Фрэнсис Дик. По рукоять в опасности

   — У моей матери нет при себе чемодана.
   — Это я заметил. Что я должен делать дальше? Продолжать слежку за Сэртисом? Самая бесполезная работа в мире искать твоих четверых бандитов.
   С залами для тренировки боксеров ему не везет. И вообще, имею ли я представление, сколько их в юго-восточной части Лондона? Увы, нет, ответил я. — Получишь двойную плату, если походишь за Сэртисом весь уик-энд, — пообещал я.
   — Отлично, — сказал он. — Ты делаешь успехи.
   Смеясь, Крис заверил меня, что если даже Сэр-тис все время будет глазеть из окон своего дома — чего он, конечно, делать не станет, — то редко когда увидит перед ними одну и ту же персону. Перед глазами у него будут велосипедисты, служащие муниципалитета, производящие замеры на дороге, домашние хозяйки, ожидающие автобуса, пожилые джентльмены, прогуливающиеся с собачками, любители пива, сидящие возле пивнушки, и люди, ремонтирующие автомобили. Бритоголового или секретаршу Сэртис не увидит ни разу.
   Коневодческая ферма Пэтси и Сэртиса находилась на окраине деревни южнее Хангерфорда. Сам я там никогда не бывал, но хорошо представлял себе это место по рассказам Криса.
   После разговора с Крисом я пытался дозвониться домой к Маргарет Морден, но там никто не отвечал. Утром я позвонил ей еще раз и теперь успешно.
   — Сегодня суббота, — запротестовала она.
   — У меня вечно суббота.
   — Ну, разве что дело стоит того, чтобы заниматься им в такой день.
   — Как вы отнесетесь к нескольким цифрам и именам, которые Норман Кворн передал своей сестре?
   Чуть помедлив, Маргарет спросила:
   — Вы говорите о маршрутах и местах назначения?
   — Думаю, что да.
   — До понедельника мы все равно ничего не узнаем.
   Черт бы побрал эти уик-энды, подумал я.
   — Я не могу отменить или перенести встречи, назначенные на понедельник, — продолжала Маргарет. — Раньше вторника ничего не получится.
   — Тобиас сказал, что улетает в Париж и до вторника в своем офисе не появится.
   — В понедельник утром, — сказала Маргарет, — я должна быть в офисе Тобиаса, где встречусь с очень важными банкирами. Скажем, в десять часов во вторник возле банка? Вы принесете эти цифры?
   Я поневоле согласился, хотя такая отсрочка казалась мне бесконечной и бесконечно опасной. Впереди, как скучная бескрайняя пустыня на черно-белой фотографии, маячил уик-энд, и оттого звонок дяди Роберта в начале второй половины дня стал для меня настоящей отрадой.
   — Ты где? — спросил он.
   — В маленькой Венеции, глазею на узенькие лодочки и думаю о том, как бы сесть в одну из них.
   Чепуха. Думал я о горах. Туда бы! Да заняться бы, живописью! Ах, как там хорошо!
   — Я говорил с Пэтси, — заявил дядя Роберт.
   — Кто кому позвонил, вы ей или она — вам? — спросил я.
   — Она мне. Впрочем, какое это имеет значение? Пэтси хотела узнать, где ты.
   — И что вы ей сказали?
   — Сказал, что не знаю. Ал, она говорила со мной так, как будто ее подменили, как будто она вдруг прозрела. Я сказал ей, что ты все время не жалел усилий для ее блага и для блага пивоваренного завода и что она недооценивала тебя, что ты никогда не пытался посеять рознь между ней и ее отцом, а совсем наоборот и что все эти годы она была очень несправедлива к тебе.
   — А она что сказала?
   — Что хотела бы встретиться с тобой. Ал, поговори с ней. По крайней мере, начало уже положено. — Вы имеете в виду, чтобы я позвонил ей? — спросил я.
   — Да. Это был бы первый шаг с твоей стороны. Она сказала, что будет дома всю вторую половину дня. У тебя есть ее телефон? — Дядя продиктовал мне номер Пэтси.
   — Не верится мне что-то... — сказал я.
