Дэн не присутствовал на моей пресс-конференции.
Были Родерик, Клиффорд Уэнкинс, Конрад. И еще человек пятьдесят. Даже если микрофон подбросил Дэн, дал его мне другой. Катя взяла микрофон по чистой случайности.
А случай на руднике?
Если бы не бдительность Нембези, от меня бы и следа не осталось.
Однако то, что происходило сейчас, не могло сойти за несчастный случай. Дэн должен был вернуться, чтобы снять с меня наручники. Я заблудился, путешествуя по заповеднику, и побоялся выйти из машины...
Но и в этом был определенный риск.
Нет, цельной картины из этих кусочков у меня никак не получалось.
Засунув руки в манжеты и откинув голову, чтобы уберечься от убийственных лучей солнца, я страдал как проклятый.
Я чувствовал, как усыхает мое тело, и понимал, что самое большее, на что я могу рассчитывать, — это день или два.
Глотка была одной сплошной раной, а слюна — трогательным воспоминанием из далекого прошлого.
В холодильнике была вода — литра четыре. Но добраться до нее я не мог, каждый вдох казался уколом ножа. Я решил выпить то, что было в пакете. Я влил его содержимое в рот и постарался подержать подольше, чтобы хоть немного освежить язык, небо, десны и зубы. Когда я, наконец, проглотил эту жалкую каплю, меня охватила смертельная тоска. С этой минуты только приход ночи мог облегчить мои страдания.
Я вывернул пакет и сосал его, как ребенок, а потом вновь наполнил его воздухом из своих легких, дрожащими руками перетянул резинкой и повесил на руль.
Эван, пошевеливайся, ради Бога!
Но Эван уехал на север, к широкой серо-зеленой и мутной реке Лимпопо, гоняться за олифантами.
А я... Я был прикован к раскаленному автомобилю и медленно подыхал из-за золотого рудника, владеть которым не имел ни малейшей охоты.
Я знал людей, которые платили большие деньги за то, чтобы сбросить несколько килограммов. Есть люди, которые голодают в знак протеста. Одним словом, голод — это не такая уж страшная вещь, это можно терпеть.
Это можно терпеть. Как боль.
Прежде чем я закончил, вновь началась невыносимая жара, поэтому я сделал приписку для Кейт что люблю ее, и расписался, так как подумал, что к вечеру ослабею настолько, что не смогу шевельнуть ни ногой, ни рукой. Затем я сунул записи под левую ягодицу, чтобы они не упали на пол, сунул карандаш под ремешок часов, выпустил воздух из пластика, чтобы запастись порцией воды, и стал думать о том сколько мне осталось жить.
Однако я как-то продержался до того момента, когда решил выпить те несколько капель воды. Я обсосал мешочек, причем едва не прогрыз его, надул, завязал и повесил. Это далось мне с огромным трудом. К завтрашнему утру, думал я, к завтрашнему утру вновь наберется наперсток воды, но я его уже не выпью.
Мы мало знали о медленной смерти, когда снимали наш фильм. Мы почти полностью сосредоточились на душевном состоянии умирающего, а не на физических симптомах. Мы ничего не знали о том, что ноги становятся тяжелыми, как свинец, а пальцы распухают, как грибы-дождевики. Мне легче было бы научиться летать, чем вновь надеть носки и туфли.
Мы не знали, что живот раздувается, как воздушный шар, так что ремни безопасности режут воспаленную кожу, как ножи, что глаза жжет, немилосердно печет, так как отказывают слезные железы. Мы не представляли себе, какая страшная вещь пересохшая глотка.
Сумасшедшая жара действовала оглушающе. Была одна огромная всеобъемлющая боль. Я был уверен, что она никогда не кончится.
Разве что со смертью.
Прекрасная аллегорическая сцена для Эвана, подумал я. Слон, уничтожающий джунгли.
Но Эван был далеко.
Эван, Эван, черт тебя побери, вытащи меня отсюда!
Слон подкрепился и ушел, оставив обглоданное дерево вздымать корни, как будто моля небо о помощи, и умирать от жажды.
Я бы поплакал, но это было бы расточительством.
Ночь была холодной. Мышцы окоченели. Зубы стучали. Голод терзал кишечник.
Утренняя роса струилась по стеклам. Я осушил языком часть левого стекла. Слаб я был, как младенец. Лизал я медленно и неуклюже.
У меня не хватило сил приоткрыть окно, но я знал, что умру не от недостатка кислорода.
Я мечтал потерять сознание, понимая, что только это принесет мне желанный покой. Даже бред будет облегчением. Надежда, ожидание, способность ориентироваться в ситуации, держать ее под постоянным контролем были дополнительной мукой. Я ждал, когда угаснет рассудок. В этот момент я умру. Это единственное, что будет смертью. А сердце может останавливаться, когда захочет.
Я горел.
Горел.
Глава 16
Глава 17
Были Родерик, Клиффорд Уэнкинс, Конрад. И еще человек пятьдесят. Даже если микрофон подбросил Дэн, дал его мне другой. Катя взяла микрофон по чистой случайности.
А случай на руднике?
Если бы не бдительность Нембези, от меня бы и следа не осталось.
Однако то, что происходило сейчас, не могло сойти за несчастный случай. Дэн должен был вернуться, чтобы снять с меня наручники. Я заблудился, путешествуя по заповеднику, и побоялся выйти из машины...
Но и в этом был определенный риск.
Нет, цельной картины из этих кусочков у меня никак не получалось.
* * *
Второй день был сущим адом. В сто раз хуже того, что было в Испании. Солнце палило так, что даже думать было мучительно, бесконечные судороги сводили мышцы спины, живота, плеч.Засунув руки в манжеты и откинув голову, чтобы уберечься от убийственных лучей солнца, я страдал как проклятый.
Я чувствовал, как усыхает мое тело, и понимал, что самое большее, на что я могу рассчитывать, — это день или два.
Глотка была одной сплошной раной, а слюна — трогательным воспоминанием из далекого прошлого.
В холодильнике была вода — литра четыре. Но добраться до нее я не мог, каждый вдох казался уколом ножа. Я решил выпить то, что было в пакете. Я влил его содержимое в рот и постарался подержать подольше, чтобы хоть немного освежить язык, небо, десны и зубы. Когда я, наконец, проглотил эту жалкую каплю, меня охватила смертельная тоска. С этой минуты только приход ночи мог облегчить мои страдания.
Я вывернул пакет и сосал его, как ребенок, а потом вновь наполнил его воздухом из своих легких, дрожащими руками перетянул резинкой и повесил на руль.
* * *
Неожиданно я вспомнил, что у меня в багажнике лежит кое-что из снаряжения Эвана. Может быть, оно уже понадобилось ему, может быть, он уже ищет меня?Эван, пошевеливайся, ради Бога!
Но Эван уехал на север, к широкой серо-зеленой и мутной реке Лимпопо, гоняться за олифантами.
А я... Я был прикован к раскаленному автомобилю и медленно подыхал из-за золотого рудника, владеть которым не имел ни малейшей охоты.
* * *
И вновь явилась ночь. С ней вернулся голод.Я знал людей, которые платили большие деньги за то, чтобы сбросить несколько килограммов. Есть люди, которые голодают в знак протеста. Одним словом, голод — это не такая уж страшная вещь, это можно терпеть.
