– Шерьёжно? – нахмурился, обдумывая идею, Выдра.
– Да шучу я, конечно. Но доля правды в моих словах есть.
– Ты хорошо подумай, – попросил Выдра. – Ночь ещё ешть.
Остаток рабочего времени мы посвятили подготовке к завтрашнему дню, надо было сделать так, чтобы отсутствия Выдры, если Змей всё-таки придёт, не хватились хотя бы до обеда.
"Дождь льёт, дни идут, а я Вас, сударь, так давно не целовала… Вы меня забыли, я знаю…:("
«Сударыня, я Вас не забыл!:)»
«Забыли-забыли, сударь!»
«Не_забыл, сударыня.»
«Вот если бы я Вас сейчас целовала, губами скользила и языком, а Ваши руки мою бы голову обхватили и большими пальцами виски гладили… Волосы откидывали, чтобы не мешали… Тогда бы я поверила…:)»
«Помогут-помогут, и волосы уберут, и виски погладят…:-)»
«Хорошо-о-о… Сударь, ну когда же я Вас увижу?…»
«И не знаю, сударыня…:-(Сейчас вырваться не могу. И Вы знаете, почему.»
«:(:(: Ох… Ну что же мне теперь, сударь, все свои желания в сундук убрать?:(Только и остаётся, что биться головой о стену, подушку мы уже как-то в полудрёме безответно целовали.:)»
«Ну и как ощущения?:-)»
«Ваши губы на вкус лучше.:) И не только губы…:)»
«А поточнее можно?:-)»
«Ещё чего! Вы и сами прекрасно знаете, о каких частях тела идёт речь…:)»
«Об ушах?:-):-):-)»
«Сударь, я с Вами больше не общаюсь!!!»
«Сударыня, ну как же мне загладить свою вину?:-)»
«Вы прекрасно, сударь, знаете, как. Погодите, доберусь я до Вас! Только пряжка пояса щелкнет!»
«Ой-ой-ой, нельзя ж так быстро!:-) А если я начну Ваши пуговки расстегивать? И платье стягивать?:) Ме-е-едленно так. Сталкивая его с плечиков собственной щекой…:-)»
«Сударь, Вы щёку о швы оцарапаете…»
«Ничего страшного.:-)Так даже лучше. Резкое ощущение в щеке позволяет чуть отвлечь мысли от главного места.»
«Угу. От уха.:)»
«Уговорили, сударыня. Будем целовать Ваши ушки. А хотелось коленки…:-)»
«А выше?:)»
«Выше ушек?:-)»
«Ниже ушек и выше коленок!:)»
«Нет-нет, никаких компромиссов! Девушку изловить, затащить в укромное место с дверью, замком и постелью, после чего многообразно раздеть и многообразно же обласкать и вылизать, от макушки до пальчиков на ногах…»
«Буду ждать… Буду ждать. Буду ждать!!! Но как же долго… Хоть поцелуйте, сударь, на прощанье…»
«Целую. Медленно и мягко сползая по шее вниз, к ложбинке у горлышка…:-)»
Чувствуя, как ласкают меня строчки, доставлявшие столько радости дома и прорвавшиеся сюда, чтобы снова наполнить каждую клеточку счастьем, я беззаботно уснула, впервые не сжавшись в тугой комок, не съежившись готовым ко всему настороженным зверьком, а, раскинувшись, растянувшись по всей длине нар, словно рядом был тот, с кем и время замирает.
Глава одиннадцатая Аметист, янтарь, рубин, сердолик
Глава двенадцатая Изумруд, жемчуг, сапфир, рубин, сапфир
– Да шучу я, конечно. Но доля правды в моих словах есть.
– Ты хорошо подумай, – попросил Выдра. – Ночь ещё ешть.
Остаток рабочего времени мы посвятили подготовке к завтрашнему дню, надо было сделать так, чтобы отсутствия Выдры, если Змей всё-таки придёт, не хватились хотя бы до обеда.
* * *
Только я донесла голову до подушки со странным для этих мест ощущением, что сейчас будет что-то очень хорошее, как снова зазвучали во мне строки писем."Дождь льёт, дни идут, а я Вас, сударь, так давно не целовала… Вы меня забыли, я знаю…:("
«Сударыня, я Вас не забыл!:)»
«Забыли-забыли, сударь!»
«Не_забыл, сударыня.»
«Вот если бы я Вас сейчас целовала, губами скользила и языком, а Ваши руки мою бы голову обхватили и большими пальцами виски гладили… Волосы откидывали, чтобы не мешали… Тогда бы я поверила…:)»
«Помогут-помогут, и волосы уберут, и виски погладят…:-)»
«Хорошо-о-о… Сударь, ну когда же я Вас увижу?…»
«И не знаю, сударыня…:-(Сейчас вырваться не могу. И Вы знаете, почему.»
«:(:(: Ох… Ну что же мне теперь, сударь, все свои желания в сундук убрать?:(Только и остаётся, что биться головой о стену, подушку мы уже как-то в полудрёме безответно целовали.:)»
«Ну и как ощущения?:-)»
«Ваши губы на вкус лучше.:) И не только губы…:)»
«А поточнее можно?:-)»
«Ещё чего! Вы и сами прекрасно знаете, о каких частях тела идёт речь…:)»
«Об ушах?:-):-):-)»
«Сударь, я с Вами больше не общаюсь!!!»
«Сударыня, ну как же мне загладить свою вину?:-)»
«Вы прекрасно, сударь, знаете, как. Погодите, доберусь я до Вас! Только пряжка пояса щелкнет!»
«Ой-ой-ой, нельзя ж так быстро!:-) А если я начну Ваши пуговки расстегивать? И платье стягивать?:) Ме-е-едленно так. Сталкивая его с плечиков собственной щекой…:-)»
«Сударь, Вы щёку о швы оцарапаете…»
«Ничего страшного.:-)Так даже лучше. Резкое ощущение в щеке позволяет чуть отвлечь мысли от главного места.»
«Угу. От уха.:)»
«Уговорили, сударыня. Будем целовать Ваши ушки. А хотелось коленки…:-)»
«А выше?:)»
«Выше ушек?:-)»
«Ниже ушек и выше коленок!:)»
«Нет-нет, никаких компромиссов! Девушку изловить, затащить в укромное место с дверью, замком и постелью, после чего многообразно раздеть и многообразно же обласкать и вылизать, от макушки до пальчиков на ногах…»
«Буду ждать… Буду ждать. Буду ждать!!! Но как же долго… Хоть поцелуйте, сударь, на прощанье…»
«Целую. Медленно и мягко сползая по шее вниз, к ложбинке у горлышка…:-)»
Чувствуя, как ласкают меня строчки, доставлявшие столько радости дома и прорвавшиеся сюда, чтобы снова наполнить каждую клеточку счастьем, я беззаботно уснула, впервые не сжавшись в тугой комок, не съежившись готовым ко всему настороженным зверьком, а, раскинувшись, растянувшись по всей длине нар, словно рядом был тот, с кем и время замирает.