   — Дай ей шанс, — взмолился дядя Роберт. — В конце концов, не убудет же от тебя.
   — Оливковая ветвь стоит того, чтобы за нее ухватиться, — сказал я.
   Через десять минут я позвонил Пэтси.
   Тон у нее, и правда, был совсем другой, в этом Сам не ошибся. Пэтси говорила со мной так, будто оправдывалась. Сказала, что мой дядя устроил ей настоящую выволочку за то, что она считала меня своим врагом. И вот теперь она хочет наладить отношения между нами. Что было — то было, сказала Пэтси, но в дальнейшем мы сумеем прийти к взаимопониманию.
   — Взаимопониманию? Какому? — спросил я.
   — Ну... не будем больше враждовать. Я согласился на перемирие.
   Не могу ли я прийти к ним в гости, спросила Пэтси. Спросила робко и неуверенно, как будто боялась моего отказа.
   — Куда? — спросил я.
   — Ну... сюда.
   — Куда — сюда?
   — К нам домой, — сказала она и назвала деревню, где находился ее дом.
   — Ты в самом деле приглашаешь меня? — спросил я.
   — О Александр, твой дядя убедил меня, сколь предвзято я к тебе относилась. Почему бы нам не уладить все именно сейчас? Я сказал Пэтси, что буду в шесть тридцать. После разговора с ней я передал сообщение на пейджер Криса. Вскоре он отозвался.
   — Ты по-прежнему около дома Сэртиса? — спросил я его.
   — Угадал.
   — Есть интересные новости?
   — Никаких.
   — Пэтси пригласила меня чего-нибудь выпить.
   — Чего же? Беладонны? Аконита? Джина с поганками?
   — А вдруг это искренне?...
   — Она не бывает искренней, ты сам говорил мне об этом.
   Я и в самом деле не знал, как быть.
   — Думаю, надо принять ее приглашение, — сказал я.
   — Неудачное решение.
   — Я возьму тебя с собой. Наряд «секретарши» у тебя далеко?
   — В машине. Мешок номер пять.
   — А что в номерах один, два, три, четыре? — Я засмеялся.
   — Бритоголовый, принадлежности мистера Юнга. Принадлежности мистера Аттли.
   — А в данный момент?
   — В спортивном костюме сижу в машине, взятой напрокат, и разглядываю карту.
   — Я прихвачу «секретаршу» по пути в половине седьмого, будь наготове.
   — Идет.
   Несколько часов я провел, раздумывая над тем, верить или не верить мне в добрые намерения Пэтси. Предлагают ли мне мир или заманивают в какую-нибудь ловушку?
   И все же я пойду к Пэтси и возьму с собой Криса, решил я. Надо же когда-то и где-то начать мирные переговоры... Вечером я отыскал на карте деревню, которую назвала мне по телефону Пэтси, и приехал туда, когда уже стемнело. Недалеко от дома Пэтси и Сэртиса «голосовала» на дороге длинноногая фигура в черных колготках.
   Я притормозил возле этой фигуры, и Крис нырнул ко мне в машину, обдавая меня запахом дорогих духов и хихикая.
   — Есть новости? — спросил я.
   — Полчаса назад Сэртис и его миссис вышли из дома, сели в машину и куда-то тронулись. Я поехал в своей машине следом за ними и как раз собирался звонить тебе, как вдруг они свернули в ворота какого-то дома в полумиле отсюда. Там в саду горят среди деревьев волшебные фонари, а возле дома несколько автомобилей. Похоже, собралась какая-то веселая компания. Присоединишься к ней или начнешь с дома Сэртиса?
   — С дома, — сказал я.
   Вдвоем — Крис на шаг сзади — мы подошли к двери дома Сэртиса. Я позвонил. Мне открыла молодая женщина, рядом с которой стояла Ксения, как всегда, непримиримая, а чуть-чуть позади — двое детей поменьше.