Это можно терпеть. Как боль.
* * *
Ночь была восхитительно холодной. На рассвете я старательно вылизал оконное стекло и продолжил свои записи. Я описывал малейшие подробности, все, что могло пригодиться в расследовании причин моей смерти.Прежде чем я закончил, вновь началась невыносимая жара, поэтому я сделал приписку для Кейт что люблю ее, и расписался, так как подумал, что к вечеру ослабею настолько, что не смогу шевельнуть ни ногой, ни рукой. Затем я сунул записи под левую ягодицу, чтобы они не упали на пол, сунул карандаш под ремешок часов, выпустил воздух из пластика, чтобы запастись порцией воды, и стал думать о том сколько мне осталось жить.
* * *
К полудню жить уже не хотелось.Однако я как-то продержался до того момента, когда решил выпить те несколько капель воды. Я обсосал мешочек, причем едва не прогрыз его, надул, завязал и повесил. Это далось мне с огромным трудом. К завтрашнему утру, думал я, к завтрашнему утру вновь наберется наперсток воды, но я его уже не выпью.
Мы мало знали о медленной смерти, когда снимали наш фильм. Мы почти полностью сосредоточились на душевном состоянии умирающего, а не на физических симптомах. Мы ничего не знали о том, что ноги становятся тяжелыми, как свинец, а пальцы распухают, как грибы-дождевики. Мне легче было бы научиться летать, чем вновь надеть носки и туфли.
Мы не знали, что живот раздувается, как воздушный шар, так что ремни безопасности режут воспаленную кожу, как ножи, что глаза жжет, немилосердно печет, так как отказывают слезные железы. Мы не представляли себе, какая страшная вещь пересохшая глотка.
Сумасшедшая жара действовала оглушающе. Была одна огромная всеобъемлющая боль. Я был уверен, что она никогда не кончится.
Разве что со смертью.
* * *
Во второй половине дня, ближе к вечеру, пришел слон и своротил дерево, листья которого ощипал жираф.Прекрасная аллегорическая сцена для Эвана, подумал я. Слон, уничтожающий джунгли.
Но Эван был далеко.
Эван, Эван, черт тебя побери, вытащи меня отсюда!
Слон подкрепился и ушел, оставив обглоданное дерево вздымать корни, как будто моля небо о помощи, и умирать от жажды.
* * *
Прежде чем совсем стемнело, я написал еще несколько фраз в моей записке. Руки дрожали, судорога сводила пальцы, огрызок закатился под сиденье. Я не смог поднять его распухшими пальцами ног.Я бы поплакал, но это было бы расточительством.
* * *
Я не помнил, как давно я нахожусь здесь и как скоро наступит среда. Она была далека, как Кейт, и так же недостижима. Начались галлюцинации. Я видел наш бассейн и купающихся в нем детей. Видение было гораздо правдоподобней, чем ситуация, в которой я находился.* * *
Сильная дрожь не проходила несколько часов.Ночь была холодной. Мышцы окоченели. Зубы стучали. Голод терзал кишечник.
Утренняя роса струилась по стеклам. Я осушил языком часть левого стекла. Слаб я был, как младенец. Лизал я медленно и неуклюже.
У меня не хватило сил приоткрыть окно, но я знал, что умру не от недостатка кислорода.
* * *
Солнце встало в розовой дымке.Я мечтал потерять сознание, понимая, что только это принесет мне желанный покой. Даже бред будет облегчением. Надежда, ожидание, способность ориентироваться в ситуации, держать ее под постоянным контролем были дополнительной мукой. Я ждал, когда угаснет рассудок. В этот момент я умру. Это единственное, что будет смертью. А сердце может останавливаться, когда захочет.
* * *
Мощные волны зноя били в автомобиль, как таран.Я горел.
Горел.
Глава 16
И все-таки они приехали.
В полдень. Эван и Конрад на пикапе. Эван, как обычно, был полон энергии, он размахивал руками, глаза его сияли. Слегка запыхавшийся Конрад вытирал лоб носовым платком.
Они подошли к автомобилю, открыли дверцу и онемели. Я думал, что они мне мерещатся, я был уверен, что сейчас они исчезнут.
Первым заговорил Эван.
— Ты куда подевался, черт тебя возьми? Мы со вчерашнего дня ищем тебя по заповеднику.
Я не ответил. Не мог.
Конрад повторял:
— Боже мой... Боже мой... Дорогуша... Боже мой... — совсем как испорченная пластинка.
Эван вернулся к пикапу, подъехал ближе и вытащил из багажника красный ящик.
— Будешь пиво? — спросил он. — Воды у нас нет.
Он наполнил бумажный стаканчик и поднес его к моим губам. Пиво было холодным и несказанно прекрасным. Я выпил только половину, каждый глоток давался с трудом.
Конрад открыл правую дверцу и залез в машину.
— У меня нет ключа, — жалобно сказал он.
Впервые за все это время мне стало смешно.
— Фу! — сказал Эван. — Ну и воняет же от тебя.
Наконец-то они сообразили, что я не могу говорить. Конрад вышел из машины и полез в багажник. Вернулся он с четырьмя кусками стальной проволоки и мотком изоленты.
Отмычка получилась не очень удачной. Конрад ругался, пыхтел, пока ему удалось отжать защелку и освободить мою правую руку. Левая могла подождать.
Потом они отстегнули ремни и стали тащить меня из машины. Это было нелегкое дело. Мое тело застыло, как желе в формочке.
— Может быть, смотаться за врачом? — предложил Эван.
Я энергично замотал головой. Я должен был срочно кое-что сообщить им, причем до того, как появятся посторонние. Трясущейся рукой я достал из-под себя мои записи и жестом попросил авторучку. Конрад протянул мне золотой «Паркер». Я написал на конверте: «Если вы никому не скажете, что нашли меня, мы сможем поймать того, кто это сделал». А потом, немного подумав, добавил: «Это очень важно».
Они, став плечом к плечу, разбирали мои каракули и буквально чесали в затылках.
Я написал: «Занавесьте ветровое стекло».
Это было сделано мгновенно. Температура в автомобиле понизилась на десяток градусов.
Эван снял с баранки мой полиэтиленовый пакет.
— А это что такое? — спросил он. На его лице появилось испуганное выражение.
Он стал читать мои записи. Я отпил еще немного пива. Рука, державшая стаканчик, еще дрожала, но жизнь возвращалась ко мне глоток за глотком.
Эван передал записи Конраду. После долгой паузы он произнес:
— Ты вправду считал, что Конрад и я участвовали в этом?
Я покачал головой.
— Клиффорда Уэнкинса выловили в озере Веммер Пан, в субботу вечером. Катался на лодке и утонул.
Эта новость дошла до моего сознания не сразу.
«Господи, — подумал я, — значит, я уже не увижу этого несчастного, потного, заикающегося маленького человечка».
«Я хочу полежать. Можно в вашем пикапе?» — написал я.
Конрад бросился выполнять мою просьбу. Убрав аппаратуру, он вынул задние сиденья из обеих машин, положил их на дно пикапа и застелил свитерами и плащами.