Глава одиннадцатая Аметист, янтарь, рубин, сердолик
И утро не разрушило радостного состояния.
Всё было так же, как обычно, да только меня окружающее совершенно не трогало, магия слов отгородила меня от немагического мира.
Что происходило в бараке – я воспринимала плохо, зато совершенно отчётливо ощущала, как движется по жилам кровь, как кожа, пальцы, губы вспоминают прикосновения, другие пальцы, губы, кожу. Боль испугалась и отдвинулась. Нашлись-таки силы и помощнее её.
В яме уже надевал свои сагиры Выдра, напряжённый до предела.
– Ждравствуй! – приветствовал он меня. – Не передумала?
– Нет, Выдра. Не будем портить твоему Змею обед несъедобными девицами. Тебе удалось его вызвать?
– Шкоро узнаем, – сказал гном. – Мало ждать ошталось.
Сверху раздались крики.
– Чего шумите? – задрав голову, поинтересовалась я.
– Лебедку сорвало, – проорали в ответ сверху. – Придётся ждать, чинить будем. Леший сказал вам там сидеть, нечего наверх лезть.
– Досок скиньте, тропить пора, – приложив руки ко рту, крикнула я.
– Чего?
– Досок!!!
– А-а. Щас. Отойди, не то по башке треснет.
Мы укрылись в проходке.
– Это я лебедку шломал – шепнул Выдра. – Штобы не мешали.
В ствол скинули доски, чтобы можно было удлинить деревянную тропу для тачки.
Пока я их рассматривала, привычно прикидывая, какая доска какой стороной лучше ляжет под колесо, Выдра достал откуда-то из своих лохмотьев тугой мешочек.
Протянул мне. Я приняла – и чуть не уронила, такой тяжёлый. Золото, и где он только столько накопил?
– Вожьми. Выкупишься, уйдёшь в Режиденчию, жди меня там.
– А если я раньше сбегу? – фыркнула я.
– Ешли раньше, то шообчи, – серьёзно сказал Выдра. – Мое имя ты жнаешь, так что это легко.
Потом из-за пазухи вынул клубок и спицы. И мой почти готовый носок.
– Вот, довяжешь беж меня. Пошли, надо ушпеть жделать нору.
– А как ты ужнаешь, тьфу ты, узнаешь, что Змей рядом? – полюбопытствовала я, шлепая сагирами рядом с гномом.
– Шама поймешь, – ответил гном.
Он повесил фонарь на столб, взял поудобнее кайло и принялся выбивать в стене проходки нишу.
– Будешь прятатьщя, – объяснил он.
Сделав мне норку, Выдра осмотрел валун-самородок, почистил его от грязи, выудил берестяную коробочку.
– Выдра, ты сегодня набит вещами, как сундук с потайным дном! – удивилась я.
– Я хорошо шобрался, – объяснил Выдра.
Открыл коробочку, показал мне – там был насыпан красно-коричневый порошок. Охра.
Выдра стал аккуратно сыпать порошок через край на самородок, проводя таким образом красные линии. Скоро линии сложились в загадочные письмена. Гномовская тайнопись, одна из основ их магии, отличной и от нашей внешней, и от истинной, внутренней.
Я перевернула тачку вверх колесом, присела на неё, чтобы потолок проходки казался выше.
«Красное и золотое… – подумала я, глядя на старания гнома, – прямо цвета орионидского грифона…»
Замигал огонёк фонаря. Воздух кругом словно стал плотнее.
– Жмей идёт, – спокойно сказал гном, не отрываясь. – Далеко ещё.
– А наверху поймут? – поинтересовалась я.
– Вряд ли. Ты шлушай вождух. Будет петь.
Пока воздух петь и не собирался. Некстати вспомнились недавние песнопения Лишая, и я фыркнула.
– Боишься? – обернулся Выдра.
– Да нет, я же твоего Змея не видела, не знаю, чего бояться.
– Это хорошо, – сказал мудрый Выдра. – А то бы плакала, а не шмеялась.
А воздух всё сгущался, если это только возможно.
Стал давить на уши, на барабанные перепонки. И вправду зазвучал.
– Поёт, зараза, – скривилась я. – Как иголкой ухо сверлит.
– Шлышишь, да? – встревожился гном. – Я штарше, Жмея шлышу ближе, чем ты, в моих ушах ещё тихо. Вщё, прячьщя – мне шпокойней будет.
Он заставил встать меня в вырубленную им нишу, поставил туда же тачку, заслонив меня ею. Вручил недовязанный носок, клубок и спицы.
Я снова фыркнула.
– Не шмейся, – серьёзно сказал гном. – Держи коржины.
Внизу была тачка, сверху, между рукоятками, Выдра пристроил вложенные одна в другую корзины – укрыл меня от Змея.
– Он что, дерево не любит? – пробурчала я, выглядывая из-за этого несокрушимого щита.
– Ты глотай, – в ответ велел Выдра. – Будешь глотать – меньше уши болеть будут, – и засунул мне в компанию ещё и фонарь.
Словно в кладовую всё могущее попортиться убрал. Хозяйственно и заботливо. Как истый гном.
А уши-то болели. Воздух пел ещё хуже Лишая, такое было чувство, что кто-то по гвоздю в каждое ухо вставил и тихонько забивает, с каждым ударом вгоняя всё глубже и глубже.
Я постаралась сглатывать почаще, по совету Выдры, – стало немного полегче.
Сам он уже вжался в самородок, лицом прямо в камень, наведенные охрой письмена обтекали его со всех сторон. Только теперь стало ясно, какой же он небольшой по сравнению с этой глыбой, горсть грязных лохмотьев на золотом боку, да и только…
Хотела ему сказать что-нибудь ободряющее, чтобы время скоротать, – и обнаружила Золотого Змея в проходке. Я-то думала, он вынырнет где-нибудь из стены, увидит самородок – и накинется на него.
А Змей возник за камнем – с той стороны, где только что охватывала камень промороженная веками земля, возникла пасть, и совершенно неожиданно выяснилось, что самородок уже в ней, во рту, и странные блестящие пластины, окружившие камень со всех сторон – это зубы Змея.
Змей наделся на глыбу, не заметив прилепившуюся к ней фигурку, проглотил её, протолкнул в себя, сомкнул жвалы и подался вперед – тугое тело чудовищного горного червя вывалилось в проходку, прошло по ней, сшибая столбы крепи по пути.
Фонарь погас, но тело Змея светилось, по нему словно бегали цепочки огоньков, складывались в странные завитки и, то ли мне почудилось в сжатом до предела воздухе, то ли действительно так и было, – закрутились в те самые письмена, что нарисовал на самородке Выдра.