   — Миссис Бенчмарк ждет вас, — сказала молодая женщина, когда я назвал себя. — Она просила передать вам свои извинения. Когда она говорила с вами, то забыла, что ее и мистера Бенчмарка пригласили в гости. Это не очень далеко отсюда. Вам надо проехать мимо бара, он останется с правой стороны от вас, и тогда вы обязательно найдете, где это. Там все украшено фонариками. Миссис Бенчмарк сказала, чтобы я сразу позвонила ей, как только вы приедете, и она встретит вас там. Поблагодарив эту женщину, мы с Крисом вернулись в машину.
   — Что скажешь? — спросил я.
   — Не вешай носа.
   Мысленно я не вешал носа. Но, как говорится, вытащили нос — хвост увяз.

ГЛАВА 13

   Мы проехали мимо пивного бара и приблизились к дому, вокруг которого горели фонари. Подъездная дорожка к нему была полностью занята машинами, поэтому мы припарковались прямо на обочине основной дороги. Как только мы вылезли из машины, Крис споткнулся и сломал каблук. Чертыхаясь, он принял решение отломить другой каблук, а я, смеясь, направился к дому. Крис держался в нескольких шагах позади меня.
   Кусты вокруг как будто светились изнутри.
   Вдруг я запутался в какой-то сети и веревках, и неодолимая сила поволокла меня, но не в сторону смутно видневшегося в тени дома, а куда-то в сад, через небольшие, неказистые воротца.
   Гирлянды фонариков и больших разноцветных ламп, похожих на груши, подвешенные к деревьям, заливали сад ярким светом. Я оказался под навесом из освещенных ветвей и листьев. Великолепная декорация! Как раз для веселой компании, собравшейся на вечеринку.
   Для меня эта вечеринка началась с того, что один из гостей был привязан к стволу клена рядом с гроздью ярко горящих грушевидных красных ламп, освещающих крупные, уже пожелтевшие и покрасневшие листья, образующие балдахин. Самое неприятное, что этим гостем был я сам. Меня, именно меня привязали спиной к дереву. Веревки впивались мне в лодыжки, в запястья вывернутых за спину рук и — что хуже всего — опутывали шею.
   На вечеринках, которые я посещал раньше, мне не приходилось встречать этих четверых ублюдков, но они были хорошо мне знакомы, а то откуда бы я знал, что они ублюдки. Один из них был занят тем, что надевал боксерские перчатки.
   Обыкновенные боксерские перчатки из красной кожи.
   Явилась и вся остальная компания: Пэтси, Сэртис и Оливер Грантчестер. Больше, кажется, никого. Не густо.
   У Сэртиса был торжествующий вид. Грантчестер серьезен и деловит. Пэтси чем-то взволнована.
   Я попытался осмотреться вокруг. Хотел увидеть, как отсюда выбраться. Увидел немногое. Лужайка, окруженная кустами и освещенная со стороны сада. Ближе к дому она оставалась в тени. Клумба с хризантемами. Маленький пруд с золотыми рыбками. Искусственный ручей, ниспадающий в этот пруд с декоративного нагромождения камней.
   Слева от меня — большой дом, темный, но ярко освещена оранжерея, выходящая в сад.
   И — Оливер Грантчестер.
   Как же я упустил из виду, что у него дом в той же деревне, где живет Пэтси, и что расстояние между их домами — полмили? В записной книжке Айвэна есть адрес и номер телефона Оливера Грантчестера...
   Это его, Оливера Грантчестера, без колебаний узнала миссис Ньютон среди лиц, которые я набросал на листке бумаги у нее в доме. Именно он был тем, кто заехал за ее братом, когда Норман Кворн собирался в Испанию.
   Я знал, кто будет охотиться за мной, но не учел где. Надо же быть таким идиотом!
   Пэтси никогда не изменится. Какого черта я поверил ей?!
   Мне хотелось поверить, хотелось положить конец этой долгой дурацкой вражде.
   Так мне и надо.
   Грантчестер стоял в шести футах от меня.
   — Где «Честь Кинлохов»? — спросил он.
   Вот так сюрприз! Ему-то зачем это знать? Он подал знак парню в боксерских перчатках, и тот нанес мне удар в живот. О-ох! Да еще я дернулся от боли, и в горло мне впилась веревка. Адова мука!
