Гикори шагнул в мою сторону. Очевидно, ухо по-прежнему причиняло ему немалые страдания. Его маска раскололась.
— Больно умный, падла! — с ненавистью сказал он. — Жалко, мы тебе тогда не сломали руку!
Старший полицейский офицер отклеился от перегородки, у которой он стоял, и подвинулся поближе.
Но Гикори только смотрел на меня исподлобья.
— Ты, твои приколы, твои снисходительные комментарии! Ненавижу тебя, ненавижу эту мастерскую! Я сам нехреновый стеклодув и заслуживаю признания! — выпалил он, надменно выпятив подбородок. — В один прекрасный день, — продолжал Гикори, — имя Джона Гикори станет известно повсюду, и люди будут покупать мое стекло, а дерьмовое стекло Логана повыкинут на помойку!
«Позорище какое! — думал я. — Ведь Гикори действительно не лишен кое-каких дарований, но он просто не даст им развиться так, как они того заслуживают. Гордыня и вера в мастерство, которым он не обладает, погубят то, что у него действительно есть».
— А Роза? — спросил я.
— С-сука сумасшедшая! — прошипел Гикори, снова поднося руку к уху. — Она точно двинутая! Свяжем тебя, говорит, и используем в качестве заложника. А про то, чтобы поджаривать мое треклятое ухо, она ничего не говорила! Чтоб ей сгнить в аду!
Я от души понадеялся, что она сгниет еще на земле, в тюрьме или в психушке.
— Она обещала, что я займу место, которое мне полагается по праву! — продолжал Гикори. — Говорила, что прикроет твою лавочку. Она и этот придурок, ее папаша!
Тут он наконец начал понимать, какую яму себе роет, и поспешно пошел на попятный:
— Это они меня во все это втянули! Это все их вина, а не моя! — Он с несчастным видом обвел взглядом своих внимательных слушателей. — Я не виноват! Это они все придумали.
Гикори никто не поверил. Ведь именно он доносил обо всем, что я делал. Именно он «закладывал» меня Розе.
— Так где же кассета? — осведомился Джордж Лоусон-Янг.
— Не знаю, — ответил Гикори. — Роза говорила, что она должна быть в доме Стакли или Логана, но я несколько часов подряд просидел, просматривая эти гадские скачки и инструкции по стеклодувному делу, и ни одной медицинской кассеты там не оказалось, это я вам точно говорю.
Я ему поверил. «В противном случае, — печально подумал я, — я был бы избавлен от нескольких избиений и Зануда Пол мог бы по-прежнему спокойно изображать из себя бродягу…»
Вошел санитар и сказал, что пора везти Гикори в больницу, лечить ему ухо. Старший полицейский офицер Шепед очнулся и вернулся к своим обязанностям — принялся арестовывать Гикори.
— Вы не обязаны говорить ничего, что может повредить вашим интересам…
— Да поздно уж, блин! — огрызнулся Гикори и ушел к «Скорой» в сопровождении санитара и полицейского в белом комбинезоне.
Теперь Шепед обратил внимание на доктора Форса-Краснобородого, который все это время только молчал и слушал.
— Доктор Форс, — самым официальным тоном произнес Шепед, — можете ли вы сообщить нам какие-либо сведения о местонахождении видеокассеты, на которой содержатся результаты медицинских исследований, похищенные у присутствующего здесь профессора?
Форс ничего не ответил. Похоже, доктор вынес хотя бы один урок из нашей беседы под елями в Линтоне.
— Ну же, Адам, отвечайте! — вмешался профессор. Судя по всему, он еще сохранял какие-то дружеские чувства к этому человеку, капавшему кровью с бороды на мой гладкий кирпичный пол.
Форс пренебрежительно глянул на профессора и снова ничего не ответил.
Его, в свою очередь, взяли под арест и увели накладывать швы и снимать отпечатки пальцев. — Вы не обязаны говорить ничего… А он ничего и не говорил.
Толпа в галерее, мастерской и магазине постепенно начала редеть. Приехал представитель коронера, чтобы проследить за транспортировкой тела Пола в местный морг. Прочие полицейские на время прервали свою работу и выпрямились, провожая взглядом печальную процессию, которая несла свою почитаемую и ценную ношу к выходу. У меня в глазах стояли слезы, у полицейских тоже. Пол был не только хорошим полицейским, но и просто хорошим человеком.
Сделали еще несколько фотографий, собрали еще несколько вещественных доказательств. Протянули бело-голубую ленточку с надписью «Проход воспрещен», заперли двери и поставили дежурного, вежливо выставили нас с профессором на улицу, под печальный серенький дождик.
Старший полицейский офицер снова попросил меня пройти с ним в участок, чтобы дать показания, хотя теперь его тон был несколько любезнее. Я согласился, но попросил разрешения зайти сперва в «Дракон Вичвуда» и выпить чашку чаю. Я посмотрел на часы. Как ни странно, все еще было утро. По моим ощущениям, должно было быть уже где-то ближе к вечеру.
Все они были в холле, предназначенном для жителей гостиницы. Бомбошка и ее четверо детей сидели бок о бок на широком диване, расположившись лесенкой, от самого большого к самому маленькому. Ребятам купили кока-колы, и на кофейном столике стояло несколько пустых бутылочек с соломинками. Мэриголд утонула в глубоком мягком кресле. Рядом, на подлокотнике, пристроился Уортингтон. Глядя, как Мэриголд вцепилась в руку Уортингтона, я вспомнил его предостережения насчет липучки для мух. Впрочем, Уортингтон, похоже, не возражал.
Драконица разлила чай по большим сувенирным кружкам с надписью «Миллениум» и сообщила, что Памела Джейн все еще в шоковом состоянии и что полицейский врач дал ей таблетку и отправил наверх, в постель.
