Страница:
затемно переносились домой.
В прошлом с природой спорила кисть.
Слово творила, а не слова.
Белый, как лунь... пою эту даль...
клонится долу моя голова.
Примечания
День человека. - ...и до дня человека... - Дни праздничной новогодней
недели в старом Китае носили имена домашних животных - курицы, собаки,
свиньи, овцы, коровы и лошади; завершал этот своеобразный семидневный цикл
день человека.
...с нитями шелка... - Нити белого шелка - обычная метафора для седых
волос.
Белые росы. - Расцветают "камнедержцы"... - "Камнедержцы" (кит. "лянь
ши шу") - букв, "деревья, связующие камни".
На реке. - ...осень Тернового Края. - Терновый Край - так переводчик
расшифровывает название средневековой области Цзинчжоу.
Речная луна. - ...окропленный слезами платок... - Речь идет о головном
или шейном платке. В посылке такого платка, видимо, был определенный знак -
символ.
В Серебряной Речке... - Серебряная река (также Небесная Река) - Млечный
Путь.
...письменами вышив парчу? - В этих словах звучит отголосок древней
легенды о тоскующей в разлуке жене, которая, не будучи в состоянии иначе
рассказать о себе, искусно вплела письмена в орнамент на парче.
...в акульем доме застучал станок... - В китайской литературе
сохранились лишь отрывки легенды о женщине-акуле. Известно, что она "ткет
шелк в родниковых покоях", что она "построила свое жилище у висячих
потоков". В других источниках говорится, что ее жилище находится в южных
морях, что она беспрестанно ткет, а когда роняет слезы, - они превращаются в
жемчужины. Здесь шум дождя напомнил поэту этот образ.
Помыслы ветшают... - Стихотворение написано больным поэтом за четыре
года до смерти, когда он не имел иного пристанища, кроме утлой джонки.
В снегопад. - ...только плакальщики-старцы... - В этих словах звучит
намек на то, что цвет нации гибнет в междоусобных битвах и не осталось в
Китае никого, кроме женщин и стариков.
...нет зелена вина... - Здесь налицо неожиданное совпадение эпитетов в
двух далеких друг от друга языках: русском и древнекитайском. В китайском
тексте действительно сказано: "зеленое".
Переправа у белых песков. - ...в Облачную реку... - Облачная река -
одно из названий Млечного Пути. Здесь игра слов: поэт плывет по реальной
реке, но упоминание Облачной реки переводит все в иной план - стираются
зримые грани земли и неба, и Ду Фу держит путь уже как бы по небесному
своду.
Конь храпит [...] возвращенье от печалей избавляет... - Все
стихотворение пронизано ассоциациями: конь храпит и тянет на север, ибо там
родина его хозяина, вынужденного сейчас спасаться на чужбине. Крик обезьян
привычно созвучен печали скитальца-северянина, попавшего на юг, ибо эти
звуки, напоминающие человеческие вопли, "ранят сердце". Говоря о
возвращении, Ду Фу имеет в виду целительное для себя возвращение в родные
края, но нельзя забывать, что под "возвращением" нередко понималась также
смерть.
Восемь стансов об осени. - Белый Владыка [...] грохот вальков на
закате. - Белый Владыка - один из пяти Мировых Владык, правитель Запада. Его
именем была названа крепость Боди. Именно о ней здесь и идет речь. Обычно у
городских стен, где протекала река или был ров с водой, стирали одежду. В
старой китайской поэзии стук валька о каменную плиту на берегу реки -
привычный знак осени, ибо тогда, прежде чем сложить летнее платье в сундуки,
устраивали большую стирку. Упоминанием об осенней стирке заканчивается в
стихотворении перечисление примет осени.
Куйфу (Куйчжоу) - небольшой город-крепость в верхнем течении р. Янцзы,
в горах провинции Сычуань. Здесь Ду Фу прожил два года (766-767 гг.),
спасаясь от бедствий "смутного времени". Все стихотворение пронизано
воспоминаниями о прошлом, о родных местах.
Северный Ковш - созвездие Большой Медведицы.
Обезьяны вопят... слезы душа при третьем их крике льет. - Эта строка
заимствована из старинной охотничьей песни, приведенной в "Книге вод" при
описании ущелий провинции Сычуань. В ней сказано: "Кричат обезьяны. И при
третьем их крике слезы уже льются, у меня на одежду".
...восьмой луны плот. - Существует старинная китайская легенда о том,
что некто "в восьмой луне", что приблизительно соответствует сентябрю,
увидел на берегу моря выстроенный плот, отправился на нем в путешествие и
достиг самого Млечного Пути. В стихотворении речь идет тоже об осени, но
поэт сомневается, что ему в его странствиях удастся чего-то достигнуть.
Куан Хэн - советник императора Юаньди (48-33 гг. до н. э.), известный
своей мудростью.
Книгам... - В китайском тексте стоит "цзин", что в буквальном смысле
означает "основу ткани", а в перенос- ном - "основу учения", "канон". Этим
словом обозначались, в частности, памятники конфуцианского канона:
"Шицзин" - "Книга песен", "Ицзин" - "Книга перемен" и др.
Лю Сян (77-6 гг. до н. э.) - член императорского клана Лю, крупнейший
эрудит своего времени; посвятил всю жизнь собиранию и упорядочению
литературного наследия древности, и в первую очередь конфуцианских книг.
На Пяти Холмах... - Пять Холмов (Улин) - район в столице, где жила
знать.
На северных заставах гром [...] переные указы. - В средневековом Китае
в знак срочности в дощечки, между которыми лежало послание, втыкались птичьи
перья. В стихотворении отправка таких указов на запад и гром сигнальных
барабанов, доносящийся с севера, говорят о том, что кочевники идут в
наступление со всех сторон.
...драконы спят... - По поверьям китайцев, осенью водяные драконы
опускаются на дно и погружаются в спячку; одновременно дракон - символ
вельможи, императора (см. след. стихотворение).
...дворец Пэнлай... - Пэнлай - обитель бессмертных небожителей. Однако
здесь скорее всего имеется в виду загородный императорский дворец Дамингун.
Планы реальный и сказочный тесно переплетены в стихотворении - тем более что
построение самой императорской резиденции тщательно копировало мифические
"заоблачные чертоги". Например, во дворце, как и у мифической владычицы
Запада Сиванму, был "яшмовый пруд" (Яочи), только купалась в нем фаворитка
императора Ян Гуйфэй.
Наньшань (Чжуннаньшань) - букв. "Южные горы" - были расположены к югу
от дворца Дамингун.
