Незнакомые слова забытого даже не мной языка понеслись с губ яростно и властно. И голос был другим. Клокочущие и звенящие металлом слова звучали всё быстрее и быстрее и, наконец, перешли в вой. В волчий вой.
Луна блестела на серебре украшений, на золотой вышивке, на белой шерсти лунного коня. Запрокинув лицо к вечному небу, я-не-я выла, чувствуя, как натянуты жилы на горле.
Иней понесся с холма на равнину, где пришли в движение встревоженные кони, сбиваясь в единый табун, укрывая молодняк.
Выход из горловины я табуну отрезала, и угрожающе подвывая, стала теснить его в нужном направлении.
Луна зависла над холмами. Я знала, что из-под полога тёмного леса на склонах сюда спешат другие волки, раз кто-то начал гнать табуны. И точно, к моему вою присоединились волчьи голоса, лёгкие серые тени появлялись на склонах холмов, скользили вниз.
Чувствуя волков, кони обезумели и лавиной понеслись прочь от волчьей облавы, топча всё на своём пути. Многоголосый вой полосовал долину, подгоняя их, словно кнутом.
Оставалось только наблюдать, поднявшись повыше.
Неудержимый поток лоб в лоб столкнулся с всадниками.
Нет, не столкнулся, он смял их, не заметив. Просто к запаху трав и лошадей, царившему над долиной, добавился запах свежей крови. Волки это почувствовали, но на их долю ничего не досталось, – погоню втоптали в степную землю практически без остатка.
Всхрапнув, дернулся в сторону Иней – увлеченная зрелищем, я не заметила, как выскользнула из-за гребня холма запоздавшая тень, которую привлёк одинокий белый конь, а не уходящий табун.
Свистнула плеть, убитый волк покатился по склону. Не-я умела и это. Пора было уходить.
…Туман так же поднимался над рекой.
Когда я шагнула в него, спускаясь к воде, исчезли сапожки, растворились в лунном свете серебряные украшения, расплелись волосы, не осталось темно-красного шёлка.
Снова нагая входила я в говорливую воду, становилась собой, пряча внутри то, что спасло нас сегодня.
Вода смыла смуглость с кожи, тяжелые волосы перестали оттягивать голову назад, снова стали мягкими и привычными. Исчезло седло с высокими луками на Инее, исчезли кисти и бляхи на его узде. Впереди мерцал холмик серебристого шелка. Трепетала бирюзовыми крыльями Помнящая на волосах.
Над рекой, над туманом, молча ждали меня Таку и Кирон. Увидели, что я вернулась, – и отъехали в рощу.
Я неторопливо оделась на берегу.
Создала крохотный огонек, не больше пламени свечи, достала зеркало. Другие черты лица таяли, лишь смотрели на меня мудрые и спокойные глаза.
– Спасибо, эхэ… – шепнула я пра-пра-пра-не знаю сколько раз-бабушке.
– Мать всегда поможет детям, – ответило зеркало. – Ты узнала, как сладко пахнет ветер над степью. Помни – это часть тебя.
– Я помню, – кивнула я зеркалу.
В роще полыхал костёр. Кони паслись неподалёку. У огня ждали меня Таку и Агней. Кирона и Ангои видно не было.
Я отпустила Инея, подошла к костру.
– А теперь расскажи, что это было! – потребовал Таку от имени всех.
– Не такие они уж, оказывается, и нелепые… Наши титулы… – тихо сказала я, протягивая ладони к огню.
– Я видел сверху, что ты делала. Что это за магия? – спросил Таку, глядя на меня поверх пламени.
– Это не магия, это память.
Как же сложно объяснить то, что так легко сделать!
– У меня в крови много чего намешано. Оказывается, предки по материнской линии были выходцами из этого мира. Они называли себя родом Шоно. Я всегда это знала, – попыталась объяснить я.
– Ну что? – удивился Таку. – Ничего пока не пойму.
– Ну я же тебе говорю! – расстроилась я. – Всё же просто. Загоняющие Коней – это волки. Род Шоно. Или род Волка. Я, то есть моя пра-пра – не знаю сколько раз бабушка, узнала запах ветра этого мира и проснулась во мне. Подняла волков. Тауридов нет: кони смяли их. Только надо побыстрее отсюда убираться, – если серые вернутся, они и на нас нападут, опьянённые гоном, я не смогу их остановить, я же не прабабушка.
– Кирон с Ангоей этим занимаются, – сказал Агней. – Пощупывают проходы.
– Я думала, они за дровами пошли, – вяло удивилась я. – В рамках безмагического образа жизни.
Таку сумрачно сказал:
– Когда стало ясно, что ты вернулась, они сразу же и отправились искать выход. Идеальное место – это холм, на котором мы приземлились, но раз наши дела обстоят так, как ты сказала, возвращаться туда опасно. Хотя оттуда мы бы на одном вздохе ушли.
– Угу… – подтвердила я. – Там «небо сходится с землею». Мне этот мир одновременно и незнаком и знаком до удивления. Странно так.
– А шерсть на загривке у тебя дыбом не встаёт? – мрачно пошутил Агней. – Я теперь с тобой голодной в одном помещении не останусь. Кто тебя знает, что там проснётся в неподходящий момент, о Загоняющая Коней!
– Тебе ли бояться, о Берегущий Рис? – вопросила в ответ я. – Волки рисом не питаются.
– За рис я и не боюсь, я за себя боюсь.
Среди деревьев что-то хрустнуло. Мы насторожились. Таку с Агнеем молниеносно стали спинами к огню, руки – на оружии.
– Свои, – прогудел из темноты голос Кирона. – Орион форевер!
Из-за дерева появилась Ангоя с охапкой хвороста в руках. Хворост и её измученное лицо были в гармонии с окружающим миром, а изящный костюм и прическа – нет. За ней показался Кирон, волокущий здоровую лесину.
– Не нашли? – утвердительно спросил Агней.
– При оставшихся у нас магических крохах ничего подходящего рядом нет, но Агноя предлагает уйти через пламя, на это магии должно хватить, – подтаскивая сучковатый ствол к огню, сказал Кирон.
– Пятки подпалим… – засомневалась я.
Уход через огонь – ненадёжный способ, требующий времени и дикой концентрации, им пользуются нехотя, когда уж совсем припрёт.
– Надо попробовать, – мягко отозвалась Ангоя, подкладывая хворост в костёр. – Вставайте.
Мы встали вокруг костра, взявшись за руки. Получивший дополнительную пищу огонь загудел, застрелял искрами во тьму. Теперь в пламя надо было добавить магии. Не больше и не меньше, а ровно столько, сколько надо. Руководила обрядом Ангоя, чувствующая пламя, как никто в Орионе.