Перед глазами проехалось покрытое бесчисленными рядами чешуй тело. Змей вгрызся в целинную, почти нетронутую кайлом гнома породу, вкрутился в землю и исчез, лишь осыпался сделанный им проход, здесь же не горы, почва довольно рыхлая, хоть и мёрзлая.
Вот теперь настала темнота.
Я выкинула в проходку корзины, выбила ногой тачку, как заправский каторжник села на корточки и на ощупь принялась чиркать кресалом. Попадала больше по пальцам. Наконец искра высеклась, я запалила трут, зажгла фитиль фонаря.
Подкрутила его, чтобы свет был ровней, выбралась в туннель.
Столбы держались через один, хорошо ещё, что участок, по которому прошёлся Змей, был относительно небольшим.
Звать стоящих наверху крепить столбы было рано, пусть Змей покинет этот мир, прогрызётся в другой. Чем позже обнаружится, что в четвёртой яме Выдра нет, тем лучше. Да и в кои-то веки побыть одной тоже приятно.
Чтобы свод проходки всё-таки не сел мне на голову, я приволокла из ствола сброшенные доски, подперла ими выбитые столбы. Посмотрела, крепь вроде бы держит, ну и ладненько, до обеда простоит.
Загремела в стволе бадья, починили-таки лебедку.
Значит, будем работать, как прежде – благо усилиями Змея рыхлой породы стало – хоть завались, только нагребай в корзину. Интересно всё-таки, как Выдра внутри него дышит? И как Змей потребляет золото? Растворяет его чем-то? А гном не облезет от этого растворителя, пока его не выкинут вместе с отходами?
Гадай – не гадай, а ответов не было.
Я нащупала золото, которое дал мне Выдра. На выкуп хватит, совершенно точно. И на подкуп ещё останется. Надо спрятать, чтобы не попали в сундук Лешему или Клину.
Укрыв мешочек, нагребла корзину породы, поставила на тачку, покатила к бадье. Забавно, всё как обычно, но на самом-то деле совершенно не так… И никто наверху не подозревает, насколько всё поменялось.
«Вся Тавлея говорит, а я ничего не знаю.:(А когда узнаю – что же, по-вашему, сударь, я должна подумать?!»
«Ну-ну, лехче, лехче надоть, сударыня моя.:-) Слухи о моей смерти были сильно преувеличены».
«Вам легко говорить, сударь, а я вся извелась за эти дни!»
«Надеюсь, хоть не похудели, сударыня?:-)»
«Похудею, сударь мой! Исчахну и засохну без срочного вливания в меня поддерживающих сил!:)»
«У меня становится очень тепло внутри, стоит представить Вас, сударыня, таких очаровательно-полураздетых, с полузакрытыми глазками, с полураспахнутыми губками, по которым можно скользить языком, по всех их лакомым местам, пока Вы, сударыня, не запищите и не попросите пощады.:-)»
«А не дождётесь! Я буду рычать.:)»
«Тогда целовать придётся крепче. Чтобы пищали.:-)»
«Сударь мой ненаглядный, пожалейте Вы несчастную девушку, не умеющую рычать.:):):) Она сдаётся на милость победителя, и жалобно просит пощады, и хрипло умоляет не щадить… У нее губки, нацелованные коварным завоевателем, набухли…:) Ей продолжения хочется… И не в письме, а в действительности…»
«Постараюсь вырваться, как только смогу. Не грустите, сударыня моя.:-)»
«Ох… эх… Вот как тут не грустить?… Уговорили, сударь, не буду.:) Буду ждать, что ещё мне остаётся.»
Губы разъезжались в неудержимой улыбке. И ничего-то я, оказывается, не забыла. Прав был Выдра.
А вот произойди это не со мной – нипочём бы не поверила.
И самое смешное, виновата во всём бедность созвездия Рака.
Рак – созвездие хоть и зодиакальное, но небольшое. И замки у него маленькие. Даже Южный Асель – и тот меньше Аль-Нилама.
Был день перехода Солнца из созвездия Близнецы в созвездие Рак.
По древнему обычаю представители всех созвездий собрались в зодиакальном зале Южного Аселя. Зал весь утопал в зеркалах – чтобы хоть как-то замаскировать свои невеликие размеры. Зеркальными были стенные панели, зеркальной полировкой сверкали оконные стёкла. Ловящими огоньки зеркалами были облицованы колонны. Сводчатый потолок изображал звёздное небо, перечёркнутое Млечным Путём. Зодиакальные созвездия горели на нём ярче всех остальных.
А тёмно-зеленый серпентенитовый пол пересекала полоса белого мрамора, изображающая часть зодиакального круга. И над ней парил, медленно двигаясь к врезанной в Зодиак серебряной фигурке рака в центре, полый шарик немагического золота, символизирующий Всеблагое Солнце. Внутри шара была заключена суть Тавлеи – магия.
Когда золотой шарик достигал серебряной фигурки – Солнце официально переходило в созвездие Рака, и на целый месяц созвездие становилось главенствующим на заседаниях зодиакального круга.
А построить замок попросторней – жалось. Каменистый остров среди топей был небольшим, слишком много магических сил пришлось бы затратить на увеличение площади Южного Аселя. Обходились и так.
Народу в тот раз было не протолкнуться… По обеим сторонам зелёной полосы толпились разряженные люди. Ждали.
Солнце ползло медленно, словно не хотелось ему покидать созвездие Близнецов, не хотелось в гости к Раку.
Мы терпеливо стояли, не привыкать.
После казни Таку прошло всего несколько дней… По ночам непреходящим кошмаром снилось, что он живой, что это ошибка, что сбежал, и надо быстрей просыпаться, чтобы сообщить нашим радостную весть, что скоро мы его снова увидим, таким, как обычно. Но холодной змеёй вползала в сон ледяная правда: не увидим.
Я стояла в толпе, в обтягивающем тело, как перчатка руку, расширяющимся ниже бедер платье. С тщательно уложенной прической. С тщательно оголённой спиной. Холёная и ухоженная. Невозмутимая и улыбчивая. Сладкая приманка Ориона, живой ключик в Аль-Нилам.
Таку был в могиле. Агней и Кирон – под домашним арестом. Ангою родители отправили в один из живописных миров успокоить нервы.
Я стояла, смотрела на медленно ползущий шарик и не видела его. Думала о том, что всё-то поломалось в жизни. И не на что опереться.
Ориониды должны знать друг друга… – а зачем?
В нас вдалбливали, затем, чтобы свой спас своего в беде. Потому что мы – Ориониды. Гордые и независимые. Разбитые Скорпионом, но непобеждённые. Которым завидуют, которыми восхищаются. Люди с высоко поднятыми головами.
И вот Таку стоял на помосте рядом с плахой, а кругом были Ориониды, и он всех их знал в лицо, и они его…
И как мы его спасли? Чем помогло ему древнее правило?
