Отказаться было трудно.
Мы затащили Грэнта наверх, с трудом сохраняя равновесие под тяжестью его плотного тела. Спальня была омерзительна. Скомканные простыни и одеяла валялись кучей на неубранной постели. Грязная одежда разбросана по полу и противно свисала со стульев. Вся комната кисло пропахла потом.
Я зажег свет и пооткрывал все двери. Одна из них вела в ванную, грязь и запущенность которой не поддается описанию. Другая - в небольшую комнату для гостей с обоями ярко-розового цвета. Грэнт, моргая, стоял на лестничной площадке, пока я отыскал простыни почище и приготовил ему постель. Доктор Пэрнел раздел Грэнта до кальсон и носков и заставил его лечь.
Затем он спустился вниз и вернулся со стаканом воды. На лице у него было написано такое отвращение, что я без слов понял, в каком состоянии находится кухня.
Открыв свой чемоданчик, доктор вытряхнул на ладонь две капсулы и велел Грэнту их принять, что тот послушно сделал. К этому времени он был как во сне - только оболочка человека.
Пэрнел взглянул на часы.
- Я опаздываю на хирургический прием, - сказал он, когда Грэнт прилег на подушку и закрыл глаза. - Эти капсулы успокоят его на время. Когда он проснется, дайте ему еще две. - Он вручил мне бутылочку. - Если я понадоблюсь, вы знаете, где меня найти. - И, бессердечно усмехнувшись, добавил:
- Желаю доброй ночи.
Я провел тоскливый вечер, выхлебав пинту молока, которую нашел на заднем крыльце. Все остальное в вонючей кухне было несъедобно. Не найдя ни книг, ни радио, чтобы убить время, я попытался хоть чуть-чуть навести порядок. Но этот кошмарный дом нуждался в армии уборщиц.
Несколько раз я тихонько заходил поглядеть, как там Грэнт, но он, лежа на спине, мирно проспал до полуночи.
Тут я обнаружил, что глаза у него открыты, но в них не было сознания, Покорно и без слов он проглотил капсулы. Подождав, пока глаза у Грэнта закрылись, я запер его, спустился вниз и, завернувшись в походный плед, наконец заснул тяжелым сном. Всю ночь Грэнта не было слышно. И когда я в шесть часов утра поднялся к нему, он все еще спал.
Доктор Пэрнел любезно освободил меня в половине восьмого, как раз когда рассветало. Он захватил с собой пожилого мужчину-санитара. Привез также корзинку с яйцами, беконом, хлебом, молоком и кофе. Да вдобавок из своего медицинского чемоданчика извлек мощную электробритву.
- Все продумано, - объявил он, весело подмигнув.
Так что на скачки я приехал сытым и выбритым.
Но мысли о Грэнте омрачали настроение.
Глава 7
- Беда в том, что жокеев не хватает, - жаловался Джеймс Эксминстер.
По дороге в Сэндуан мы обсуждали, кого из жокеев пригласить на следующей неделе: в один и тот же день в два разных места.
- Можно подумать, кто-то напустил порчу на всю нашу братию, - заметил он, мастерски выруливая между вихляющей велосипедисткой и встречным мебельным фургоном. Арт застрелился, Пип сломал ногу, у Грэнта - нервное расстройство, У других повреждения более обычные, вроде сломанных ребер, И еще по меньшей мере четверо вполне деловых парней последовали дурацкому совету Баллертона и теперь собирают автомобили на конвейере. Есть, правда, Питер Клуни... Но я слышал, на него нельзя положиться: может подвести и не приехать вовремя. А Дэнни Хигс, говорят, слишком азартно играет на скачках, а Ингерсол не прилагает всех усилий, чтобы победить... - Он затормозил, пока мамаша с детской колясочкой и тремя детьми впридачу переходила дорогу. Потом продолжал:
- Каждый раз, когда я думаю, что вот, наконец, нашел настоящего жокея с будущим, тут же слышу про него какую-нибудь гадость. А как было с вами? Вспомните кадры из той телепередачи! Позорище, да и только! Я смотрел и думал:
"Боже, что я наделал, пригласив этого болвана, что я скажу владельцам лошадей!"
- Он ухмыльнулся, - Я уже готов был звонить и уверять, что вы не сядете на их лошадей. На ваше счастье, я вспомнил, как вы проскакали для меня, и досмотрел передачу до конца. А потом я изменил решение и даже начал думать, что, взяв вас на службу, напал на золотую жилу. И с тех пор не произошло ничего, - он, улыбаясь, искоса взглянул на меня, - что заставило бы меня в этом усомниться.
Я улыбнулся в ответ. За несколько недель, что прошли с того дня, как Пип сломал ногу, я ближе узнал Эксминстера, и с каждым днем он все больше мне нравился. Не только потому, что был отличным знатоком своего дела и трудился без устали. На него можно положиться во всем. Он не подвержен настроениям, и, имея с ним дело, не нужно каждый раз задумываться, какое у него нынче расположение духа. Он всегда один и тот же: без бурных приступов веселья, но и без внезапной раздражительности - просто разумный человек. То, что думает, говорит прямо. Поэтому в словах его не надо искать каких-то намеков или скрытых насмешек, А это делает отношения с ним простыми, ровными и устойчивыми.
Но, с другой стороны, он во многих случаях вел себя глубоко эгоистически. И на первом, и на втором, и на втором, и на третьем месте у него соображения собственного комфорта и удобства. Сделать кому-нибудь любезность или одолжение он способен только в том случае, если ему абсолютно не требуется жертвовать своим временем или прилагать какие-то усилия.
Похоже, мое общество было ему приятным с самого начала. Да и мне удобно с ним. Он вскоре предложил, чтобы я оставил официальное обращение "сэр" и называл его попросту Джеймсом.
Возвращаясь со скачек в Бирмингаме, мы проезжали мимо ярко освещенных афиш.
- Дирижер сэр Трелони Финн, - прочел он вслух. - Не родственник, полагаю?
- Сказать по правде, это мой дядя, Последовало гробовое молчание, Потом он спросил:
- А Каспар Финн?
- Мой отец. Молчание.
- А еще кто есть?
- Госпожа Оливия Коттин - моя мать, - Господи! - воскликнул он. (Я усмехнулся.) - Вы что, скрываете все это?
- Совсем наоборот, - весело ответил я. - Им нужнее, чтобы я помалкивал. Для них иметь в семье жокея - неприлично. Это их шокирует.
- Это многое объясняет, - задумчиво произнес он, - А то я уже стал удивляться, откуда у вас эта уверенность в себе.., и почему вы так мало рассказываете.
Я улыбнулся.
- Я был бы весьма благодарен.., Джеймс.., если бы о моих стариках не начали болтать в весовой, хотя бы из уважения к ним.