Луна с любопытством наблюдала за нами сверху.
Словно песчинки в песочных часах, падали в огонь невидимые капли магии. Надо сосредоточится, только пламя – и ничего больше.
Но сосредотачивалось плохо, в самый неподходящий момент я вдруг почувствовала, что зверски проголодалась и устала. Домой хочу. Слишком бурная у нас охота этой осенью.
Ангоя предупреждающе нахмурилась с той стороны костра.
Я не голодная. Никуда не хочу. Только пламя. Только пламя. Пламя. И капли магии, точащие оболочку этого мира, словно вода камень. Пламя.
Наконец огонь напитался. Теперь надо спешить.
Мы снова вскочили в седла. Главное – заставить коней прыгнуть через костёр.
Разбег – бросок над огнём – и прорыв в другой мир, Всеблагое Солнце, спасибо!
Словно пламя с примесью магии прожгло стенки двух миров, соединило их горячим мостиком.
Затрепетала на плече Помнящая, почувствовавшая магические токи, заиграли самоцветы на ее крыльях. По тавлейским меркам мы попали тоже в практически нищий в отношении магии мир, но нам хватило и этого, как опоры для следующего прыжка.
Вот, наконец, кони-птицы несутся привычным махом над полями, над лесами, над мирами… Домой, в Тавлею! Кирон и Агней покинули нас, отправились искать собак, затерявшихся в мирах.
А итог нашей размолвки с Тауридами лежит за тридевять земель, смешанный с взрыхлённой копытами коней землей, над которой гуляет терпко пахнущий ветер.
И теперь, когда всё позади, крутит и ломает ужас перед чуть не свершившимся. Промахнись мы мимо этого мира… Промахнись мы мимо…
– Спасибо, эхэ… – снова и снова шептала я. – Если бы не ты… Волки победили быков.
И словно эхо догнало меня через все эти тридевять земель, эхо и вольный степной ветер:
– Всё будет хорошо. Всё уже хорошо.
Глава пятая Аметист, алмаз, алмаз, раух-топаз, раух-топаз
Луна блестела на серебре украшений, на золотой вышивке, на белой шерсти лунного коня. Запрокинув лицо к вечному небу, я-не-я выла, чувствуя, как натянуты жилы на горле.
Иней понесся с холма на равнину, где пришли в движение встревоженные кони, сбиваясь в единый табун, укрывая молодняк.
Выход из горловины я табуну отрезала, и угрожающе подвывая, стала теснить его в нужном направлении.
Луна зависла над холмами. Я знала, что из-под полога тёмного леса на склонах сюда спешат другие волки, раз кто-то начал гнать табуны. И точно, к моему вою присоединились волчьи голоса, лёгкие серые тени появлялись на склонах холмов, скользили вниз.
Чувствуя волков, кони обезумели и лавиной понеслись прочь от волчьей облавы, топча всё на своём пути. Многоголосый вой полосовал долину, подгоняя их, словно кнутом.
Оставалось только наблюдать, поднявшись повыше.
Неудержимый поток лоб в лоб столкнулся с всадниками.
Нет, не столкнулся, он смял их, не заметив. Просто к запаху трав и лошадей, царившему над долиной, добавился запах свежей крови. Волки это почувствовали, но на их долю ничего не досталось, – погоню втоптали в степную землю практически без остатка.
Всхрапнув, дернулся в сторону Иней – увлеченная зрелищем, я не заметила, как выскользнула из-за гребня холма запоздавшая тень, которую привлёк одинокий белый конь, а не уходящий табун.
Свистнула плеть, убитый волк покатился по склону. Не-я умела и это. Пора было уходить.
…Туман так же поднимался над рекой.
Когда я шагнула в него, спускаясь к воде, исчезли сапожки, растворились в лунном свете серебряные украшения, расплелись волосы, не осталось темно-красного шёлка.
Снова нагая входила я в говорливую воду, становилась собой, пряча внутри то, что спасло нас сегодня.
Вода смыла смуглость с кожи, тяжелые волосы перестали оттягивать голову назад, снова стали мягкими и привычными. Исчезло седло с высокими луками на Инее, исчезли кисти и бляхи на его узде. Впереди мерцал холмик серебристого шелка. Трепетала бирюзовыми крыльями Помнящая на волосах.
Над рекой, над туманом, молча ждали меня Таку и Кирон. Увидели, что я вернулась, – и отъехали в рощу.
Я неторопливо оделась на берегу.
Создала крохотный огонек, не больше пламени свечи, достала зеркало. Другие черты лица таяли, лишь смотрели на меня мудрые и спокойные глаза.
– Спасибо, эхэ… – шепнула я пра-пра-пра-не знаю сколько раз-бабушке.
– Мать всегда поможет детям, – ответило зеркало. – Ты узнала, как сладко пахнет ветер над степью. Помни – это часть тебя.
– Я помню, – кивнула я зеркалу.
В роще полыхал костёр. Кони паслись неподалёку. У огня ждали меня Таку и Агней. Кирона и Ангои видно не было.
Я отпустила Инея, подошла к костру.
– А теперь расскажи, что это было! – потребовал Таку от имени всех.
– Не такие они уж, оказывается, и нелепые… Наши титулы… – тихо сказала я, протягивая ладони к огню.
– Я видел сверху, что ты делала. Что это за магия? – спросил Таку, глядя на меня поверх пламени.
– Это не магия, это память.
Как же сложно объяснить то, что так легко сделать!
– У меня в крови много чего намешано. Оказывается, предки по материнской линии были выходцами из этого мира. Они называли себя родом Шоно. Я всегда это знала, – попыталась объяснить я.
– Ну что? – удивился Таку. – Ничего пока не пойму.
– Ну я же тебе говорю! – расстроилась я. – Всё же просто. Загоняющие Коней – это волки. Род Шоно. Или род Волка. Я, то есть моя пра-пра – не знаю сколько раз бабушка, узнала запах ветра этого мира и проснулась во мне. Подняла волков. Тауридов нет: кони смяли их. Только надо побыстрее отсюда убираться, – если серые вернутся, они и на нас нападут, опьянённые гоном, я не смогу их остановить, я же не прабабушка.
– Кирон с Ангоей этим занимаются, – сказал Агней. – Пощупывают проходы.
– Я думала, они за дровами пошли, – вяло удивилась я. – В рамках безмагического образа жизни.
Таку сумрачно сказал:
– Когда стало ясно, что ты вернулась, они сразу же и отправились искать выход. Идеальное место – это холм, на котором мы приземлились, но раз наши дела обстоят так, как ты сказала, возвращаться туда опасно. Хотя оттуда мы бы на одном вздохе ушли.