Никто и пальцем не шевельнул.
Нет ни своих, ни чужих. Магия нам дороже всего остального. Мы отравлены ею и думаем про нашу слабость, что это наша сила. Но сила – это независимость. А мы променяли отрубленную голову Таку на спокойную жизнь. На возможность привычно плести паутину интриг, находясь в уютном зеркальном зале Южного Аселя. Великое Солнце, какие же мы ничтожные и при этом какими же могущественными мним себя!
А пробей сейчас кто-нибудь отверстие в золотом шарике, медленно парящем над зелёной полосой – и тавлейская магия выскользнет из оков, покинет своё узилище, растворится в болотах. Для неё нет никакого интереса оставаться в заключении. Она ничья, она только притворяется нашей.
И мы только притворяемся. Притворяемся и притворяемся. Ничего настоящего. Ни дружбы, ни любви, ни почвы под ногами. Сплошные иллюзии, причудливые фантазии, осуществляемые магическим сердцем миров.
Вот и я сейчас привычно притворяюсь, что всё великолепно, и даже верю в это. А кто-то будет притворяться, что восхищён мною, хотя на меня ему плевать, он восхищён Аль-Ниламом. И ни для кого это не будет тайной, но все мы будем делать вид, играть в лицемерные игры, от самих себя скрывая то, что на самом деле движет нами. Чтобы сохранить свои иллюзии, чтобы убедить себя, что мы не позолоченные, мы насквозь золотые. Что мы не ловим золотыми сетями дразнящую нас магию Тавлеи, а она сама, добровольно, течёт в ловушку, безмерно счастливая тем, что попалась.
Ещё бы убедить себя в том, что точно так же рада утренняя роса, осевшая на паутине, да только не получается никак. Роса живёт в своём мире, паутина с паучками – в своём, поднимется солнце, прогреет землю – и испарятся блестящие капельки, даже не заметив, где они задержались в утренней стылости, на чём осели.
Маленькое золотое солнце уже почти подошло к маленькой серебряной фигурке рака. Остались последние мгновения. Все напряглись, стараясь не пропустить этот миг, разглядеть всё. Есть поверье, что когда шарик достигает фигурки, можно загадать желание. Верят в это лишь дети, но загадывают все до одного.
Что же загадать мне? Ни единого желания… Несбыточные загадывать глупо, а сбыточные – противно. Верить не во что, надеяться – бессмысленно. Загадать, чтобы засыпать было не страшно? Или чтобы не открывать утром глаза с чувством полной обречённости, предопределённости всего? Чтобы было радостно? Такое невозможно… Чему радоваться-то?
Словно подтверждая невесёлые раздумья, что-то закололо аккурат там, где вырез на спине кончался и начиналось непосредственно платье. Не то попало что-то, какая-нибудь блестинка с потолка, не то колючий кончик золочёной нити выбился из шва и впился в кожу. Я задёргалась, зашевелила и спиной и бедрами, пытаясь избавиться от колющей меня штуки. Вроде бы стало легче.
Было так тесно, что затылок ощущал дыхание стоящего позади. И тут я почувствовала ещё кое-что: определённая часть тела того, кто стоял сзади, притиснутый толпой ко мне, недвусмысленно обрадовалась этому соседству.
Дело житейское, даже приятно, что без слов оценили твой внешний вид, хорошее, значит, платье попалось, и волосы удачно уложены, и движения по душе пришлись. Какой словесный комплимент так честно выразит, что ты нравишься?
Поэтому искусственная улыбка на моём лице сменилась естественной. И стало интересно, кто это мне так рад? Я отвлеклась от горестных дум, сосредоточилась на ощущениях. Забавно… Обернуться было невозможно – Солнце вот-вот вступит в Рак – и я просто подняла глаза к ближайшему зеркалу. И оторопела.
Позади меня стоял Бесстрастный в чёрном плаще с серебряным драконом на плече.
Никакой радости на его лице не было: напротив, он был в шоке и полном смятении.
И второе незыблемое правило Тавлеи рассыпалось в прах.
Всё было так же, как обычно, да только меня окружающее совершенно не трогало, магия слов отгородила меня от немагического мира.
Что происходило в бараке – я воспринимала плохо, зато совершенно отчётливо ощущала, как движется по жилам кровь, как кожа, пальцы, губы вспоминают прикосновения, другие пальцы, губы, кожу. Боль испугалась и отдвинулась. Нашлись-таки силы и помощнее её.
В яме уже надевал свои сагиры Выдра, напряжённый до предела.
– Ждравствуй! – приветствовал он меня. – Не передумала?
– Нет, Выдра. Не будем портить твоему Змею обед несъедобными девицами. Тебе удалось его вызвать?
– Шкоро узнаем, – сказал гном. – Мало ждать ошталось.
Сверху раздались крики.
– Чего шумите? – задрав голову, поинтересовалась я.
– Лебедку сорвало, – проорали в ответ сверху. – Придётся ждать, чинить будем. Леший сказал вам там сидеть, нечего наверх лезть.
– Досок скиньте, тропить пора, – приложив руки ко рту, крикнула я.
– Чего?
– Досок!!!
– А-а. Щас. Отойди, не то по башке треснет.
Мы укрылись в проходке.
– Это я лебедку шломал – шепнул Выдра. – Штобы не мешали.
В ствол скинули доски, чтобы можно было удлинить деревянную тропу для тачки.
Пока я их рассматривала, привычно прикидывая, какая доска какой стороной лучше ляжет под колесо, Выдра достал откуда-то из своих лохмотьев тугой мешочек.
Протянул мне. Я приняла – и чуть не уронила, такой тяжёлый. Золото, и где он только столько накопил?
– Вожьми. Выкупишься, уйдёшь в Режиденчию, жди меня там.
– А если я раньше сбегу? – фыркнула я.
– Ешли раньше, то шообчи, – серьёзно сказал Выдра. – Мое имя ты жнаешь, так что это легко.
Потом из-за пазухи вынул клубок и спицы. И мой почти готовый носок.
– Вот, довяжешь беж меня. Пошли, надо ушпеть жделать нору.
– А как ты ужнаешь, тьфу ты, узнаешь, что Змей рядом? – полюбопытствовала я, шлепая сагирами рядом с гномом.
– Шама поймешь, – ответил гном.
Он повесил фонарь на столб, взял поудобнее кайло и принялся выбивать в стене проходки нишу.
– Будешь прятатьщя, – объяснил он.
Сделав мне норку, Выдра осмотрел валун-самородок, почистил его от грязи, выудил берестяную коробочку.
– Выдра, ты сегодня набит вещами, как сундук с потайным дном! – удивилась я.
– Я хорошо шобрался, – объяснил Выдра.
Открыл коробочку, показал мне – там был насыпан красно-коричневый порошок. Охра.