Он обещал, что не проговорится, и сдержал слово, Но с этого дня его отношение стало более дружеским. Поэтому, когда он перечислял все недостатки Питера Клуни, Дэнни Хигса и Тик-Тока, я более спокойно, чем прежде, спросил:
- Уверены ли вы, что все эти слухи соответствуют действительности?
- Ну, совершенно точно известно, что Питер Клуни несколько недель назад пропустил скачки два раза подряд. Из-за непростительного опоздания. Это факт!
Я рассказал ему о том, как Питеру дважды зверски не повезло.
- И, насколько мне известно, с тех пор он ни разу не опаздывал. Так что разговоры о его ненадежности основаны только на этих случаях.
Но Джеймс упрямо твердил:
- Нет-нет, на него нельзя положиться.
- От кого это известно? - полюбопытствовал я - Ну, например, от Корина Келлара. И, конечно, от Джонсона, у которого он служил. И от Баллертона тоже. Хотя обычно я и не считаю нужным обращать внимание на то, что он говорит.
- А как насчет Дэнни Хигса? - спросил я. Дэнни - неугомонный кокни, небольшого росточка, но храбрец отчаянный.
- Он слишком азартно играет на скачках," категорически объявил Джеймс.
- Кто это говорит?
Я знал, что Дэнни нарушал правила, делая ставки на лошадей, но, судя по тому, что я слышал от него в раздевалке, речь шла о сумме не более пяти или десяти фунтов. Вряд ли какой-нибудь тренер стал бы косо смотреть на него из-за Этого пустяка.
- Кто говорит? Ну, допустим, Корин, - неохотно сказал он.
- А Тик-Ток? Кто болтает, что Ингерсол не всегда стремится к победе?
Джеймс ответил не сразу.
- А почему я не должен верить Корину? Ему-то какая корысть? Он отличный тренер и, как все мы, во многом зависит от хороших жокеев. И уж, конечно, не лишил бы себя таких, как Клуни или Хигс, если бы у него не было на то серьезных оснований.
Я подумал немного.
- Знаю, что суюсь не в свое дело, но не расскажете ли, почему вы отказали Грэнту Олдфилду? По его словам, это имеет отношение к продаже информации - Ну да, он продавал информацию. И я, конечно, терпеть этого не стал. - Я все еще сидел с озадаченным видом. Эксминстер проскочил мимо светофора на желтый свет и искоса взглянул на меня. - Он сообщал сведения. Допустим, мы выпускаем новую лошадь, на которую возлагаем надежды. А он тут же сообщает об этом букмекеру. Владелец лошади не может получить хорошую выдачу, потому что букмекер его опередил и испортил рынок. Трое владельцев, с которыми я имею дело, ужасно злились. И ничего удивительного, если они получили только два или три к одному, вместо шести или семи, на которые рассчитывали. Так что Грэнт должен был уйти. А жаль - он сильный жокей, как раз такой, какой мне нужен.
- А как вы узнали, что информацию продавал именно Грэнт?
- Это выяснил Морис Кемп-Лор, когда готовил одну из своих передач о том, как действуют букмекеры. Он узнал об этом случайно. И рассказал мне, страшно извиняясь. Заметив лишь, что лучше Грэнту знать поменьше. Но нельзя работать с жокеем и иметь от него секреты - это безнадежная затея.
- А как реагировал Грэнт, когда вы его рассчитали?
- Он страшно возмутился и все отрицал. Но что ему оставалось? Ни один жокей не признается, что продает информацию.
- В том-то и дело. Понимаете, мне не хотелось этому верить. Но Лаббок, букмекер, признал, что Грэнт давал ему информацию по телефону. И он платил ему за это с тех самых пор, как Грэнт начал служить у меня.
Звучало все это достаточно убедительно, но оставалось неуловимое ощущение, что где-то я что-то упустил. И я переменил тему.
- Ну а почему у Арта вечно были скандалы с Корином? Джеймс задумался.
- Точно не знаю. Вроде бы Арт не выполнял приказов Корина во время скачек - Он тщательно обогнал на повороте два еле тащившихся грузовика, - К чему вы клоните?
- Мне кажется, все происходит как-то уж очень одинаково. Слишком много жокеев пострадало из-за каких-то слухов. Вы же сами сказали, будто кто-то напустил порчу на всю нашу братию.
- Я не всерьез, - запротестовал он, - И разве слухи толкнули Арта на самоубийство? И разве из-за них Пип сломал ногу, а Грэнт продавал информацию? И разве Клуни опаздывал из-за слухов?
- Дэнни Хигс вовсе не так уж много играет на скачках. А Ингерсол скачет честно, Как и все остальные.
- Насчет Хигса наверняка вы знать не можете, - возразил он. - А что касается Ингерсола, то разрешите напомнить: на прошлой неделе ему пришлось предстать перед распорядителями - он придержал лошадь и занял только третье место. Лошадь принадлежит Баллертону, и он из-за этого страшно разозлился.
Я вздохнул. Версия Тик-Тока такова: Корин сказал, чтобы он не перегружал лошадь, которая еще не вполне выработана. И он решил, что не должен гнать слишком, достаточно прийти третьим. Лучше сберечь силы лошади и победить в следующий раз. Эти взгляды применяли на практике по меньшей мере половина жокеев и тренеров. Но владельцы лошадей и публика, те, что ставят на выигрыш, естественно, недовольны.
После расследования Корин, который всегда держит нос по ветру, тут же переменил позицию и начал обвинять Тик-Тока.
- Может быть, я и не прав, - начал я. - Но только...
- Только, что? - повторил он, потому что я замолчал.
- Только, если вам придется услышать какие-нибудь слухи насчет меня, вспомните, что я по этому поводу думаю, - закончил я легко. - И прежде чем поверить, постарайтесь убедиться, что они справедливы.
Некоторое время он правил молча, потом, недоверчиво качнув своей крупной головой, подытожил:
- Кому на руку губить жокеев? Нет, это чепуха. Бессмыслица.
И мы переменили тему.
***
Наступило Рождество. Несколько дней, пока не было скачек, я провел в Кенсингтоне. Родители встретили меня с неизменным дружеским равнодушием и предоставили собственным планам.
На Рождество их время расписано по минутам. Кроме того, каждое утро, с семи часов, мать проводила за роялем готовила новый концерт.
Джоан тоже была в эти дни страшно занята - Рождественская оратория исполнялась по несколько раз. Лишь одним холодным утром удалось вытащить ее погулять в парке. Но Иоганн Себастьян Бах оттеснил меня на второй план: всю дорогу она напевала мелодии из Оратории, пока я не усадил ее в такси и не устроил ей в "Савое" рождественский обед. Но, и войдя в "Савой", она с трудом удержалась от того, чтобы не запеть полным голосом - так ей понравилась акустика в вестибюле. Уж не нарочно ли старалась она вывести меня из равновесия и почему?
