Страница:
— А что, заметно? Надо бы, конечно, привести себя в порядок, но бритву здесь не так-то легко найти, поэтому к концу отгона у всех будут густые усы и бакенбарды.
— Уверена, в них вы будете выглядеть еще более привлекательно, — сделала комплимент Дженни. — Хотела бы я тогда посмотреть на вас.
— Сомневаюсь, что того же пожелает ваша племянница.
— Она вчера вела себя, как флибустьер?
— Видимо, так, — признался он. — Скоро начнется восход, Дженни. Постарайтесь, чтобы Гарнет его не пропустила.
— Ах, Брант, а почему бы вам не ворваться в палатку, как шейху пустыни, не взять ее на руки и не умыкнуть куда-нибудь подальше!
Он улыбнулся.
— Вы — романтик в душе, мисс Темпл.
— И моя племянница — тоже, хотя она это и не осознает. Думаю, такое приключение ей понравится, хотя она и будет брыкаться и визжать.
Он печально усмехнулся:
— Я знаю, она не выйдет, пока я здесь. Передайте ей мои самые лучшие пожелания. И пожалуйста, берегите ее и себя. — Он прикоснулся к шляпе, прощаясь. — До свидания, дорогой друг!
Сквозь дырочку в брезенте Гарнет видела, как он уезжал. В горле у нее стоял комок. Интересно, мучился ли и он бессонницей прошлой ночью, как она? Она объяснила себе такое беспокойство усталостью. Занявшись с ним любовью, Гарнет смогла бы избавиться от ноющей боли по всему телу, но мысль о том, чтобы красться в темноте и самой нырнуть к нему под одеяло, была просто невозможна. Девушка промучалась всю ночь, отгоняя от себя воспоминания о восхитительных мгновениях, проведенных с ним в хижине.
Она взяла тарелку, принесенную Дженни прямо в палатку, но проигнорировала все призывы тети взглянуть на изумительный восход. Жемчужно-розовое сияние разлилось по небу на востоке, а затем, ослепительно сверкая, показался золотой шар солнца.
Когда Гарнет наконец вышла из палатки, все рабочие уже покинули лагерь. В нос ей сразу же бросился резкий запах паленой шерсти и кожи. Повсюду раздавалось жалобное мычание обезумевших от боли животных. От пыли у девушки заслезились глаза и запершило в горле. Она натянула платок на лицо и надвинула на глаза шляпу, подумав, что стала похожа на объявленного вне закона преступника. Гарнет чувствовала себя ужасно грязной и очень хотела принять ванну.
Дженни же, похоже, ничего не беспокоило. Она даже не обращала внимания ни на тучи мерзких мух, кружащихся над навозом и лужицами крови, ни на парящих в воздухе канюков. Тетя была полностью поглощена разговором с Альмой Дюк и так жадно вбирала информацию, как будто собиралась найти ей применение.
Заметив вдалеке Бранта на сильном жеребце, Гарнет, повинуясь неожиданному импульсу, попросила у миссис Дюк бинокль и поднесла его к глазам. Обвинение, брошенное Бранту вчера в порыве гнева, ей самой теперь казалось абсурдным. Может, он и намеревался опять воспользоваться моментом, но уж никак не изнасиловать. Во всяком случае несколько резких слов не остановили бы столь мощного мужчину, если он хотел прибегнуть к силе.
Нет, в действительности она боялась только себя самой — своей собственной ранимости.
Гарнет опустила бинокль. Все кончено. Она сама воздвигла между ним и собой непреодолимый барьер, потеряв навсегда этого человека. Девушка тяжело вздохнула, почувствовав вдруг невосполнимость утраты. Подавленная печалью, она спросила хозяйку, не составит ли та им компанию на обратном пути до ранчо.
— Конечно же, моя радость! В одиночку я не отпущу вас на два шага в этих диких местах. Сет обязан был дать вам свой револьвер. Женщинам в этих местах опасно путешествовать без оружия.