   — Где «Золотой кубок короля Альфреда»? Сумка для гольфа. Шкафчик. Клуб. Шотландия.
   Попробуй, доберись туда.
   Удар в ребра. Меркнет сознание. Дальше, кажется, некуда, но, похоже, это только начало. Проклятье!
   — Айвэн переправил кубок тебе? Где кубок? Спроси у Самого.
   Еще один прицельный удар. Мир содрогнулся у меня перед глазами.
   Где мой телохранитель, черт бы его побрал?! Сэртис подскочил к Грантчестеру и взвизгнул:
   — Где Гольден-Мальт? Пусть скажет, куда он его упрятал!
   Бандит в боксерских перчатках — тот ублюдок, что спрашивал меня в горах: «Где это?» Скотина!
   — Где Гольден-Мальт? — спросил Грантчестер. Я молчал. Мучительное решение.
   Сэртис от нетерпения подпрыгивал, как мячик.
   — Заставьте его сказать. Дайте ему покрепче. Еще, еще!
   Я отрешенно подумал о том, что предпочел бы, наверное, умереть, чем спасовать перед Сэртисом. У Оливера Грантчестера были другие интересы, чем у мужа Пэтси.
   — Где твоя мать? — спросил адвокат. В Девоне, подумал я. Хвала Господу! Удар.
   Он, кажется, спятил, если думает, что я отвечу ему.
   — Где Эмили Кокс?
   Тоже в безопасности, слава Богу. Удар.
   — Где сестра Нормана Кворна?
   От полученных ударов стало трудно дышать. Я не мог бы сейчас ответить Грантчестеру, даже если бы захотел.
   Он приблизился и, остановившись в метре от меня, уже не спросил, а рявкнул:
   — Где список? Наконец-то.
   Из— за этого списка и разгорелся весь сыр-бор. Оттого меня и били, надеясь, что, пока дойдет до этого вопроса, я сломаюсь и отвечу на него.
   — Где список?
   Грантчестер всегда недолюбливал меня, видел во мне угрозу его положению при Айвэне. И подозрения Пэтси на мой счет он тоже всегда поддерживал, подливал масла в огонь. Я вспомнил, как он испугался и разозлился, когда Айвэн сделал меня своим доверенным лицом, а не его или Пэтси. Грантчестер ни за что не хотел допускать меня к делам пивоваренного завода. Не зря он боялся этого.
   От его громоздкой, тяжеловесной фигуры исходила грубая, беспощадная враждебность. Плевать ему было, изувечат ли меня, превратят ли в кровавое месиво. Грантчестер наслаждался тем, что происходило под этими гирляндами огней. Сам он не прикасался ко мне, но при каждом ударе испытывал что-то вроде экстаза. Он хотел, чтобы я покорился и сдался, но чтобы это случилось не сразу и не очень быстро.
   Я заметил удовольствие в его глазах. Видел улыбку на его толстых губах. Я ненавидел его, ненавидел до внутреннего содрогания.
   — Говори, — не унимался он, — говори, ну!
   Он жаждал моей капитуляции с не меньшим вожделением, чем самого списка, и был уверен, что добьется и того, и другого. Только бы не сдаться, не дать ему насладиться этой изуверской радостью...
   — Список, где он?
   Боксерские перчатки еще раз прошлись по мне. Лицо, ребра, живот, голова. Не сосчитать...
   — Где список?
   Какой чудесный сад! Это я уже не думал, а в полубеспамятстве просто видел перед собой.
   Упражнение с «боксерской грушей» окончилось. Грантчестер ушел. Четверо ублюдков стояли вокруг меня, наблюдая, не выскользну ли я из их веревок и узлов. Хотел бы я этого, но где там...
   Возле меня возникло лицо Пэтси.
   — Что за список? — спросила она.
   К чему эта хитрость? Она наверняка знает, чего хочет от меня Грантчестер.
   Пэтси казалась взволнованной и даже испуганной. Но ведь это она и заманила меня сюда. Хотя какая разница — я сам виноват, что попался на удочку.
   — Зачем Оливер спросил, где ваша мать и Эмили? — сказала Пэтси.