Лишь в тот момент, когда мы ели сладкий пирог, меня осенила запоздалая мысль, что Джоан несчастлива. В таком состоянии я ее раньше никогда не видел. Нам подали кофе, и я спросил как бы между прочим:
- Что случилось, Джоан?
Она взглянула на меня, потом обвела глазами зал и уставилась на свой кофе.
- Брайан хочет жениться на мне.
Вот так новость! Я обнаружил, что тоже смотрю в упор на свой кофе - черный и горький, что вполне соответствовало моменту.
- Прямо не знаю, что делать, - продолжала она, - Меня вполне устраивало все как было. А сейчас Брайан все твердит насчет "жизни во грехе" и "упорядочивания положения " Он без конца все ходит в церковь и никак не может примирить наши отношения со своими религиозными взглядами. Он считает, что надо купить дом, и видит во мне будущую домохозяйку, которая обязана убирать, штопать, готовить и все такое прочее. А меня даже мысль об этом приводит в ужас. Если я выйду за него, то буду глубоко несчастна, уверена в этом.., - ее голос замер.
- А если не выйдешь?
- Все равно буду несчастна, раз он не хочет, чтобы все было как до сих пор. И нам больше не бывает хорошо вместе, мы все время ссоримся. Он утверждает, что это детская безответственность - не хотеть выйти замуж в моем возрасте. А я говорю, что с радостью вышла бы за него, если мы будем жить, как жили, чтобы я могла свободно работать. Но он.., он хочет быть приличным, нормальным и.., скучным, - Последнее слово вырвалось в запальчивости презрительно.
Тут она принялась решительно глотать свой кофе - прямо без сахара. Я смотрел на нервные движения ее длинных пальцев, слишком крепко сжимавших ложечку.
- Ты сильно его любишь? - спросил я с болью.
- Не знаю, - ответила она с несчастным видом, - Я теперь вообще не знаю, что такое любовь. Если это означает, что я должна потратить свою жизнь на обслуживание его персоны, то не люблю, Если же речь идет о том, чтобы быть счастливой в постели...
Она заметила, как меня передернуло, и поспешно поправилась:
- Прости меня, Роб. Я думала, что тебя это уже не...
- Неважно. Ничего с этим не поделаешь. Не обращай внимания.
- Что же мне делать, как ты думаешь?
- Совершенно ясно, - решительно сказал я, - что ты не должна выходить за него. Ничего хорошего не выйдет из этого, Остальное пусть решает сама. Я не смогу дать ей беспристрастный совет.
Она тут же ушла - на репетицию, а я неторопливо побрел по праздничным улицам. Тот брак, который Джоан предлагала Брайану и которым он пренебрег, был бы именно таким, какого я хотел больше всего на свете. Ну почему эта проклятая жизнь так несправедлива!
В День Подарков (второй день Рождества) Образец пришел первым в Королевской Охоте, одном из десятка высших состязаний года. Это подняло его до разряда звезд, и мне тоже вреда не принесло.
Скачки показывали по телевидению, и Морис Кемп-Лор интервьюировал меня, жокея-победителя. Он предложил мне поздороваться с Пипом, который смотрел скачки по телевизору.
Я был у Пипа всего за неделю до этого и обсуждал с ним тактику больших скачек. Вежливо приветствуя его перед объективом, я выразил надежду, что его нога заживет удачно. Кемп-Лор добавил, улыбаясь: "Мы все желаем вам скорейшего выздоровления, Пип".
На следующее утро спортивная пресса дала весьма лестные отчеты. Несколько тренеров, которые никогда меня не приглашали, предложили мне своих лошадей. Я стал чувствовать, что меня признали как имя, а не только как замену Пипа, И когда Пип вернется, я, может быть, не потону в безвестности, Так же, как все остальные, я несколько раз падал. Каким бы везучим ты ни был, с законом средних цифр не поспоришь. Но за исключением пары синяков, никаких серьезных повреждений не получил.
Самое худшее падение - с точки зрения зрителей - случилось в январе, в субботу днем. Лошадь, на которой я скакал, споткнулась, прыгая через барьеры, расположенные у самых трибун, и сбросила меня так, что я ударился головой. Когда санитары укладывали меня на носилках в машину скорой помощи, я очнулся. Голова кружилась, и некоторое время я не мог сообразить, где нахожусь.
Перепуганное лицо Джеймса напомнило все случившееся, и я спросил: в порядке ли лошадь?
- Она-то в порядке. А как вы?.. Pea перекатилась через вас, - объяснил он.
- То-то я чувствую, будто меня немножко расплющили, - попробовал я улыбнуться.
Я немножко полежал на кушетке в пункте первой помощи и вернулся в Беркшир вместе с Джеймсом.
Время от времени меня поташнивало и знобило. Но скрывать от тренеров истинное самочувствие давно уже стало нормой. Тем более, что я знал, к скачкам в понедельник буду в форме.
Кого откровенно раздражало мое везение, так это Джона Баллертона. На смотровом кругу он наблюдал за мной, поджав губы с явной враждебностью, которая совсем не пристала распорядителю.
Со времени нашего совместного выступления по телевидению мы едва ли обменялись двумя словами. Но я слышал от Корина, который передал мне это со злорадством, что, когда они с Морисом Кемп-Лором сидели в баре, Баллертон заявил во всеуслышание:
- Финн не заслуживает того шума, который вокруг него подняли. Он сойдет на нет так же быстро, как вознесся. И уж я-то не стану об этом плакать.
Поэтому меня так поразило, что на следующий день после моего падения мне предложили скакать на одной из его лошадей. Вначале я даже не принял этого всерьез и подумал: уж не дало ли сотрясение мозга нового осложнения?
- Если бы ему пришлось выбирать между мной и мешком картошки, он предпочел бы не меня, - сонно ответил я в трубку Корину.
- Нет, серьезно, Роб, он хочет, чтобы ты скакал завтра в Данстэбле на Трущобе, - в голосе Корина не было ни капли юмора.
- Я сам ничего не понимаю - ведь раньше он был очень настроен против тебя. Может быть, это своего рода оливковая ветвь?
"Или что-то другое", - подумал я. И первым моим побуждением было отказаться, Но я не смог придумать убедительной отговорки. А категорически отказываться без всяких объяснений было бессмысленно. Это дало бы Баллертону действительный повод для обиды.
Трущоба - не Образец. Об ее неустойчивом характере и неуверенных прыжках Тик-Ток самым неутешительным образом поведал мне на следующее утро по дороге в Данстэбл, - Подарок живодеру. Собачья радость на копытках.
- Она неплохо сложена, - слабо возразил я.
- Гм. Когда она побеждает или выигрывает призовое место, то своим стремительным стартом вывертывает жокею руки и прет вперед до конца, Тогда уж держись и надейся на лучшее - вот что такое скакать на этой лошади, если у нее подходящее настроение. У нее рот жесткий, как скалы Гибралтара. По правде говоря, я не могу назвать другую лошадь, менее восприимчивую к требованиям жокея, - заключил Тик-Ток с нарочитой церемонностью.