— Я не умею стрелять, мадам.
— Лучше научиться, детка, если вы планируете жить в Техасе.
— Нет, не планирую, — грустно сказала Гарнет.
— Да… сейчас нам оседлают лошадей. Может, еще по чашечке кофе, пока Фред не вылил его.
Гости вежливо отказались, и Альма сказала:
— Не буду настаивать. Этот увалень у нас уже двадцать лет и до сих пор не научился готовить приличный кофе. Да и в других его блюдах, как вы заметили, не хватает какой-то изюминки. Мне жаль бедных парней, которые погонят скот.
Дженни взглянула на Гарнет:
— Брант просил меня передать тебе наилучшие пожелания.
— А разве он больше не приедет в город за припасами?
Ответила миссис Дюк:
— Нет, мы пошлем за ними Хулио-Медведя. Его лагерь находится ближе к Лонгорн Джанкшин. Брант завтра должен встретиться с другими хозяевами, участвующими в отгоне. Он и Хулио теперь будут по горло заняты до самого Миссури.
Ну вот, подумала Гарнет, ей осталось одно лишь «прощай», переданное через вторые руки. Разве он поступил бы так, если бы действительно любил ее? А впрочем, какая теперь разница? Почему это должно ее заботить? Их пути больше не пересекутся. Никогда.
Глава 31
Глава 32
— Уверена, в них вы будете выглядеть еще более привлекательно, — сделала комплимент Дженни. — Хотела бы я тогда посмотреть на вас.
— Сомневаюсь, что того же пожелает ваша племянница.
— Она вчера вела себя, как флибустьер?
— Видимо, так, — признался он. — Скоро начнется восход, Дженни. Постарайтесь, чтобы Гарнет его не пропустила.
— Ах, Брант, а почему бы вам не ворваться в палатку, как шейху пустыни, не взять ее на руки и не умыкнуть куда-нибудь подальше!
Он улыбнулся.
— Вы — романтик в душе, мисс Темпл.
— И моя племянница — тоже, хотя она это и не осознает. Думаю, такое приключение ей понравится, хотя она и будет брыкаться и визжать.
Он печально усмехнулся:
— Я знаю, она не выйдет, пока я здесь. Передайте ей мои самые лучшие пожелания. И пожалуйста, берегите ее и себя. — Он прикоснулся к шляпе, прощаясь. — До свидания, дорогой друг!
Сквозь дырочку в брезенте Гарнет видела, как он уезжал. В горле у нее стоял комок. Интересно, мучился ли и он бессонницей прошлой ночью, как она? Она объяснила себе такое беспокойство усталостью. Занявшись с ним любовью, Гарнет смогла бы избавиться от ноющей боли по всему телу, но мысль о том, чтобы красться в темноте и самой нырнуть к нему под одеяло, была просто невозможна. Девушка промучалась всю ночь, отгоняя от себя воспоминания о восхитительных мгновениях, проведенных с ним в хижине.
Она взяла тарелку, принесенную Дженни прямо в палатку, но проигнорировала все призывы тети взглянуть на изумительный восход. Жемчужно-розовое сияние разлилось по небу на востоке, а затем, ослепительно сверкая, показался золотой шар солнца.
Когда Гарнет наконец вышла из палатки, все рабочие уже покинули лагерь. В нос ей сразу же бросился резкий запах паленой шерсти и кожи. Повсюду раздавалось жалобное мычание обезумевших от боли животных. От пыли у девушки заслезились глаза и запершило в горле. Она натянула платок на лицо и надвинула на глаза шляпу, подумав, что стала похожа на объявленного вне закона преступника. Гарнет чувствовала себя ужасно грязной и очень хотела принять ванну.
