За ночь она высушила и отгладила мои трусы и брюки. Одеваясь, я наблюдал, как она раскладывает покупки на кухонном столе. Завиток темных волос свесился на глаза, лицо сосредоточенное, рот решительный. Что за девушка!
Она промыла мои ссадины дезинфицирующим раствором, Высушила и прикрыла салфетками, смазанными цинко-касторовой мазью. Ее прикосновения были легкими, и все она делала быстро и ловко.
- А у тебя внушительные мускулы. Ты, наверное, очень сильный...
- Ну, сейчас это какое-то желе, - вздохнул я и, натянув куртку поверх принесенного ею светло-зеленого джемпера, засучил рукава.
Джоан осторожно размотала кровавые повязки на запястьях. Кое-где они прилипли, хоть я их и отмачивал. А то, что находилось под повязками, представляло собой весьма тревожное зрелище - особенно теперь, когда мы смогли увидеть все при дневном свете.
- Нет, с этим я не справлюсь, - в отчаянии заявила она. - Ты должен пойти к врачу.
- Только вечером, - пообещал я, - А пока забинтуй-ка снова.
- Раны глубокие, легко получить инфекцию. Роб, не сможешь ты с этим скакать. Право, не сможешь!
- Я окуну их в таз с дезинфицирующим раствором , а потом ты снова забинтуешь, чтобы не было видно.
- Больно? (Я не ответил.) Конечно, больно. Глупости спрашиваю. - Вздохнув, она принесла таз, вылила в воду деттоль, так что она стала молочно-белой. И я окунул руки.
- Это предохранит от инфекции. А теперь... Аккуратные, плоские повязки. Как можно незаметнее.
Она заколола концы бинтов крохотными булавками, и белые, совсем узкие манжеты стали выглядеть опрятно. Под скаковым камзолом они будут незаметны.
- Отлично, - одобрил я, опуская рукава куртки, чтобы прикрыть их.
- А когда ты собираешься в полицию?
- Не пойду я туда.
- Но почему? Почему? - не могла она понять. - Ты можешь предъявить ему иск за нападение или за нанесение тяжких телесных повреждений. Или как там называется...
- Предпочту сражаться по-своему... Для меня невыносима даже мысль, что я должен обо всем рассказывать, да еще подвергаться врачебному осмотру, позволить себя фотографировать... Чтобы потом вся эта гадость появилась в газетах...
- Наверное, ты чувствуешь себя униженным... И в этом все дело?
- Может быть, - ворчливо согласился я. Она рассмеялась.
- Смешные все-таки существа мужчины!
Горячая ванна хороша, жаль, действует недолго. Надо закрепить достигнутое гимнастикой. А именно этого меньше всего желали мои измученные мышцы. Но я все же сделал несколько нерешительных движений, пока Джоан жарила яичницу. И после того, как мы поели, уже более решительно вернулся к своим упражнениям, Ведь если я, не достигнув гибкости, окажусь на спине у Образца - нет шансов на победу.
После часа интенсивной работы я все-таки добился того, что смог поднимать руки выше плеч.
Джоан убирала квартиру, а когда я делал передышку, спросила:
- Долго ты собираешься бить поклоны?
- До самого отъезда в Аскот.
- А почему бы нам не сходить на каток? Это хорошее упражнение, и уж , конечно, интереснее того, что ты делаешь.
- Да ты просто гений, Джоан.
- Ну я-то считаю, что тебе следовало бы полежать в постели.
В числе постоянных абонентов катка на Квинсуэй мы значились с тех пор, как едва научились ходить. Но вместе не катались лет с шестнадцати. Однако все навыки в танце на льду, к которым мы приучены с детства, очень быстро вернулись.
После часа, проведенного на катке, напряжение в мышцах отпустило с головы до ног. Да и Джоан, скользя по льду рядом со мной, разрумянилась, и в глазах засверкали ослепительные огоньки.
В двенадцать мы, подобно Золушке, ускользнули с катка.
- Послушай.., ну как теперь, не так больно?
- Все прошло, - Лгунишка! Но вид у тебя не такой бледный, как раньше. Мы отправились переодеться. Главное - натянуть перчатки. Хотя пальцы были уже не такими распухшими и красными, но пульсация в них не прекратилась, кожа потрескалась во многих местах.
Джоан сказала, что не поедет со мной в Аскот: будет смотреть по телевизору.
- И ты уж постарайся победить!
- Могу я приехать после скачек к тебе?
- Конечно, - удивилась она, что я спрашиваю. - Желаю удачи, Роб!
Глава 14
По дороге я поддерживал тепло и упругость пальцев беспрерывными упражнениями - "игрой на рояле". Если водитель такси видел все это, он, пожалуй, решил, что я страдаю пляской святого Витта, да еще в тяжелой форме.
Когда я с ним расплачивался у ворот ипподрома, он объявил, что останется тут и рискнет немного поволноваться, - Можете что-нибудь подсказать? - спросил таксист, пересчитывая мелочь.
- А как насчет Образца в главной скачке?
- Не знаю, - поджал он губы. - Не очень-то я верю в этого Финна. Говорят, он выдохся.
- Не всякому слуху верь, - улыбнулся я, - До встречи.
- Да уж ладно, Я направился прямиком к весовой. Часы на башне показывали пять минут второго. Сид - главный конюх Джеймса - стоял у дверей.
Увидев меня, он подошел.
- Значит, вы все-таки здесь!
- А почему бы и нет?
- Хозяин велел вас дожидаться. Он завтракает. Я сразу же доложу ему, что вы приехали. Понимаете, прошел слух, что вы не явитесь.
В раздевалке меня встретил гардеробщик:
- Привет! А я было решил, что вы раздумали выступать.
- Значит, вы все-таки приехали? - заметил и Питер Клуни Тик-Ток спросил:
- Какого черта, где ты пропадал?
- Откуда вы все взяли, что я не приеду?
- Не знаю. Такой слух прошел. Говорят, в четверг ты снова испугался. И вообще решил больше не участвовать, - Очень интересно! - угрюмо процедил я.
- Не обращай внимания. Главное, - что ты здесь. Я звонил тебе утром, но хозяйка сказала, ты не ночевал. Мне можно будет после скачек взять машину? Я встретил потрясающую девочку, - весело закончил он. - Она тут, и когда все закончится, поедет со мной.
- Машину? Встретимся после у весовой, и я покажу, где она.
- Блеск! Послушай, а ты как, в порядке?
- Еще бы!
- А выглядишь так, будто провел бурную ночь. Ну, во всяком случае, желаю удачи!
Распорядитель заглянул в раздевалку и позвал меня. Джеймс ждал в весовой.
- Где вы были?
- В Лондоне. А что это за слухи, будто я не явлюсь?
- Бог его знает, - пожал он плечами, - Я-то был уверен, что вы нигде не задержитесь. По крайней мере, не сообщив мне об этом, если...
