей и могла отговориться незнанием, и поскольку он добросовестно приходил по вечерам невредимый, она не видела причин менять эту практику, несмотря не неодобрение соседей.
— Нельзя так воспитывать ребенка в таком нежном возрасте, — говорили они ей. — Если не остережешься, ты его потеряешь. Однажды он не вернется из этих блужданий.
— Он ребенок, но совсем не нежный, — отвечала она. — Он умен не по годам. Я о нем не беспокоюсь. Во-первых, у меня нет для этого времени. И что бы с ним ни случилось, ему все равно лучше, чем под опекой правительства.
— Ему не станет лучше, если он умрет где-нибудь в канаве, — предупреждали ее.
— Не умрет, — уверенно отвечала она.
— Пожалеешь, — говорили ей. — Подожди и увидишь.
— Я жду и вижу уже девяносто лет, — обычно отвечала она, — и до сих пор меня ничего не удивило. Не думаю, чтобы мальчик нарушил это обыкновение.
Но она ошибалась.
Была середина дня. Утренний туман перешел в сильный дождь. Матушка Мастиф решала, послать ей мальчика за едой или подождать. С полдесятка человек забрели в магазинчик, ожидая ослабления дождя, — необычно большое количество для такого времени дня.
Немного погодя Флинкс подобрался к ней и потянул за широкую юбку.
— Мама Мастиф?
— В чем дело, мальчик? Я занята. — Она снова повернулась к покупателю, который рассматривал древнее украшение, блестевшее в закрытой витрине в глубине магазина. Редко удается продать такую дорогую вещь. Если бы удалось, прибыль оказалась бы значительной.
Мальчик настаивал, и она прикрикнула на него:
— Я сказала тебе, Флинкс, не сейчас!
— Это очень важно, мама!
Она раздраженно вздохнула и виновато взглянула на инопланетянина.
— Прошу прощения, дорогой сэр. Дети, знаете ли.
Тот с отсутствующим видом улыбнулся, поглощенный старинным ожерельем.
— В чем дело, Флинкс? — сердито спросила она. — Дело должно быть важным. Ты знаешь, как я не люблю, когда меня беспокоят в середине…
Он прервал ее, указав в дальний конец магазина.
— Видишь того человека?
Она посмотрела мимо него. Пожилой лысый мужчина с хорошо подстриженной бородкой и серьгами. Вместо плаща на нем тяжелое иноземное пальто из черного материала. Черты лица гораздо деликатнее, чем можно ожидать при его росте, рот тонкий. Помимо серег, никаких украшений. И обувь выдает в нем иноземца: она относительно чистая.
— Вижу. И что?
— Он украл драгоценности из витрины.
Матушка Мастиф нахмурилась.
— Ты уверен, мальчик? — В голосе ее звучало беспокойство. — Он чужеземец и по внешнему виду состоятельный. Если мы ложно обвиним его…
— Я уверен, мама.
— Ты видел, как он украл?
— Нет, я этого не видел.
— Тогда какого дьявола… — негромким обвинительным тоном начала она…
— Посмотри в витрину.
Она поколебалась, потом пожала плечами.
— Ну, в этом никакого вреда нет. — Что с этим мальчишкой? С невинным видом подошла к витрине. Иноземец отвернулся и отошел, очевидно, не встревоженный ее приближением. Он не вел себя, как нервничающий вор, которого могут поймать с поличным.
Она наклонилась к витрине. Да, витрина вскрыта профессионально. И не хватает четырех колец, самых ценных предметов из ее скромного запаса. Она взглянула на Флинкса.
— Ты уверен, что это он?
Мальчик энергично кивнул.
Матушка Мастиф поднесла два пальца ко рту и пронзительно свистнула. И тут же появился десяток соседей. Лысый по-прежнему не проявлял никаких признаков паники, смотрел с любопытством вместе с другими посетителями на это необычное вторжение. Дождь на улице продолжал идти. Матушка Мастиф указала на лысого и сказала:
— Задержите вора!
Глаза лысого удивленно расширились, но он не попытался убежать. Сразу несколько сердитых владельцев магазинов схватили его за руки. По крайней мере двое из них были вооружены.
Лысый попытался гневно отбросить их руки. Акцент, когда он заговорил, выдавал в нем уроженца одной из более мягких планет, вроде Ривьеры или Центавра Б.
— Минутку! Что происходит? Предупреждаю, вы за это ответите!
— Не грози нам, гражданин, — сказала Алджин, почтенная владелица большого магазина тканей на углу. — Мы решим этот вопрос быстро и без полиции. Мы не любим, когда на нашей улице появляется полиция.
— В этом я вам вполне сочувствую, — сказал мужчина, расправляя пальто. — Я сам не очень ее люблю. — Помолчав, он добавил шокированно: — Я надеюсь, эта женщина не утверждает, что я…
— Именно это она утверждает, — сказал один из торговцев за ним. — И если у тебя нет причин бояться, удели нам немного твоего времени.
— Конечно. Но я не понимаю, почему… — Иноземец поглядел на них, потом пожал плечами: — Ну, хорошо, давайте покончим с этой глупостью.
— Значит, решено, — сказал торговец с пистолетом.
— Хорошо. И спасибо, что не направляете на меня ваше оружие. Вам оно не нужно, вас ведь много.
Торговец поколебался и отвел пистолет. Но не убрал его.
Матушка Мастиф некоторое время смотрела на него, потом выжидательно взглянула на Флинкса.
— Ну? Ты видел, куда он дел эти кольца?
Флинкс неотрывно смотрел на лысого, его зеленые глаза не мигали.
— Нет, мама. Но он их взял. Я в этом уверен.