Выдра стал аккуратно сыпать порошок через край на самородок, проводя таким образом красные линии. Скоро линии сложились в загадочные письмена. Гномовская тайнопись, одна из основ их магии, отличной и от нашей внешней, и от истинной, внутренней.
Я перевернула тачку вверх колесом, присела на неё, чтобы потолок проходки казался выше.
«Красное и золотое… – подумала я, глядя на старания гнома, – прямо цвета орионидского грифона…»
Замигал огонёк фонаря. Воздух кругом словно стал плотнее.
– Жмей идёт, – спокойно сказал гном, не отрываясь. – Далеко ещё.
– А наверху поймут? – поинтересовалась я.
– Вряд ли. Ты шлушай вождух. Будет петь.
Пока воздух петь и не собирался. Некстати вспомнились недавние песнопения Лишая, и я фыркнула.
– Боишься? – обернулся Выдра.
– Да нет, я же твоего Змея не видела, не знаю, чего бояться.
– Это хорошо, – сказал мудрый Выдра. – А то бы плакала, а не шмеялась.
А воздух всё сгущался, если это только возможно.
Стал давить на уши, на барабанные перепонки. И вправду зазвучал.
– Поёт, зараза, – скривилась я. – Как иголкой ухо сверлит.
– Шлышишь, да? – встревожился гном. – Я штарше, Жмея шлышу ближе, чем ты, в моих ушах ещё тихо. Вщё, прячьщя – мне шпокойней будет.
Он заставил встать меня в вырубленную им нишу, поставил туда же тачку, заслонив меня ею. Вручил недовязанный носок, клубок и спицы.
Я снова фыркнула.
– Не шмейся, – серьёзно сказал гном. – Держи коржины.
Внизу была тачка, сверху, между рукоятками, Выдра пристроил вложенные одна в другую корзины – укрыл меня от Змея.
– Он что, дерево не любит? – пробурчала я, выглядывая из-за этого несокрушимого щита.
– Ты глотай, – в ответ велел Выдра. – Будешь глотать – меньше уши болеть будут, – и засунул мне в компанию ещё и фонарь.
Словно в кладовую всё могущее попортиться убрал. Хозяйственно и заботливо. Как истый гном.
А уши-то болели. Воздух пел ещё хуже Лишая, такое было чувство, что кто-то по гвоздю в каждое ухо вставил и тихонько забивает, с каждым ударом вгоняя всё глубже и глубже.
Я постаралась сглатывать почаще, по совету Выдры, – стало немного полегче.
Сам он уже вжался в самородок, лицом прямо в камень, наведенные охрой письмена обтекали его со всех сторон. Только теперь стало ясно, какой же он небольшой по сравнению с этой глыбой, горсть грязных лохмотьев на золотом боку, да и только…
Хотела ему сказать что-нибудь ободряющее, чтобы время скоротать, – и обнаружила Золотого Змея в проходке. Я-то думала, он вынырнет где-нибудь из стены, увидит самородок – и накинется на него.
А Змей возник за камнем – с той стороны, где только что охватывала камень промороженная веками земля, возникла пасть, и совершенно неожиданно выяснилось, что самородок уже в ней, во рту, и странные блестящие пластины, окружившие камень со всех сторон – это зубы Змея.
Змей наделся на глыбу, не заметив прилепившуюся к ней фигурку, проглотил её, протолкнул в себя, сомкнул жвалы и подался вперед – тугое тело чудовищного горного червя вывалилось в проходку, прошло по ней, сшибая столбы крепи по пути.
Фонарь погас, но тело Змея светилось, по нему словно бегали цепочки огоньков, складывались в странные завитки и, то ли мне почудилось в сжатом до предела воздухе, то ли действительно так и было, – закрутились в те самые письмена, что нарисовал на самородке Выдра.
Перед глазами проехалось покрытое бесчисленными рядами чешуй тело. Змей вгрызся в целинную, почти нетронутую кайлом гнома породу, вкрутился в землю и исчез, лишь осыпался сделанный им проход, здесь же не горы, почва довольно рыхлая, хоть и мёрзлая.
Вот теперь настала темнота.
Я выкинула в проходку корзины, выбила ногой тачку, как заправский каторжник села на корточки и на ощупь принялась чиркать кресалом. Попадала больше по пальцам. Наконец искра высеклась, я запалила трут, зажгла фитиль фонаря.
Подкрутила его, чтобы свет был ровней, выбралась в туннель.
Столбы держались через один, хорошо ещё, что участок, по которому прошёлся Змей, был относительно небольшим.
Звать стоящих наверху крепить столбы было рано, пусть Змей покинет этот мир, прогрызётся в другой. Чем позже обнаружится, что в четвёртой яме Выдра нет, тем лучше. Да и в кои-то веки побыть одной тоже приятно.
Чтобы свод проходки всё-таки не сел мне на голову, я приволокла из ствола сброшенные доски, подперла ими выбитые столбы. Посмотрела, крепь вроде бы держит, ну и ладненько, до обеда простоит.
Загремела в стволе бадья, починили-таки лебедку.
Значит, будем работать, как прежде – благо усилиями Змея рыхлой породы стало – хоть завались, только нагребай в корзину. Интересно всё-таки, как Выдра внутри него дышит? И как Змей потребляет золото? Растворяет его чем-то? А гном не облезет от этого растворителя, пока его не выкинут вместе с отходами?
Гадай – не гадай, а ответов не было.
Я нащупала золото, которое дал мне Выдра. На выкуп хватит, совершенно точно. И на подкуп ещё останется. Надо спрятать, чтобы не попали в сундук Лешему или Клину.
Укрыв мешочек, нагребла корзину породы, поставила на тачку, покатила к бадье. Забавно, всё как обычно, но на самом-то деле совершенно не так… И никто наверху не подозревает, насколько всё поменялось.
«Вся Тавлея говорит, а я ничего не знаю.:(А когда узнаю – что же, по-вашему, сударь, я должна подумать?!»
«Ну-ну, лехче, лехче надоть, сударыня моя.:-) Слухи о моей смерти были сильно преувеличены».
«Вам легко говорить, сударь, а я вся извелась за эти дни!»
«Надеюсь, хоть не похудели, сударыня?:-)»
«Похудею, сударь мой! Исчахну и засохну без срочного вливания в меня поддерживающих сил!:)»
«У меня становится очень тепло внутри, стоит представить Вас, сударыня, таких очаровательно-полураздетых, с полузакрытыми глазками, с полураспахнутыми губками, по которым можно скользить языком, по всех их лакомым местам, пока Вы, сударыня, не запищите и не попросите пощады.:-)»
«А не дождётесь! Я буду рычать.:)»
«Тогда целовать придётся крепче. Чтобы пищали.:-)»
«Сударь мой ненаглядный, пожалейте Вы несчастную девушку, не умеющую рычать.:):):) Она сдаётся на милость победителя, и жалобно просит пощады, и хрипло умоляет не щадить… У нее губки, нацелованные коварным завоевателем, набухли…:) Ей продолжения хочется… И не в письме, а в действительности…»
«Постараюсь вырваться, как только смогу. Не грустите, сударыня моя.:-)»
«Ох… эх… Вот как тут не грустить?… Уговорили, сударь, не буду.:) Буду ждать, что ещё мне остаётся.»