— Отель «Риц» рад приветствовать вас, — объявил он.
Выглядел я страшно. Четырехдневная щетина, воспаленные, запавшие глаза, кожа мертвенно-серая, в красных пятнах. Иными словами, из зеркала на меня глядел хорошо поджаренный вурдалак.
С деликатностью, которой в них никто бы не заподозрил, мои спасители помогли мне выбраться из машины и почти отнесли меня к пикапу. Я не мог выпрямиться. Мне казалось, что мои мускулы свернулись, как дорожка, когда полусогнутого меня доволокли до постели. Уже потом, лежа, я стал распрямляться, испытывая невероятную боль и одновременно чувство невыразимого облегчения. Эван перенес брезент с моего автомобиля на крышу пикапа.
«Останься, Эван», — написал я, потому что боялся, что он все-таки рванет за врачом.
Эван, по-видимому, колебался, поэтому я дописал: «Пожалуйста, не уезжайте».
— Боже мой, — пробормотал он, прочитав это. — Не бойся, мы никуда не уедем.
Эван был очень взволнован. А ведь он не любил меня, и во время съемок «Автомобиля» изводил меня, как мог.
Глоток за глотком я пил пиво. По сравнению с тем, как болело мое горло, ангина была детской игрушкой; целебная жидкость делала свое дело, и через некоторое время я уже мог шевелить распухшим языком.
Эван и Конрад обсуждали предстоящий маршрут. Как оказалось, в ближайшем кемпинге, Скукузе, не был заказан ночлег, а до Сатары, где нас ожидали, было два часа езды.
Решили ехать в Сатару, что, по-моему, было разумнее.
— Ну и прогулка, — заявил Эван. — Здесь чертовски жарко. Останови где-нибудь в тени, устроим ленч. Уже второй час, и я хочу есть.
Это уже было больше похоже на того Эвана, которого я знал и не любил.
«Хорошенько запомни это место, мы сюда вернемся», — написал я.
— Мы пошлем кого-нибудь за твоей машиной, — ответил Эван. — Потом.
Я помотал головой.
«Мы должны сюда вернуться».
— Зачем?
«Чтобы поймать Дэна на месте преступления».
Они смотрели на меня с удивлением.
— Но как? — спросил Эван.
Я написал как. Еще во время чтения у Эвана заработало воображение. Конрад хмурил брови, и было видно, что и он прикидывает, как и что сделать. Я знал, что моя идея придется по вкусу.
— Боюсь, он не даст нам этого сделать, дорогуша, — сказал Конрад.
Я позволил себе не согласиться с ним.
— А его соучастник? — спросил Эван. — Как его искать?
«Он умер».
— Умер? — они смотрели на меня с недоверием. — Ты имеешь в виду Уэнкинса?
Я кивнул. Я устал. «Все расскажу, когда смогу говорить», — написал я. Мы ехали по узкой заросшей дороге, которая несколько дней была лишь отражением в зеркале.
Конрад вел машину, а Эван набрасывал план местности. Оказалось, что нашли они меня совершенно случайно, дорогою этой давно никто не пользовался, она вела к давно высохшему водопою. Дорога эта примыкала к другой, а та, в свою очередь, к одной из асфальтированных. Эван заявил, что он легко найдет мою машину. Вчера, добавил он, они обшарили все боковые дороги, между Скукузой и Нумби. Сегодня они искали в районе высохших притоков Саби. Меня они нашли на пятой боковухе, разумеется, за табличкой «Въезд воспрещен».
Через несколько километров мы обнаружили группу деревьев, устраивающую нас. В красном ящике, как оказалось, было не только пиво, но и фрукты, и бутерброды.
Я решил пока не есть. Мне вполне хватало пива.
Мои приятели расположились так, как будто мы находились на обычном пикнике. Видимо, они решили, что у каждого нормального зверя сейчас сиеста, и распахнули двери.
Нам не встретился ни один автомобиль; по-видимому, все нормальные люди отдыхали. Эван, ясное дело, не обращал внимания на жару, а Конрад волей-неволей должен был равняться на начальство.
«Почему вы меня искали?» — написал я.
— Нам все время не хватало чего-нибудь из вещей, что остались в твоей машине. Это нам здорово мешало. Наконец, мы позвонили в «Игуану», чтобы сказать тебе, какой ты эгоист и какую свинью нам подложил.
— Нам сказали, что ты еще не вернулся, — подхватил Конрад. — Что, насколько им известно, ты поехал на несколько дней в Парк Крюгера.
— Мы ничего не могли понять, — перебил его Эван. — А тут еще твоя записка.
— Какая записка? — хотел воскликнуть я, но связки не позволили, и я написал эти слова.
— Записка, — сказал Эван, — что ты уехал в Иоганнесбург.
«Я ее не писал».
Эван перестал жевать бутерброд. Выглядело это как стоп-кадр.
— Ежу понятно, что ты не писал ее, мы дали себя провести. Там была одна фраза большими печатными буквами: УЕХАЛ В ИОГАННЕСБУРГ. ЛИНК. Мы решили, что это хамство и черная неблагодарность. Смотаться втихаря на рассвете, увезти половину съемочной аппаратуры.
«Каюсь», — написал я. Конрад расхохотался.
— Мы звонили еще, — сказал Эван. — Например, ван Хурену.
«А Дэну?» — написал я.
— Нет, — ответил Эван. — О нем мы не подумали.
И потом, мы не знали, где его искать. — Он откусил большой кусок бутерброда. — Нас взбесило то, что ты смотался без предупреждения, и только вчера мы сообразили, что ты мог заблудиться и поэтому тебя нет в Иоганнесбурге. Для проверки мы позвонили администратору в Сатаре, чтобы он узнал в Нумби, когда ты в пятницу выехал за ворота. Они посмотрели списки и ответили, что духу твоего у них не было.
— Мы и Хаагнеру звонили, дорогуша, — сказал Конрад. — Мы сказали ему что и как, но он особо не беспокоился. Сказал, что куча народу проезжает Нумби без всяких документов. Наверное, мистер Линкольн сказал, что господа Пентлоу и Конрад остались и что они заплатят по счету. Стражи порядка позвонили в Скукузу и пропустили мистера Линкольна. Еще он сказал, что ты не мог заблудиться, потому что ты серьезный человек. Только дураки ищут приключения, едут туда, куда запрещено. Если у такого испортится машина, ему конец, сказал он.
Они открыли банки с пивом и обильно запивали свои бутерброды. Я отхлебывал из стаканчика.
— Мы заплатили за тебя в Скукузе, старина, — с упреком сказал Эван. — И за разбитое окно тоже.
Я снова взялся за авторучку.
— Господи! — воскликнул Эван. — Значит, это Дэн разбил стекло!
«Да, пожалуй, — подумал я. — Дверь была заперта».
— А еще мы нашли отличное стадо слонов, — сказал Конрад. — Может быть, и сегодня нам повезет.
— Знаешь что, — сказал Эван, — может, мы снимем с тебя эти вонючие тряпки? Ты грязный, как свинья.
— Может быть, тебе умыться? — сказал Конрад.
Эван заткнул нос.
— Тогда извини, мы не будем здесь спать.