— Ну, хорошо. — Ее внимание снова перешло на чужеземца. — Сэр, прошу вас согласиться на обыск.
— Это оскорбительно, — заявил тот. — Я пожалуюсь в свою туристическую компанию.
— Простите, — ответила она, — но если вам нечего скрывать, мы хотим все же убедиться.
— Ну хорошо. Только побыстрее, и покончим с этим. Мне нужно и в другие места. Я в отпуске, знаете ли.
Не очень уверенно двое из откликнувшихся на свисток матушки Мастиф начали обыскивать посетителя. Они действовали быстро и уверенно, видно было, что такое занятие им не впервой. Обыскали все: от подкладки пальто до каблуков. Закончив, они беспомощно взглянули на матушку Мастиф и покачали головами.
— У него ничего нет, — заверили они. — Ничего.
— А что пропало, матушка? — осторожно спросила Алджин.
— Кольца убийства, — ответила она. — Единственные четыре кольца убийства в моем запасе. Я многие годы собирала их и теперь не смогу заменить. Обыщите его снова, — кивнула она в сторону лысого. — Они небольшие, и их легко спрятать.
Он послушались, обратив на этот раз особое внимание на толстую металлическую пряжку пояса. В ней оказалось потайное отделение, в котором находилась кредитная карточка и кое-что еще. Но колец не было.
Когда второй обыск тоже окончился безрезультатно, матушка Мастиф строго взглянула на своего подопечного.
— Ну, Флинкс, что скажешь теперь?
— Он взял их, взял, — настаивал мальчик, чуть не плача. — Я знаю, что он взял. — Он продолжал пристально смотреть на лысого. Неожиданно глаза Флинкса широко распахнулись. — Он проглотил их.
— Проглотил… минутку, — начал посетитель. — Это уже переходит всякие рамки. Я должен терять время из-за обвинений мальчишки? — Он указал пальцем на Флинкса, который не отводил пристального взгляда холодных зеленых глаз.
— Он их взял, — повторил мальчик, — и проглотил.
— Ты видел, как я беру кольца? — спросил лысый.
— Нет, — признался Флинкс, — не видел. Но вы их взяли. Я знаю это. Они у вас внутри.
— Очаровательно. И такое приходится испытывать на этих планетах-трущобах, — саркастически сказал посетитель. — Но мне уже не забавно. Я должен идти. Мой тур отводит только два дня на этот замечательный город, и я не хочу больше тратить время, изучая очень странные местные обычаи. По своей доброте я не стану вызывать жандармов и просить арестовать вас. В сторону, пожалуйста. — Он раздвинул неуверенно смотревших на него торговцев и вышел под дождь.
Матушка Мастиф смотрела ему в спину. Ее друзья выжидательно и беспомощно смотрели на нее. Она снова взглянула на мальчика. Флинкс перестал плакать. Голос его звучал спокойно и неэмоционально:
— Он взял их, мама, и прямо сейчас уходит с ними.
Она не смогла бы объяснить, что заставило ее спокойно сказать Алджин:
— Позови жандармов.
Лысый услышал это, остановился и повернулся под ставшим не очень сильным дождем.
— Послушай, старуха, если ты думаешь, что я собираюсь ждать…
— Алджин, — сказала матушка Мастиф, — Генет. — Те переглянулись и отправились под дождь за лысым: если кого-то и накажут за ложное обвинение, то не их, а матушку Мастиф.
— Простите, сэр, — сказал кондитер Генет, как бы случайно махнув пистолетом, — но нам придется попросить вас подождать, пока придут представители власти.
— А потом что? Они потащат свободного гражданина в магистрат из-за обвинений ребенка?
— Достаточно будет простого просвечивания, — сказала матушка Мастиф, когда трое вернулись в магазин. — Вы ведь не станете возражать против этого?
— Конечно, возражаю! — ответил посетитель. — У них нет ни причины, ни права…
— Эй, а вы что-то слишком много спорите, если вам так уж нечего опасаться, — заметила мануфактурщица Алджин. Ей было сорок два года, и она выдержала четыре замужества. И очень хорошо научилась чувствовать ложь. Неожиданно она потеряла уверенность в невиновности посетителя. — Конечно, если вы поймете, что допустили ошибку, поймете, что мы, странные туземцы, не такие уж простаки, какими вы нас считали, если вы хотите избежать неприятностей просвечивания, а тем более официального внимания, уверяю вас: мы вас простим, если вы просто вернете матушке Мастиф, что взяли у нее.
— Я ничего не… — начал лысый.
— Тюрьмы в Дралларе очень-очень неудобные, — резко продолжала Алджин. — Наше правительство неохотно тратит деньги на общественные нужды. И особенно скупится, когда речь заходит о нарушителях законов. Вы с другой планеты. Не думаю, что вам понравятся наши влажные подземелья. Грибок съест ваши легкие, а ваши веки заплесневеют.
Неожиданно из лысого словно выпустили воздух. Он посмотрел на Флинкса, который продолжал спокойно смотреть на него.
— Как ты меня увидел, мальчик? Клянусь, никто не видел! Никто!
— Будь я проклят! — сказал Генет, переводя взгляд с лысого на мальчика и обратно. — Значит вы взяли кольца!
— Да. Не нужно звать жандармов, — сказал он Алджин. — Вы сказали: достаточно, чтобы я вернул кольца. Я согласен.
Матушка Мастиф медленно кивнула.
— Я тоже согласна, при условии что вы пообещаете никогда не показывать свою блестящую макушку на нашем рынке.
— Даю слово профессионала, — быстро сказал тот. — Я не соврал, сказав, что я в отпуске. — Он криво улыбнулся. — Просто я люблю немного оправдать отпускные расходы.