Губы разъезжались в неудержимой улыбке. И ничего-то я, оказывается, не забыла. Прав был Выдра.
А вот произойди это не со мной – нипочём бы не поверила.
И самое смешное, виновата во всём бедность созвездия Рака.
Рак – созвездие хоть и зодиакальное, но небольшое. И замки у него маленькие. Даже Южный Асель – и тот меньше Аль-Нилама.
Был день перехода Солнца из созвездия Близнецы в созвездие Рак.
По древнему обычаю представители всех созвездий собрались в зодиакальном зале Южного Аселя. Зал весь утопал в зеркалах – чтобы хоть как-то замаскировать свои невеликие размеры. Зеркальными были стенные панели, зеркальной полировкой сверкали оконные стёкла. Ловящими огоньки зеркалами были облицованы колонны. Сводчатый потолок изображал звёздное небо, перечёркнутое Млечным Путём. Зодиакальные созвездия горели на нём ярче всех остальных.
А тёмно-зеленый серпентенитовый пол пересекала полоса белого мрамора, изображающая часть зодиакального круга. И над ней парил, медленно двигаясь к врезанной в Зодиак серебряной фигурке рака в центре, полый шарик немагического золота, символизирующий Всеблагое Солнце. Внутри шара была заключена суть Тавлеи – магия.
Когда золотой шарик достигал серебряной фигурки – Солнце официально переходило в созвездие Рака, и на целый месяц созвездие становилось главенствующим на заседаниях зодиакального круга.
А построить замок попросторней – жалось. Каменистый остров среди топей был небольшим, слишком много магических сил пришлось бы затратить на увеличение площади Южного Аселя. Обходились и так.
Народу в тот раз было не протолкнуться… По обеим сторонам зелёной полосы толпились разряженные люди. Ждали.
Солнце ползло медленно, словно не хотелось ему покидать созвездие Близнецов, не хотелось в гости к Раку.
Мы терпеливо стояли, не привыкать.
После казни Таку прошло всего несколько дней… По ночам непреходящим кошмаром снилось, что он живой, что это ошибка, что сбежал, и надо быстрей просыпаться, чтобы сообщить нашим радостную весть, что скоро мы его снова увидим, таким, как обычно. Но холодной змеёй вползала в сон ледяная правда: не увидим.
Я стояла в толпе, в обтягивающем тело, как перчатка руку, расширяющимся ниже бедер платье. С тщательно уложенной прической. С тщательно оголённой спиной. Холёная и ухоженная. Невозмутимая и улыбчивая. Сладкая приманка Ориона, живой ключик в Аль-Нилам.
Таку был в могиле. Агней и Кирон – под домашним арестом. Ангою родители отправили в один из живописных миров успокоить нервы.
Я стояла, смотрела на медленно ползущий шарик и не видела его. Думала о том, что всё-то поломалось в жизни. И не на что опереться.
Ориониды должны знать друг друга… – а зачем?
В нас вдалбливали, затем, чтобы свой спас своего в беде. Потому что мы – Ориониды. Гордые и независимые. Разбитые Скорпионом, но непобеждённые. Которым завидуют, которыми восхищаются. Люди с высоко поднятыми головами.
И вот Таку стоял на помосте рядом с плахой, а кругом были Ориониды, и он всех их знал в лицо, и они его…
И как мы его спасли? Чем помогло ему древнее правило?
Никто и пальцем не шевельнул.
Нет ни своих, ни чужих. Магия нам дороже всего остального. Мы отравлены ею и думаем про нашу слабость, что это наша сила. Но сила – это независимость. А мы променяли отрубленную голову Таку на спокойную жизнь. На возможность привычно плести паутину интриг, находясь в уютном зеркальном зале Южного Аселя. Великое Солнце, какие же мы ничтожные и при этом какими же могущественными мним себя!
А пробей сейчас кто-нибудь отверстие в золотом шарике, медленно парящем над зелёной полосой – и тавлейская магия выскользнет из оков, покинет своё узилище, растворится в болотах. Для неё нет никакого интереса оставаться в заключении. Она ничья, она только притворяется нашей.
И мы только притворяемся. Притворяемся и притворяемся. Ничего настоящего. Ни дружбы, ни любви, ни почвы под ногами. Сплошные иллюзии, причудливые фантазии, осуществляемые магическим сердцем миров.
Вот и я сейчас привычно притворяюсь, что всё великолепно, и даже верю в это. А кто-то будет притворяться, что восхищён мною, хотя на меня ему плевать, он восхищён Аль-Ниламом. И ни для кого это не будет тайной, но все мы будем делать вид, играть в лицемерные игры, от самих себя скрывая то, что на самом деле движет нами. Чтобы сохранить свои иллюзии, чтобы убедить себя, что мы не позолоченные, мы насквозь золотые. Что мы не ловим золотыми сетями дразнящую нас магию Тавлеи, а она сама, добровольно, течёт в ловушку, безмерно счастливая тем, что попалась.
Ещё бы убедить себя в том, что точно так же рада утренняя роса, осевшая на паутине, да только не получается никак. Роса живёт в своём мире, паутина с паучками – в своём, поднимется солнце, прогреет землю – и испарятся блестящие капельки, даже не заметив, где они задержались в утренней стылости, на чём осели.
Маленькое золотое солнце уже почти подошло к маленькой серебряной фигурке рака. Остались последние мгновения. Все напряглись, стараясь не пропустить этот миг, разглядеть всё. Есть поверье, что когда шарик достигает фигурки, можно загадать желание. Верят в это лишь дети, но загадывают все до одного.
Что же загадать мне? Ни единого желания… Несбыточные загадывать глупо, а сбыточные – противно. Верить не во что, надеяться – бессмысленно. Загадать, чтобы засыпать было не страшно? Или чтобы не открывать утром глаза с чувством полной обречённости, предопределённости всего? Чтобы было радостно? Такое невозможно… Чему радоваться-то?
Словно подтверждая невесёлые раздумья, что-то закололо аккурат там, где вырез на спине кончался и начиналось непосредственно платье. Не то попало что-то, какая-нибудь блестинка с потолка, не то колючий кончик золочёной нити выбился из шва и впился в кожу. Я задёргалась, зашевелила и спиной и бедрами, пытаясь избавиться от колющей меня штуки. Вроде бы стало легче.
