Тут на Грэхема Хорикса на мгновение снизошла холодная и трезвая ясность. Он уже зашел слишком далеко. Что бы он ни сделал, хуже теперь не будет.
   – Абсо-ненно, – прошептал Грэхем Хорикс.
   И стоило ему произнести эти слова, как он начал меняться. Мгновенная вспышка, в свете которой ему показалось, будто рядом с ним стоит что-то – крупнее человека и с острыми, очень острыми зубами. А потом оно исчезло, и Грэхем Хорикс почувствовал себя великолепно. Кровь из раны в ноге унялась, сама рана закрылась.
   Он прекрасно видел в темноте. Вытащив из-за пояса ножи, он бросил их на пол. Снял ботинки. У стены лежал пистолет, но он к нему не притронулся. Орудия – для обезьян, ворон и слабаков. А он не обезьяна.
   Грэхем Хорикс - охотник!
   Поднявшись на четвереньки, он, мягко переступая руками и ногами, вышел в винный погреб.
   Вот они, женщины. Нашли лестницу наверх и ощупью поднимаются по ступенькам, держась за руки в темноте.
   Одна – старая и жилистая. Другая – молодая и мягонькая.
   Слюна собралась в пасти того, кто лишь отчасти был Грэхемом Хориксом.
 
   Сдвинув на затылок зеленую фетровую шляпу отца, Толстый Чарли ступил с моста и пошел в темноту. Он шел по каменистому пляжу, оскальзываясь на камнях, шлепая по лужам. А потом наступил на плоский валун, который внезапно зашевелился. Едва не потеряв равновесие, Толстый Чарли отпрыгнул.
   А плоский валун поднялся в воздух и стал вдруг расти. Сперва Толстый Чарли решил, что неведомое нечто будет размерами со слона, но оно никак не останавливалось.
   «Свет!» – подумал Толстый Чарли и пропел это слово. И все светлячки в тех краях слетелись к нему, заливая окрестности холодно-зеленым мерцающим сиянием, и в их свете он разобрал два глаза больше обеденных блюд, которые смотрели на него с надменной физиономии рептилии.
   Толстый Чарли уставился в ответ.
   – Добрый вечер, – весело сказал он.
   Голос у существа оказался вкрадчивым и гладким, как взбитое масло.
   – При-вет, – протянуло существо. – Динь-дон. Ты удивительно похож на обед.
   – Я Чарли Нанси, – сказал Чарли Нанси. – А ты кто?
   – Дракон, – ответил дракон. – И сожру тебя, человечек в шляпе, без остатка, но медленно.
   Чарли моргнул. «Что бы сделал отец? – спросил себя он. – Что бы сделал Паук?» Откуда ему знать? «Давай же. В конце концов, Паук часть тебя. Все, что может он, сумеешь и ты».
   – Э-э-э… Тебе наскучило со мной разговаривать, и ты дашь мне беспрепятственно пройти, – сказал он дракону со всей убежденностью, на какую только был способен.
   – Ухты! Хорошая попытка. Но, боюсь, не дам, – с энтузиазмом отозвался Дракон. – На самом деле я тебя съем.
   – Ты, случаем, лимонов не боишься? – спросил Толстый Чарли и только потом вспомнил, что подарил лимон Дейзи.
   Магическое существо презрительно рассмеялось.
   – Я, – сказало оно, – ничего не боюсь.
   – Ничегошеньки?
   – Ничегошеньки.
   – Ты боишься исключительно ничегошеньки? – спросил Толстый Чарли.
   – В полнейшем ужасе, – признался Дракон.
   – Знаешь, у меня карманы полны ничегошеньки. Хочешь покажу?
   – Нет, – встревоженно отозвался Дракон. – Пожалуй, не хочу.
   Захлопали огромные, как паруса, крылья, и Толстый Чарли остался на пляже один.