Злащеный столп Чэнлу... - Столп Чэнлу (принимающий росу) представлял
собой стоявшее перед императорским дворцом медное изваяние небожителя с
чашей в руке. В чаше собиралась утренняя роса - божественное питье, дающее
здоровье и долголетие. Ко времени Ду Фу столпа давно уже не существовало.
...фиолетовая мгла уже заставу Хань обволокла.- Имеется в виду видимая
дымка, в которой как бы концентрируется животворящий эфир "янци", окружающий
бессмертного. По преданию, когда Лаоцзы, решив уйти на запад, приблизился к
пограничной заставе Хань, начальник заставы узнал совершенномудрого человека
по этой дымке.
...у лазоревой цепи влачил на перекличке цепь стыда? - Лазоревая цепь
была нарисована на воротах дворцового квартала. Здесь по утрам, прежде чем
впустить чиновников внутрь, им устраивали перекличку.
Страх За Спиной (Цзюйтан) - прославленное своей дикой красотой ущелье,
через которое пробивается река Янцзы.
Венчик Цветка, двойная стена... - Венчиком цветка (Хуаэ) называлась
одна из башен императорского дворца; от нее шла массивная стена с
прогулочной дорожкой, обнесенная высоким парапетом. Призрачные видения
далекой столицы возникают у Ду Фу на фоне картин окружающей его дикой
природы.
Озерная гладь Куньмин [...] стяги Уди... - Озеро Куньмин в окрестностях
столицы было создано по приказу "Воинственного государя" императора Уди
(140-86 гг. до н. э.), прославившегося своими завоеваниями. Перед нами снова
стихотворение-воспоминание, где за реальными картинами столицы возникают
видения далекого и славного прошлого страны.
Ткачиха надежду ткет... - намек на широкоизвестную легенду о Пастухе и
Ткачихе, до сих пор бытующую в Китае. Дочь Небесного Владыки (звезда в
созвездии Лиры) была искусной ткачихой, ткавшей бесконечную облачную парчу в
небесах. Когда же отец выдал ее за Пастуха (звезда в созвездии Орла), она,
охваченная любовью, совсем забыла о своей обязанности, и разгневанный
Небесный Владыка разлучил супругов. Им было разрешено встречаться только раз
в году - в седьмой день седьмого лунного месяца; тогда они переправлялись
через разделявшую их Небесную Реку (Млечный Путь) по волшебному мосту из
сорочьих хвостов. Легенда созвучна с судьбой самого Ду Фу, оторванного от
родных мест, семьи и друзей.
...хвост каменного кита. - Каменный кит некогда находился посредине
озера Куньмин.
...старик-рыбак - образ мудрого в своей простоте старца, заимствованный
у Цюй Юаня; Ду Фу прилагает его к себе.
Куньу [...] Мэйпи. - Куньу - живописная местность, Юйсу - горная речка,
Лиловая башня - горный пик; Мэйпи - высокогорное озеро. Все эти
географические реалии (Куньу, Юйсу, Лиловая башня, Мэйпи) находились к югу
от столицы, в огромном императорском парке. Поэт вспоминает столицу,
сопоставляя печальное настоящее и идеализируемое им прошлое.
...гнездо фениксов... - Феникс (фэнхуан) - мифическая птица, сочетающая
в своем облике черты разных животных (куриная голова, змеиная шея, спина,
как у черепахи, чешуйчатое тело дракона и т. п.; изображения ее более всего
напоминают павлина). Присутствие феникса считалось признаком процветания
страны и благоденствия народа, ибо в золотой век древности "фениксы
кормились близ городских стен". Конфуций с горечью говорит о том, что в его
век "феникс не прилетает". Ду Фу не случайно упоминает о фениксах в прошлом
как о птицах, "прилетавших в наш край", подчеркивая, что время расцвета
страны миновало.
С сянями плыли... Сянь - даосский бессмертный. В эту категорию входят
очень "разные по характеру персонажи, но чаще всего это добродетельный
человек, который благодаря непорочной жизни и приему волшебного эликсира
бессмертия обретает "жизнь вечную". Сяни могли быть "земными", удалившимися
от мира, и "небесными", вознесшимися на облаке жизненного эфира или на белом
журавле к небесам. Все они обладали сверхъестественными способностями.
Иногда это слово иносказательно прилагалось к тем, кто презрел условности и
бежал "мирской скверны".
И. С. Лисевич
^TПриложение I^U
Перевод В. М. Алексеевым стихотворений "Вышел
за рубеж" и "Дворец яшмовой чистоты"
с парафразом
{* Воспроизводится по изданию: В. М. Алексеев. Китайская литература.
М.: Наука, 1978.- Прим. ред.}
Вышел за рубеж. Второй цикл
Утром вхожу я в лагерь к Восточным Воротам;
вечером буду стоять на Хэянском мосту.
Солнце заходит: светит на знамя большое.
Кони заржали; ветер свистит и свистит.
5 Ровный песок; тысячи стройных палаток;
полк и отряд, каждый был призван сюда.
Прямо средь неба светлая свисла луна...
Строгий порядок: ночью безмолвно и тихо.
Дудка заныла; и звук в ней за звуком волнует;
10 сильный вояка скорбит, не заносчив, не горд.
Дай-ка спрошу: кто же у вас генерал здесь?
Думать готов: да ведь это - стремительный Хо.
Введение. Тема границы Китая и пограничных действий против нападающих
на Китай кочевников - тема, встречающаяся в танской поэзии очень часто, и к
ней придется вернуться на этих страницах еще не раз. Проф. Шаванн в своем
превосходном предисловии к описанию китайских документов, открытых Орелом
Стайном в песках Западного Китая {Ed. Chavannes,Les documents chinois
decouverts par Aurel Stein dons les sables du Turkestan oriental, Oxford,
1913.}, весьма подробно останавливается на этих поэтических описаниях,
сопоставляя их с тою суровою действительностью, которая свидетельствуется
разобранными им документами. Однако тема эта больше традиционна, чем
актуальна, и мало кто из писавших на нее сам побывал на границе. Чаще всего
это перепевы тем "музыкальной палаты" (юэфу), которые могут показаться
однообразными, как были однообразны и обстоятельства, породившие их.
Автор. Ду Фу (Цзы-мэй, Гун-бу, Шао-лин) если не самый крупный (как
думают очень многие и едва ли не большинство китайских критиков), то один из
двух крупнейших китайских поэтов всех времен. Он жил (712-770) и действовал
при расцвете танской литературы, особенно поэзии, и был современником лучших
ее представителей. Ему пришлось, однако, испытать горькую роль беженца во
время сильнейших потрясений в междоусобной войне. Это отразилось на всей его
поэзии, и это мы видим отчасти и в данном стихотворении.