Конрад принес бутылку молока и банку куриного бульона. Нечем было заесть, поэтому они смешивали его с молоком. Я понемногу пил эту смесь.
Итак, — сказал Эван, — займемся нашим планом.
— Дэн живет в отеле «Ваал Мажестик»...
О мое горе, о моя речь!
— Что ты сказал? Слава богу, к тебе возвращается голос, но я ничего не понял.
Я написал, что делать и как.
— Позвоните ему утром, — захрипел я, но Эван сказал:
— Лучше пиши. Так будет быстрее. «Позвоните ему утром, — писал я, — и скажите, что беспокоитесь, что я исчез, а в моей машине часть снаряжения Конрада. Скажите еще, что я прихватил с собой авторучку Конрада, а он ею очень дорожит. И один из блокнотов Эвана с важными заметками. Скажите ему, что я говорил, что кто-то покушается на мою жизнь».
— Ты уверен, что этого будет достаточно? — спросил Эван.
«Если бы ты был преступником и знал, что у жертвы есть перо и бумага»...
— Пожалуй, да.
«Правильно».
— А что потом, дорогуша?
«Квентину ван Хурену. Скажите ему, где и в каком состоянии вы меня нашли. Можете прочитать ему мои записи. Скажите, что мы готовим ловушку, пусть подключит, полицию. Он знает, как это сделать».
Эван с присущей ему энергией вскочил с кресла и, прихватив свои и мои записи, понесся в главный домик.
Конрад закурил сигару — наверное, для того, чтобы заглушить другой, более противный запах.
— За твое спасение благодари Эвана, дорогуша, — сказал он, помолчав. — Ты знаешь, как он носится со своими идеями. Мы мотались по самым заброшенным дорогам. Я злился, считал, что все это без толку... Но мы нашли тебя...
— Кто... — произнес я, — рассказал Дэну про эту сцену из фильма?
Конрад пожал плечами. Было видно, что он чувствует себя виноватым.
— Может быть тогда, в Гермистоне. Они все расспрашивали меня о твоем новом фильме... Ван Хурены, Уэнкинс, Дэн...
«Уэнкинс мог видеть, — подумал я, — он занимался рекламой этой картины».
— Дорогуша, — после долгого молчания сказал Конрад. — Твой грим в картине был абсолютно неудачным, я бы не сказал сейчас, что ты выглядишь красавцем.
— Спасибо.
— Хочешь еще бульону?
— Ван Хурен просил перезвонить попозже. Он страшно расстроился, не мог разговаривать. Сказал, что подумает, что можно предпринять. И еще. Он спрашивает, почему ты думаешь, что Уэнкинс был сообщником Дэна.
Уэнкинс... — произнес я, но Эван меня перебил:
— Пиши, — сказал он. — Ты хрипишь, как больная ворона.
«Уэнкинс подсунул мне испорченный микрофон. Он рассчитывал на то, что меня слегка ударит, это попадет в газеты, а попутно и сообщение о премьере. Я уверен, что идея принадлежала Дэну. Но когда Катя чуть не погибла, Уэнкинс перепугался. Я видел, как он потом дрожал у телефона. Я думал, что он звонит в контору, но теперь уверен, что он рассказывал Дэну, что случилось».
С точки зрения «Уорлдис» все прошло просто великолепно, дорогуша, — рассмеялся Конрад.
"Дирекция сильно давила на Уэнкинса, чтобы он организовал хорошую рекламу для нашего фильма, и я думаю, что когда Дэн предложил похитить меня и закрыть в автомобиле, как в кино, этот болван согласился.
Потом я решил, что Уэнкинс не делал этого, потому что тогда бы меня уже нашли. Но когда я узнал, что он умер, то понял, что лишь Дэн знает, где я. Ему ничего не надо делать. Просто ждать.
Если бы мой труп нашли, то решили бы, что это был рекламный трюк Уэнкинса, проделанный с моего согласия. Потом Уэнкинс утонул и не смог организовать мое спасение.
Думаю, что охранники зарегистрировали машину Уэнкинса, когда она проезжала ворота".
Эван вырвал блокнот из моих рук. Пока я писал, он бегал по комнате, как шальной.
— Ты отдаешь себе отчет, что обвиняешь Дэна в том, что он убил Уэнкинса? — вскричал он.
Я кивнул.
— Я уверен, что убил он, — проскрипел я. — Цена — золотой рудник.
— Он был убит, — сказал он небрежно. — Я прочел ему про Уэнкинса. Он сказал, что пожалуй, ты прав, что ему очень жаль, он успел полюбить Дэна. Он сделает все, что ты просишь. Он прилетит в Скукузу рано утром. Полицию он предупредил.
Эван звонил Дэну и появился с улыбкой на лице.
— Я его застал, — объявил он. — Должен сообщить, что он попался на крючок. Сказал, что очень торопится... Ну, и так далее. Спрашивал, точно ли авторучка у тебя. Я сказал, что точно, потому что видел, как ты взял ее у Конрада, а потом сунул в карман.
В полдень. Эван и Конрад на пикапе. Эван, как обычно, был полон энергии, он размахивал руками, глаза его сияли. Слегка запыхавшийся Конрад вытирал лоб носовым платком.
Они подошли к автомобилю, открыли дверцу и онемели. Я думал, что они мне мерещатся, я был уверен, что сейчас они исчезнут.
Первым заговорил Эван.
— Ты куда подевался, черт тебя возьми? Мы со вчерашнего дня ищем тебя по заповеднику.
Я не ответил. Не мог.
Конрад повторял:
— Боже мой... Боже мой... Дорогуша... Боже мой... — совсем как испорченная пластинка.
Эван вернулся к пикапу, подъехал ближе и вытащил из багажника красный ящик.
— Будешь пиво? — спросил он. — Воды у нас нет.
Он наполнил бумажный стаканчик и поднес его к моим губам. Пиво было холодным и несказанно прекрасным. Я выпил только половину, каждый глоток давался с трудом.
Конрад открыл правую дверцу и залез в машину.
— У меня нет ключа, — жалобно сказал он.
Впервые за все это время мне стало смешно.
— Фу! — сказал Эван. — Ну и воняет же от тебя.
Наконец-то они сообразили, что я не могу говорить. Конрад вышел из машины и полез в багажник. Вернулся он с четырьмя кусками стальной проволоки и мотком изоленты.
Отмычка получилась не очень удачной. Конрад ругался, пыхтел, пока ему удалось отжать защелку и освободить мою правую руку. Левая могла подождать.
Потом они отстегнули ремни и стали тащить меня из машины. Это было нелегкое дело. Мое тело застыло, как желе в формочке.
— Может быть, смотаться за врачом? — предложил Эван.
Я энергично замотал головой. Я должен был срочно кое-что сообщить им, причем до того, как появятся посторонние. Трясущейся рукой я достал из-под себя мои записи и жестом попросил авторучку. Конрад протянул мне золотой «Паркер». Я написал на конверте: «Если вы никому не скажете, что нашли меня, мы сможем поймать того, кто это сделал». А потом, немного подумав, добавил: «Это очень важно».
Они, став плечом к плечу, разбирали мои каракули и буквально чесали в затылках.
Я написал: «Занавесьте ветровое стекло».
