Фрэнсис Дик. Дьявольский коктейль

   В связи с тем что мы, к несчастью, встретили слона, который помахал нам ушами с расстояния, не превышающего длину крикетного молотка, мы вернулись в кемпинг перед самым закрытием. Несмотря на то что солнце быстро садилось, Эван и слышать не хотел о возвращении: он всюду видел великолепные аллегории и приказывал Конраду снимать километры пленки, каждый раз используя новые фильтры. Он хотел установить штатив на дороге, но Хаагнер возразил против этого таким наводящим страх голосом, что Эван вынужден был отказаться от своих намерений.
   — Олифант — это очень опасный зверь, — сказал Хаагнер, и Конрад торжественно поклялся, что нет такой силы, которая заставит его покинуть машину. Хаагнер утверждал, что если слон машет ушами, то это значит, что он чем-то рассержен, а поскольку он весит, по меньшей мере, семь тонн и стартует со скоростью около сорока километров в час, нам лучше улетучиться.
   Однако Эван был убежден, что слон не посмеет напасть на таких выдающихся личностей, как Э. Пентлоу, режиссер, и Э. Линкольн, киноактер. Ему удалось убедить Конрада, но Хаагнер не снял ногу со сцепления. Когда слон сделал шаг в нашу сторону, Хаагнер так рванул с места, что Конрад вместе с камерой очутился на полу.
   Я помог ему подняться, а Эван высказал свои претензии Хаагнеру. Хаагнер, как видно, потерявший терпение, не менее энергично остановился, поставил вездеход на ручной тормоз и сказал:
   — Хорошо. Подождем.
   Слон вышел на шоссе. Он был в какой-то сотне метров от нас. Его уши развевались, как флаги.
   Конрад посмотрел назад.
   — Поехали, дорогуша, — сказал он самым ласковым тоном.
   Хаагнер стиснул зубы. Слон припустил рысью. Это начинало действовать на нервы. Эван, наконец, сломался.
   — Поехали! — закричал он. — Старина, разве ты не видишь, что он атакует?
   У этого слона были очень красивые большие бивни. Хаагнер рванул, и слону досталась лишь туча пыли в морду.
   — А что будет, если появится другой автомобиль? — спросил я. — Он же попадет прямо на эту разъяренную скотину.
   Хаагнер покачал головой.
   — Уже поздно. Все машины вернулись в кемпинг. А олифант сейчас уйдет в буш. На шоссе ему нечего делать.
   Конрад посмотрел на часы.
   — Как долго мы будем ехать? — спросил он.
   — Если не будем останавливаться, — ответил Хаагнер, явно злорадствуя, — то полчаса.
   — Но сейчас уже четверть седьмого, — забеспокоился Эван.
   Хаагнер пожал плечами. Эван явно нервничал. Это вызвало улыбку на лице проводника, блаженную гримасу удовлетворения. Хаагнер включил фары и свернул на один из проселков. Через несколько минут мы оказались в деревушке, образованной современными домишками, садиками и уличными фонарями.
   Мы с удивлением разглядывали ее. Типичный современный пригород, полный зелени и цветов, среди выжженных джунглей.
   — Это поселок смотрителей, — объяснил Хаагнер. — Мой домик третий отсюда. Здесь живут и работают белые. Работники и смотрители банту живут в другом поселке.
   — А львы? — спросил я. — Разве здесь безопасно?
   Он усмехнулся.
   — Вообще-то, да.
   Мы уже свернули на шоссе.
   — Ну, может быть, и не совсем безопасно, — сказал вдруг Хаагнер. — Ночью никто не отходит далеко. А львы редко заходят к людям... Кроме того, у нас хорошие ограды... Но однажды именно на этой дороге, между поселком и кемпингом, лев напал на молодого банту. Я хорошо знал этого парня. Его предупреждали, чтобы он не шлялся по ночам... Это было страшно.
   — А львы часто нападают на людей? — спросил я. Мы остановились перед нашим рондавеле.
   — Да нет. Очень редко. А если случается, то всегда на местных. Никогда на приезжих. В машине безопасно.
   Он еще раз красноречиво поглядел на Эвана.