Матушка Мастиф не улыбалась в ответ. Она протянула руку.
— Мои кольца, пожалуйста.
Улыбка стала еще более кривой.
— Скоро. Но сначала мне нужно что-нибудь съесть. Достаточно нескольких фруктов или обычные лекарства. Нужно также тряпку для очистки и дезинфектант. Видите ли, мальчик прав. Я их проглотил. Дайте то, что мне нужно, и через час проклятые кольца будут у вас.
Они вернулись через сорок минут.
После того как вор и восхищенные торговцы разошлись, матушка Мастиф отвела своего воспитанника в сторону и задала вопрос, который больше никто не догадался задать.
— Ты говоришь, мальчик, что не видел, как он проглотил кольца?
— Не видел, мама. — Теперь, когда толпа разошлась и он был оправдан, вернулась его застенчивость.
— Тогда как же ты знал?
Флинкс молчал.
— Послушай, мальчик. Давай закончим с этим. Мне ты можешь сказать, — уговаривала она. — Помни, я теперь твоя мать. Единственная. Я с тобой всегда обращалась хорошо и честно. Теперь твоя очередь.
— Правда? — Она видела, что он борется с собой. — Ты правда не хочешь меня обмануть? Ты не из плохих людей?
Странно, что он об этом говорит, подумала она.
— Конечно, нет. Разве я похожа на плохих людей?
— Н… н… нет, — признался он. — Но иногда трудно бывает сказать.
— Ты ведь уже пожил со мной, мальчик. И знаешь меня достаточно. — Голос ее снова стал мягким. — Давай. Нужно быть честным. Перестань меня обманывать. Ты ведь видел, как он проглотил кольца?
— Нет, — возмущенно ответил он, — и я не лгу. Этот человек… он отходил от витрины и чувствовал себя… неудобно. Он чувствовал… как это сказать… чувствовал себя виноватым.
— А откуда ты это знаешь?
— Потому что я это почувствовал, — тихо ответил он, глядя не на нее, а на улицу, где в тумане взад и вперед проходили незнакомые люди. Он положил маленькую руку себе на лоб и слегка потер. — Вот здесь.
Великий Гнев Потопа! подумала матушка Мастиф. У мальчишки Дар.
— Ты читаешь мысли?
— Нет, — поправил он, — не читаю. Только чувствую. Иногда.
— Ты чувствуешь, когда человек виноват?
— Не только виноват, — объяснил он, — я все чувствую. Люди — как огонь. Тепло огня чувствуется. — Она медленно кивнула. — Ну, я иногда что-то чувствую. Счастье, и страх, и ненависть, и многое другое, даже не знаю что. Ну, когда мужчина и женщина вместе.
— Ты можешь это делать всегда, когда захочешь?
— Нет. Не всегда. Часто я совсем ничего не чувствую. Тогда все чисто, ничто на меня не обрушивается, и я могу успокоиться. Но иногда тут у меня появляется чувство — вот здесь, — добавил он, постучав себя по лбу. — Я смотрел на этого человека, и вина и тревога исходили от него, как тепло от огня, особенно когда он смотрел на витрину. Он беспокоился о том, что его могут поймать, и о многом другом. Он разбрасывал чувства, как мелочь, мелкую монету. Он нечестно должен был заработать денег.
— Эмоции, — вслух рассуждала она, — все это эмоции. — И негромко рассмеялась. Она слышала о таких вещах. Мальчишка эмфатический телепат, хотя и не очень опытный. Он ощущает эмоции других людей, а не их мысли.
— Все в порядке, Флинкс, — заверила она его. Положила руку ему на голову, взъерошила волосы. — Ты правильно поступил. Сберег мне, сберег нам обоим много денег. — И она посмотрела на кожаный кошелек, в котором лежали теперь четыре возвращенных и очищенных кольца. От них еще пахло дезинфектантом.
— Неудивительно, что он не мог понять, как ты его раскрыл. Ты ведь не видел, как он берет кольца.
— Нет, мама. Я даже не знал точно, что он взял.
— Ты просто услышал его реакцию?
— Наверно. Я… я не знаю, как это происходит. Знаю, что многие этого не умеют. Правда?
— Да, — мягко ответила она, — большинство этого не умеет. И люди очень расстраиваются, если знают, что кто-то читает их чувства.
Флинкс серьезно кивнул.
— Как плохие люди?
— Может быть, — ответила она, обдумывая эту возможность. — Может быть, как плохие люди, да. Ты ведь не можешь управлять этой своей способностью?
— Да. Я пытался. Иногда это у меня в голове. Но чаще ничего нет.
Она кивнула.
— Это плохо, плохо. У тебя то, что называют Даром, Флинкс.
— Дар. — Он ненадолго задумался. Потом неуверенно спросил: — А это хорошо?
— Может быть. Но Дар может стать опасным, Флинкс. Это будет твоя тайна, твоя и моя. Никому не рассказывай об этом.
— Не буду, — прошептал он, потом энергично добавил: — Обещаю. Значит ты не сердишься на меня?
— Сержусь? — Она хрипло рассмеялась. — За что мне сердиться на тебя, мальчик? Я вернула себе кольца, а ты приобрел уважение моих соседей. Когда-нибудь ты поймешь, что на рынке это уважение бывает полезно. Посчитают, что у тебя острый глаз и еще более острый язык. Но ты не рассказывай никому, что на самом деле. Держи свой Дар при себе. Помни, это наша тайна.
— Наша тайна, — серьезно повторил он.
— А еще что-нибудь можешь, — спросила она, стараясь не говорить очень настойчиво. — Кроме того, что чувствуешь чувства других?