   – Слишком уж просто, – сказал он вслух и пошел дальше. На ходу он придумывал себе песню, под которую хорошо было бы шагать. Чарли всегда хотелось сочинять песни, но он никогда этого не делал, в основном из убеждения, что, если когда-нибудь напишет песню, его попросят ее спеть, а для него уж лучше смерть на виселице. Теперь ему было все равно, и он пел свою песню светлячкам, которые следовали за ним вверх по склону. Это была песня о том, как он повстречает Птицу и найдет брата. Хотелось бы надеяться, что светлячкам песня понравилась, ведь их свет мерцал и пульсировал в такт мелодии.
   Женщина-Птица ждала его на вершине холма.
   Сняв шляпу, Чарли вынул из-за ленты перо.
   – Вот. Думаю, это твое.
   Она не шевельнулась, не попыталась его взять назад.
   – Наша сделка отменяется, – сказал Толстый Чарли. – Я принес тебе перо. Мне нужен мой брат. Ты его забрала. Кровь Ананси не принадлежала мне, я не вправе был ее отдавать.
   – А если у меня больше нет твоего брата?
   В неверном мерцании светлячков трудно было сказать наверняка, но Чарли показалось, что ее губы даже не шевельнулись. Зато слова закружились вокруг него криками козодоев и уханьем сов.
   – Мне нужен мой брат, – повторил он. – Я хочу, чтобы он вернулся целым и невредимым. Сейчас же. Или то, что было между тобой и моим отцом в прошлые годы, окажется лишь прелюдией. Сама знаешь, увертюрой.
   Чарли никогда никому раньше не грозил. Он понятия не имел, как будет исполнять свои угрозы, но не сомневался, что не тратит слов даром.
   – Он был у меня, – произнесла она раскатами крика далекой выпи. – Но я оставила его, безъязыкого, в мире Тигра. Я не смогла причинить вред роду твоего отца. А вот Тигр сможет, если наберется смелости.
   Все притихло. Лягушки и ночные птицы умолкли. Женщина-Птица смотрела на него бесстрастно, ее лицо почти терялось в тени, рука опустилась в карман плаша.
   – Дай мне перо, – сказала она.
   Чарли положил перо на ее раскрытую ладонь.
   И сразу почувствовал себя много легче, словно расстался с чем-то большим, нежели просто старое перышко…
   А потом она вложила что-то ему в руку. Что-то холодное и влажное. На ощупь оно было как ком плоти, и Чарли лишь большим усилием воли подавил в себе желание отшвырнуть его прочь.
   – Верни его брату, – сказала она голосом ночи. – Теперь между нами нет ссоры.
   – Как мне попасть в мир Тигра?
   – А как ты попал сюда? – спросила она, почти насмехаясь.
   Тьма стала совершенной, и Чарли остался на холме один.
   Разжав пальцы, он посмотрел на ком мяса у себя на ладони – вялый, остроконечный. Он походил на язык, и Чарли знал, кому он принадлежит.
   Сдвинув широкополую шляпу на затылок, он подумал. «Пораскинь мозгами, а еще лучше надень „думательный колпак“». А на смену этой мысли тут же пришла вторая: ничего смешного тут нет. Зеленая фетровая шляпа – вовсе не «думательный колпак», но ведь такую шляпу носит тот, кто умеет не только мыслить, но и принимать решения.
   Все миры он представил себе паутиной: нити вспыхнули у него в голове, соединяя со всеми, кого он знал. Нить, связывавшая его с Пауком, горела ярко, светилась холодным огнем, как гнилушка или звезда.
   Когда-то Паук был частью его. Уцепившись за эту мысль, он дал паутине заполнить себя. В руке у него язык брата, который до недавнего времени был частью Паука и сейчас преданно желал снова с ним воссоединиться. Живое не забывает.
   Мерцая, светилась вокруг него паутина. Нужно лишь пойти по одной из нитей… Он решительно шагнул, и, сгрудившись ближе, светлячки последовали за ним.
   – Эй, – позвал он. – Это я.
   Паук издал слабый, жуткий звук.
   В мерцании светлячков вид у него был ужасный: загнанный, больной, на лице и на груди – незажившие шрамы.
   – Кажется, это твое, – сказал Чарли.