– Угу… – подтвердила я. – Там «небо сходится с землею». Мне этот мир одновременно и незнаком и знаком до удивления. Странно так.
– А шерсть на загривке у тебя дыбом не встаёт? – мрачно пошутил Агней. – Я теперь с тобой голодной в одном помещении не останусь. Кто тебя знает, что там проснётся в неподходящий момент, о Загоняющая Коней!
– Тебе ли бояться, о Берегущий Рис? – вопросила в ответ я. – Волки рисом не питаются.
– За рис я и не боюсь, я за себя боюсь.
Среди деревьев что-то хрустнуло. Мы насторожились. Таку с Агнеем молниеносно стали спинами к огню, руки – на оружии.
– Свои, – прогудел из темноты голос Кирона. – Орион форевер!
Из-за дерева появилась Ангоя с охапкой хвороста в руках. Хворост и её измученное лицо были в гармонии с окружающим миром, а изящный костюм и прическа – нет. За ней показался Кирон, волокущий здоровую лесину.
– Не нашли? – утвердительно спросил Агней.
– При оставшихся у нас магических крохах ничего подходящего рядом нет, но Агноя предлагает уйти через пламя, на это магии должно хватить, – подтаскивая сучковатый ствол к огню, сказал Кирон.
– Пятки подпалим… – засомневалась я.
Уход через огонь – ненадёжный способ, требующий времени и дикой концентрации, им пользуются нехотя, когда уж совсем припрёт.
– Надо попробовать, – мягко отозвалась Ангоя, подкладывая хворост в костёр. – Вставайте.
Мы встали вокруг костра, взявшись за руки. Получивший дополнительную пищу огонь загудел, застрелял искрами во тьму. Теперь в пламя надо было добавить магии. Не больше и не меньше, а ровно столько, сколько надо. Руководила обрядом Ангоя, чувствующая пламя, как никто в Орионе.
Луна с любопытством наблюдала за нами сверху.
Словно песчинки в песочных часах, падали в огонь невидимые капли магии. Надо сосредоточится, только пламя – и ничего больше.
Но сосредотачивалось плохо, в самый неподходящий момент я вдруг почувствовала, что зверски проголодалась и устала. Домой хочу. Слишком бурная у нас охота этой осенью.
Ангоя предупреждающе нахмурилась с той стороны костра.
Я не голодная. Никуда не хочу. Только пламя. Только пламя. Пламя. И капли магии, точащие оболочку этого мира, словно вода камень. Пламя.
Наконец огонь напитался. Теперь надо спешить.
Мы снова вскочили в седла. Главное – заставить коней прыгнуть через костёр.
Разбег – бросок над огнём – и прорыв в другой мир, Всеблагое Солнце, спасибо!
Словно пламя с примесью магии прожгло стенки двух миров, соединило их горячим мостиком.
Затрепетала на плече Помнящая, почувствовавшая магические токи, заиграли самоцветы на ее крыльях. По тавлейским меркам мы попали тоже в практически нищий в отношении магии мир, но нам хватило и этого, как опоры для следующего прыжка.
Вот, наконец, кони-птицы несутся привычным махом над полями, над лесами, над мирами… Домой, в Тавлею! Кирон и Агней покинули нас, отправились искать собак, затерявшихся в мирах.
А итог нашей размолвки с Тауридами лежит за тридевять земель, смешанный с взрыхлённой копытами коней землей, над которой гуляет терпко пахнущий ветер.
И теперь, когда всё позади, крутит и ломает ужас перед чуть не свершившимся. Промахнись мы мимо этого мира… Промахнись мы мимо…
– Спасибо, эхэ… – снова и снова шептала я. – Если бы не ты… Волки победили быков.
И словно эхо догнало меня через все эти тридевять земель, эхо и вольный степной ветер:
– Всё будет хорошо. Всё уже хорошо.
Глава пятая Аметист, алмаз, алмаз, раух-топаз, раух-топаз
Пока я вспоминала самую страшную в своей жизни охоту – и день прошёл. Мы с Выдрой умудрились даже выдать на гора положенную норму.
В бараке появление гнома вызвало оживление у заключенных.
Проблемы начались сразу же, с порога. С вопроса, где он будет ночевать. Какой из двух принципов возобладает? Мальчики – направо, девочки – налево или надзиратели – направо, заключенные – налево? Интересно!
Лишай интерес загубил на корню, без тени сомнений определил Выдру к заключённым, велел спать в проходе между нарами и выдал ему набитый ветошью мешок.
Ночью я проснулась от скрипа снега за стеной. Села.
В бараке было темно, лишь угли в печке светились тусклым красным светом, и свет этот пробивался сквозь щели дверцы. Дежурная, которая должна была их время от времени шевелить, чтобы они прогорели быстрее и печь можно было закрыть, беспробудно спала у Кирпича под боком, что тоже, по идее, входило в её обязанности.
Скрип то затихал, то возобновлялся. Медведь снова пришёл и бродил теперь вокруг барака, полного вкусной спящей еды.
Неслышно приподнялся гном. В темноте блеснули отсветами углей его глаза. Мы слушали.
Скрип исчез.
– На помойку пошёл, – шепнул гном. – Вернётся.
Через некоторое время, как он и предсказывал, медведь вернулся. И снова заходил где-то за стеной. Потом встал.
Я почувствовала резкий запах зверя, замершего с той стороны, его втянуло вместе с морозным воздухом через щель между бревнами. И медведь, видно, почуял, что в этом месте человеческим духом пахнет, свежим мясом. Не таким нежным, как полежавшее, с душком, но всё-таки мясом.
Стоял, молчал. Потом как рыкнул!
Весь барак вскочил. Женщины со сна загомонили, ничего не понимая. Кто-то догадался запалить светильник.
Лишай, полновластный хозяин этих мест, лишь рявкнул со своей половины, едва ли не громче медведя:
– А ну спать! Покрутится эта тварюга, да уйдёт, чего разгомонились! Барак крепкий, не развалит. Клин, дверь проверь!
Связываться с медведем ему по-прежнему не хотелось. И то, что посещение нашего жилья вошло у поднятого оттепелью зверя в нехорошую привычку, его, видно, не особо-то волновало.
Клин тычком поднял даму со своей постели, чтобы угли кочергой пошевелила, босой протопал к двери, осмотрел запор.
– Нормально, – сообщил он, зевая и почёсываясь. – Хоть тараном бей. Гасите свет там!
Светильник задули, снова наступила темнота и тишина.
Я по обыкновению свернулась на боку калачиком, подтянула ноги к груди, и замерла. Сон не шёл, – медведь так и бродил у барака, скрипел снег. Или мне это уже казалось.