Это было сделано мгновенно. Температура в автомобиле понизилась на десяток градусов.
Эван снял с баранки мой полиэтиленовый пакет.
— А это что такое? — спросил он. На его лице появилось испуганное выражение.
Он стал читать мои записи. Я отпил еще немного пива. Рука, державшая стаканчик, еще дрожала, но жизнь возвращалась ко мне глоток за глотком.
Эван передал записи Конраду. После долгой паузы он произнес:
— Ты вправду считал, что Конрад и я участвовали в этом?
Я покачал головой.
— Клиффорда Уэнкинса выловили в озере Веммер Пан, в субботу вечером. Катался на лодке и утонул.
Эта новость дошла до моего сознания не сразу.
«Господи, — подумал я, — значит, я уже не увижу этого несчастного, потного, заикающегося маленького человечка».
«Я хочу полежать. Можно в вашем пикапе?» — написал я.
Конрад бросился выполнять мою просьбу. Убрав аппаратуру, он вынул задние сиденья из обеих машин, положил их на дно пикапа и застелил свитерами и плащами.
— Отель «Риц» рад приветствовать вас, — объявил он.
Выглядел я страшно. Четырехдневная щетина, воспаленные, запавшие глаза, кожа мертвенно-серая, в красных пятнах. Иными словами, из зеркала на меня глядел хорошо поджаренный вурдалак.
С деликатностью, которой в них никто бы не заподозрил, мои спасители помогли мне выбраться из машины и почти отнесли меня к пикапу. Я не мог выпрямиться. Мне казалось, что мои мускулы свернулись, как дорожка, когда полусогнутого меня доволокли до постели. Уже потом, лежа, я стал распрямляться, испытывая невероятную боль и одновременно чувство невыразимого облегчения. Эван перенес брезент с моего автомобиля на крышу пикапа.
«Останься, Эван», — написал я, потому что боялся, что он все-таки рванет за врачом.
Эван, по-видимому, колебался, поэтому я дописал: «Пожалуйста, не уезжайте».
— Боже мой, — пробормотал он, прочитав это. — Не бойся, мы никуда не уедем.
Эван был очень взволнован. А ведь он не любил меня, и во время съемок «Автомобиля» изводил меня, как мог.
Глоток за глотком я пил пиво. По сравнению с тем, как болело мое горло, ангина была детской игрушкой; целебная жидкость делала свое дело, и через некоторое время я уже мог шевелить распухшим языком.
Эван и Конрад обсуждали предстоящий маршрут. Как оказалось, в ближайшем кемпинге, Скукузе, не был заказан ночлег, а до Сатары, где нас ожидали, было два часа езды.
Решили ехать в Сатару, что, по-моему, было разумнее.
— Ну и прогулка, — заявил Эван. — Здесь чертовски жарко. Останови где-нибудь в тени, устроим ленч. Уже второй час, и я хочу есть.
Это уже было больше похоже на того Эвана, которого я знал и не любил.
«Хорошенько запомни это место, мы сюда вернемся», — написал я.
— Мы пошлем кого-нибудь за твоей машиной, — ответил Эван. — Потом.
Я помотал головой.
«Мы должны сюда вернуться».
— Зачем?
«Чтобы поймать Дэна на месте преступления».
Они смотрели на меня с удивлением.
— Но как? — спросил Эван.
Я написал как. Еще во время чтения у Эвана заработало воображение. Конрад хмурил брови, и было видно, что и он прикидывает, как и что сделать. Я знал, что моя идея придется по вкусу.
— Боюсь, он не даст нам этого сделать, дорогуша, — сказал Конрад.
Я позволил себе не согласиться с ним.
— А его соучастник? — спросил Эван. — Как его искать?
«Он умер».
— Умер? — они смотрели на меня с недоверием. — Ты имеешь в виду Уэнкинса?
Я кивнул. Я устал. «Все расскажу, когда смогу говорить», — написал я. Мы ехали по узкой заросшей дороге, которая несколько дней была лишь отражением в зеркале.
Конрад вел машину, а Эван набрасывал план местности. Оказалось, что нашли они меня совершенно случайно, дорогою этой давно никто не пользовался, она вела к давно высохшему водопою. Дорога эта примыкала к другой, а та, в свою очередь, к одной из асфальтированных. Эван заявил, что он легко найдет мою машину. Вчера, добавил он, они обшарили все боковые дороги, между Скукузой и Нумби. Сегодня они искали в районе высохших притоков Саби. Меня они нашли на пятой боковухе, разумеется, за табличкой «Въезд воспрещен».
Через несколько километров мы обнаружили группу деревьев, устраивающую нас. В красном ящике, как оказалось, было не только пиво, но и фрукты, и бутерброды.
Я решил пока не есть. Мне вполне хватало пива.
Мои приятели расположились так, как будто мы находились на обычном пикнике. Видимо, они решили, что у каждого нормального зверя сейчас сиеста, и распахнули двери.
Нам не встретился ни один автомобиль; по-видимому, все нормальные люди отдыхали. Эван, ясное дело, не обращал внимания на жару, а Конрад волей-неволей должен был равняться на начальство.
«Почему вы меня искали?» — написал я.
— Нам все время не хватало чего-нибудь из вещей, что остались в твоей машине. Это нам здорово мешало. Наконец, мы позвонили в «Игуану», чтобы сказать тебе, какой ты эгоист и какую свинью нам подложил.
— Нам сказали, что ты еще не вернулся, — подхватил Конрад. — Что, насколько им известно, ты поехал на несколько дней в Парк Крюгера.
— Мы ничего не могли понять, — перебил его Эван. — А тут еще твоя записка.
— Какая записка? — хотел воскликнуть я, но связки не позволили, и я написал эти слова.
— Записка, — сказал Эван, — что ты уехал в Иоганнесбург.
«Я ее не писал».
Эван перестал жевать бутерброд. Выглядело это как стоп-кадр.
— Ежу понятно, что ты не писал ее, мы дали себя провести. Там была одна фраза большими печатными буквами: УЕХАЛ В ИОГАННЕСБУРГ. ЛИНК. Мы решили, что это хамство и черная неблагодарность. Смотаться втихаря на рассвете, увезти половину съемочной аппаратуры.
«Каюсь», — написал я. Конрад расхохотался.
— Мы звонили еще, — сказал Эван. — Например, ван Хурену.
«А Дэну?» — написал я.
— Нет, — ответил Эван. — О нем мы не подумали.
И потом, мы не знали, где его искать. — Он откусил большой кусок бутерброда. — Нас взбесило то, что ты смотался без предупреждения, и только вчера мы сообразили, что ты мог заблудиться и поэтому тебя нет в Иоганнесбурге. Для проверки мы позвонили администратору в Сатаре, чтобы он узнал в Нумби, когда ты в пятницу выехал за ворота. Они посмотрели списки и ответили, что духу твоего у них не было.
— Мы и Хаагнеру звонили, дорогуша, — сказал Конрад. — Мы сказали ему что и как, но он особо не беспокоился. Сказал, что куча народу проезжает Нумби без всяких документов. Наверное, мистер Линкольн сказал, что господа Пентлоу и Конрад остались и что они заплатят по счету. Стражи порядка позвонили в Скукузу и пропустили мистера Линкольна. Еще он сказал, что ты не мог заблудиться, потому что ты серьезный человек. Только дураки ищут приключения, едут туда, куда запрещено. Если у такого испортится машина, ему конец, сказал он.