   С утрированным жестом благодарности взяв у брата язык, Паук положил его себе в рот, подтолкнул и придавил. Чарли смотрел и ждал. Вскоре Паук как будто удовлетворился: для пробы подвигал челюстью, надавил языком на одну щеку, потом на другую, словно собирался бриться, открыл рот и поводил языком из стороны в сторону.
   Наконец закрыл рот и голосом, еще чуть срывающимся, сказал:
   – Отличая шляпа.
 
   Рози первой добралась до верхушки лестницы и изо всех сил навалилась на дверь винного погреба. Дверь распахнулась, и Рози едва не упала в кухню. Подождав, когда мама переступит порог, она закрыла дверь и наложила на нее засов.
   «Раз, два, три, четыре, пять, – подумала она, – вышел зайчик погулять…»
   – Звони в полицию, – велела мама.
   – Где телефон?
   – Оттуда мне знать, где телефон? Хорикс все еще там, внизу!
   – Ладно, – сказала Рози, недоумевая, что лучше: вызвать полицию или просто поскорее выбраться из дома, но еще до того, как она приняла решение, стало слишком поздно.
   От внезапного грохота у нее заложило уши, и дверь в подвал разлетелась в щепы.
   Он реальный. Она знала, что он настоящий. Он стоит прямо перед ней! Но это же невозможно… Тень огромной кошки, мохнатой, гигантской. Однако странно: там, где тени касался лунный свет, она казалась еще гуще. Глаз Рози не видела, но знала, что зверь смотрит на нее и что он голоден. И он собирается ее убить. Вот тут все и кончится.
   – Ему нужна ты, Рози, – сказала мама.
   – Знаю.
   Рози схватила первый же большой предмет, который попался ей под руку (кубическую деревянную подставку для ножей), и изо всех сил бросила его в тень. А потом, не дожидаясь, чтобы узнать, попала ли она в цель, со всех ног бросилась вон из кухни в вестибюль. Она же знает, где входная дверь…
   Что-то темное, что-то четвероногое двигалось много быстрее: перемахнув через нее, оно почти беззвучно приземлилось перед дверью.
   Рози попятилась к стене. Во рту у нее пересохло.
   Зверь загораживал от них выход и сейчас, мягко ступая, надвигался на Рози – будто владел всем временем в мире.
   Тут из кухни выбежала мама Рози, пронеслась мимо нее – размахивая руками, засеменила в залитом лунном свете коридоре к огромной тени. Исхудалыми кулачками она ударила тварь под дых. Повисла пауза, будто сам мир затаил дыхание, а потом зверь повернулся к ней. Мгновенное, расплывающееся движение, и мама Рози оказалась на полу, а тень затрясла ее, как собака – тряпичную куклу.
   Во входную дверь позвонили.
   Рози хотела позвать на помощь, но вдруг поймала себя на том, что кричит – громко и настойчиво. Неожиданно наткнувшись на паука в ванной, Рози была в состоянии орать как актриса из фильма ужасов средней руки, которая в парке столкнулась с человеком в резиновой маске. Сейчас она заперта в темном доме вместе с тенью-тигром и потенциальным убийцей-маньяком, и один из них (или возможно оба) как раз напал на ее маму. В голове у нее промелькнуло несколько возможных вариантов (пистолет: пистолет остался в подвале, нужно за ним спуститься; дверь: можно попытаться пробраться между мамой и тенью и ее отпереть), но легкие и рот только издавали крик – словно по собственной воле.
   Что-то забилось о входную дверь. «Ее пытаются выломать, – сообразила Рози. – Но через дверь им сюда не попасть. Слишком массивная».
   Мама лежала на полу в пятне лунного света, а над ней сидела тень. Вот тень запрокинула голову и взревела – глубоким, дребезжащим ревом страха, вызова и одержимости.
   «У меня галлюцинации, – с безумной ясностью подумала Рози. – Я два дня провела запертая в подвале, и теперь у меня галлюцинации. Никакого тигра тут нет».
   И она была совершенно уверена, что никакая бледная женшина не стоит в лунном свете. А ведь Рози своими глазами видела, как она пришла из коридора. Не было тут никакой женщины с золотистыми волосами, длинными-предлинными ногами и узкими бедрами танцовщицы. Подойдя к тени тигра, женщина остановилась и произнесла:
   – Здравствуй, Грэхем.