— Не думаю. Хотя иногда… не знаю. Во мне что-то горит, я боюсь. Не знаю, что со мной происходит и почему.
— Не беспокойся, мальчик. — Она не стала настаивать, увидев, что он расстроен. — Бояться нечего. — Она прижала его к себе.
— Пользуйся своим мозгом и всем, что умеешь. Для этого тебе и дано. Дар не отличается от других способностей. Если хочешь попробовать что-то еще, пробуй. Это твое тело и твой мозг, и никому нет до них дела.
Он внимательно следил, как она набирает комбинацию и открывает тяжелые ставни. Открывшись, они показали мир, совершенно не такой, каким он был накануне ночью. Только что мальчик видел тусклые металлические полосы. А в следующий момент ощутил шум, суматоху, запахи, зрелища огромного дралларского рынка; они заполнили магазин, подавляя своей грандиозностью и яркостью. Матушка Мастиф вставала рано: покупатели появляются вместе со скрытым за облаками солнцем. Впрочем, рынок никогда не пустовал совсем. Всегда находились торговцы, которым удобнее действовать в темноте.
Мальчик определил, что наступил день, потому что стало не так темно. Но солнце не показалось, оно освещало дождевые капли. Утро теплое — хороший признак, и влага скорее туман, чем дождь. Прекрасный день для торговли.
Матушка Мастиф провела мальчика по магазину, показывая разные товары, называя из цену и объясняя, почему именно такая цена. Она надеялась, что когда-нибудь сможет поручать дело ему. Так лучше, чем закрывать всякий раз, когда ей нужно куда-нибудь отлучиться. Чем раньше научится, тем лучше, особенно учитывая, как он ест.
— Я сделаю, что смогу, — заверил он ее, когда она завершила короткое знакомство.
— Я знаю, мальчик. — Она села в свое любимое кресло, чудовище, покрытое шерстью геммака. Обивка почти совершенно износилась, кресло потеряло всякую ценность, но оно слишком удобно, чтобы она с ним рассталась. Мальчик смотрел на проходящие толпы. Какой он тихий, подумала матушка Мастиф. Тихий и внимательный. Дав ему возможность немного понаблюдать за прохожими, она подозвала его к себе.
— Вчера в спешке мы кое-что упустили. Особенно одно.
— А что? — спросил он.
— Я не могу называть тебя «мальчик». Как тебя зовут?
— Меня называли Флинкс.
— Это твое имя или фамилия?
Он медленно, с несчастным выражением лица покачал головой.
— Мама, я не знаю. Так они меня называли.
— А кто такие эти «они»? — Она подождала немного. — Твоя мать? Отец?
Снова медленное покачивание головы, рыжие волосы разметались.
— У меня не было ни отца, ни матери. Так меня называли люди.
— Что за люди?
— Люди, которые смотрели за мной и другими детьми.
Странно. Она нахмурилась.
— За другими детьми? Значит, у тебя есть братья и сестры?
— Нет… — Он пытался вспомнить. — Не думаю. Может быть. Не знаю. Просто другие дети. Помню их с самого раннего времени. Это было странное время.
— А что в нем странного?
— Я был счастлив.
Она кивнула, словно поняла.
— Вот как. Ты помнишь раннее время, когда ты был счастлив и когда было много других детей.
Он энергично закивал.
— Мальчики и девочки. И у нас было все, что нужно, все, что мы просили. И хорошая еда, и игрушки, и…
Наверно, разорившаяся богатая семья. Она позволила ему рассказывать об этом раннем времени, счастливом времени. Какая катастрофа случилась с ним в младенчестве?
— Большая была семья? — спросила она. — Будем отныне называть ее семьей. Сколько там было других мальчиков и девочек?
— Не помню точно. Много.
— Ты что, считать не умеешь?
— Умею, конечно, — гордо сказал он. — Два, три, четыре, пять и еще много.
Не очень похоже на семью, подумала она, хотя бывают и большие семьи.
— Помнишь, что случилось с ними и с тобой? Вы все были счастливы, у тебя было много друзей, а потом что-то случилось.
— Пришли плохие люди, — прошептал он, и его выражение омрачилось. — Очень плохие. Они ворвались туда, где мы жили. Люди, которые смотрели за нами, кормили и давали нам игрушки, сражались с плохими людьми. Было много шума и стрельбы, и люди вокруг меня падали. И хорошие, и плохие. Я плакал, пока кто-то не поднял меня и не унес. Меня несли по многим залам и темным помещениям, потом я помню, что меня посадили в какую-то… машину?
Она одобрительно кивнула.
— Вероятно. Продолжай.
— Меня много раз перевозили. Так кончилось счастливое время.
— А что случилось после?
— Не знаю, — медленно сказал он. — Мне трудно вспоминать.
— Я понимаю, это трудно для тебя, Флинкс. Но я должна больше знать о тебе, чтобы помочь, как смогу.
— Если я тебе расскажу, — неуверенно спросил он, — ты не отдашь меня плохим людям?
— Нет, — мягко ответила она. — Нет, я не позволю им прийти и забрать тебя, Флинкс. Никогда. Обещаю тебе.
Он придвинулся к ней и сел на ручку кресла. Закрыл глаза и сосредоточился.
— Я помню, что нигде не оставался надолго. Люди, хорошие люди, которые кормили меня и заботились обо мне, скрывались от плохих людей. Они всегда были чем-то расстроены и часто кричали на меня. Не так, как раньше.
— Они сердились на тебя?