Дженни же, похоже, ничего не беспокоило. Она даже не обращала внимания ни на тучи мерзких мух, кружащихся над навозом и лужицами крови, ни на парящих в воздухе канюков. Тетя была полностью поглощена разговором с Альмой Дюк и так жадно вбирала информацию, как будто собиралась найти ей применение.
Заметив вдалеке Бранта на сильном жеребце, Гарнет, повинуясь неожиданному импульсу, попросила у миссис Дюк бинокль и поднесла его к глазам. Обвинение, брошенное Бранту вчера в порыве гнева, ей самой теперь казалось абсурдным. Может, он и намеревался опять воспользоваться моментом, но уж никак не изнасиловать. Во всяком случае несколько резких слов не остановили бы столь мощного мужчину, если он хотел прибегнуть к силе.
Нет, в действительности она боялась только себя самой — своей собственной ранимости.
Гарнет опустила бинокль. Все кончено. Она сама воздвигла между ним и собой непреодолимый барьер, потеряв навсегда этого человека. Девушка тяжело вздохнула, почувствовав вдруг невосполнимость утраты. Подавленная печалью, она спросила хозяйку, не составит ли та им компанию на обратном пути до ранчо.
— Конечно же, моя радость! В одиночку я не отпущу вас на два шага в этих диких местах. Сет обязан был дать вам свой револьвер. Женщинам в этих местах опасно путешествовать без оружия.
— Я не умею стрелять, мадам.
— Лучше научиться, детка, если вы планируете жить в Техасе.
— Нет, не планирую, — грустно сказала Гарнет.
— Да… сейчас нам оседлают лошадей. Может, еще по чашечке кофе, пока Фред не вылил его.
Гости вежливо отказались, и Альма сказала:
— Не буду настаивать. Этот увалень у нас уже двадцать лет и до сих пор не научился готовить приличный кофе. Да и в других его блюдах, как вы заметили, не хватает какой-то изюминки. Мне жаль бедных парней, которые погонят скот.
Дженни взглянула на Гарнет:
— Брант просил меня передать тебе наилучшие пожелания.
— А разве он больше не приедет в город за припасами?
Ответила миссис Дюк:
— Нет, мы пошлем за ними Хулио-Медведя. Его лагерь находится ближе к Лонгорн Джанкшин. Брант завтра должен встретиться с другими хозяевами, участвующими в отгоне. Он и Хулио теперь будут по горло заняты до самого Миссури.
Ну вот, подумала Гарнет, ей осталось одно лишь «прощай», переданное через вторые руки. Разве он поступил бы так, если бы действительно любил ее? А впрочем, какая теперь разница? Почему это должно ее заботить? Их пути больше не пересекутся. Никогда.
Глава 31
Гарнет больше не хотела видеть Бранта. Весь обратный путь домой — дилижансом до Корпус Кристи, на морском судне до Нового Орлеана, пароходиком — до Сент-Луиса — Дженни выслушивала пылкие заверения в этом и улыбалась.
— Конечно, конечно, — кивнула она. — А теперь мне хотелось бы взглянуть на новый журнал мод, купленный в Новом Орлеане. Так, юбки с обручами в Париже уже никто не носит. На континенте теперь в моде турнюры, хотя до Америки они, вероятно, еще не дошли.
— Особенно до Запада, — прибавила Гарнет.
— Это же все позади, — напомнила ей Дженни.
— Так и турнюры тоже позади, — игриво улыбаясь, скаламбурила Гарнет. — Их носят, чтобы выглядеть полнее сзади, хотя большинству женщин нет нужды туда что-нибудь подкладывать.
— Включая меня?
— Да уж, на кухне у дядюшки Сета ты прибавила несколько фунтов! Думаю, ему будет не хватать тебя.
— Да, бедный парень. Я привыкла к нему. А вот твоя фигура, Гарнет, улучшилась, поправившись как раз там, где надо. Тебе больше не надо ничего подкладывать в лиф, а линия твоей талии так же круто переходит в линию бедер, как у песочных часиков.