* * *

   Перед ужином я заказал разговор с Англией. Мне сказали, что придется подождать, но в десять я уже разговаривал с Кейт.
   — Все в порядке, — сказала она. — Ребята шалят, как обычно. Я была вчера у Нериссы. Мы провели вместе целый день. Мы никуда не выходили, она страшно слаба. Но она не хотела меня отпускать. Мне удалось разузнать все. Но длилось это очень долго.
   — Что она сказала?
   Ты был прав. Она действительно сказала Дэну, что больна болезнью Ходжкина. Говорит, что сама еще не знала, что это такое, но ей показалось, что Дэн не воспринял это, как что-то особенное, он только сказал, что всегда считал, что это болезнь молодых.
   — Если он знал это, — подумал я, — то он знал и много больше.
   — Он прожил у нее десять дней, и за это время они подружились. Так сказала Нерисса. Перед его отъездом в Америку она сказала, что завещает ему своих лошадей. Еще она сказала ему, что часть своего состояния она разделила между несколькими друзьями, а ему, как единственному родственнику, завещает остальное.
   — Счастливчик!
   — Так вот... Несколько недель тому назад, в конце июля — начале августа он вновь приехал. Это было как раз тогда, когда ты снимался в Испании. Нерисса уже знала, что умирает, но не сказала ему об этом. Но она показала ему завещание, потому что оно его явно интересовало. Когда он прочитал завещание, он сказал, что желает ей прожить еще сто лет. И вообще он был чертовски мил.
   — Вот лицемер!
   — Ну, не знаю. В том, что ты придумал, есть огромное «но».
   — А именно?
   — Дэн не виноват в том, что лошади Нериссы последнее время проигрывают на скачках.
   — Почему?
   — Потому что, когда Нерисса сказала, что ее беспокоит эта история, именно Дэн посоветовал ей просить тебя разобраться во всем на месте.
   — Не может быть! — воскликнул я.
   — Говорю тебе, это была его идея.
   — Тут сам черт ногу сломит.
   — Если бы он комбинировал, то наверняка не стал бы давать такой совет, не так ли?
   — Пожалуй, так.
   — Не принимай все это близко к сердцу.
   — Но других предположений у меня нет.
   — Ничего не поделаешь. Да и незачем ей знать, что ее любимый племянник — дрянь.
   — Пожалуй.
   — И потом, если бы Дэну приспичило, он мог бы узнать все без всякого труда. Завещание постоянно лежит на столике в салоне. Как только я о нем заговорила, Нерисса дала его мне. Ее интересует реакция людей. Если хочешь, я скажу, что она завещала нам.
   — Валяй, — сказал я без особого энтузиазма. Я продолжал думать о Дэне.
   — Мы получим акции какой-то фирмы, которая называется «Ройд», она оставляет мне кулон с бриллиантом и кольца. Она показывала... Красота необыкновенная. Я сказала, что это слишком дорогой подарок. А она попросила меня примерить — хотела посмотреть, подойдут ли они мне. Она была так довольна... Я бы сказала, счастлива... Нет, я не смогу... Господи...
   — Не плачь, любимая.
   — У нее боли. Какая-то железа разрослась и давит на нерв.
   — Мы сходим к ней, как только я вернусь.
   — Да... — вздохнула Кейт. — Как я хочу видеть тебя!

* * *

   Я положил трубку и вышел на улицу. Африканская ночь была тиха. Единственным звуком был шум генератора, снабжавшего Скукузу электричеством. Да неистово стрекотали цикады.
   Нерисса дала ответы на все мои вопросы.
   Теперь я знал.
   Кто-то затеял очень рискованную игру. Очень.
   И ставкой в этой игре была моя жизнь.