   Собрав все силы, какие еще оставались во мне, я заговорил, заставляя свой голос звучать твердо:
   — Откуда он знает, что их нет дома?
   — Александр, — сказала Пэтси с искренним — это я видел — огорчением, — отдайте Оливеру все, чего он хочет, ради Бога, умоляю вас. Это... это... — Она обвела взглядом спутавшие меня веревки, а потом ублюдков, стоявших поблизости, — это... ужасно!
   Я мог сто раз согласиться с ней, но мог ли я поверить, что она не знает, чего хочет от меня Грантчестер, ее сосед и питающий к ней дружеские чувства адвокат? Больше я ей никогда в жизни не поверю. Или до конца того, что осталось от жизни.
   Оливер Грантчестер вел игру, ставка в которой исчислялась миллионами, но боксерские перчатки не принесли ему желаемого результата. И вот я увидел, как он возвращается со стороны дома и тянет за собой мангал на колесиках.
   О Боже, подумал я, только не это.
   Я не выдержу, скажу ему все. Знаю, что скажу. Черт с ними, с этими миллионами. Не мои же они, в конце концов.
   Грантчестер снял с мангала решетку и приставил ее к опоре. Потом он опять ушел в ярко освещенную оранжерею и принес оттуда сумку с брикетами древесного угля и бутылку с горючей жидкостью. Он высыпал брикеты из сумки в топливную камеру и вылил туда же все содержимое бутылки.
   И вот чиркнула и загорелась спичка.
   Пламя рванулось из мангала вверх ревущими и трепещущими золотисто-алыми языками. Оно отражалось в глазах Грантчестера, и на миг мне показалось, как будто внутри головы у него полыхает огонь.
   Довольный, он парой длинных щипцов поднял решетку и опустил ее на мангал, чтобы накалить.
   На лицах четверых бандитов я не видел ни любопытства, ни удивления. Разве что один из них смотрел на огонь и на решетку с отвращением. «Они уже видели это раньше», — подумал я. И видели на моем месте Нормана Кворна.
   Норман Кворн... обожженный, в этом саду, с обрывками травы на одежде...
   Пэтси, казалось, не понимает, что происходит. Такой же растерянный вид был и у Сэртиса.
   Брикеты древесного угля горели ярко.
   Я все скажу. Хватит с меня. Все мое тело и так уже изнывает от боли. Глупо и дальше терпеть эту пытку. Всякие там высокие материи вроде стойкости человеческого духа, может, и хороши, когда их изображают на картинах, но не в таких вот милых деревенских садиках вечером во вторую субботу октября.
   Нормана Кворна прожгли решеткой до самых ребер, замучили до смерти, но он так ничего и не сказал Грантчестеру.
   Я не Норман Кворн. Его миллионов у меня нет, терять мне нечего. Это миллионы Пэтси, будь она проклята!
   Грантчестер между тем с наслаждением дождался, пока решетка не раскалилась докрасна, щипцами извлек ее из пламени и плашмя положил ее на траву. Трава зашипела и задымилась.
   — Если будешь и впредь молчать, придется положить тебя на эту решетку, — с глумливым сочувствием сказал мне Грантчестер. — Так где список?
   Упрямство, стойкость, мужество... Есть ли они у меня? Не знаю. Но я скажу ему все, чего он хочет, пропади он пропадом!
   Мое поражение, мое унижение — вот оно, лежит у моих ног, дочерна опаляя траву. Деньги здесь ни при чем, они не имеют значения. Мое решение — дело моей воли. Дело гордости. А цена этой гордости слишком высока.
   Скажи ему все... так надо, убеждал я себя.
   — Где? Говори, — сказал Грантчестер. Еще секунда — и я скажу. Секунда прошла, другая, третья... Ну же! Нет... Не могу.
   Что будет, то будет. Пусть жгут меня...

* * *

   Такие отметины останутся навсегда, но я не увижу их, если не буду смотреть в зеркало.

* * *

   Раздался чей-то пронзительный крик, и я вспомнил обещание Сэртиса: «В другой раз ты у нас завизжишь». Но кричал не я. Кричала Пэтси.