Мы оба знали, что несколько недель назад сомнительное удовольствие скакать на Трущобе предстояло бы ему, а не мне. Но ему пришлось торчать перед распорядителями за то, что он помешал своей лошади прийти раньше, чем третьей, и Корин Келлар теперь избегал его. Уволить человека, который нарвался на неприятности, заботясь о его интересах, - такая несправедливость была типична для Корина.
И ничто не помешало распространиться ложному слуху, что у Тик-Тока исчезло стремление к победе. Эти слухи как-то повлияли и на самого Тик-Тока. Но он пожимал плечами и с решительным выражением юного угловатого лица заявлял:
- Им придется изменить свое мнение. Я сотру в порошок всякую лошадь, на которой буду скакать. Выжму все, что можно, из любой безнадежной клячи. С этих пор я уже не приду к финишу восьмым, если, наподдав зверюге, смогу занять шестое место.
Я улыбался, слушая его воинственные речи. Ведь главное достоинство Тик-Тока состояло в его мягком обращении с животными. Но я радовался, что дух жокея не сломлен: уж тут никаких самоубийств и никаких нервных кризисов.
А когда дело дошло до скачки, Трущоба оказалась вовсе не такой, как я ожидал, Январским днем, сырым и холодным, лишь небольшая группка стойких завсегдатаев собралась смотреть второклассную программу малых скачек. И, глядя на крупную гнедую, вяло тащившуюся по смотровому кругу, я подумал, что она точно соответствует обстановке.
Ничего вдохновляющего. И ничего похожего на выворачивание рук. Скорее похоже на то, что Трущоба вот-вот собирается заснуть. Ее ничуть не интересовал старт. А для взятия первого барьера мне пришлось пнуть ее сапогом. Прыгнула она сравнительно неплохо, но приземлилась еле-еле. И так у каждого барьера. У лошадей тоже бывают свои выходные дни, и я мог только предполагать, что сегодня один из них.
Все три круга мы плелись в хвосте и бесславно закончили скачку самыми последними. Любые усилия заставить Трущобу ускорить темп на прямой были бесполезны С самого начала она шла вяло, а к концу казалась совсем загнанной.
Нас ожидал враждебный прием. Джон Баллертон метал громы и молнии. Корин, злой, с встревоженным, заискивающим выражением, явно собирался свалить ответственность за провал лошади на меня, чтобы спасти свою репутацию как ее тренера. Это одна из тех неприятностей, на которые непременно рискуешь нарваться, когда скачешь для Корина.
- Что вы вытворяли, черт вас побери? - агрессивно накинулся на меня Баллертон, когда я отстегивал седло.
- Мне очень жаль, сэр, но она не желала идти быстрее.
- Не мелите вздор, - безапелляционно заявил он. - Трущоба всегда идет куда быстрее... Я еще не видел столь отвратительной демонстрации неумелости. Вы.., вы не сумели бы справиться и с катафалком. Вы не дали лошади развернуться: прозевали старт и не постарались наверстать упущенное!
- Я, конечно, предупреждал, - влез и Корин с упреком, - чтобы вы не позволяли ей вырываться вперед и держались первые две мили позади, Но, по-моему, вы чересчур старательно выполняли приказания.
- Вы что, боялись дать ей волю? - яростно перебил его Баллертон. - Если не можете прилично провести скачку на лошади, которая дергает, зачем беретесь? Почему не сказать прямо? Это сохранило бы нам время и деньги.
- Но лошадь вовсе не дергала. В ней не было никакой резвости.
- Келлар! - Баллертон почти кричал, - Скажите, дергает моя лошадь или нет?
- Дергает, - тут же подтвердил Корин, пряча от меня глаза.
- И вы убеждали меня, что он справится! С легкостью!
- Я думал, что он победит...
Они смотрели на меня обвиняюще. Корин, конечно, знал, что виновата лошадь. Он-то наблюдал за ней опытным глазом. Но признавать этого не собирался. "Если бы мне выпало чаще скакать у Корина, - подумал я с горечью, - то пришлось бы вечно скандалить с ним, как бедняге Арту".
Баллертон заявил мне, сузив глаза:
- Я просил вас скакать на Трущобе против своего желания. Только потому, что Морис Кемп-Лор убеждал меня настойчиво, будто я заблуждаюсь на ваш счет, и что вы человек, на которого можно положиться. Словом, жокей, способный по-настоящему провести скачку. Ну, а теперь я прямо доложу ему, что он крепко ошибся. На моих лошадях вы больше не будете скакать - это я вам обещаю.
Он круто повернулся и в сопровождении Корина зашагал прочь.
А я злился на себя, что не прислушался к первому побуждению и не отказался сразу. К концу дня недоумение мое превратилось в смутное беспокойство - две другие лошади, на которых я скакал после, тоже шли совсем не так хорошо, как ожидалось. На них много ставили, но обе пришли в числе последних. И хотя эти владельцы вели себя куда достойнее, чем Баллертон, их разочарование тоже было очевидным.
На следующий день там же в Данстэбле снова продолжалась серия неудач. Я скакал на трех лошадях, и все три прошли скверно. Я только и знал, что извинялся перед владельцами, объясняя, что их лошади не желали идти быстрее. Да и вправду, третья лошадь шла так плохо, что с полдороги ее пришлось подталкивать. Она и в лучшие свои дни прыгала медленно, а тут все опередили нас на целый барьер. Гиблое дело! Стоило чуть натянуть поводья, и она стала переходить с галопа на шаг - верный признак сильного переутомления. Но ее владелец, фермер, утверждал, что ничего подобного.
Не везет на скачках куда чаще, чем везет. И если бы не Джон Баллертон, тот факт, что шесть лошадей подряд, на которых я скакал, проявили себя гораздо ниже своих возможностей, не привлек бы особого внимания.
Я обнаружил Баллертона у дверей весовой, окруженного приятелями. Все головы повернулись в мою сторону - речь шла обо мне и слово "позор" донеслось отчетливо.
Жокеи, как и политики, привыкли к оскорблениям. Поэтому я сделал вид, что не слышал, и небрежно побрел на трибуны посмотреть последнюю скачку. Надолго ли Баллертон затаит против меня злобу? И как скажутся его обвинения на количестве предоставляемых мне лошадей? Он был не из тех, кто прячет свое недовольство. А как член Национального комитета по конному спорту он лицо влиятельное.
Морис Кемп-Лор тоже вышел на трибуны, чтобы поговорить со мной. За это время мы встречались несколько раз и были вроде бы в самых дружеских отношениях Но несмотря на его обаяние, я ощущал, что его дружелюбие чисто профессиональное: "Этот человек может пригодиться". И не верил, что он на самом деле относится ко мне хорошо.