* * *

   Я вернулся и заказал еще один разговор. Слуга просил меня подождать. «Ван Хурен слушает», — услышал я голос Квентина. Я сказал, что понимаю, что задаю бестактный вопрос, и при первой же нашей встрече объясню, в чем дело, но мне нужно знать, каков пай Нериссы.
   — Такой же, как мой, — ответил он сразу же. — Она унаследовала после Порции весь пакет акций моего покойного брата.
   Я поблагодарил его. Но я не испытывал радости.
   — До встречи на премьере, — сказал Квентин. — Мы ждем с нетерпением.

* * *

   Я долго не мог заснуть. Казалось бы, что может угрожать мне в охраняемом кемпинге? Эван и Конрад храпят по соседству.
   В конце концов я проснулся не в постели.
   Я находился в автомобиле, взятом мною напрокат в Иоганнесбурге. Автомобиль находился в Парке Крюгера. Было светло. Были деревья, кусты и сухая трава. Не было ни одного рондавеле.
   У меня в носоглотке стоял тошнотворный запах эфира, голова моя кружилась, моя правая рука была пропущена сквозь рулевое колесо, а запястья сковали массивные наручники.

Глава 14

   Что за идиотские шутки, подумал я. Этот Эван кретин!
   Или это новая затея Уэнкинса?
   Не может же все это быть всерьез!
   Но где-то там я понимал и боялся признаться себе в этом. Джилл не придет.
   На этот раз придется умирать всерьез, а не для камеры. Смерть смотрела мне в глаза.
   Потому что ставкой Дэна было не что-нибудь, а золотой рудник.
   Я чувствовал себя мерзко. Меня тошнило. Похоже, меня накачали каким-то сильным наркотиком, да и доза, наверное, была очень большой. Впрочем, это уже не имело никакого значения.
   Целую вечность в голову не приходило ни одной стоящей мысли. Все шло кругом, к горлу подкатывало. Мое самочувствие занимало все мое внимание. Временами я впадал в полуобморочное состояние, а когда приходил в себя, с ужасом осознавал, в какой безвыходной ситуации оказался.
   Первое наблюдение: когда я ложился спать, на мне были лишь трусы, а проснулся я в рубашке и штанах. На ногах носки и туфли.
   Следующее открытие вызревало в моем подсознании. Ремни безопасности — они охватывали мои грудь и живот. Так же, как в Конфетке.
   Дотянуться до замков я не мог.
   Я пытался неоднократно. Безуспешно.
   Потом я прикидывал, как избавиться от наручников. Это были английские наручники. Это было бесполезно.
   Из попытки сломать баранку, — она выглядела куда менее прочной, чем руль Конфетки, — ничего не вышло.
   Я располагал большей свободой. Ремни болтались, места для ног было побольше. Слабое утешение.
   Потом я решил взвесить, какие есть шансы, что меня случайно обнаружат.
   Если Эван и Конрад поймут, что меня похитили, они наверняка организуют розыски. Хаагнер поднимет охранников. Кто-нибудь спасет меня.
   Начинало припекать. Сквозь правое стекло на меня падали солнечные лучи. Небо было безоблачным. Я сделал вывод, что машина стоит носом на север... и ахнул, когда сообразил, что это означает.
   В южном полушарии солнце светит с севера, скоро оно будет светить мне в лицо.
   Или кто-то появится до полудня?
   Может быть.
   Я чувствовал себя несколько лучше, тошнота прошла, и мысль о приближающейся смерти уже не сталкивалась с полным равнодушием.
   Логика говорила о том, что меня приковал Дэн, чтобы унаследовать акции Нериссы.
   Нерисса завещала мне акции «Ройд», и он знал об этом.