— Не думаю. Нет. — Он облизал губы. — Я думаю, они боялись, мама. Я знаю, что сам боялся, и думаю, они тоже. А потом, — он смущенно взглянул ей в лицо, — я уснул. Очень надолго. Но это был не настоящий сон. Я как будто спал и в то же время не спал. — Он открыл глаза и снова посмотрел на нее. — Ты понимаешь это, мама? Я не понимаю.
— Наверно, я тоже не понимаю, мальчик. — Она напряженно размышляла. Кому и зачем понадобилось усыплять мальчика надолго?
— Потом снова неожиданно пришли плохие люди, — продолжал он. — Я их на этот раз не видел. Но некоторые из тех, кто смотрел за мной, умерли или разбежались. Потом остался только я и один мужчина и одна женщина, но потом и их не стало.
— Твои мать и отец?
— Нет, не думаю. Ну, они никогда так себя не называли. Просто двое из хороших людей. Потом меня нашли другие люди. Я их никогда раньше не видел. Они увели меня с собой.
— Они были плохие или хорошие?
— Ни те, ни другие, — осторожно ответил мальчик. — Я думаю, они были просто посторонние. Может быть, они меня просто пожалели. Промежуточные люди. Они пытались быть со мной добрыми, но… — он пожал плечами, — они ведь посторонние. Мы с ними много переезжали, и было много других детей, а потом было вчера, и ты меня купила. Верно?
Она прикрыла рот рукой и кашлянула.
— Я не покупала тебя. Я согласилась нести за тебя ответственность.
— Но ведь ты заплатила за меня правительству? Мне рассказали об этом.
— Я только заплатила правительству за право воспитывать тебя, — объяснила она. — Ты мне не принадлежишь. Я бы никого не стала покупать.
— О, — негромко сказал он. — Это хорошо. Я рад. — Он подождал немного, глядя на нее, потом добавил: — Это все, что я могу вспомнить.
— Ты хорошо рассказал. — Она наклонилась вперед и указала направо, вверх по улице. Кресло заскрипело. — Если пройдешь шесть магазинов, увидишь очень маленький магазинчик. Хозяина зовут Генет. Иди туда, расскажи ему, кто ты и откуда. И можешь купить у него, — она ненадолго задумалась, не желая проявлять слишком большую расточительность, — купи на полкредита, что у него тебе понравится.
— А что это за магазин? — возбужденно спросил он.
— Кондитерский, — ответила она, радуясь его просветлевшему лицу. — Ты ведь помнишь, что такое конфеты? Вижу по твоему выражению, что помнишь. — Она могла бы это понять по скорости, с какой он очутился на улице. И довольно скоро вернулся, зеленые глаза блестели на смуглом лице. — Спасибо, мама.
— Давай, давай, в сторону. Ты мешаешь покупателям. Походи, присматривайся, узнавай, как будешь теперь жить.
Он исчез в толпе, только сверкнули рыжие волосы.
Дорого, подумала она про себя. Дорого обойдется ей этот мальчишка. Как меня только угораздило? Она ворчала про себя еще несколько минут, пока не появился потенциальный покупатель.
Флинкс учился быстро. Он был ненавязчив, легко приспосабливался и вел себя так тихо, что матушка Мастиф часто не подозревала, что он рядом. Вскоре он начал поражать ее своими знаниями рынка и даже всего большого города. Он постоянно расширял свои знания, расспрашивал владельцев магазинов и отказывался воспринимать ответ «Не знаю».
Матушка Мастиф его не ограничивала. Никто не говорил ей, что нельзя отпускать маленького мальчика в такой город, как Драллар. Сама она никогда не имела детей и могла отговориться незнанием, и поскольку он добросовестно приходил по вечерам невредимый, она не видела причин менять эту практику, несмотря не неодобрение соседей.
— Нельзя так воспитывать ребенка в таком нежном возрасте, — говорили они ей. — Если не остережешься, ты его потеряешь. Однажды он не вернется из этих блужданий.
— Он ребенок, но совсем не нежный, — отвечала она. — Он умен не по годам. Я о нем не беспокоюсь. Во-первых, у меня нет для этого времени. И что бы с ним ни случилось, ему все равно лучше, чем под опекой правительства.
— Ему не станет лучше, если он умрет где-нибудь в канаве, — предупреждали ее.
— Не умрет, — уверенно отвечала она.
— Пожалеешь, — говорили ей. — Подожди и увидишь.
— Я жду и вижу уже девяносто лет, — обычно отвечала она, — и до сих пор меня ничего не удивило. Не думаю, чтобы мальчик нарушил это обыкновение.
Но она ошибалась.
Была середина дня. Утренний туман перешел в сильный дождь. Матушка Мастиф решала, послать ей мальчика за едой или подождать. С полдесятка человек забрели в магазинчик, ожидая ослабления дождя, — необычно большое количество для такого времени дня.
Немного погодя Флинкс подобрался к ней и потянул за широкую юбку.
— Мама Мастиф?
— В чем дело, мальчик? Я занята. — Она снова повернулась к покупателю, который рассматривал древнее украшение, блестевшее в закрытой витрине в глубине магазина. Редко удается продать такую дорогую вещь. Если бы удалось, прибыль оказалась бы значительной.
Мальчик настаивал, и она прикрикнула на него:
— Я сказала тебе, Флинкс, не сейчас!
— Это очень важно, мама!
Она раздраженно вздохнула и виновато взглянула на инопланетянина.
— Прошу прощения, дорогой сэр. Дети, знаете ли.
Тот с отсутствующим видом улыбнулся, поглощенный старинным ожерельем.
— В чем дело, Флинкс? — сердито спросила она. — Дело должно быть важным. Ты знаешь, как я не люблю, когда меня беспокоят в середине…
Он прервал ее, указав в дальний конец магазина.
— Видишь того человека?
