Страница:
Особая судьба сложилась у песен Н.А. Некрасова. Критики неоднозначно высказывались о творчестве поэта, нередко сетуя на преобладание у него гражданской темы. Однако народ оценил стихи Некрасова уже тем, что слова многих его произведений были музыкально оформлены, и созданные неизвестными сочинителями некрасовские песни исполняются и в наши дни. Такова, например, одна из самых популярных песен – «Ой, полна, полна коробушка…». Строки ее взяты из поэмы «Коробейники»:
Песня и романс… Чем же они различались? У русской песни сложились, можно сказать, вековые традиции в отличие от романса, который в России как особый лирический жанр расцвел лишь в XIX в. Песня всегда была популярной во всех слоях российского общества – в деревнях среди крестьян, в селах среди поселян, в городах среди горожан, в среде военных и учащихся – и нередко предназначалась и предназначается для хорового исполнения. Романс – произведение камерного жанра для сольного (не хорового) исполнения (с сопровождением фортепиано, гитары, арфы и т. п.). Романс пели в более узком кругу – в гостях, на домашних вечерах, в концертах, на еженедельных журфиксах и приемах в каком-либо обществе.
Писатель В.Г. Короленко в «Истории моего современника» вспоминал о журфиксах, т. е. днях недели, устроенных для приема гостей: «В течение нескольких месяцев эти субботы стали для меня настоящими праздниками… Учительский журфикс светил, точно приветный огонек, в конце скучной и голодной недели». В качестве иллюстрации того, в какой ситуации исполнялись романсы, характерен фрагмент диалога в драме М.Ю. Лермонтова «Маскарад»: [Петков: ] Настасья Павловна споет нам что-нибудь. [Нина: ] Романсов новых, право, я не знаю, / А старые наскучили самой. [Дама: ] Ах, в самом деле, спой же, Нина, спой. [Хозяйка: ] Ты так мила, что, верно, не заставишь / Себя просить напрасно целый час. [Нина, садясь за пианино: ] Но слушать со вниманьем мой приказ, / Хоть этим наказаньем вас /Авось исправишь! (поет)
Заметим, что слово романс пришло в Россию из Испании, где так называли песни, написанные на испанском языке. В России сначала романсами называли песни, написанные на французском языке. В XIX в. романсы зазвучали по-русски. Композитор А. Варламов (1801–1848) сочинял романсы, напоминающие народные песни (например, романс «Не шей ты мне, матушка, красный сарафан»), Композиторы М.И. Глинка, П.И. Чайковский, А.Г. Рубинштейн, СВ. Рахманинов писали романсы на стихи А.С. Пушкина, М.Ю. Лермонтова, Ф.И. Тютчева, А.А. Фета, Я.П. Полонского, А.Н. Майкова и многих других поэтов. К концу XIX в. стали появляться романсы не только на традиционные любовные темы (например, на стихотворение М.Ю. Лермонтова «Нет, не тебя так пылко я люблю…» было написано более 40 романсов), но и на темы пейзажной и даже философской лирики (Н.А. Римский-Корсаков написал музыку на стихотворения А.С. Пушкина «Пророк» и М.Ю. Лермонтова «Утес»),
Романс – это жанр, рассчитанный на чуткого сердцем и душой слушателя, это музыка чувств, пробуждение определенных ощущений. Именно поэтому присущи ему проникновенные, доверительные интонации, особенная интимная глубина.
Всеми критиками, исследователями и наблюдателями отмечалось, что жанровые различия, очень строго соблюдавшиеся в XVIII в., со временем размывались. Так, иногда нелегко определить, к какому жанру следует отнести то или иное стихотворение, положенное на музыку: песня это или романс? В особенности это касалось музыкальных произведений, тексты которых были написаны на цыганские темы. Таково, например, известное стихотворение Я.П. Полонского «Мой костер в тумане светит», положенное на музыку Ф. Садовским. Это стихотворение включается в сборники русских романсов, но его иногда называют и песней.
Классическими в репертуаре стихотворений на цыганские темы призваны два произведения Аполлона Александровича– Григорьева: «О, говори хоть ты со мной…» и «Цыганская венгерка». Оценивая приближение этих стихотворений к стихии народной поэзии, А.Блок их называл «единственными в своем роде перлами русской лирики». Оба стихотворения были опубликованы поэтом в 1857 г. в составе цикла под названием «Борьба». Появление этого цикла произведений связано с любовью поэта к Леониде Яковлевне Визард. Эти стихотворения необычайно психологичны и отражают состояние смятения души лирического героя; как Григорьев писал, состояние «ада и рая» и двойственности трагического впечатления – основы глубокого переживания. Леонида Яковлевна вышла замуж за другого, чем вызвала лютую ревность поэта. Его спасала любовь к пению, увлечение цыганами, их песнями и плясками. Поэт с друзьями посещал богемный трактир с экзотическим названием «Волчья долина» и там, освоив гитару – «подругу семиструнную», пел вместе с цыганами народные песни. Под впечатлением всего происходящего и были написаны «Цыганская венгерка» и «О, говори хоть ты со мной, подруга семиструнная!..». В создании мелодии к «Цыганской венгерке» участвовал сам поэт вместе с руководителем цыганского хора Иваном Васильевым.