Мы затащили Грэнта наверх, с трудом сохраняя равновесие под тяжестью его плотного тела. Спальня была омерзительна. Скомканные простыни и одеяла валялись кучей на неубранной постели. Грязная одежда разбросана по полу и противно свисала со стульев. Вся комната кисло пропахла потом.
Я зажег свет и пооткрывал все двери. Одна из них вела в ванную, грязь и запущенность которой не поддается описанию. Другая - в небольшую комнату для гостей с обоями ярко-розового цвета. Грэнт, моргая, стоял на лестничной площадке, пока я отыскал простыни почище и приготовил ему постель. Доктор Пэрнел раздел Грэнта до кальсон и носков и заставил его лечь.
Затем он спустился вниз и вернулся со стаканом воды. На лице у него было написано такое отвращение, что я без слов понял, в каком состоянии находится кухня.
Открыв свой чемоданчик, доктор вытряхнул на ладонь две капсулы и велел Грэнту их принять, что тот послушно сделал. К этому времени он был как во сне - только оболочка человека.
Пэрнел взглянул на часы.
- Я опаздываю на хирургический прием, - сказал он, когда Грэнт прилег на подушку и закрыл глаза. - Эти капсулы успокоят его на время. Когда он проснется, дайте ему еще две. - Он вручил мне бутылочку. - Если я понадоблюсь, вы знаете, где меня найти. - И, бессердечно усмехнувшись, добавил:
- Желаю доброй ночи.
Я провел тоскливый вечер, выхлебав пинту молока, которую нашел на заднем крыльце. Все остальное в вонючей кухне было несъедобно. Не найдя ни книг, ни радио, чтобы убить время, я попытался хоть чуть-чуть навести порядок. Но этот кошмарный дом нуждался в армии уборщиц.
Несколько раз я тихонько заходил поглядеть, как там Грэнт, но он, лежа на спине, мирно проспал до полуночи.
Тут я обнаружил, что глаза у него открыты, но в них не было сознания, Покорно и без слов он проглотил капсулы. Подождав, пока глаза у Грэнта закрылись, я запер его, спустился вниз и, завернувшись в походный плед, наконец заснул тяжелым сном. Всю ночь Грэнта не было слышно. И когда я в шесть часов утра поднялся к нему, он все еще спал.
Доктор Пэрнел любезно освободил меня в половине восьмого, как раз когда рассветало. Он захватил с собой пожилого мужчину-санитара. Привез также корзинку с яйцами, беконом, хлебом, молоком и кофе. Да вдобавок из своего медицинского чемоданчика извлек мощную электробритву.
- Все продумано, - объявил он, весело подмигнув.
Так что на скачки я приехал сытым и выбритым.
Но мысли о Грэнте омрачали настроение.
Глава 7
- Беда в том, что жокеев не хватает, - жаловался Джеймс Эксминстер.
По дороге в Сэндуан мы обсуждали, кого из жокеев пригласить на следующей неделе: в один и тот же день в два разных места.
- Можно подумать, кто-то напустил порчу на всю нашу братию, - заметил он, мастерски выруливая между вихляющей велосипедисткой и встречным мебельным фургоном. Арт застрелился, Пип сломал ногу, у Грэнта - нервное расстройство, У других повреждения более обычные, вроде сломанных ребер, И еще по меньшей мере четверо вполне деловых парней последовали дурацкому совету Баллертона и теперь собирают автомобили на конвейере. Есть, правда, Питер Клуни... Но я слышал, на него нельзя положиться: может подвести и не приехать вовремя. А Дэнни Хигс, говорят, слишком азартно играет на скачках, а Ингерсол не прилагает всех усилий, чтобы победить... - Он затормозил, пока мамаша с детской колясочкой и тремя детьми впридачу переходила дорогу. Потом продолжал:
- Каждый раз, когда я думаю, что вот, наконец, нашел настоящего жокея с будущим, тут же слышу про него какую-нибудь гадость. А как было с вами? Вспомните кадры из той телепередачи! Позорище, да и только! Я смотрел и думал:
"Боже, что я наделал, пригласив этого болвана, что я скажу владельцам лошадей!"
- Он ухмыльнулся, - Я уже готов был звонить и уверять, что вы не сядете на их лошадей. На ваше счастье, я вспомнил, как вы проскакали для меня, и досмотрел передачу до конца. А потом я изменил решение и даже начал думать, что, взяв вас на службу, напал на золотую жилу. И с тех пор не произошло ничего, - он, улыбаясь, искоса взглянул на меня, - что заставило бы меня в этом усомниться.
Я улыбнулся в ответ. За несколько недель, что прошли с того дня, как Пип сломал ногу, я ближе узнал Эксминстера, и с каждым днем он все больше мне нравился. Не только потому, что был отличным знатоком своего дела и трудился без устали. На него можно положиться во всем. Он не подвержен настроениям, и, имея с ним дело, не нужно каждый раз задумываться, какое у него нынче расположение духа. Он всегда один и тот же: без бурных приступов веселья, но и без внезапной раздражительности - просто разумный человек. То, что думает, говорит прямо. Поэтому в словах его не надо искать каких-то намеков или скрытых насмешек, А это делает отношения с ним простыми, ровными и устойчивыми.
Но, с другой стороны, он во многих случаях вел себя глубоко эгоистически. И на первом, и на втором, и на втором, и на третьем месте у него соображения собственного комфорта и удобства. Сделать кому-нибудь любезность или одолжение он способен только в том случае, если ему абсолютно не требуется жертвовать своим временем или прилагать какие-то усилия.
Похоже, мое общество было ему приятным с самого начала. Да и мне удобно с ним. Он вскоре предложил, чтобы я оставил официальное обращение "сэр" и называл его попросту Джеймсом.
Возвращаясь со скачек в Бирмингаме, мы проезжали мимо ярко освещенных афиш.
- Дирижер сэр Трелони Финн, - прочел он вслух. - Не родственник, полагаю?
- Сказать по правде, это мой дядя, Последовало гробовое молчание, Потом он спросил:
- А Каспар Финн?
- Мой отец. Молчание.
- А еще кто есть?
- Госпожа Оливия Коттин - моя мать, - Господи! - воскликнул он. (Я усмехнулся.) - Вы что, скрываете все это?
- Совсем наоборот, - весело ответил я. - Им нужнее, чтобы я помалкивал. Для них иметь в семье жокея - неприлично. Это их шокирует.
- Это многое объясняет, - задумчиво произнес он, - А то я уже стал удивляться, откуда у вас эта уверенность в себе.., и почему вы так мало рассказываете.
Я улыбнулся.
- Я был бы весьма благодарен.., Джеймс.., если бы о моих стариках не начали болтать в весовой, хотя бы из уважения к ним.