   Дэн получал все то, что останется после выплаты других завещанных сумм, но если я умру раньше, чем Нерисса, то, ясное дело, не унаследую акции «Ройд». Они войдут в долю главного наследника, то есть Дэна. Если я выживу, то Дэн потеряет не только акции золотого рудника, но и еще несколько тысяч фунтов. Ведь по действующему законодательству налог на наследство выплачивается с основной суммы.
   Если бы Нерисса поделилась со мной своими планами, — вздыхал я, как корова. Или она не понимала, какую колоссальную ценность имеют акции «Ройд», или не знала, как исчисляется налог на наследство. Трудно было представить, что, испытывая такую симпатию к племяннику, она так составила завещание, что я богател за его счет.
   Посоветуйся она с любым бухгалтером, и то, наверное, сформулировала бы завещание по-другому, но завещание составляется с адвокатом, а английские адвокаты, как правило, не дают финансовых советов.
   Дэн, отличный математик, сориентировался в ситуации уже тогда, когда прочитал завещание Нериссы. Я, наверное, тоже сориентировался бы, но я не видел его. А, сориентировавшись, Дэн стал размышлять над тем, как убрать с дороги меня.
   Достаточно было рассказать мне о завещании. Но откуда он мог знать об этом? Он представил себе, как бы действовал я на его месте, и поступил таким образом. Он был уверен, что любой человек — а, значит, и я — действовали бы так же.
   Нерисса, милая Нерисса! Она хотела, чтобы все были довольны и счастливы, хотела каждому оставить что-нибудь, а в результате загнала меня в жуткую ловушку.
   Дэн — азартный парень, солнечный мальчик, — отлично понимал, что болезнь Нериссы неизлечима. Человек-калькулятор, который жульнически сбивал цену лошадей, чтобы не платить за них большого налога, поняв, что речь идет о куда большей ставке, не остановился перед преступлением.
   Я вспомнил, какой интерес проявлял он к работе рудника, его многочисленные вопросы по его эксплуатации... Теннис с Салли. Он хотел получить все. Унаследовать одну половину рудника и жениться на другой. То, что девочке было пятнадцать лет, не имело значения. Через два года она станет подходящей женой для папашкиного компаньона.
   Дэн...
   Охваченный бешенством, я стал бороться с ремнями, ломать руль. Какая невероятная жестокость! Как можно... Как мог один человек, заперев другого в автомобиле, обречь его на медленную мучительную смерть от жары, голода и жажды? Такое бывает только в кино... В одном фильме... в фильме, который называется «Человек в автомобиле».
   Не выходите из автомобиля, это опасно, сказал Хаагнер. Я был готов встретиться со львами, только бы выбраться из этой коробки.
   Господи, как же я кричал, как стонал, когда мы снимали эту сцену; я вспоминал каждую мелочь. Я представлял, что нахожусь в такой ситуации, а потом играл это для камеры. Играл страх, играл мучения умирающего человека. Сколько раз изображал я подобные чувства! Позади была серия фильмов, в которых я играл людей настолько измученных, что и спасенные от смерти, они впадали в помешательство.
   Человек в Конфетке был персонажем. Он реагировал на событие импульсивно и незамедлительно, и поэтому плакал, кричал, стонал, звал на помощь. У меня были совсем другие реакции, я совершенно иначе воспринимал события. Рано или поздно меня найдут. Я должен быть в здравом рассудке.