И Кузен сегодня молчит. Хотела ведь ему рассказать, что Тауриды могли приложить руку к моей отправке сюда. За убийство своих родственников. Хотя… Свидетелей ведь нет, никто из них с той охоты не вернулся. Но вернулись мы, – неужели в Тельце не знали, зачем и куда собралась их буйная обидчивая молодёжь?
А если знали, но доказать ничего не могли, то убрать меня сюда, без шума и скандала – разумное решение трезво оценивающих обстановку людей. Соответственно, остальные тоже должны каким-то образом пострадать. Если Таку, Кирон, Агней и Ангоя живут себе припеваючи, значит, это не Тельца рук дело. Да, остановлюсь пока на этом.
Скрип за стеной затих. Как только я это осознала, глаза сразу закрылись, и я заснула.
Потом, держа топор наготове, отворил.
Героически шагнул наружу.
Ага, медведь терпеливо дожидался, пока он выспится. Тоже давным-давно спать ушёл. Наложил прямо перед крыльцом солидную кучу. Разворошил помойку, вскрыл яму-склад с замороженным мясом и рыбой. И там поел, и уволок полтуши домой, сволочь. Вокруг барака только что тропу не натоптал. На бревнах виднелись следы: когти точил. Видимо, всё-таки его тянуло на свежую пищу, а не вымороженную, как ледышка.
Если он будет наше мясо и рыбу есть, то где мы силы возьмем в земле ковыряться? На крупяной болтушке много не напашешь, выработка сразу упадёт. Неужели даже это не заставит Лишая с Клином как-то с медведем разобраться? Страшно ведь неимоверно, когда он за стеной бродит…
Лишай принял другое решение, осмотрев разоренный склад. За завтраком сказал скупо и веско:
– Замечу, что шевелиться медленнее стали, – выставлю на улицу ночевать. Жрите, что есть. И так не каторга, а смех один. Лучше воли.
Ему, конечно, насчёт воли виднее. Позавтракали молча и пошли на просеку к ямам.
– Я с радостью воспользуюсь вашим приглашением, дорогой господин Выдра, – не удержалась я от улыбки. – Когда это станет возможно. Я так давно не была на новоселье…
– Теперь не жнаю, когда уйду из барака, – заметил гном. – Никто жверя не держит, он будет наглеть. Лето далеко, шпать лечь не может, голова болит, – будет жлой. Еды хочет.
– Неужели до лета будем слушать, как он по ночам скрипит? – возмутилась я.
Гном ничего не ответил.
Только когда пришли в конец проходки и он снова взял в руки кайло, у него вырвалось:
– Теперь для меня жабой – отдых, барак – каторга.
Я только кивнула, что тут ещё скажешь.
Всё наперекосяк пошло с этой оттепелью. И Кузен молчит… Лучше бы и не находил, я бы постаралась забыть, что на свете есть Тавлея. Существует только то, что можно потрогать. То, что осталось в твоей памяти – не существует… Вдруг до одури захотелось, чтобы недавнюю крепь положили некрепко, чтобы рухнул сверху обвал и оборвал всё раз и навсегда, быстро и немучительно!
Искушение было настолько сильным, что я, катя порожнюю тачку по проходке, остановилась и стала присматриваться к столбам, держащим потолочный настил. Может быть, долбануть по одному? Зачем тянуть безнадёжное?
Выдру жалко, он-то тут при чём… А от его затеи с новосельем вообще горло перехватывает, даже здесь он пытается создать кусочек нормальной жизни. Но от этого ещё сильнее сдохнуть хочется, слишком уж контрастно.
Лишай с Клином приободрились, словно это они его силой воли от барака отпугнули. У Лишая на радостях и потенция улучшилась: выбрал себе новую пассию взамен Мухи.
Под источающие жгучую зависть взгляды барака свеженазначенная повариха переместилась на правую, «чистую» половину. Возникла надежда, может, эта будет лучше предшественницы варить?
Хотя вряд ли. Пока медведь рядом бродит, те, кто днём в бараке остаются, носа наружу высунуть боятся, что в бараке из продуктов есть – то и варят, на склад ни ногой. За водой теперь толпа не меньше половины от всего населения барака ходит. Кто палкой вооружен, кто кайлом, кто лопатой. Глаза у каждой, как плошки оловянные. Еще бы: жутко.
В забое я услышала голос Кузена. Очень тихо, как дальнее эхо.
Даже сил обрадоваться не было.
– Здравствуй… – выдавила в ответ на вежливое приветствие.
– Я снова был в Тавлее, – без долгих предисловий сказал Кузен. – Выяснял, каков сейчас статус Аль-Нилама, раз тебя нет в галереях.
– Ну и?… – насторожилась я.
– Аль-Нилам пока находится под управлением опекунского совета, хотя ходят слухи, что скоро у него будет владелец. Такие вот пироги с котятами.
– Завтра я тебя не услышу? – уточнила я, хотя и так было понятно, что вряд ли.
– Проблемы, дорогая кузина, проблемы… – отозвался Кузен, и настала тишина.
Вот теперь, в вязкой тишине, прерываемой лишь равномерными ударами кайла Выдры, я осознала, что сказал Кузен.
Какие там к медведю злые Тауриды! Меня же свои вот-вот дома лишат! У Аль-Нилама будет владелец, как же! Я его владелец, и пока я жива, никто в моем замке долго не задержится!
Полускрюченная в низком сыром тоннеле, я задыхалась от бессильной ярости. Не-е-ет, сегодня же скажу надзирателям, чтобы передали, куда следует, мол, согласна я, к арфе и канарейке, к сытой жизни.
А, попав в Резиденцию, из кожи вон вывернусь, чтобы узнать, как попадает золото в магические миры!
Пешком вернусь в Тавлею и собственными руками сожгу Аль-Нилам, разметаю по камешку, чтобы никто чужой не бродил по плитам его пола! В Тавлее и без оберегов можно разжиться магией в обмен на немагическое золото. Причём для задуманного магии понадобится не так уж и много… Покажу я им, кто из нас госпожа дома Аль-Нилам!
Кончики пальцев стало покалывать мириадами крохотных иголочек. Ничего не понимая, я поднесла руки к лицу и увидела в полумраке, как пробегают по пальцам, пляшут над ногтями синеватые огоньки пламени. Опустила пылающие ладони к тачке, – и в свете огоньков увидела, что на её деревянных рукоятях остались следы пламени, подпалила, получается, в гневе, орудие своего труда.
От изумления даже ярость прошла. Ух ты, явная магия! Наверное, моё тело с рождения пропитано магией, как солёная рыба – солью. А немагическое золото здесь кругом, почти как в Тавлее. Остатки магии и проснулись. Жаль ненадолго.