Заглавие. Из обоих циклов, содержащих в общем 14 стихотворений,
антология берет только одно это, являющееся почему-то (составитель не
объясняет этого) показательным. Однако китайским антологиям быть в этом
отношении последовательными очень трудно.
Примечания.
(1) К Восточным Воротам города Лояна, часто бывавшего столицею Китая.
(2) Хэянский мост - наплавной мост через Хуанхэ.
(4) Свистит и свистит - тавтофон сяо-сяо передает, как это часто бывает
в китайской поэзии, и звукоподражание, и смысловую часть (шелест трав). При
передаче не всегда приходится держаться последней, предпочитая первую.
(5) Для русской "тысячи" в китайской поэзии имеется "десяток тысяч"
(вань), но на русскую гиперболу "миллионы" китайцы обычно точно так же
отвечают только своим вань - "десятком тысяч".
(6) Полк и отряд, конечно, лишь приблизительная передача китайских бу
(1/5 армии) и у (пяток).
(9) Дудка варваров (це), которой скликают лошадей из табуна, - простая
камышовая дудка без ладов и отверстий. Ее звук китайцы всегда считали
заунывным будто бы потому, что и сами кони, ею окликаемые, ржут печальным
звуком. Эта дудка возбуждала в пограничных китайских войсках тоску по
родине.
(10) Сильный вояка - китаец, полный сознания долга перед родиной и сил
для ратного подвига.
(12) Эта дисциплина, великое ратное дело могут быть в руках только у
великого полководца. "Не иначе, как ваш генерал напоминает древнего
полководца (II в. до н. э.) Хо Цюбина", прозванного за свою стремительность
пяо-яо, что трудно передать на русский язык, не обладающий тавтофонией и
иероглифическими маневрами.
Парафраз. Из второй столицы, Лояна, двигаюсь на север вместе с
войсками. Сурова природа, сурова дисциплина в войсках. А сердце ноет в такт
кочевой дудке. Надо быть великим, а не забиякой, и надо быть таким же
стремительным и ловким в движениях, как те генералы древности, что наводили
в Средней Азии панику и держали нападавших на Китай кочевников в
почтительном отдалении от многострадальных китайских границ.
Дворец яшмовой чистоты
Поток все кружит, в соснах все время ветер.
Здесь серая мышь в древний спаслась черепок.
И мне неизвестно: зала какого владыки
осталась стоять там, под отвесной стеной.
5 В покоях темно, чертов огонь лишь синеет.
Заброшенный путь, плачущий льется поток.
Звуков в природе - тысяч десятки свирелей.
Осенние краски - в них подлинно чистая
грусть.
Красавицы были - желтою стали землею;
10 тем паче, конечно, фальшь их румян и помад.
Они в свое время шли с золотым экипажем.
От древних живых здесь - кони из камня -
и все...
Тоска наплывает: сяду я рядом на землю.
В безбрежном напеве... Слезы... - их полная
горсть.
15 И сонно, и вяло торной дорогой идем мы.
А кто же из нас здесь долгими днями богат?
Введение. Тема заброшенного дворца, свидетеля былого великолепия,
закончившегося разрушением и смертью, - тема для китайской поэзии всех
времен обычная, и к ней придется вернуться не раз при переводе этой
антологии.
Автор - тот же.
Заголовок. "Яшмовый" по-русски не звучит, но для китайца это - эпитет
ко всему дорогому, лучшему, как к предметам, так и к отвлеченным понятиям.
Так, имеем целый ряд приложений этого эпитета к следующим словам: девица,
доблесть, лучший человек, милый, прекрасный человек, весна, лютня, столица
(эмпиреи), чара вина, сосуд и его сравнения, луна, небо, чистое сердце,
друг, облик, письмо, лицо, красота и т. д., наконец, царь и бог.
"Нефритовый", как ближайший вариант перевода, тоже не спасет положения.
Происходит это несоответствие языковых возможностей оттого, что в китайской
поэзии яшма обладает мистическими свойствами: она чиста, струиста, тепла и
влажна, мягка и тверда, не грязнится, блестит, бела, обладает чистым звуком;
влажна, но не потеет; угловата, но не убивает и т. д. Всех этих образов в
русской поэзии, а следовательно, и в русском поэтическом языке нет. Здесь
"яшмовая чистота" подразумевает небесную, божественную чистоту, т. е. просто
само небо, покровительствующее царю как в его дворце, так и в храме,
основанном впоследствии на его месте.
Этот царский чертог был построен в 646 г. н. э. в самый разгар
китайской завоевательной славы в Средней Азии и вообще в пору лучшего
расцвета единой империи, идущего после мрачного периода ее дробления и
захвата китайской земли инородцами (хотя и танская династия была основана
китаизированным тюрком). Дворец стоял в нынешней Шааньси ("Шэньси") недалеко
от столицы. Он был дворцом недолго и уже в 651 г. расформирован в
буддийский храм Юйхуасы, потом разграблен и разрушен.
Примечания.
(7) Тысяч десятки свирелей - образ, взятый из мистики Чжуан-цзы (IV в.
до н. э.) и живописно передающий этими словами все звуки природы вокруг
человека.
(8) Осенние краски - непередаваемый образ сяо-са, может еще говорить о
просторах, открывающихся осенью после парного китайского лета с его
слякотью и парной мутью.
(11) Они "прислуживали" государю во всех его поездках.
(12) На могилах императоров ставились изваяния животных и людей -
памятников его славы. Особенно хороши были барельефы шести коней на могиле
императора Тай-цзуна, умершего в 650 г.
О них существует целая литература как на китайском, так и на японском и
европейских языках.
(14) Безбрежный напев - выражение "безбрежного" (хао) духа, объятого
бездонною скорбью о тщете всего земного.
Парафраз. Руины дворца... Природа в осенних, умирающих красках. Все
человеческое исчезло: остались лишь каменные символы, переживающие эфемерную
черепицу и кирпич. И сами мы канем в ту же яму забвения и разрушения. Как не
предаться тоске, бездонной, безудержной?
^TПриложение II^U
Н. И. Конрад
{* Воспроизводится по изданию: Н. И. Конрад. Запад и Восток. Статьи.
М.: Наука, 1972. Изд-е 2-е, исправл. и доп.- Прим. ред.}
Ду Фу всегда считался, и до сих пор считается, одним из величайших
поэтов Китая. Если желают поставить кого-либо рядом с ним, то находят только
одного - Ли Бо.
Эти поэты - современники. Ли Бо, правда, был старше: он родился в 701,
умер в 762 г. Ду Фу был на 10 лет моложе: родился в 712, умер в 770 г.