   Зверь-тень поднял массивную голову и зарычал.
   – Думал спрятаться от меня за глупым маскарадом? Прикинуться животным? – возмутилась женщина. Вид у нее был недовольный.
   Рози сообразила, что сквозь плечи и грудь женщины ей видно окно, и попятилась, пока не вдавилась спиной в стену.
   Зверь снова заворчал, на сей раз чуть неувереннее, а женщина сказала:
   – Я в призраков не верю, Грэхем. Всю жизнь, всю мою жизнь я провела, не веря в призраков. А потом познакомилась с тобой. Ты загубил карьеру Морриса. Ты нас обкрадывал. Ты меня убил. И как будто этого мало, ты заставил меня поверить в призраков.
   Теперь тень большой кошки заскулила и стала отступать в коридор.
   – Не думай, будто сможешь просто так от меня отделаться, ничтожный ты человечишка. Можешь сколько угодно делать вид, что ты тиф. Ты не тигр. Ты крыса. Нет, это оскорбление благородному и многочисленному семейству вредителей. Ты даже не крыса. Ты ХОРЕК.
   Тут Рози бросилась бежать со всех ног. Она пробежала мимо зверя-тени, мимо мамы на полу. Она пробежала сквозь бледную женщину (ощущение было такое, словно она прошла сквозь туман). Достигнув входной двери, она стала нашаривать замки и запоры.
   А в голове у Рози – или в неком ином мире – спорили двое. Один говорил:
   – Не обращай на нее внимания, идиот. Она не может к тебе прикоснуться. Это же просто «каспер». Она даже не совсем реальна. Хватай девушку. Останови девушку.
   А кто-то другой отвечал:
   – Ты, конечно, здраво говоришь. Но я не уверен, что ты учел все обстоятельства, vis - d - vis , ну, такт, э-э-э… лучшая часть доблести, если понимаешь, о чем я…
    – Я тут главный. А ты должен повиноваться.
    – Но…
    Хотелось бы знать одно, – сказала вдруг бледная женщина. – Насколько ты в данный момент призрачный? Честно говоря, живых я коснуться не могу. И вещей в реапьном мире тоже. Но вот призраков еще как!
   Тут призрачная женщина замахнулась и изо всех сил попыталась ударить зверя в морду. Зашипев, хищник-тень отступил, и носок туфли не задел его на каких-то полдюйма.
   Следующий удар ногой пришелся в цель, и зверь взвыл. Еще один – в то место, где полагалось быть большому носу тени-кошки, – и хищник издал такой же звук, как домашняя кошка, когда ее намыливают шампунем: одинокий вопль ужаса и возмущения, поражения и позора.
   Коридор заполнился смехом, победным и радостным смехом мертвой женщины.
   – Хорек, – повторила она. – Грэхем Хорек.
   Холодный ветер пронесся по дому.
   Рози отодвинула последний засов и повернула ключ в замке. Входная дверь распахнулась. В лицо ей ударили слепящие лучи фонарей. Люди. Машины. Женский голос произнес:
    Это одна из пропавших туристок. – А еще: – О боже!
   Рози повернулась.
   В свете фонаря ей была видна мама, скорчившаяся на плитках пола, а рядом, без ботинок, без сознания, но, без сомнения, в человеческом облике – Грэхем Хорикс. Повсюду вокруг них – брызги красной жидкости, точно алой краски, и в первое мгновение Рози даже не смогла понять, что это.
   К ней обращалась какая-то женщина, которая говорила:
   – Вы Рози Ной, да? Меня зовут Дейзи Дей. Давайте поищем, где бы вам сесть. Вам ведь хотелось бы сесть?
   Кто-то, наверное, нашел щиток, потому что мгновение спустя по всему дому зажегся свет.
   Над телами склонился крупный мужчина в форме полицейского.
   – Это, без сомнения, мистер Финнеган, – сказал он, поднимая глаза. – Он не дышит.
   – Да, – сказала Рози. – Мне бы очень хотелось сесть, пожалуйста.