Он обещал, что не проговорится, и сдержал слово, Но с этого дня его отношение стало более дружеским. Поэтому, когда он перечислял все недостатки Питера Клуни, Дэнни Хигса и Тик-Тока, я более спокойно, чем прежде, спросил:
- Уверены ли вы, что все эти слухи соответствуют действительности?
- Ну, совершенно точно известно, что Питер Клуни несколько недель назад пропустил скачки два раза подряд. Из-за непростительного опоздания. Это факт!
Я рассказал ему о том, как Питеру дважды зверски не повезло.
- И, насколько мне известно, с тех пор он ни разу не опаздывал. Так что разговоры о его ненадежности основаны только на этих случаях.
Но Джеймс упрямо твердил:
- Нет-нет, на него нельзя положиться.
- От кого это известно? - полюбопытствовал я - Ну, например, от Корина Келлара. И, конечно, от Джонсона, у которого он служил. И от Баллертона тоже. Хотя обычно я и не считаю нужным обращать внимание на то, что он говорит.
- А как насчет Дэнни Хигса? - спросил я. Дэнни - неугомонный кокни, небольшого росточка, но храбрец отчаянный.
- Он слишком азартно играет на скачках," категорически объявил Джеймс.
- Кто это говорит?
Я знал, что Дэнни нарушал правила, делая ставки на лошадей, но, судя по тому, что я слышал от него в раздевалке, речь шла о сумме не более пяти или десяти фунтов. Вряд ли какой-нибудь тренер стал бы косо смотреть на него из-за Этого пустяка.
- Кто говорит? Ну, допустим, Корин, - неохотно сказал он.
- А Тик-Ток? Кто болтает, что Ингерсол не всегда стремится к победе?
Джеймс ответил не сразу.
- А почему я не должен верить Корину? Ему-то какая корысть? Он отличный тренер и, как все мы, во многом зависит от хороших жокеев. И уж, конечно, не лишил бы себя таких, как Клуни или Хигс, если бы у него не было на то серьезных оснований.
Я подумал немного.
- Знаю, что суюсь не в свое дело, но не расскажете ли, почему вы отказали Грэнту Олдфилду? По его словам, это имеет отношение к продаже информации - Ну да, он продавал информацию. И я, конечно, терпеть этого не стал. - Я все еще сидел с озадаченным видом. Эксминстер проскочил мимо светофора на желтый свет и искоса взглянул на меня. - Он сообщал сведения. Допустим, мы выпускаем новую лошадь, на которую возлагаем надежды. А он тут же сообщает об этом букмекеру. Владелец лошади не может получить хорошую выдачу, потому что букмекер его опередил и испортил рынок. Трое владельцев, с которыми я имею дело, ужасно злились. И ничего удивительного, если они получили только два или три к одному, вместо шести или семи, на которые рассчитывали. Так что Грэнт должен был уйти. А жаль - он сильный жокей, как раз такой, какой мне нужен.
- А как вы узнали, что информацию продавал именно Грэнт?
- Это выяснил Морис Кемп-Лор, когда готовил одну из своих передач о том, как действуют букмекеры. Он узнал об этом случайно. И рассказал мне, страшно извиняясь. Заметив лишь, что лучше Грэнту знать поменьше. Но нельзя работать с жокеем и иметь от него секреты - это безнадежная затея.
- А как реагировал Грэнт, когда вы его рассчитали?
- Он страшно возмутился и все отрицал. Но что ему оставалось? Ни один жокей не признается, что продает информацию.
- В том-то и дело. Понимаете, мне не хотелось этому верить. Но Лаббок, букмекер, признал, что Грэнт давал ему информацию по телефону. И он платил ему за это с тех самых пор, как Грэнт начал служить у меня.
Звучало все это достаточно убедительно, но оставалось неуловимое ощущение, что где-то я что-то упустил. И я переменил тему.
- Ну а почему у Арта вечно были скандалы с Корином? Джеймс задумался.
- Точно не знаю. Вроде бы Арт не выполнял приказов Корина во время скачек - Он тщательно обогнал на повороте два еле тащившихся грузовика, - К чему вы клоните?
- Мне кажется, все происходит как-то уж очень одинаково. Слишком много жокеев пострадало из-за каких-то слухов. Вы же сами сказали, будто кто-то напустил порчу на всю нашу братию.
- Я не всерьез, - запротестовал он, - И разве слухи толкнули Арта на самоубийство? И разве из-за них Пип сломал ногу, а Грэнт продавал информацию? И разве Клуни опаздывал из-за слухов?
- Дэнни Хигс вовсе не так уж много играет на скачках. А Ингерсол скачет честно, Как и все остальные.
- Насчет Хигса наверняка вы знать не можете, - возразил он. - А что касается Ингерсола, то разрешите напомнить: на прошлой неделе ему пришлось предстать перед распорядителями - он придержал лошадь и занял только третье место. Лошадь принадлежит Баллертону, и он из-за этого страшно разозлился.
Я вздохнул. Версия Тик-Тока такова: Корин сказал, чтобы он не перегружал лошадь, которая еще не вполне выработана. И он решил, что не должен гнать слишком, достаточно прийти третьим. Лучше сберечь силы лошади и победить в следующий раз. Эти взгляды применяли на практике по меньшей мере половина жокеев и тренеров. Но владельцы лошадей и публика, те, что ставят на выигрыш, естественно, недовольны.
После расследования Корин, который всегда держит нос по ветру, тут же переменил позицию и начал обвинять Тик-Тока.
- Может быть, я и не прав, - начал я. - Но только...
- Только, что? - повторил он, потому что я замолчал.
- Только, если вам придется услышать какие-нибудь слухи насчет меня, вспомните, что я по этому поводу думаю, - закончил я легко. - И прежде чем поверить, постарайтесь убедиться, что они справедливы.
Некоторое время он правил молча, потом, недоверчиво качнув своей крупной головой, подытожил:
- Кому на руку губить жокеев? Нет, это чепуха. Бессмыслица.
И мы переменили тему.
***
Наступило Рождество. Несколько дней, пока не было скачек, я провел в Кенсингтоне. Родители встретили меня с неизменным дружеским равнодушием и предоставили собственным планам.
На Рождество их время расписано по минутам. Кроме того, каждое утро, с семи часов, мать проводила за роялем готовила новый концерт.
Джоан тоже была в эти дни страшно занята - Рождественская оратория исполнялась по несколько раз. Лишь одним холодным утром удалось вытащить ее погулять в парке. Но Иоганн Себастьян Бах оттеснил меня на второй план: всю дорогу она напевала мелодии из Оратории, пока я не усадил ее в такси и не устроил ей в "Савое" рождественский обед. Но, и войдя в "Савой", она с трудом удержалась от того, чтобы не запеть полным голосом - так ей понравилась акустика в вестибюле. Уж не нарочно ли старалась она вывести меня из равновесия и почему?