Они открыли банки с пивом и обильно запивали свои бутерброды. Я отхлебывал из стаканчика.
— Мы заплатили за тебя в Скукузе, старина, — с упреком сказал Эван. — И за разбитое окно тоже.
Я снова взялся за авторучку.
— Господи! — воскликнул Эван. — Значит, это Дэн разбил стекло!
«Да, пожалуй, — подумал я. — Дверь была заперта».
— А еще мы нашли отличное стадо слонов, — сказал Конрад. — Может быть, и сегодня нам повезет.
* * *
В Сатаре я попросил выключить кондиционер, теперь мне было холодно. Я боялся, что вновь начнутся судороги... Я лежал под тремя одеялами, и меня била дрожь.— Знаешь что, — сказал Эван, — может, мы снимем с тебя эти вонючие тряпки? Ты грязный, как свинья.
— Может быть, тебе умыться? — сказал Конрад.
Эван заткнул нос.
— Тогда извини, мы не будем здесь спать.
Конрад принес бутылку молока и банку куриного бульона. Нечем было заесть, поэтому они смешивали его с молоком. Я понемногу пил эту смесь.
Итак, — сказал Эван, — займемся нашим планом.
— Дэн живет в отеле «Ваал Мажестик»...
О мое горе, о моя речь!
— Что ты сказал? Слава богу, к тебе возвращается голос, но я ничего не понял.
Я написал, что делать и как.
— Позвоните ему утром, — захрипел я, но Эван сказал:
— Лучше пиши. Так будет быстрее. «Позвоните ему утром, — писал я, — и скажите, что беспокоитесь, что я исчез, а в моей машине часть снаряжения Конрада. Скажите еще, что я прихватил с собой авторучку Конрада, а он ею очень дорожит. И один из блокнотов Эвана с важными заметками. Скажите ему, что я говорил, что кто-то покушается на мою жизнь».
— Ты уверен, что этого будет достаточно? — спросил Эван.
«Если бы ты был преступником и знал, что у жертвы есть перо и бумага»...
— Пожалуй, да.
«Правильно».
— А что потом, дорогуша?
«Квентину ван Хурену. Скажите ему, где и в каком состоянии вы меня нашли. Можете прочитать ему мои записи. Скажите, что мы готовим ловушку, пусть подключит, полицию. Он знает, как это сделать».
Эван с присущей ему энергией вскочил с кресла и, прихватив свои и мои записи, понесся в главный домик.
Конрад закурил сигару — наверное, для того, чтобы заглушить другой, более противный запах.
— За твое спасение благодари Эвана, дорогуша, — сказал он, помолчав. — Ты знаешь, как он носится со своими идеями. Мы мотались по самым заброшенным дорогам. Я злился, считал, что все это без толку... Но мы нашли тебя...
— Кто... — произнес я, — рассказал Дэну про эту сцену из фильма?
Конрад пожал плечами. Было видно, что он чувствует себя виноватым.
— Может быть тогда, в Гермистоне. Они все расспрашивали меня о твоем новом фильме... Ван Хурены, Уэнкинс, Дэн...
«Уэнкинс мог видеть, — подумал я, — он занимался рекламой этой картины».
— Дорогуша, — после долгого молчания сказал Конрад. — Твой грим в картине был абсолютно неудачным, я бы не сказал сейчас, что ты выглядишь красавцем.
— Спасибо.
— Хочешь еще бульону?
* * *
Эвана не было довольно долго.— Ван Хурен просил перезвонить попозже. Он страшно расстроился, не мог разговаривать. Сказал, что подумает, что можно предпринять. И еще. Он спрашивает, почему ты думаешь, что Уэнкинс был сообщником Дэна.
Уэнкинс... — произнес я, но Эван меня перебил:
— Пиши, — сказал он. — Ты хрипишь, как больная ворона.
«Уэнкинс подсунул мне испорченный микрофон. Он рассчитывал на то, что меня слегка ударит, это попадет в газеты, а попутно и сообщение о премьере. Я уверен, что идея принадлежала Дэну. Но когда Катя чуть не погибла, Уэнкинс перепугался. Я видел, как он потом дрожал у телефона. Я думал, что он звонит в контору, но теперь уверен, что он рассказывал Дэну, что случилось».
С точки зрения «Уорлдис» все прошло просто великолепно, дорогуша, — рассмеялся Конрад.
"Дирекция сильно давила на Уэнкинса, чтобы он организовал хорошую рекламу для нашего фильма, и я думаю, что когда Дэн предложил похитить меня и закрыть в автомобиле, как в кино, этот болван согласился.
Потом я решил, что Уэнкинс не делал этого, потому что тогда бы меня уже нашли. Но когда я узнал, что он умер, то понял, что лишь Дэн знает, где я. Ему ничего не надо делать. Просто ждать.
Если бы мой труп нашли, то решили бы, что это был рекламный трюк Уэнкинса, проделанный с моего согласия. Потом Уэнкинс утонул и не смог организовать мое спасение.
Думаю, что охранники зарегистрировали машину Уэнкинса, когда она проезжала ворота".
Эван вырвал блокнот из моих рук. Пока я писал, он бегал по комнате, как шальной.
— Ты отдаешь себе отчет, что обвиняешь Дэна в том, что он убил Уэнкинса? — вскричал он.
Я кивнул.
— Я уверен, что убил он, — проскрипел я. — Цена — золотой рудник.
* * *
Они ушли ужинать... Когда вернулись, Эван сказал, что говорил с ван Хуреном.— Он был убит, — сказал он небрежно. — Я прочел ему про Уэнкинса. Он сказал, что пожалуй, ты прав, что ему очень жаль, он успел полюбить Дэна. Он сделает все, что ты просишь. Он прилетит в Скукузу рано утром. Полицию он предупредил.
* * *
Я проснулся и обнаружил, что мышцы не сводит и горло не так болит. Я сам, правда, согнувшись, как старик, дополз до уборной. Конрад принес мне банан, с которым я разделался почти без затруднений.Эван звонил Дэну и появился с улыбкой на лице.
— Я его застал, — объявил он. — Должен сообщить, что он попался на крючок. Сказал, что очень торопится... Ну, и так далее. Спрашивал, точно ли авторучка у тебя. Я сказал, что точно, потому что видел, как ты взял ее у Конрада, а потом сунул в карман.
Глава 17
Мы приехали в половине одиннадцатого, Эван и Конрад стали готовиться к встрече, снаряжать капкан.
Через полчаса началась жара. Я выпил бутылку воды и съел еще один банан.
Эван нетерпеливо топтался на месте.
— Пора! У нас нет времени. Мы должны ехать за ван Хуреном.
Я вылез из пикапа, доковылял до машины, залез на сиденье и застегнул ремни.
Мои мышцы тут же свело судорогой.
Подошел Конрад, держа в руках наручники. Мое сердце сжалось. Я не мог на него смотреть. Не мог смотреть на Эвана... Весь мой организм противился этому.