Она посмотрела мимо него. Пожилой лысый мужчина с хорошо подстриженной бородкой и серьгами. Вместо плаща на нем тяжелое иноземное пальто из черного материала. Черты лица гораздо деликатнее, чем можно ожидать при его росте, рот тонкий. Помимо серег, никаких украшений. И обувь выдает в нем иноземца: она относительно чистая.
— Вижу. И что?
— Он украл драгоценности из витрины.
Матушка Мастиф нахмурилась.
— Ты уверен, мальчик? — В голосе ее звучало беспокойство. — Он чужеземец и по внешнему виду состоятельный. Если мы ложно обвиним его…
— Я уверен, мама.
— Ты видел, как он украл?
— Нет, я этого не видел.
— Тогда какого дьявола… — негромким обвинительным тоном начала она…
— Посмотри в витрину.
Она поколебалась, потом пожала плечами.
— Ну, в этом никакого вреда нет. — Что с этим мальчишкой? С невинным видом подошла к витрине. Иноземец отвернулся и отошел, очевидно, не встревоженный ее приближением. Он не вел себя, как нервничающий вор, которого могут поймать с поличным.
Она наклонилась к витрине. Да, витрина вскрыта профессионально. И не хватает четырех колец, самых ценных предметов из ее скромного запаса. Она взглянула на Флинкса.
— Ты уверен, что это он?
Мальчик энергично кивнул.
Матушка Мастиф поднесла два пальца ко рту и пронзительно свистнула. И тут же появился десяток соседей. Лысый по-прежнему не проявлял никаких признаков паники, смотрел с любопытством вместе с другими посетителями на это необычное вторжение. Дождь на улице продолжал идти. Матушка Мастиф указала на лысого и сказала:
— Задержите вора!
Глаза лысого удивленно расширились, но он не попытался убежать. Сразу несколько сердитых владельцев магазинов схватили его за руки. По крайней мере двое из них были вооружены.
Лысый попытался гневно отбросить их руки. Акцент, когда он заговорил, выдавал в нем уроженца одной из более мягких планет, вроде Ривьеры или Центавра Б.
— Минутку! Что происходит? Предупреждаю, вы за это ответите!
— Не грози нам, гражданин, — сказала Алджин, почтенная владелица большого магазина тканей на углу. — Мы решим этот вопрос быстро и без полиции. Мы не любим, когда на нашей улице появляется полиция.
— В этом я вам вполне сочувствую, — сказал мужчина, расправляя пальто. — Я сам не очень ее люблю. — Помолчав, он добавил шокированно: — Я надеюсь, эта женщина не утверждает, что я…
— Именно это она утверждает, — сказал один из торговцев за ним. — И если у тебя нет причин бояться, удели нам немного твоего времени.
— Конечно. Но я не понимаю, почему… — Иноземец поглядел на них, потом пожал плечами: — Ну, хорошо, давайте покончим с этой глупостью.
— Значит, решено, — сказал торговец с пистолетом.
— Хорошо. И спасибо, что не направляете на меня ваше оружие. Вам оно не нужно, вас ведь много.
Торговец поколебался и отвел пистолет. Но не убрал его.
Матушка Мастиф некоторое время смотрела на него, потом выжидательно взглянула на Флинкса.
— Ну? Ты видел, куда он дел эти кольца?
Флинкс неотрывно смотрел на лысого, его зеленые глаза не мигали.
— Нет, мама. Но он их взял. Я в этом уверен.
— Ну, хорошо. — Ее внимание снова перешло на чужеземца. — Сэр, прошу вас согласиться на обыск.
— Это оскорбительно, — заявил тот. — Я пожалуюсь в свою туристическую компанию.
— Простите, — ответила она, — но если вам нечего скрывать, мы хотим все же убедиться.
— Ну хорошо. Только побыстрее, и покончим с этим. Мне нужно и в другие места. Я в отпуске, знаете ли.
Не очень уверенно двое из откликнувшихся на свисток матушки Мастиф начали обыскивать посетителя. Они действовали быстро и уверенно, видно было, что такое занятие им не впервой. Обыскали все: от подкладки пальто до каблуков. Закончив, они беспомощно взглянули на матушку Мастиф и покачали головами.
— У него ничего нет, — заверили они. — Ничего.
— А что пропало, матушка? — осторожно спросила Алджин.
— Кольца убийства, — ответила она. — Единственные четыре кольца убийства в моем запасе. Я многие годы собирала их и теперь не смогу заменить. Обыщите его снова, — кивнула она в сторону лысого. — Они небольшие, и их легко спрятать.
Он послушались, обратив на этот раз особое внимание на толстую металлическую пряжку пояса. В ней оказалось потайное отделение, в котором находилась кредитная карточка и кое-что еще. Но колец не было.
Когда второй обыск тоже окончился безрезультатно, матушка Мастиф строго взглянула на своего подопечного.
— Ну, Флинкс, что скажешь теперь?
— Он взял их, взял, — настаивал мальчик, чуть не плача. — Я знаю, что он взял. — Он продолжал пристально смотреть на лысого. Неожиданно глаза Флинкса широко распахнулись. — Он проглотил их.
— Проглотил… минутку, — начал посетитель. — Это уже переходит всякие рамки. Я должен терять время из-за обвинений мальчишки? — Он указал пальцем на Флинкса, который не отводил пристального взгляда холодных зеленых глаз.
— Он их взял, — повторил мальчик, — и проглотил.
— Ты видел, как я беру кольца? — спросил лысый.
— Нет, — признался Флинкс, — не видел. Но вы их взяли. Я знаю это. Они у вас внутри.
