Фьюри Мэгги. Ориэлла

   — Ну! Бедная моя девочка, несладко же тебе пришлось! — Оторвавшись от письма, Ремана испытующе взглянула на Занну, и та покраснела. — Не беспокойся, дитя мое, — мы о вас позаботимся и вы можете оставаться здесь сколько захотите. Мы рады тебе, будь в этом уверена, моя дорогая, — действительно рады.
   Вот так и началось самое счастливое время в жизни Занны. Ей отвели комнату по соседству с Реманой — маленький занавешенный закуток, который, как и большинство здешних комнат, был вырублен в скале. Уже несколько поколений Ночных Пиратов обитали в этих катакомбах. Фантастического вида мебель была сделана из обломков, принесенных морем, а пол покрывали яркие лоскутные коврики. Толстые шерстяные портьеры не давали холоду, идущему от каменных стен, проникнуть в комнату, ибо очаги были только на кухне и в других общих помещениях. Дым выходил через естественные щели в скале.
   — А вы не боитесь, что кто-нибудь заметит дым? — спросила Занна у Реманы.
   — Ни капельки, моя дорогая. Во-первых, пока дым пройдет через скалу, он рассеется, а во-вторых, — Ремана таинственно понизила голос, — никто не приходит на этот пустынный берег. Видишь ли, здесь водятся привидения.
   — Привидения? — вскрикнула Занна. Ремана рассмеялась.
   — Видела бы ты себя сейчас! Не бойся! Все просто: на дальнем конце бухты есть огромный стоячий камень, он выглядит очень зловеще, особенно в лунном свете, а местные пастухи и рыбаки слишком суеверны. Вот дедушка Лейнарда, первый предводитель Ночных Пиратов, и постарался создать несколько «призраков» — ну, понимаешь, таинственные огни по ночам, призрачные голоса на ветру, стук копыт невидимых всадников — и всякая такая чепуха. Теперь никто не подходит к нему ближе, чем на милю. Хотя… — она на мгновение нахмурилась, — должна признать, что его избегают и животные, но на самом деле бояться нечего. По правде сказать, мы благословляем камень, ибо он охраняет нас, однако лучше объезжать его стороной, если не хочешь свалиться с лошади…
   — И я смогу научиться ездить верхом? — мгновенно позабыв о камне, Занна с трудом могла сдержать восхищение.
   — Ты хочешь сказать, что до сих пор не умеешь? — изумилась Ремана. — Дульсина говорила, что Ваннор чересчур опекает своих дочерей, но это уж слишком! Конечно, мы тебя научим — это должна уметь всякая девушка. А потом, когда погода улучшится, я покажу тебе, как плавать под парусом…
   Так оно и случилось. Верная своему слову, Ремана незамедлительно отыскала юного контрабандиста по имени Тарнал и приставила его к Занне в качестве наставника. Вскоре девушка так пристрастилась к верховой езде, что выезжала со своим вечно взлохмаченным приятелем, как только позволяла неустойчивая зимняя погода. Ночные Пираты держали табунчик быстрых, крепких и надежных пони, которые обычно свободно паслись на травянистых равнинах, но с удовольствием спускались в узкий покатый туннель, вход в который был скрыт зарослями дрока на вершине утеса, и прятались от непогоды и свирепого западного ветра в уютной теплой конюшне.
   Занна обожала прогулки с Тарналом. С вершины утеса открывался просто потрясающий вид. Вправо уходил бледный песчаный полукруг берега, зажатый между острыми скалами и неспокойным сверкающим морем. Примерно в полулиге от вершины, на противоположном конце, высился зеленый холм, увенчанный огромным зловещим камнем, а за ним тянулась безбрежная серовато-зеленая рябь пустынных топей. Верхом на своем любимом пегом пони, косматом веселом друге, которого девушка назвала Дудочник, Занна вместе с юным контрабандистом целыми днями носились по болотам и возвращались уже в сумерках, усталые и оживленные. Руки и лицо ныли от холода, и они ушли на кухню, где Ремана встречала их добродушным ворчанием и тарелкой горячего супа. Занна, хотя и скучала по нему, чувствовала себя так, будто только сейчас и вернулась домой.