Не хочу. Не могу. Не перенесу этого.
— Может, бросишь это дело, Линк? — обратился ко мне Конрад. — Это твоя затея, и никто не требует от тебя этого, дорогуша. Можешь отказаться. Он примчится, а будешь ли ты сидеть в машине...
— Не приставай к нему, — разозлился Эван. — Мы хорошо поработали. А Линк сам говорил, что будет трудно прижать этого мерзавца.
Конрад щелкнул наручники, сначала на одном моем запястье, потом на другом. Я содрогнулся всем телом.
— Дорогуша... — произнес Конрад.
— Поехали! — перебил Эван.
Я не произнес ни слова. Я знал, что если открою рот, то закричу, чтобы они не уезжали, чтобы не бросали меня.
Они сели в пикап. Эван подал назад, отъехал, и вновь вокруг меня сомкнулся выжженный тропическим солнцем заповедник.
Вновь судорога сводила мне ноги, вернулась боль в пояснице и спине.
Я проклинал себя.
А если это продлится до вечера? Если Дэн поедет на машине? Эван говорил с ним в восемь. От Нумби сюда ехать минимум пять часов... Он явится не раньше, чем через три-четыре часа...
Я сунул руки в рукава и откинул голову.
На этот раз у меня не было даже полиэтиленового пакета. Исписанные листки лежали на моих коленях, тут же была и авторучка Конрада. В голове у меня творилось Бог знает что.
Завтра вечером должна состояться премьера. Интересно, кто будет заниматься ее организацией, если несчастного Клиффорда уже нет в живых? Успею ли я за двадцать четыре часа добраться до отеля «Клиппспрингер Хейгтс»? Мне ведь нужно будет побриться, выкупаться, одеться да еще отдохнуть, поесть и выпить. Люди платили по двадцать рэндов за билет. Будет форменным свинством, если я не явлюсь...
Начало второго.
Конрад установил в машине радиопередатчик; когда я почувствую, что больше не могу терпеть, нажму кнопку, и Эван с Конрадом сразу же приедут. Но тогда мы наверняка упустим Дэна.
Я уже жалел о том, что Конрад это сделал. Эван убеждал меня, что передатчик необходим, потому что благодаря ему полиция и ван Хурен получат сигнал, что Дэн Кейсвел уже здесь.
Одно нажатие кнопки означает, что он появился.
Два, что уехал.
А несколько коротких означало, что нужно приехать как можно скорей.
Десять минут всегда можно потерпеть.
А потом я услышал предостерегающий зуммер Конрада и собрался.
Я нажал кнопку один раз.
Мобилизуя все свое мастерство, изобразил умирающего человека. Впрочем, особенно надрываться мне не пришлось. Два стервятника сидели на ближайшем дереве.
Я смотрел на них со страхом. Дэн был явно доволен.
Он открыл дверцу моей машины и отшатнулся от смрада. Я не напрасно отказался мыться и переодеваться. Все указывало на то, что я сижу здесь с той самой минуты, как он оставил меня здесь. Ничто не заставило его усомниться.
Он смотрел на мои отекшие ноги, расслабленные руки, мутные глаза. Он не испытывал никаких угрызений совести. Прекрасный юноша, образец американской красоты. Спокойный, холодный и безжалостный, как лед.
Он схватил лежавшие на моих коленях листки, швырнул авторучку на заднее сиденье...
— Обо всем догадался... И все описал, — сказал он. — Ты ловкий парень, Эд Линкольн. Жаль, что у тебя не будет читателей.
Он смотрел в мои полузакрытые глаза, чтобы понять, реагирую ли я на его слова или уже без сознания. Потом он достал зажигалку и сжег листки с моими записями. Я слабо застонал, как будто возражая. Это его позабавило.
Он улыбнулся.
Когда бумага догорела, он растоптал пепел.
— Ну, вот и все, — весело сказал он.
Я стонал. Он не обращал на это внимания.
— Отпусти... меня...
— Отпадает.
Он вытащил из кармана связку ключей.
— Это ключи от машины. А это от наручников. — Ключи блестели на солнце.
— Умоляю...
— Нет, старина, твоя смерть — это целая куча денег. Моя куча. Получается так.
Он положил ключи в карман, хлопнул дверцей и уехал.
Они вышли из машин. Отличный обед для львиной семьи, окажись они здесь. Однако звери держались подальше. Может быть, понимая, что рядом с Дэном ловить нечего.
Подбежал Конрад и открыл дверь моей машины.
— Все в порядке, дорогуша? — спросил он.
Я кивнул.
— Я нашел его случайно! Я ехал за помощью, — говорил Дэн очень звонким и решительным голосом.
— Как бы не так! — пробормотал Конрад. Он мудрил над наручниками все теми же проволоками.
— У него в кармане ключ, — сказал я.
— Не может быть! — воскликнул Конрад, подошел к полицейскому и что-то сказал ему шепотом. После короткой схватки с сопротивляющимся обладателем ключи от наручников и автомобиля вновь заблестели на солнце.
— Может быть, вы объясните нам, мистер Кейсвел, почему вы уехали, если у вас в кармане лежали ключи от наручников.
Мистер Кейсвел исподлобья смотрел на полицейских.
— Или вы уехали именно поэтому?
Эван наслаждался, наблюдая за всем этим. Из-за дерева, которое выворотил слон несколько дней назад, он вытащил «Аррифлекс» на штативе.
— Все зафиксировано на пленке, — заявил он. — К машине шел провод. Чтобы включить камеру, достаточно было нажать кнопку. Это сделал Линк, когда этот тип подъехал.
Конрад вытащил из-под машины магнитофон и отцепил микрофон от обивки задней дверцы.
— А все, что он говорил, записано на магнитофон, — добавил он.
Золотой мальчик был бел, как холст.
Квентин ван Хурен подошел ко мне. Я был все еще прикован к баранке.
— Боже мой! — произнес он. — Какая трагедия!
Я криво улыбнулся.
— Золото — причина многих трагедий, — прокаркал я. Ван Хурен шевелил губами, он был потрясен.
Золото, зависть и жадность... Дьявольский коктейль.
Эван резвился так, как будто это он сочинил сценарий и поставил всю эту удивительную историю. Потом он увидел, что меня все еще не расковали, не расстегнули, ему стало неудобно, он подошел ко мне с ключом в руке и на секунду остановился рядом с ван Хуреном.
Он смотрел на меня так, как будто увидел что-то совершенно для себя незнакомое. А потом впервые улыбнулся мне с искренней симпатией.
— Стоп, — сказал он. — Больше дублей не будет.
Через полчаса началась жара. Я выпил бутылку воды и съел еще один банан.
Эван нетерпеливо топтался на месте.
— Пора! У нас нет времени. Мы должны ехать за ван Хуреном.
Я вылез из пикапа, доковылял до машины, залез на сиденье и застегнул ремни.
Мои мышцы тут же свело судорогой.
Подошел Конрад, держа в руках наручники. Мое сердце сжалось. Я не мог на него смотреть. Не мог смотреть на Эвана... Весь мой организм противился этому.
Не хочу. Не могу. Не перенесу этого.