 
   Свесив ноги вниз, Чарли сидел рядом с Пауком на обрыве скалы под луной.
   – Знаешь, – сказал он, – когда-то ты был частью меня, Когда мы были детьми.
   Паук склонил голову набок.
   – Правда?
   – Думаю, да.
   – Что ж, это кое-что объясняет. – Он протянул руку: семиногий паучок сидел у него на кончиках пальцев и лапой пробовал воздух. – И что теперь? Перенесешь меня назад или как?
   Лоб Чарли сошелся морщинами.
   – Кажется, ты вырос лучшим, чем был бы, оставаясь частью меня. И гораздо больше повеселился.
   – Рози… – сказал вдруг Паук. – Тигр знает про Рози. Нужно что-то делать.
   – Конечно, нужно, – согласился Чарли.
   «Это как бухгалтерия, – подумал он. – Заносишь цифры в одну графу, вычитаешь их из другой, и если все сделал правильно, в конечном итоге сумма внизу страницы сойдется». Он взял брата за руку.
   Встав, они сделали шаг с обрыва…
   …все стало исключительно ярким…
   Меж мирами завывшт холодный ветер.
   – Ты не магическая часть меня, знаешь ли, – сказал Чарли.
   – Нет?
   Паук сделал еще шаг. Звезды падали теперь десятками, расчерчивая светом ночное небо. Кто-то где-то сладко играл на флейте.
   Еще шаг, и вдалеке завыли сирены.
   – Нет, – кивнул Чарли. – Не магическая. Наверное, это миссис Дунвидди так считала. Она нас разделила, но так и не поняла, что делает. Мы – как две половинки морской звезды. Ты вырос в отдельную личность. И я, – уже произнося эти слова, он понял, насколько они истинны, – тоже.
   Рассвет. Они стоят на скале у обрыва. Вверх по склону поднимается, мигая огнями, машина «скорой помощи», за ней спешит другая. Они остановились на обочине у кучки патрульных машин полиции.
   Дейзи как будто отдает распоряжения, что кому делать.
   – Здесь нам, кажется, делать нечего, – сказал Чарли. – Во всяком случае, сейчас. Пойдем.
   Последний светлячок от него улетел и, моргнув, лег спать. На задних сиденьях первого утреннего микроавтобуса они поехали в Уильямстаун.
 
   Мэв Ливингстон сидела в библиотеке на втором этаже дома Грэхема Хорикса, в окружении картин, книг и DVD-дисков хозяина, и смотрела в окно. Внизу санитары из единственной больницы острова грузили Рози и ее маму в одну машину «скорой помощи», Грэхема Хорикса – в другую.
   По зрелом размышлении, решила Мэв, она получила удовольствие оттого, что врезала пару раз ногой по носу твари, в которую превратился Грэхем Хорикс. С тех пор как ее убили, этот поступок принес ей наибольшее удовлетворение. Хотя, если быть честной, танец с мистером Нанси почти наступал ему на пятки. Он оказался на редкость проворным и легким на ногу.
   А еще она так устала…
   – Мэв?
   – Моррис?
   Она оглядела комнату, но в библиотеке было пусто.
   – Не хотелось бы тебе мешать, если ты еще занята, душенька.
   – Очень мило с твоей стороны, но, думаю, я уже закончила.
   Стены библиотеки начали расплываться, терять плотность и цвет. Вот уже проступил мир за этими стенами, и в его свете она увидела ждущую ее невысокую фигуру в элегантном костюме.
   Ее пальцы легли в его руку.
   – Куда мы пойдем, Моррис? – спросила она.
   И он объяснил.
   – О! Что ж, неплохо, ради разнообразия, – сказала она. – Мне всегда туда хотелось.
   И рука об руку они пошли.

Глава четырнадцатая,
в которой все нити находят логичное завершение

   Чарли проснулся от стука в дверь и, не понимая со сна, где находится, огляделся по сторонам. Номер отеля. И в голове у него, как мотыльки вокруг голой лампочки, теснились невероятные события прошедших дней. Пока он пытался в них разобраться, ноги сами спустились с кровати и понесли его к двери. Он поморгал на схему, сообщающую, куда идти в случае пожара, пытаясь вспомнить, что же произошло прошлой ночью. Потом отпер дверь и потянул ее на себя.