   Сначала она никак не могла взять в толк, где же опасная и романтическая торговля контрабандой, но Ремана, посмеиваясь, объяснила ей ситуацию:
   — Ну только не зимой, дитя мое. Зима для нас — сезон затишья. Моря слишком неспокойны, и не стоит рисковать кораблями в это время года, да, по правде сказать, и товара сейчас маловато, Занна узнала, что в основном контрабандисты курсировали между прибрежными деревнями, перевозя местные продукты и изделия ремесленников на основе простого обмена, без денег. Таким образом удавалось обходить разорительные цены, устанавливаемые Купеческой Гильдией, и бедные крестьяне могли позволить себе кое-какие радости, которые иначе были бы для них недоступны.
   — Конечно, твой отец как глава Гильдии официально против такой незаконной деятельности, — заметила Ремана, — но, к счастью, лично он полагает, что купцы и так достаточно наживаются, а крестьяне тоже должны пользоваться плодами своего труда. Кроме того, — подмигнула она, — тут ведь замешаны еще и южане! По крайней мере так было раньше… — Ел лицо затуманилось, и Ремана больше ничего не добавила, но Занна догадалась, что она думает о Янисе. Девушка поклялась, что прежде чем откроется навигация, она изобретет какой-нибудь план, который поможет надуть южан.
   Зима подходила к концу, и Занна уже многому научилась от своих друзей-контрабандистов. Старики, которые в ней души не чаяли, показали ей, как во время прилива ловить рыбу в приливных ямах на берегу пещеры, а при отливе спорили за привилегию научить ее расставлять ловушки для крабов на скалистых рифах, что защищали укромную гавань от чужих кораблей. Ремана пообещала девушке, что веской, когда погода будет достаточно спокойной, чтобы плавать под парусом, она покажет ей единственный безопасный маршрут в головоломном лабиринте подводных рифов.
   Несмотря на отсутствие торговли, молодые крепкие мужчины не бездельничали: они чинили и подновляли корабли и ремонтировали оснастку. Пока снаружи бушевали метели, женщины научили Занну латать сети и паруса, мастерить из старого тряпья разноцветные коврики, которые защищали ноги от холода каменного пола. А еще они поделились с ней своими ткацкими секретами, которыми пользовались, чтобы изготовить теплые затейливые портьеры, скрашивающие мрачные сумерки пещер.
   Это было восхитительное время, полное смеха и болтовни, шуток и сплетен, которыми обычно обмениваются молодые женщины. И конечно, много говорили о красивых, обветренных мужчинах, и о том, кто в кого влюблен и кто на ком женится — но тут Занна только слушала, а мысли свои держала при себе. Тарнал ходил за ней словно тень, но она уже решила, что не выйдет ни за кого, кроме Яниса, потому что полюбила юношу с того самого раза, когда впервые увидела его в доме своего отца. К счастью, — а может, к несчастью, — предводитель Ночных Пиратов не знал, что судьба его уже давно решена, — а теперь никогда и не узнает, ибо Занне необходимо уехать.
   Девушка еще немного помедлила, зачарованная потоком счастливых воспоминаний, а потом сердито встряхнула головой и смахнула слезы. Это ни к чему. Три кратких месяца она была счастлива, пока не пришла весть об ужасных событиях в Нексисе — весть о чудовищах, страшных и отвратительных, что были виновниками гибели стольких людей, весть о том, что Миафан захватил власть и держит город в постоянном ужасе, — и ничего о Ванноре, бесследно исчезнувшем в ту грозную ночь, что унесла столько жизней.