Разница в возрасте была у них невелика, но она сыграла большую роль и в их
личных судьбах и - независимо от самобытности их поэтических
индивидуальностей - в их творчестве.
В 755 г. вспыхнул мятеж Ань Лу-шаня - одного из военачальников империи,
правителя северо-восточных провинций {1}. Как известно, по своему
историческому значению это событие вышло за рамки обычных для феодальной
страны междоусобиц. Мятеж Ань Лу-шаня произошел на фоне глубокого кризиса
режима Танской империи, кризиса прежде всего экономического, связанного с
превращением системы надельного землепользования, некоторое время
обеспечивавшей развитие производительных сил, в оковы, сдерживавшие это
развитие. Вместе с тем это был и кризис политический: система
централизованного управления страной, закономерно возникшая на базе
надельной системы, с разрушением этой базы естественно перестала быть
выгодной. Сам мятеж через семь лет, в 763 г., был подавлен. Справиться с ним
правительству помогли раздоры в лагере восставших. Однако восстановление
"порядка" не означало восстановления порядка: надельная система, фактически
уже переставшая существовать, в 780 г. была отменена и законодательно. Была
подорвана и централизация управления.
Эти годы были очень тяжелыми для страны. Наряду с военными действиями
между двумя лагерями - правительственным и мятежниками - шла почти не
прекращавшаяся борьба внутри каждого лагеря. Призванные правительством на
помощь отряды наемников из уйгуров вели себя как хозяева даже в самой
столице. Пользуясь смутой в стране, из-за рубежей вторгались кочевники - то
уйгуры, то тибетцы - и опустошали целые районы. Кроме того, волнения
вспыхивали в самых различных местах отчасти как отзвуки мятежа, отчасти как
проявления того же общего кризиса.
Оба поэта пережили эту трудную пору в жизни своей родины. Но в жизни
каждого из них эта пора заняла разное место {2}.
Когда начался мятеж, старшему из них, Ли Бо, было 55 лет. Большая часть
его жизни прошла еще в то время, когда могущество Танской империи, блеск ее
цивилизации казались непоколебимыми.
Правда, Ли Бо успел еще увидеть мятеж Ань Лу-шаня, в какой-то степени
затронувший и его собственную судьбу; но расцвет его творчества - 30-40-е
годы VIII в. - уже был позади, почему и поэзия его осталась отзвуком главным
образом блистательной поры империи.
Когда вспыхнул мятеж Ань Лу-шаня, другому поэту, Ду Фу, было всего 44
года, он находился в расцвете жизненных и творческих сил. И прожил он еще
целых 15 лет, а это означало, что он наблюдал и весь мятеж, и все, что за
ним последовало. К тому же события затронули его самого в гораздо большей
мере, чем Ли Бо. Поэтому в поэзии Ду Фу, особенно этого последнего периода,
отразились тяжелое состояние страны и жизненные трудности самого поэта. Это
и придало стихам главного по значению периода его творчества тот колорит,
который позволяет говорить о трагической музе Ду Фу.
"Восемь стансов об осени" написаны поэтом в 766 г. в Куйчжоу -
маленьком городке-крепости на Янцзыцзяне в горах восточной части провинции
Сычуань. Здесь поэт провел два года (766-767), но это была лишь остановка на
пути новой полосы скитаний, начавшейся еще с 765 г. Весной этого года он
вынужден был покинуть Чэнду, главный город провинции Сычуань, где прожил с
конца 759 г. до начала 765 г. Правда, и за это время из-за волнений,
вспыхнувших в Чэнду в 762 г., ему пришлось провести почти полтора года в
различных городках к северо-востоку от этой провинциальной столицы, но в 764
г. он смог снова вернуться в свой "Соломенный дворец" - домик, который был
им в ней выстроен. Однако вторичное пребывание в этом городе оказалось
недолгим: обстановка, сложившаяся там, не давала поэту возможности создать
себе те условия, в которых он нуждался для себя и своей семьи. Пришлось
покинуть Чэнду и снова пуститься искать счастья. В начале 765 г. он был в
Юньане, небольшом городке на Янцзыцзяне к востоку от Чэнду. Болезнь вынудила
его задержаться здесь до начала 766 г.
Весной этого года, почувствовав себя лучше, он тронулся дальше и
добрался до Куйчжоу - ниже по течению Янцзыцзян. Здесь он пробыл до весны
768 г., т. е. почти два года, мечтая вернуться в столь милый его сердцу
Чанъань. Весной 768 г. ему показалось, что такая возможность появилась, и он
с семьей покинул Куйчжоу. Однако по дороге он узнал о вторжении тибетцев, об
опустошениях, творимых ими в районе Чанъаня. Путь снова оказался закрыт. Еще
два года (768-770) поэт провел в скитаниях на джонке, заменявшей ему дом; и
на такой джонке в 770 г. зимою, когда "рыбы и дракон уже запрятались" в свои
убежища в глубинах реки, чтобы погрузиться в "зимний сон" {3}, заснул -
только вечным сном - и Ду Фу, этот, может быть, величайший поэт Китая.
"Восемь стансов об осени" обобщают то, чем он всегда жил, и что двигало
его творчество: "родных садов сердце" и "о родной стране дума" {4}. В этих
стансах, образующих целую поэму, получили свое выражение и эпоха, и личность
поэта. А так как эпоха была исключительной по своему историческому значению
и столь же исключительной была личность поэта, его поэма стала настоящим
памятником этой поры истории китайского народа, какой она отразилась в
сознании современника - большого человека и подлинного сына своей родины.
Жемчужины-росинки ведут к увяданию кленовый лес.
Горы Ушань, ущелье Усян... все в природе грустно
и уныло.
Валы волн на реке вскипают, захватывая само небо.
В ветре тучи над крепостью, стелясь по самой
земле, погружают все во мрак.
Кусты хризантем... во второй раз они расцвели...
других дней слезы.
Одинокий челн крепко привязан... родных садов сердце.
Зимние одежды повсюду требуют ножниц и аршина.
Замок Белого владыки высится... спешат с вечерними
плитами {5}.
Дело явно происходит осенью. Об этом прямо говорит вся первая строфа
этого станса. Притом осенью не яркой, "золотой", а сумрачной, "ведущей к
увяданию" даже кленовый лес, который как раз осенью блистает красками. Об
осени говорят и штрихи быта, содержащиеся в двух последних строках: "Зимние
одежды повсюду требуют ножниц и аршина" - всюду режут и меряют ткани,
готовясь кроить и шить одежды на зиму; "спешат с вечерними плитами" -
обрабатывают вальками ткани, растянутые на широких плоских камнях.