   На пороге стояла Дейзи.
   – Ты спал прямо в шляпе? – спросила она.
   Подняв руку, Чарли пощупал голову. Там определенно была шляпа.
   – Да, – признался он. – Наверное, в ней.
   – Господи! – вырвалось у Дейзи. – Хотя бы ботинки сумел снять. А ты знаешь, что пропустил все веселье вчера ночью?
   – Пропустил?
   – Почисти зубы, – желая помочь, предложила она. – И смени рубашку. Да, пропустил. Пока ты был…
   Тут она замялась. По правде говоря, казалось совершенно невероятным, что он исчез посреди сеанса. Такого просто не бывает. Во всяком случае, в реальном мире.
   – Пока тебя не было, я заставила шефа полиции поехать в дом Грэхема Хорикса. Пропавшие туристки были у него.
   – Туристки…
   – Ну, помнишь, что он говорил за обедом? Про то, что мы подослали к нему двух, которые сейчас в его доме. Это были твоя невеста и ее мать. Он держал их в подвале.
   – С ними все в порядке?
   – Они обе в больнице.
   – А…
   – С твоей невестой, думаю, все будет хорошо, но ее мама в тяжелом состоянии.
   – Да перестань ее так называть! Она не моя невеста. Она же разорвала помолвку!
   – Верно. Но ведь ты этого не делал, так?
   – Она меня не любит, – сказал Чарли. – Она влюблена в моего брата. А он в нее. А сейчас я почищу зубы, сменю рубашку и предпочел бы сделать это один.
   – И душ принять тоже не мешало бы, – сказала она. – А то от тебя пахнет сигарой.
   – Семейное наследство, – объяснил он, а после пошел в ванную и запер за собой дверь.
   До больницы была всего минута пешком. В приемной они застали Паука, который сидел, держа растрепанный «Энтертейнмент уикли» с таким видом, будто действительно его читал.
   Чарли тронул его за плечо, и Паук даже подпрыгнул, потом настороженно поднял глаза и, увидев брата, расслабился, но ненамного.
   – Мне велели ждать здесь, – сказал он. – Потому что я не родственник и вообще никто.
   – Тогда почему ты просто не сказал им, что ты и есть родственник? – в полном недоумении спросил он. – Или хотя бы врач?
   Паук поглядел на него ошарашенно, ему явно было не по себе.
   – Ну, такое нетрудно провернуть, если тебе все равно. Если не важно, что я сделаю или не сделаю, войти внутрь легко. Но сейчас мне не все равно и ужасно страшно… кому-то помешать или сделать что-то не так… Я хочу сказать… Что, если я попытаюсь, а мне откажут, а тогда… Что ты улыбаешься?
   – Да так, – сказал Чарли. – Знакомо звучит. Давай же. Пойдем поищем Рози. – Знаешь, – обратился он к Дейзи, когда они пошли по выбранному наугад коридору, – есть два способа ходить по больнице. Или ты выглядишь так, будто тебе тут самое место… Вот видишь, Паук, белый халат на крючке; как раз твоего размера, надевай!.. Или нужно выглядеть настолько не на месте, чтобы никому в голову не пришло жаловаться на твое присутствие. И сестры, и санитары тогда предоставят разбираться кому-то другому. – Он начал напевать себе под нос.
   – Что это за песня? – спросила Дейзи.
   – Она называется «Желтая птица», – ответил Паук.
   Чарли сдвинул на затылок фетровую шляпу, и они вошли в палату Рози.
   Сидя в кровати, Рози читала журнал, и вид у нее был обеспокоенный. Увидев новоприбывшую троицу, она встревожилась еще больше. Посмотрела сперва на Паука, потом на Чарли, потом снова перевела взгляд на Паука.
   – Вы оба очень далеко от дома забрались, – сказала она.
   – Нас всех далеко занесло, – ответил Чарли. – Ну, с Пауком ты уже знакома. Это Дейзи. Она из полиции.