Гарнет вздохнула. Какое значение для нее теперь имеет мода? Ей придется носить вдовий наряд как минимум до следующего года, а потом придерживаться в одежде консервативного стиля до конца своей жизни, если… она снова не выйдет замуж. За ее поведением будут следить мать и другие матроны Авалона. Она не должна будет танцевать или просто радоваться даже на обычных вечеринках, не говоря уже о балах. Ей всегда нужно быть спокойной и невозмутимой, как на молитве в церкви. На всех праздниках она будет сидеть у задней стенки вместе со старыми девами и пожилыми дуэньями. Малейшее отклонение от подобных норм поведения даст повод к пересудам и резкому осуждению.
О Боже! Какое будущее ожидает ее! Гарнет нахмурилась и открыла книгу. Почему она выбрала для долгого путешествия любовный роман? И будет ли у этой истории счастливый конец? Девушка испытала сильный соблазн заглянуть на последнюю страницу, но побоялась испортить себе удовольствие.
Однако сосредоточиться ей никак не удавалось, и вскоре она погрузилась в созерцание окрестностей за Новым Орлеаном и прибрежных плантаций, которые хорошо просматривались с верхней палубы. Ей вдруг невольно вспомнилась Грейт Оукс и время, проведенное там. Восстановит ли полковник-северянин его великолепие? Почему-то ей хотелось, чтобы это было так. Раньше это был рай. Господи, помоги этому краю!
И как можно, родившись в таком роскошном особняке, окруженном плодородными нивами, жить в глуши, имея лишь лачугу и небольшое стадо? Забыть о роскошной и праздной жизни джентльмена ради тяжелой работы, лишений и жестокой борьбы за существование, которыми наполнена жизнь владельца ранчо! И почему Брант говорил о будущем так, как будто у него не было прошлого? Она вздохнула. Для этого требуются мужество, мудрость и решительность, каких у нее нет и, вероятно, никогда не будет.
— Мы проезжаем Грейт Оукс, — сказала она Дженни.
— Как ты узнала?
— Пристань восстановлена, и на ней стоит указатель.
— Да, вижу. Полагаю, новый владелец воображает себя помещиком. Мне неприятно говорить об этом, Гарнет, но значительная часть достояния южан была просто украдена у них под предлогом возмещения военных издержек. Нужно было изыскать какую-либо возможность для них сохранить хотя бы свои наследственные дома.
— И своих рабов?
— Разумеется, нет! Это зло должно было исчезнуть. Но многие землевладельцы могли обрабатывать хотя бы какую-то часть своих земель сами или при помощи наемных рабочих. Не было никаких разумных оснований и необходимости разрушать столько городов, сжигать плантации и фермы. Этому нет оправдания.
— Думаю, ты права, — согласилась Гарнет, когда Грейт Оукс исчез из виду. Она подавила желание подойти к поручням и взглянуть на пристань еще раз.
— Глупая девочка, — высказалась Гарнет, читая роман, о его героине.
— Кто?
— Мэйбел из «Утраченной мечты любви». Если эта девушка вскоре не поймет, что герой любит ее, то он найдет себе другую. Ну разве не глупая?
— Очень даже, — пробормотала Дженни. — Но, думаю, до этого дело не дойдет. Это всего лишь роман, а они обычно хорошо кончаются. Мэйбел еще возьмется за ум.
— А вот «Дама с камелиями» заканчивается плохо, — задумчиво проговорила Гарнет. — Как ты знаешь, Маргарита умерла от чахотки.
— Это драма, и ее автор оказался большим реалистом, чем другие. Мало кто из французских авторов пишет фривольные произведения такого типа, как ты читаешь.
— Или ты, — парировала Гарнет, кивнув на журнал мод. — Едва ли это обогатит твой ум.