Только ярость сменилась изумлением, – огоньки исчезли, спрятались. Вызвать снова их не получилось. Пришлось подхватить тачку и катить дальше.
На одной ярости далеко не уедешь. Надо спокойно всё обдумать.
Аль-Нилам. Мой Аль-Нилам…
Для знающего человека, знакомого с планом Тавлеи, достаточно увидеть мой герб, чтобы понять всё сразу. На щите чёрного цвета с золотой каймой пламенеющий грифон в поясе из трех жемчужин. Больше ничего.
На моём гербе нет всяких глупостей, вроде ромба, полагающегося дамам вместо щита, или там бантика на верхнем острие ромба, который изображают на гербах девушек.
У меня – мужской герб. Герб единственного наследника, но поскольку я женского пола, то наследницы Аль-Нилама.
Меньше всего на свете я бы хотела, чтобы оно было так, но так получилось… Мои родители не успели завести других детей к тому моменту, как началась очередная междуусобица. И я осталась одна.
Для меня они живы, чтобы там весь мир не думал. Просто их нет поблизости. И всё. Тема исчерпана. Закрыта!
А я попала под опеку специально созданного на собрании всех домов Ориона опекунского совета. Я и Аль-Нилам.
Хоть бы он с краю где-нибудь располагался, на конце Палицы или в тугой дуге Щита… Тогда всё было бы куда проще.
Положение Северной Короны рядом с Ключевым Камнем – ничто, по сравнению с тем местом, которое занимает Аль-Нилам в Орионе. Он же расположен практически в солнечном сплетении созвездия. Отсюда-то всё и вытекает.
Торговый люд, хранящий свои богатства в сундуках в виде звонкой монеты и ценных вещей, чёрной завистью завидует нам, владеющим домами и мирами. И никто не знает, как завидовала я купеческим дочкам, которым замуж выйти – это всего лишь перевезти свои сундуки, перины и посуду в дом супруга.
Не мы владеем землями, а земли владеют нами, мы лишь живое их олицетворение, ходячая персонификация того или иного дома.
Как можно владеть тем, что старше тебя в неисчислимое количество раз, что ты не можешь по своей прихоти сложить в сундук и увезти туда, куда тебе надо? Кто к кому привязан неразрывной веревочкой?
Не найдётся в Тавлее хоть мало-мальски често– и властолюбивого человека, который не мечтал бы стать хозяином Аль-Нилама.
А завладеть Аль-Ниламом законным путём можно лишь через брак со мной.
Незаконным – невозможно, Аль-Нилам защищён со всех сторон другими домами, военными действиями его не возьмешь.
А согласие на мой брак даёт опекунский совет.
Вот из этого и вырастает большая политика.
Аль-Нилам стал лакомым куском, который держал в руках опекунский совет и которым он подманивал любителей лакомств.
Первый раз невестой я побывала в десятилетнем возрасте. Мне объяснили, что скоро придёт такой интересный праздник, когда я буду в красивом платье, мне подарят громадный многоярусный торт и новую лошадку, а я должна буду поставить свою подпись на одной бумажке, только аккуратно и без клякс. Но даже если будут кляксы, это не страшно, потому что в этот день главное, чтобы подписи поставили все-все дяденьки из опекунского совета. Это очень важно и это нужно Ориону.
Почувствовав, что Аль-Нилам, того и гляди, уплывёт, другие любители лакомых кусков решили, что это несправедливо, и торта я тогда не получила.
Моего предполагаемого супруга, ни возраста, ни имени, ни созвездия которого за давностью лет я уже не помню, зарезали за неделю до бракосочетания на тихой тавлейской улочке.
Зато опекунский совет получил наглядное доказательство, какой мощный фактор влияния на другие созвездия появился у Ориона. И началось.
В таких условиях быстро взрослеешь и начинаешь понимать, что чего стоит…
…И дело было даже не в том, что меня никто не спрашивал, хочу я или нет.
С рождения мы знаем, что судьба созвездия важнее, чем судьба одного человека, и союзы между домами – это такая вещь, в которой практически не остаётся места для приязни или неприязни людей, олицетворяющих собою соединение двух домов.
Это политика, это балансирование над пропастью тавлейских болот и себя надо держать в узде, потому что в конечном итоге то, что выгодно созвездию, выгодно и тебе. Мы получаем правильное воспитание и трезво смотрим на такие вещи, не создавая себе лишних проблем. Ну, во всяком случае, всячески стараемся.
Нет, дело было совсем в другом…
И словами-то выразить это сложно.
Ну вот если, к примеру, меня сейчас вынуть из ямы, отмыть, причесать, одеть. Накормить. Тогда в глазах большинства я стану хорошенькой. Не самой привлекательной, не самой обаятельной, при желании можно без труда найти и куда более изящный идеал.
Но если за моей спиной взметнутся ввысь белые стены Аль-Нилама – о-о-о, тогда в глазах того же большинства я сразу же стану неописуемой, неземной красавицей, с которой сложно сравниться кому-либо ещё. Грациозной, безупречной, воздушной. Нежной и трепетной. Изысканной и загадочной. Неотразимой. И это – без всякой магии.
А я в начале жизни, когда рядом были родители, получила столько настоящей любви, что совершенно не нуждаюсь в лживых, лицемерных восторгах. Да и в искренних тоже, – когда они обращены исключительно к наследнице влиятельного дома. У меня есть, с чем сравнивать: во мне звенит камертон, вложенный любящими сердцами, чей чистый звук легко перекрывает трескучий хор славословий. У меня нет им веры.
И ещё я остро чувствую, когда во мне видят лишь дверь в Аль-Нилам, но пытаются замаскировать это фальшивым участием и сочувствием.
Это была неплохая школа.
Заключался очередной союз, суливший немалые выгоды Ориону, а последним узлом, связывающим обоюдные интересы сторон, становился брак наследницы Аль-Нилама. Наследница прилагалась – сидела куклой в кресле, когда высокие договаривающиеся стороны обсуждали все детали предстоящей сделки. Слушала и смотрела.
Потом подворачивался более выгодный союз. Или какие-то предварительные условия договора нарушались. Или ещё что-нибудь.
Сначала я ничего не понимала, главное было дотерпеть до конца невыносимо скучного заседания, благо происходили они не так уж часто. Чужие люди рассматривали меня, как выставленную на продажу вещь, свои подбадривающе улыбались, следили, чтобы спину прямо держала, чтобы не ковыряла пальцем в носу.
Потом я потихоньку начала разбираться в круговерти имён, миров, влияний.