   Когда Ремана сообщила Занне эту новость, девушка сразу решила, что будет делать. Она должна вернуться в Нексис и отыскать отца, или, по крайней мере, выяснить, что с ним сталось. Конечно, если Ночные Пираты узнают об этом, ее ни за что не отпустят — вот почему Занна решила улизнуть втихомолку, поздно ночью, заранее приготовив все для побега.
   Ей повезло — уже несколько дней свирепствовала метель, и все лошади были собраны в пещере-конюшне. Конечно, путешествие предстоит опасное и трудное, но Занна считала, что этой ночью ей нужно добраться лишь до ближайшего укрытия — а потом, обманув преследователей, которых, без сомнения, отправит за ней Ремана, можно будет ехать и днем. Единственная сложность — это отыскать на болотах путь в Нексис.
   Занна украдкой выглянула из арки, чтобы ее как бы случайно заметил часовой, охраняющий корабли. Вскоре послышался хруст гальки под ногами, и Занна вздохнула с облегчением. Пока ее план работает — не зря же она дожидалась ночи, когда будет дежурить Тарнал. Глубоко вздохнув, Занна выступила из-за угла ему на встречу.
   — Ты еще не спишь! — Тарнал был удивлен, но, как она и ожидала, его карие глаза сияли. «О боги, — подумала Занна, — надеюсь, у него будет не слишком много неприятностей». Девушка улыбнулась.
   — Я не могла заснуть, — печально ответила она. — Хотя мы и под землей, шторм все же беспокоит меня.
   — Такое бывает у многих, — уверил ее Тарнал. — Это значит, что ты чувствуешь погоду. Из тебя выйдет отличный контрабандист, Занна, — он застенчиво улыбнулся ей, и она очень хорошо поняла, что он имеет в виду. Юноша давно уже был от нее без ума, но на этот раз романтическое настроение нашло на него несколько не вовремя…
   — Ну вот, — торопливо сказала Занна, — я не могла заснуть и решила спуститься в конюшню и проверить, как там Дудочник.
   Лицо Тарнала просветлело.
   — Отличная идея, — ответил он. — Я тоже всегда беспокоюсь о лошадях в такую погоду… Знаешь что — я тоже пойду с тобой — вдруг потребуется помощь.
   «Ну уж дудки, — подумала Занна, — если мы останемся одни в этой хорошенькой, тепленькой, полной папоротника пещере…»
   — Очень мило с твоей стороны, Тарнал, — поспешно сказала она, — но если Янис узнает, что ты бросил свой пост, тебе не миновать неприятностей. — Занна заговорщицки подмигнула. — Оставайся-ка здесь, Тарнал — я скоро вернусь. — С этими словами она скрылась, надеясь, что ему не взбредет в голову догонять ее.
   В пещере-конюшне было тепло от множества животных. Когда Занна вошла, не забыв закрыть за собой тяжелую плетеную створку, до нее донесся мягкий шелест лошадиного дыхания вперемешку с приглушенным стуком копыт и хрустом соломы. Сонные животные почувствовали ее присутствие, и огромные блестящие глаза уставились на девочку. В свете лампы, они мерцали, как драгоценные камни. Встав на цыпочки, Занна поставила лампу в глубокую нишу справа от входа. Существовали очень строгие правила, запрещающие держать любой огонь вблизи сухого как порох папоротника, устилавшего пол пещеры. Одна искра — и конюшня в мгновение ока превратится в огненную преисподнюю.
   Шурша глубокой, мягкой подстилкой, Занна двинулась вдоль стены, пока не нащупала крючья, вделанные в скалу, на которых висели седла и уздечки. Порывшись в куче папоротника, девушка достала теплый плащ и узел с едой и вещами, которые спрятала накануне. Вместо того чтобы тащить все это вместе с тяжелым неуклюжим седлом сквозь скопище обеспокоенных животных, она решила сначала поймать Дудочника и привести его сюда. Сняв с крючка уздечку, она достала из кармана яблоко и принялась осторожно прокладывать дорогу среди растревоженных лошадей, тихонько подзывая своего пегого любимца.