Виктор стоял у окна, не в силах отвести глаза от расположенного напротив «Стекла Логана». Я взял свою кружку с чаем и присоединился к нему.
Виктор, не поворачивая головы, спросил:
— Видимо, мою тетю Розу теперь посадят надолго?
— Да, — сказал я. — Очень надолго. Наверно, на всю жизнь. Либо в тюрьму, либо в надежную психушку. Человека, который убил полицейского, на поруки вряд ли выпустят.
Виктор еще немного помолчал, потом обернулся и посмотрел мне в глаза.
— Это хорошо. Значит, у нас с мамой появится шанс.
Я отошел от окна и вывел Бомбошку в коридор. Мне нужно было, чтобы она оказала мне одну услугу. Бомбошка сказала: «Пожалуйста!» — и пошла к телефону-автомату, расположенному под лестницей.
Я вернулся в холл, допил чай. Вскоре вернулась Бомбошка, кивнула мне и улыбнулась.
Я обдумывал события сегодняшнего утра. Могло ли быть иначе?
Понтия с раскаленным стеклом, в чьих бы руках она ни находилась, не та вещь, которой можно размахивать попусту. А в руках Розы понтия превратилась в смертоносное оружие. Я считал, что Роза охотится именно за мной и потому именно я должен ее остановить. Я пытался остановить ее, взорвав лошадку, но у меня ничего не вышло. Ее любовник был ранен, и ее собственный гнев только разгорелся. И тогда я решил, что, если Розу ослепить, она остановится. Я засыпал ей глаза краской, но все стало только хуже.
Погиб Пол.
Если бы я не пытался остановить ее, если бы я вместо этого сдался сразу, как она требовала, Пол остался бы жив. Но, размышлял я, ища оправдания, я все равно не мог отдать ей кассету, которую она хотела, потому что я не знал точно, где эта кассета.
Я сделал все, что мог, — и это привело к убийству.
Голос старшего полицейского офицера вернул меня к реальности. Он сказал, что торопится вернуться в участок, чтобы допросить арестованных, и что ему нужно — хотя ужасно не хочется — посетить семью детектива-констебля Пола Крэтчета.
— Не будут ли так любезны господин профессор и мистер Логан проехать со мной?
— А можно, мы выпьем еще чаю? — попросил я.
Шепеда это отнюдь не обрадовало.
— Вопреки общераспространенному мнению чай у нас в участке вполне приличный. Так что, будьте любезны…
Но мне было нужно время.
Я опустился в ближайшее кресло.
— Можно хотя бы посидеть пару минут? Я ужасно вымотался. Может, поедим чего-нибудь перед уходом?
— В участке есть буфет. Можете перекусить там.
Голос власти сказал свое слово. Мне оставалось только повиноваться.
Я нехотя поднялся на ноги — и с облегчением увидел, как в двери влетел мой долгожданный гость.
— Привет, Прайам! — сказал я.
Прайам на меня и не взглянул — он устремил свой взгляд на высокого, элегантно одетого Джорджа Лоусон-Янга. Правда, Бомбошку он удостоил мимолетного взгляда — только затем, чтобы спросить:
— Это он?
— Здравствуйте, Прайам, — повторил я. — Как любезно, что вы пришли! Прайам Джоунз, разрешите вам представить: старший офицер западномерсийской полиции Шепед.
Прайам медленно развернулся в мою сторону и машинально пожал протянутую ему руку.
— Простите? — озадаченно спросил он. — Я что-то не пойму. Бомбошка позвонила и сказала, что она ждет здесь с владельцем, который хочет пристроить своих лошадей, и чтобы я приезжал как можно скорее, если заинтересован в этом деле. Я ради этого ланч прервал, между прочим!
Прайам огляделся, все еще ища предполагаемого владельца.
Мне пришлось снова привлечь его внимание.
— Прайам! Вообще-то вас немного надули. Это я попросил Бомбошку вам позвонить, потому что мне нужно было поговорить с вами.
Нечего и говорить, что Прайама это не обрадовало, а скорее напротив.
— Если вам так уж хотелось поболтать, так чем вам телефон не угодил — хотя не знаю, о чем нам с вами разговаривать, черт побери!
Он опустил глаза, увидел четыре пары невинных детских глаз, смутился:
— Кх… кхм… извините.
— Мне хотелось поболтать насчет видеокассеты, — сказал я.
— Как, опять об этой бл… э-э… кхм-кхм… видеокассете?! Я вам в десятый раз говорю: нет у меня никакой видеокассеты!
— А я знаю, где эта видеокассета! — отчетливо произнес Дэниэл.
— Тише, тише, дорогой! — одернула его Бомбошка.
— Нет, но я же правда знаю! — настаивал Дэниэл.
А я уже убедился, что Дэниэла следует принимать всерьез.
Я присел на корточки, чтобы оказаться на одном уровне с мальчиком, сидящим на диване.
— И где же она, Дэниэл?
— Я думаю, это стоит три, а то и четыре золотые монеты, — ответил он.
— О чем это он? — спросил профессор Лоусон-Янг.
— Игра такая, — пояснил я. — Дэниэл сообщает мне какую-то информацию, а я ему за это даю сокровища.
Я снова обратился к Дэниэлу:
— Да, пожалуй, это действительно стоит четырех золотых монет.
— Целого мешка золотых монет, — вмешался профессор, — если только это та самая кассета!
Дэниэл явно обрадовался.
— Она в папиной машине, — сказал он. — В кармашке на спинке папиного сиденья. Я ее там вчера видел, когда мама нас возила к вам в магазин.