В этих песнях-романсах выражена мучительная страсть, контрастность чувств, «слиянье грусти злой с сладострастьем баядерки». Все стихотворение достаточно длинное, оно содержит 154 строки. Певцы, исполняющие «Цыганскую венгерку» обычно сокращали слишком длинный текст по своему усмотрению, сохраняя однако накал «цыганского» чувства.
Как отмечал биограф Аполлона Григорьева Б.Ф. Егоров, «…вся гиперболически страстная, залихватская, трагически-пессимистическая стихия «Цыганской венгерки», вплоть до концовки «Чтобы сердце поскорей / Лопнуло от муки!» – противостоит стыдливой скромности русских народных песен и зато вполне сочетается с содержанием и формой цыганских плясок и пения. А. Григорьеву всегда был присущ именно «цыганский» утрированный максимализм чувств и желаний; как он точно заявил о себе в поэме «Venezia la bella»:
Циклы любовных лирических стихотворений-романсов создавались многими русскими поэтами романтической ориентации – А.А. Фетом, А.К. Толстым, Я.П. Полонским, Л.А. Меем, А.Н. Апухтиным, И.Ф. Анненским и др. Их произведения по своему музыкальному и стилистическому языковому оформлению относились уже к тому наследию, которое принято называть классическим русским романсом. Именно XIX в. оставил нам несметные эстетические и музыкальные богатства в области русского романса.
Поэты тонко чувствовали «музыку» стиха, и не случайно пение и чтение стихов нараспев – два очень близких способа человеческого общения. «Подобно скульптору, поэт должен быть верен материалу, с которым работает. Из услышанных когда-то звуков он призван сотворить мелодию и гармонию стиха»[82]. Этому способствует прежде всего ритмический рисунок стихотворения. Поэт, отрабатывая, оттачивая ритмическую структуру стиха, приближается к музыкальной форме. Сама организация словесного материала, проявляющаяся, в частности, и в том, что используются звуковые повороты, рефрены, куплеты, параллельна, по ритму почти тождественна с законами контрапункта в музыке.
Композиторы всегда стремились работать с текстом, в котором находили родственные искусству музыки черты. Так, Петр Ильич Чайковский видел в Фете поэта-музыканта, он писал: «…его часто не понимают, а есть даже и такие господа, которые смеются над ним или находят, что стихотворения, вроде «Уноси мое сердце в звенящую даль…», есть бессмыслица. Для человека ограниченного и в особенности немузыкального, пожалуй, это и бессмыслица, – но ведь недаром же Фет, несмотря на свою несомненную для меня гениальность, вовсе не популярен»[83]. Можно напомнить фрагмент из прелестного музыкального стихотворения Фета, которое как романс, положенный на музыку П.И. Чайковским, исполняется на музыкальных вечерах до сих пор:
ПЕВИЦЕ
Немало и других стихов А.А. Фета, ставших известными романсами: «На заре ты ее не буди…»; «Я пришел к тебе с приветом…»; «Только станет смеркаться немножко…»; «Я тебе ничего не скажу…»; «Сияла ночь. Луной был полон сад…». Последнее стихотворение было положено на музыку Н. Ширяевым, и этот романс очень часто исполняли в салонах, на музыкальных вечерах и с эстрады в последних десятилетиях XIX в. и в XX веке.
«Все, что занимает, волнует, печалит, услаждает, мучит, успокаивает, тревожит, словом, все, что составляет содержание духовной жизни субъекта, все, что входит в него, возникает в нем, – все приемлется лирикою, как законное ее достояние», – писал В.Г. Белинский в статье «Разделение поэзии на роды и виды». Внутренний мир человека в его самых интимных переживаниях, связанных с чувством любви, составлял основу лирики романсного типа у многих русских поэтов того времени, но художественно-творческое освоение темы у каждого поэта было индивидуальным.
Вспомним три самых известных и прославленных классических романса на тему встречи: стихотворения А.С. Пушкина к А.П. Керн «Я помню чудное мгновенье…»; Ф.И. Тютчева, обращенное к прелестной баронессе А.М. Крюденер «Я встретил вас – и все былое…» и А.К Толстого – «Средь шумного бала, случайно…», обращенное к будущей жене. Тема этих произведений одна и та же, но как по-разному, с эстетической и психологической точек зрения звучат лирические интонации! Эмоциональное впечатление создает особый «дифференциал настроения», по выражению психолога А.С. Выготского. «Эстетическая реакция, – писал он, – …очень напоминает игру на рояле: каждый элемент, входящий в состав произведения искусства, ударяет как бы на соответственный чувственный клавиш нашего организма, в ответ раздается чувственный тон или звук, и вся эстетическая реакция есть эти встающие в ответ на удары по клавишам эмоциональные впечатления»[84]. Так, необыкновенно популярный в свое время поэт Алексей Константинович Толстой писал стихи, положенные на музыку и ставшие романсами, в разнообразной стилистической манере, вызывая каждый раз новые художественные и эмоциональные впечатления. Из числа написанных им романсов следует упомянуть самые известные: «Не ветер, вея с высоты…», «Ты не спрашивай, не распытывай…», «Гаснут дальней Альпухарры…», «То было раннею весной…», «Коль любить, так без рассудку…» и уже упомянутый часто исполняемый романс «Средь шумного бала, случайно…» (музыка П.И. Чайковского).