   Дудочник тут же явился на зов — она приучила его к этому, не забывая каждый раз приносить угощение, когда хотела покататься. Он торопливо ткнулся ей в ладонь и в один миг схрумкал все яблоко. Занна ухмыльнулась, и пока лохматый друг просил добавки, надела на него уздечку и быстро застегнула пряжку. И вдруг, позабыв о спешке, девушка обняла выгнутую шею Дудочника и зарыдала, спрятав лицо в его роскошной черно-белой гриве. О боги, она так его любит! И Реману, и Яниса, и Антора, и Тарнала, и всех остальных…
   Пони фыркнул и повернул голову, чтобы залезть к ней в карман. Но у девушки не было больше яблок — так что он нашел только носовой платок, который все равно вытащил наружу. Занна засмеялась сквозь слезы.
   — Ну молодец! — сказала она ему, и отняв свою изжеванную и порядком промокшую собственность, повела пони туда, где были сложены ее пожитки.
   Привязав Дудочника к свободному крюку, Занна повернулась, чтобы оседлать его — с ее ростом, это всегда было нелегкой задачей. Осторожно положив седло на спину пони, она нырнула ему под брюхо, чтобы поймать болтавшуюся подругу
   — и с криком выпрямилась, когда чья-то рука схватила ее за плечо. С отчаянно бьющимся сердцем Занна развернулась и оказалась в объятиях Яниса.
   — Я знал, что ты попытаешься сбежать, с того самого момента, как мы сообщили тебе об отце, — строго сказал контрабандист, но на его лице читалось скорее сочувствие, а не гнев.
   — Янис, пожалуйста, не останавливай меня» — взмолилась Занна. — Я не могу сидеть слойка руки, неужели ты не понимаешь… — Ее глаза наполнились слезами.
   — Знаю, девочка, на твоем месте я чувствовал бы то же самое, — мягко ответил Янис, — но очертя голову броситься в шторм — это не выход. Даже опытные путешественники в такую метель терялись на этих болотах, а по весне мы находили их кости, добела обглоданные волками — если вообще что-нибудь находили.
   Занна в отчаянии смотрела на него. На какое-то мгновение у нее мелькнула безумная мысль убедить его… Но тут же ее проворный ум предложил другой план. Сначала Янис как ястреб будет следить за лошадями, но если удастся убаюкать его подозрения…
   — Хорошо, — вздохнула она и утерла глава. — Прости, Янис, я не знала, что топи могут быть так опасны, но теперь, тогда ты мне объяснил… — Она затаила дыхание, неожиданно осознав, что он коснулся ее впервые с того дня, как привез сюда. Ей хотелось, чтобы он обнимал ее бесконечно, но новый план мог сработать лишь тогда, когда удастся убедить его, что Занна смирилась со своей судьбой. Вздохнув, она отстранилась и повернулась, чтобы уйти.
   — Подожди! — Янне поймал ее за руку. — Я знаю, о чем ты думаешь. Тебе нужно только немножко подождать, а потом можно попробовать снова, да? Только это не пройдет, понимаешь?
   Занна вспыхнула, в бешенстве оттого, что он ее раскусил.
   — И как же это ты догадался? — едко спросила она. Лицо юного контрабандиста потемнело.
   — В первый раз ты в лицо чуть ли не называешь меня тупицей, — хрипло сказал он, — но позволь и мне сказать тебе кое-что: глупость глупости рознь, и мне было совсем несложно догадаться, что ты задумала — стоило только на минутку встать на твое место. Я бы никогда так просто не сдался, и знаю, что ты не сдашься тоже, ибо ты любишь своего отца. Так что, это ты по глупости недооценила меня. — Он крепче сжал запястье Занны и продолжал. — Ночные Пираты не могут позволить тебе убежать и погибнуть, дурочка. Я не позволю тебе! Я терпеливый человек, поверь мне, а сейчас зима, и мне все равно больше нечем заняться. Тебе придется привыкать, что я постоянно буду рядом, девочка, потому что с этого момента я собираюсь стать твоей тенью.