Было так тесно, что затылок ощущал дыхание стоящего позади. И тут я почувствовала ещё кое-что: определённая часть тела того, кто стоял сзади, притиснутый толпой ко мне, недвусмысленно обрадовалась этому соседству.
Дело житейское, даже приятно, что без слов оценили твой внешний вид, хорошее, значит, платье попалось, и волосы удачно уложены, и движения по душе пришлись. Какой словесный комплимент так честно выразит, что ты нравишься?
Поэтому искусственная улыбка на моём лице сменилась естественной. И стало интересно, кто это мне так рад? Я отвлеклась от горестных дум, сосредоточилась на ощущениях. Забавно… Обернуться было невозможно – Солнце вот-вот вступит в Рак – и я просто подняла глаза к ближайшему зеркалу. И оторопела.
Позади меня стоял Бесстрастный в чёрном плаще с серебряным драконом на плече.
Никакой радости на его лице не было: напротив, он был в шоке и полном смятении.
И второе незыблемое правило Тавлеи рассыпалось в прах.
Глава двенадцатая Изумруд, жемчуг, сапфир, рубин, сапфир
В этот миг золотой шар накрыл серебряную фигурку, раздались поздравления хозяевам замка, монолит толпы стал рассыпаться.
Я снова глянула в зеркало – позади меня никого не было. Драконид исчез.
Кругом суетились люди, весь зал пришёл в движение. Теперь можно было и веселиться, есть и пить, танцевать и затевать новые интриги.
Вокруг стало не в пример просторней: народ рассредоточился по замку в поисках увеселений.
Я даже засомневалась, а не привиделось ли мне всё это? Может быть, почудилось? Решила найти Драконида, чтобы убедить саму себя, что не страдаю видениями. А может, он уже готов: лишился своей абсолютной магии и не дышит? У них ведь, по-моему, или – или… Интересно же!
Я обошла все залы, проверила дворики и смотровые площадки на башнях. Кругом царило веселье – а Драконида не было. Мелькали серебристые драконы на плечах – но это были другие Бесстрастные. Я разозлилась, вспыхнул охотничий азарт. Черпнула оберегами магии побольше, попыталась отыскать след исчезнувшего.
Куда там. Не нашла. Вернулся, скорее всего, в свой орден.
Буйная радость кругом стала меня раздражать, нахлынула усталость, захотелось спрятаться ото всех, посидеть там, где тихо, спокойно и уютно. Где хорошо думается и никто не мешает.
Побрела в библиотеку, не домой же возвращаться, к постылым думам и тяжким снам.
Эта часть замка была тёмной и пустынной. Ни огонька в коридоре, только луна светила в высокие окна, любопытствовала.
Створки двери были приоткрыты, я заглянула.
В библиотечном кабинете, уставленном высоченными, под потолок, книжными шкафами, мерцал маленький магический огонёк, отражался в оконных стёклах, зажигал на близстоящих переплетах слабые отсветы в позолочённых или посеребрённых буквицах.
Я проскользнула в приоткрытую дверь, замерла на пороге, прислонилась к дубовому косяку. Арка входа была глубокой, в ней лежала чёрная тень, укрывшая меня.
Драконид был здесь, сидел и читал. Тоже пытался найти спокойствие и тишину, привести мысли в порядок, а взбунтовавшееся тело в привычное состояние. Светился неярким светом огонёк над страницами, не болотный, болезненно-зелёный, а чистый, как язычок пламени, тёплый, жёлтый. Драконид читал.
От него прямо веяло мягкой силой, никуда его магия не делась, она была его неотъемлемой частью и совершенно не требовала, чтобы ради неё чем-то жертвовали. Его магия была отнюдь не мелочной, абсолютная магия могла себе это позволить.
И он был другой, совсем другой, чем те, кто окружал меня. Магические силы его были настолько огромны, что он не выпячивал их, как тавлейские маги, бахвалясь мощностью своих оберегов, а сдерживал, потому что для истинной магии здесь было тесно, как тесно океанскому кораблю на речном мелководье.
И ещё он был очень милый.
Он настолько бережно держал книгу, что мне подумалось: так поддерживают головки новорожденных младенцев. Я глядела на его пальцы, и мне вдруг страстно захотелось, чтобы они касались не книжного переплёта, а моей кожи.
Лицо Драконида было задумчивым, хмурились иногда брови, а иногда улыбка вспыхивала в глазах, когда он находил в строках что-то, что веселило его. А я смотрела на него из темноты и чувствовала, как все его чёрточки западают в душу, отзываются там чем-то волнующим.
И ему совершенно был не нужен мой Аль-Нилам, да и я ему была не нужна.
Но поднималось во мне что-то, рушащее все барьеры, отключающее разум, притягивающее к сидящему с книгой человеку. Мне надо было просто прикоснуться к нему, больше всего на свете надо. Узнать его ладонями, подушечками пальцев, губами, всем телом. Отпустить с миром, если я ошиблась. Или не отпускать…
Драконид перевернул страницу, задумался над ней, не читая.
Я смотрела на твердую линию его виска и скулы, чёткий нос, красиво очерченные губы… Выдавался кадык на крепкой шее, а ниже залегла тень в ложбинке.
Во рту меня пересохло, горло сжималось. Надо было решаться. Будь что будет, а только не выпущу я сегодня дракона из этой комнаты. И сбежать он не сможет, выход здесь один. Мне надо узнать, просто узнать…
Оторвалась от дверного косяка, шагнула вперед. И замерла, испугалась в последний момент.
Драконид, услышав шорох, встал. И тоже замер.
Вот теперь, когда он видел, что это я, и я видела, что он меня видит, силы вдруг кончились, спазмом сжало горло, к глазам подступили незваные слёзы, закривились, надулись губы, и я поняла, что сейчас просто-напросто разревусь, на этом и кончатся мои великие планы. Зажмурилась в отчаянии и рванулась вперёд, пытаясь опередить этот дурацкий плач.
И уткнулась в Драконида, не открывая глаз вцепилась в него, как утопающий в спасательный круг, на ощупь прорвалась сквозь сдерживающие мои пальцы и губы застёжки к его коже, укрыла лицо на его груди. Вдохнула его запах, ощутила щекой его тело, прижалась ещё сильнее… Стон помимо моей воли сорвался с губ, теперь всё тело жаждало прикоснуться к нему, но мешала одежда, как же она мешала!
С каким же непередаваемым облегчением я почувствовала, как его руки освобождают меня, выпускают на волю из стесняющих оков платья. И уплыла, окончательно растаяла в ласковых руках, мягкие губы прижались, погасили мой жалобный стон, требовательный язык потушил пожар во рту, принёс долгожданную влагу.
Впереди была целая ночь для того, чтобы узнать, погладить, поцеловать каждую частичку, каждый кусочек его тела, утопить его в себе, утонуть в нём.
Целая-целая ночь! Ибо кому в голову взбредёт идти ночью в библиотеку?