Лишь в тот момент, когда мы ели сладкий пирог, меня осенила запоздалая мысль, что Джоан несчастлива. В таком состоянии я ее раньше никогда не видел. Нам подали кофе, и я спросил как бы между прочим:
- Что случилось, Джоан?
Она взглянула на меня, потом обвела глазами зал и уставилась на свой кофе.
- Брайан хочет жениться на мне.
Вот так новость! Я обнаружил, что тоже смотрю в упор на свой кофе - черный и горький, что вполне соответствовало моменту.
- Прямо не знаю, что делать, - продолжала она, - Меня вполне устраивало все как было. А сейчас Брайан все твердит насчет "жизни во грехе" и "упорядочивания положения " Он без конца все ходит в церковь и никак не может примирить наши отношения со своими религиозными взглядами. Он считает, что надо купить дом, и видит во мне будущую домохозяйку, которая обязана убирать, штопать, готовить и все такое прочее. А меня даже мысль об этом приводит в ужас. Если я выйду за него, то буду глубоко несчастна, уверена в этом.., - ее голос замер.
- А если не выйдешь?
- Все равно буду несчастна, раз он не хочет, чтобы все было как до сих пор. И нам больше не бывает хорошо вместе, мы все время ссоримся. Он утверждает, что это детская безответственность - не хотеть выйти замуж в моем возрасте. А я говорю, что с радостью вышла бы за него, если мы будем жить, как жили, чтобы я могла свободно работать. Но он.., он хочет быть приличным, нормальным и.., скучным, - Последнее слово вырвалось в запальчивости презрительно.
Тут она принялась решительно глотать свой кофе - прямо без сахара. Я смотрел на нервные движения ее длинных пальцев, слишком крепко сжимавших ложечку.
- Ты сильно его любишь? - спросил я с болью.
- Не знаю, - ответила она с несчастным видом, - Я теперь вообще не знаю, что такое любовь. Если это означает, что я должна потратить свою жизнь на обслуживание его персоны, то не люблю, Если же речь идет о том, чтобы быть счастливой в постели...
Она заметила, как меня передернуло, и поспешно поправилась:
- Прости меня, Роб. Я думала, что тебя это уже не...
- Неважно. Ничего с этим не поделаешь. Не обращай внимания.
- Что же мне делать, как ты думаешь?
- Совершенно ясно, - решительно сказал я, - что ты не должна выходить за него. Ничего хорошего не выйдет из этого, Остальное пусть решает сама. Я не смогу дать ей беспристрастный совет.
Она тут же ушла - на репетицию, а я неторопливо побрел по праздничным улицам. Тот брак, который Джоан предлагала Брайану и которым он пренебрег, был бы именно таким, какого я хотел больше всего на свете. Ну почему эта проклятая жизнь так несправедлива!
В День Подарков (второй день Рождества) Образец пришел первым в Королевской Охоте, одном из десятка высших состязаний года. Это подняло его до разряда звезд, и мне тоже вреда не принесло.
Скачки показывали по телевидению, и Морис Кемп-Лор интервьюировал меня, жокея-победителя. Он предложил мне поздороваться с Пипом, который смотрел скачки по телевизору.
Я был у Пипа всего за неделю до этого и обсуждал с ним тактику больших скачек. Вежливо приветствуя его перед объективом, я выразил надежду, что его нога заживет удачно. Кемп-Лор добавил, улыбаясь: "Мы все желаем вам скорейшего выздоровления, Пип".
На следующее утро спортивная пресса дала весьма лестные отчеты. Несколько тренеров, которые никогда меня не приглашали, предложили мне своих лошадей. Я стал чувствовать, что меня признали как имя, а не только как замену Пипа, И когда Пип вернется, я, может быть, не потону в безвестности, Так же, как все остальные, я несколько раз падал. Каким бы везучим ты ни был, с законом средних цифр не поспоришь. Но за исключением пары синяков, никаких серьезных повреждений не получил.
Самое худшее падение - с точки зрения зрителей - случилось в январе, в субботу днем. Лошадь, на которой я скакал, споткнулась, прыгая через барьеры, расположенные у самых трибун, и сбросила меня так, что я ударился головой. Когда санитары укладывали меня на носилках в машину скорой помощи, я очнулся. Голова кружилась, и некоторое время я не мог сообразить, где нахожусь.
Перепуганное лицо Джеймса напомнило все случившееся, и я спросил: в порядке ли лошадь?
- Она-то в порядке. А как вы?.. Pea перекатилась через вас, - объяснил он.
- То-то я чувствую, будто меня немножко расплющили, - попробовал я улыбнуться.
Я немножко полежал на кушетке в пункте первой помощи и вернулся в Беркшир вместе с Джеймсом.
Время от времени меня поташнивало и знобило. Но скрывать от тренеров истинное самочувствие давно уже стало нормой. Тем более, что я знал, к скачкам в понедельник буду в форме.
Кого откровенно раздражало мое везение, так это Джона Баллертона. На смотровом кругу он наблюдал за мной, поджав губы с явной враждебностью, которая совсем не пристала распорядителю.
Со времени нашего совместного выступления по телевидению мы едва ли обменялись двумя словами. Но я слышал от Корина, который передал мне это со злорадством, что, когда они с Морисом Кемп-Лором сидели в баре, Баллертон заявил во всеуслышание:
- Финн не заслуживает того шума, который вокруг него подняли. Он сойдет на нет так же быстро, как вознесся. И уж я-то не стану об этом плакать.
Поэтому меня так поразило, что на следующий день после моего падения мне предложили скакать на одной из его лошадей. Вначале я даже не принял этого всерьез и подумал: уж не дало ли сотрясение мозга нового осложнения?
- Если бы ему пришлось выбирать между мной и мешком картошки, он предпочел бы не меня, - сонно ответил я в трубку Корину.
- Нет, серьезно, Роб, он хочет, чтобы ты скакал завтра в Данстэбле на Трущобе, - в голосе Корина не было ни капли юмора.
- Я сам ничего не понимаю - ведь раньше он был очень настроен против тебя. Может быть, это своего рода оливковая ветвь?
"Или что-то другое", - подумал я. И первым моим побуждением было отказаться, Но я не смог придумать убедительной отговорки. А категорически отказываться без всяких объяснений было бессмысленно. Это дало бы Баллертону действительный повод для обиды.
Трущоба - не Образец. Об ее неустойчивом характере и неуверенных прыжках Тик-Ток самым неутешительным образом поведал мне на следующее утро по дороге в Данстэбл, - Подарок живодеру. Собачья радость на копытках.
- Она неплохо сложена, - слабо возразил я.
- Гм. Когда она побеждает или выигрывает призовое место, то своим стремительным стартом вывертывает жокею руки и прет вперед до конца, Тогда уж держись и надейся на лучшее - вот что такое скакать на этой лошади, если у нее подходящее настроение. У нее рот жесткий, как скалы Гибралтара. По правде говоря, я не могу назвать другую лошадь, менее восприимчивую к требованиям жокея, - заключил Тик-Ток с нарочитой церемонностью.