* * *

   Солнце пекло, температура росла, но это были мелочи по сравнению с другой пыткой. Мой мочевой пузырь был полон, и я испытывал острую потребность опорожнить его.
   Я расстегнул молнию. Но я не мог достаточно прогнуться, а если бы и смог открыть дверь, все равно попал бы на пол. Я тянул до тех пор, пока не почувствовал острую боль. Часть мочи попала на пол, остальное в брюки.
   Я сидел в зловонной луже, и меня трясло от злости. Не знаю почему, но то, что меня вынудили мочиться сидя, показалось мне большей подлостью, чем наручники. Когда мы снимали фильм, мы думали над этой проблемой, но она показалась нам несущественной по сравнению с душевными муками человека, обреченного на медленную смерть. Мы ошибались.
   Во мне кипела ярость, и я решительно сказал себе, что вытерплю что угодно. Я стал думать о мести.
   Я ненавидел всей душой.
   Бесконечно тянулись часы. Жара в автомобиле стала невыносимой. Я понимал, что долго этого не выдержу. Но что было делать? А ведь в таких условиях я провел в Испании три недели. Честно говоря, там было жарче. То, что мы делали перерывы, в конце концов, не имело значения.
   Я посмотрел на часы. Время ленча. Что ж, может быть кто-нибудь и появится.
   Только как, подумал я, и откуда? Дороги не было, были несколько приземистых деревьев, высохшая трава и бурый кустарник. Но ведь как-то меня сюда привезли. Не орел же занес меня в эти заросли. В зеркало я разглядел нечто вроде пыльной тропы. Дорога была заросшей и кончалась метрах в двадцати от того места, где находилась машина.
   Через месяц начнется сезон дождей. Деревья, кусты и трава зазеленеют, а дорога превратится в глинистую канаву. Тогда уж меня никто не найдет.
   Если я все еще буду здесь.
   Я неистово затряс головой. Я же на прямой дороге к сумасшествию, как тот человек в автомобиле, которого я играл. Я же решил не сходить с ума во что бы то ни стало!
   Да, да!
   А может быть, будут искать с вертолета?
   Автомобиль серый. Но его, наверное, можно заметить. Я вспомнил, что неподалеку есть небольшой аэродром.
   Эван может нанять вертолет...
   Но где меня искать? Автомобиль стоял носом на север и в конце лесной дороги. А заповедник был огромным и диким.
   Кричать? Может быть, но кто услышит? Вряд ли! О, эти маленькие шумные автомобили с наглухо закрытыми окнами, на которых туристы ездят по заповеднику, пользуясь только асфальтированными дорогами...
   Включить сигнал?.. Исключено. Не та машина.

* * *

   Время обеда пришло и ушло. Я бы не отказался, если бы мне предложили кружку холодного пива.
   Внезапно я услышал хруст. Кто-то шел ко мне! Я повернул голову... это был жираф.
   Высоченная тварь цвета кофе с молоком, не обращая никакого внимания на автомобиль, ощипывала остатки листьев. Жираф заслонил солнце, и я некоторое время находился в благословенной тени. Время от времени животное наклоняло прекрасную длинную шею и большими глазами с необычайно длинными и густыми ресницами вглядывалось в переднее стекло.
   Я заговорил с ним.
   — Слушай, старина, слетай-ка в Скукузу и поговори там с нашим общим знакомым Хаагнером. Пусть подъедет сюда на своем джипе и вытащит меня из этой ловушки.
   Меня испугал мой собственный голос. В нем звучал неподдельных страх. Я мог и должен был надеяться, что Эван, Конрад, Хаагнер, туристы вот-вот найдут меня, но в глубине души в это не верил. Подсознательно — может быть, потому, что я уже играл эту роль, — я был готов к тому, что ждать придется долго.
   Но в финале меня спасут. Крестьянин, проезжая на осле, увидит мой автомобиль. Так заканчивался фильм, так будет и на самом деле.
   Потому что меня будут искать.
   Я не явлюсь на премьеру. Уэнкинс забеспокоится, забегает и вышлет спасательную экспедицию.
   Премьера состоится в среду.
   Насколько я помню, сегодня пятница.
   Человек может прожить без воды шесть или семь дней.
   Жираф неторопливо удалился.
   Среда будет шестым днем без воды.

* * *

   Когда жираф ушел, а вместе с ним и тень, я почувствовал, до чего сильно печет солнце. Нужно было что-то делать.
   Больше всего страдали руки, лобовое стекло было, как это принято в тропиках, затенено сверху, поэтому, откинув голову, я спасал ее от действия солнечных лучей, которые, тем не менее, падали на живот и бедра. Я расстегнул манжеты и засунул руки в рукава.
   Затем я подумал, что стоит мне снять туфли и носки — и я смогу открыть окно и проветрить машину.
   Но я не стал этого делать. Меня пугали не звери.
   Единственный запас жидкости находился в моем организме. Каждое движение, каждый вздох его уменьшали. Влага испарялась, превращаясь в окружающий меня воздух. Пока окна закрыты, влага, пары ее, остаются в автомобиле.
   Воздух снаружи был сух, как порох. Мне хотелось максимально отдалить те часы, когда моя кожа начнет трескаться. Влажный воздух предохранит слизистую оболочку рта и носоглотки.