— Может, бросишь это дело, Линк? — обратился ко мне Конрад. — Это твоя затея, и никто не требует от тебя этого, дорогуша. Можешь отказаться. Он примчится, а будешь ли ты сидеть в машине...
— Не приставай к нему, — разозлился Эван. — Мы хорошо поработали. А Линк сам говорил, что будет трудно прижать этого мерзавца.
Конрад щелкнул наручники, сначала на одном моем запястье, потом на другом. Я содрогнулся всем телом.
— Дорогуша... — произнес Конрад.
— Поехали! — перебил Эван.
Я не произнес ни слова. Я знал, что если открою рот, то закричу, чтобы они не уезжали, чтобы не бросали меня.
Они сели в пикап. Эван подал назад, отъехал, и вновь вокруг меня сомкнулся выжженный тропическим солнцем заповедник.
* * *
Я немедленно стал жалеть о своем решении. Жара была совершенно непереносимой, уже через полчаса меня мучила жажда.Вновь судорога сводила мне ноги, вернулась боль в пояснице и спине.
Я проклинал себя.
А если это продлится до вечера? Если Дэн поедет на машине? Эван говорил с ним в восемь. От Нумби сюда ехать минимум пять часов... Он явится не раньше, чем через три-четыре часа...
Я сунул руки в рукава и откинул голову.
На этот раз у меня не было даже полиэтиленового пакета. Исписанные листки лежали на моих коленях, тут же была и авторучка Конрада. В голове у меня творилось Бог знает что.
Завтра вечером должна состояться премьера. Интересно, кто будет заниматься ее организацией, если несчастного Клиффорда уже нет в живых? Успею ли я за двадцать четыре часа добраться до отеля «Клиппспрингер Хейгтс»? Мне ведь нужно будет побриться, выкупаться, одеться да еще отдохнуть, поесть и выпить. Люди платили по двадцать рэндов за билет. Будет форменным свинством, если я не явлюсь...
* * *
Время шло невероятно медленно. Я взглянул на часы.Начало второго.
Конрад установил в машине радиопередатчик; когда я почувствую, что больше не могу терпеть, нажму кнопку, и Эван с Конрадом сразу же приедут. Но тогда мы наверняка упустим Дэна.
Я уже жалел о том, что Конрад это сделал. Эван убеждал меня, что передатчик необходим, потому что благодаря ему полиция и ван Хурен получат сигнал, что Дэн Кейсвел уже здесь.
Одно нажатие кнопки означает, что он появился.
Два, что уехал.
А несколько коротких означало, что нужно приехать как можно скорей.
* * *
Подожду десять минут и сдамся, решил я. Еще десять. Еще десять.Десять минут всегда можно потерпеть.
А потом я услышал предостерегающий зуммер Конрада и собрался.
* * *
Дэн остановил машину там, где вчера стоял пикап.Я нажал кнопку один раз.
Мобилизуя все свое мастерство, изобразил умирающего человека. Впрочем, особенно надрываться мне не пришлось. Два стервятника сидели на ближайшем дереве.
Я смотрел на них со страхом. Дэн был явно доволен.
Он открыл дверцу моей машины и отшатнулся от смрада. Я не напрасно отказался мыться и переодеваться. Все указывало на то, что я сижу здесь с той самой минуты, как он оставил меня здесь. Ничто не заставило его усомниться.
Он смотрел на мои отекшие ноги, расслабленные руки, мутные глаза. Он не испытывал никаких угрызений совести. Прекрасный юноша, образец американской красоты. Спокойный, холодный и безжалостный, как лед.
Он схватил лежавшие на моих коленях листки, швырнул авторучку на заднее сиденье...
— Обо всем догадался... И все описал, — сказал он. — Ты ловкий парень, Эд Линкольн. Жаль, что у тебя не будет читателей.
Он смотрел в мои полузакрытые глаза, чтобы понять, реагирую ли я на его слова или уже без сознания. Потом он достал зажигалку и сжег листки с моими записями. Я слабо застонал, как будто возражая. Это его позабавило.
Он улыбнулся.
Когда бумага догорела, он растоптал пепел.
— Ну, вот и все, — весело сказал он.
Я стонал. Он не обращал на это внимания.
— Отпусти... меня...
— Отпадает.
Он вытащил из кармана связку ключей.
— Это ключи от машины. А это от наручников. — Ключи блестели на солнце.
— Умоляю...
— Нет, старина, твоя смерть — это целая куча денег. Моя куча. Получается так.
Он положил ключи в карман, хлопнул дверцей и уехал.
* * *
Бедная Нерисса, подумал я, надеюсь, ты умрешь, не узнав, какой у тебя племянник; судьба редко бывает милостивой.* * *
В зеркальце появилось отражение четырех автомобилей. Они остановились поодаль. Это были пикап Эвана и Конрада, машина ван Хурена и две полицейские машины. В первой, как я потом узнал, были врач и фотограф, а во второй Дэн Кейсвел.Они вышли из машин. Отличный обед для львиной семьи, окажись они здесь. Однако звери держались подальше. Может быть, понимая, что рядом с Дэном ловить нечего.
Подбежал Конрад и открыл дверь моей машины.
— Все в порядке, дорогуша? — спросил он.
Я кивнул.
— Я нашел его случайно! Я ехал за помощью, — говорил Дэн очень звонким и решительным голосом.
— Как бы не так! — пробормотал Конрад. Он мудрил над наручниками все теми же проволоками.
— У него в кармане ключ, — сказал я.
— Не может быть! — воскликнул Конрад, подошел к полицейскому и что-то сказал ему шепотом. После короткой схватки с сопротивляющимся обладателем ключи от наручников и автомобиля вновь заблестели на солнце.
— Может быть, вы объясните нам, мистер Кейсвел, почему вы уехали, если у вас в кармане лежали ключи от наручников.
Мистер Кейсвел исподлобья смотрел на полицейских.
— Или вы уехали именно поэтому?
Эван наслаждался, наблюдая за всем этим. Из-за дерева, которое выворотил слон несколько дней назад, он вытащил «Аррифлекс» на штативе.
— Все зафиксировано на пленке, — заявил он. — К машине шел провод. Чтобы включить камеру, достаточно было нажать кнопку. Это сделал Линк, когда этот тип подъехал.
Конрад вытащил из-под машины магнитофон и отцепил микрофон от обивки задней дверцы.
— А все, что он говорил, записано на магнитофон, — добавил он.
Золотой мальчик был бел, как холст.
Квентин ван Хурен подошел ко мне. Я был все еще прикован к баранке.
— Боже мой! — произнес он. — Какая трагедия!
Я криво улыбнулся.
— Золото — причина многих трагедий, — прокаркал я. Ван Хурен шевелил губами, он был потрясен.
Золото, зависть и жадность... Дьявольский коктейль.
Эван резвился так, как будто это он сочинил сценарий и поставил всю эту удивительную историю. Потом он увидел, что меня все еще не расковали, не расстегнули, ему стало неудобно, он подошел ко мне с ключом в руке и на секунду остановился рядом с ван Хуреном.
Он смотрел на меня так, как будто увидел что-то совершенно для себя незнакомое. А потом впервые улыбнулся мне с искренней симпатией.
— Стоп, — сказал он. — Больше дублей не будет.