Он вопросительно уставился на меня. Я сказал:
— На этот раз — десять золотых, если профессор будет не против.
Парень просиял.
Джордж Лоусон-Янг не мог вымолвить ни слова. Он только закивал — так, что казалось, будто голова у него вот-вот отвалится.
— Мне нравится узнавать и находить всякие вещи для Джерарда, — сказал Дэниэл. — Я всегда буду искать то, что ему нужно.
Стоявший рядом со мной Прайам нервно переступил с ноги на ногу.
— Зачем вы подменили кассеты? — спросил я.
— Я вам уже сто раз говорил… — начал он.
— Я знаю, что вы мне говорили, — перебил я. — Это была ложь.
Отбросьте ложь, сказал профессор тогда, в Бристоле, и у вас останется правда. И я снова спросил:
— Так зачем вы подменили кассеты?
Прайам пожал плечами.
— Я думал, на кассете, которую передал вам Эдди Пэйн, указано место, где спрятано античное ожерелье. Кто-то говорил, что она стоит миллионов. Тогда вечером я нашел ее в кармане вашего плаща и подумал, что, раз Мартин погиб, никто не узнает, что она у меня.
И вот такие-то полуправды, недопонимания и ошибки привели к смерти и разрушению…
— Я взял в «логове» Мартина другую кассету, с записью скачек, завернул ее в ту же самую бумагу и положил ее обратно в ваш карман. Но когда я в тот же вечер прокрутил ту, первую кассету у себя дома, оказалось, что там какая-то непонятная фигня и никаким ожерельем там и не пахнет. Поэтому на следующий день, когда я отгонял машину Мартина к дому Бомбошки, я положил кассету в тот кармашек.
Он огляделся.
— Ну и что? Ничего ж ведь не случилось! Кассета снова у вас. И полицию вызывать было вовсе незачем.
Ничего не случилось… Боже, как он был не прав!
Прошло четыре дня, прежде чем полиция снова пустила меня в «Стекло Логана».
А в Бродвей тем временем стаями слетались репортеры. Драконица говорила по этому поводу:
— Э-э, милок, ты ведь всегда был главным поставщиком новостей в нашем поселке!
В благодарность за то, что я привлек столько новых постояльцев, драконица предоставила мне свой лучший номер и выставила на полке в холле всех своих стеклянных зверюшек с объявлением, что желающие могут приобрести таких же.
Мэриголд, естественная соперница драконицы в области индийских сари, восточных халатов и хлопанья ресницами, не давала мне покоя, желая знать, когда же я, наконец, снова возьмусь за ее приз. Уортингтон получил повышение: из шофера он сделался спутником жизни. И именно ему было поручено вместе со мной забрать ожерелье из банка. Мэриголд не снимала его круглыми сутками, обеспечив себе таким образом полную победу над драконицей, и в конце концов приобрела его у меня за огромные деньги.
Роза, Норман Оспри, доктор Форс и Гикори содержались под стражей. Эдди лежал в больнице: его руки были в ужасном состоянии.
Прайам, который никак не мог понять, из-за чего столько шуму, был отпущен на поруки. Это означало, что у него конфисковали паспорт. Прайам жутко негодовал.
— Хамство какое! — жаловался он. — Почему это со мной обращаются как с каким-то преступником?
— Потому что вы и есть преступник! — сказал ему Уортингтон и повторял это каждому встречному и поперечному.
Профессор Лоусон-Янг получил кассету из машины Мартина. Последовал неприятный момент, когда Шепед попытался забрать кассету в качестве вещественного доказательства. Лоусон-Янг однажды уже потерял записанную на ней информацию и теперь не собирался с ней расставаться. Сошлись на том, что полицейский неохотно позволил профессору взять кассету ненадолго, чтобы сделать копию.
Кэтрин, которая каждую ночь спала в моих объятиях, держала меня в курсе того, что происходит в полицейском участке.
Роза в основном выкрикивала непристойности и проклятия, большую часть из них — в мой адрес.
Гикори винил во всем меня, Розу и весь мир в целом.
Доктор Форс практически ничего не говорил, но почти все отрицал. Однако он сообщил, что Мартин Стакли не подозревал о том, что сведения на кассете похищены. Более того, доктор сказал Мартину, что прячет эти данные от тех, кто пытается похитить результаты его собственных исследований.
Я был очень рад узнать это. А что, разве я сомневался в Мартине?
В четверг мы наконец открылись. Магазин был набит народом, чего прежде по рабочим дням, да еще зимой, никогда не бывало. Торговля шла как по маслу. Однако, по правде говоря, публику больше всего интересовали кровавые пятна на полу — отмыть их полностью оказалось невозможно.
К выходным Памела Джейн оправилась достаточно, чтобы вернуться на работу. Однако пока что она предпочитала работать в магазине, а через мастерскую к своему шкафчику без крайней необходимости старалась не ходить.
В воскресенье, через неделю после достопамятных событий, я снова принялся за изготовление лошади.
Трудяга Айриш согласился исполнять обязанности помощника. И одного зрителя мы все-таки пустили. Кэтрин сидела на своем, теперь уже привычном, месте и смотрела, как я снова раскладываю инструменты и раздеваюсь до майки.
Я наступил на педаль, поднял заслонку, и в мастерскую хлынул жар.
Кэтрин сняла пальто.
— Повесь его в мой шкафчик, — сказал я и бросил ей ключи.
Кэтрин прошла в дальний конец мастерской и отворила дверцу.
— А это что такое? — спросила она, доставая видеокассету. — Тут наклейка: «Изготовление „Критского восхода“…
Я бросился к ней. Кэтрин по ошибке открыла шкафчик Гикори, и внутри обнаружилась не только инструкция по изготовлению ожерелья, но и пакет из оберточной бумаги, в котором лежала пара ярких бело-зеленых шнурков.