В прошлом с природой спорила кисть.
Слово творила, а не слова.
Белый, как лунь... пою эту даль...
клонится долу моя голова.
Примечания
День человека. - ...и до дня человека... - Дни праздничной новогодней
недели в старом Китае носили имена домашних животных - курицы, собаки,
свиньи, овцы, коровы и лошади; завершал этот своеобразный семидневный цикл
день человека.
...с нитями шелка... - Нити белого шелка - обычная метафора для седых
волос.
Белые росы. - Расцветают "камнедержцы"... - "Камнедержцы" (кит. "лянь
ши шу") - букв, "деревья, связующие камни".
На реке. - ...осень Тернового Края. - Терновый Край - так переводчик
расшифровывает название средневековой области Цзинчжоу.
Речная луна. - ...окропленный слезами платок... - Речь идет о головном
или шейном платке. В посылке такого платка, видимо, был определенный знак -
символ.
В Серебряной Речке... - Серебряная река (также Небесная Река) - Млечный
Путь.
...письменами вышив парчу? - В этих словах звучит отголосок древней
легенды о тоскующей в разлуке жене, которая, не будучи в состоянии иначе
рассказать о себе, искусно вплела письмена в орнамент на парче.
...в акульем доме застучал станок... - В китайской литературе
сохранились лишь отрывки легенды о женщине-акуле. Известно, что она "ткет
шелк в родниковых покоях", что она "построила свое жилище у висячих
потоков". В других источниках говорится, что ее жилище находится в южных
морях, что она беспрестанно ткет, а когда роняет слезы, - они превращаются в
жемчужины. Здесь шум дождя напомнил поэту этот образ.
Помыслы ветшают... - Стихотворение написано больным поэтом за четыре
года до смерти, когда он не имел иного пристанища, кроме утлой джонки.
В снегопад. - ...только плакальщики-старцы... - В этих словах звучит
намек на то, что цвет нации гибнет в междоусобных битвах и не осталось в
Китае никого, кроме женщин и стариков.
...нет зелена вина... - Здесь налицо неожиданное совпадение эпитетов в
двух далеких друг от друга языках: русском и древнекитайском. В китайском
тексте действительно сказано: "зеленое".
Переправа у белых песков. - ...в Облачную реку... - Облачная река -
одно из названий Млечного Пути. Здесь игра слов: поэт плывет по реальной
реке, но упоминание Облачной реки переводит все в иной план - стираются
зримые грани земли и неба, и Ду Фу держит путь уже как бы по небесному
своду.
Конь храпит [...] возвращенье от печалей избавляет... - Все
стихотворение пронизано ассоциациями: конь храпит и тянет на север, ибо там
родина его хозяина, вынужденного сейчас спасаться на чужбине. Крик обезьян
привычно созвучен печали скитальца-северянина, попавшего на юг, ибо эти
звуки, напоминающие человеческие вопли, "ранят сердце". Говоря о
возвращении, Ду Фу имеет в виду целительное для себя возвращение в родные
края, но нельзя забывать, что под "возвращением" нередко понималась также
смерть.
Восемь стансов об осени. - Белый Владыка [...] грохот вальков на
закате. - Белый Владыка - один из пяти Мировых Владык, правитель Запада. Его
именем была названа крепость Боди. Именно о ней здесь и идет речь. Обычно у
городских стен, где протекала река или был ров с водой, стирали одежду. В
старой китайской поэзии стук валька о каменную плиту на берегу реки -
привычный знак осени, ибо тогда, прежде чем сложить летнее платье в сундуки,
устраивали большую стирку. Упоминанием об осенней стирке заканчивается в
стихотворении перечисление примет осени.
Куйфу (Куйчжоу) - небольшой город-крепость в верхнем течении р. Янцзы,
в горах провинции Сычуань. Здесь Ду Фу прожил два года (766-767 гг.),
спасаясь от бедствий "смутного времени". Все стихотворение пронизано
воспоминаниями о прошлом, о родных местах.
Северный Ковш - созвездие Большой Медведицы.
Обезьяны вопят... слезы душа при третьем их крике льет. - Эта строка
заимствована из старинной охотничьей песни, приведенной в "Книге вод" при
описании ущелий провинции Сычуань. В ней сказано: "Кричат обезьяны. И при
третьем их крике слезы уже льются, у меня на одежду".
...восьмой луны плот. - Существует старинная китайская легенда о том,
что некто "в восьмой луне", что приблизительно соответствует сентябрю,
увидел на берегу моря выстроенный плот, отправился на нем в путешествие и
достиг самого Млечного Пути. В стихотворении речь идет тоже об осени, но
поэт сомневается, что ему в его странствиях удастся чего-то достигнуть.
Куан Хэн - советник императора Юаньди (48-33 гг. до н. э.), известный
своей мудростью.
Книгам... - В китайском тексте стоит "цзин", что в буквальном смысле
означает "основу ткани", а в перенос- ном - "основу учения", "канон". Этим
словом обозначались, в частности, памятники конфуцианского канона:
"Шицзин" - "Книга песен", "Ицзин" - "Книга перемен" и др.
Лю Сян (77-6 гг. до н. э.) - член императорского клана Лю, крупнейший
эрудит своего времени; посвятил всю жизнь собиранию и упорядочению
литературного наследия древности, и в первую очередь конфуцианских книг.
На Пяти Холмах... - Пять Холмов (Улин) - район в столице, где жила
знать.
На северных заставах гром [...] переные указы. - В средневековом Китае
в знак срочности в дощечки, между которыми лежало послание, втыкались птичьи
перья. В стихотворении отправка таких указов на запад и гром сигнальных
барабанов, доносящийся с севера, говорят о том, что кочевники идут в
наступление со всех сторон.
...драконы спят... - По поверьям китайцев, осенью водяные драконы
опускаются на дно и погружаются в спячку; одновременно дракон - символ
вельможи, императора (см. след. стихотворение).
...дворец Пэнлай... - Пэнлай - обитель бессмертных небожителей. Однако
здесь скорее всего имеется в виду загородный императорский дворец Дамингун.
Планы реальный и сказочный тесно переплетены в стихотворении - тем более что
построение самой императорской резиденции тщательно копировало мифические
"заоблачные чертоги". Например, во дворце, как и у мифической владычицы
Запада Сиванму, был "яшмовый пруд" (Яочи), только купалась в нем фаворитка
императора Ян Гуйфэй.
Наньшань (Чжуннаньшань) - букв. "Южные горы" - были расположены к югу
от дворца Дамингун.