Новые веяния в лирике романсного типа были привнесены поэтами последующего поколения, такими, например, как А.Н. Апухтин (1840–1893), И.Ф. Анненский (1855–1909) и др.
И.С. Тургенев предсказал, что «такой поэтический талант, как Апухтин, составит в литературе эпоху…». Что касается жанра романса, то это именно так и случилось. Кажется, не было композитора того времени, который бы не написал хотя бы один романс на стихи А.Н. Апухтина. Привлекали искренность, напевность и душевная теплота его произведений. Поэт «тончайших движений человеческой души»[85], «мимолетных ощущений», минутных радостей, неутоленных духовных желаний и страстей не мог не привлечь к себе внимания. Достоверную характеристику поэтики А.Н. Апухтина дал С.Ф. Дмитренко: «Поэта надо принимать таким, как он есть. Апухтин развивался в переходное для русской лирики время, в его стихах предчувствуется то, что стало живой водой литературного импрессионизма, символизма, всего «серебряного века» русской поэзии… Требование поступка, характерное для поэзии XIX века, сменяется вниманием к переживанию, к тем душевным порывам, которые часто так и остаются порывами, но от этого не оказываются менее острыми»[86].
Из поэтов, которых называют «старшими символистами», писавших романсы, особенно выделялся Иннокентий Федорович Анненский. Интересны его представления о поэзии: «Вообще поэзии приходится говорить словами, т. е. символами психических актов, а между теми и другими может быть установлено лишь весьма приблизительное и притом чисто условное отношение… Сами по себе создания поэзии не только не соизмеримы с так называемым реальным миром, но даже с логическими, моральными и эстетическими отношениями в мире идеальном. По-моему, вся их сила, ценность и красота лежит вне их, она заключается в поэтическом гипнозе… Музыка стиха… не идет далее аккомпанемента к полету тех мистически окрашенных и тающих облаков, которые проносятся в нашей душе под наплывом поэтических звукосочетаний. В этих облаках есть, пожалуй, и слезы наших воспоминаний, и лучи наших грез, иногда в них мелькают даже силуэты милых нам лиц, но было бы непростительной грубостью принимать эти мистические испарения за сознательные или даже ясные отображения тех явлений, которые носят с ними одинаковые имена»[87]. И далее: «В поэзии есть только относительности, только приближения, потому никакой, кроме символической, она не была, да и быть не может».
Как для поэта новой в конце XIX в. символистской ориентации для него было особенно характерно мышление ассоциативного типа. В жанре романса И.Ф. Анненский ценил изысканность и музыкальность фразы, небанальность и многозначность символического образа, одушевленного глубоким замыслом. Приведем в качестве примера одно из красивых стихотворений И.Ф. Анненского, помещенного им в «Складне романтическом».
«Мистическая музыка недосказанного», «мелодический дождь символов…» – сюрреалистические впечатления от поэзии гипнотизировали самого поэта. По этому камертону он «настраивал» свои лирические произведения. И.Ф. Анненский прекрасно понимал значение созданных художественных образов. Он писал: «Ни одно великое произведение поэзии не остается досказанным при жизни поэта, но зато в его символах надолго остаются как бы вопросы, влекущие к себе человеческую мысль. Не только поэт, критик или артист, но даже зритель и читатель вечно творят Гамлета»[88].
И.Ф. Анненский написал большое количество романсов и даже посвятил некоторые из них временам года: «Весенний романс», «Осенний романс», «Зимний романс». Эпиграфом к этим произведениям могли бы служить строки самого поэта:
Поэзия любви есть поэзия свободы, но в ней всегда была заключена и величайшая мудрость, то, что русский философ Б.П. Вышеславцев называл «этикой преображенного Эроса». Он писал: «Недаром и не всуе эпитет «божественно прекрасного» так часто применяется к высокому искусству. Чуткость к прекрасному дана русскому народу, об этом свидетельствует наша музыка, наша поэзия…»[89] И дальше особенно важно: «Эрос есть влюбленность в жизнь, «эффект бытия» (Фихте), жажда полноты, жажда полноценности, рождение в красоте, жажда вечной жизни (все это сказал еще Платон); а в конце концов Эрос есть жажда воплощения, преображения и воскресения, богочеловеческая жажда, жажда рождения Богочеловека, этого подлинного «рождения в красоте»… и вера, что «красота спасет мир» (Достоевский), и это сказало христианство, ибо оно есть религия– желанного»1.