* * *

   Вновь и вновь я взвешивал возможности моего спасения, переходил от надежды к отчаянию. То я думал, что Эван и Конрад, обнаружив мое исчезновение, немедленно разослали спасательные отряды, то, минуту спустя, представлял, как они, посчитав меня хамом, бросившим их, не попрощавшись, отправились на север, и Эван, охотясь за олифантами, уже забыл, что на свете существует некто Э.Линкольн. Киноактер.
   А кроме них, некому думать, что со мной может что-то случиться. В Иоганнесбурге знают, что я уехал на неделю, а потому ни ван Хурен, ни Уэнкинс, ни Родерик не станут беспокоиться. Они не ждут моего телефонного звонка и не рассчитывают, что я появлюсь раньше вторника.
   Оставалось надеяться на Эвана и Конрада. И на крестьянина с ослом.

* * *

   В какой-то момент этого бесконечного дня мне пришло в голову пошарить в карманах.
   В заднем был бумажник, но деньги мне сейчас были ни к чему.
   Ерзая на сиденье, мне удалось передвинуть правый карман вперед. В нем оказались фирменные спички отеля «Игуана Рок», голубая резинка и огрызок карандаша.
   В левом кармане я нашел две вещи. Носовой платок... и полиэтиленовый пакет из-под бутербродов.
   Хаагнер не позволил выбросить его.
   «Это может убить животное», — сказал он.
   И спасти человека.

* * *

   Великолепный, чудесный пакет.
   Советую каждому, кто отправляется в пустыню, прихватить с собой, по крайней мере, одну штуку.
   Я знал, как можно добыть в тропиках столовую ложку воды за сутки, но, к сожалению, не в наглухо закупоренном автомобиле. Для этого нужно выкопать ямку. А кроме того, необходимы камень, кусочек пленки и какой-нибудь сосуд.
   Конденсация.
   Итак, ямка в земле. Копают ее в самую жару на глубину сантиметров сорок. В ямку ставят кружку, миску, накрывают ямку пленкой и кладут на пленку камешек или несколько монет.
   Прохладною ночью на пленке появятся капельки.
   Если все пойдет нормально, к утру у вас будет ложка воды.

* * *

   Не так уж много.
   Добрых полчаса я набирал воздух носом и вдыхал в мешочек. На его внутренней поверхности выступили мелкие капли росы. Пар влаги из моих легких теперь попадал в мешочек, что не было бессмысленным расточительством.
   Я вывернул мешочек и старательно облизал его.
   Восхитительная влага. Потом я приложил прохладную влажную пленку к щеке, и меня в первый раз охватило отчаяние. Я осознал всю ничтожность моего успеха.

* * *

   Я вынул из кармана голубую резинку, собрал края наполненного раскаленным воздухом пакета, закрутил их, стянул резинкой и повесил пакет на баранку. Он раскачивался, как детский воздушный шарик, а когда я касался его, он раскачивался сильнее.

* * *

   На закате у меня забурчало в животе. Конечно, от голода. Но и это можно было вытерпеть.
   Вновь напомнил о себе мочевой пузырь. С этим я справился так же, как в прошлый раз. Со временем, думал я, эта проблема отпадет. Кто не пьет, тот не льет. Народная мудрость.