Если не считать того, что я мог до сих пор висеть в пустой кладовой, превращаясь в пожизненного калеку.
Он перевел разговор на скачки:
- Земля все-таки местами тронута морозом, но это нам на руку, Я заверил его, что обошел накануне скаковой круг и знаю, каких мест надо избегать. Он похвалил меня, и было заметно, как ом возбужден. В глазах какая-то не свойственная ему застенчивость, зубы сверкают в полуулыбке. "Предвкушение победы, вот что это такое", - подумал я И не проведи я такие, мягко говоря, напряженные ночь и утро - чувствовал бы то же самое. А сейчас предстоящая скачка не сулила мне радости: если скачешь с ушибами и ссадинами, лучше остановиться. Но все равно я ни за что на свете не уступил бы своего места на Образце.
Да, Джеймс и лорд Тирролд имели право ожидать, что их жокей явится на столь ответственную скачку в самом лучшем физическом состоянии. Но если бы мы обращали внимание на все раны и ссадины, - разглядывал я свои руки в перчатках, - мы слишком много времени проводили бы на трибунах, глядя, как побеждают другие. Не впервой мне обманывать таким образом тренера и владельца и все-таки приходить победителем. Надеюсь, и этот раз - не последний, Я думал насчет Зимнего Кубка. Многое зависит от того, как все пойдет потом. Но, в основном, я собирался стартовать с краю, стойко держаться четвертым и вырваться вперед на последних двухстах метрах. В этих скачках должна принять участие новая ирландская кобыла - Изумрудина. Репутация у нее потрясающая. А ее жокей, хитрый парень, здорово орудовал хлыстом. Как правило, он старался держаться впереди. И, выскользнув с поля стремительным броском, всех обгонять корпусов на десять при повороте к последнему забору. Если Изумрудмна вырвется у последнего забора, - решил я, - Образец должен держаться рядом, а не плестись на четвертом месте. Хотя он и отличный скакун, бессмысленно давать ему такую нагрузку на последней прямой. Обычно жокеи не торчат во время скачки в раздевалке, и гардеробщики удивлялись, почему я не на трибунах. Но, взяв джемпер и цвета лорда Тирролда, я скрылся в душевой. Наплевать, что подумают гардеробщики. Переодеваться мне необходимо без посторонних глаз, чтобы не видели бинтов.
Первая скачка закончилась, и жокеи стали вваливаться в раздевалку. Я влез в брюки, чулки и сапоги, взял седло и пошел взвеситься на судейских весах. Надо выяснить, сколько свинца Майк должен подложить, чтобы общий вес составлял двенадцать стонов.
- Вы в перчатках? - удивился Майк.
- Да, сегодня холодно. Но для скачки лучше шелковые. Он вытащил из корзины ворох беловатых перчаток и протянул мне пару. Я взвесился на главных весах и отдал свое седло ожидавшему Сиду. Он сказал:
- Хозяин велел, чтобы я оседлал Образца в конюшне и вывел прямо на смотровой круг.
- Вот это правильно! - с чувством отозвался я.
- Два частных детектива и чертовски громогласная собачища сторожили в конюшне всю ночь. И еще один сыщик трясся с нами в лошадином фургоне. Он до сих пор дежурит в деннике у Образца. Вот цирк!
- А лошадь как? - спросил я, улыбаясь, Джеймс с блеском держал свое слово.
- Образец их уделает! - уверенно сказал Сид. - Ирландец и оглянуться не успеет. Все наши парни поставили на Образца. Хотя ребята не в восторге, что на нем скачете вы'. Но я-то видел, как вы в четверг вывернули наизнанку Ботву, и велел им не волноваться.
- Спасибо, - поблагодарил я искренне. Но лишняя гиря легла на чашу ответственности. Время ползло еле-еле. Плечи болели. Чтобы отвлечься хоть немного, я стал представлять себе выражение лица Кемп-Лора, когда он увидит на табло мое имя. Сначала подумает - ошибка. И будет ждать, когда ее исправят. Нескоро начнет понимать, что я и впрямь здесь.
Я подвигал пальцами. Опухоль почти опала, и, несмотря на потрескавшуюся кожу, они снова обрели силу.
Вернулись жокеи, болтая, смеясь, чертыхаясь, дружески и не очень дружески переругиваясь, покрикивая на гардеробщиков, сбрасывая с себя камзолы, - такая привычная шумная товарищеская суета раздевалки.
Но я как будто жил в другом измерении. Медленно проползли еще четверть часа. Наконец распорядитель сунул в раздевалку голову:
- Жокеи, на выход! И поторопитесь!
Я застегнул шлем, взял хлыст и последовал к двери за главным течением. Ощущение нереальности все продолжалось.
Внизу, в паддоке, стояла маленькая группка тренеров и владельцев, закутанных до самых глаз. Обжигающий ветер проникал сквозь оголенные ветки деревьев, окружавших смотровой круг, И у зрителей на трибунах лица были какие-то замученные, одинаковые. Посиневшие носы и глаза слезятся.
На тонком лице лорда Тирролда было то же выражение возбуждения и предвкушения, которое я заметил и у Джеймса, Они оба так уверены, что Образец победит! Как бы их уверенность не поколебала мою.
- Ну, Роб, - лорд Тирролд слишком крепко пожал мне руку, - вот оно!
- Да, сэр, - согласился я, - вот оно!
- Что вы скажете об Изумрудине?
Она шла по смотровому кругу разболтанной походкой, с низко поставленной головой, что так часто свойственно чемпионам.
- Говорят, это вторая Керстин, - сказал Джеймс, имея в виду самую прославленную в стипльчезе кобылу.
- Пока судить об этом рано, - отозвался лорд Тирролд, Может, ему пришла та же мысль, что и мне: после Зимнего Кубка об этом уже все будут говорить. Но как бы для того, чтобы покончить с этим, он добавил:
- Образец побьет ее!
- Надеюсь! - согласился Джеймс.
Я промолчал. Они были слишком уверены. Если Образец победит, они ничего другого и не ожидают. И я тут вроде ни при чем. А если проиграет - они обвинят меня. Ведь хозяева они, а хозяева всегда правы.
Образец под темно-синей попоной вышагивал по смотровому кругу, взыгрывая всякий раз, когда ветер бил ему в морду и пытаясь повернуть боком. А конюх повисал на поводу, как ребенок на бечевке большого змея.
Пробил колокол - жокеям пора садиться. Джеймс кивнул конюху. Тот подвел лошадь, и он сам снял с нее попону.
- Все в порядке? - спросил Джеймс.
- Да, сэр!
Глаза Образца были ясными, влажными. Он насторожил уши, и мышцы трепетали от нетерпения - идеальная картинка взведенной скаковой машины, нетерпеливо рвущейся исполнять то дело, для которого она рождена. Образец не добродушная лошадь - в нем нет ни капли нежности. И он вызывает восхищение, а не любовь. Но мне нравились и его агрессивность, и горевший в нем огонь, и непоколебимая воля к победе.
