Страница:
В углу кабинета у него стоял платяной шкаф, где висели запасной костюм и чистые рубашки, а на полках лежали носки, белье и так далее. В конце концов, никогда не знаешь, куда придется отправиться по окончании рабочего дня. Будь готов ко всему.
Он тщательно оделся.
Еще в шкафу стоял чемодан на колесиках, из тех, какие можно положить на верхнюю полку в поезде, и, перемещаясь по комнате, он сложил туда нужные вещи.
Затем позвонил в приемную.
– Энни, – сказал он, – сбегайте мне за сандвичем, ладно? Нет, не из «Прэ». Может, лучше сходить в новую закусочную на Брюэр-стрит? Я как раз заканчиваю с миссис Ливингстон. Скорее всего я поведу ее на ленч в ресторан, но может, и нет, поэтому лучше подготовиться заранее.
Еще несколько минутой провел за компьютером, прогоняя программу очистки диска, которая записывает поверх всех твоих данных нули и единички, а после растирает в крошку, прежде чем отправить на дно Темзы в бетонных ботинках. Затем, катя за собой чемодан, он вышел из кабинета.
Пройдя по коридору, заглянул в один из офисов.
– Я ненадолго отлучусь, – сказал он. – Если меня станут спрашивать, буду в три.
Энни (так кстати!) в приемной отсутствовала. Прекрасно, теперь все решат, что он сам проводил Мэв Ливингстон, а что до него самого, то пусть сотрудники считают, что он с минуты на минуту вернется. К тому времени, когда его хватятся, он будет уже далеко.
Грэхем Хорикс спустился на лифте, думая по дороге: «Рано все случилось, слишком рано». Пятьдесят ему исполнится лишь через год. Но механизм ухода со сцены уже запущен. Значит, случившееся сегодня придется рассматривать как выходное пособие служащему, от которого хотят избавиться, или лучше как спасательный парашют.
А после, катя за собой чемодан, он вышел за дверь на утреннее олдвичское солнышко и навсегда покинул «Агентство Грэхема Хорикса».
Паук мирно выспался в собственной гигантской кровати, на своем месте в крохотной задней комнате Толстого Чарли. Впрочем, он уже начал смутно задумываться, не навсегда ли пропал Толстый Чарли, и решил разобраться с этим в следующий же раз, когда будет нечем заняться, если, конечно, не подвернется ничего поинтереснее или память не подведет.
Он поздно встал и теперь направлялся на встречу с Рози, чтобы повести ее на ленч. Он зайдет за ней домой, и они найдут какое-нибудь симпатичное местечко. Стоял прекрасный день ранней осени, и своим счастьем Паук заражал все вокруг. Ведь Паук был практически богом. А когда ты бог, твои эмоции распространяются на всех – остальные их просто перенимают. Мир людей, кто оказывался рядом с Пауком в тот день, когда он был так счастлив, становился чуть ярче. Если он что-нибудь напевал, окружающие тоже начинали напевать в унисон – как в мюзикле. И, конечно, если он зевал, то зевала и сотня людей вокруг, а когда он чувствовал себя несчастным, его обида расползалась как речной туман и действительность становилась унылой для всех, кто попадал в эту пелену. Нет, Паук ничего не делал, он просто был.
В настоящий момент только одно умеряло его счастье: он решил рассказать Рози правду.
Паук не слишком хорошо это умел. Правду он считал по сути податливой и ранимой, скорее делом мнения, чем фактом. А когда приходилось, Паук свое мнение выражал весьма убедительно.
То, что он выдает себя за другого, его не смущало. Ему нравилось выдавать себя за другого, поскольку укладывалось в его планы, которые были довольно просты и которые до сего момента сводились к следующему: а) развлекаться и б) сбежать прежде, чем наскучит. В глубине души он знал, что сейчас самое время уйти со сцены. Мир – все равно что торт: слюнявчик надет, и под рукой полно лимонада, а еще всевозможные столовые приборы, чтобы полакомиться сладким.
Вот только…
Вот только ему не хотелось уходить.
Что-то внутри подталкивало его передумать – и от этого Пауку становилось не по себе. Обычно он вообще ни о чем не думал. Если живешь бездумно, все кажется чудесным, и до сих пор инстинкт вкупе с прихотями и чудовищным везением отлично ему служили. Но даже на чуде далеко не уедешь. Паук шел по улице, и встречные ему улыбались.
Он договорился с Рози, что зайдет за ней, и потому приятно удивился, увидев, что она ждет его на углу. Испытав укол чего-то (ему и в голову бы не пришло называть это совестью), он помахал.
– Рози? Эй!
Повернувшись, она пошла к нему навстречу, и Паук невольно расплылся в улыбке. Все как-нибудь образуется. Все уладится. Все будет хорошо.
– Ты выглядишь на миллион долларов, – сказал он. – А может, на два. Чего бы тебе хотелось?
Рози улыбнулась и пожала плечами.
Они как раз проходили мимо греческого ресторанчика.
– Как тебе греческая кухня?
Невеста Толстого Чарли кивнула.
Спустившись на несколько ступенек, они вошли в зал ресторанчика. Внутри было темно и пусто, заведение только что открылось, и владелец отвел их в укромный уголок подальше от входа.
Они сели друг против друга за столик, которого едва-едва хватало для двоих.
– Я кое-что хотел тебе сказать, – начал Паук.
Рози молчала.
– Ничего дурного, – продолжал он. – Но и хорошего тоже ничего. Ну… Тебе нужно кое-что знать.
Владелец спросил, готовы ли они сделать заказ.
– Кофе, – сказал Паук, и Рози в знак согласия кивнула. – Два кофе. И не могли бы вы оставить нас на пять минут? Нам нужно серьезно поговорить.
Владелец удалился.
Рози поглядела на Паука вопросительно.
– Ладно. – Он сделал глубокий вдох. – О'кей. Просто дай мне сказать, потому что это трудно, и не знаю, смогу ли я… ладно. О'кей. Послушай, я не Толстый Чарли. Знаю, ты думаешь, что я это он, но нет. Я – его брат, Паук. Тебе кажется, что я это он, так как мы… вроде как… похожи.
Она молчала.
– Ну, не слишком похожи. Но… Знаешь, мне тоже непросто. Л-ладно. Я не могу перестать думать о тебе. То есть я знаю, что ты помолвлена с моим братом, но… вроде как… хочу спросить, не хочешь ли ты бросить его и… встречаться со мной?
Прибыл полный кофейник на серебряном подносе. И две чашечки.
– Греческий кофе, – возвестил принесший его владелец ресторанчика.
– Да. Спасибо. Но я же просил на пару минут…
– Очень горячий, – сказал владелец. – Очень горячий кофе. Крепкий. Греческий. Не турецкий.
– Отлично. Послушайте, если вы не против… пять минут. Пожалуйста.