Возничий не прочь заключит брачный союз с Орионом, и это выгодно обоим созвездиям: дом Аль-Нат у Возничего отобрал Телец. Этот замок стоит как раз на границе двух созвездий.
Если Возничий и Орион объединятся, они могут взять Тельца в мощные клещи, обломать рога синему крылатому быку и вернуть спорный дом Возничему.
Но стоит ли так запросто отдавать Аль-Нилам Ауригиду, если Возничий и так заинтересован в союзнических отношениях с мощным Орионом? Не получит ли это созвездие слишком много влияния, закрепившись в нашем солнечном сплетении?
Ведь брачный союз с Орионом рад заключить и Змееносец. А здесь вырисовывается очень интересная политическая комбинация… Змееносец вклинен в эклиптику между Стрельцом и Скорпионом, но в Зодиак не входит. А связанный родственными узами с Орионом вполне может войти.
И тогда наш извечный враг Скорпион в зодиакальном круге будет изолирован с одной стороны Весами, то есть бывшими Клешнями, с другой стороны Змееносцем. И оба созвездия – играют нашу партию.
Но Скорпион скорее развяжет новую войну созвездий, чем позволит породниться Ориону и Змееносцу. А может быть, брак всё-таки заключить, тайно?
Но Тавлея кишит шпионами и полушпионами, такое событие недолго будет скрыто, и тогда Скорпион опротестует бракосочетание на совете Зодиака. Или не успеет?
Хотя ведь можно поступить и проще, через наследницу Аль-Нилама породнится, к примеру, со спокойным и достаточно влиятельным Овном, получив, таким образом, в Зодиаке ещё одно лояльное нам созвездие.
Но останется ли Овен спокойным, когда получит контроль над Аль-Ниламом? Аппетит приходит по время еды.
Может быть, всё-таки, надежнее со Змееносцем, который заинтересован в помощи Ориона, в отличие от итак уже всё имеющего зодиакального Овна?
В бараке появление гнома вызвало оживление у заключенных.
Проблемы начались сразу же, с порога. С вопроса, где он будет ночевать. Какой из двух принципов возобладает? Мальчики – направо, девочки – налево или надзиратели – направо, заключенные – налево? Интересно!
Лишай интерес загубил на корню, без тени сомнений определил Выдру к заключённым, велел спать в проходе между нарами и выдал ему набитый ветошью мешок.
Ночью я проснулась от скрипа снега за стеной. Села.
В бараке было темно, лишь угли в печке светились тусклым красным светом, и свет этот пробивался сквозь щели дверцы. Дежурная, которая должна была их время от времени шевелить, чтобы они прогорели быстрее и печь можно было закрыть, беспробудно спала у Кирпича под боком, что тоже, по идее, входило в её обязанности.
Скрип то затихал, то возобновлялся. Медведь снова пришёл и бродил теперь вокруг барака, полного вкусной спящей еды.
Неслышно приподнялся гном. В темноте блеснули отсветами углей его глаза. Мы слушали.
Скрип исчез.
– На помойку пошёл, – шепнул гном. – Вернётся.
Через некоторое время, как он и предсказывал, медведь вернулся. И снова заходил где-то за стеной. Потом встал.
Я почувствовала резкий запах зверя, замершего с той стороны, его втянуло вместе с морозным воздухом через щель между бревнами. И медведь, видно, почуял, что в этом месте человеческим духом пахнет, свежим мясом. Не таким нежным, как полежавшее, с душком, но всё-таки мясом.
Стоял, молчал. Потом как рыкнул!
Весь барак вскочил. Женщины со сна загомонили, ничего не понимая. Кто-то догадался запалить светильник.
Лишай, полновластный хозяин этих мест, лишь рявкнул со своей половины, едва ли не громче медведя:
– А ну спать! Покрутится эта тварюга, да уйдёт, чего разгомонились! Барак крепкий, не развалит. Клин, дверь проверь!
Связываться с медведем ему по-прежнему не хотелось. И то, что посещение нашего жилья вошло у поднятого оттепелью зверя в нехорошую привычку, его, видно, не особо-то волновало.
Клин тычком поднял даму со своей постели, чтобы угли кочергой пошевелила, босой протопал к двери, осмотрел запор.
– Нормально, – сообщил он, зевая и почёсываясь. – Хоть тараном бей. Гасите свет там!
Светильник задули, снова наступила темнота и тишина.
Я по обыкновению свернулась на боку калачиком, подтянула ноги к груди, и замерла. Сон не шёл, – медведь так и бродил у барака, скрипел снег. Или мне это уже казалось.
И Кузен сегодня молчит. Хотела ведь ему рассказать, что Тауриды могли приложить руку к моей отправке сюда. За убийство своих родственников. Хотя… Свидетелей ведь нет, никто из них с той охоты не вернулся. Но вернулись мы, – неужели в Тельце не знали, зачем и куда собралась их буйная обидчивая молодёжь?
А если знали, но доказать ничего не могли, то убрать меня сюда, без шума и скандала – разумное решение трезво оценивающих обстановку людей. Соответственно, остальные тоже должны каким-то образом пострадать. Если Таку, Кирон, Агней и Ангоя живут себе припеваючи, значит, это не Тельца рук дело. Да, остановлюсь пока на этом.
Скрип за стеной затих. Как только я это осознала, глаза сразу закрылись, и я заснула.
* * *
Утром Лишай долго стоял у двери, ухом к ней. Слушал.Потом, держа топор наготове, отворил.
Героически шагнул наружу.
Ага, медведь терпеливо дожидался, пока он выспится. Тоже давным-давно спать ушёл. Наложил прямо перед крыльцом солидную кучу. Разворошил помойку, вскрыл яму-склад с замороженным мясом и рыбой. И там поел, и уволок полтуши домой, сволочь. Вокруг барака только что тропу не натоптал. На бревнах виднелись следы: когти точил. Видимо, всё-таки его тянуло на свежую пищу, а не вымороженную, как ледышка.
Если он будет наше мясо и рыбу есть, то где мы силы возьмем в земле ковыряться? На крупяной болтушке много не напашешь, выработка сразу упадёт. Неужели даже это не заставит Лишая с Клином как-то с медведем разобраться? Страшно ведь неимоверно, когда он за стеной бродит…
Лишай принял другое решение, осмотрев разоренный склад. За завтраком сказал скупо и веско:
– Замечу, что шевелиться медленнее стали, – выставлю на улицу ночевать. Жрите, что есть. И так не каторга, а смех один. Лучше воли.
Ему, конечно, насчёт воли виднее. Позавтракали молча и пошли на просеку к ямам.
