Фрэнсис Дик. Дьявольский коктейль

   — Так оно и есть. На побережье всегда жара, даже в это время года.
   На наш столик упала тень. Я поднял голову.
   Эти двое были мне очень хорошо знакомы: Конрад и Эван Пентлоу.
   Я представил их ван Хурену и принес стулья. Конрад, как всегда, был настроен поговорить, но Эван опередил его.
   — Теперь ты уже не сможешь показаться на премьере «Человека в автомобиле», — пустился он с места в карьер.
   — Не много ли на себя берешь? — спросил я в шутку, — это ведь не только твоя картина.
   — Моя фамилия стоит первой, — отрезал он, — перед названием.
   — До моей?
   Я знал стиль подачи титров в фильмах Пентлоу. Сначала большими буквами его фамилия, потом название картины, а уже потом — фамилии актеров, причем такими мелкими буквами, что прочитать невозможно. Чистый разбой.
   — До фамилии первого режиссера, — ответил Эван.
   Это было только справедливо, Эван снял треть материала, но фильм сделал он.
   Ван Хурен следил за нашей стычкой с интересом.
   — Все именно так, как я слышал, — констатировал он, — очередность в титрах для вас главное.
   — По титрам видно, — улыбнулся я, — кто на ком едет.
   Эвана не хватило на то, чтобы рассмеяться. Он без перехода стал говорить о своей новой картине.
   Это аллегория. Каждой сцене с людьми соответствует сцена из жизни слонов. Сценарист настаивает, что положительными героями должны быть слоны, но из научных работ я узнал поразительные вещи об этих милых животных. Вы знаете, что это самые опасные для человека африканские животные? В Парке Крюгера, где охота на них запрещена, они размножились невероятно. Их становится больше на тысячи голов в год, так что через десять лет в заповеднике не останется места, и деревьев не останется, потому что слоны их уничтожат.
   Эван, когда говорил на волнующую его тему, становился многословным и слегка высокопарным.
   — Знаете ли вы, господа, — продолжал он, — что слоны ненавидят «фольксвагены»? Они редко нападают на машины, но «фольксваген-жук» их бесит.
   Ван Хурен улыбался недоверчиво, и это подхлестывало Эвана.
   — Это истина! И вы увидите ее в моем фильме! В среду мы едем в Парк Крюгера.
   — Жаль, что вы, Линк, не сможете поехать с ними, — сказал ван Хурен. — Хотя, почему жаль, ведь вы хотели прокатиться. Парк Крюгера очень интересное место. Заповедники — это, пожалуй, все, что осталось от дикой Африки. Правда, туда трудно попасть, места в кемпингах заказывают на несколько месяцев вперед.
   Я был уверен, что мне не светит, но, к моему удивлению, Эван сказал:
   — У нас есть одно свободное место. Мы рассчитывали на Дрейкса Годдара, но он сообщил, что будет только через неделю-другую... Так что, если захочешь, поехали. Койкой мы тебя обеспечим.
   Если бы меня пригласил кто другой, я, наверное, подскочил бы от радости; но я согласился и так, потому что это предложение было в тысячу раз интересней программы Клиффорда Уэнкинса, от которого я мог сбежать, спрятаться, разве что, в Парке Крюгера.
   — Большое тебе спасибо, — сказал я.

Глава 8

   Под навесом появился Дэн с детьми ван Хуренов.
   Салли, пренебрегая обрядом знакомства, обратилась к отцу:
   — Мы сказали Дэну, что ты пригласил Линка на рудник, и он спрашивает, не могли бы вы взять его с собой.
   Дэн был несколько сконфужен ее прямолинейностью, но ван Хурен, подумав долю секунды, ответил:
   — Ну, конечно, Дэн. Если вы так хотите, я охотно возьму вас.
   — Золотой рудник? — спросил Эван, подчеркивая первое слово.
   — Да, это наше семейное предприятие, — объяснил ван Хурен и занялся представлением всех всем.