В произведениях поэзии XIX в. складывались черты русского Эроса и особого отношения к теме любви, решаемой обычно в духе христианской этики. Привнесенная поэтической культурой XIX в. философия любви содержала одновременно не только элементы эстетики, но и этики, и психологии, и веру в идеал. К.М. Фофанов в «Сонете» (1896) писал:
Поэзии Н.А. Некрасова, в том числе и его песням, свойственна исключительная чуткость к народной жизни. Нельзя не отметить редкостного умения Н.А. Некрасова поэтизировать самые характерные эпизоды народного быта. Сохранив народное миропонимание, интонации народной речи, Н.А. Некрасов сумел найти красоту в таких областях жизни народа, которая не давалась многим другим поэтам. Так, в песне «Тройка» поэт высказал искреннее восхищение красотой русской деревенской девушки, полной ожиданий и достойной самой прекрасной судьбы, но надеждам которой сбыться не суждено.
Ой, полна, полна коробушка,
Есть и ситец и парча,
Пожалей, моя зазнобушка,
Молодецкого плеча!
В песне «Хорошо было детинушке / Сыпать ласковы слова…» его избранница Катеринушка так реагирует на долгое отсутствие жениха:
На тебя заглядеться не диво.
Полюбить тебя всякий не прочь:
Вьется алая лента игриво
В волосах твоих, черных как ночь;
………………….
В отличие от своих собратьев по перу, Некрасов по-новому писал о любви и в лирических стихотворениях, и в тех произведениях, которые стали песнями.
И у девки сердце падает:
«Ты женись, женись на мне!
Ни тебе, ни свекру-батюшке
Николи не согрублю,
От свекрови, твоей матушки,
Слово всякое стерплю.
……………
Песня и романс… Чем же они различались? У русской песни сложились, можно сказать, вековые традиции в отличие от романса, который в России как особый лирический жанр расцвел лишь в XIX в. Песня всегда была популярной во всех слоях российского общества – в деревнях среди крестьян, в селах среди поселян, в городах среди горожан, в среде военных и учащихся – и нередко предназначалась и предназначается для хорового исполнения. Романс – произведение камерного жанра для сольного (не хорового) исполнения (с сопровождением фортепиано, гитары, арфы и т. п.). Романс пели в более узком кругу – в гостях, на домашних вечерах, в концертах, на еженедельных журфиксах и приемах в каком-либо обществе.
Писатель В.Г. Короленко в «Истории моего современника» вспоминал о журфиксах, т. е. днях недели, устроенных для приема гостей: «В течение нескольких месяцев эти субботы стали для меня настоящими праздниками… Учительский журфикс светил, точно приветный огонек, в конце скучной и голодной недели». В качестве иллюстрации того, в какой ситуации исполнялись романсы, характерен фрагмент диалога в драме М.Ю. Лермонтова «Маскарад»: [Петков: ] Настасья Павловна споет нам что-нибудь. [Нина: ] Романсов новых, право, я не знаю, / А старые наскучили самой. [Дама: ] Ах, в самом деле, спой же, Нина, спой. [Хозяйка: ] Ты так мила, что, верно, не заставишь / Себя просить напрасно целый час. [Нина, садясь за пианино: ] Но слушать со вниманьем мой приказ, / Хоть этим наказаньем вас /Авось исправишь! (поет)
Романс – лирическое стихотворение на любовную тему. «Романс отличается от баллады, – писал В.Г. Белинский, – решительным преобладанием лирического элемента над эпическим, а вследствие этого, и гораздо меньшим объемом».
«Когда печаль слезой невольной
Промчится по глазам твоим.
Мне видеть и понять не больно,
Что ты несчастлива с другим…»
Заметим, что слово романс пришло в Россию из Испании, где так называли песни, написанные на испанском языке. В России сначала романсами называли песни, написанные на французском языке. В XIX в. романсы зазвучали по-русски. Композитор А. Варламов (1801–1848) сочинял романсы, напоминающие народные песни (например, романс «Не шей ты мне, матушка, красный сарафан»), Композиторы М.И. Глинка, П.И. Чайковский, А.Г. Рубинштейн, СВ. Рахманинов писали романсы на стихи А.С. Пушкина, М.Ю. Лермонтова, Ф.И. Тютчева, А.А. Фета, Я.П. Полонского, А.Н. Майкова и многих других поэтов. К концу XIX в. стали появляться романсы не только на традиционные любовные темы (например, на стихотворение М.Ю. Лермонтова «Нет, не тебя так пылко я люблю…» было написано более 40 романсов), но и на темы пейзажной и даже философской лирики (Н.А. Римский-Корсаков написал музыку на стихотворения А.С. Пушкина «Пророк» и М.Ю. Лермонтова «Утес»),
Романс – это жанр, рассчитанный на чуткого сердцем и душой слушателя, это музыка чувств, пробуждение определенных ощущений. Именно поэтому присущи ему проникновенные, доверительные интонации, особенная интимная глубина.