* * *
– Хотел приглащить ваш, гошпожа Аль-Нилам, на новощелье, – неожиданно сказал в обед гном. – Медведь не дал.– Я с радостью воспользуюсь вашим приглашением, дорогой господин Выдра, – не удержалась я от улыбки. – Когда это станет возможно. Я так давно не была на новоселье…
– Теперь не жнаю, когда уйду из барака, – заметил гном. – Никто жверя не держит, он будет наглеть. Лето далеко, шпать лечь не может, голова болит, – будет жлой. Еды хочет.
– Неужели до лета будем слушать, как он по ночам скрипит? – возмутилась я.
Гном ничего не ответил.
Только когда пришли в конец проходки и он снова взял в руки кайло, у него вырвалось:
– Теперь для меня жабой – отдых, барак – каторга.
Я только кивнула, что тут ещё скажешь.
Всё наперекосяк пошло с этой оттепелью. И Кузен молчит… Лучше бы и не находил, я бы постаралась забыть, что на свете есть Тавлея. Существует только то, что можно потрогать. То, что осталось в твоей памяти – не существует… Вдруг до одури захотелось, чтобы недавнюю крепь положили некрепко, чтобы рухнул сверху обвал и оборвал всё раз и навсегда, быстро и немучительно!
Искушение было настолько сильным, что я, катя порожнюю тачку по проходке, остановилась и стала присматриваться к столбам, держащим потолочный настил. Может быть, долбануть по одному? Зачем тянуть безнадёжное?
Выдру жалко, он-то тут при чём… А от его затеи с новосельем вообще горло перехватывает, даже здесь он пытается создать кусочек нормальной жизни. Но от этого ещё сильнее сдохнуть хочется, слишком уж контрастно.
* * *
Ночь прошла спокойно, медведь, видимо, переваривал мороженое мясо.Лишай с Клином приободрились, словно это они его силой воли от барака отпугнули. У Лишая на радостях и потенция улучшилась: выбрал себе новую пассию взамен Мухи.
Под источающие жгучую зависть взгляды барака свеженазначенная повариха переместилась на правую, «чистую» половину. Возникла надежда, может, эта будет лучше предшественницы варить?
Хотя вряд ли. Пока медведь рядом бродит, те, кто днём в бараке остаются, носа наружу высунуть боятся, что в бараке из продуктов есть – то и варят, на склад ни ногой. За водой теперь толпа не меньше половины от всего населения барака ходит. Кто палкой вооружен, кто кайлом, кто лопатой. Глаза у каждой, как плошки оловянные. Еще бы: жутко.
В забое я услышала голос Кузена. Очень тихо, как дальнее эхо.
Даже сил обрадоваться не было.
– Здравствуй… – выдавила в ответ на вежливое приветствие.
– Я снова был в Тавлее, – без долгих предисловий сказал Кузен. – Выяснял, каков сейчас статус Аль-Нилама, раз тебя нет в галереях.
– Ну и?… – насторожилась я.
– Аль-Нилам пока находится под управлением опекунского совета, хотя ходят слухи, что скоро у него будет владелец. Такие вот пироги с котятами.
– Завтра я тебя не услышу? – уточнила я, хотя и так было понятно, что вряд ли.
– Проблемы, дорогая кузина, проблемы… – отозвался Кузен, и настала тишина.
Вот теперь, в вязкой тишине, прерываемой лишь равномерными ударами кайла Выдры, я осознала, что сказал Кузен.
Какие там к медведю злые Тауриды! Меня же свои вот-вот дома лишат! У Аль-Нилама будет владелец, как же! Я его владелец, и пока я жива, никто в моем замке долго не задержится!
Полускрюченная в низком сыром тоннеле, я задыхалась от бессильной ярости. Не-е-ет, сегодня же скажу надзирателям, чтобы передали, куда следует, мол, согласна я, к арфе и канарейке, к сытой жизни.
А, попав в Резиденцию, из кожи вон вывернусь, чтобы узнать, как попадает золото в магические миры!
Пешком вернусь в Тавлею и собственными руками сожгу Аль-Нилам, разметаю по камешку, чтобы никто чужой не бродил по плитам его пола! В Тавлее и без оберегов можно разжиться магией в обмен на немагическое золото. Причём для задуманного магии понадобится не так уж и много… Покажу я им, кто из нас госпожа дома Аль-Нилам!
Кончики пальцев стало покалывать мириадами крохотных иголочек. Ничего не понимая, я поднесла руки к лицу и увидела в полумраке, как пробегают по пальцам, пляшут над ногтями синеватые огоньки пламени. Опустила пылающие ладони к тачке, – и в свете огоньков увидела, что на её деревянных рукоятях остались следы пламени, подпалила, получается, в гневе, орудие своего труда.
От изумления даже ярость прошла. Ух ты, явная магия! Наверное, моё тело с рождения пропитано магией, как солёная рыба – солью. А немагическое золото здесь кругом, почти как в Тавлее. Остатки магии и проснулись. Жаль ненадолго.
Только ярость сменилась изумлением, – огоньки исчезли, спрятались. Вызвать снова их не получилось. Пришлось подхватить тачку и катить дальше.
На одной ярости далеко не уедешь. Надо спокойно всё обдумать.
Аль-Нилам. Мой Аль-Нилам…
Для знающего человека, знакомого с планом Тавлеи, достаточно увидеть мой герб, чтобы понять всё сразу. На щите чёрного цвета с золотой каймой пламенеющий грифон в поясе из трех жемчужин. Больше ничего.
На моём гербе нет всяких глупостей, вроде ромба, полагающегося дамам вместо щита, или там бантика на верхнем острие ромба, который изображают на гербах девушек.
У меня – мужской герб. Герб единственного наследника, но поскольку я женского пола, то наследницы Аль-Нилама.
Меньше всего на свете я бы хотела, чтобы оно было так, но так получилось… Мои родители не успели завести других детей к тому моменту, как началась очередная междуусобица. И я осталась одна.
Для меня они живы, чтобы там весь мир не думал. Просто их нет поблизости. И всё. Тема исчерпана. Закрыта!
А я попала под опеку специально созданного на собрании всех домов Ориона опекунского совета. Я и Аль-Нилам.
Хоть бы он с краю где-нибудь располагался, на конце Палицы или в тугой дуге Щита… Тогда всё было бы куда проще.
Положение Северной Короны рядом с Ключевым Камнем – ничто, по сравнению с тем местом, которое занимает Аль-Нилам в Орионе. Он же расположен практически в солнечном сплетении созвездия. Отсюда-то всё и вытекает.
Торговый люд, хранящий свои богатства в сундуках в виде звонкой монеты и ценных вещей, чёрной завистью завидует нам, владеющим домами и мирами. И никто не знает, как завидовала я купеческим дочкам, которым замуж выйти – это всего лишь перевезти свои сундуки, перины и посуду в дом супруга.