   — Это очень интересно... Можно было бы использовать для какого-нибудь фильма... как фон для событий. — Эван гипнотизировал ван Хурена, ставя его, по-моему, в неловкое положение. Однако тот не утратил хорошего настроения.
   — Тогда, может быть, и вы полетите с нами?
   Эван тут же согласился, добавив, что надеется, что приглашен и Конрад.
   Чуть погодя вся компания отправилась делать ставки в следующем заезде.
   — Что, мои знакомые злоупотребили гостеприимством? — спросил я.
   — Не переживайте, все в порядке; мы стараемся не приглашать много народу сразу, это отрывает людей от работы, но четыре человека не принесут больших убытков, если будут вести себя разумно. А в этом я не сомневаюсь.
   Но «четыре» превратилось в «пять», в Гермистоне появился Родерик Ходж. Узнав о поездке, он отвел ван Хурена в сторону и умолял его позволить написать об этом в «Рэнд Дейли Стар». Я был поражен. Я думал, что прииски — заезженная тема для местных газет. Родерик настоял на своем.
   В паддоке я вновь увидел Орла, который выглядел отлично. Родерик остался со мной. Дэн и семейство ван Хуренов отправились на чаепитие к председателю клуба. Эван и Конрад беседовали с потным Уэнкинсом.
   Родерик коснулся моего локтя:
   — Линк...
   Я заметил на его лице несколько новых морщинок.
   Я подумал, что он староват для такого наряда и причесона.
   — Как себя чувствует Катя? — спросил я.
   — Хорошо. Просто отлично.
   Я сказал ему, что рад этому, а потом спросил, часто ли он бывает на скачках.
   — Нет... Собственно говоря, я приехал, чтобы поговорить с вами. Сначала я заехал в «Игуана Рок», и там мне сказали, где вас искать.
   — Интересно.
   — Честно говоря, у меня там есть человек... Он иногда сообщает кое-какую информацию. Вы меня понимаете.
   В мире полно неприметных людей, которые держат журналистов в курсе чужих дел, за что получают более или менее существенные чаевые: портье, носильщики, сиделки, бармены и официанты.
   — Я живу в этой части города.
   — Сегодня хорошая погода, — заметил я.
   — Да, неплохая, — согласился он. — Сегодня звонил Джо, техник из отеля «Рэндфонтейн».
   — Помню. Он сказал, что, разбирая микрофон, обнаружил, что экран соединен с корпусом.
   — Какой экран?
   — Экранированный шнур состоит из двух проводов, один как бы сердцевина, а другой, то есть экран, оплетает его. У телеантенн провод так устроен. Можете посмотреть, там, где разъем включается в телевизор.
   — Теперь понимаю, — кивнул я.
   — Джо сказал, что знает, как это произошло, техники часто допускают такую ошибку. Тогда напряжение поступает на металлический корпус микрофона, а потом сквозь человека уходит в землю.
   — Но и магнитофон в таком случае оказывается под напряжением?
   Он подумал.
   — Да, конечно. Но под кожухом, поэтому техника не ударило.
   — Но он уже записывал на этот магнитофон, — возразил я.
   — Его магнитофон сломался, вот он и включил чужой. Причем неизвестно, откуда тот взялся, за ним так никто и не пришел.
   Аркнольд подсадил жокея, Орел направился к старту.
   — Стечение обстоятельств, — сказал я.
   — Джо тоже так считает, — сказал Родерик не очень уверенно. — Я сейчас скажу не очень приятную вещь, но Джо кажется, что вся эта история могла быть подстроена для рекламы. Он говорит, что после первого интервью возле аппаратуры крутился Клиффорд Уэнкинс, что вы сами предложили провести эту пресс-конференцию, ну и что в связи со всем этим пресса расстаралась.
   — Веское подозрение, — сказал я почти весело. — Можете сказать ему, что он меня здорово удивил. И еще мне кажется, что вся эта история могла быть подстроена не Катей, а вами, Родерик...