* * *

   Явился вечер и спугнул надежду. Вновь надеяться на кого-то я буду через двенадцать часов. Ночь была очень долгой и очень странной.
   У меня начались судороги. Я вспомнил, как я и это изображал в «Человеке в автомобиле». Теперь судороги были настоящие. По мере того, как холодало, мышцы сводило болезненное напряжение.
   Я попробовал размяться и сломать руль, но только устал. Потом я придумал комплекс статических упражнений, чтобы не окоченеть совсем, но выполнил лишь половину.
   Потому что — о чудо! — несмотря ни на что, я заснул.

* * *

   Когда я проснулся, кошмар продолжался.
   Я дрожал от холода, я деревенел и хотел есть.
   Немного подумав, я стал обгрызать карандаш. Не для того, чтобы съесть, а для того, чтобы обнажить графит.

* * *

   Уже перед рассветом я подумал о том, что Дэн не мог обойтись без посторонней помощи. Конечно же, он сам надел на меня наручники и захлопнул дверцу, но ведь кто-то должен был забрать его отсюда. Пожалуй, он бы не решился идти пешком, не из-за диких зверей, а не желая привлекать внимание.
   Следовательно, у него был помощник.
   Но кто?

* * *

   Аркнольд...
   Он знал о махинациях Дэна и молчал о них. Раскрытие аферы грозило ему, как минимум, потерей лицензии, представило бы в самом невыгодном свете. Но пойти на убийство?
   Нет.
   Барти? За деньги?
   Возможно.

* * *

   Кто-то из ван Хуренов? Но зачем? Ерунда.
   Родерик. Чтобы создать сенсацию, о которой мечтает каждый журналист?
   Катя?
   Мелания?
   Полный бред.

* * *

   Клиффорд Уэнкинс? Ради рекламы?
   Если это так, то мне не грозит ничего серьезного, он скоро явится и спасет меня. Ведь не мог же он пойти на это для того, чтобы избавиться от меня. Фирма «Уорлдис» не простит ему уничтожения товара, на котором она делает деньги. Как я хотел надеяться на то, что это рекламный трюк! Но у меня не получилось.

* * *

   Эван, Конрад?
   Об этом думать не хотелось.
   Они были рядом. Они ночевали в соседних домиках. Любой из них мог войти и усыпить меня.
   Они могли это сделать вместе. Но зачем?

* * *

   Если это сделал Эван, если это сделал Конрад, я погиб, спасти меня могут только они.

* * *

   За окном был густой туман. Окна автомобиля были покрыты каплями росы.
   Я полизал левое стекло. Это было блаженство для воспаленного языка и пересохшей гортани. Однако я не уставал мечтать о бутылке светлого пива.
   За вылизанным стеклом все было по-прежнему. Те же джунгли. Все то же самое.
   В полиэтиленовом пакете плескалось примерно пол-ложки воды.

* * *

   Так как вся влага осела на окнах, я мог без риска проветрить помещение. Я снял носки, пальцами ноги покрутил ручки и опустил стекло сантиметра на три. Когда взошло солнце, я быстро и без проблем закрыл окно. По мере того, как усиливалась жара, стекла делались прозрачными, так как покрывавшая их роса быстро испарялась. Но я особо не огорчался, я знал — в автомобиле кое-что осталось.

* * *

   Я вновь грыз карандаш, который на ночь засунул под ремешок часов, и через некоторое время им уже можно было писать.
   В багажнике под лобовым стеклом лежали карты, путеводители и документы на машину. После долгих трудов мне удалось добраться до них пальцами ног. Я потратил на это почти все мои силы. В моем распоряжении оказался довольно большой конверт и дорожный атлас с прекрасными широкими полями.

* * *

   Мне было о чем писать.

Глава 15

   Дэн предложил Нериссе послать меня в Африку потому что решил, что там будет легче убить так, чтобы смерть выглядела, как несчастный случай заманил меня на место казни последней просьбой умирающей женщины.
   Ему нужно было придумать для меня такую смерть, которая исключала бы мысль об убийстве, потому что подозревали бы в первую очередь его. Другое дело несчастный случай. Например, неисправный микрофон.