Злащеный столп Чэнлу... - Столп Чэнлу (принимающий росу) представлял
собой стоявшее перед императорским дворцом медное изваяние небожителя с
чашей в руке. В чаше собиралась утренняя роса - божественное питье, дающее
здоровье и долголетие. Ко времени Ду Фу столпа давно уже не существовало.
...фиолетовая мгла уже заставу Хань обволокла.- Имеется в виду видимая
дымка, в которой как бы концентрируется животворящий эфир "янци", окружающий
бессмертного. По преданию, когда Лаоцзы, решив уйти на запад, приблизился к
пограничной заставе Хань, начальник заставы узнал совершенномудрого человека
по этой дымке.
...у лазоревой цепи влачил на перекличке цепь стыда? - Лазоревая цепь
была нарисована на воротах дворцового квартала. Здесь по утрам, прежде чем
впустить чиновников внутрь, им устраивали перекличку.
Страх За Спиной (Цзюйтан) - прославленное своей дикой красотой ущелье,
через которое пробивается река Янцзы.
Венчик Цветка, двойная стена... - Венчиком цветка (Хуаэ) называлась
одна из башен императорского дворца; от нее шла массивная стена с
прогулочной дорожкой, обнесенная высоким парапетом. Призрачные видения
далекой столицы возникают у Ду Фу на фоне картин окружающей его дикой
природы.
Озерная гладь Куньмин [...] стяги Уди... - Озеро Куньмин в окрестностях
столицы было создано по приказу "Воинственного государя" императора Уди
(140-86 гг. до н. э.), прославившегося своими завоеваниями. Перед нами снова
стихотворение-воспоминание, где за реальными картинами столицы возникают
видения далекого и славного прошлого страны.
Ткачиха надежду ткет... - намек на широкоизвестную легенду о Пастухе и
Ткачихе, до сих пор бытующую в Китае. Дочь Небесного Владыки (звезда в
созвездии Лиры) была искусной ткачихой, ткавшей бесконечную облачную парчу в
небесах. Когда же отец выдал ее за Пастуха (звезда в созвездии Орла), она,
охваченная любовью, совсем забыла о своей обязанности, и разгневанный
Небесный Владыка разлучил супругов. Им было разрешено встречаться только раз
в году - в седьмой день седьмого лунного месяца; тогда они переправлялись
через разделявшую их Небесную Реку (Млечный Путь) по волшебному мосту из
сорочьих хвостов. Легенда созвучна с судьбой самого Ду Фу, оторванного от
родных мест, семьи и друзей.
...хвост каменного кита. - Каменный кит некогда находился посредине
озера Куньмин.
...старик-рыбак - образ мудрого в своей простоте старца, заимствованный
у Цюй Юаня; Ду Фу прилагает его к себе.
Куньу [...] Мэйпи. - Куньу - живописная местность, Юйсу - горная речка,
Лиловая башня - горный пик; Мэйпи - высокогорное озеро. Все эти
географические реалии (Куньу, Юйсу, Лиловая башня, Мэйпи) находились к югу
от столицы, в огромном императорском парке. Поэт вспоминает столицу,
сопоставляя печальное настоящее и идеализируемое им прошлое.
...гнездо фениксов... - Феникс (фэнхуан) - мифическая птица, сочетающая
в своем облике черты разных животных (куриная голова, змеиная шея, спина,
как у черепахи, чешуйчатое тело дракона и т. п.; изображения ее более всего
напоминают павлина). Присутствие феникса считалось признаком процветания
страны и благоденствия народа, ибо в золотой век древности "фениксы
кормились близ городских стен". Конфуций с горечью говорит о том, что в его
век "феникс не прилетает". Ду Фу не случайно упоминает о фениксах в прошлом
как о птицах, "прилетавших в наш край", подчеркивая, что время расцвета
страны миновало.
С сянями плыли... Сянь - даосский бессмертный. В эту категорию входят
очень "разные по характеру персонажи, но чаще всего это добродетельный
человек, который благодаря непорочной жизни и приему волшебного эликсира
бессмертия обретает "жизнь вечную". Сяни могли быть "земными", удалившимися
от мира, и "небесными", вознесшимися на облаке жизненного эфира или на белом
журавле к небесам. Все они обладали сверхъестественными способностями.
Иногда это слово иносказательно прилагалось к тем, кто презрел условности и
бежал "мирской скверны".
И. С. Лисевич
^TПриложение I^U
Перевод В. М. Алексеевым стихотворений "Вышел
за рубеж" и "Дворец яшмовой чистоты"
с парафразом
{* Воспроизводится по изданию: В. М. Алексеев. Китайская литература.
М.: Наука, 1978.- Прим. ред.}
Вышел за рубеж. Второй цикл
Утром вхожу я в лагерь к Восточным Воротам;
вечером буду стоять на Хэянском мосту.
Солнце заходит: светит на знамя большое.
Кони заржали; ветер свистит и свистит.
5 Ровный песок; тысячи стройных палаток;
полк и отряд, каждый был призван сюда.
Прямо средь неба светлая свисла луна...
Строгий порядок: ночью безмолвно и тихо.
Дудка заныла; и звук в ней за звуком волнует;
10 сильный вояка скорбит, не заносчив, не горд.
Дай-ка спрошу: кто же у вас генерал здесь?
Думать готов: да ведь это - стремительный Хо.
Введение. Тема границы Китая и пограничных действий против нападающих
на Китай кочевников - тема, встречающаяся в танской поэзии очень часто, и к
ней придется вернуться на этих страницах еще не раз. Проф. Шаванн в своем
превосходном предисловии к описанию китайских документов, открытых Орелом
Стайном в песках Западного Китая {Ed. Chavannes,Les documents chinois
decouverts par Aurel Stein dons les sables du Turkestan oriental, Oxford,
1913.}, весьма подробно останавливается на этих поэтических описаниях,
сопоставляя их с тою суровою действительностью, которая свидетельствуется
разобранными им документами. Однако тема эта больше традиционна, чем
актуальна, и мало кто из писавших на нее сам побывал на границе. Чаще всего
это перепевы тем "музыкальной палаты" (юэфу), которые могут показаться
однообразными, как были однообразны и обстоятельства, породившие их.
Автор. Ду Фу (Цзы-мэй, Гун-бу, Шао-лин) если не самый крупный (как
думают очень многие и едва ли не большинство китайских критиков), то один из
двух крупнейших китайских поэтов всех времен. Он жил (712-770) и действовал
при расцвете танской литературы, особенно поэзии, и был современником лучших
ее представителей. Ему пришлось, однако, испытать горькую роль беженца во
время сильнейших потрясений в междоусобной войне. Это отразилось на всей его
поэзии, и это мы видим отчасти и в данном стихотворении.