Всеми критиками, исследователями и наблюдателями отмечалось, что жанровые различия, очень строго соблюдавшиеся в XVIII в., со временем размывались. Так, иногда нелегко определить, к какому жанру следует отнести то или иное стихотворение, положенное на музыку: песня это или романс? В особенности это касалось музыкальных произведений, тексты которых были написаны на цыганские темы. Таково, например, известное стихотворение Я.П. Полонского «Мой костер в тумане светит», положенное на музыку Ф. Садовским. Это стихотворение включается в сборники русских романсов, но его иногда называют и песней.
Классическими в репертуаре стихотворений на цыганские темы призваны два произведения Аполлона Александровича– Григорьева: «О, говори хоть ты со мной…» и «Цыганская венгерка». Оценивая приближение этих стихотворений к стихии народной поэзии, А.Блок их называл «единственными в своем роде перлами русской лирики». Оба стихотворения были опубликованы поэтом в 1857 г. в составе цикла под названием «Борьба». Появление этого цикла произведений связано с любовью поэта к Леониде Яковлевне Визард. Эти стихотворения необычайно психологичны и отражают состояние смятения души лирического героя; как Григорьев писал, состояние «ада и рая» и двойственности трагического впечатления – основы глубокого переживания. Леонида Яковлевна вышла замуж за другого, чем вызвала лютую ревность поэта. Его спасала любовь к пению, увлечение цыганами, их песнями и плясками. Поэт с друзьями посещал богемный трактир с экзотическим названием «Волчья долина» и там, освоив гитару – «подругу семиструнную», пел вместе с цыганами народные песни. Под впечатлением всего происходящего и были написаны «Цыганская венгерка» и «О, говори хоть ты со мной, подруга семиструнная!..». В создании мелодии к «Цыганской венгерке» участвовал сам поэт вместе с руководителем цыганского хора Иваном Васильевым.
В этих песнях-романсах выражена мучительная страсть, контрастность чувств, «слиянье грусти злой с сладострастьем баядерки». Все стихотворение достаточно длинное, оно содержит 154 строки. Певцы, исполняющие «Цыганскую венгерку» обычно сокращали слишком длинный текст по своему усмотрению, сохраняя однако накал «цыганского» чувства.
Новизна этих шедевров русской любовной лирики А. Григорьева заключалась в урагане неистовых, безудержных чувств, в «цыганском» надрыве. В поэзии Аполлона Григорьева и особенно в этих стихах читателя потрясает мощный энергетический выплеск страсти, подобного которому не было в произведениях других поэтов XIX в.
Я у ног твоих – смотри —
С смертною тоскою.
Говори же, говори,
Сжалься надо мною!
Неужель я виноват
Тем, что из-за взгляда
Твоего я был бы рад
Вынесть муки ада?
……………
Как отмечал биограф Аполлона Григорьева Б.Ф. Егоров, «…вся гиперболически страстная, залихватская, трагически-пессимистическая стихия «Цыганской венгерки», вплоть до концовки «Чтобы сердце поскорей / Лопнуло от муки!» – противостоит стыдливой скромности русских народных песен и зато вполне сочетается с содержанием и формой цыганских плясок и пения. А. Григорьеву всегда был присущ именно «цыганский» утрированный максимализм чувств и желаний; как он точно заявил о себе в поэме «Venezia la bella»:
Цыганское пение и цыганская тема в искусстве и в поэзии развивались в России на протяжении всего XIX в., влияя на стиль русских романсов, их исполнение и тематическое наполнение. Постепенно сложился жанр цыганского романса и цыганской песни. Это направление развития романса в России шло параллельно с другим и основным, не подменяя его.
Уж если пить – так выпить океан!
Кутить – так пир горой и хор цыган!»[81]
Циклы любовных лирических стихотворений-романсов создавались многими русскими поэтами романтической ориентации – А.А. Фетом, А.К. Толстым, Я.П. Полонским, Л.А. Меем, А.Н. Апухтиным, И.Ф. Анненским и др. Их произведения по своему музыкальному и стилистическому языковому оформлению относились уже к тому наследию, которое принято называть классическим русским романсом. Именно XIX в. оставил нам несметные эстетические и музыкальные богатства в области русского романса.
Поэты тонко чувствовали «музыку» стиха, и не случайно пение и чтение стихов нараспев – два очень близких способа человеческого общения. «Подобно скульптору, поэт должен быть верен материалу, с которым работает. Из услышанных когда-то звуков он призван сотворить мелодию и гармонию стиха»[82]. Этому способствует прежде всего ритмический рисунок стихотворения. Поэт, отрабатывая, оттачивая ритмическую структуру стиха, приближается к музыкальной форме. Сама организация словесного материала, проявляющаяся, в частности, и в том, что используются звуковые повороты, рефрены, куплеты, параллельна, по ритму почти тождественна с законами контрапункта в музыке.