- Хватит уже восхищаться, Роб. Садись на него! Я снял куртку и бросил на него попону. Джеймс подсадил меня в седло, я расправил поводья и вдел ноги в стремена. Не знаю, что он прочел на моем лице, но спросил вдруг обеспокоенно:
- Что-нибудь не так?
- Нет, - ответил я. - Все в порядке, - и улыбнулся, успокаивая скорее себя, чем его.
- Желаю удачи! - кинул лорд Тирролд.
Я чуть тронул в ответ свою шапочку и повернул Образца к старту перед трибунами.
Поодаль, недалеко от старта, была установлена на башне телевизионная камера. И мысль о том, как бесится Кемп-Лор, видя меня на мониторе, оказалась самым лучшим утешением и подспорьем.
Минут пять мы все крутились на старте, пока помощник стартера затягивал подпругу и ворчал, что мы живем, будто в замороженной Сибири.
Я вспомнил Тик-Тока, как он стоит сейчас на трибунах, делая вид, будто наплевать ему на собственное бездействие, Вспомнил о Грэнте, сидящем у телевизора и клокочущем от ненависти при виде меня. И о жене Питера Клуни, у которой телевизора нет. И о тех жокеях, которые все бросили и ушли искать лучшей доли. И об Арте, покоящемся в сырой земле...
- Построиться! - скомандовал стартер, и мы выстроились на дорожке в неровную линию.
Образец твердо занял свое место - на внутренней стороне круга, у самого борта, Я подумал и о себе, доведенном чуть ли не до безумия. О том, как мне вбивалось в голову, будто я утратил кураж. И еще вспомнил, как тащили меня по каменистой земле и привязали к куску закаленной цепи... И мне не нужны были никакие иные причины, чтобы стремиться выиграть Зимний Кубок, Я следил за рукой стартера. У него привычка распрямлять пальцы, прежде чем нажать на рычаг, поднимающий тесьму. А я не собирался пустить кого-нибудь вперед себя, чтобы меня оттеснили с места, занятого у борта.
Стартер распрямил пальцы. Я ткнул Образца в бока. Он рванулся вперед под вздымающуюся тесьму. А я распластался на его холке, чтобы меня не смело с лошади, как это случалось с другими наездниками, которые стартовали слишком успешно. Тесьма просвистела над моей головой, и мы благополучно вырвались к внутреннему краю дорожки. И могли идти так примерно мили две.
Если иметь в виду мое состояние, первые три препятствия оказались самыми трудными. К тому моменту, когда мы перескочили четвертое - ров с водой, я почувствовал, как открылись все едва затянувшиеся ссадины на спине. Руки и плечи, казалось, отваливаются из-за напряжения, с которым приходится сдерживать порыв лошади. А еще рукам приходилось терпеть туго натянутые поводья.
Но, главное, что я ощутил, перескочив через воду, - облегчение. Терпимо. Я смогу это вынести. И, не обращая внимания на боль, делать свое дело.
От старта до финиша я видел лишь трех других лошадей, задававших темп, Изумрудину и двух легкого веса. Их жокеи, скача со мной нос в нос, оставляли пространство фута в два между собой и перилами, И я считал, что они будут держаться так же к тому моменту, когда мы подойдем к предпоследнему барьеру, перед выходом на финишную прямую, они чуть-чуть повернут к трибунам. Так всегда делают лошади в Аскоте, И у меня как раз останется место, чтобы вырваться.
А пока главная задача состояла в том, чтобы не дать Изумрудине выскочить передо мною к перилам. И воспользоваться просветом вместо Образца. Поэтому я старался держаться почти вплотную к двум идущим впереди лошадям, чтобы Изумрудина не могла вклиниться между нами. И всю скачку Изумрудина шла от меня справа, по внешнему краю дорожки. То, что она была на два или три фута впереди, значения не имело - так мне ее лучше видно. А Образец был слишком хорошим прыгуном, чтобы попасться на известном трюке: когда передняя лошадь подходит к барьеру на полкорпуса и прыгает, она побуждает к прыжку идущего вслед за ней. Но тот, вместо того, чтобы благополучно приземлиться, опускается как раз на барьер, В таком неизменном порядке мы и прошли весь первый круг. И снова ушли от трибун и умчались в дальний конец дорожки. Четыре барьера Образец брал так блестяще, что мы оказывались на хвосте у лошадей, ведущих бег. И мне каждый раз приходилось удерживать его, чтобы он не вырвался вперед слишком рано, И в то же время следить, чтобы Изумрудина не проскочила между нами.
Я видел лицо жокея Изумрудины - угрюмое, сосредоточенное. Он прекрасно понимал, что я делал с ним. И если бы мне не удалось оттеснить его от перил, он делал бы то же самое со мной.
Возможно, мне надо благодарить Кемп-Лора за то, что жокей Изумрудины даже и не пытался пробиться. Если ирландец недооценивает меня - тем лучше.
Следующие полмили обе лидирующие лошади прошли с блеском. Но один из жокеев у третьего от конца препятствия взялся за хлыст, а второй энергично действовал руками. Они уже выдохлись. И из-за этого широко обогнули последний поворот перед финишной прямой.
У ирландца слишком засела в голове привычная тактика финиша, и он именно этот момент решил использовать для рывка вперед. Но момент для маневра был неподходящий. Я видел его рывок. Он помчался вперед, но ему пришлось огибать широко идущих лошадей с внешней стороны. Изумрудина несла на семь фунтов меньше груза, чем Образец. На этом повороте она потеряла свое преимущество.
После поворота, на прямой перед предпоследним барьером, Изумрудина вела скачку с внешней стороны. Следом шли две уставшие лошади. Потом я.
Между перилами и впереди идущей лошадью был промежуток фута в три. Я сжал бока Образца. Он насторожил уши, напрягся и рванулся в узкий проход. Образец прыгнул через предпоследний барьер на полкорпуса позже, а приземлился на корпус впереди усталой лошади. Прыгнул настолько впритирку между нею и столбом, что, когда мы пролетали мимо, я услышал, как вскрикнул от неожиданности ее жокей.
Одно из главных достоинств Образца - та скорость, с которой он уходил от препятствия. Не замедляя бега, он шел плавно, держась у перил. Изумрудина - на корпус впереди, слева от нас. Я послал Образца вперед, чтобы помешать кобыле выйти к перилам и блокировать меня у последнего барьера, Ей надо было обогнать нас на два корпуса, а я не собирался дать ей такую возможность.
Когда скачешь на Образце, самое приятное - ощущать ту мощную энергию, которой он обладает. Сидя на нем, нет необходимости выкладываться до последнего. Нет нужды суетиться и надеяться, что кто-то ошибется. А к финишу обнаружить, что все резервы исчерпаны. У него в запасе столько сил, что жокей может строить скачку по своему усмотрению. А для жокея нет ничего более увлекательного.