Поэтому я вернулась в Аль-Нилам, Драконида ждали окраины миров. Было, не было… Мало ли что бывает.
Прошёл день, неделя, месяц…
И очень скоро стало понятно, что тянет со страшной силой, заставляя забывать всё, тянет, и ничего с этим не поделать. Ушли все горести, отодвинулись проблемы, на многое я теперь смотрела совершенно безразлично, одно желание сжигало – увидеть его.
Я достала серебряное блюдце с золотым яблочком, купленное у гномов.
Я снова глянула в зеркало – позади меня никого не было. Драконид исчез.
Кругом суетились люди, весь зал пришёл в движение. Теперь можно было и веселиться, есть и пить, танцевать и затевать новые интриги.
Вокруг стало не в пример просторней: народ рассредоточился по замку в поисках увеселений.
Я даже засомневалась, а не привиделось ли мне всё это? Может быть, почудилось? Решила найти Драконида, чтобы убедить саму себя, что не страдаю видениями. А может, он уже готов: лишился своей абсолютной магии и не дышит? У них ведь, по-моему, или – или… Интересно же!
Я обошла все залы, проверила дворики и смотровые площадки на башнях. Кругом царило веселье – а Драконида не было. Мелькали серебристые драконы на плечах – но это были другие Бесстрастные. Я разозлилась, вспыхнул охотничий азарт. Черпнула оберегами магии побольше, попыталась отыскать след исчезнувшего.
Куда там. Не нашла. Вернулся, скорее всего, в свой орден.
Буйная радость кругом стала меня раздражать, нахлынула усталость, захотелось спрятаться ото всех, посидеть там, где тихо, спокойно и уютно. Где хорошо думается и никто не мешает.
Побрела в библиотеку, не домой же возвращаться, к постылым думам и тяжким снам.
Эта часть замка была тёмной и пустынной. Ни огонька в коридоре, только луна светила в высокие окна, любопытствовала.
Створки двери были приоткрыты, я заглянула.
В библиотечном кабинете, уставленном высоченными, под потолок, книжными шкафами, мерцал маленький магический огонёк, отражался в оконных стёклах, зажигал на близстоящих переплетах слабые отсветы в позолочённых или посеребрённых буквицах.
Я проскользнула в приоткрытую дверь, замерла на пороге, прислонилась к дубовому косяку. Арка входа была глубокой, в ней лежала чёрная тень, укрывшая меня.
Драконид был здесь, сидел и читал. Тоже пытался найти спокойствие и тишину, привести мысли в порядок, а взбунтовавшееся тело в привычное состояние. Светился неярким светом огонёк над страницами, не болотный, болезненно-зелёный, а чистый, как язычок пламени, тёплый, жёлтый. Драконид читал.
От него прямо веяло мягкой силой, никуда его магия не делась, она была его неотъемлемой частью и совершенно не требовала, чтобы ради неё чем-то жертвовали. Его магия была отнюдь не мелочной, абсолютная магия могла себе это позволить.
И он был другой, совсем другой, чем те, кто окружал меня. Магические силы его были настолько огромны, что он не выпячивал их, как тавлейские маги, бахвалясь мощностью своих оберегов, а сдерживал, потому что для истинной магии здесь было тесно, как тесно океанскому кораблю на речном мелководье.
И ещё он был очень милый.
Он настолько бережно держал книгу, что мне подумалось: так поддерживают головки новорожденных младенцев. Я глядела на его пальцы, и мне вдруг страстно захотелось, чтобы они касались не книжного переплёта, а моей кожи.
Лицо Драконида было задумчивым, хмурились иногда брови, а иногда улыбка вспыхивала в глазах, когда он находил в строках что-то, что веселило его. А я смотрела на него из темноты и чувствовала, как все его чёрточки западают в душу, отзываются там чем-то волнующим.
И ему совершенно был не нужен мой Аль-Нилам, да и я ему была не нужна.
Но поднималось во мне что-то, рушащее все барьеры, отключающее разум, притягивающее к сидящему с книгой человеку. Мне надо было просто прикоснуться к нему, больше всего на свете надо. Узнать его ладонями, подушечками пальцев, губами, всем телом. Отпустить с миром, если я ошиблась. Или не отпускать…
Драконид перевернул страницу, задумался над ней, не читая.
Я смотрела на твердую линию его виска и скулы, чёткий нос, красиво очерченные губы… Выдавался кадык на крепкой шее, а ниже залегла тень в ложбинке.
Во рту меня пересохло, горло сжималось. Надо было решаться. Будь что будет, а только не выпущу я сегодня дракона из этой комнаты. И сбежать он не сможет, выход здесь один. Мне надо узнать, просто узнать…
Оторвалась от дверного косяка, шагнула вперед. И замерла, испугалась в последний момент.
Драконид, услышав шорох, встал. И тоже замер.
Вот теперь, когда он видел, что это я, и я видела, что он меня видит, силы вдруг кончились, спазмом сжало горло, к глазам подступили незваные слёзы, закривились, надулись губы, и я поняла, что сейчас просто-напросто разревусь, на этом и кончатся мои великие планы. Зажмурилась в отчаянии и рванулась вперёд, пытаясь опередить этот дурацкий плач.
И уткнулась в Драконида, не открывая глаз вцепилась в него, как утопающий в спасательный круг, на ощупь прорвалась сквозь сдерживающие мои пальцы и губы застёжки к его коже, укрыла лицо на его груди. Вдохнула его запах, ощутила щекой его тело, прижалась ещё сильнее… Стон помимо моей воли сорвался с губ, теперь всё тело жаждало прикоснуться к нему, но мешала одежда, как же она мешала!
С каким же непередаваемым облегчением я почувствовала, как его руки освобождают меня, выпускают на волю из стесняющих оков платья. И уплыла, окончательно растаяла в ласковых руках, мягкие губы прижались, погасили мой жалобный стон, требовательный язык потушил пожар во рту, принёс долгожданную влагу.
Впереди была целая ночь для того, чтобы узнать, погладить, поцеловать каждую частичку, каждый кусочек его тела, утопить его в себе, утонуть в нём.
Целая-целая ночь! Ибо кому в голову взбредёт идти ночью в библиотеку?
* * *
Нет, честно говоря, это было совершеннейшее потрясение для обеих сторон, вещь, опасно близкая к святотатству, и абсолютно непонятно было, что же дальше-то делать.Поэтому я вернулась в Аль-Нилам, Драконида ждали окраины миров. Было, не было… Мало ли что бывает.
Прошёл день, неделя, месяц…
И очень скоро стало понятно, что тянет со страшной силой, заставляя забывать всё, тянет, и ничего с этим не поделать. Ушли все горести, отодвинулись проблемы, на многое я теперь смотрела совершенно безразлично, одно желание сжигало – увидеть его.
Я достала серебряное блюдце с золотым яблочком, купленное у гномов.