Заглавие. Из обоих циклов, содержащих в общем 14 стихотворений,
антология берет только одно это, являющееся почему-то (составитель не
объясняет этого) показательным. Однако китайским антологиям быть в этом
отношении последовательными очень трудно.
Примечания.
(1) К Восточным Воротам города Лояна, часто бывавшего столицею Китая.
(2) Хэянский мост - наплавной мост через Хуанхэ.
(4) Свистит и свистит - тавтофон сяо-сяо передает, как это часто бывает
в китайской поэзии, и звукоподражание, и смысловую часть (шелест трав). При
передаче не всегда приходится держаться последней, предпочитая первую.
(5) Для русской "тысячи" в китайской поэзии имеется "десяток тысяч"
(вань), но на русскую гиперболу "миллионы" китайцы обычно точно так же
отвечают только своим вань - "десятком тысяч".
(6) Полк и отряд, конечно, лишь приблизительная передача китайских бу
(1/5 армии) и у (пяток).
(9) Дудка варваров (це), которой скликают лошадей из табуна, - простая
камышовая дудка без ладов и отверстий. Ее звук китайцы всегда считали
заунывным будто бы потому, что и сами кони, ею окликаемые, ржут печальным
звуком. Эта дудка возбуждала в пограничных китайских войсках тоску по
родине.
(10) Сильный вояка - китаец, полный сознания долга перед родиной и сил
для ратного подвига.
(12) Эта дисциплина, великое ратное дело могут быть в руках только у
великого полководца. "Не иначе, как ваш генерал напоминает древнего
полководца (II в. до н. э.) Хо Цюбина", прозванного за свою стремительность
пяо-яо, что трудно передать на русский язык, не обладающий тавтофонией и
иероглифическими маневрами.
Парафраз. Из второй столицы, Лояна, двигаюсь на север вместе с
войсками. Сурова природа, сурова дисциплина в войсках. А сердце ноет в такт
кочевой дудке. Надо быть великим, а не забиякой, и надо быть таким же
стремительным и ловким в движениях, как те генералы древности, что наводили
в Средней Азии панику и держали нападавших на Китай кочевников в
почтительном отдалении от многострадальных китайских границ.
Дворец яшмовой чистоты
Поток все кружит, в соснах все время ветер.
Здесь серая мышь в древний спаслась черепок.
И мне неизвестно: зала какого владыки
осталась стоять там, под отвесной стеной.
5 В покоях темно, чертов огонь лишь синеет.
Заброшенный путь, плачущий льется поток.
Звуков в природе - тысяч десятки свирелей.
Осенние краски - в них подлинно чистая
грусть.
Красавицы были - желтою стали землею;
10 тем паче, конечно, фальшь их румян и помад.
Они в свое время шли с золотым экипажем.
От древних живых здесь - кони из камня -
и все...
Тоска наплывает: сяду я рядом на землю.
В безбрежном напеве... Слезы... - их полная
горсть.
15 И сонно, и вяло торной дорогой идем мы.
А кто же из нас здесь долгими днями богат?
Введение. Тема заброшенного дворца, свидетеля былого великолепия,
закончившегося разрушением и смертью, - тема для китайской поэзии всех
времен обычная, и к ней придется вернуться не раз при переводе этой
антологии.
Автор - тот же.
Заголовок. "Яшмовый" по-русски не звучит, но для китайца это - эпитет
ко всему дорогому, лучшему, как к предметам, так и к отвлеченным понятиям.
Так, имеем целый ряд приложений этого эпитета к следующим словам: девица,
доблесть, лучший человек, милый, прекрасный человек, весна, лютня, столица
(эмпиреи), чара вина, сосуд и его сравнения, луна, небо, чистое сердце,
друг, облик, письмо, лицо, красота и т. д., наконец, царь и бог.
"Нефритовый", как ближайший вариант перевода, тоже не спасет положения.
Происходит это несоответствие языковых возможностей оттого, что в китайской
поэзии яшма обладает мистическими свойствами: она чиста, струиста, тепла и
влажна, мягка и тверда, не грязнится, блестит, бела, обладает чистым звуком;
влажна, но не потеет; угловата, но не убивает и т. д. Всех этих образов в
русской поэзии, а следовательно, и в русском поэтическом языке нет. Здесь
"яшмовая чистота" подразумевает небесную, божественную чистоту, т. е. просто
само небо, покровительствующее царю как в его дворце, так и в храме,
основанном впоследствии на его месте.
Этот царский чертог был построен в 646 г. н. э. в самый разгар
китайской завоевательной славы в Средней Азии и вообще в пору лучшего
расцвета единой империи, идущего после мрачного периода ее дробления и
захвата китайской земли инородцами (хотя и танская династия была основана
китаизированным тюрком). Дворец стоял в нынешней Шааньси ("Шэньси") недалеко
от столицы. Он был дворцом недолго и уже в 651 г. расформирован в
буддийский храм Юйхуасы, потом разграблен и разрушен.
Примечания.
(7) Тысяч десятки свирелей - образ, взятый из мистики Чжуан-цзы (IV в.
до н. э.) и живописно передающий этими словами все звуки природы вокруг
человека.
(8) Осенние краски - непередаваемый образ сяо-са, может еще говорить о
просторах, открывающихся осенью после парного китайского лета с его
слякотью и парной мутью.
(11) Они "прислуживали" государю во всех его поездках.
(12) На могилах императоров ставились изваяния животных и людей -
памятников его славы. Особенно хороши были барельефы шести коней на могиле
императора Тай-цзуна, умершего в 650 г.
О них существует целая литература как на китайском, так и на японском и
европейских языках.
(14) Безбрежный напев - выражение "безбрежного" (хао) духа, объятого
бездонною скорбью о тщете всего земного.
Парафраз. Руины дворца... Природа в осенних, умирающих красках. Все
человеческое исчезло: остались лишь каменные символы, переживающие эфемерную
черепицу и кирпич. И сами мы канем в ту же яму забвения и разрушения. Как не
предаться тоске, бездонной, безудержной?
^TПриложение II^U
Н. И. Конрад
{* Воспроизводится по изданию: Н. И. Конрад. Запад и Восток. Статьи.
М.: Наука, 1972. Изд-е 2-е, исправл. и доп.- Прим. ред.}
Ду Фу всегда считался, и до сих пор считается, одним из величайших
поэтов Китая. Если желают поставить кого-либо рядом с ним, то находят только
одного - Ли Бо.
Эти поэты - современники. Ли Бо, правда, был старше: он родился в 701,
умер в 762 г. Ду Фу был на 10 лет моложе: родился в 712, умер в 770 г.