Когда мы подходили к последнему забору, я уже знал, что мне удастся побить Изумрудину. Та еще была на корпус впереди и не обнаруживала никаких признаков усталости. Но я все еще туго натягивал поводья, сдерживая Образца. Лишь шагов за десять до барьера я дал ему волю. Сжал бока коленями, и он прыгнул через забор - взвился вверх плавно, будто взлетел.
Он выиграл у Изумрудины почти полкорпуса - но та не собиралась уступать легко. Образец понесся вперед своим ровным, плавным галопом. На полпути к финишу они шли еще некоторое время голова к голове. Изумрудина держалась. Но Образец в конце концов проплыл мимо нее с невероятным нарастанием скорости. И к финишу выиграл два корпуса.
Бывают минуты, когда слов нет, - и это была одна из них. Я все похлопывал и похлопывал Образца по вспотевшей шее. Я был готов расцеловать его. Я был готов отдать ему все, что у меня есть. Но как отблагодарить лошадь? Как можно вознаградить ее так, чтобы она это поняла?
Оба высоких господина были довольны победой - и даже очень. Они стояли рядышком, ожидая нас в загоне для расседлывания с одинаково восторженным выражением на лицах. Я улыбнулся им, высвободил ногу из стремени и соскользнул вниз. Вниз, на землю! Конец незабываемых переживаний.
- Роб, - только и сумел выговорить Джеймс, тряхнув своей крупной головой. - Роб!
Он похлопал Образца по плечу, от которого шел пар. И смотрел, как я расстегиваю пряжки подпруги пальцами, дрожащими от усталости и возбуждения.
- Я знал, что он это сможет! - воскликнул лорд Тирролд. - Что за лошадь! Что за скачка!
Наконец я расстегнул пряжки и взвалил седло на руку. И тут в загон заглянул служитель и попросил лорда Тирролда не уходить - через несколько минут ему будут вручать Кубок. А мне бросил:
- Когда взвеситесь, выходите сразу же. Для жокея-победителя тоже есть приз.
Я кивнул и пошел садиться на весы. Напряжение скачки кончилось. И я ощутил весь дополнительный урон, который она мне нанесла. Спина, плечи и руки до кончиков пальцев, как свинцом налиты, Тяжелая ноющая боль достигала такой силы, что я едва сдерживался.
Бинты снова все в крови, а с ними верхняя часть шелковых перчаток и рукава свитера. Кровь просочилась и на камзол, но на черном ее не было видно.
В раздевалке Майк с широкой улыбкой забрал у меня седло, отстегнул шлем и стянул его с головы.
- Вы знаете, что вас там ждут?
Я кивнул. Он протянул мне расческу:
- Пригладьте немного волосы. Вам надо быть как штык!
Я покорно причесался и вышел наружу.
Лошадей уже увели. На их месте стоял стол с Зимним Кубком и другими призами, вокруг которого роилась куча распорядителей и членов правления.
И уж Морис Кемп-Лор, конечно, среди них.
Я прямо-таки содрогался от отвращения. Джеймс уловил мой взгляд.
- Чего ты такой мрачный? Он ведь даже не пытался отравить Образца.
- Он был слишком занят на телевидении - у него не хватило времени.
- Он вообще бросил эту затею, - доверительно сообщил Джеймс. - Должно быть, понял: после того, как вы скакали в четверг, никого уже не убедить, что вы потеряли кураж.
Да уж, та моя безрассудная скачка в четверг взбесила Кемп-Лора настолько, что в пятницу я получил свою порцию.
- Вы говорили кому-нибудь насчет сахара?
- Нет, поскольку вы просили. Но мне кажется, надо что-то сделать.
- Вы можете подождать до следующей субботы? А через неделю можно будет рассказать, кому захотите.
- Ладно. Но все-таки, я считаю...
Он замолк: у стола с призами появилась О.В.П. - Очень Важная Персона в образе хорошенькой герцогини. Несколько тщательно подобранных фраз, подкрепленных великосветской улыбкой, и она вручила Зимний Кубок лорду Тирролду, серебряный поднос Джеймсу и портсигар мне.
Предприимчивый фотокорреспондент включил лампу-вспышку, пока мы втроем стояли, любуясь нашими призами. А затем снова отдали их служителю ипподрома, чтобы выгравировать имя Образца и наши имена.
Отдавая портсигар, я услышал голос Кемп-Лора у себя за спиной. Поэтому, прежде чем обернуться, успел изобразить на лице дурацкую улыбку. И все равно боялся, что не смогу сдержаться.
Я медленно повернулся на каблуках. Его глаза были пронзительно голубыми. Он не мигнул, когда мы встретились взглядами. И он не прочел, что я знаю, кто похитил меня вчера вечером.
- Перед вами Роб Финн, - произнес он своим чарующим телевизионным голосом, - жокей, победу которого на этой удивительной лошади вы только что видели, Он говорил в ручной микрофон, за которым тянулся длинный черный шнур, посматривая то на меня, то на установленную поблизости телекамеру. Красный глазок светился. Я мысленно пришпорил себя, приготовившись отпарировать любое его унижающее высказывание.
Он спросил:
- Думаю, вам приятно быть всадником на Образце?
- О, это было замечательно, - с чувством заявил я, стараясь, чтобы моя улыбка казалась еще ослепительнее. - Для любого жокея скакать на такой потрясающей лошади, как Образец, - огромное удовольствие. Конечно, - продолжал я дружелюбно, прежде чем он меня прервал, - мне просто повезло. Все эти месяцы я заменяю Пипа Пэнкхерста, пока не срастется его нога. И сегодня победителем должен быть он. Так что я рад сообщить: ему гораздо лучше, и он скоро снова займет свое место - я говорил искренне, - И хотя сам я буду занят меньше, конный спорт выиграет, когда чемпион вернется в строй. - Уголок рта Кемп-Лора дрогнул холодно:
- Последнее время дела у вас шли неважно...
- Да, неважнецки, - прервал я его мягко. - Ох уж эти полосы невезенья в скачках! Дуг Смит проиграл однажды девяносто девять скачек подряд. Как ужасно он должен был себя чувствовать! По сравнению с ним мои неудачи просто ерунда.
Его улыбка стала сползать - Так, значит, вы не очень волновались из-за.., э-э.., из-за этого невезенья?
- Ну, естественно, я не очень радовался. Но время от времени это случается с каждым. Надо только перетерпеть, пока снова не завоюешь победу. Вроде сегодняшней, - закончил я улыбаясь в камеру.