Пожав плечами, владелец ушел.
– Ты, наверное, меня ненавидишь. На твоем месте я, наверное, испытывал бы то же самое. Но я не о том. Больше всего на свете мне хотелось бы…
Но она только смотрела на него без всякого выражения, и он сказал:
– Пожалуйста. Скажи что-нибудь. Что угодно.
Ее губы шевельнулись, точно она подбирала нужные слова.
Паук ждал.
Рот Рози открылся.
Сперва Паук решил, что она съела инжир или шоколадку, ведь между зубов у нее темнело что-то коричневое и никак не похожее на язык. Это «нечто» дернуло головой, блеснуло газами: маленькие, темные глазки-бусины уставились прямо на Паука. Рози невероятно широко разинула рот, и из него вырвались птицы.
– Рози? – неуверенно сказал Паук.
Внезапно зальчик ресторана заполнился клювами и перьями, хвостами и когтями. Одна задругой птицы вылетали из горла Рози, и каждую сопровождало покашливание, словно бы девушка задыхалась, извергая на Паука пернатый поток.
Защищая глаза, он вскинул руку, и вдруг стало больно запястью. Он отмахнулся, но еще что-то метнулось к его лицу, метя в глаза. Паук отдернул голову, и клюв только оцарапал ему щеку.
Мгновение кошмарной ясности: через стол от него по-прежнему сидела женщина, но как же он мог принять ее за Рози? Для начала она была старше, и иссиня-черные волосы тут и там подернулись серебром. Кожа у нее была не белой, как у Рози, а угольно-черной. Одета она была в потрепанное пальто охрового цвета. И вдруг она улыбнулась и еще раз широко открыла рот, а в нем показались острые клювы и безумные глаза морских чаек…
Паук не стал думать. Он действовал. Схватив одной рукой кофейник, другой он сорвал с него крышку, а потом дернул им в сторону сидящей через стол женщины. Выплеснулось его содержимое – обжигающе горячий черный кофе.
Женщина зашипела от боли.
Птицы били крыльями в зальчике подвального ресторана, но теперь стул по ту сторону стола опустел, и пернатые беспорядочно заметались, натыкаясь на стены.
– Сэр? – спросил владелец. – Вы не ранены? Прошу прощения. Наверное, они залетели с улицы.
– Все в порядке, – отозвался Паук.
– У вас на лице кровь, – сказал владелец.
И протянул Пауку льняную салфетку, которую тот прижал к щеке. Царапина саднила.
Паук предложил помочь выгнать птиц. Он открыл дверь на улицу, но в ресторанчике птиц не было, как не было их тут, когда он сюда вошел.
– Вот, – сказал он, доставая пятифунтовую банкноту. – За кофе. Мне нужно идти.
Владелец благодарно кивнул.
– Оставьте салфетку себе.
Уже собираясь переступить порог, Паук вдруг остановился.
– Когда я пришел, – спросил он, – со мной была женщина?
Владелец посмотрел на него озадаченно, вероятно, даже испуганно – Паук не мог бы сказать наверняка.
– Не помню, – словно бы в забытьи ответил владелец. – Женщину я бы запомнил. Но если бы вы были один, я не посадил бы вас в нише. Не знаю, просто не знаю.
Паук вышел на улицу. День был по-прежнему ясен, но ласковое солнышко уже не утешало. Он огляделся по сторонам. Увидел голубя, который, лениво переминаясь с лапы на лапу, клевал брошенное кем-то мороженое, воробья, вопросительно поглядевшего на него с карниза. И высоко над головой – мазок белого в солнечном свете: расправив крылья, в вышине кружила чайка.
Глава девятая,
Он тщательно оделся.
Еще в шкафу стоял чемодан на колесиках, из тех, какие можно положить на верхнюю полку в поезде, и, перемещаясь по комнате, он сложил туда нужные вещи.
Затем позвонил в приемную.
– Энни, – сказал он, – сбегайте мне за сандвичем, ладно? Нет, не из «Прэ». Может, лучше сходить в новую закусочную на Брюэр-стрит? Я как раз заканчиваю с миссис Ливингстон. Скорее всего я поведу ее на ленч в ресторан, но может, и нет, поэтому лучше подготовиться заранее.
Еще несколько минутой провел за компьютером, прогоняя программу очистки диска, которая записывает поверх всех твоих данных нули и единички, а после растирает в крошку, прежде чем отправить на дно Темзы в бетонных ботинках. Затем, катя за собой чемодан, он вышел из кабинета.
Пройдя по коридору, заглянул в один из офисов.
– Я ненадолго отлучусь, – сказал он. – Если меня станут спрашивать, буду в три.
Энни (так кстати!) в приемной отсутствовала. Прекрасно, теперь все решат, что он сам проводил Мэв Ливингстон, а что до него самого, то пусть сотрудники считают, что он с минуты на минуту вернется. К тому времени, когда его хватятся, он будет уже далеко.
Грэхем Хорикс спустился на лифте, думая по дороге: «Рано все случилось, слишком рано». Пятьдесят ему исполнится лишь через год. Но механизм ухода со сцены уже запущен. Значит, случившееся сегодня придется рассматривать как выходное пособие служащему, от которого хотят избавиться, или лучше как спасательный парашют.
А после, катя за собой чемодан, он вышел за дверь на утреннее олдвичское солнышко и навсегда покинул «Агентство Грэхема Хорикса».
Паук мирно выспался в собственной гигантской кровати, на своем месте в крохотной задней комнате Толстого Чарли. Впрочем, он уже начал смутно задумываться, не навсегда ли пропал Толстый Чарли, и решил разобраться с этим в следующий же раз, когда будет нечем заняться, если, конечно, не подвернется ничего поинтереснее или память не подведет.
Он поздно встал и теперь направлялся на встречу с Рози, чтобы повести ее на ленч. Он зайдет за ней домой, и они найдут какое-нибудь симпатичное местечко. Стоял прекрасный день ранней осени, и своим счастьем Паук заражал все вокруг. Ведь Паук был практически богом. А когда ты бог, твои эмоции распространяются на всех – остальные их просто перенимают. Мир людей, кто оказывался рядом с Пауком в тот день, когда он был так счастлив, становился чуть ярче. Если он что-нибудь напевал, окружающие тоже начинали напевать в унисон – как в мюзикле. И, конечно, если он зевал, то зевала и сотня людей вокруг, а когда он чувствовал себя несчастным, его обида расползалась как речной туман и действительность становилась унылой для всех, кто попадал в эту пелену. Нет, Паук ничего не делал, он просто был.
В настоящий момент только одно умеряло его счастье: он решил рассказать Рози правду.
Паук не слишком хорошо это умел. Правду он считал по сути податливой и ранимой, скорее делом мнения, чем фактом. А когда приходилось, Паук свое мнение выражал весьма убедительно.
То, что он выдает себя за другого, его не смущало. Ему нравилось выдавать себя за другого, поскольку укладывалось в его планы, которые были довольно просты и которые до сего момента сводились к следующему: а) развлекаться и б) сбежать прежде, чем наскучит. В глубине души он знал, что сейчас самое время уйти со сцены. Мир – все равно что торт: слюнявчик надет, и под рукой полно лимонада, а еще всевозможные столовые приборы, чтобы полакомиться сладким.
Вот только…
Вот только ему не хотелось уходить.
Что-то внутри подталкивало его передумать – и от этого Пауку становилось не по себе. Обычно он вообще ни о чем не думал. Если живешь бездумно, все кажется чудесным, и до сих пор инстинкт вкупе с прихотями и чудовищным везением отлично ему служили. Но даже на чуде далеко не уедешь. Паук шел по улице, и встречные ему улыбались.
Он договорился с Рози, что зайдет за ней, и потому приятно удивился, увидев, что она ждет его на углу. Испытав укол чего-то (ему и в голову бы не пришло называть это совестью), он помахал.
– Рози? Эй!
Повернувшись, она пошла к нему навстречу, и Паук невольно расплылся в улыбке. Все как-нибудь образуется. Все уладится. Все будет хорошо.
– Ты выглядишь на миллион долларов, – сказал он. – А может, на два. Чего бы тебе хотелось?
Рози улыбнулась и пожала плечами.
Они как раз проходили мимо греческого ресторанчика.
– Как тебе греческая кухня?
Невеста Толстого Чарли кивнула.
Спустившись на несколько ступенек, они вошли в зал ресторанчика. Внутри было темно и пусто, заведение только что открылось, и владелец отвел их в укромный уголок подальше от входа.
Они сели друг против друга за столик, которого едва-едва хватало для двоих.
– Я кое-что хотел тебе сказать, – начал Паук.
Рози молчала.
– Ничего дурного, – продолжал он. – Но и хорошего тоже ничего. Ну… Тебе нужно кое-что знать.
Владелец спросил, готовы ли они сделать заказ.
– Кофе, – сказал Паук, и Рози в знак согласия кивнула. – Два кофе. И не могли бы вы оставить нас на пять минут? Нам нужно серьезно поговорить.
Владелец удалился.
Рози поглядела на Паука вопросительно.
– Ладно. – Он сделал глубокий вдох. – О'кей. Просто дай мне сказать, потому что это трудно, и не знаю, смогу ли я… ладно. О'кей. Послушай, я не Толстый Чарли. Знаю, ты думаешь, что я это он, но нет. Я – его брат, Паук. Тебе кажется, что я это он, так как мы… вроде как… похожи.
Она молчала.
– Ну, не слишком похожи. Но… Знаешь, мне тоже непросто. Л-ладно. Я не могу перестать думать о тебе. То есть я знаю, что ты помолвлена с моим братом, но… вроде как… хочу спросить, не хочешь ли ты бросить его и… встречаться со мной?
Прибыл полный кофейник на серебряном подносе. И две чашечки.
– Греческий кофе, – возвестил принесший его владелец ресторанчика.
– Да. Спасибо. Но я же просил на пару минут…
– Очень горячий, – сказал владелец. – Очень горячий кофе. Крепкий. Греческий. Не турецкий.
– Отлично. Послушайте, если вы не против… пять минут. Пожалуйста.
Пожав плечами, владелец ушел.
– Ты, наверное, меня ненавидишь. На твоем месте я, наверное, испытывал бы то же самое. Но я не о том. Больше всего на свете мне хотелось бы…
Но она только смотрела на него без всякого выражения, и он сказал:
– Пожалуйста. Скажи что-нибудь. Что угодно.
Ее губы шевельнулись, точно она подбирала нужные слова.
Паук ждал.
Рот Рози открылся.
Сперва Паук решил, что она съела инжир или шоколадку, ведь между зубов у нее темнело что-то коричневое и никак не похожее на язык. Это «нечто» дернуло головой, блеснуло газами: маленькие, темные глазки-бусины уставились прямо на Паука. Рози невероятно широко разинула рот, и из него вырвались птицы.
– Рози? – неуверенно сказал Паук.
Внезапно зальчик ресторана заполнился клювами и перьями, хвостами и когтями. Одна задругой птицы вылетали из горла Рози, и каждую сопровождало покашливание, словно бы девушка задыхалась, извергая на Паука пернатый поток.
Защищая глаза, он вскинул руку, и вдруг стало больно запястью. Он отмахнулся, но еще что-то метнулось к его лицу, метя в глаза. Паук отдернул голову, и клюв только оцарапал ему щеку.
Мгновение кошмарной ясности: через стол от него по-прежнему сидела женщина, но как же он мог принять ее за Рози? Для начала она была старше, и иссиня-черные волосы тут и там подернулись серебром. Кожа у нее была не белой, как у Рози, а угольно-черной. Одета она была в потрепанное пальто охрового цвета. И вдруг она улыбнулась и еще раз широко открыла рот, а в нем показались острые клювы и безумные глаза морских чаек…
Паук не стал думать. Он действовал. Схватив одной рукой кофейник, другой он сорвал с него крышку, а потом дернул им в сторону сидящей через стол женщины. Выплеснулось его содержимое – обжигающе горячий черный кофе.
Женщина зашипела от боли.
Птицы били крыльями в зальчике подвального ресторана, но теперь стул по ту сторону стола опустел, и пернатые беспорядочно заметались, натыкаясь на стены.
– Сэр? – спросил владелец. – Вы не ранены? Прошу прощения. Наверное, они залетели с улицы.
– Все в порядке, – отозвался Паук.
– У вас на лице кровь, – сказал владелец.
И протянул Пауку льняную салфетку, которую тот прижал к щеке. Царапина саднила.
Паук предложил помочь выгнать птиц. Он открыл дверь на улицу, но в ресторанчике птиц не было, как не было их тут, когда он сюда вошел.
– Вот, – сказал он, доставая пятифунтовую банкноту. – За кофе. Мне нужно идти.
Владелец благодарно кивнул.
– Оставьте салфетку себе.
Уже собираясь переступить порог, Паук вдруг остановился.
– Когда я пришел, – спросил он, – со мной была женщина?
Владелец посмотрел на него озадаченно, вероятно, даже испуганно – Паук не мог бы сказать наверняка.
– Не помню, – словно бы в забытьи ответил владелец. – Женщину я бы запомнил. Но если бы вы были один, я не посадил бы вас в нише. Не знаю, просто не знаю.
Паук вышел на улицу. День был по-прежнему ясен, но ласковое солнышко уже не утешало. Он огляделся по сторонам. Увидел голубя, который, лениво переминаясь с лапы на лапу, клевал брошенное кем-то мороженое, воробья, вопросительно поглядевшего на него с карниза. И высоко над головой – мазок белого в солнечном свете: расправив крылья, в вышине кружила чайка.
Глава девятая,
в которой Толстый Чарли идет открывать дверь, а Паук знакомится со стаей фламинго
Привычное невезение стало вдруг изменять Толстому Чарли. Он прямо нутром это чувствовал. Взять, например, обратный перелет в Лондон. Билеты на рейс, которым он возвращался домой, продали дважды, и поэтому его посадили в первый класс. На полпути через Атлантику стюардесса пришла сообщить, что он выиграл призовую коробку шоколадных конфет, и подарила ему ее. Положив коробку на полку для ручной клади, он заказал «драмбуйе» на льду.
Он приедет домой. Он уладит все с Грэхемом Хориксом, ведь было только одно, в чем Толстый Чарли не сомневался: в честности собственных бухгалтерских расчетов. Он помирится с Рози. Все будет замечательно.
Интересно, когда он вернется домой, Паука там уже не будет? Или ему все-таки выпадет удовольствие лично спустить его с лестницы? На последнее он даже надеялся. Толстому Чарли хотелось увидеть, как его брат извиняется, возможно, даже пресмыкается.
Прикрыв глаза, он стал придумывать, что скажет…
– Убирайся! – гремел Толстый Чарли. – И забери с собой свои солнце, джакузи и спальню!
– Прошу прощения?
Над ним склонилась обеспокоенная стюардесса.
– Так… э-э-э… – пробормотал Толстый Чарли. – Разговариваю сам с собой.
Но ни смущение, ни краска на щеках не смогли теперь испортить ему настроение: он даже не захотел, чтобы самолет упал в океан и тем положил конец его позору. Жизнь определенно налаживалась.
Вскрыв набор предметов первой необходимости, он надел повязку на глаза и как можно дальше откинулся на сиденье. Он стал думать о Рози, которая почему-то постоянно превращалась в кого-то постройнее и пониже ростом и гораздо менее одетую. Толстый Чарли виновато призвал воображение к порядку и велел нарисовать девушку в одежде, а тогда, к ужасу и стыду своим, обнаружил, что на ней полицейская форма. Чувствовал он себя ужасно виноватым, но почему-то без особой искренности. Постыдился бы. Следовало бы…
Поерзав на сиденье, Толстый Чарли издал одинокий удовлетворенный всхрап…
Он все еще пребывал в отличном настроении, когда самолет приземлился в Хитроу. Сев на экспресс-поезд до Паддингтона, он с удовольствием отметил, что за его короткую отлучку из Англии решило выйти солнце. «Все до последней мелочи, – сказал он самому себе, – будет хорошо».
Единственная странная нотка, бросившая тень неприятностей на утро, вкралась на полпути до вокзала. Толстый Чарли как раз смотрел в окно, жалея, что не купил в аэропорту газету. За окном тянулся зеленый лужок («Может, это футбольное поле при какой-нибудь школе?» – спросил себя Толстый Чарли), когда небо вдруг на мгновение потемнело и с шипением тормозов поезд остановился по сигналу семафора.
Это Толстого Чарли не встревожило. Осенью в Англии солнце, по определению, появляется лишь изредка, зато сейчас не было ни обложных туч, ни дождя. Только вот у рощицы берез на краю поля стояла одинокая фигура.
Сначала Толстый Чарли принял ее за пугало.
Глупо, конечно. Откуда тут взяться пугалу? Да, разумеется, посреди поля пугалу самое место, но не футбольного же! И, уж конечно, не под березами. И вообще, если это было пугало, то свою работу оно делало из рук вон плохо.
Ведь кругом же летала стая ворон. Больших черных ворон.
А потом пугало шевельнулось.
Оно было слишком далеко, чтобы разглядеть хорошенько, – просто фигура в потрепанном буром дождевике. Тем не менее Толстый Чарли узнал ее и сразу понял, что будь она ближе, то увидел бы высеченное из обсидиана лицо, иссиня-черные волосы и глаза, в которых притаилось безумие.
Тут поезд дернулся и покатился вперед, и через несколько секунд женщина в буром дождевике скрылась из виду.
Толстому Чарли стало не по себе. Он ведь почти убедил себя, что случившееся (нет, на самом деле ничего там не случилось, кажемость сплошная!) в гостиной миссис Дунвидди было какой-то галлюцинацией, сюрреалистическим сном, возможно, отчасти верным, но не более того. И никого он на самом деле не встречал, а видел лишь набор образов, символов высшей реальности. Ну сами посудите, не мог же он отправиться в реальное место и заключить там реальную сделку, правда?
Просто подсознание через сон подбросило ему горстку метафор, только и всего.
Он не стал спрашивать себя, откуда у него взялась уверенность, что скоро жизнь начнет налаживаться. Есть реальность и РЕАЛЬНОСТЬ,и одни вещи реальнее других.
Все быстрее и быстрее поезд, стуча колесами, нес его в Лондон.
Возвращаясь из греческого ресторанчика, Паук почти подошел к дому, когда кто-то тронул его за плечо.
– Чарльз? – спросила Рози.
Паук подпрыгнул или, во всяком случае, дернулся и испуганно охнул.
– Чарльз? С тобой все в порядке? Что у тебя со щекой?
Он уставился во все глаза на невесту Толстого Чарли и, помолчав, спросил:
– Ты это ты?
– Что?
– Ты Рози?
– Что за вопрос? Конечно, я Рози. Ты поранил щеку?
Паук плотнее прижал к щеке салфетку.
– Порезался.
– Дай посмотрю.
Она отвела его руку от щеки. Салфетка была испачкана алым, словно в нее впиталась кровь, а вот на щеке – ни царапины и кожа чистая.
– Тут ничего нет.
– А-а…
– Чарльз? С тобой все в порядке?
– Да, – сказал он. – Все. Нет, пожалуй, не в порядке. Кажется, нам лучше вернуться ко мне домой. Думаю, там мне будет безопаснее.
– Мы собирались куда-нибудь на ленч, – сказала Рози тоном человека, который беспокоится, что поймет, что на самом деле тут происходит, только если откуда-нибудь выпрыгнет телеведущий и покажет, где спрятаны скрытые камеры.
– Да. Знаю. Но, кажется, меня только что пытались убить, И она выдавала себя за тебя.
– Никто не пытается тебя убить, – сказала Рози, попытавшись (безуспешно) произнести эту фразу так, будто не старается подладиться под душевнобольного.
– Даже если никто не пытается меня убить, можно нам обойтись без ленча и пойти ко мне? У меня дома есть еда.
– Конечно.
Паук развернулся и зашагал к дому, а Рози пошла за ним следом, недоумевая: и когда Толстый Чарли успел так похудеть? Ему идет, решила она. Очень идет. На Максвелл-гарденс они свернули молча.
– Посмотри-ка, – сказал вдруг Паук.
– Что?
Он показал ей льняную салфетку. Свежее кровавое пятно исчезло, ткань теперь была совершенно белой.
– Это фокус?
– Если да, то не мой, – пробормотал Толстый Чарли. – Ради разнообразия.
Салфетку он бросил в урну. В этот момент перед домом Толстого Чарли остановилось такси и оттуда помятый и щурящийся на солнце вылез Толстый Чарли с белым пластиковым пакетом в руке.
Рози посмотрела на Толстого Чарли. Рози посмотрела на Паука. Потом снова на Толстого Чарли, который, открыв пакет, достал огроменную коробку шоколадных конфет.
– Это тебе, – сказал он.
– Спасибо.
Рози автоматически взяла конфеты. Перед ней было двое мужчин, которые и выглядели, и говорили совершенно по-разному, а она тем не менее не могла определить, который из них ее жених.
– Я схожу с ума, верно? – сдавленно спросила она.
Так было много проще. Теперь она поняла, в чем дело.
Более худой из двух Толстых Чарли, тот, у которого была серьга в ухе, обнял ее за плечи.
– Тебе нужно домой, – сказал он. – Тебе нужно поспать. А когда проснешься, забудешь про все случившееся.
«Да, – подумала она. – Насколько все становится проще, когда у тебя есть план». Домой она возвращалась бодрым шагом, прижимая к груди коробку шоколадных конфет.
– Что ты сделал? – спросил Толстый Чарли. – Она словно бы отключилась.
Паук пожал плечами.
– Не хотел ее расстраивать.
– Почему ты не сказал ей правду?
– Подумал, что сейчас это было бы не совсем уместно.
– Как будто ты знаешь, что уместно, а что нет!
Паук положил ладонь на дверь, и она распахнулась.
– У меня ключи, знаешь ли, есть. Это же мой дом. Они вошли в коридор, поднялись по лестнице.
– Где ты был? – спросил Паук.
– Нигде. Гулял, – сказал Толстый Чарли, запираясь, словно подросток.
– Сегодня в ресторане на меня напали птицы. Знаешь что-нибудь про это? Ведь знаешь, да?
– Пожалуй, нет. Может быть. Тебе все равно пора уезжать.
– Не начинай, – огрызнулся Паук.
– Я? Я не начинай? Думаю, я был образцом сдержанности. Ты заявился в мою жизнь. Ты разозлил моего начальника и натравил на меня полицию. Ты целовал мою девушку. Ты испоганил мне жизнь.
– Погоди, – прервал его Паук. – На мой взгляд, с последним ты и сам прекрасно справлялся.
Сжав кулак, Толстый Чарли замахнулся и ударил Паука в челюсть – как это делают в кино. Скорее от удивления, чем от боли или силы удара, Паук отпрянул, поднес руку к губам, потом посмотрел на испачкавшую пальцы кровь.
– Ты меня ударил.
– И еще раз ударю, – сказал Толстый Чарли, совсем не уверенный, что сумеет. Очень болели костяшки пальцев.
– Да? – переспросил Паук и бросился на Толстого Чарли.
Прижав к стене, он принялся молотить его кулаками, а Толстый Чарли, обхватив Паука поперек талии, рухнул на пол, потянув и его за собой.
Они катались по коридору, дубася и пиная друг друга. Толстый Чарли почти ожидал какой-нибудь магической атаки или что Паук окажется сверхъестественно сильным, но они как будто были на равных. Оба дрались бессистемно, как мальчишки – как братья, и пока они дрались, Толстому Чарли показалось, что он вспомнил, как они делали это когда-то – давным-давно. Паук был умнее и хитрее, но если Толстый Чарли сумеет оказаться наверху и обезвредит руки Паука…
Схватив Паука за правую руку, Толстый Чарли вывернул ее ему за спину, потом сел брату на грудь и навалился всем весом.
– Сдаешься? – спросил он.
– Нет.
Паук елозил и извивался, но Толстый Чарли сидел крепко.
– Обещай мне кое-что, – сказал Толстый Чарли. – Обещай, что уберешься из моей жизни и навсегда оставишь нас с Рози в покое.
На это Паук сердито выгнулся и сбросил Толстого Чарли, который приземлился на пятую точку, а затем распластался на кухонном линолеуме.
– Ну вот, – сказал Паук. – Я же тебе говорил.
Кто-то барабанил в дверь. Это был повелительный стук, какой обычно говорит, что кому-то настоятельно нужно войти и что отказа он не потерпит. Толстый Чарли свирепо глянул на Паука, тот недоуменно нахмурился, и оба медленно поднялись на ноги.
– Мне открыть? – спросил Паук.
– Нет, – отрезал Толстый Чарли. – Это мой дом, черт побери. И большое спасибо, я сам пойду открою свою треклятую дверь.
– Как хочешь.
Толстый Чарли осторожно спустился, но на последней ступеньке обернулся.
– Когда я с этим покончу, – сказал он, – придет твой черед. Собирай вещи. Тебе одна дорога – за порог.
Заправив в штаны рубашку, смахнув с них соринки и вообще пытаясь выглядеть так, будто не дрался на полу, он подошел к двери. Открыл.
На пороге стояли два дюжих полицейских в форме и одна маленькая полицейская – экзотической внешности и в строгом штатском костюме.
– Чарльз Нанси? – спросила Дейзи и посмотрела на него без всякого выражения, словно они незнакомы.
– Хр-м… – выдавил Толстый Чарли.
– Вы арестованы. У вас есть право…
Толстый Чарли повернулся к лестнице.
– Сволочь! – крикнул он. – Сволочь, сволочь, сволочь, сволочная сволочь, СВОЛОЧЬ!!!
Дейзи похлопала его по руке.
– По-хорошему пойдете? – негромко спросила она. – Потому что в противном случае мы можем повести вас насильно. Но я бы не рекомендовала. Мои спутники делают это с излишним энтузиазмом.
– По-хорошему пойду, – сказал Толстый Чарли.
– Хорошо, – ответила Дейзи, вывела Толстого Чарли на улицу, усадила в черный полицейский фургон и заперла дверцу снаружи.
Полицейские обыскали квартиру. В комнатах наверху их встретило единственное живое существо – маленький черный паучок. В конце коридора имелся чуланчик с окном, а в нем несколько коробок с книгами и ведро с игрушечными машинками. Заглянув в чулан, копы не нашли ровным счетом ничего интересного.
Паук лежал на диване у себя в спальне и дулся. К себе он ушел, когда Толстый Чарли спустился открывать дверь. Ему нужно было посидеть одному. Он терпеть не мог разговоров начистоту. Обычно он сматывал удочки еще до них или в самый момент, и теперь Паук знал, что пора исчезнуть, но ему все равно не хотелось.
Он сомневался, а правильно ли поступил, отправив Розм домой.
Нет, ему хотелось (а Паук всегда руководствовался тем, что ему «хочется», а не «должен» или «следует») поговорить с Рози, объяснить, что она нужна ему, ему,Пауку. Что он не Толстый Чарли. Что он совсем другой. Тут бы проблем не возникло и труда тоже бы не составило. Хватило бы слов с достаточной убежденностью в голосе: «На самом деле я Паук, брат Толстого Чарли, и тебя это совершенно устраивает. Нисколько не волнует», и вселенная чуть-чуть подтолкнула бы Рози, и она бы со всем согласилась – в точности как час назад безропотно пошла домой. Она была бы не против, совсем не против.
Вот только он знал, что в глубине души она была бы очень против.
Люди не любят, когда боги ими играют. На первый взгляд им все нравится, но в глубине души они чувствуют, что их дергают за ниточки, и обижаются. ОН И ЗНАЮТ.Паук мог бы велеть ей стать счастливой, и она стала бы счастливой, но с тем же успехом он мог бы нарисовать улыбку у нее на лице – вот только в глубине души она бы не поверила, что улыбка ее собственная. На короткий срок (а до сих пор Паук мыслил лишь с точки зрения кратких сроков) – подумаешь, какая важность, но в перспективе ведет к проблемам. А ему не нужна была терзаемая бессильной яростью фурия, которая в душе его ненавидит, а с виду – совершенно нормальная, всем довольная, улыбчивая кукла. Ему нужна Рози.
А если ее «подтолкнуть», это уже будет не Рози, верно?
Уставившись невидящим взглядом на роскошный водопад и тропическое небо за окном, Паук спрашивал себя, когда к нему постучится Толстый Чарли. Что-то случилось сегодня утром в греческом ресторанчике, и чутье подсказывало, что брат знает об этом больше, чем говорит.
Некоторое время спустя ему наскучило ждать, и он лениво вернулся в квартиру Толстого Чарли. Там царил полный хаос, словно бы ее перевернула вверх дном группа профессионалов. Паук решил, что Толстый Чарли, по всей вероятности, сам разгромил свою квартиру, лишь бы показать, как он расстроен, что Паук одолел его в драке.
Он выглянул в окно. Возле дома стояла патрульная машина, а рядом черный полицейский фургон. Не успел он отойти от окна, как они уехали.
Паук приготовил себе тост, намазал его маслом и съел. Потом прошелся по комнатам, проверяя, задернуты ли повсюду занавески.
Внизу позвонили. Задернув последнюю гардину, Паук спустился вниз.
На пороге стояла Рози. Она все еще казалась ошеломленной. Паук лишь молча уставился на нее.
– Ну? Ты пригласишь меня войти?
– Конечно. Входи, пожалуйста.
Рози направилась вверх по лестнице.
– Что тут стряслось? Землетрясение?
– Да. Кажется.
– Почему ты сидишь в потемках? – Она направилась к окну.
– Не надо!!! Пусть будут задернуты!
– Чего ты боишься? – спросила Рози.
Паук глянул на окно.
– Птиц, – ответил он, помолчав.
– Но птицы наши друзья, – возразила Рози тоном, каким обращаются к маленькому ребенку.
– Птицы, – возразил Паук, – это последние из динозавров. Крошечные скоростные хищники на крыльях. Пожирают беззащитных букашек, а еще орехи и рыбу… и… и… других птиц. Ранние пташки ловят червячков, которые только-только вылезли. Ты когда-нибудь видела, как питаются куры? Да, конечно, выглядят они безобидными, но знаешь, какие они злобные?
– Вчера в новостях рассказывали, как птица спасла человеку жизнь.
– Это ничего не меняет…
Он приедет домой. Он уладит все с Грэхемом Хориксом, ведь было только одно, в чем Толстый Чарли не сомневался: в честности собственных бухгалтерских расчетов. Он помирится с Рози. Все будет замечательно.
Интересно, когда он вернется домой, Паука там уже не будет? Или ему все-таки выпадет удовольствие лично спустить его с лестницы? На последнее он даже надеялся. Толстому Чарли хотелось увидеть, как его брат извиняется, возможно, даже пресмыкается.
Прикрыв глаза, он стал придумывать, что скажет…
– Убирайся! – гремел Толстый Чарли. – И забери с собой свои солнце, джакузи и спальню!
– Прошу прощения?
Над ним склонилась обеспокоенная стюардесса.
– Так… э-э-э… – пробормотал Толстый Чарли. – Разговариваю сам с собой.
Но ни смущение, ни краска на щеках не смогли теперь испортить ему настроение: он даже не захотел, чтобы самолет упал в океан и тем положил конец его позору. Жизнь определенно налаживалась.
Вскрыв набор предметов первой необходимости, он надел повязку на глаза и как можно дальше откинулся на сиденье. Он стал думать о Рози, которая почему-то постоянно превращалась в кого-то постройнее и пониже ростом и гораздо менее одетую. Толстый Чарли виновато призвал воображение к порядку и велел нарисовать девушку в одежде, а тогда, к ужасу и стыду своим, обнаружил, что на ней полицейская форма. Чувствовал он себя ужасно виноватым, но почему-то без особой искренности. Постыдился бы. Следовало бы…
Поерзав на сиденье, Толстый Чарли издал одинокий удовлетворенный всхрап…
Он все еще пребывал в отличном настроении, когда самолет приземлился в Хитроу. Сев на экспресс-поезд до Паддингтона, он с удовольствием отметил, что за его короткую отлучку из Англии решило выйти солнце. «Все до последней мелочи, – сказал он самому себе, – будет хорошо».
Единственная странная нотка, бросившая тень неприятностей на утро, вкралась на полпути до вокзала. Толстый Чарли как раз смотрел в окно, жалея, что не купил в аэропорту газету. За окном тянулся зеленый лужок («Может, это футбольное поле при какой-нибудь школе?» – спросил себя Толстый Чарли), когда небо вдруг на мгновение потемнело и с шипением тормозов поезд остановился по сигналу семафора.
Это Толстого Чарли не встревожило. Осенью в Англии солнце, по определению, появляется лишь изредка, зато сейчас не было ни обложных туч, ни дождя. Только вот у рощицы берез на краю поля стояла одинокая фигура.
Сначала Толстый Чарли принял ее за пугало.
Глупо, конечно. Откуда тут взяться пугалу? Да, разумеется, посреди поля пугалу самое место, но не футбольного же! И, уж конечно, не под березами. И вообще, если это было пугало, то свою работу оно делало из рук вон плохо.
Ведь кругом же летала стая ворон. Больших черных ворон.
А потом пугало шевельнулось.
Оно было слишком далеко, чтобы разглядеть хорошенько, – просто фигура в потрепанном буром дождевике. Тем не менее Толстый Чарли узнал ее и сразу понял, что будь она ближе, то увидел бы высеченное из обсидиана лицо, иссиня-черные волосы и глаза, в которых притаилось безумие.
Тут поезд дернулся и покатился вперед, и через несколько секунд женщина в буром дождевике скрылась из виду.
Толстому Чарли стало не по себе. Он ведь почти убедил себя, что случившееся (нет, на самом деле ничего там не случилось, кажемость сплошная!) в гостиной миссис Дунвидди было какой-то галлюцинацией, сюрреалистическим сном, возможно, отчасти верным, но не более того. И никого он на самом деле не встречал, а видел лишь набор образов, символов высшей реальности. Ну сами посудите, не мог же он отправиться в реальное место и заключить там реальную сделку, правда?
Просто подсознание через сон подбросило ему горстку метафор, только и всего.
Он не стал спрашивать себя, откуда у него взялась уверенность, что скоро жизнь начнет налаживаться. Есть реальность и РЕАЛЬНОСТЬ,и одни вещи реальнее других.
Все быстрее и быстрее поезд, стуча колесами, нес его в Лондон.
Возвращаясь из греческого ресторанчика, Паук почти подошел к дому, когда кто-то тронул его за плечо.
– Чарльз? – спросила Рози.
Паук подпрыгнул или, во всяком случае, дернулся и испуганно охнул.
– Чарльз? С тобой все в порядке? Что у тебя со щекой?
Он уставился во все глаза на невесту Толстого Чарли и, помолчав, спросил:
– Ты это ты?
– Что?
– Ты Рози?
– Что за вопрос? Конечно, я Рози. Ты поранил щеку?
Паук плотнее прижал к щеке салфетку.
– Порезался.
– Дай посмотрю.
Она отвела его руку от щеки. Салфетка была испачкана алым, словно в нее впиталась кровь, а вот на щеке – ни царапины и кожа чистая.
– Тут ничего нет.
– А-а…
– Чарльз? С тобой все в порядке?
– Да, – сказал он. – Все. Нет, пожалуй, не в порядке. Кажется, нам лучше вернуться ко мне домой. Думаю, там мне будет безопаснее.
– Мы собирались куда-нибудь на ленч, – сказала Рози тоном человека, который беспокоится, что поймет, что на самом деле тут происходит, только если откуда-нибудь выпрыгнет телеведущий и покажет, где спрятаны скрытые камеры.
– Да. Знаю. Но, кажется, меня только что пытались убить, И она выдавала себя за тебя.
– Никто не пытается тебя убить, – сказала Рози, попытавшись (безуспешно) произнести эту фразу так, будто не старается подладиться под душевнобольного.
– Даже если никто не пытается меня убить, можно нам обойтись без ленча и пойти ко мне? У меня дома есть еда.
– Конечно.
Паук развернулся и зашагал к дому, а Рози пошла за ним следом, недоумевая: и когда Толстый Чарли успел так похудеть? Ему идет, решила она. Очень идет. На Максвелл-гарденс они свернули молча.
– Посмотри-ка, – сказал вдруг Паук.
– Что?
Он показал ей льняную салфетку. Свежее кровавое пятно исчезло, ткань теперь была совершенно белой.
– Это фокус?
– Если да, то не мой, – пробормотал Толстый Чарли. – Ради разнообразия.
Салфетку он бросил в урну. В этот момент перед домом Толстого Чарли остановилось такси и оттуда помятый и щурящийся на солнце вылез Толстый Чарли с белым пластиковым пакетом в руке.
Рози посмотрела на Толстого Чарли. Рози посмотрела на Паука. Потом снова на Толстого Чарли, который, открыв пакет, достал огроменную коробку шоколадных конфет.
– Это тебе, – сказал он.
– Спасибо.
Рози автоматически взяла конфеты. Перед ней было двое мужчин, которые и выглядели, и говорили совершенно по-разному, а она тем не менее не могла определить, который из них ее жених.
– Я схожу с ума, верно? – сдавленно спросила она.
Так было много проще. Теперь она поняла, в чем дело.
Более худой из двух Толстых Чарли, тот, у которого была серьга в ухе, обнял ее за плечи.
– Тебе нужно домой, – сказал он. – Тебе нужно поспать. А когда проснешься, забудешь про все случившееся.
«Да, – подумала она. – Насколько все становится проще, когда у тебя есть план». Домой она возвращалась бодрым шагом, прижимая к груди коробку шоколадных конфет.
– Что ты сделал? – спросил Толстый Чарли. – Она словно бы отключилась.
Паук пожал плечами.
– Не хотел ее расстраивать.
– Почему ты не сказал ей правду?
– Подумал, что сейчас это было бы не совсем уместно.
– Как будто ты знаешь, что уместно, а что нет!
Паук положил ладонь на дверь, и она распахнулась.
– У меня ключи, знаешь ли, есть. Это же мой дом. Они вошли в коридор, поднялись по лестнице.
– Где ты был? – спросил Паук.
– Нигде. Гулял, – сказал Толстый Чарли, запираясь, словно подросток.
– Сегодня в ресторане на меня напали птицы. Знаешь что-нибудь про это? Ведь знаешь, да?
– Пожалуй, нет. Может быть. Тебе все равно пора уезжать.
– Не начинай, – огрызнулся Паук.
– Я? Я не начинай? Думаю, я был образцом сдержанности. Ты заявился в мою жизнь. Ты разозлил моего начальника и натравил на меня полицию. Ты целовал мою девушку. Ты испоганил мне жизнь.
– Погоди, – прервал его Паук. – На мой взгляд, с последним ты и сам прекрасно справлялся.
Сжав кулак, Толстый Чарли замахнулся и ударил Паука в челюсть – как это делают в кино. Скорее от удивления, чем от боли или силы удара, Паук отпрянул, поднес руку к губам, потом посмотрел на испачкавшую пальцы кровь.
– Ты меня ударил.
– И еще раз ударю, – сказал Толстый Чарли, совсем не уверенный, что сумеет. Очень болели костяшки пальцев.
– Да? – переспросил Паук и бросился на Толстого Чарли.
Прижав к стене, он принялся молотить его кулаками, а Толстый Чарли, обхватив Паука поперек талии, рухнул на пол, потянув и его за собой.
Они катались по коридору, дубася и пиная друг друга. Толстый Чарли почти ожидал какой-нибудь магической атаки или что Паук окажется сверхъестественно сильным, но они как будто были на равных. Оба дрались бессистемно, как мальчишки – как братья, и пока они дрались, Толстому Чарли показалось, что он вспомнил, как они делали это когда-то – давным-давно. Паук был умнее и хитрее, но если Толстый Чарли сумеет оказаться наверху и обезвредит руки Паука…
Схватив Паука за правую руку, Толстый Чарли вывернул ее ему за спину, потом сел брату на грудь и навалился всем весом.