Композиторы всегда стремились работать с текстом, в котором находили родственные искусству музыки черты. Так, Петр Ильич Чайковский видел в Фете поэта-музыканта, он писал: «…его часто не понимают, а есть даже и такие господа, которые смеются над ним или находят, что стихотворения, вроде «Уноси мое сердце в звенящую даль…», есть бессмыслица. Для человека ограниченного и в особенности немузыкального, пожалуй, это и бессмыслица, – но ведь недаром же Фет, несмотря на свою несомненную для меня гениальность, вовсе не популярен»[83]. Можно напомнить фрагмент из прелестного музыкального стихотворения Фета, которое как романс, положенный на музыку П.И. Чайковским, исполняется на музыкальных вечерах до сих пор:
ПЕВИЦЕ
Это неувядающие стихи о любви, о пении и о музыке, вернее, о том впечатлении, которые эти звуки производят. Стихотворение метафорическое; его трудно пересказывать в прозе. Основу составляют неожиданные, размытые, далекие от реальности ассоциативные образы; некоторые из них вызывали у многих слушателей и читателей в середине XIX в. недоумение: звенящая даль; незримая зыбь; Вдалеке замирает твой голос, горя; Выше плыву серебристым путем,/Будто шаткая тень за крылом…
Уноси мое сердце в звенящую даль.
Где как месяц за рощей печаль;
В этих звуках на жаркие слезы твои
Кротко светит улыбка любви.
О, дитя! как легко средь незримых зыбей
Доверяться мне песне твоей:
Выше, выше плыву серебристым путем,
Будто шаткая тень за крылом.
……………….
Немало и других стихов А.А. Фета, ставших известными романсами: «На заре ты ее не буди…»; «Я пришел к тебе с приветом…»; «Только станет смеркаться немножко…»; «Я тебе ничего не скажу…»; «Сияла ночь. Луной был полон сад…». Последнее стихотворение было положено на музыку Н. Ширяевым, и этот романс очень часто исполняли в салонах, на музыкальных вечерах и с эстрады в последних десятилетиях XIX в. и в XX веке.
Оба стихотворения – «Певице» и «Сияла ночь…» – как будто бы посвящены одной и той же теме, женскому пению, но как по-разному, с точки зрения стилистики, они написаны! Стихотворение «Певице» импрессионистично от начала до конца: в нем сгущены поэтические впечатления: отражен ряд индивидуальных образных восприятий тех звуков, которые поэт услышал в пении. Второе стихотворение совершенно конкретно. Оно представляет собой детальный рассказ в стихах о произошедшем событии. Стихи написаны в 1877 г. по поводу двух вечеров в «Ясной поляне», на которых Фет слушал пение Т.А. Кузьминской – сестры жены Л.Н. Толстого. Написав эти строки, поэт на другой же день (3 августа 1877 г.) послал их Л.Н. Толстому, сопроводив письмом: «Посылаю Вам вчера написанное стихотворение»… В тексте стихотворения Фет как великий мастер выразительных деталей описывает ситуацию с помощью немногих скупых штрихов: лунные лучи у ног в гостиной без огней; дрожащие струны рояля, пение до зари…
Сияла ночь. Луной был полон сад. Лежали
Лучи у наших ног в гостиной без огней.
Рояль был весь раскрыт, и струны в нем дрожали,
Как и сердца у нас за песнею твоей.
Ты пела до зари, в слезах изнемогая,
Что ты одна – любовь, что нет любви иной,
И так хотелось жить, чтоб, звука не роняя,
Тебя любить, обнять и плакать над тобой.
………………
«Все, что занимает, волнует, печалит, услаждает, мучит, успокаивает, тревожит, словом, все, что составляет содержание духовной жизни субъекта, все, что входит в него, возникает в нем, – все приемлется лирикою, как законное ее достояние», – писал В.Г. Белинский в статье «Разделение поэзии на роды и виды». Внутренний мир человека в его самых интимных переживаниях, связанных с чувством любви, составлял основу лирики романсного типа у многих русских поэтов того времени, но художественно-творческое освоение темы у каждого поэта было индивидуальным.
Вспомним три самых известных и прославленных классических романса на тему встречи: стихотворения А.С. Пушкина к А.П. Керн «Я помню чудное мгновенье…»; Ф.И. Тютчева, обращенное к прелестной баронессе А.М. Крюденер «Я встретил вас – и все былое…» и А.К Толстого – «Средь шумного бала, случайно…», обращенное к будущей жене. Тема этих произведений одна и та же, но как по-разному, с эстетической и психологической точек зрения звучат лирические интонации! Эмоциональное впечатление создает особый «дифференциал настроения», по выражению психолога А.С. Выготского. «Эстетическая реакция, – писал он, – …очень напоминает игру на рояле: каждый элемент, входящий в состав произведения искусства, ударяет как бы на соответственный чувственный клавиш нашего организма, в ответ раздается чувственный тон или звук, и вся эстетическая реакция есть эти встающие в ответ на удары по клавишам эмоциональные впечатления»[84]. Так, необыкновенно популярный в свое время поэт Алексей Константинович Толстой писал стихи, положенные на музыку и ставшие романсами, в разнообразной стилистической манере, вызывая каждый раз новые художественные и эмоциональные впечатления. Из числа написанных им романсов следует упомянуть самые известные: «Не ветер, вея с высоты…», «Ты не спрашивай, не распытывай…», «Гаснут дальней Альпухарры…», «То было раннею весной…», «Коль любить, так без рассудку…» и уже упомянутый часто исполняемый романс «Средь шумного бала, случайно…» (музыка П.И. Чайковского).