- Но большинство считало, что это не просто невезенье, - позволил он себе резкость, В его дружелюбно-товарищеской манере появилась трещина - мгновенная вспышка трудно контролируемого бешенства. Это принесло мне величайшее удовлетворение. И я улыбнулся ему еще оживленнее:
Она промыла мои ссадины дезинфицирующим раствором, Высушила и прикрыла салфетками, смазанными цинко-касторовой мазью. Ее прикосновения были легкими, и все она делала быстро и ловко.
- А у тебя внушительные мускулы. Ты, наверное, очень сильный...
- Ну, сейчас это какое-то желе, - вздохнул я и, натянув куртку поверх принесенного ею светло-зеленого джемпера, засучил рукава.
Джоан осторожно размотала кровавые повязки на запястьях. Кое-где они прилипли, хоть я их и отмачивал. А то, что находилось под повязками, представляло собой весьма тревожное зрелище - особенно теперь, когда мы смогли увидеть все при дневном свете.
- Нет, с этим я не справлюсь, - в отчаянии заявила она. - Ты должен пойти к врачу.
- Только вечером, - пообещал я, - А пока забинтуй-ка снова.
- Раны глубокие, легко получить инфекцию. Роб, не сможешь ты с этим скакать. Право, не сможешь!
- Я окуну их в таз с дезинфицирующим раствором , а потом ты снова забинтуешь, чтобы не было видно.
- Больно? (Я не ответил.) Конечно, больно. Глупости спрашиваю. - Вздохнув, она принесла таз, вылила в воду деттоль, так что она стала молочно-белой. И я окунул руки.
- Это предохранит от инфекции. А теперь... Аккуратные, плоские повязки. Как можно незаметнее.
Она заколола концы бинтов крохотными булавками, и белые, совсем узкие манжеты стали выглядеть опрятно. Под скаковым камзолом они будут незаметны.
- Отлично, - одобрил я, опуская рукава куртки, чтобы прикрыть их.
- А когда ты собираешься в полицию?
- Не пойду я туда.
- Но почему? Почему? - не могла она понять. - Ты можешь предъявить ему иск за нападение или за нанесение тяжких телесных повреждений. Или как там называется...
- Предпочту сражаться по-своему... Для меня невыносима даже мысль, что я должен обо всем рассказывать, да еще подвергаться врачебному осмотру, позволить себя фотографировать... Чтобы потом вся эта гадость появилась в газетах...
- Наверное, ты чувствуешь себя униженным... И в этом все дело?
- Может быть, - ворчливо согласился я. Она рассмеялась.
- Смешные все-таки существа мужчины!
Горячая ванна хороша, жаль, действует недолго. Надо закрепить достигнутое гимнастикой. А именно этого меньше всего желали мои измученные мышцы. Но я все же сделал несколько нерешительных движений, пока Джоан жарила яичницу. И после того, как мы поели, уже более решительно вернулся к своим упражнениям, Ведь если я, не достигнув гибкости, окажусь на спине у Образца - нет шансов на победу.
После часа интенсивной работы я все-таки добился того, что смог поднимать руки выше плеч.
Джоан убирала квартиру, а когда я делал передышку, спросила:
- Долго ты собираешься бить поклоны?
- До самого отъезда в Аскот.
- А почему бы нам не сходить на каток? Это хорошее упражнение, и уж , конечно, интереснее того, что ты делаешь.
- Да ты просто гений, Джоан.
- Ну я-то считаю, что тебе следовало бы полежать в постели.
В числе постоянных абонентов катка на Квинсуэй мы значились с тех пор, как едва научились ходить. Но вместе не катались лет с шестнадцати. Однако все навыки в танце на льду, к которым мы приучены с детства, очень быстро вернулись.
После часа, проведенного на катке, напряжение в мышцах отпустило с головы до ног. Да и Джоан, скользя по льду рядом со мной, разрумянилась, и в глазах засверкали ослепительные огоньки.
В двенадцать мы, подобно Золушке, ускользнули с катка.
- Послушай.., ну как теперь, не так больно?
- Все прошло, - Лгунишка! Но вид у тебя не такой бледный, как раньше. Мы отправились переодеться. Главное - натянуть перчатки. Хотя пальцы были уже не такими распухшими и красными, но пульсация в них не прекратилась, кожа потрескалась во многих местах.
Джоан сказала, что не поедет со мной в Аскот: будет смотреть по телевизору.
- И ты уж постарайся победить!
- Могу я приехать после скачек к тебе?
- Конечно, - удивилась она, что я спрашиваю. - Желаю удачи, Роб!
Глава 14
По дороге я поддерживал тепло и упругость пальцев беспрерывными упражнениями - "игрой на рояле". Если водитель такси видел все это, он, пожалуй, решил, что я страдаю пляской святого Витта, да еще в тяжелой форме.
Когда я с ним расплачивался у ворот ипподрома, он объявил, что останется тут и рискнет немного поволноваться, - Можете что-нибудь подсказать? - спросил таксист, пересчитывая мелочь.
- А как насчет Образца в главной скачке?
- Не знаю, - поджал он губы. - Не очень-то я верю в этого Финна. Говорят, он выдохся.
- Не всякому слуху верь, - улыбнулся я, - До встречи.
- Да уж ладно, Я направился прямиком к весовой. Часы на башне показывали пять минут второго. Сид - главный конюх Джеймса - стоял у дверей.
Увидев меня, он подошел.
- Значит, вы все-таки здесь!
- А почему бы и нет?
- Хозяин велел вас дожидаться. Он завтракает. Я сразу же доложу ему, что вы приехали. Понимаете, прошел слух, что вы не явитесь.
В раздевалке меня встретил гардеробщик:
- Привет! А я было решил, что вы раздумали выступать.
- Значит, вы все-таки приехали? - заметил и Питер Клуни Тик-Ток спросил:
- Какого черта, где ты пропадал?
- Откуда вы все взяли, что я не приеду?
- Не знаю. Такой слух прошел. Говорят, в четверг ты снова испугался. И вообще решил больше не участвовать, - Очень интересно! - угрюмо процедил я.
- Не обращай внимания. Главное, - что ты здесь. Я звонил тебе утром, но хозяйка сказала, ты не ночевал. Мне можно будет после скачек взять машину? Я встретил потрясающую девочку, - весело закончил он. - Она тут, и когда все закончится, поедет со мной.
- Машину? Встретимся после у весовой, и я покажу, где она.
- Блеск! Послушай, а ты как, в порядке?
- Еще бы!
- А выглядишь так, будто провел бурную ночь. Ну, во всяком случае, желаю удачи!
Распорядитель заглянул в раздевалку и позвал меня. Джеймс ждал в весовой.
- Где вы были?
- В Лондоне. А что это за слухи, будто я не явлюсь?
- Бог его знает, - пожал он плечами, - Я-то был уверен, что вы нигде не задержитесь. По крайней мере, не сообщив мне об этом, если...
Если не считать того, что я мог до сих пор висеть в пустой кладовой, превращаясь в пожизненного калеку.