   Какое-то мгновение Занна с открытым ртом смотрела на него, настолько взбешенная, что не могла говорить. Она всматривалась в это красивое суровое лицо, в эти темно-серые глаза, в которых вспыхивали гневные искры, в эти твердо и непреклонно сжатые губы. Еще совсем недавно она была бы на седьмом небе от счастья при мысли, что Янис будет постоянно рядом, но теперь Занна чувствовала лишь досаду и гнев.
   — Да пропади ты пропадом! — вскричала она и изо всех сил пнула его в лодыжку. — Это все равно, что быть твоей пленницей!
   С приглушенным проклятием Янис выпустил ее руку, и Занна вихрем вылетела из пещеры. По лицу ее катились слезы ярости.

***

   — Это все равно, что быть твоей пленницей — Эйлин рассерженно глядела на Лесного Владыку. — Ты специально забрал мой жезл и отдал его Д'Арвану, чтобы я не могла вернуться в Долину. Конечно, разве ты упустишь шанс еще раз поиграть судьбами мира!
   Хеллорин пристально посмотрел на нее, но ничего не ответил, и у феи забрезжило подозрение, что он просто ждет, когда она выдохнется — в конце концов, какой ему резон тратить силы на пустые пререкания? Неважно, что пленница рвет и мечет, все равно, она всецело в его власти.
   — Лезешь не в свое дело! — яростно рявкнула она. — Все вы такие, Фаэри. Тебе плевать, что Верховный Маг угрожает миру! Ты сидишь тут в безопасности и не понимаешь, что я единственный из магов, кто может выступить против Миафана? Ты отправил этих детей в одиночку бороться с Владыкой, но им не нужен мой жезл, им нужна я!
   — Нет, Эйлин, ты не нужна им, — мягко проговорил Хеллорин, но едва различимая нотка в его голосе заставила затрепетать гладкую серебристо-серую кору, покрывающую стены комнаты. Фея тем временем отчаянно боролась с собой: лишь легендарная гордость Волшебного Народа спасала ее от того, чтобы не впасть в почтительное благоговение перед этим изумительным бессмертным созданием. Она сложила руки на груди и упрямо поджала губы.
   — Почему же это? — спросила она. — Назови хоть одну причину.
   — Потому что здесь властвую я, и я говорю, что они в тебе не нуждаются! — Когда Хеллорин хмурился, казалось, будто туча затмевает солнце — хотя в этом безвременном запредельном пространстве и не было солнца. Его темные брови сошлись на переносице, и где-то в отдалении прозвучал раскат грома. — Одумайся, фея, я ни во что не лезу, как ты это называешь — хотя долг, который остался за вашим народом, — великий соблазн. — Голос Хеллорина превратился в ледяной клинок, и Эйлин невольно отпрянула, ощутив, как по коже у нее пробежали мурашки.
   — Так вот оно что, — прошипела она. — Месть, простая и незатейливая месть. О, ты можешь сколько угодно заявлять о своей невиновности. Владыка, но не будь я волшебницей…
   — Не будь ты волшебницей, ты была бы уже мертва, и убил бы тебя твой соплеменник, — бесстрастно возразил Хеллорин, и глаза его вспыхнули от возмущения. — Не будь ты волшебницей, ты никогда бы не явилась сюда, чтобы досаждать мне!
   — Если я тебе досаждаю, отпусти меня! — живо отозвалась фея.