Я расхохотался.
— История о трех кассетах! И одна из них все это время была тут, у меня под носом!
— О трех? — переспросила Кэтрин. — Нам и двух-то по горло хватило.
— Кассет было три, — сказал я. — Одна — очень важная, ценная, пожалуй, даже уникальная, — та, на которой содержались похищенные Форсом результаты исследований. Он отдал ее Мартину, который передал ее мне через Эдди. Прайам ее подменил, потому что решил, будто на ней записаны сведения о каких-то сокровищах. Когда он обнаружил, что ни о каких сокровищах там речи не идет, он попросту спрятал ее в машине Мартина. Это была та самая кассета, которую так упорно искали Роза с доктором Форсом.
— А кассета с ожерельем? — спросила Кэтрин. — Вот эта?
— Кассету с инструкцией по изготовлению ожерелья я одолжил Мартину, и она лежала в его доме, пока Гикори не украл ее вместе с остальными. Гикори оставил ее себе, потому что для него эта кассета представляла определенную ценность. Он полагал, что сумеет изготовить копию ожерелья. Очевидно, потому и хранил кассету у себя в шкафчике.
— А что за третья?
— А третья кассета была та, которую Прайам взял в «логове» Мартина до того, как все остальные кассеты украл Гикори. Он положил ее в карман моего плаща, и эту-то самую кассету спер у меня доктор Форс в полночь под Новый год, думая, что это кассета с «раковыми» исследованиями. Хотел бы я видеть его рожу в тот момент, когда он прокрутил кассету и обнаружил, что на ней записаны скачки!
Я сделал эту лошадку для приза. С помощью Айриша я набрал стекло из печи и снова сформировал тело лошади, ноги и хвост. Но на этот раз я не спешил. Я работал аккуратно и вкладывал в работу все свое мастерство и талант, все, чему я успел научиться и что унаследовал от дяди Рона. Я вылепил шею и голову благородного животного, тонко очерченные ноздри и умные глаза. Я сделал гриву, развевающуюся, как на скаку, и припаял ее к шее без швов.
Я взялся за эту работу ради денег, по заказу Мэриголд, Кеннета Трабшоу и его челтнемской комиссии по призам. Но в конце концов у меня вышло настоящее произведение искусства, созданное в память верного друга, которого мне так не хватало. Это был достойный памятник его искусству и отваге.
Когда наконец на катальной плите возникла вставшая на дыбы лошадь, мы с Айришем взяли ее быстро, но осторожно и поставили в одну из отжигательных печей. Там она будет медленно остывать, предоставляя возникающим напряжениям спадать постепенно. Этой лошадке не суждено разлететься на осколки.
Я пошел на отпевание Зануды Пола вместе с Кэтрин, но у входа в церковь уступил ее коллегам в форме и без. Небольшая кучка людей в штатском окружила Кэтрин и горевала вместе с ней. И мой полицейский офицер, который часом позже оседлал мотоцикл, был весьма молчаливым и задумчивым. Кэтрин немного помедлила, прежде чем нажать на стартер, и рассеянно сказала своему будущему пассажиру:
— Кремация состоится завтра, а сегодня вечером мы соберемся в пабе выпить и помянуть Пола. Меня отпустили до конца дня. Куда поедем?
— В постель, — сказал я и добавил, что Зануда Пол наверняка бы это одобрил.
Кэтрин стряхнула с себя скорбь, как дерево стряхивает тающий снег.
— Кстати, — сказал я, — я ведь так и не видел твоего дома. Поехали сейчас?
Она улыбнулась с лукавинкой, пнула стартер и пригласила меня садиться.
От окружного полицейского участка до ее дома было минут пять ходьбы, а на мотоцикле — меньше минуты езды по прямому серому шоссе. Кэтрин затормозила у одноэтажного домика на две семьи, стоящего в ряду точно таких же оштукатуренных коробок, и я в мгновение ока понял, что это место — не для меня. Зря мы сюда приехали. Но, поскольку привезла-то меня все равно Кэтрин, мне оставалось только улыбнуться и сделать вид, что мне тут нравится.
Но делать вид не пришлось. Мне там действительно понравилось.
Внутри одноэтажное обиталище полицейского в штатском было целиком отдано «Алисе в Стране чудес». Огромный Мартовский Заяц вместе с таким же Болванщиком сидели за кухонным столом и деловито запихивали в чайник Соню. У двери ванной стоял Белый Кролик, озабоченно поглядывающий на часы. В гостиной Червонная Дама, кухарка, Морж и Плотник танцевали кадриль. Стенки были расписаны буйной зеленью и цветами.
Глядя на мое очумевшее лицо, Кэтрин рассмеялась.
— Весь этот народец попал ко мне после закрытия ярмарки. Мне тогда было лет шесть. Я их всегда ужасно любила. Я знаю, это глупо, но все-таки общество…
Она внезапно сглотнула.
— Они помогли мне примириться с потерей Пола… Они ему нравились. Он говорил, что они смешные. Теперь, без него, они уже не те… Наверное, я взрослею.
Спальня Кэтрин в соответствии с прочими комнатами была волшебной страной игральных карт, которые красили белые розы в красный цвет на фоне пушистых облаков и ярко-зеленых листьев.
Я замер на пороге.
— Очень мило… — выдавил я.
Кэтрин фыркнула.
— Тебе не нравится, я вижу!
— Ничего, я могу закрыть глаза, — сказал я.
Но вместо этого мы задернули занавески.
Мы занялись там любовью в честь Зануды Пола, но вечером после поминок в пабе, когда детектив-констебль Додд и ее пассажир снова оседлали мотоцикл, они поехали в большой тихий дом на холме.