Он перевел разговор на скачки:
- Земля все-таки местами тронута морозом, но это нам на руку, Я заверил его, что обошел накануне скаковой круг и знаю, каких мест надо избегать. Он похвалил меня, и было заметно, как ом возбужден. В глазах какая-то не свойственная ему застенчивость, зубы сверкают в полуулыбке. "Предвкушение победы, вот что это такое", - подумал я И не проведи я такие, мягко говоря, напряженные ночь и утро - чувствовал бы то же самое. А сейчас предстоящая скачка не сулила мне радости: если скачешь с ушибами и ссадинами, лучше остановиться. Но все равно я ни за что на свете не уступил бы своего места на Образце.
Да, Джеймс и лорд Тирролд имели право ожидать, что их жокей явится на столь ответственную скачку в самом лучшем физическом состоянии. Но если бы мы обращали внимание на все раны и ссадины, - разглядывал я свои руки в перчатках, - мы слишком много времени проводили бы на трибунах, глядя, как побеждают другие. Не впервой мне обманывать таким образом тренера и владельца и все-таки приходить победителем. Надеюсь, и этот раз - не последний, Я думал насчет Зимнего Кубка. Многое зависит от того, как все пойдет потом. Но, в основном, я собирался стартовать с краю, стойко держаться четвертым и вырваться вперед на последних двухстах метрах. В этих скачках должна принять участие новая ирландская кобыла - Изумрудина. Репутация у нее потрясающая. А ее жокей, хитрый парень, здорово орудовал хлыстом. Как правило, он старался держаться впереди. И, выскользнув с поля стремительным броском, всех обгонять корпусов на десять при повороте к последнему забору. Если Изумрудмна вырвется у последнего забора, - решил я, - Образец должен держаться рядом, а не плестись на четвертом месте. Хотя он и отличный скакун, бессмысленно давать ему такую нагрузку на последней прямой. Обычно жокеи не торчат во время скачки в раздевалке, и гардеробщики удивлялись, почему я не на трибунах. Но, взяв джемпер и цвета лорда Тирролда, я скрылся в душевой. Наплевать, что подумают гардеробщики. Переодеваться мне необходимо без посторонних глаз, чтобы не видели бинтов.
Первая скачка закончилась, и жокеи стали вваливаться в раздевалку. Я влез в брюки, чулки и сапоги, взял седло и пошел взвеситься на судейских весах. Надо выяснить, сколько свинца Майк должен подложить, чтобы общий вес составлял двенадцать стонов.
- Вы в перчатках? - удивился Майк.
- Да, сегодня холодно. Но для скачки лучше шелковые. Он вытащил из корзины ворох беловатых перчаток и протянул мне пару. Я взвесился на главных весах и отдал свое седло ожидавшему Сиду. Он сказал:
- Хозяин велел, чтобы я оседлал Образца в конюшне и вывел прямо на смотровой круг.
- Вот это правильно! - с чувством отозвался я.
- Два частных детектива и чертовски громогласная собачища сторожили в конюшне всю ночь. И еще один сыщик трясся с нами в лошадином фургоне. Он до сих пор дежурит в деннике у Образца. Вот цирк!
- А лошадь как? - спросил я, улыбаясь, Джеймс с блеском держал свое слово.
- Образец их уделает! - уверенно сказал Сид. - Ирландец и оглянуться не успеет. Все наши парни поставили на Образца. Хотя ребята не в восторге, что на нем скачете вы'. Но я-то видел, как вы в четверг вывернули наизнанку Ботву, и велел им не волноваться.
- Спасибо, - поблагодарил я искренне. Но лишняя гиря легла на чашу ответственности. Время ползло еле-еле. Плечи болели. Чтобы отвлечься хоть немного, я стал представлять себе выражение лица Кемп-Лора, когда он увидит на табло мое имя. Сначала подумает - ошибка. И будет ждать, когда ее исправят. Нескоро начнет понимать, что я и впрямь здесь.
Я подвигал пальцами. Опухоль почти опала, и, несмотря на потрескавшуюся кожу, они снова обрели силу.
Вернулись жокеи, болтая, смеясь, чертыхаясь, дружески и не очень дружески переругиваясь, покрикивая на гардеробщиков, сбрасывая с себя камзолы, - такая привычная шумная товарищеская суета раздевалки.
Но я как будто жил в другом измерении. Медленно проползли еще четверть часа. Наконец распорядитель сунул в раздевалку голову:
- Жокеи, на выход! И поторопитесь!
Я застегнул шлем, взял хлыст и последовал к двери за главным течением. Ощущение нереальности все продолжалось.
Внизу, в паддоке, стояла маленькая группка тренеров и владельцев, закутанных до самых глаз. Обжигающий ветер проникал сквозь оголенные ветки деревьев, окружавших смотровой круг, И у зрителей на трибунах лица были какие-то замученные, одинаковые. Посиневшие носы и глаза слезятся.
На тонком лице лорда Тирролда было то же выражение возбуждения и предвкушения, которое я заметил и у Джеймса, Они оба так уверены, что Образец победит! Как бы их уверенность не поколебала мою.
- Ну, Роб, - лорд Тирролд слишком крепко пожал мне руку, - вот оно!
- Да, сэр, - согласился я, - вот оно!
- Что вы скажете об Изумрудине?
Она шла по смотровому кругу разболтанной походкой, с низко поставленной головой, что так часто свойственно чемпионам.
- Говорят, это вторая Керстин, - сказал Джеймс, имея в виду самую прославленную в стипльчезе кобылу.
- Пока судить об этом рано, - отозвался лорд Тирролд, Может, ему пришла та же мысль, что и мне: после Зимнего Кубка об этом уже все будут говорить. Но как бы для того, чтобы покончить с этим, он добавил:
- Образец побьет ее!
- Надеюсь! - согласился Джеймс.
Я промолчал. Они были слишком уверены. Если Образец победит, они ничего другого и не ожидают. И я тут вроде ни при чем. А если проиграет - они обвинят меня. Ведь хозяева они, а хозяева всегда правы.
Образец под темно-синей попоной вышагивал по смотровому кругу, взыгрывая всякий раз, когда ветер бил ему в морду и пытаясь повернуть боком. А конюх повисал на поводу, как ребенок на бечевке большого змея.
Пробил колокол - жокеям пора садиться. Джеймс кивнул конюху. Тот подвел лошадь, и он сам снял с нее попону.
- Все в порядке? - спросил Джеймс.
- Да, сэр!
Глаза Образца были ясными, влажными. Он насторожил уши, и мышцы трепетали от нетерпения - идеальная картинка взведенной скаковой машины, нетерпеливо рвущейся исполнять то дело, для которого она рождена. Образец не добродушная лошадь - в нем нет ни капли нежности. И он вызывает восхищение, а не любовь. Но мне нравились и его агрессивность, и горевший в нем огонь, и непоколебимая воля к победе.