   Это ее тонкий от ужаса голос.
   — Нет, нет! Ради Бога, не надо! Оливер, Сэртис! Вы не сделаете этого. Слышите? Ради Бога, не надо...
   Сэртис так и не дождался от меня пронзительных воплей. В каких-то атавистических глубинах моего существа, зарождаясь где-то внутри меня и кончаясь рычанием в глотке, жил стон. В нем объединились, слились в единый сплав все мои ощущения и чувства, в нем каждый нерв бурлил всепоглощающим стихийным протестом. Это был даже не стон, а первобытная мука, которая выпала на мою долю.
   — Где он? Где он? — доносился до меня голос Грантчестера.
   Зря он старался. Это уже не имело никакого значения.
   Через минуту, может, две все кончилось.
   Или прошло полжизни?
   Я не мог уже произнести ни слова, когда все вокруг меня внезапно изменилось.
   Что— то захрустело, затрещало, залязгало, и какой-то автобус величиной с пол пассажирского вагона смел ограду и ворота между подъездной дорожкой к дому и садом. На лужайку из автобуса посыпалась орава полупьяных футбольных фанатов в чем-то оранжевом и в развевающихся оранжевых (или так только казалось) шарфах. Затопали тяжелые сапожищи, загорланили хриплые голоса:
   — Где тут пиво? Где пиво?
   Через поваленную ограду сюда хлынул целый поток оранжевых шарфов. Какие-то хулиганские физиономии и жизнерадостный галдеж:
   — Где пиво?
   Четверо ублюдков, прижавших к земле мои руки и ноги, решили по-тихому убраться отсюда, благодаря чему я сумел избавиться от решетки и уткнулся лицом в холодную траву. В моем ограниченном поле зрения возникла пара длинньгх ног в черных колготках, и знакомый голос произнес надо мной:
   — Боже милостивый! Ал!
   А я хотел сказать: «Где тебя носили черти?», но так и не смог.
   Ярко освещенный сад до отказа заполнили оранжевые шарфы и рев голосов охотников до пива. Фантасмагория, подумал я. Сюрреализм.
   Крис сперва исчез, но тут же вернулся и вылил на меня из какой-то емкости холодную воду. Потом он опустился возле меня на корточки и сказал:
   — Твой свитер истлел.
   Я хотел сказать ему, что вода лучше огня, но сумел только подумать об этом.
   — Ал, — спросил он, — с тобой все в порядке?
   — Угу.
   На траве билась золотая рыбка, бедное маленькое создание. Золотая рыбка. Значит, Крис облил меня водой из пруда.
   Холодная вода. Прекрасная мысль.
   Я попробовал приподняться и потерпел неудачу. Крис поспешил на помощь и освободил мои руки, ноги и шею от веревок. Потом он взял меня под мышки и потащил по траве. Вот она — моя цель, маленький прудик. Я вытянулся во весь рост в холодной воде, прислонясь головой к камням, как к подушке. Боже, какое облегчение я испытал!
   — Кто тебя так? Скотина Сэртис? — спросил Крис. Гнев клокотал в его голосе.
   — Скотина Грантчестер. Крис опять куда-то исчез.
   В саду было полно людей. Появились какие-то полицейские. Огромный автобус, желтый, белый, серебристый, высился над всей этой сценой, как гигантское олицетворение хаоса. Я лежал в пруду и наблюдал за снующими вокруг в поисках дармового пива футбольными фанатами, которые злились, что никакого пива здесь нет. Полицейские кого-то хватали и щелкали наручниками. Попались в руки стражей порядка и четверо бандитов, переоценивших возможность скрыться. И еще я видел, как растеряна Пэтси и как веселое настроение Сэртиса сменилось отупением и тревогой.
   Какой-то фанат объяснял полицейским, что никому не известная девица угнала автобус, стоявший возле пивного бара, где они собирались немного освежиться. Эта девица вдруг объявила, что где-то поблизости бесплатного пива — хоть залейся. Симпатичная такая, она еще сказала, чтобы мы поспешали в этот сад.
   Когда они ушли, вернулся Крис.