   Он смотрел на меня широко раскрытыми глазами. Потом лицо его прояснилось, он улыбнулся.
   — Ну, ладно, — сказал он. — Мы не виноваты. А как насчет Клиффорда?
   — Вы его лучше знаете. Но пусть он и продал свою душу фирме «Уорлдис», на такой трюк у него не хватило бы пороху.
   — Вы его недооцениваете, — ответил Родерик. — Он не всегда был таким затравленным.
   Неподалеку у ограды стоял Дэн и с беззаботной улыбкой разглядывал Орла. Я подумал, что, знай он, как скоро он унаследует этого жеребца, не был бы таким беззаботным.
   К нему подошел Аркнольд, и они поднялись на трибуну. Туда же направились и мы с Родериком. Орел отлично стартовал, потом стал терять силы и пришел к финишу полностью вымотанный.
   Аркнольд, мрачнее тучи, сбежал по лестнице и, бормоча что-то под нос, пошел к паддоку, чтобы обсудить с жокеем очередную неудачу.
   Проходя мимо меня, он сказал:
   — Это уже чересчур. Не понимаю. Отличный конь, он должен был выиграть, как минимум, пятьсот метров.
   — Что он имел в виду? — спросил Родерик с таким безразличием, что его тон меня насторожил. Тут я вспомнил, что он все-таки репортер «Рэнд Дейли Стар», и решил ничего ему не объяснять.
   — Понятия не имею, — ответил я.
   Мы спустились с трибуны. Я пришел к выводу, что лучше всего будет поговорить с Клугвойгтом.
   Родерика я подкинул Эвану с Конрадом, которые как раз обсуждали вопрос о том, не пора ли выпить, и удалился в тот момент, когда Родерик стал объяснять Конраду версию Джо насчет экранированного провода.
   Клугвойгт находился среди целого цветника дам в нарядных шляпках. Он пригласил меня в ложу и тут же сунул полный стакан с каплею виски.
   — Как дела? — спросил я. — Выиграли?
   — Скажем так, не проиграл, — улыбнулся он. — На кого будете ставить в этом заезде?
   — Сначала надо посмотреть лошадей.
   — Вот это правильно.
   Я сказал, что мне нравится здешний ипподром.
   — Эти трибуны построены недавно? — спросил я.
   — Да, совсем недавно, — подтвердил он.
   — Все здания тоже выглядят новыми.
   — Так оно и есть. Хотите посмотреть?
   — С удовольствием, — ответил я и поставил стакан, намекая, что готов это сделать немедленно. Через минуту мы не торопясь шли к зданию, где на первом этаже располагались раздевалки, душевые, весы для жокеев, а на втором конторы.
   Весь ансамбль действительно был современным и очень красивым; он ничуть не напоминал хорошо знакомые мне английские ипподромы. Мы прошли через большую удобную комнату с отличными креслами, где владельцы лошадей и тренеры могли спокойно планировать тактику или анализировать поражения, но Клугвойгт, не задерживаясь, повел меня дальше.
   Помещение для жокеев было не хуже. У каждого здесь был просторный запирающийся шкафчик для одежды (не английские вешалки), рядом с раздевалкой находилась сауна (душ, разумеется, тоже), вдоль стен стояли удобные диваны (а не деревянные скамейки).
   Человек, с которым я собирался говорить, лежал на кожаном диване. Я нашел его по табличке с фамилией: «К.П.Фарден». Это был жокей Гревилла Аркнольда.
   Я сказал Клугвойгту, что хотел бы побеседовать с этим парнем.
   — Отлично, — сказал он. — Я буду ждать в салоне. А заодно и сам поговорю кое с кем.
   Фарден, как и положено жокею, был очень маленьким и худым, кожа да кости. Когда Клугвойгт назвал ему мое имя, его лицо прояснилось, но когда я сказал, что я друг миссис Кейсвел, он вновь помрачнел.
   — Я не виноват, что лошадь в таком паршивом состоянии, — заявил он.
   — Конечно, — успокоил я его. — Я хотел бы знать, что вы обо всем этом думаете, потому что миссис Кейсвел наверняка будет спрашивать меня об этом.
   — Я скажу вам, что происходит. На старте кажется, что лошадь в отличной форме, она бодра и весела, а потом, когда надо прибавить ходу, оказывается, что у нее уже нет сил, а если попробовать хлыстом, то она совсем скисает и теряет скорость.
   — Вы, неверное, думали над этим. Вам ничего не пришло в голову?
   — Нет, ничего, — он смотрел на меня исподлобья.
   — Но ведь что-то вы об этом думаете?
   — То же, что и все. Больше я ничего не могу сказать.
   — А что вы думаете о главном конюхе Аркнольда?
   — Скотина. Никогда о нем особо не думал. Но встретиться с ним на темной дорожке я бы не хотел, если вас это интересует.
   Меня интересовало совсем другое, но пережимать не стоило, и я спросил, понравился ли ему Дэн.
   — Славный паренек, — сказал он, и впервые голос его смягчился. — Он часто бывает в конюшне Аркнольда, и ничего удивительного — все тамошние лошади — собственность его тетки.
   — Вы познакомились в его прошлый приезд?
   — Да, он тогда жил в Саммервиле. Недели две. Симпатичный парень. С чувством юмора. Он рассказывал мне, что был у тетки в Англии, что это очень добрая женщина. Когда ее лошади стали проигрывать, он один не утратил душевного покоя.
   — И когда это началось? — спросил я сочувственным тоном.
   — Да еще в июне. С тех пор в конюшне все вверх дном, все разбираются, что же происходит. Я же говорю... Ветеринары берут кровь то на то, то на другое, даже на наркотики. И ничего.
   — Аркнольд, по-вашему, хороший хозяин? — спросил я прямо.
   — Я не хочу говорить на эту тему, мистер. Я люблю свою работу.
   В этот же день я заказал разговор с Кейт. В назначенное время я услышал ее голос. Было воскресенье, десять утра.
   Слышимость была отличная, как будто мы находились не за тысячи, а всего за десяток километров друг от друга. Кейт сказала, что рада моему звонку и тому, что меня не убило током. Разумеется, она узнала об этом из газет, причем некоторые из них отвратительно намекали на то, что этот случай — часть рекламной кампании.
   — Ничего подобного, — заверил я ее. — Когда встретимся, я все расскажу. Как дети?
   — Отлично. Крис хочет стать астронавтом, а Либби научилась говорить «бассейн», когда хочет в воду.
   — Я уже чуть-чуть соскучился по тебе, — сказал я, а Кейт ответила также — по крайней мере, внешне, — спокойно:
   — Ты четыре дня, как уехал, а мне кажется, что прошел год.
   — После премьеры я сразу вернусь, — пообещал я ей. — А до — съезжу на золотой рудник и на пару дней в заповедник, он называется Парк Крюгера.
   — Везет же некоторым!
   — Как только у мальчишек закончатся каникулы, мы с тобой куда-нибудь съездим.
   — Ловлю на слове.
   — Послушай... Я ведь звоню по поводу лошадей.
   — Ты уже разобрался, в чем дело?
   — Нет еще. Сделай для меня одну вещь.
   — Говори, — коротко сказала она.
   — Нужно узнать, что там в завещании Нериссы.
   — Ого! — воскликнула она.
   — Ну постарайся найти какой-нибудь предлог! Ее забавляла процедура его составления, так что она, возможно, захочет рассказать.
   — Ну, ладно, я попробую... Допустим, она мне его покажет, тогда что конкретно тебя интересует?
   — Нужно узнать, она завещала Дэну только лошадей или все остальное тоже.
   — Хорошо, — сказала Кейт без особой уверенности. — А что, это так важно?
   — Как тебе сказать, — рассмеялся я. — Дэн здесь.
   — Правда? — удивилась она. — Нерисса не говорила об этом.
   — Она сама не знает, — сказал я, а потом подробно описал этого симпатичного парня и Аркнольда.
   — Ты думаешь, это штучки тренера?
   — Я думал об этом, но мне кажется, что это наш мальчик из Калифорнии приложил свою руку.
   — Но зачем? Какая ему выгода?
   — Выгода немалая. Вспомни про налог на наследство.
   Когда Кейт заговорила, в голосе ее звучало сомнение.
   — Это невозможно.
   — Мне это видится так. Весной, после многих лет разлуки, Дэн навещает Нериссу и узнает, что она больна болезнью Ходжкина. Достаточно посмотреть в медицинской энциклопедии, чтобы узнать, что это неизлечимо.
   — О Господи! — вздохнула Кейт. — Продолжай.
   — Нериссе понравился этот золотой мальчик. Надо сказать, что в нем есть очарование. Итак, предположим, что он узнает от Нериссы, что она решила оставить ему лошадей и некоторую сумму наличными.
   — Но это только догадки.
   — Вот поэтому я и хочу, чтобы ты поговорила с Нериссой. Узнай, говорила ли она Дэну о своей болезни и знает ли он, что она сделала его своим наследником.
   — Не хотелось бы беспокоить ее. Она была так счастлива.
   — Спроси об этом, как бы невзначай. Конечно, не надо ее беспокоить. Может быть, махнуть рукой, пусть Дэн вытворяет свои штучки? Я почти всю ночь над этим думал. Что, собственно, такого он делает? Ну, не завоевывают ее лошади лавров. Разве, в конце концов, не все равно?
   — По-моему, она посмеялась бы над этой историей, и все. Насколько я знаю Нериссу, ее бы развеселило, что Дэн такой хитрец.
   — Согласен... Но он обманывает игроков, а это уже вещь наказуемая... Конечно, если его уличат.
   — А почему ты именно его подозреваешь?
   — Я и сам не знаю. Строю догадки, — я вздохнул. — Случайные разговоры... Там слово, там фраза... Кое-какие наблюдения и очень мало фактов. Все началось, когда Дэн стал крутиться возле лошадей. Я узнал у одного жокея, что как раз в это время Дэн впервые появился в Африке. Это было в июне. Он провел здесь две недели. Уже после встречи с Нериссой, потому что говорил жокею, что виделся с ней. Потом он уехал в Штаты, но лошади продолжали проигрывать. Я думаю, что у него есть сообщник. Трудно представить, что он справляется со всем этим сам. Может быть, он договорился со старшим конюхом Аркнольда. Мои подозрения основываются на том, что я видел. Знаешь, что именно? Дэн не маскируется. Он следит за словами, но не за выражением лица. Так что вполне возможно, что Барти, этот конюх, действует, а Дэн платит.
   — Ну и что же делает этот Барти?
   — Есть два варианта. Можно перетренировать лошадь, и тогда она проиграет. Правда, могут пойти разговоры... Я думаю, здесь фокус с водой.
   — А-а, — сказала Кейт. — Знаю. Не дают лошади пить, даже сыплют соль в овес, а перед заездом дают ведро воды. И привет.
   — Правильно. С бассейном в брюхе лошадь далеко не убежит. А Барти если сам и не поит лошадей перед скачками, то его парни так запуганы, что готовы уши себе отрезать, если он прикажет.
   — Подожди. Если смотритель такое вытворяет уже несколько недель, тренер должен был это заметить.
   — По-моему, он давно заметил. Вчера после заезда он сказал мне: — «Это уже чересчур». Кроме того, когда я намекнул ему, что подозреваю его в махинациях, он отреагировал так, как будто его уже в этом обвиняли. И еще я видел улыбку нашего золотого мальчика, когда он смотрел на лошадь перед стартом. Это была нехорошая улыбка. Да что говорить... Если после смерти Нериссы лошади ничего не будут стоить, налог на наследство будет намного меньше, чем если бы они выигрывали. Их одиннадцать, так что игра идет на многие тысячи. Во всяком случае эта сумма компенсирует расходы на Африку и взятку старшему конюху. Скоро будут внесены изменения в закон о наследовании, но пока Дэн должен быть основным наследником, чтобы его старания окупились.
   — Не совсем понимаю, — призналась Кейт.
   — Тогда слушай. Налог на наследство определяется от всей оставленной суммы. Потом выплачиваются деньги по всем пунктам завещания. А то, что осталось, получает главный наследник. Лошади находятся в Южной Африке, но налог за них получит английское налоговое ведомство, потому что Нерисса постоянно проживала в Англии. Так что, если из оставшегося Дэну наследства придется платить налог во много тысяч за лошадей, он получит не так уж много.
   — Теперь понимаю, — сказала Кейт. — Вот так история!
   — Когда все кончится и Дэн станет хозяином лошадей, он перестанет поить их, даст им выигрывать и продаст по неплохой цене.
   — Неплохая комбинация.
   — И довольно простая.
   — Знаешь, — засмеялась Кейт, — может быть и нам стоит придумать что-то похожее. Мы ведь платим сумасшедшие налоги, а если кто-то из нас умрет, то придется еще раз платить за большую часть состояния.
   Наверное, нет другой такой собственности, цена которой могла бы меняться так, как цена лошадей.
   — Купим еще несколько.
   — Для этого необходимо с точностью до месяца знать, когда умрешь.
   — Тогда ну его к черту, — рассмеялась Кейт. — Жизнь не роман, а если роман, то довольно скверный.
   — Слушай, может быть, тебе привезти золотых кирпичей?
   — Спасибо. Разве что парочку.
   — Я позвоню тебе... скажем, в четверг вечером. Из Парка Крюгера.
   — Да, конечно, — ответила она совсем по-деловому. — Я схожу к Нериссе и попробую все разузнать.

Глава 9

   «Дакоты» до сих пор еще летают.
   Две из них стояли на небольшом аэродроме неподалеку от ипподрома.
   Был понедельник, восемь утра. В безжалостном утреннем свете Родерик выглядел далеко не лучшим образом. Молодежные костюм и прическа только подчеркивали его возраст. Этак скоро из стареющего юноши он незаметно превратится в молодого старика, подобное довольно часто можно наблюдать в актерской среде.
   Он был в замшевой куртке сплошь в бахроме и оранжевой рубашке с распахнутым воротом, брюки в обтяжку и модные башмаки завершали наряд.
   Вскоре появился ван Хурен. Он был в строгом темном костюме. Он попросил пассажиров усаживаться поудобней. Через час мы приземлились в городке под названием Уэлком.
   Малолитражный автобус отвез нас к руднику. Городок был новенький, чистый; небольшие разноцветные домики, несколько супермаркетов. Городок в нарядной упаковке, корни которого уходили глубоко под землю.
   Издали цель нашего путешествия выглядела как группа светло-серых холмов, на одном из которых были уложены рельсы. Когда мы подъехали ближе, то увидели что-то вроде вращающейся башни, несколько конторских домиков, бараки для рабочих и дюжину прекрасных декоративных пальм. Эти раскидистые деревья, широкие листья которых мягко колыхались под легким ветерком, несомненно были посажены для оживления сурового ландшафта. Упаковка была великолепной.
   — Мы встретимся за ленчем, — пообещал ван Хурен, — а до этого, надеюсь, мы еще успеем выпить.
   Нам выделили молодого, довольно хмурого сотрудника, который для начала объяснил, что он Питер Лозенвольдт, горный инженер, а затем недвусмысленно дал понять, что это поручение отрывает его от работы.
   Он привел нас в помещение, где мы надели белые комбинезоны, тяжелые ботинки и защитные шлемы. Теперь все мы выглядели совершенно одинаково.
   — Оставьте на себе только белье, с собой возьмите носовые платки, — сказал нам проводник. — О фотосъемке речи быть не может, — добавил он, осмотрев снаряжение Конрада. — Вспышкой здесь пользоваться опасно. Спичками, зажигалками тоже. Одним словом, с собой ничего не брать.