- Хватит уже восхищаться, Роб. Садись на него! Я снял куртку и бросил на него попону. Джеймс подсадил меня в седло, я расправил поводья и вдел ноги в стремена. Не знаю, что он прочел на моем лице, но спросил вдруг обеспокоенно:
- Что-нибудь не так?
- Нет, - ответил я. - Все в порядке, - и улыбнулся, успокаивая скорее себя, чем его.
- Желаю удачи! - кинул лорд Тирролд.
Я чуть тронул в ответ свою шапочку и повернул Образца к старту перед трибунами.
Поодаль, недалеко от старта, была установлена на башне телевизионная камера. И мысль о том, как бесится Кемп-Лор, видя меня на мониторе, оказалась самым лучшим утешением и подспорьем.
Минут пять мы все крутились на старте, пока помощник стартера затягивал подпругу и ворчал, что мы живем, будто в замороженной Сибири.
Я вспомнил Тик-Тока, как он стоит сейчас на трибунах, делая вид, будто наплевать ему на собственное бездействие, Вспомнил о Грэнте, сидящем у телевизора и клокочущем от ненависти при виде меня. И о жене Питера Клуни, у которой телевизора нет. И о тех жокеях, которые все бросили и ушли искать лучшей доли. И об Арте, покоящемся в сырой земле...
- Построиться! - скомандовал стартер, и мы выстроились на дорожке в неровную линию.
Образец твердо занял свое место - на внутренней стороне круга, у самого борта, Я подумал и о себе, доведенном чуть ли не до безумия. О том, как мне вбивалось в голову, будто я утратил кураж. И еще вспомнил, как тащили меня по каменистой земле и привязали к куску закаленной цепи... И мне не нужны были никакие иные причины, чтобы стремиться выиграть Зимний Кубок, Я следил за рукой стартера. У него привычка распрямлять пальцы, прежде чем нажать на рычаг, поднимающий тесьму. А я не собирался пустить кого-нибудь вперед себя, чтобы меня оттеснили с места, занятого у борта.
Стартер распрямил пальцы. Я ткнул Образца в бока. Он рванулся вперед под вздымающуюся тесьму. А я распластался на его холке, чтобы меня не смело с лошади, как это случалось с другими наездниками, которые стартовали слишком успешно. Тесьма просвистела над моей головой, и мы благополучно вырвались к внутреннему краю дорожки. И могли идти так примерно мили две.
Если иметь в виду мое состояние, первые три препятствия оказались самыми трудными. К тому моменту, когда мы перескочили четвертое - ров с водой, я почувствовал, как открылись все едва затянувшиеся ссадины на спине. Руки и плечи, казалось, отваливаются из-за напряжения, с которым приходится сдерживать порыв лошади. А еще рукам приходилось терпеть туго натянутые поводья.
Но, главное, что я ощутил, перескочив через воду, - облегчение. Терпимо. Я смогу это вынести. И, не обращая внимания на боль, делать свое дело.
От старта до финиша я видел лишь трех других лошадей, задававших темп, Изумрудину и двух легкого веса. Их жокеи, скача со мной нос в нос, оставляли пространство фута в два между собой и перилами, И я считал, что они будут держаться так же к тому моменту, когда мы подойдем к предпоследнему барьеру, перед выходом на финишную прямую, они чуть-чуть повернут к трибунам. Так всегда делают лошади в Аскоте, И у меня как раз останется место, чтобы вырваться.
А пока главная задача состояла в том, чтобы не дать Изумрудине выскочить передо мною к перилам. И воспользоваться просветом вместо Образца. Поэтому я старался держаться почти вплотную к двум идущим впереди лошадям, чтобы Изумрудина не могла вклиниться между нами. И всю скачку Изумрудина шла от меня справа, по внешнему краю дорожки. То, что она была на два или три фута впереди, значения не имело - так мне ее лучше видно. А Образец был слишком хорошим прыгуном, чтобы попасться на известном трюке: когда передняя лошадь подходит к барьеру на полкорпуса и прыгает, она побуждает к прыжку идущего вслед за ней. Но тот, вместо того, чтобы благополучно приземлиться, опускается как раз на барьер, В таком неизменном порядке мы и прошли весь первый круг. И снова ушли от трибун и умчались в дальний конец дорожки. Четыре барьера Образец брал так блестяще, что мы оказывались на хвосте у лошадей, ведущих бег. И мне каждый раз приходилось удерживать его, чтобы он не вырвался вперед слишком рано, И в то же время следить, чтобы Изумрудина не проскочила между нами.
Я видел лицо жокея Изумрудины - угрюмое, сосредоточенное. Он прекрасно понимал, что я делал с ним. И если бы мне не удалось оттеснить его от перил, он делал бы то же самое со мной.
Возможно, мне надо благодарить Кемп-Лора за то, что жокей Изумрудины даже и не пытался пробиться. Если ирландец недооценивает меня - тем лучше.
Следующие полмили обе лидирующие лошади прошли с блеском. Но один из жокеев у третьего от конца препятствия взялся за хлыст, а второй энергично действовал руками. Они уже выдохлись. И из-за этого широко обогнули последний поворот перед финишной прямой.
У ирландца слишком засела в голове привычная тактика финиша, и он именно этот момент решил использовать для рывка вперед. Но момент для маневра был неподходящий. Я видел его рывок. Он помчался вперед, но ему пришлось огибать широко идущих лошадей с внешней стороны. Изумрудина несла на семь фунтов меньше груза, чем Образец. На этом повороте она потеряла свое преимущество.
После поворота, на прямой перед предпоследним барьером, Изумрудина вела скачку с внешней стороны. Следом шли две уставшие лошади. Потом я.
Между перилами и впереди идущей лошадью был промежуток фута в три. Я сжал бока Образца. Он насторожил уши, напрягся и рванулся в узкий проход. Образец прыгнул через предпоследний барьер на полкорпуса позже, а приземлился на корпус впереди усталой лошади. Прыгнул настолько впритирку между нею и столбом, что, когда мы пролетали мимо, я услышал, как вскрикнул от неожиданности ее жокей.
Одно из главных достоинств Образца - та скорость, с которой он уходил от препятствия. Не замедляя бега, он шел плавно, держась у перил. Изумрудина - на корпус впереди, слева от нас. Я послал Образца вперед, чтобы помешать кобыле выйти к перилам и блокировать меня у последнего барьера, Ей надо было обогнать нас на два корпуса, а я не собирался дать ей такую возможность.
Когда скачешь на Образце, самое приятное - ощущать ту мощную энергию, которой он обладает. Сидя на нем, нет необходимости выкладываться до последнего. Нет нужды суетиться и надеяться, что кто-то ошибется. А к финишу обнаружить, что все резервы исчерпаны. У него в запасе столько сил, что жокей может строить скачку по своему усмотрению. А для жокея нет ничего более увлекательного.