— Очаровательно. И такое приходится испытывать на этих планетах-трущобах, — саркастически сказал посетитель. — Но мне уже не забавно. Я должен идти. Мой тур отводит только два дня на этот замечательный город, и я не хочу больше тратить время, изучая очень странные местные обычаи. По своей доброте я не стану вызывать жандармов и просить арестовать вас. В сторону, пожалуйста. — Он раздвинул неуверенно смотревших на него торговцев и вышел под дождь.
Матушка Мастиф смотрела ему в спину. Ее друзья выжидательно и беспомощно смотрели на нее. Она снова взглянула на мальчика. Флинкс перестал плакать. Голос его звучал спокойно и неэмоционально:
— Он взял их, мама, и прямо сейчас уходит с ними.
Она не смогла бы объяснить, что заставило ее спокойно сказать Алджин:
— Позови жандармов.
Лысый услышал это, остановился и повернулся под ставшим не очень сильным дождем.
— Послушай, старуха, если ты думаешь, что я собираюсь ждать…
— Алджин, — сказала матушка Мастиф, — Генет. — Те переглянулись и отправились под дождь за лысым: если кого-то и накажут за ложное обвинение, то не их, а матушку Мастиф.
— Простите, сэр, — сказал кондитер Генет, как бы случайно махнув пистолетом, — но нам придется попросить вас подождать, пока придут представители власти.
— А потом что? Они потащат свободного гражданина в магистрат из-за обвинений ребенка?
— Достаточно будет простого просвечивания, — сказала матушка Мастиф, когда трое вернулись в магазин. — Вы ведь не станете возражать против этого?
— Конечно, возражаю! — ответил посетитель. — У них нет ни причины, ни права…
— Эй, а вы что-то слишком много спорите, если вам так уж нечего опасаться, — заметила мануфактурщица Алджин. Ей было сорок два года, и она выдержала четыре замужества. И очень хорошо научилась чувствовать ложь. Неожиданно она потеряла уверенность в невиновности посетителя. — Конечно, если вы поймете, что допустили ошибку, поймете, что мы, странные туземцы, не такие уж простаки, какими вы нас считали, если вы хотите избежать неприятностей просвечивания, а тем более официального внимания, уверяю вас: мы вас простим, если вы просто вернете матушке Мастиф, что взяли у нее.
— Я ничего не… — начал лысый.
— Тюрьмы в Дралларе очень-очень неудобные, — резко продолжала Алджин. — Наше правительство неохотно тратит деньги на общественные нужды. И особенно скупится, когда речь заходит о нарушителях законов. Вы с другой планеты. Не думаю, что вам понравятся наши влажные подземелья. Грибок съест ваши легкие, а ваши веки заплесневеют.
Неожиданно из лысого словно выпустили воздух. Он посмотрел на Флинкса, который продолжал спокойно смотреть на него.
— Как ты меня увидел, мальчик? Клянусь, никто не видел! Никто!
— Будь я проклят! — сказал Генет, переводя взгляд с лысого на мальчика и обратно. — Значит вы взяли кольца!
— Да. Не нужно звать жандармов, — сказал он Алджин. — Вы сказали: достаточно, чтобы я вернул кольца. Я согласен.
Матушка Мастиф медленно кивнула.
— Я тоже согласна, при условии что вы пообещаете никогда не показывать свою блестящую макушку на нашем рынке.
— Даю слово профессионала, — быстро сказал тот. — Я не соврал, сказав, что я в отпуске. — Он криво улыбнулся. — Просто я люблю немного оправдать отпускные расходы.
Матушка Мастиф не улыбалась в ответ. Она протянула руку.
— Мои кольца, пожалуйста.
Улыбка стала еще более кривой.
— Скоро. Но сначала мне нужно что-нибудь съесть. Достаточно нескольких фруктов или обычные лекарства. Нужно также тряпку для очистки и дезинфектант. Видите ли, мальчик прав. Я их проглотил. Дайте то, что мне нужно, и через час проклятые кольца будут у вас.
Они вернулись через сорок минут.
После того как вор и восхищенные торговцы разошлись, матушка Мастиф отвела своего воспитанника в сторону и задала вопрос, который больше никто не догадался задать.
— Ты говоришь, мальчик, что не видел, как он проглотил кольца?
— Не видел, мама. — Теперь, когда толпа разошлась и он был оправдан, вернулась его застенчивость.
— Тогда как же ты знал?
Флинкс молчал.
— Послушай, мальчик. Давай закончим с этим. Мне ты можешь сказать, — уговаривала она. — Помни, я теперь твоя мать. Единственная. Я с тобой всегда обращалась хорошо и честно. Теперь твоя очередь.
— Правда? — Она видела, что он борется с собой. — Ты правда не хочешь меня обмануть? Ты не из плохих людей?
Странно, что он об этом говорит, подумала она.
— Конечно, нет. Разве я похожа на плохих людей?
— Н… н… нет, — признался он. — Но иногда трудно бывает сказать.
— Ты ведь уже пожил со мной, мальчик. И знаешь меня достаточно. — Голос ее снова стал мягким. — Давай. Нужно быть честным. Перестань меня обманывать. Ты ведь видел, как он проглотил кольца?
— Нет, — возмущенно ответил он, — и я не лгу. Этот человек… он отходил от витрины и чувствовал себя… неудобно. Он чувствовал… как это сказать… чувствовал себя виноватым.
— А откуда ты это знаешь?
— Потому что я это почувствовал, — тихо ответил он, глядя не на нее, а на улицу, где в тумане взад и вперед проходили незнакомые люди. Он положил маленькую руку себе на лоб и слегка потер. — Вот здесь.
Великий Гнев Потопа! подумала матушка Мастиф. У мальчишки Дар.
— Ты читаешь мысли?
— Нет, — поправил он, — не читаю. Только чувствую. Иногда.
— Ты чувствуешь, когда человек виноват?
— Не только виноват, — объяснил он, — я все чувствую. Люди — как огонь. Тепло огня чувствуется. — Она медленно кивнула. — Ну, я иногда что-то чувствую. Счастье, и страх, и ненависть, и многое другое, даже не знаю что. Ну, когда мужчина и женщина вместе.
— Ты можешь это делать всегда, когда захочешь?
— Нет. Не всегда. Часто я совсем ничего не чувствую. Тогда все чисто, ничто на меня не обрушивается, и я могу успокоиться. Но иногда тут у меня появляется чувство — вот здесь, — добавил он, постучав себя по лбу. — Я смотрел на этого человека, и вина и тревога исходили от него, как тепло от огня, особенно когда он смотрел на витрину. Он беспокоился о том, что его могут поймать, и о многом другом. Он разбрасывал чувства, как мелочь, мелкую монету. Он нечестно должен был заработать денег.
— Эмоции, — вслух рассуждала она, — все это эмоции. — И негромко рассмеялась. Она слышала о таких вещах. Мальчишка эмфатический телепат, хотя и не очень опытный. Он ощущает эмоции других людей, а не их мысли.
— Все в порядке, Флинкс, — заверила она его. Положила руку ему на голову, взъерошила волосы. — Ты правильно поступил. Сберег мне, сберег нам обоим много денег. — И она посмотрела на кожаный кошелек, в котором лежали теперь четыре возвращенных и очищенных кольца. От них еще пахло дезинфектантом.
— Неудивительно, что он не мог понять, как ты его раскрыл. Ты ведь не видел, как он берет кольца.
— Нет, мама. Я даже не знал точно, что он взял.
— Ты просто услышал его реакцию?
— Наверно. Я… я не знаю, как это происходит. Знаю, что многие этого не умеют. Правда?
— Да, — мягко ответила она, — большинство этого не умеет. И люди очень расстраиваются, если знают, что кто-то читает их чувства.
Флинкс серьезно кивнул.
— Как плохие люди?
— Может быть, — ответила она, обдумывая эту возможность. — Может быть, как плохие люди, да. Ты ведь не можешь управлять этой своей способностью?
— Да. Я пытался. Иногда это у меня в голове. Но чаще ничего нет.
Она кивнула.
— Это плохо, плохо. У тебя то, что называют Даром, Флинкс.
— Дар. — Он ненадолго задумался. Потом неуверенно спросил: — А это хорошо?
— Может быть. Но Дар может стать опасным, Флинкс. Это будет твоя тайна, твоя и моя. Никому не рассказывай об этом.
— Не буду, — прошептал он, потом энергично добавил: — Обещаю. Значит ты не сердишься на меня?
— Сержусь? — Она хрипло рассмеялась. — За что мне сердиться на тебя, мальчик? Я вернула себе кольца, а ты приобрел уважение моих соседей. Когда-нибудь ты поймешь, что на рынке это уважение бывает полезно. Посчитают, что у тебя острый глаз и еще более острый язык. Но ты не рассказывай никому, что на самом деле. Держи свой Дар при себе. Помни, это наша тайна.
— Наша тайна, — серьезно повторил он.
— А еще что-нибудь можешь, — спросила она, стараясь не говорить очень настойчиво. — Кроме того, что чувствуешь чувства других?
— Не думаю. Хотя иногда… не знаю. Во мне что-то горит, я боюсь. Не знаю, что со мной происходит и почему.
— Не беспокойся, мальчик. — Она не стала настаивать, увидев, что он расстроен. — Бояться нечего. — Она прижала его к себе.
— Пользуйся своим мозгом и всем, что умеешь. Для этого тебе и дано. Дар не отличается от других способностей. Если хочешь попробовать что-то еще, пробуй. Это твое тело и твой мозг, и никому нет до них дела.
3
Пара прилетела с Берли. Матушка определила это по акценту и необычно большому количеству металлических украшений. Они охотились за ручной работой. И их внимание сразу привлекла резьба по черному калдерову дереву в магазинчике матушки Мастиф. Резьба изображала панораму одной из колоний северного полушария Мота. Она занимала всю длину куска, почти два метра от одного конца до другого. Доска толщиной в полметра и отполирована до блеска.
Прекрасная работа. Матушка Мастиф не стала бы продавать ее, потому что такие вещи привлекали покупателей в магазин. Но пара загорелась, и только необыкновенно высокая цена удерживала ее.
Флинкс зашел с улицы, взял связку небольших браслетов и смотрел на спорящих мужчину и женщину. И они совершенно неожиданно пришли к согласию: они покупают эту резьбу. Она завершит убранство их гостиной, и все друзья будут завидовать. К черту цену, таможенную пошлину и стоимость перевозки! Берут! И взяли, хотя почти полностью истощили свою кредитную карточку. Позже пришли двое, чтобы доставить покупку в отель, где остановились туристы.
Прекрасная работа. Матушка Мастиф не стала бы продавать ее, потому что такие вещи привлекали покупателей в магазин. Но пара загорелась, и только необыкновенно высокая цена удерживала ее.
Флинкс зашел с улицы, взял связку небольших браслетов и смотрел на спорящих мужчину и женщину. И они совершенно неожиданно пришли к согласию: они покупают эту резьбу. Она завершит убранство их гостиной, и все друзья будут завидовать. К черту цену, таможенную пошлину и стоимость перевозки! Берут! И взяли, хотя почти полностью истощили свою кредитную карточку. Позже пришли двое, чтобы доставить покупку в отель, где остановились туристы.