Мы оба знали, что несколько недель назад сомнительное удовольствие скакать на Трущобе предстояло бы ему, а не мне. Но ему пришлось торчать перед распорядителями за то, что он помешал своей лошади прийти раньше, чем третьей, и Корин Келлар теперь избегал его. Уволить человека, который нарвался на неприятности, заботясь о его интересах, - такая несправедливость была типична для Корина.
И ничто не помешало распространиться ложному слуху, что у Тик-Тока исчезло стремление к победе. Эти слухи как-то повлияли и на самого Тик-Тока. Но он пожимал плечами и с решительным выражением юного угловатого лица заявлял:
- Им придется изменить свое мнение. Я сотру в порошок всякую лошадь, на которой буду скакать. Выжму все, что можно, из любой безнадежной клячи. С этих пор я уже не приду к финишу восьмым, если, наподдав зверюге, смогу занять шестое место.
Я улыбался, слушая его воинственные речи. Ведь главное достоинство Тик-Тока состояло в его мягком обращении с животными. Но я радовался, что дух жокея не сломлен: уж тут никаких самоубийств и никаких нервных кризисов.
А когда дело дошло до скачки, Трущоба оказалась вовсе не такой, как я ожидал, Январским днем, сырым и холодным, лишь небольшая группка стойких завсегдатаев собралась смотреть второклассную программу малых скачек. И, глядя на крупную гнедую, вяло тащившуюся по смотровому кругу, я подумал, что она точно соответствует обстановке.
Ничего вдохновляющего. И ничего похожего на выворачивание рук. Скорее похоже на то, что Трущоба вот-вот собирается заснуть. Ее ничуть не интересовал старт. А для взятия первого барьера мне пришлось пнуть ее сапогом. Прыгнула она сравнительно неплохо, но приземлилась еле-еле. И так у каждого барьера. У лошадей тоже бывают свои выходные дни, и я мог только предполагать, что сегодня один из них.
Все три круга мы плелись в хвосте и бесславно закончили скачку самыми последними. Любые усилия заставить Трущобу ускорить темп на прямой были бесполезны С самого начала она шла вяло, а к концу казалась совсем загнанной.
Нас ожидал враждебный прием. Джон Баллертон метал громы и молнии. Корин, злой, с встревоженным, заискивающим выражением, явно собирался свалить ответственность за провал лошади на меня, чтобы спасти свою репутацию как ее тренера. Это одна из тех неприятностей, на которые непременно рискуешь нарваться, когда скачешь для Корина.
- Что вы вытворяли, черт вас побери? - агрессивно накинулся на меня Баллертон, когда я отстегивал седло.
- Мне очень жаль, сэр, но она не желала идти быстрее.
- Не мелите вздор, - безапелляционно заявил он. - Трущоба всегда идет куда быстрее... Я еще не видел столь отвратительной демонстрации неумелости. Вы.., вы не сумели бы справиться и с катафалком. Вы не дали лошади развернуться: прозевали старт и не постарались наверстать упущенное!
- Я, конечно, предупреждал, - влез и Корин с упреком, - чтобы вы не позволяли ей вырываться вперед и держались первые две мили позади, Но, по-моему, вы чересчур старательно выполняли приказания.
- Вы что, боялись дать ей волю? - яростно перебил его Баллертон. - Если не можете прилично провести скачку на лошади, которая дергает, зачем беретесь? Почему не сказать прямо? Это сохранило бы нам время и деньги.
- Но лошадь вовсе не дергала. В ней не было никакой резвости.
- Келлар! - Баллертон почти кричал, - Скажите, дергает моя лошадь или нет?
- Дергает, - тут же подтвердил Корин, пряча от меня глаза.
- И вы убеждали меня, что он справится! С легкостью!
- Я думал, что он победит...
Они смотрели на меня обвиняюще. Корин, конечно, знал, что виновата лошадь. Он-то наблюдал за ней опытным глазом. Но признавать этого не собирался. "Если бы мне выпало чаще скакать у Корина, - подумал я с горечью, - то пришлось бы вечно скандалить с ним, как бедняге Арту".
Баллертон заявил мне, сузив глаза:
- Я просил вас скакать на Трущобе против своего желания. Только потому, что Морис Кемп-Лор убеждал меня настойчиво, будто я заблуждаюсь на ваш счет, и что вы человек, на которого можно положиться. Словом, жокей, способный по-настоящему провести скачку. Ну, а теперь я прямо доложу ему, что он крепко ошибся. На моих лошадях вы больше не будете скакать - это я вам обещаю.
Он круто повернулся и в сопровождении Корина зашагал прочь.
А я злился на себя, что не прислушался к первому побуждению и не отказался сразу. К концу дня недоумение мое превратилось в смутное беспокойство - две другие лошади, на которых я скакал после, тоже шли совсем не так хорошо, как ожидалось. На них много ставили, но обе пришли в числе последних. И хотя эти владельцы вели себя куда достойнее, чем Баллертон, их разочарование тоже было очевидным.
На следующий день там же в Данстэбле снова продолжалась серия неудач. Я скакал на трех лошадях, и все три прошли скверно. Я только и знал, что извинялся перед владельцами, объясняя, что их лошади не желали идти быстрее. Да и вправду, третья лошадь шла так плохо, что с полдороги ее пришлось подталкивать. Она и в лучшие свои дни прыгала медленно, а тут все опередили нас на целый барьер. Гиблое дело! Стоило чуть натянуть поводья, и она стала переходить с галопа на шаг - верный признак сильного переутомления. Но ее владелец, фермер, утверждал, что ничего подобного.
Не везет на скачках куда чаще, чем везет. И если бы не Джон Баллертон, тот факт, что шесть лошадей подряд, на которых я скакал, проявили себя гораздо ниже своих возможностей, не привлек бы особого внимания.
Я обнаружил Баллертона у дверей весовой, окруженного приятелями. Все головы повернулись в мою сторону - речь шла обо мне и слово "позор" донеслось отчетливо.
Жокеи, как и политики, привыкли к оскорблениям. Поэтому я сделал вид, что не слышал, и небрежно побрел на трибуны посмотреть последнюю скачку. Надолго ли Баллертон затаит против меня злобу? И как скажутся его обвинения на количестве предоставляемых мне лошадей? Он был не из тех, кто прячет свое недовольство. А как член Национального комитета по конному спорту он лицо влиятельное.
Морис Кемп-Лор тоже вышел на трибуны, чтобы поговорить со мной. За это время мы встречались несколько раз и были вроде бы в самых дружеских отношениях Но несмотря на его обаяние, я ощущал, что его дружелюбие чисто профессиональное: "Этот человек может пригодиться". И не верил, что он на самом деле относится ко мне хорошо.