Новые веяния в лирике романсного типа были привнесены поэтами последующего поколения, такими, например, как А.Н. Апухтин (1840–1893), И.Ф. Анненский (1855–1909) и др.
И.С. Тургенев предсказал, что «такой поэтический талант, как Апухтин, составит в литературе эпоху…». Что касается жанра романса, то это именно так и случилось. Кажется, не было композитора того времени, который бы не написал хотя бы один романс на стихи А.Н. Апухтина. Привлекали искренность, напевность и душевная теплота его произведений. Поэт «тончайших движений человеческой души»[85], «мимолетных ощущений», минутных радостей, неутоленных духовных желаний и страстей не мог не привлечь к себе внимания. Достоверную характеристику поэтики А.Н. Апухтина дал С.Ф. Дмитренко: «Поэта надо принимать таким, как он есть. Апухтин развивался в переходное для русской лирики время, в его стихах предчувствуется то, что стало живой водой литературного импрессионизма, символизма, всего «серебряного века» русской поэзии… Требование поступка, характерное для поэзии XIX века, сменяется вниманием к переживанию, к тем душевным порывам, которые часто так и остаются порывами, но от этого не оказываются менее острыми»[86].
Творчество А. Апухтина, в котором поэт умел передать «неуловимо тонкие формы поэтического настроения» (А.Л. Волынский), отвечало литературным вкусам предсимволистской эпохи.
Люби, всегда люби! Пускай в мученьях тайных
Сгорают юные, беспечные года,
Средь пошлостей людских, среди невзгод случайных
Люби, люби всегда!
Из поэтов, которых называют «старшими символистами», писавших романсы, особенно выделялся Иннокентий Федорович Анненский. Интересны его представления о поэзии: «Вообще поэзии приходится говорить словами, т. е. символами психических актов, а между теми и другими может быть установлено лишь весьма приблизительное и притом чисто условное отношение… Сами по себе создания поэзии не только не соизмеримы с так называемым реальным миром, но даже с логическими, моральными и эстетическими отношениями в мире идеальном. По-моему, вся их сила, ценность и красота лежит вне их, она заключается в поэтическом гипнозе… Музыка стиха… не идет далее аккомпанемента к полету тех мистически окрашенных и тающих облаков, которые проносятся в нашей душе под наплывом поэтических звукосочетаний. В этих облаках есть, пожалуй, и слезы наших воспоминаний, и лучи наших грез, иногда в них мелькают даже силуэты милых нам лиц, но было бы непростительной грубостью принимать эти мистические испарения за сознательные или даже ясные отображения тех явлений, которые носят с ними одинаковые имена»[87]. И далее: «В поэзии есть только относительности, только приближения, потому никакой, кроме символической, она не была, да и быть не может».
Как для поэта новой в конце XIX в. символистской ориентации для него было особенно характерно мышление ассоциативного типа. В жанре романса И.Ф. Анненский ценил изысканность и музыкальность фразы, небанальность и многозначность символического образа, одушевленного глубоким замыслом. Приведем в качестве примера одно из красивых стихотворений И.Ф. Анненского, помещенного им в «Складне романтическом».
В этом стихотворении поэт широко использовал фигуру умолчания, переданную отточиями и выражающую нечто недосказанное, но ассоциативно связанное с теми образами, которые передаются словами. Здесь особое значение приобретает подтекст, намеки, догадки, слабо выявленные подобия…
Небо звездами в тумане…
Небо звездами в тумане не расцветится.
Робкий вечер их сегодня не зажег…
Только темные по окнам елки светятся,
Да, кружася, заметает нас снежок.
Меж ресниц твоих снежинки закидавшие
Не дает тебе в глаза мои смотреть,
Сами слезы, только сердца не сжигавшие,
Сами звезды, но уставшие гореть…
………………..
«Мистическая музыка недосказанного», «мелодический дождь символов…» – сюрреалистические впечатления от поэзии гипнотизировали самого поэта. По этому камертону он «настраивал» свои лирические произведения. И.Ф. Анненский прекрасно понимал значение созданных художественных образов. Он писал: «Ни одно великое произведение поэзии не остается досказанным при жизни поэта, но зато в его символах надолго остаются как бы вопросы, влекущие к себе человеческую мысль. Не только поэт, критик или артист, но даже зритель и читатель вечно творят Гамлета»[88].