Когда мы подходили к последнему забору, я уже знал, что мне удастся побить Изумрудину. Та еще была на корпус впереди и не обнаруживала никаких признаков усталости. Но я все еще туго натягивал поводья, сдерживая Образца. Лишь шагов за десять до барьера я дал ему волю. Сжал бока коленями, и он прыгнул через забор - взвился вверх плавно, будто взлетел.
Он выиграл у Изумрудины почти полкорпуса - но та не собиралась уступать легко. Образец понесся вперед своим ровным, плавным галопом. На полпути к финишу они шли еще некоторое время голова к голове. Изумрудина держалась. Но Образец в конце концов проплыл мимо нее с невероятным нарастанием скорости. И к финишу выиграл два корпуса.
Бывают минуты, когда слов нет, - и это была одна из них. Я все похлопывал и похлопывал Образца по вспотевшей шее. Я был готов расцеловать его. Я был готов отдать ему все, что у меня есть. Но как отблагодарить лошадь? Как можно вознаградить ее так, чтобы она это поняла?
Оба высоких господина были довольны победой - и даже очень. Они стояли рядышком, ожидая нас в загоне для расседлывания с одинаково восторженным выражением на лицах. Я улыбнулся им, высвободил ногу из стремени и соскользнул вниз. Вниз, на землю! Конец незабываемых переживаний.
- Роб, - только и сумел выговорить Джеймс, тряхнув своей крупной головой. - Роб!
Он похлопал Образца по плечу, от которого шел пар. И смотрел, как я расстегиваю пряжки подпруги пальцами, дрожащими от усталости и возбуждения.
- Я знал, что он это сможет! - воскликнул лорд Тирролд. - Что за лошадь! Что за скачка!
Наконец я расстегнул пряжки и взвалил седло на руку. И тут в загон заглянул служитель и попросил лорда Тирролда не уходить - через несколько минут ему будут вручать Кубок. А мне бросил:
- Когда взвеситесь, выходите сразу же. Для жокея-победителя тоже есть приз.
Я кивнул и пошел садиться на весы. Напряжение скачки кончилось. И я ощутил весь дополнительный урон, который она мне нанесла. Спина, плечи и руки до кончиков пальцев, как свинцом налиты, Тяжелая ноющая боль достигала такой силы, что я едва сдерживался.
Бинты снова все в крови, а с ними верхняя часть шелковых перчаток и рукава свитера. Кровь просочилась и на камзол, но на черном ее не было видно.
В раздевалке Майк с широкой улыбкой забрал у меня седло, отстегнул шлем и стянул его с головы.
- Вы знаете, что вас там ждут?
Я кивнул. Он протянул мне расческу:
- Пригладьте немного волосы. Вам надо быть как штык!
Я покорно причесался и вышел наружу.
Лошадей уже увели. На их месте стоял стол с Зимним Кубком и другими призами, вокруг которого роилась куча распорядителей и членов правления.
И уж Морис Кемп-Лор, конечно, среди них.
Я прямо-таки содрогался от отвращения. Джеймс уловил мой взгляд.
- Чего ты такой мрачный? Он ведь даже не пытался отравить Образца.
- Он был слишком занят на телевидении - у него не хватило времени.
- Он вообще бросил эту затею, - доверительно сообщил Джеймс. - Должно быть, понял: после того, как вы скакали в четверг, никого уже не убедить, что вы потеряли кураж.
Да уж, та моя безрассудная скачка в четверг взбесила Кемп-Лора настолько, что в пятницу я получил свою порцию.
- Вы говорили кому-нибудь насчет сахара?
- Нет, поскольку вы просили. Но мне кажется, надо что-то сделать.
- Вы можете подождать до следующей субботы? А через неделю можно будет рассказать, кому захотите.
- Ладно. Но все-таки, я считаю...
Он замолк: у стола с призами появилась О.В.П. - Очень Важная Персона в образе хорошенькой герцогини. Несколько тщательно подобранных фраз, подкрепленных великосветской улыбкой, и она вручила Зимний Кубок лорду Тирролду, серебряный поднос Джеймсу и портсигар мне.
Предприимчивый фотокорреспондент включил лампу-вспышку, пока мы втроем стояли, любуясь нашими призами. А затем снова отдали их служителю ипподрома, чтобы выгравировать имя Образца и наши имена.
Отдавая портсигар, я услышал голос Кемп-Лора у себя за спиной. Поэтому, прежде чем обернуться, успел изобразить на лице дурацкую улыбку. И все равно боялся, что не смогу сдержаться.
Я медленно повернулся на каблуках. Его глаза были пронзительно голубыми. Он не мигнул, когда мы встретились взглядами. И он не прочел, что я знаю, кто похитил меня вчера вечером.
- Перед вами Роб Финн, - произнес он своим чарующим телевизионным голосом, - жокей, победу которого на этой удивительной лошади вы только что видели, Он говорил в ручной микрофон, за которым тянулся длинный черный шнур, посматривая то на меня, то на установленную поблизости телекамеру. Красный глазок светился. Я мысленно пришпорил себя, приготовившись отпарировать любое его унижающее высказывание.
Он спросил:
- Думаю, вам приятно быть всадником на Образце?
- О, это было замечательно, - с чувством заявил я, стараясь, чтобы моя улыбка казалась еще ослепительнее. - Для любого жокея скакать на такой потрясающей лошади, как Образец, - огромное удовольствие. Конечно, - продолжал я дружелюбно, прежде чем он меня прервал, - мне просто повезло. Все эти месяцы я заменяю Пипа Пэнкхерста, пока не срастется его нога. И сегодня победителем должен быть он. Так что я рад сообщить: ему гораздо лучше, и он скоро снова займет свое место - я говорил искренне, - И хотя сам я буду занят меньше, конный спорт выиграет, когда чемпион вернется в строй. - Уголок рта Кемп-Лора дрогнул холодно:
- Последнее время дела у вас шли неважно...
- Да, неважнецки, - прервал я его мягко. - Ох уж эти полосы невезенья в скачках! Дуг Смит проиграл однажды девяносто девять скачек подряд. Как ужасно он должен был себя чувствовать! По сравнению с ним мои неудачи просто ерунда.
Его улыбка стала сползать - Так, значит, вы не очень волновались из-за.., э-э.., из-за этого невезенья?
- Ну, естественно, я не очень радовался. Но время от времени это случается с каждым. Надо только перетерпеть, пока снова не завоюешь победу. Вроде сегодняшней, - закончил я улыбаясь в камеру.
- Но большинство считало, что это не просто невезенье, - позволил он себе резкость, В его дружелюбно-товарищеской манере появилась трещина - мгновенная вспышка трудно контролируемого бешенства. Это принесло мне величайшее удовлетворение. И я улыбнулся ему еще оживленнее: