Gaiman Neil. Дети Ананси

   Кто хотя бы раз поднимался на лифте с Бинки Баттервортом, после всегда пользовался лестницей.
   Грэхем Хорикс, более двадцати лет назад купивший остатки агентства Баттерворта у внучки Бинки, оставил лифт как историческую достопримечательность.
   Сложив гремящую внутреннюю решетку, Рози открыла внешнюю дверь и сказала секретарю в приемной, что ей нужен Чарльз Нанси, потом села под фотографиями Грэхема Хорикса с людьми, которых он представлял. Из них знакомыми ей показались только комик Моррис Ливингстон, несколько когда-то знаменитых мальчишеских групп и кучка звезд спорта, которые под старость стали «личностями» – из тех, кто по мере сил получает удовольствие от жизни, пока не представится шанс получить новую печень.
   В приемную вошел мужчина. Он не слишком походил на Толстого Чарли: был смуглее и улыбался так, словно все кругом его забавляло – бесконечно, опасно забавляло.
   – Я Толстый Чарли Нанси, – сказал он.
   Подойдя к Толстому Чарли Нанси, Рози чмокнула его в щеку.
   – Мы знакомы? – спросил он, к удивлению Рози, но тут же поправился: – Конечно, конечно, ты моя невеста. И с каждым днем становишься все красивее.
   Тут он наклонился ее поцеловать. Их губы едва соприкоснулись, но сердце у Рози забилось, как у Бинки Баттерворта после особенно тряского подъема с прижатой к нему хористкой.
   – Ленч, – пискнула Рози. – Я проходила мимо… Подумала… Мы можем поговорить.
   – Ах да, – согласился мужчина, которого Рози считала теперь Толстым Чарли. – Ленч.
   Он преспокойно обнял ее за талию.
   – Куда хочешь пойти?
   – Ох! – выдохнула она. – Ну… Куда скажешь.
   «Все дело в его запахе, – подумала Рози. – И почему я раньше не замечала, как приятно от него пахнет?»
   – Найдем что-нибудь, – снизошел он. – Спустимся по лестнице?
   – Если ты не против, – сказала она, – я бы предпочла лифт.
   Она с грохотом закрыла складную дверь, и они медленно и рывками стали спускаться вниз, прижатые друг к другу.
   Рози даже вспомнить не могла, когда была так счастлива.
   Когда они вышли на улицу, телефон Рози звякнул, давая понять, что она пропустила звонок. Ну и бог с ним…
   Они вошли в первый же встретившийся ресторан. Еще месяц назад тут был модный суши-бар: сплошь хром и абстрактные картинки, через весь зал шла лента конвейера с кусочками сырой рыбы, цена на которую зависела от цвета тарелки. Японское заведение прогорело, и тут же (как это бывает с лондонскими заведениями) его заменил венгерский ресторанчик, оставивший ленту конвейера как высокотехнологичное дополнение к миру национальной кухни, а потому через зал торжественно плыли миски с быстро остывающим гуляшом, клецками со сладким перцем и блюдечки со сметаной.
   Рози решила, что и эти блюда не приживутся.
   – Где ты был вчера вечером? – спросила она.
   – Гулял, – уклончиво ответил он. – С братом.
   – Ты же был единственным ребенком в семье.
   – Оказывается, нет. Оказывается, я лишь половинка сервиза.
   – Правда? Опять папино наследство?
   – Милая, – сказал тот, кого она считала Толстым Чарли, – ты и десятой части не знаешь.
   – Надеюсь, он придет на свадьбу?
   – Ни за что на свете не пропустит! – Он сжал ее руку, и она едва не уронила ложку с гуляшом. – У тебя есть планы на сегодня?
   – Как будто нет. В конторе сейчас затишье. Нужно сделать несколько звонков, ну, помнишь, наша кампания по сбору средств? Но они могут подождать. А что… Ты… Э-э-э… А в чем дело?
   – День такой красивый. Пойдем погуляем?
   – Замечательно, – откликнулась Рози.
   Они медленно двинулись по набережной Принца Альберта, оттуда вышли на северный берег Темзы. Они держались за руки и болтали ни о чем.
   – А как же твоя работа? – спросила вдруг Рози, когда они остановились купить мороженое.
   – Ах это, – отозвался он. – Там, наверное, никто даже не заметит, что меня нет.
 
   Толстый Чарли взбежал по лестнице в «Агентство Грэхема Хорикса». Он всегда поднимался по лестнице. Во-первых, полезно для здоровья, а во-вторых, не надо волноваться, что тебя притиснет к кому-нибудь, и этот человек будет так близко, что уже ке сможешь делать вид, будто его там нет.
   В приемную он влетел, слегка запыхавшись.
   – Рози заходила, Энни?
   – Ты ее по дороге потерял? – спросила секретарь.
   Он прошел к себе в кабинет. На столе было непривычно чисто. Гора неотвеченных писем исчезла. На экране компьютера висела самоклеющаяся бумажка: «Зайдите ко мне. Г.Х.».
   Он постучался в кабинет Грэхема Хорикса. На сей раз голос произнес:
   – Да?
   – Это я, – сказал он.
   – Входите, – отозвался Грэхем Хорикс. – Входите, мастер Нанси. Тащите себе кресло. Я много думал над нашим утренним разговором. И сдается мне, я сильно вас недооценивал. Вы работаете здесь… сколько уже?
   – Почти два года.
   – Вы работали долго и упорно. А теперь еще прискорбная кончина вашего отца…
   – На самом деле я его едва знал.
   – Ага. Так держать, Нанси. Учитывая нынешнее затишье, как насчет пары недель отпуска? Нужно ли говорить, что он будет полностью оплачен.
   – Полностью оплачен? – переспросил Толстый Чарли.
   – Полностью оплачен? Ага, понял, о чем вы. Деньги на расходы. Уверен, немного на карманные расходы вам не помешало бы, а?
   Толстый Чарли силился сообразить, в какой вселенной очутился.
   – Вы меня увольняете?
   Тут Грэхем Хорикс рассмеялся – как хорек, у которого в горле застряла острая косточка.
   – Абсо-ненно нет. Даже напротив. Теперь, я полагаю, мы прекрасно понимаем друг друга. Ваше будущее упрочено. Как каменный дом. Разумеется, пока вы остаетесь образцом осмотрительности и такта, каким были до сих пор.
   – Как каменный дом? – недоуменно переспросил Толстый Чарли.
   – Как за каменной стеной.
   – Просто я где-то читал, что большинство несчастных случаев происходит дома.
   – Тогда, считаю, вам крайне важно как можно скорее вернуться домой. – Он протянул Толстому Чарли прямоугольный листок. – Вот, скоромная благодарность за два года безупречных трудов на благо «Агентства Грэхема Хорикса». – И, не удержавшись, добавил: – Не тратьте все сразу. – Ведь он всегда так говорил, давая кому-то деньги.
   Толстый Чарли опустил взгляд на бумажку. Это был чек.
   – Две тысячи. Ух ты! То есть нет, конечно, не буду.
   Грэхем Хорикс улыбнулся. Если его улыбка и светилась победой, то Толстый Чарли был слишком озадачен и потрясен, чтобы ее заметить.
   – Идите с миром, – сказал Грэхем Хорикс.
   Толстый Чарли отправился к себе в кабинет. Минуту спустя Грэхем Хорикс небрежно, как паук из паутины, выглянул за дверь.
   – Да, кстати. Из чистого любопытства. Если, пока вы отдыхаете и наслаждаетесь радостями жизни – что я вам настоятельно рекомендую… о чем я? Ах да, если мне понадобится войти в ваши файлы, не скажете ли свой пароль?
   – Я думал, с вашим паролем вы можете войти куда угодно в системе, – сказал Толстый Чарли.
   – Конечно, конечно, – беспечно согласился Грэхем Хорикс. – Просто на всякий случай. Сами знаете, как бывает с компьютерами.
   – «Русалка», – сказал Толстый Чарли. – «Р-У-С-А-Л-К-А».
   – Замечательно. – Грэхем Хорикс не потер руки, чо вполне мог это сделать. – Замечательно.
   Толстый Чарли вышел на улицу с чеком на две тысячи фунтов в кармане, удивляясь, как за два года не сумел разобраться в Грэхеме Хориксе, не понял, какой он чудесный человек.
   Зайдя в ближайший банк, он отправил сумму с чека на свой счет. А потом пошел по набережной Принца Альберта, чтобы подышать воздухом и подумать.
   Он стал на две тысячи фунтов богаче. Утренняя головная боль развеялась. Он чувствовал себя солидным и процветающим. Интересно, может, удастся уговорить Рози поехать в короткий отпуск? Конечно, с бухты-барахты, но все-таки…
   И тут он увидел Паука и Рози, которые шли рука об руку по другую сторону улицы. Рози доедала мороженое. Потом она остановилась, бросила остатки в мусорную урну, притянула к себе Паука и перепачканными в мороженом губами поцеловала с энтузиазмом и пылом.
   Толстый Чарли почувствовал, как головная боль возвращается. И что теперь? Толстый Чарли не знал. Его словно бы разбил паралич.
   Он смотрел, как они целуются: ведь придется же им рано или поздно оторваться, чтобы глотнуть воздуха! Но они все не отрывались, поэтому, чувствуя себя бесконечно несчастным, он развернулся и побрел куда глаза глядят, пока не вышел к метро.
   И поехал домой.
   К тому времени когда он доехал, мир уже катился в тартарары, поэтому, решив, что ничего уже не исправить, Толстый Чарли забрался в кровать, от которой смутно пахло Дейзи, и закрыл глаза.
   – Ну? –спросил отец. – Вы с Пауком поладили?
   – Во-первых, это сои,– резонно объяснил ему Толстый Чарли. – А во-вторых, я не хочу об этом разговаривать.
   – Дети, дети,– покачал головой отец. – Послушай. Я скажу тебе кое-что важное.
    – Что?
   Но отец не ответил. Что-то в волнах привлекло его взгляд, и, нагнувшись, он его поднял. Вяло заизвивались пять остроконечных лучей.
   – Морская звезда,– задумчиво протянул отец. – Если разрезать ее пополам, она вырастет в две новые.
    – Я думал, ты хочешь сказать мне что-то важное.
   Отец схватился за грудь, упал на песок и застыл. Из песка вылезли червяки и в мгновение ока сожрали отца, не оставив ничего, кроме костей.
   – Папа?
   Толстый Чарли проснулся у себя в спальне, щеки у него были мокрыми от слез. Потом он перестал плакать. Не из-за чего расстраиваться. Его отец не умер, это был просто дурной сон.
   Завтра он пригласит Рози к себе. Они съедят стейк. Он сам его пожарит. И все будет хорошо.
   Толстый Чарли встал и оделся.
   Двадцать минут спустя, когда, сидя за кухонным столом, он ел из пластикового стакана китайскую лапшу, ему пришло в голову, что случившееся на пляже, конечно, было сном, но отец все-таки мертв.
 
   Под вечер Рози заехала к маме на Уимпоул-стрит.
   – Я сегодня видела твоего жениха, – сказала миссис Ной.
   На самом деле ее звали Ютерия. Но за тридцать лет никто не называл ее так в лицо, кроме покойного мужа. Вот только после его смерти имя атрофировалось и маловероятно, что до конца ее дней оно когда-нибудь прозвучит.
   – И я, – ответила Рози. – Господи, как же я его люблю!
   – Да, конечно. Ты же выходишь за него замуж, верно?
   – Ну да! То есть я всегда знала, что его люблю, но сегодня поняла, насколько сильно. Все в нем люблю.
   – Ты его спрашивала, где он был вчера?
   – Он все объяснил. Он ходил в кафе с братом.
   – Не знала, что у него есть брат.
   – Он раньше о нем не говорил. Они не слишком близки.
   Мать Рози щелкнула языком.
   – Воссоединение большой семьи. Он и про кузину рассказывал?
   – Про кузину?
   – Или, может, сестру. Он не был точно уверен. Хорошенькая, на помоечный манер. Смахивает на китаянку. У нее на лице написано: от такой хорошего не жди. Если, конечно, хочешь знать мое мнение. Но у них вся семья такая.
   – Мама! Ты же не встречалась с его семьей.
   – Я видела ее. Она была у него на кухне сегодня утром, ходила по квартире почти голая. Никакого стыда нет. Бесстыжая. Если, конечно, она его кузина.
   – Толстый Чарли не стал бы лгать.
   – Он ведь мужчина, правда?
   – Мама!
   – И вообще, почему он сегодня не был на работе?
   – Был. Я к нему заходила. Мы вместе съели ленч.
   Открыв пудреницу, мама Рози порассматривала помаду у себя на губах, потом стерла кончиком пальца красное пятнышко с зуба.
   – Чего еще ты ему наговорила, мама?
   – Мы просто поболтали о приготовлениях к празднику, о том, как мне бы не хотелось, чтобы его шафер отпускал сомнительные шуточки на свадьбе. Вид у него был такой, точно он с похмелья. Помнишь, как я тебя предупреждала? Не выходи за пьяницу.
   – Когда я его видела, он выглядел отлично, – чопорно возразила Рози, но уже минуту спустя не выдержала: – Ах мама, у меня был такой прекрасный день! Мы гуляли и разговаривали… И у него такие мягкие руки! Ах, я говорила, как чудесно от него пахнет?!
   – Уж скорее он у тебя с душком. Знаешь что, в следующий раз, когда его увидишь, спроси про эту его кузину. Я не говорю, что она его кузина, и обратного тоже не утверждаю. Просто хочу сказать, что если она его кузина, то в семье у него сплошь гулящие и стриптизерки, а с таким человеком встречаться не следует.
   Теперь, когда мама снова стала нападать на Толстого Чарли, у Рози отлегло от сердца.
   – Ничего больше не хочу слышать, мама.
   – Ладно. Молчу. В конце концов, не я же выхожу за него замуж. Не я выбрасываю псу под хвост свою жизнь. И не я стану плакать в подушку, когда он будет вечерами выпивать со всякими девицами. И не я буду ждать день за днем, ночь за пустой ночью, когда он выйдет из тюрьмы.
   – Мама! – Рози постаралась, чтобы восклицание вышло возмущенное, но сама мысль о том, что Толстый Чарли может попасть в тюрьму, была такой смешной, такой нелепой, что она с трудом подавила смешок.
   В кармане у Рози защебетал сотовый. Нажав кнопку, она сказала «Да» и «С радостью. Это будет чудесно». Потом убрала телефон.
   – Это был он! – воскликнула она. – Приглашает меня сегодня к себе. Будет для меня готовить. Правда, мило? – И добавила: – Да уж, тюрьма!
   – Я мать, – сказала ее мама в лишенной пищи квартире, где даже не смела садиться пыль, – и знаю то, что знаю.
 
   У себя в кабинете Грэхем Хорикс смотрел в экран компьютера, а за окном день сменялся сумерками. Он открывал документ за документом, сводку за сводкой. Кое-какие исправлял. Но большинство удалял.
   Сегодня вечером ему полагалось поехать в Бирмингем, где один его клиент, бывший футболист, должен был открывать ночной клуб. Грэхем Хорикс позвонил с извинениями: жаль, очень жаль, но неотложные дела, в поте лица и все такое…
   Вскоре за окном совсем стемнело. В холодном голубоватом свечении от компьютерного экрана Грэхем Хорикс изменял, переписывал и удалял.
 
   Вот вам еще одна история, какую рассказывают про Ананси.
   Когда-то давным-давно жена Ананси посадила поле гороха. Горох вырос такой хороший, такой круглый, такой зеленый – лучше не бывает. При одном виде стручков слюнки текли.
   Как только Ананси увидел созревшее поле, то сразу захотел гороха. И не часть, нет, все поле, ведь у Ананси был неуемный аппетит. Он ни с кем не хотел делиться горохом. Он хотел заполучить все себе.
   Поэтому Ананси лег в кровать и стал стонать – громко-громко и долго-долго, – и жена с сыновьями прибежали со всех ног.
   – Умираю, – заскулил Ананси слабо-слабо и жалобно-прежалобно, – моя жизнь кончена.
   И его жена с сыновьями заплакали горючими слезами. А Ананси слабо-слабо и жалобно-прежалобно говорит:
   – Я при смерти, поэтому обещайте мне две вещи.
   – Все что угодно, – говорят жена с сыновьями.
   – Во-первых, обещайте похоронить меня под большим хлебным деревом.
   – Под тем хлебным деревом, которое растет возле горохового поля? – спрашивает жена.
   – Конечно, под этим, – говорит Ананси и слезно добавляет: – И обещайте мне еще кое-что. Обещайте, что в память обо мне разожжете небольшой костер в ногах моей могилы. И, дабы показать, что вы обо мне не забываете, никогда не давайте ему погаснуть.
   – Обещаем! Обещаем! – восклицают, рыдая, жена Ананси с сыновьями.
   – И на этом костре – в знак вашей любви и уважения – пусть будет котелок с соленой водой, чтобы напоминал вам о жарких соленых слезах, которые вы пролили, когда я лежал при смерти.
   – Обещаем! Обещаем! – плачут они, и Ананси закрывает глаза и больше не дышит.
   Отнесли Ананси к большому хлебному дереву, что росло возле горохового поля, и закопали на шесть футов, в ногах могилы развели маленький костер, а рядом поставили котелок с соленой водой.
   Ананси ждет целый день, а когда наступает ночь, вылезает из могилы, идет на гороховое поле и срывает там самые толстые, самые сладкие, самые спелые стручки. Он их собирает и варит в котелке, и наедается так, что живот у него становится круглым и натянутым, как барабан.
   Потом, перед рассветом он забирается назад под землю и засыпает. Он спит, когда приходит жена с сыновьями и видит, что горох исчез, он спит, когда они видят, что котелок пуст, и наполняют его снова, он спит, пока они горюют.
   Каждую ночь Ананси выходит из могилы, танцует и радуется своей хитрости, и каждую ночь наполняет котелок и живот горохом и ест до отвала.
   Проходят дни, семья Ананси все худеет и худеет, ведь все, что поспело, собирает по ночам Ананси, и есть им нечего.
   Жена Ананси смотрит в пустые тарелки и говорит сыновьям:
   – Что бы сделал ваш отец?
   А сыновья все думают и думают и вспоминают каждую историю, какую рассказывал им Ананси. Потом они идут к большим ямам, где варят смолу, покупают на шесть пенни смолы, много смолы, целых четыре больших ведра. И несут их на гороховое поле. А там делают человека из смолы: смоляное лицо, смоляные глаза, смоляные руки, смоляные пальцы и смоляное туловище. Отличный вышел человек, черный и гордый, как сам Ананси.
   В ту ночь старый Ананси, толстый, каким за всю жизнь не бывал, выбирается из-под земли, упитанный и счастливый, с животом, натянутым, как барабан, и идет на гороховое поле.
   – Кто ты? – спрашивает он смоляного человека.
   Но смоляной человек молчок.
   – Это мое место, – говорит ему Ананси. – Это мое гороховое поле. Тебе лучше уйти подобру-поздорову.
   Смоляной человек не отвечает ни слова и не шевелится.
   – Я самый сильный, самый могучий, самый великий, лучше меня нет, не было и не будет, – говорит ему Ананси. – Я отважнее Льва, быстрее Гепарда, сильнее Слона, ужаснее Тигра.
   Он раздувается от гордости и мощи и забывает, что он всего лишь маленький паучок.
   – Трепещи, – говорит он. – Трепещи и беги.
   Смоляной человек не трепещет и не бежит. Правду сказать, он просто стоит на месте.
   Поэтому Ананси ударяет его кулаком. И кулак Ананси прилипает намертво.
   – Отпусти мою руку, – говорит Ананси смоляному человеку. – Отпусти мою руку, не то я дам тебе затрещину.
   Но тот не говорит ни слова, не шевелит и пальцем, и Ананси дает ему пощечину.
   – Ладно, – говорит Ананси, – шутки в сторону. Если хочешь, можешь держать обе мои руки, но у меня есть еще четыре и две ноги, и всех тебе не удержать. Поэтому лучше отпусти меня, и я тебя пощажу.
   А смоляной человек не отпускает руки Ананси и не говорит ни слова, поэтому Ананси ударяет его всеми своими руками, а после пинает ногами.
   – Ладно, – говорит Ананси, – отпусти меня, не то я тебя укушу.
   Смоляной человек залепляет его рот, затыкает нос, замазывает все лицо.
   Так жена Ананси с сыновьями и нашли его на следующее утро, когда пришли на гороховое поле к старому хлебному дереву: он намертво прилип к смоляному человеку, мертвее не бывает.
   Увидев его таким, они нисколечки не удивились.
   В те дни обычным делом было застать Ананси таким.

Глава шестая,
в которой Толстому Чарли не удается попасть домой даже на такси

   Дейзи проснулась от звонка будильника и, как котенок, потянулась в кровати. Из-за стены доносился шум душа – значит, соседка уже встала. Надев розовый махровый халатик, она вышла в коридор.
   – Хочешь овсянку? – крикнула она через дверь ванны.
   – Не особенно. Но если приготовишь, съем.
   – Умеешь ты дать ближним почувствовать себя нужными, – сказала Дейзи и поставила в крохотной кухоньке кастрюльку на плиту.
   Потом вернулась в свою комнату, надела рабочую одежду и посмотрела на себя в зеркало. Скорчила рожицу. Затянула волосы в тугой узел на затылке.
   Ее соседка, худышка из Престона по имени Кэрол, высунула голову из ванной.
   – Ванная твоя. Какие новости от овсянки?
   – Вероятно, надо помешать.
   – Ну, где была прошлой ночью? Сказала, пойдешь отмечать день рождения Сильвии и, насколько я знаю, не вернулась.
   – Любопытство сгубило кошку.
   Дейзи пошла на кухню и помешала овсянку, потом, добавив щепотку соли, помешала еще. Положив по паре половников в миски, она поставила их на столик.
   – Кэрол? Овсянка стынет!
   Явилась полуодетая Кэрол: села и уставилась на овсянку.
   – Разве это настоящий завтрак, а? Если хочешь знать, настоящий завтрак – это яичница, сардельки, кровяная колбаса и помидоры с гриля.
   – Вот и приготовь, – отозвалась Дейзи. – А я поем.
   Кэрол высыпала в кашу чайную ложку сахара. Посмотрела задумчиво и бухнула еще одну.
   – Не выйдет. Ты только говоришь, что съешь. А сама заведешь старую песню про холестерин и про то, как жареное вредно для почек.
   Она попробовала овсянку с таким видом, будто каша вот-вот ее укусит. Дейзи поставила перед ней чашку чая.
   – Вечно ты со своими почками. А это идея! Ты почки ешь, Дейзи?
   – Как-то пробовала. С тем же успехом можно пожарить полфунта печенки, а потом на нее помочиться.
   Кэрол шмыгнула носом:
   – Ну, не к столу же!
   – Ешь свою овсянку.
   Очистив тарелки, они запили кашу чаем, сложили все в посудомоечную машину, но, поскольку в ней еще было место, включать не стали. Потом поехали на работу. Кэрол – теперь уже в форме – села за руль.
   На работе Дейзи отправилась к своему столу – в большой комнате, заставленной пустыми столами.
   Стоило ей сесть, зазвонил телефон.
   – Дейзи? Вы опоздали.
   Она поглядела на часы.
   – Нет, не опоздала, сэр. Итак, могу я быть вам полезна сегодня утром?
   – Более чем, более чем. Можете позвонить человеку по фамилии Хорикс. Он приятель суперинтенданта. Тоже болеет за «Хрустальный дворец». Уже дважды присылал мне сегодня письма по электронной почте. Хотелось бы знать, кто научил суперинтенданта пользоваться электронной почтой?
   Записав номер, Дейзи набрала его, а после самым деловым тоном сказала:
   – Детектив Дей. Чем могу помочь?
   – Ага, – отозвался мужской голос, – как я говорил вчера вечером суперинтенданту, кстати сказать, славный малый, старый друг… Хороший человек. Он посоветовал обратиться в ваш отдел. Мне хотелось бы заявить… Ну, я не уверен, что действительно было совершено преступление. Наверное, найдется вполне разумное объяснение. Есть кое-какие неувязки и, ну, если быть совершенно откровенным, я отправил бухгалтера на пару недель в отпуск, пока пытаюсь свыкнуться с мыслью, что он, возможно, замешан в кое-каких… м-м-м… в общем, у нас тут финансовые неувязки.
   – Может быть, прейдем к конкретным фактам? – предложила Дейзи. – Ваше полное имя? И имя бухгалтера?
   – Меня зовут Грэхем Хорикс, – сказали на другом конце трубки. – Из «Агентства Грэхема Хорикса». Мой бухгалтер некто по фамилии Нанси. Чарльз Нанси.
   Дейзи записала оба имени. Никакой звоночек не зазвенел.
 
   Толстый Чарли планировал выяснить отношения с Пауком, как только брат явится домой. Мысленно он раз за разом прокручивал разговор по душам, перерастающий в перепалку или даже ссору, и всякий раз побеждал – честно и безоговорочно.
   Однако тем вечером Паук домой не вернулся, и Толстый Чарли наконец заснул перед телевизором, вполглаза глядя игровое шоу со смехом за кадром для сексуально озабоченных и страдающих бессонницей – кажется, оно называлось «Покажи-ка попку!».
   Проснулся он на диване от того, что Паук раздвинул занавески.
   – Отличный денек, – сказал брат.
   – Ты! – выдохнул Толстый Чарли. – Ты целовался с Рози! Не пытайся этого отрицать!
   – Пришлось, – пожал плечами Паук.
   – Что значит пришлось? Какая в том была необходимость?
   – Она приняла меня за тебя.
   – Ты-то знал, что ты это не я. Тебе не следовало ее целовать.
   – Но если бы я отказался, она бы решила, что это ты не хочешь ее целовать.
   – Но это был не я.
   – А ей-то откуда знать? Я просто пытался оказать услугу.
   – Хороша услуга! – сказал с дивана Толстый Чарли. – Услугу ты окажешь, если не будешь целовать мою невесту. Мог бы сказать, у тебя зуб болит.
   – Пришлось бы солгать, – благородно возразил Паук.
   – Но ты и так уже лгал! Выдавал себя за меня!
   – Выходит, я преумножил бы ложь, – объяснил Паук. – Да и вообще я поступил так только потому, что ты был не в состоянии пойти на работу. Нет, – продолжал он, – дальше я лгать не мог. Я бы ужасно себя чувствовал.
   – Нет, это я ужасно себя чувствовал. Я же смотрел, как ты с ней целуешься!
   – Но она-то думала, что целует тебя.
   – Перестань это повторять!
   – На твоем месте, я был бы польщен. Хочешь ленч?
   – Конечно, я не хочу ленч! Который час?
   – Время ленча, – сказал Паук. – И ты опять опоздал на работу. Хорошо, что не пришлось снова тебя подменять, если я такое слышу вместо «спасибо».