— Сдаюсь! — засмеялась Дженни. — Слышишь? Уже подали первый сигнал на ленч. Я очень хочу отведать какое-нибудь блюдо из новоорлеанской кухни. Приготовление пищи — мое новое увлечение. Я даже купила во Французском квартале кулинарную книгу, чтобы познакомить твоих родителей с креольской едой. Аромат супа из черепах заставляет мой рот наполняться слюной.
— А твое жаркое в Лонюрн Джанкшин тоже было неплохим. С твоей помощью я привыкла к техасской кухне.
Дженни снова рассмеялась и, подхватив племянницу под руку, направилась в обеденный салон.
— Да уж, я старалась, чтобы на твоих худеньких ребрышках появилось немного лишнего мясца! Когда вернемся домой, обязательно сделаю несколько горшочков полюбившегося тебе жаркого, и еще «чили кон карне», если, конечно, найду необходимые специи для этого обжигающе острого мексиканского блюда.
Гарнет ускорила шаги по лестнице, досадуя на себя за то, что опять вспомнила Лонгорн Джанкшин.
— А я мечтаю о добрых, старых кушаньях новоанглийской кухни! Думаю, Клара не разучилась их готовить.
— Твоя мама никогда ей этого не позволит, Гарнет. Мы с сестрой выросли на вареной пище, и во время наших поездок за границу Элеонора всегда предпочитала британские блюда. Континентальная кухня никогда не привлекала ее, а техасская просто приведет в ужас.
— И не только еда, тетушка, — сказала Гарнет скривившись.
Авалон и вся его округа готовились к открытию памятника героев Гражданской войны. Он стоял, укрытый огромным полотнищем брезента, сверху украшенный красно-бело-голубым флагом. Звездно-полосатые флаги развевались на всех флагштоках, реяли над каждым домом. Уличные фонари и витрины магазинов также были убраны в красное, белое и голубое.
Монотонно стучали молотки и сонно жужжали пилы: рабочие строили платформу для почетных гостей и ораторов. На церемонию пригласили ветеранов со всего Коннектикута. Семьи, потерявшие на войне родных, могли положить в склеп у основания монумента вещи, принадлежавшие погибшим. Во время церемонии склеп должен был быть замурован.
Гарнет еще не решила, какие из бесценных реликвий, напоминающих о муже, она похоронит в этой могиле.
Восторги, с которыми ее встретили родные и друзья, убедили Гарнет, что кое-кто из них уже не чаял увидеть ее живой. Бесконечные поцелуи, объятия, подарки и цветы. Среди приглашенных в дом Эшли было несколько юных вдов, школьных подруг Гарнет, чьи мужья погибли на войне. Одна уже успела снова выйти замуж и крепко держала под руку своего нового супруга.
— Похоже, Мариана явно оправилась после смерти Оскара, — заметила после ее визита Гарнет в разговоре с Дженни. — Помнишь, как она убивалась, получив телеграмму из-под Геттисберга? А теперь, смотри-ка, горда новым мужем и, похоже, беременна. Мне кажется, она специально подчеркивает, что находится в положении!
— А почему бы и нет? Что в этом плохого, Гарнет? Они, похоже, очень любят друг друга. Кроме того, Джек Хольстон — хорошее приобретение. Учти, что он сохранил в целости руки, ноги, зрение и умственные способности. Не всем авалонским парням так повезло. Некоторые из наших земляков превратились в полных инвалидов, а сколько теперь по округе деревенских дурачков!
Гарнет печально кивнула, подумав, что кое-кто из этих несчастных, наверное, предпочел бы смерть подобной муке. Может быть, Дэни постигла еще не самая страшная участь?
После осмотра. Гарнет, доктор Форбс объявил, что пациентка полностью выздоровела. Не откладывая дела в долгий ящик, он тут же взялся писать научную статью о целебных свойствах техасского климата. Дженни, однако, не разделяла радости всей семьи, подозревая, что, хотя ее племянница теперь физически здорова, эмоциональное состояние Гарнет все еще внушает опасения. Дженни предупредила Элеонору, что в обстановке постоянного траура болезнь девушки может возобновиться с прежней силой.