   – В этом я уже не уверена, – ответила Дейзи. – Скорее всего я попала не в один, а в несколько переплетов.
   – Это тебя я видела вчера ночью? Ты заставила полицию острова приехать в тот дом? – Рози осеклась. – О Грэхеме Хориксе что-нибудь слышно?
   – Он в реанимации, как и твоя мама.
   – Ну, если она придет в себя раньше него, – сказала Рози, – то боюсь, прикончит его своими руками. – И добавила жалобно: – Мне ничего не говорят о состоянии мамы. Только твердят, что оно очень серьезное и что скажут, как только будут знать что-то определенное. – Она посмотрела на Чарли ясным взглядом. – Она не такая плохая, как ты думаешь, честное слово. Надо только узнать ее получше. У нас была уйма времени поговорить, пока мы сидели запертые в темноте. Правда, она не такая плохая. Тут она высморкалась и продолжала:
   – Кажется, они сомневаются, что она выкарабкается. Напрямую мне не сказали, но вроде как дали понять без слов. Странно. Я-то думала, она переживет что угодно.
   – И я, – согласился Чарли. – Я считал, что даже если случится ядерная война, на Земле останутся только радиоактивные тараканы и твоя мама.
   Дейзи наступила ему на ногу.
   – Врачи уже установили, что причинило ей такой вред?
   – Я им говорила. Там, в доме, был какой-то зверь. Может, всего лишь Грэхем Хорикс. То есть отчасти он был самим собой, отчасти кем-то другим. Она отвлекла его от меня, и он схватил ее…
   Рози, как могла, объяснила все утром полиции острова, но о светловолосой женщине-призраке предпочла умолчать. Иногда разум под давлением сдает, и Рози решила, что лучше людям не знать, что и с ней вышло то же самое.
   Рози умолкла. Она смотрела на Паука так, словно только что вспомнила, кто он.
   – Я все еще тебя ненавижу, понимаешь?
   Паук промолчал, но на лице у него возникло жалкое выражение, и он перестал походить на врача: теперь он был похож на человека, который позаимствовал чей-то висящий за дверью белый халат и беспокоится, как бы его не раскусили. А в тон Рози вкрались мечтательные нотки.
   – Вот только… – начала она и, помолчав, продолжила: – Вот только когда я была в темноте, мне казалось, что ты мне помогаешь. Не подпускаешь ко мне зверя. Что у тебя с лицом? Сплошные царапины.
   – Зверь, – объяснил Паук.
   – Знаешь, – сказала Рози, – теперь, когда вы стоите бок о бок, видно, что вы совсем не похожи.
   – Я из нас красивый, – сказал Чарли, и Дейзи во второй раз наступила ему на ногу.
   – Ей-богу! – пробормотала она и чуть громче добавила: – Чарли? Нам нужно кое о чем поговорить. Давай выйдем. Сейчас же.
   Они вышли в коридор, оставив Паука в палате.
   – В чем дело? – спросил Чарли.
   – В чем дело что? – откликнулась Дейзи.
   – О чем нам нужно поговорить?
   – Ни о чем.
   – Тогда что мы тут делаем? Ты же ее слышала. Она его ненавидит. Нельзя было оставлять их наедине. Она, наверное, сейчас убивает его голыми руками.
   Дейзи поглядела на него с таким выражением, с каким Иисус посмотрел на человека, который объяснил ему, что у него скорее всего аллергия на хлебы и рыб, поэтому не мог бы Он сварганить салат с курицей: в ее взгляде мешались жалость и почти бесконечное сострадание.
   Приложив палец к губам, она потянула его к двери. Он заглянул в палату: не похоже, чтобы Рози убивала Паука. Скорее уж напротив.
   – О! – сказал Чарли.
   Они целовались. Если назвать это так, вам простится, если вы решите, что это был обычный поцелуй: сплошь губы и кожа, ну, может, немного соприкосновения языками. Но вы не заметили, как он улыбается, как светятся у него глаза. А после, когда поцелуй закончился, он выпрямился, как человек, который только что открыл для себя искусство стояния на ногах и овладел им лучше, чем кто-либо сумеет за грядущие столетия.