Мы возвращались домой.
— Больно умный, падла! — с ненавистью сказал он. — Жалко, мы тебе тогда не сломали руку!
Старший полицейский офицер отклеился от перегородки, у которой он стоял, и подвинулся поближе.
Но Гикори только смотрел на меня исподлобья.
— Ты, твои приколы, твои снисходительные комментарии! Ненавижу тебя, ненавижу эту мастерскую! Я сам нехреновый стеклодув и заслуживаю признания! — выпалил он, надменно выпятив подбородок. — В один прекрасный день, — продолжал Гикори, — имя Джона Гикори станет известно повсюду, и люди будут покупать мое стекло, а дерьмовое стекло Логана повыкинут на помойку!
«Позорище какое! — думал я. — Ведь Гикори действительно не лишен кое-каких дарований, но он просто не даст им развиться так, как они того заслуживают. Гордыня и вера в мастерство, которым он не обладает, погубят то, что у него действительно есть».
— А Роза? — спросил я.
— С-сука сумасшедшая! — прошипел Гикори, снова поднося руку к уху. — Она точно двинутая! Свяжем тебя, говорит, и используем в качестве заложника. А про то, чтобы поджаривать мое треклятое ухо, она ничего не говорила! Чтоб ей сгнить в аду!
Я от души понадеялся, что она сгниет еще на земле, в тюрьме или в психушке.
— Она обещала, что я займу место, которое мне полагается по праву! — продолжал Гикори. — Говорила, что прикроет твою лавочку. Она и этот придурок, ее папаша!
Тут он наконец начал понимать, какую яму себе роет, и поспешно пошел на попятный:
— Это они меня во все это втянули! Это все их вина, а не моя! — Он с несчастным видом обвел взглядом своих внимательных слушателей. — Я не виноват! Это они все придумали.
Гикори никто не поверил. Ведь именно он доносил обо всем, что я делал. Именно он «закладывал» меня Розе.
— Так где же кассета? — осведомился Джордж Лоусон-Янг.
— Не знаю, — ответил Гикори. — Роза говорила, что она должна быть в доме Стакли или Логана, но я несколько часов подряд просидел, просматривая эти гадские скачки и инструкции по стеклодувному делу, и ни одной медицинской кассеты там не оказалось, это я вам точно говорю.
Я ему поверил. «В противном случае, — печально подумал я, — я был бы избавлен от нескольких избиений и Зануда Пол мог бы по-прежнему спокойно изображать из себя бродягу…»
Вошел санитар и сказал, что пора везти Гикори в больницу, лечить ему ухо. Старший полицейский офицер Шепед очнулся и вернулся к своим обязанностям — принялся арестовывать Гикори.
— Вы не обязаны говорить ничего, что может повредить вашим интересам…
— Да поздно уж, блин! — огрызнулся Гикори и ушел к «Скорой» в сопровождении санитара и полицейского в белом комбинезоне.
Теперь Шепед обратил внимание на доктора Форса-Краснобородого, который все это время только молчал и слушал.
— Доктор Форс, — самым официальным тоном произнес Шепед, — можете ли вы сообщить нам какие-либо сведения о местонахождении видеокассеты, на которой содержатся результаты медицинских исследований, похищенные у присутствующего здесь профессора?
Форс ничего не ответил. Похоже, доктор вынес хотя бы один урок из нашей беседы под елями в Линтоне.
— Ну же, Адам, отвечайте! — вмешался профессор. Судя по всему, он еще сохранял какие-то дружеские чувства к этому человеку, капавшему кровью с бороды на мой гладкий кирпичный пол.
Форс пренебрежительно глянул на профессора и снова ничего не ответил.
Его, в свою очередь, взяли под арест и увели накладывать швы и снимать отпечатки пальцев. — Вы не обязаны говорить ничего… А он ничего и не говорил.
Толпа в галерее, мастерской и магазине постепенно начала редеть. Приехал представитель коронера, чтобы проследить за транспортировкой тела Пола в местный морг. Прочие полицейские на время прервали свою работу и выпрямились, провожая взглядом печальную процессию, которая несла свою почитаемую и ценную ношу к выходу. У меня в глазах стояли слезы, у полицейских тоже. Пол был не только хорошим полицейским, но и просто хорошим человеком.
Сделали еще несколько фотографий, собрали еще несколько вещественных доказательств. Протянули бело-голубую ленточку с надписью «Проход воспрещен», заперли двери и поставили дежурного, вежливо выставили нас с профессором на улицу, под печальный серенький дождик.
Старший полицейский офицер снова попросил меня пройти с ним в участок, чтобы дать показания, хотя теперь его тон был несколько любезнее. Я согласился, но попросил разрешения зайти сперва в «Дракон Вичвуда» и выпить чашку чаю. Я посмотрел на часы. Как ни странно, все еще было утро. По моим ощущениям, должно было быть уже где-то ближе к вечеру.
Все они были в холле, предназначенном для жителей гостиницы. Бомбошка и ее четверо детей сидели бок о бок на широком диване, расположившись лесенкой, от самого большого к самому маленькому. Ребятам купили кока-колы, и на кофейном столике стояло несколько пустых бутылочек с соломинками. Мэриголд утонула в глубоком мягком кресле. Рядом, на подлокотнике, пристроился Уортингтон. Глядя, как Мэриголд вцепилась в руку Уортингтона, я вспомнил его предостережения насчет липучки для мух. Впрочем, Уортингтон, похоже, не возражал.
Драконица разлила чай по большим сувенирным кружкам с надписью «Миллениум» и сообщила, что Памела Джейн все еще в шоковом состоянии и что полицейский врач дал ей таблетку и отправил наверх, в постель.