— Чепуха, Дженнифер! — фыркнула ее сестра. — С ней снова все в порядке. А как она рада, что опять дома! Мне кажется, что Гарнет несколько изменилась, но ведь это же естественно. В конце концов ее не было здесь около года.
— И за этот год многое произошло, Элеонора. Еще немного, и она совсем бы повзрослела. Ведь наша Гарнет все еще маленькая девочка, облачившаяся в строгий вдовий наряд. Помнишь, как она любила примеривать наши старые одежды? Малышка называла это «играть в леди». В чем-то наша девочка до сих пор играет в леди, Элеонора.
Сестры сидели в гостиной. Большая люстра, висевшая под потолком, разноцветными бликами отражалась в зеркальном паркете. Окна были закрыты тяжелыми голубыми шторами. На изысканной мебели из черного и красного дерева даже самый внимательный наблюдатель не смог бы заметить ни пылинки. Возле стоявших на мраморных подставках комнатных цветах не было ни одного опавшего листочка.
Казалось, что даже воздух в этой комнате стерилен. Элеонора сидела с вышивкой в своем любимом бостонском кресле-качалке так, как будто и не вставала с него ни разу за весь прошедший год. Не поднимая глаз от рукоделия, она улыбалась, вспоминая, как ее маленькая дочурка выходила в туфлях и шляпе, слишком больших для нее, подметая пол бахромой сумочки. Смешная маленькая крошка. Элеонора не верила в правоту сестры.
— Моя дочь достаточно умна для своего возраста, Дженнифер. Гарнет не будет ничего усложнять, это не в ее натуре. Но она чересчур чувствительна. Может быть, она даже смышленее, чем ты думаешь. Пережить такую трагедию в столь юные годы — тяжкое испытание, рубцы от которого остаются надолго. Мы должны помочь ей построить новую жизнь.
— Здесь? В Авалоне?!
— Ну конечно же. А где же еще?
— Но послушай! Авалон стал чахнуть уже много лет назад, сестричка. Если бы не текстильные фабрики, он мог бы просто исчезнуть с карты. Молодые люди уезжают в большие города, чтобы преуспеть в жизни. Те, кто остается здесь, ничего не стоят. Почему Хелен Боулз вышла замуж за своего второго кузена из Хатфорда? Да потому, что после смерти жениха не смогла найти ничего более подходящего! Вообще-то хоть один привлекательный молодой человек остался в округе?!
Элеонора вздохнула:
— Боюсь, не так много.
— А вот в Техасе этого добра полно! Это растущий штат, жизнь там кипит. Там твоя дочь познакомилась с одним человеком, который полюбил ее. Брант — настоящий мужчина, Элеонора. Он мог бы сделать Гарнет счастливой.
Элеонора нахмурилась, воткнула иголку в черную материю. Кто станет отрицать — Техас сослужил свою службу, и она, Элеонора, благодарна за это Сету, но считает, что лучше будет, если сейчас о Техасе забыть. А ее сестрица явно придерживается противоположного мнения.
— Броская мужественная внешность всегда рассматривалась тобой как неотъемлемая черта мужского идеала, — съехидничала она. — Полагаю, этот техасец мускулистая детина с мощными бицепсами и слабыми мозгами.
— Ты ошибаешься, сестричка, и просто несправедлива к жителям Запада. Этот парень до войны был луизианским плантатором. Припомни, я тебе о нем писала после кораблекрушения. Он спас наши жизни. Брант Стил прекрасно образован и воспитан, но не кичится этим. Он — джентльмен во всех смыслах. К тому же Брант прекрасно разбирается в живописи и умеет танцевать котильон. И при всем при том он вовсе не мямля. Ума не приложу, как Гарнет могла упустить его.