– Сдаешься? – спросил он.
– Нет.
Паук елозил и извивался, но Толстый Чарли сидел крепко.
– Обещай мне кое-что, – сказал Толстый Чарли. – Обещай, что уберешься из моей жизни и навсегда оставишь нас с Рози в покое.
На это Паук сердито выгнулся и сбросил Толстого Чарли, который приземлился на пятую точку, а затем распластался на кухонном линолеуме.
– Ну вот, – сказал Паук. – Я же тебе говорил.
Кто-то барабанил в дверь. Это был повелительный стук, какой обычно говорит, что кому-то настоятельно нужно войти и что отказа он не потерпит. Толстый Чарли свирепо глянул на Паука, тот недоуменно нахмурился, и оба медленно поднялись на ноги.
– Мне открыть? – спросил Паук.
– Нет, – отрезал Толстый Чарли. – Это мой дом, черт побери. И большое спасибо, я сам пойду открою свою треклятую дверь.
– Как хочешь.
Толстый Чарли осторожно спустился, но на последней ступеньке обернулся.
– Когда я с этим покончу, – сказал он, – придет твой черед. Собирай вещи. Тебе одна дорога – за порог.
Заправив в штаны рубашку, смахнув с них соринки и вообще пытаясь выглядеть так, будто не дрался на полу, он подошел к двери. Открыл.
На пороге стояли два дюжих полицейских в форме и одна маленькая полицейская – экзотической внешности и в строгом штатском костюме.
– Чарльз Нанси? – спросила Дейзи и посмотрела на него без всякого выражения, словно они незнакомы.
– Хр-м… – выдавил Толстый Чарли.
– Вы арестованы. У вас есть право…
Толстый Чарли повернулся к лестнице.
– Сволочь! – крикнул он. – Сволочь, сволочь, сволочь, сволочная сволочь, СВОЛОЧЬ!!!
Дейзи похлопала его по руке.
– По-хорошему пойдете? – негромко спросила она. – Потому что в противном случае мы можем повести вас насильно. Но я бы не рекомендовала. Мои спутники делают это с излишним энтузиазмом.
– По-хорошему пойду, – сказал Толстый Чарли.
– Хорошо, – ответила Дейзи, вывела Толстого Чарли на улицу, усадила в черный полицейский фургон и заперла дверцу снаружи.
Полицейские обыскали квартиру. В комнатах наверху их встретило единственное живое существо – маленький черный паучок. В конце коридора имелся чуланчик с окном, а в нем несколько коробок с книгами и ведро с игрушечными машинками. Заглянув в чулан, копы не нашли ровным счетом ничего интересного.
Паук лежал на диване у себя в спальне и дулся. К себе он ушел, когда Толстый Чарли спустился открывать дверь. Ему нужно было посидеть одному. Он терпеть не мог разговоров начистоту. Обычно он сматывал удочки еще до них или в самый момент, и теперь Паук знал, что пора исчезнуть, но ему все равно не хотелось.
Он сомневался, а правильно ли поступил, отправив Розм домой.
Нет, ему хотелось (а Паук всегда руководствовался тем, что ему «хочется», а не «должен» или «следует») поговорить с Рози, объяснить, что она нужна ему, ему,Пауку. Что он не Толстый Чарли. Что он совсем другой. Тут бы проблем не возникло и труда тоже бы не составило. Хватило бы слов с достаточной убежденностью в голосе: «На самом деле я Паук, брат Толстого Чарли, и тебя это совершенно устраивает. Нисколько не волнует», и вселенная чуть-чуть подтолкнула бы Рози, и она бы со всем согласилась – в точности как час назад безропотно пошла домой. Она была бы не против, совсем не против.
Вот только он знал, что в глубине души она была бы очень против.
Люди не любят, когда боги ими играют. На первый взгляд им все нравится, но в глубине души они чувствуют, что их дергают за ниточки, и обижаются. ОН И ЗНАЮТ.Паук мог бы велеть ей стать счастливой, и она стала бы счастливой, но с тем же успехом он мог бы нарисовать улыбку у нее на лице – вот только в глубине души она бы не поверила, что улыбка ее собственная. На короткий срок (а до сих пор Паук мыслил лишь с точки зрения кратких сроков) – подумаешь, какая важность, но в перспективе ведет к проблемам. А ему не нужна была терзаемая бессильной яростью фурия, которая в душе его ненавидит, а с виду – совершенно нормальная, всем довольная, улыбчивая кукла. Ему нужна Рози.
А если ее «подтолкнуть», это уже будет не Рози, верно?
Уставившись невидящим взглядом на роскошный водопад и тропическое небо за окном, Паук спрашивал себя, когда к нему постучится Толстый Чарли. Что-то случилось сегодня утром в греческом ресторанчике, и чутье подсказывало, что брат знает об этом больше, чем говорит.
Некоторое время спустя ему наскучило ждать, и он лениво вернулся в квартиру Толстого Чарли. Там царил полный хаос, словно бы ее перевернула вверх дном группа профессионалов. Паук решил, что Толстый Чарли, по всей вероятности, сам разгромил свою квартиру, лишь бы показать, как он расстроен, что Паук одолел его в драке.
Он выглянул в окно. Возле дома стояла патрульная машина, а рядом черный полицейский фургон. Не успел он отойти от окна, как они уехали.
Паук приготовил себе тост, намазал его маслом и съел. Потом прошелся по комнатам, проверяя, задернуты ли повсюду занавески.
Внизу позвонили. Задернув последнюю гардину, Паук спустился вниз.
На пороге стояла Рози. Она все еще казалась ошеломленной. Паук лишь молча уставился на нее.
– Ну? Ты пригласишь меня войти?
– Конечно. Входи, пожалуйста.
Рози направилась вверх по лестнице.
– Что тут стряслось? Землетрясение?
– Да. Кажется.
– Почему ты сидишь в потемках? – Она направилась к окну.
– Не надо!!! Пусть будут задернуты!
– Чего ты боишься? – спросила Рози.
Паук глянул на окно.
– Птиц, – ответил он, помолчав.
– Но птицы наши друзья, – возразила Рози тоном, каким обращаются к маленькому ребенку.
– Птицы, – возразил Паук, – это последние из динозавров. Крошечные скоростные хищники на крыльях. Пожирают беззащитных букашек, а еще орехи и рыбу… и… и… других птиц. Ранние пташки ловят червячков, которые только-только вылезли. Ты когда-нибудь видела, как питаются куры? Да, конечно, выглядят они безобидными, но знаешь, какие они злобные?
– Вчера в новостях рассказывали, как птица спасла человеку жизнь.
– Это ничего не меняет…