И.Ф. Анненский написал большое количество романсов и даже посвятил некоторые из них временам года: «Весенний романс», «Осенний романс», «Зимний романс». Эпиграфом к этим произведениям могли бы служить строки самого поэта:
Уже в наше время талантливый композитор Давид Тухманов написал цикл романсов на стихи Анненского и сам исполнял эти романсы, в том числе «Небо звездами в тумане не расцветится…» и др. Эти романсы звучали в телепередаче «Романтика романса» 29 февраля 2004 г. Отрадно, что русский романс живет и звучит в телепередачах, по радио, на концертах и в театрах. Можно надеяться, что не будет забыто благородное русское слово классических романсов Золотого века отечественной поэзии, имевшее чрезвычайно высокую художественную ценность. Ведь сказано было в стихотворении А.А. Фета «Романс» (1882) о чарующем и пленительном влиянии звуков и слов на душу слушателя:
Для чего, когда сны изменили,
Так полны обольщений слова?
И поющим отдаваться мукам
Было слаще обаянья сна;
Умереть хотелось с каждым звуком,
Сердцу грудь казалася тесна.
Но с зарей потухнул жар напевный,
И душа затихнула до дна.
В озаренной глубине душевной
Лишь улыбка уст твоих видна.
* * *
Девятнадцатый век называют веком любви. Добавим – веком поэтической любви. Мы знаем подробности романов А.С. Пушкина; помним драматическую историю любви А.А. Фета; историю влюбленностей и очарование последней любви Ф.И. Тютчева; сочувствуем глубоким и сложным – с надрывом и слезами – взаимоотношениям Н.А. Некрасова и А.Я. Панаевой и т. д. Борис Евсеев, составивший небольшой сборник «Любовная лирика русских поэтов. Поэзия XIX в.» (М., 2004) в аннотации к нему написал: «Музыка любви, помноженная на музыку стиха – это лучшая музыка, когда-либо разносившаяся над просторами России». И это справедливо.Поэзия любви есть поэзия свободы, но в ней всегда была заключена и величайшая мудрость, то, что русский философ Б.П. Вышеславцев называл «этикой преображенного Эроса». Он писал: «Недаром и не всуе эпитет «божественно прекрасного» так часто применяется к высокому искусству. Чуткость к прекрасному дана русскому народу, об этом свидетельствует наша музыка, наша поэзия…»[89] И дальше особенно важно: «Эрос есть влюбленность в жизнь, «эффект бытия» (Фихте), жажда полноты, жажда полноценности, рождение в красоте, жажда вечной жизни (все это сказал еще Платон); а в конце концов Эрос есть жажда воплощения, преображения и воскресения, богочеловеческая жажда, жажда рождения Богочеловека, этого подлинного «рождения в красоте»… и вера, что «красота спасет мир» (Достоевский), и это сказало христианство, ибо оно есть религия– желанного»1.
В произведениях поэзии XIX в. складывались черты русского Эроса и особого отношения к теме любви, решаемой обычно в духе христианской этики. Привнесенная поэтической культурой XIX в. философия любви содержала одновременно не только элементы эстетики, но и этики, и психологии, и веру в идеал. К.М. Фофанов в «Сонете» (1896) писал:
Настроению этих стихов вторят строки сонета поэтессы М. А. Лохвицкой:
Красавицы с безоблачным челом.
Вы снились мне весенними ночами;
Когда душа, объятая мечтами,
Еще спала в неведеньи святом.
………….
Солгали сны… спустился мрак кругом,
Сомнения мне разум истерзали, —
И меркнет жизнь в тумане роковом.
Но все еще, как отблеск дивной дали,
Красавицы с безоблачным челом, —
Вы снитесь мне, как снилися вначале.
Интимная лирика поэтов XIX в. чиста и естественна, она настраивает на высокий гуманистический лад, пробуждает добрые чувства, находит в обычной земной любви возвышенное и романтическое. Любовь не только самое древнее чувство человека, но и самое благородное, созидательное, самое «человечное». В письме к сыну, названному «Без любви», философ И.А. Ильин писал: «Воля без любви пуста, черства, жестока, насильственна и, главное, безразлична к добру и злу… Творящий человек… должен научиться созерцать сердцем, видеть любовью; уходить из своей малой личной оболочки в светлые пространства Божии… Так обстоит во всех главных сферах человеческого творчества: во всех искусствах и в науке, в молитве и в правовой жизни, в общении людей и во всей культуре. Культура без любви есть мертвое, обреченное и безнадежное дело. И все великое и гениальное, что было создано человеком, – было создано из созерцающего и поющего сердца»[90].
Любовь, как солнце, тем так хороша,
Что красит все для любящего взора,
Веселье грусть в душе сменяет скоро,
Затем, что к свету просится душа,
Что ею лишь мы счастливы и рады…
1892