Разница в возрасте была у них невелика, но она сыграла большую роль и в их
личных судьбах и - независимо от самобытности их поэтических
индивидуальностей - в их творчестве.
В 755 г. вспыхнул мятеж Ань Лу-шаня - одного из военачальников империи,
правителя северо-восточных провинций {1}. Как известно, по своему
историческому значению это событие вышло за рамки обычных для феодальной
страны междоусобиц. Мятеж Ань Лу-шаня произошел на фоне глубокого кризиса
режима Танской империи, кризиса прежде всего экономического, связанного с
превращением системы надельного землепользования, некоторое время
обеспечивавшей развитие производительных сил, в оковы, сдерживавшие это
развитие. Вместе с тем это был и кризис политический: система
централизованного управления страной, закономерно возникшая на базе
надельной системы, с разрушением этой базы естественно перестала быть
выгодной. Сам мятеж через семь лет, в 763 г., был подавлен. Справиться с ним
правительству помогли раздоры в лагере восставших. Однако восстановление
"порядка" не означало восстановления порядка: надельная система, фактически
уже переставшая существовать, в 780 г. была отменена и законодательно. Была
подорвана и централизация управления.
Эти годы были очень тяжелыми для страны. Наряду с военными действиями
между двумя лагерями - правительственным и мятежниками - шла почти не
прекращавшаяся борьба внутри каждого лагеря. Призванные правительством на
помощь отряды наемников из уйгуров вели себя как хозяева даже в самой
столице. Пользуясь смутой в стране, из-за рубежей вторгались кочевники - то
уйгуры, то тибетцы - и опустошали целые районы. Кроме того, волнения
вспыхивали в самых различных местах отчасти как отзвуки мятежа, отчасти как
проявления того же общего кризиса.
Оба поэта пережили эту трудную пору в жизни своей родины. Но в жизни
каждого из них эта пора заняла разное место {2}.
Когда начался мятеж, старшему из них, Ли Бо, было 55 лет. Большая часть
его жизни прошла еще в то время, когда могущество Танской империи, блеск ее
цивилизации казались непоколебимыми.
Правда, Ли Бо успел еще увидеть мятеж Ань Лу-шаня, в какой-то степени
затронувший и его собственную судьбу; но расцвет его творчества - 30-40-е
годы VIII в. - уже был позади, почему и поэзия его осталась отзвуком главным
образом блистательной поры империи.
Когда вспыхнул мятеж Ань Лу-шаня, другому поэту, Ду Фу, было всего 44
года, он находился в расцвете жизненных и творческих сил. И прожил он еще
целых 15 лет, а это означало, что он наблюдал и весь мятеж, и все, что за
ним последовало. К тому же события затронули его самого в гораздо большей
мере, чем Ли Бо. Поэтому в поэзии Ду Фу, особенно этого последнего периода,
отразились тяжелое состояние страны и жизненные трудности самого поэта. Это
и придало стихам главного по значению периода его творчества тот колорит,
который позволяет говорить о трагической музе Ду Фу.
"Восемь стансов об осени" написаны поэтом в 766 г. в Куйчжоу -
маленьком городке-крепости на Янцзыцзяне в горах восточной части провинции
Сычуань. Здесь поэт провел два года (766-767), но это была лишь остановка на
пути новой полосы скитаний, начавшейся еще с 765 г. Весной этого года он
вынужден был покинуть Чэнду, главный город провинции Сычуань, где прожил с
конца 759 г. до начала 765 г. Правда, и за это время из-за волнений,
вспыхнувших в Чэнду в 762 г., ему пришлось провести почти полтора года в
различных городках к северо-востоку от этой провинциальной столицы, но в 764
г. он смог снова вернуться в свой "Соломенный дворец" - домик, который был
им в ней выстроен. Однако вторичное пребывание в этом городе оказалось
недолгим: обстановка, сложившаяся там, не давала поэту возможности создать
себе те условия, в которых он нуждался для себя и своей семьи. Пришлось
покинуть Чэнду и снова пуститься искать счастья. В начале 765 г. он был в
Юньане, небольшом городке на Янцзыцзяне к востоку от Чэнду. Болезнь вынудила
его задержаться здесь до начала 766 г.
Весной этого года, почувствовав себя лучше, он тронулся дальше и
добрался до Куйчжоу - ниже по течению Янцзыцзян. Здесь он пробыл до весны
768 г., т. е. почти два года, мечтая вернуться в столь милый его сердцу
Чанъань. Весной 768 г. ему показалось, что такая возможность появилась, и он
с семьей покинул Куйчжоу. Однако по дороге он узнал о вторжении тибетцев, об
опустошениях, творимых ими в районе Чанъаня. Путь снова оказался закрыт. Еще
два года (768-770) поэт провел в скитаниях на джонке, заменявшей ему дом; и
на такой джонке в 770 г. зимою, когда "рыбы и дракон уже запрятались" в свои
убежища в глубинах реки, чтобы погрузиться в "зимний сон" {3}, заснул -
только вечным сном - и Ду Фу, этот, может быть, величайший поэт Китая.
"Восемь стансов об осени" обобщают то, чем он всегда жил, и что двигало
его творчество: "родных садов сердце" и "о родной стране дума" {4}. В этих
стансах, образующих целую поэму, получили свое выражение и эпоха, и личность
поэта. А так как эпоха была исключительной по своему историческому значению
и столь же исключительной была личность поэта, его поэма стала настоящим
памятником этой поры истории китайского народа, какой она отразилась в
сознании современника - большого человека и подлинного сына своей родины.
Жемчужины-росинки ведут к увяданию кленовый лес.
Горы Ушань, ущелье Усян... все в природе грустно
и уныло.
Валы волн на реке вскипают, захватывая само небо.
В ветре тучи над крепостью, стелясь по самой
земле, погружают все во мрак.
Кусты хризантем... во второй раз они расцвели...
других дней слезы.
Одинокий челн крепко привязан... родных садов сердце.
Зимние одежды повсюду требуют ножниц и аршина.
Замок Белого владыки высится... спешат с вечерними
плитами {5}.
Дело явно происходит осенью. Об этом прямо говорит вся первая строфа
этого станса. Притом осенью не яркой, "золотой", а сумрачной, "ведущей к
увяданию" даже кленовый лес, который как раз осенью блистает красками. Об
осени говорят и штрихи быта, содержащиеся в двух последних строках: "Зимние
одежды повсюду требуют ножниц и аршина" - всюду режут и меряют ткани,
готовясь кроить и шить одежды на зиму; "спешат с вечерними плитами" -
обрабатывают вальками ткани, растянутые на широких плоских камнях.