   — Этот гад Грантчестер пытался улизнуть, — сказал Крис. — Теперь он никуда не уйдет.
   — Крис, — сказал я, — тебе лучше слинять отсюда.
   — Ты так думаешь? — Полиция ищет молодую женщину, которая управляла автобусом.
   Что— то шлепнулось в воду мне на грудь.
   Вот оно что — влажно поблескивающий медный кастет. Я смахнул его в воду. Пусть скроется на дне.
   Рука Криса на миг сжала мне плечо, и вот уже его темная фигура промелькнула передо мной в последний раз и нырнула из освещенной части сада в тень.
   Фарс продолжался. Какой-то здоровенный полисмен в форме велел мне выбираться из пруда. Я не подчинился, и тогда он надел на меня наручники и ушел, не слушая никаких возражений.
   Постепенно в саду оказалось много людей, которые не были ни полицейскими в форме, ни футбольными фанатами, а представителями закона в штатском, или — иными словами — в твидовых жакетах с кожаными латками на локтях.
   Над головой у меня плескался искусственный водопад. Я поднял руки в наручниках и направил тонкую струйку холодной воды себе на лицо.
   Чей— то голос произнес:
   — Вылезайте из воды.
   Я открыл глаза. Приказ исходил от какого-то полицейского чина. Чуть позади него стояла Пэтси.
   Этот полицейский был человеком средних лет. Его голос звучал спокойно, без всякой злости, но вряд ли пребывание в пруду длинноволосого типа в наручниках заслуживало поощрения.
   — Вылезайте, — повторил он. — Давайте-ка, давайте.
   — Не знаю, сумеет ли он, — озабоченно сказала Пэтси. — Его избили...
   — Кто?
   Пэтси взглянула на унылые группы людей в наручниках, сидевших на траве. Вид у бедняг был разочарованный — ни тебе пива, ни веселья и вообще чепуха какая-то...
   — И у него ожоги, — добавила Пэтси. — Я не сумела остановить их.
   Полицейский чин взглянул на мангал с тлеющими угольями.
   — Нет, ожоги вот от этой решетки.
   Один из полицейских нагнулся, чтобы поднять решетку, и сразу отдернул руку и принялся дуть на пальцы.
   Меня это рассмешило.
   Пэтси мой смех огорчил.
   — Это не смешно, Александр, — сокрушенно-назидательно сказала она.
   — Миссис Бенчмарк, вы знаете этого человека? — спросил полицейский чин.
   — Да, конечно. — Пэтси сверху вниз смотрела на меня. Я старался ответить ей самым безразличным взглядом, готовый снести какое-нибудь очередное оскорбление. — Он... он мой брат.
   Меня это сокрушило сильнее, чем все старания Грантчестера.
   Пэтси увидела, какое действие оказали на меня ее слова, и заплакала.
   Пэтси, мой непримиримый враг, заплакала.
   Но вот она быстро смахнула с глаз слезы и сказала полицейскому, что могла бы в толпе футбольных фанатов найти тех, кто избивал меня, после чего полицейский чин и Пэтси ушли, а на их месте возник Сэртис, снова сдуру повеселевший.
   — Где Гольден-Мальт? — ни с того ни с сего спросил он меня, глумливо улыбаясь.
   Мне показалось, что еще немного, и он лягнет меня ногой в голову.
   — Заткнись, — сказал я ему, — и не рыпайся больше, понял? Иначе Пэтси узнает, куда ты шастаешь вечерами по средам. Я назову ей точный адрес, да-да, адрес одного маленького домика на окраине Гвилфорда и имя той проститутки, что живет в этом домике. И зачем ты ходишь туда, Пэтси тоже узнает.
   От испуга у Сэртиса отвисла челюсть, и глаза чуть не вылезли из орбит.
   — Что? Как... Что? — заикался он. — Это неправда, я скажу ей, что ты врешь.
   — Я платил тому, кто следил за тобой. — Настала моя очередь злорадно усмехаться. — Так что держи язык за зубами и не давай волю рукам. И если ты пока еще устраиваешь Пэтси, я не стану ее разочаровывать в тебе, понял?