   — А бумажник? — спросил Дэн. Он был зол и не скрывал этого.
   Лозенвольдт посмотрел на него, убедился, что имеет дело с молодым человеком несомненно приличным, симпатичным и обеспеченным, и потому отреагировал на это крайне неприязненно.
   — Прошу оставить все личные вещи, — повторил он. — Комната будет заперта. Наверняка ничего не пропадет.
   Он вышел и через пару минут вернулся в таком же комбинезоне.
   — Готовы? Вот и хорошо. Спускаться будем на глубину тысяча двести метров со скоростью около тысячи метров в минуту. Внизу местами довольно жарко. Если кому-нибудь станет плохо, прошу немедленно об этом сказать. Я организую подъем на поверхность. Все ясно?
   Пять голов кивнули в знак согласия.
   Лозенвольдт внимательно посмотрел на меня, по-видимому, мое лицо показалось ему знакомым, но тут же пожал плечами. Он не узнал меня, и никто не сказал ему, кто я такой.
   — На столе лежат шахтерские лампы, — сказал он. — Наденьте их.
   Лампы состояли из двух частей — коробки с аккумулятором и рефлектора — соединенных проводом. Коробка надевалась на ремень и передвигалась назад, а рефлектор крепился на передней части шлема. Коробка оказалась неожиданно тяжелой.
   У лифта было только две стенки. Нас окружал полнейший неуют, ужасный шум. И пугающее ощущение падения в глубь земли, в бездну под ногами.
   Спуск продолжался около двух минут, я был так зажат между Эваном, который смотрел на все это с неподдельным страхом, и огромным шахтером, что не мог посмотреть на часы.
   Лифт резко остановился, и мы вышли из него. Шахтеры, поднимающиеся на поверхность, молниеносно погрузились в подъемник, и он тут же рванул вверх.
   — Прошу в электрокары, — командовал Лозенвольдт. — Каждый рассчитан на двенадцать человек.
   Конрад, глядя на клетки на колесах, в каждой из которых, в лучшем случае, мог поместиться крупный пес, да и то свернувшись в клубок, проворчал, обращаясь ко мне:
   — Селедки бы тут забастовали!
   Я рассмеялся. Но, как вскоре выяснилось, Лозенвольдт не шутил. Последний пассажир должен был сидеть на корточках и держаться за что попало. У нас последним оказался Эван. Он съежился и вцепился в карманы Лозенвольдта, которому это явно не понравилось.
   Мы ехали по длинному подземному коридору, стены которого были побелены на высоту полутора метров. Выше шла ярко-красная полоса шириной сантиметров в пять, а над ней была только скала.
   Конрад спросил у Лозенвольдта, что означает эта красная полоса. Он вынужден был повторить свой вопрос дважды, инженер не спешил с ответом.
   — Это отметка для проходчиков. Опорная линия. Ориентируясь по ней, копают на этом же уровне.
   Мы проехали еще километра три и остановились. Стало немного тише, и Лозенвольдт сказал:
   — Выходим. Дальше пойдем пешком.
   Мы выгрузились. Горняки пошли вперед, а Лозенвольдт все с той же неохотой обратился к нам:
   — Посмотрите вверх. Это электропроводка.
   Светильники, подвешенные на равном расстоянии друг от друга, озаряли штольню.
   — Кроме того, — продолжал Лозенвольдт, — кабель питает вагонетки. Они движутся гораздо быстрее тех, на которых мы ехали. По этой большой трубе в шахту подается воздух, компрессоры расположены на поверхности.
   Мы слушали его, как ученики учителя. Когда он окончил свою затверженную наизусть лекцию, он повернулся на каблуках и пошел в глубину штольни.
   Мы двинулись за ним.
   Вскоре мы встретили группу негров, которые шли в противоположном направлении, на комбинезоны были накинуты теплые куртки.