Виктор стоял у окна, не в силах отвести глаза от расположенного напротив «Стекла Логана». Я взял свою кружку с чаем и присоединился к нему.
Виктор, не поворачивая головы, спросил:
— Видимо, мою тетю Розу теперь посадят надолго?
— Да, — сказал я. — Очень надолго. Наверно, на всю жизнь. Либо в тюрьму, либо в надежную психушку. Человека, который убил полицейского, на поруки вряд ли выпустят.
Виктор еще немного помолчал, потом обернулся и посмотрел мне в глаза.
— Это хорошо. Значит, у нас с мамой появится шанс.
Я отошел от окна и вывел Бомбошку в коридор. Мне нужно было, чтобы она оказала мне одну услугу. Бомбошка сказала: «Пожалуйста!» — и пошла к телефону-автомату, расположенному под лестницей.
Я вернулся в холл, допил чай. Вскоре вернулась Бомбошка, кивнула мне и улыбнулась.
Я обдумывал события сегодняшнего утра. Могло ли быть иначе?
Понтия с раскаленным стеклом, в чьих бы руках она ни находилась, не та вещь, которой можно размахивать попусту. А в руках Розы понтия превратилась в смертоносное оружие. Я считал, что Роза охотится именно за мной и потому именно я должен ее остановить. Я пытался остановить ее, взорвав лошадку, но у меня ничего не вышло. Ее любовник был ранен, и ее собственный гнев только разгорелся. И тогда я решил, что, если Розу ослепить, она остановится. Я засыпал ей глаза краской, но все стало только хуже.
Погиб Пол.
Если бы я не пытался остановить ее, если бы я вместо этого сдался сразу, как она требовала, Пол остался бы жив. Но, размышлял я, ища оправдания, я все равно не мог отдать ей кассету, которую она хотела, потому что я не знал точно, где эта кассета.
Я сделал все, что мог, — и это привело к убийству.
Голос старшего полицейского офицера вернул меня к реальности. Он сказал, что торопится вернуться в участок, чтобы допросить арестованных, и что ему нужно — хотя ужасно не хочется — посетить семью детектива-констебля Пола Крэтчета.
— Не будут ли так любезны господин профессор и мистер Логан проехать со мной?
— А можно, мы выпьем еще чаю? — попросил я.
Шепеда это отнюдь не обрадовало.
— Вопреки общераспространенному мнению чай у нас в участке вполне приличный. Так что, будьте любезны…
Но мне было нужно время.
Я опустился в ближайшее кресло.
— Можно хотя бы посидеть пару минут? Я ужасно вымотался. Может, поедим чего-нибудь перед уходом?
— В участке есть буфет. Можете перекусить там.
Голос власти сказал свое слово. Мне оставалось только повиноваться.
Я нехотя поднялся на ноги — и с облегчением увидел, как в двери влетел мой долгожданный гость.
— Привет, Прайам! — сказал я.
Прайам на меня и не взглянул — он устремил свой взгляд на высокого, элегантно одетого Джорджа Лоусон-Янга. Правда, Бомбошку он удостоил мимолетного взгляда — только затем, чтобы спросить:
— Это он?
— Здравствуйте, Прайам, — повторил я. — Как любезно, что вы пришли! Прайам Джоунз, разрешите вам представить: старший офицер западномерсийской полиции Шепед.
Прайам медленно развернулся в мою сторону и машинально пожал протянутую ему руку.
— Простите? — озадаченно спросил он. — Я что-то не пойму. Бомбошка позвонила и сказала, что она ждет здесь с владельцем, который хочет пристроить своих лошадей, и чтобы я приезжал как можно скорее, если заинтересован в этом деле. Я ради этого ланч прервал, между прочим!
Прайам огляделся, все еще ища предполагаемого владельца.
Мне пришлось снова привлечь его внимание.
— Прайам! Вообще-то вас немного надули. Это я попросил Бомбошку вам позвонить, потому что мне нужно было поговорить с вами.
Нечего и говорить, что Прайама это не обрадовало, а скорее напротив.
— Если вам так уж хотелось поболтать, так чем вам телефон не угодил — хотя не знаю, о чем нам с вами разговаривать, черт побери!
Он опустил глаза, увидел четыре пары невинных детских глаз, смутился:
— Кх… кхм… извините.
— Мне хотелось поболтать насчет видеокассеты, — сказал я.
— Как, опять об этой бл… э-э… кхм-кхм… видеокассете?! Я вам в десятый раз говорю: нет у меня никакой видеокассеты!
— А я знаю, где эта видеокассета! — отчетливо произнес Дэниэл.
— Тише, тише, дорогой! — одернула его Бомбошка.
— Нет, но я же правда знаю! — настаивал Дэниэл.
А я уже убедился, что Дэниэла следует принимать всерьез.
Я присел на корточки, чтобы оказаться на одном уровне с мальчиком, сидящим на диване.
— И где же она, Дэниэл?
— Я думаю, это стоит три, а то и четыре золотые монеты, — ответил он.
— О чем это он? — спросил профессор Лоусон-Янг.
— Игра такая, — пояснил я. — Дэниэл сообщает мне какую-то информацию, а я ему за это даю сокровища.
Я снова обратился к Дэниэлу:
— Да, пожалуй, это действительно стоит четырех золотых монет.
— Целого мешка золотых монет, — вмешался профессор, — если только это та самая кассета!
Дэниэл явно обрадовался.
— Она в папиной машине, — сказал он. — В кармашке на спинке папиного сиденья. Я ее там вчера видел, когда мама нас возила к вам в магазин.
Он вопросительно уставился на меня. Я сказал:
— На этот раз — десять золотых, если профессор будет не против.