   — Во имя всего святого, Эйлин, неужели ты не понимаешь? Я — не — могу! — Хеллорин беспомощно воздел руки и, утопая в глубоком мшистом ковре, подошел к амбразуре окна, где стоял кувшин и два хрустальных кубка. Он наполнил бокал и протянул ей. — Вот, садись, упрямая женщина, и прекрати щетиниться. Давай раз и навсегда покончим с этой ссорой.
   — Но…
   Эйлин, пожалуйста.
   Фея была обезоружена переменой в голосе Владыки Лесов. Она нерешительно подошла к нему и осторожно присела на краешек подоконника.
   — Ты похожа на маленькую пташку, которая нахохлилась и готова упорхнуть при малейшем признаке опасности. — Губы Хеллорина смягчились в улыбке, и Эйлин, к своему величайшему неудовольствию, обнаружила, что последние остатки ее праведного гнева тают, как предрассветный туман.
   — Маленькая пташка, ну да!, — колко отозвалась она, но, несмотря на все усилия, ее губы сложились в улыбку, и она покорно приняла бокал у него из рук.
   Хеллорин не отрываясь смотрел ей в глаза.
   — Успокойся, фея, — мягко сказал он. — Ты только-только поправилась, и чтобы набраться сил, тебе нужно время. А такие вспышки вряд ли пойдут тебе на пользу.
   — Так вот почему ты меня не отпускаешь? — Эйлин жадно ухватилась за его слова. — Ты хочешь сказать, что когда…
   — Нет, — ив этом коротком слове была пугающая бесповоротность. Хеллорин вздохнул. — Фея, лучше бы мне отложить это объяснение, но ты расстроена, выведена из себя, и я расскажу тебе все, хотя и боюсь, что ты не поверишь мне. — Он взял ее руку, сжал в своих теплых ладонях, а его бездонные глаза смотрели на нее в упор. — Эйлин, ты должна попытаться понять. То, что я скажу тебе, — абсолютная правда, клянусь головой моего сына. Когда тебя доставили к нам, твои раны были смертельны, даже для волшебницы. Мои целители вернули тебя из чертогов смерти — здесь, где Фаэри могущественны, а время не имеет власти, это оказалось возможным, — но благодаря твоим предкам наши силы больше не распространяются на ваш мир. Короче говоря, тебя излечили в этом мире, но не в твоем родном. И если ты попытаешься вернуться…
   — Нет! — Эйлин задохнулась от собственного крика. Кровь застыла у нее в жилах. — Это не правда, это не может быть правдой! — Но горькие складки на лице Владыки Лесов и живое сочувствие в его глазах были убедительнее любых слов. После всех трагедий, которые ей пришлось пережить, Эйлин считала, что в ее жизни несчастий больше чем достаточно, но этот последний безжалостный сюрприз судьбы свалил ее одним ударом.
   Неприступная цитадель неистовой гордости, которой Эйлин окружила себя после смерти Джеранта, наконец дрогнула и начала рушиться, и фее казалось, будто это она сама распадается на кусочки.
   — Я не могу вернуться? — прошептала она. — Не могу вернуться домой — никогда?
   Боль в глазах Хеллорина сказала ей все.
   — Боюсь, что нет, фея, — печально ответил он. — По крайней мере до тех пор, пока…
   Но Эйлин так и не расслышала этих последних слов, несших надежду — ее непреклонная крепость разлетелась на осколки, которые падали, падали, словно слезы…
   Хеллорин мог только беспомощно прижать ее к себе, пока она сотрясалась от рыданий. Эйлин была очень обессилена своими ранами — гораздо больше, чем сама это представляла, — но тем не менее, его поразила глубина ее отчаяния. Видеть Эйлин в таком положении… Нет, это невыносимо! Она была так горда. Он так восхищался ею. Вот уже многие столетия никто не держался с ним так независимо, не считая, конечно, маленькой Мары. Кажется, в отсутствие Фаэри на Земле народилась прекрасная раса гордых и сильных женщин. Но даже самым сильным из них иногда нужна помощь.