Не мы владеем землями, а земли владеют нами, мы лишь живое их олицетворение, ходячая персонификация того или иного дома.
Как можно владеть тем, что старше тебя в неисчислимое количество раз, что ты не можешь по своей прихоти сложить в сундук и увезти туда, куда тебе надо? Кто к кому привязан неразрывной веревочкой?
Не найдётся в Тавлее хоть мало-мальски често– и властолюбивого человека, который не мечтал бы стать хозяином Аль-Нилама.
А завладеть Аль-Ниламом законным путём можно лишь через брак со мной.
Незаконным – невозможно, Аль-Нилам защищён со всех сторон другими домами, военными действиями его не возьмешь.
А согласие на мой брак даёт опекунский совет.
Вот из этого и вырастает большая политика.
Аль-Нилам стал лакомым куском, который держал в руках опекунский совет и которым он подманивал любителей лакомств.
Первый раз невестой я побывала в десятилетнем возрасте. Мне объяснили, что скоро придёт такой интересный праздник, когда я буду в красивом платье, мне подарят громадный многоярусный торт и новую лошадку, а я должна буду поставить свою подпись на одной бумажке, только аккуратно и без клякс. Но даже если будут кляксы, это не страшно, потому что в этот день главное, чтобы подписи поставили все-все дяденьки из опекунского совета. Это очень важно и это нужно Ориону.
Почувствовав, что Аль-Нилам, того и гляди, уплывёт, другие любители лакомых кусков решили, что это несправедливо, и торта я тогда не получила.
Моего предполагаемого супруга, ни возраста, ни имени, ни созвездия которого за давностью лет я уже не помню, зарезали за неделю до бракосочетания на тихой тавлейской улочке.
Зато опекунский совет получил наглядное доказательство, какой мощный фактор влияния на другие созвездия появился у Ориона. И началось.
В таких условиях быстро взрослеешь и начинаешь понимать, что чего стоит…
…И дело было даже не в том, что меня никто не спрашивал, хочу я или нет.
С рождения мы знаем, что судьба созвездия важнее, чем судьба одного человека, и союзы между домами – это такая вещь, в которой практически не остаётся места для приязни или неприязни людей, олицетворяющих собою соединение двух домов.
Это политика, это балансирование над пропастью тавлейских болот и себя надо держать в узде, потому что в конечном итоге то, что выгодно созвездию, выгодно и тебе. Мы получаем правильное воспитание и трезво смотрим на такие вещи, не создавая себе лишних проблем. Ну, во всяком случае, всячески стараемся.
Нет, дело было совсем в другом…
И словами-то выразить это сложно.
Ну вот если, к примеру, меня сейчас вынуть из ямы, отмыть, причесать, одеть. Накормить. Тогда в глазах большинства я стану хорошенькой. Не самой привлекательной, не самой обаятельной, при желании можно без труда найти и куда более изящный идеал.
Но если за моей спиной взметнутся ввысь белые стены Аль-Нилама – о-о-о, тогда в глазах того же большинства я сразу же стану неописуемой, неземной красавицей, с которой сложно сравниться кому-либо ещё. Грациозной, безупречной, воздушной. Нежной и трепетной. Изысканной и загадочной. Неотразимой. И это – без всякой магии.
А я в начале жизни, когда рядом были родители, получила столько настоящей любви, что совершенно не нуждаюсь в лживых, лицемерных восторгах. Да и в искренних тоже, – когда они обращены исключительно к наследнице влиятельного дома. У меня есть, с чем сравнивать: во мне звенит камертон, вложенный любящими сердцами, чей чистый звук легко перекрывает трескучий хор славословий. У меня нет им веры.
И ещё я остро чувствую, когда во мне видят лишь дверь в Аль-Нилам, но пытаются замаскировать это фальшивым участием и сочувствием.
Это была неплохая школа.
Заключался очередной союз, суливший немалые выгоды Ориону, а последним узлом, связывающим обоюдные интересы сторон, становился брак наследницы Аль-Нилама. Наследница прилагалась – сидела куклой в кресле, когда высокие договаривающиеся стороны обсуждали все детали предстоящей сделки. Слушала и смотрела.
Потом подворачивался более выгодный союз. Или какие-то предварительные условия договора нарушались. Или ещё что-нибудь.
Сначала я ничего не понимала, главное было дотерпеть до конца невыносимо скучного заседания, благо происходили они не так уж часто. Чужие люди рассматривали меня, как выставленную на продажу вещь, свои подбадривающе улыбались, следили, чтобы спину прямо держала, чтобы не ковыряла пальцем в носу.
Потом я потихоньку начала разбираться в круговерти имён, миров, влияний.
Возничий не прочь заключит брачный союз с Орионом, и это выгодно обоим созвездиям: дом Аль-Нат у Возничего отобрал Телец. Этот замок стоит как раз на границе двух созвездий.
Если Возничий и Орион объединятся, они могут взять Тельца в мощные клещи, обломать рога синему крылатому быку и вернуть спорный дом Возничему.
Но стоит ли так запросто отдавать Аль-Нилам Ауригиду, если Возничий и так заинтересован в союзнических отношениях с мощным Орионом? Не получит ли это созвездие слишком много влияния, закрепившись в нашем солнечном сплетении?
Ведь брачный союз с Орионом рад заключить и Змееносец. А здесь вырисовывается очень интересная политическая комбинация… Змееносец вклинен в эклиптику между Стрельцом и Скорпионом, но в Зодиак не входит. А связанный родственными узами с Орионом вполне может войти.
И тогда наш извечный враг Скорпион в зодиакальном круге будет изолирован с одной стороны Весами, то есть бывшими Клешнями, с другой стороны Змееносцем. И оба созвездия – играют нашу партию.
Но Скорпион скорее развяжет новую войну созвездий, чем позволит породниться Ориону и Змееносцу. А может быть, брак всё-таки заключить, тайно?
Но Тавлея кишит шпионами и полушпионами, такое событие недолго будет скрыто, и тогда Скорпион опротестует бракосочетание на совете Зодиака. Или не успеет?
Хотя ведь можно поступить и проще, через наследницу Аль-Нилама породнится, к примеру, со спокойным и достаточно влиятельным Овном, получив, таким образом, в Зодиаке ещё одно лояльное нам созвездие.
Но останется ли Овен спокойным, когда получит контроль над Аль-Ниламом? Аппетит приходит по время еды.
Может быть, всё-таки, надежнее со Змееносцем, который заинтересован в помощи Ориона, в отличие от итак уже всё имеющего зодиакального Овна?