Парень просиял.
Джордж Лоусон-Янг не мог вымолвить ни слова. Он только закивал — так, что казалось, будто голова у него вот-вот отвалится.
— Мне нравится узнавать и находить всякие вещи для Джерарда, — сказал Дэниэл. — Я всегда буду искать то, что ему нужно.
Стоявший рядом со мной Прайам нервно переступил с ноги на ногу.
— Зачем вы подменили кассеты? — спросил я.
— Я вам уже сто раз говорил… — начал он.
— Я знаю, что вы мне говорили, — перебил я. — Это была ложь.
Отбросьте ложь, сказал профессор тогда, в Бристоле, и у вас останется правда. И я снова спросил:
— Так зачем вы подменили кассеты?
Прайам пожал плечами.
— Я думал, на кассете, которую передал вам Эдди Пэйн, указано место, где спрятано античное ожерелье. Кто-то говорил, что она стоит миллионов. Тогда вечером я нашел ее в кармане вашего плаща и подумал, что, раз Мартин погиб, никто не узнает, что она у меня.
И вот такие-то полуправды, недопонимания и ошибки привели к смерти и разрушению…
— Я взял в «логове» Мартина другую кассету, с записью скачек, завернул ее в ту же самую бумагу и положил ее обратно в ваш карман. Но когда я в тот же вечер прокрутил ту, первую кассету у себя дома, оказалось, что там какая-то непонятная фигня и никаким ожерельем там и не пахнет. Поэтому на следующий день, когда я отгонял машину Мартина к дому Бомбошки, я положил кассету в тот кармашек.
Он огляделся.
— Ну и что? Ничего ж ведь не случилось! Кассета снова у вас. И полицию вызывать было вовсе незачем.
Ничего не случилось… Боже, как он был не прав!
Прошло четыре дня, прежде чем полиция снова пустила меня в «Стекло Логана».
А в Бродвей тем временем стаями слетались репортеры. Драконица говорила по этому поводу:
— Э-э, милок, ты ведь всегда был главным поставщиком новостей в нашем поселке!
В благодарность за то, что я привлек столько новых постояльцев, драконица предоставила мне свой лучший номер и выставила на полке в холле всех своих стеклянных зверюшек с объявлением, что желающие могут приобрести таких же.
Мэриголд, естественная соперница драконицы в области индийских сари, восточных халатов и хлопанья ресницами, не давала мне покоя, желая знать, когда же я, наконец, снова возьмусь за ее приз. Уортингтон получил повышение: из шофера он сделался спутником жизни. И именно ему было поручено вместе со мной забрать ожерелье из банка. Мэриголд не снимала его круглыми сутками, обеспечив себе таким образом полную победу над драконицей, и в конце концов приобрела его у меня за огромные деньги.
Роза, Норман Оспри, доктор Форс и Гикори содержались под стражей. Эдди лежал в больнице: его руки были в ужасном состоянии.
Прайам, который никак не мог понять, из-за чего столько шуму, был отпущен на поруки. Это означало, что у него конфисковали паспорт. Прайам жутко негодовал.
— Хамство какое! — жаловался он. — Почему это со мной обращаются как с каким-то преступником?
— Потому что вы и есть преступник! — сказал ему Уортингтон и повторял это каждому встречному и поперечному.
Профессор Лоусон-Янг получил кассету из машины Мартина. Последовал неприятный момент, когда Шепед попытался забрать кассету в качестве вещественного доказательства. Лоусон-Янг однажды уже потерял записанную на ней информацию и теперь не собирался с ней расставаться. Сошлись на том, что полицейский неохотно позволил профессору взять кассету ненадолго, чтобы сделать копию.
Кэтрин, которая каждую ночь спала в моих объятиях, держала меня в курсе того, что происходит в полицейском участке.
Роза в основном выкрикивала непристойности и проклятия, большую часть из них — в мой адрес.
Гикори винил во всем меня, Розу и весь мир в целом.
Доктор Форс практически ничего не говорил, но почти все отрицал. Однако он сообщил, что Мартин Стакли не подозревал о том, что сведения на кассете похищены. Более того, доктор сказал Мартину, что прячет эти данные от тех, кто пытается похитить результаты его собственных исследований.
Я был очень рад узнать это. А что, разве я сомневался в Мартине?
В четверг мы наконец открылись. Магазин был набит народом, чего прежде по рабочим дням, да еще зимой, никогда не бывало. Торговля шла как по маслу. Однако, по правде говоря, публику больше всего интересовали кровавые пятна на полу — отмыть их полностью оказалось невозможно.
К выходным Памела Джейн оправилась достаточно, чтобы вернуться на работу. Однако пока что она предпочитала работать в магазине, а через мастерскую к своему шкафчику без крайней необходимости старалась не ходить.
В воскресенье, через неделю после достопамятных событий, я снова принялся за изготовление лошади.
Трудяга Айриш согласился исполнять обязанности помощника. И одного зрителя мы все-таки пустили. Кэтрин сидела на своем, теперь уже привычном, месте и смотрела, как я снова раскладываю инструменты и раздеваюсь до майки.
Я наступил на педаль, поднял заслонку, и в мастерскую хлынул жар.
Кэтрин сняла пальто.
— Повесь его в мой шкафчик, — сказал я и бросил ей ключи.
Кэтрин прошла в дальний конец мастерской и отворила дверцу.
— А это что такое? — спросила она, доставая видеокассету. — Тут наклейка: «Изготовление „Критского восхода“…
Я бросился к ней. Кэтрин по ошибке открыла шкафчик Гикори, и внутри обнаружилась не только инструкция по изготовлению ожерелья, но и пакет из оберточной бумаги, в котором лежала пара ярких бело-зеленых шнурков.