   Повелитель Фаэри собрался с силами.
   — Хватит! — пророкотал он. Воздух разорвал оглушительный раскат грома, ослепительная молния пронзительной вспышкой озарила комнату. Эйлин вскочила на ноги и поднесла ко рту побелевшие пальцы; ее спутанные волосы окружил мерцающий ореол от заряда полученных сил, и глаза феи казались огромными на белом как мел лице. Хеллорин улыбнулся.
   — Гораздо лучше, — живо сказал он. — А теперь, когда ты обратила на меня внимание, фея…
   Схватив ошеломленную волшебницу за руку, Лесной Владыка потянул ее за собой вон из комнаты, увлекая вниз, по спиральным ступеням лестницы, что вилась внутри изящной башенки. Не обращая внимания на изумленные взгляды своих подданных, он тащил ее через бесконечные анфилады залов и комнат, пока они наконец не миновали тот огромный зал, где отдыхали Д'Арван и Мара, и не вырвались наружу через огромную открытую арку. Не останавливаясь ни на секунду, он увлекал ее дальше, по ступенькам террас, по лужайкам, к туманным очертаниям далекого леса.
   — Хеллорин, подожди! Я не могу… — задыхаясь, взмолилась Эйлин, и Повелитель Фаэри остановился. Обернувшись, он увидел, что она действительно в полном изнеможении: колени трясутся, грудь судорожно вздымается от непривычного напряжения. Конечно, она только-только оправилась от ужасных ран, но, по крайней мере, она снова говорит, а этот сердитый блеск в глазах свидетельствует о том, что ее неукротимый дух начинает возрождаться.
   — Отличная пробежка, фея, — сказал он, радуясь, что у волшебницы не хватает дыхания на едкое замечание, которое так отчетливо читалось у нее на лице. Положив руку на плечо Эйлин, он развернул ее назад, туда, откуда они бежали, и был вознагражден возгласом восхищения. — Прости, что вытащил тебя так неожиданно и грубо, — мягко сказал он, — но мне очень хотелось показать тебе вот это. — А перед ними, поднимаясь по пологому склону поросшего травой луга, высилась гордость Хеллорина — цитадель Владыки и дом его народа.
   Изумительные искусники Фаэри превзошли здесь самих себя, добившись подлинного единства природы и магии, которое действительно жило и дышало вокруг, ничуть не напоминая гнетущие кучи мертвого, разрубленного на части камня, из которого строились жилища смертных и магов. Похожая на громадную скалистую гору, цитадель, подобно гигантскому драгоценному камню, сияла в странном золотистом полусвете, который существовал повсюду в этом вневременном Запредельном мире. Стенами и балконами ей служили выступы и утесы, а чары скрывали от постороннего взгляда огромные окна. Множество изящных деревянных башенок, наподобие той, где сидели Эйлин и Хеллорин, со стороны казались рощицей живых, трепещущих буков. Ровные площадки занимали поляны с полупрозрачными яркими цветами, подобно осколкам разноцветного стекла, мерцающим в странно янтарном свете Ручьи и фонтаны украшали склоны горы алмазным блеском, каскадами низвергаясь с отвесных скал, словно легкие серебристые вуали.
   Хеллорин удовлетворенно вздохнул. Уже многие столетия эта картина не переставала трогать его сердце. Он улыбнулся Эйлин, которая словно завороженная стояла рядом. Ее лицо светилось восхищением.
   — Прекрасно, правда? Не опишешь словами, — пробормотал он. — Как бы ни было горько изгнание, неужели даже эта красота не смягчит твою печаль, фея?
   Эйлин вздохнула.
   — Возможно, с течением времени…
   — Да, время.., время в конце концов излечивает все. — Увидев, как недоверчиво нахмурилась фея, Хеллорин поспешил обнадежить ее. — Твое изгнание необязательно будет вечным, фея — только пока мы сами заключены здесь.