Я расхохотался.
— История о трех кассетах! И одна из них все это время была тут, у меня под носом!
— О трех? — переспросила Кэтрин. — Нам и двух-то по горло хватило.
— Кассет было три, — сказал я. — Одна — очень важная, ценная, пожалуй, даже уникальная, — та, на которой содержались похищенные Форсом результаты исследований. Он отдал ее Мартину, который передал ее мне через Эдди. Прайам ее подменил, потому что решил, будто на ней записаны сведения о каких-то сокровищах. Когда он обнаружил, что ни о каких сокровищах там речи не идет, он попросту спрятал ее в машине Мартина. Это была та самая кассета, которую так упорно искали Роза с доктором Форсом.
— А кассета с ожерельем? — спросила Кэтрин. — Вот эта?
— Кассету с инструкцией по изготовлению ожерелья я одолжил Мартину, и она лежала в его доме, пока Гикори не украл ее вместе с остальными. Гикори оставил ее себе, потому что для него эта кассета представляла определенную ценность. Он полагал, что сумеет изготовить копию ожерелья. Очевидно, потому и хранил кассету у себя в шкафчике.
— А что за третья?
— А третья кассета была та, которую Прайам взял в «логове» Мартина до того, как все остальные кассеты украл Гикори. Он положил ее в карман моего плаща, и эту-то самую кассету спер у меня доктор Форс в полночь под Новый год, думая, что это кассета с «раковыми» исследованиями. Хотел бы я видеть его рожу в тот момент, когда он прокрутил кассету и обнаружил, что на ней записаны скачки!
Я сделал эту лошадку для приза. С помощью Айриша я набрал стекло из печи и снова сформировал тело лошади, ноги и хвост. Но на этот раз я не спешил. Я работал аккуратно и вкладывал в работу все свое мастерство и талант, все, чему я успел научиться и что унаследовал от дяди Рона. Я вылепил шею и голову благородного животного, тонко очерченные ноздри и умные глаза. Я сделал гриву, развевающуюся, как на скаку, и припаял ее к шее без швов.
Я взялся за эту работу ради денег, по заказу Мэриголд, Кеннета Трабшоу и его челтнемской комиссии по призам. Но в конце концов у меня вышло настоящее произведение искусства, созданное в память верного друга, которого мне так не хватало. Это был достойный памятник его искусству и отваге.
Когда наконец на катальной плите возникла вставшая на дыбы лошадь, мы с Айришем взяли ее быстро, но осторожно и поставили в одну из отжигательных печей. Там она будет медленно остывать, предоставляя возникающим напряжениям спадать постепенно. Этой лошадке не суждено разлететься на осколки.
Я пошел на отпевание Зануды Пола вместе с Кэтрин, но у входа в церковь уступил ее коллегам в форме и без. Небольшая кучка людей в штатском окружила Кэтрин и горевала вместе с ней. И мой полицейский офицер, который часом позже оседлал мотоцикл, был весьма молчаливым и задумчивым. Кэтрин немного помедлила, прежде чем нажать на стартер, и рассеянно сказала своему будущему пассажиру:
— Кремация состоится завтра, а сегодня вечером мы соберемся в пабе выпить и помянуть Пола. Меня отпустили до конца дня. Куда поедем?
— В постель, — сказал я и добавил, что Зануда Пол наверняка бы это одобрил.
Кэтрин стряхнула с себя скорбь, как дерево стряхивает тающий снег.
— Кстати, — сказал я, — я ведь так и не видел твоего дома. Поехали сейчас?
Она улыбнулась с лукавинкой, пнула стартер и пригласила меня садиться.
От окружного полицейского участка до ее дома было минут пять ходьбы, а на мотоцикле — меньше минуты езды по прямому серому шоссе. Кэтрин затормозила у одноэтажного домика на две семьи, стоящего в ряду точно таких же оштукатуренных коробок, и я в мгновение ока понял, что это место — не для меня. Зря мы сюда приехали. Но, поскольку привезла-то меня все равно Кэтрин, мне оставалось только улыбнуться и сделать вид, что мне тут нравится.
Но делать вид не пришлось. Мне там действительно понравилось.
Внутри одноэтажное обиталище полицейского в штатском было целиком отдано «Алисе в Стране чудес». Огромный Мартовский Заяц вместе с таким же Болванщиком сидели за кухонным столом и деловито запихивали в чайник Соню. У двери ванной стоял Белый Кролик, озабоченно поглядывающий на часы. В гостиной Червонная Дама, кухарка, Морж и Плотник танцевали кадриль. Стенки были расписаны буйной зеленью и цветами.
Глядя на мое очумевшее лицо, Кэтрин рассмеялась.
— Весь этот народец попал ко мне после закрытия ярмарки. Мне тогда было лет шесть. Я их всегда ужасно любила. Я знаю, это глупо, но все-таки общество…
Она внезапно сглотнула.
— Они помогли мне примириться с потерей Пола… Они ему нравились. Он говорил, что они смешные. Теперь, без него, они уже не те… Наверное, я взрослею.
Спальня Кэтрин в соответствии с прочими комнатами была волшебной страной игральных карт, которые красили белые розы в красный цвет на фоне пушистых облаков и ярко-зеленых листьев.
Я замер на пороге.
— Очень мило… — выдавил я.
Кэтрин фыркнула.
— Тебе не нравится, я вижу!
— Ничего, я могу закрыть глаза, — сказал я.
Но вместо этого мы задернули занавески.
Мы занялись там любовью в честь Зануды Пола, но вечером после поминок в пабе, когда детектив-констебль Додд и ее пассажир снова оседлали мотоцикл, они поехали в большой тихий дом на холме.
Мы возвращались домой.