— Наверное, потому, что ее идеал мужчины отличается от твоего, — предположила Элеонора. — И еще, быть может, ей трудно забыть Дениса. Видишь, она все время сидит в кресле у окна, наблюдая за тем, что происходит в главном сквере.
— Это скорее от скуки, дорогая. А что еще делать в Авалоне? Давай, что ли, устроим для нее вечеринку в честь приезда, а?
— До церемонии открытия памятника? Боже упаси, ни за что! Вот потом устроим прием с чаепитием, это будет вполне пристойно.
Вспомнив бесшабашный праздник на ранчо Дюка, фантастическое бегство Лэси Ли, выезд на клеймение, Дженни покачала головой при мысли о скучнейшем чаепитии.
— Все, решено. Элеонора, я возвращаюсь в Техас. Сет нуждается в моей помощи. Это прекрасно — чувствовать, что кому-то нужен. Здесь при вас с Генри я живу бесполезной, паразитической жизнью.
— Но ведь это не так! — У Элеоноры перехватило дыхание, и она отложила вышивку. — Ты — наша радость, Дженнифер, моя и моей дочери. Мы счастливы, что живем вместе с тобой! Ты не должна в этом сомневаться. И потом, Генри страшно огорчится, узнав, что ты решила оставить нас. И бедная маленькая Гарнет…
Но Дженни прервала ее:
— Элеонора! Ты не должна считать ее «бедной маленькой Гарнет»! Твоя дочь больше не нуждается в жалости, а тем более в компаньонке Гарнет, может быть, еще не поняла, но она способна теперь сама позаботиться о себе. Что касается меня, то я никогда не смогу больше вернуться к той нудной жизни старой девы после тех приключений, что пережила в Техасе. И не уговаривай меня, пожалуйста. От скуки и бесполезности своего существования я, просто сойду с ума. И тогда вам придется запирать меня на чердаке!
— Что за ахинея!
— Нет, — покачала головой Дженни. — Раньше я никогда не задумывалась над тем, что можно устать от безделья. Наше существование бессмысленно. Прежняя жизнь меня просто ужасает.
— Ну что ж, ты, конечно, вправе выбирать, — нерешительно произнесла Элеонора, как обычно, отступая перед более сильной личностью. — Но я думаю, это простой минутный бунт под впечатлением от пребывания в стране мятежников. Надеюсь, ты тщательно все обдумаешь.
Вскоре Дженни ушла искать Гарнет. Она нашла ее на обычном месте — в кресле перед окном.
— Деточка, Господь с тобой! Да ты никак приросла к этому креслу! — воскликнула тетя. — Вид отсюда не слишком занимательный. К тому же, он у тебя перед глазами с самого рождения. Пойдем, Гарнет, лучше погуляем.
— Маму ты пригласила?
— Все ее внимание сейчас сосредоточено на острие иглы, и, честное слово, я чуть не заработала косоглазие, наблюдая за ее работой. И как это хрупкие дамы могут проводить годы, сидя с этими бесполезными кусочками материи, переводя целые мили ниток и вышивая все аксиомы, какие только известны истории! — Дженни раздраженно нахмурилась. — Как представлю себя за этим занятием, когда весь твой мир сводится к размерам тряпицы, бр-р-р! Уж лучше штопать носки и латать брюки из парусины. Может быть, занятие не столь изящное, но, по крайней мере, полезное. Это бессмысленное времяпрепровождение делает меня раздражительной и беспокойной.
— И меня тоже, — призналась Гарнет, с грустью вспоминая свою работу в лавочке Сета. — Неплохо бы прогуляться, тетя Дженни.
Черный зонтик, который она взяла с вешалки, был на самом деле не нужен: огромные деревья в парках и на улицах прикрывали от солнца весь город. Как отличались они от кустарников и низкорослых дубов Лонгорн Джанкшин, стоявших вокруг поросшей жесткой травой площади. Во дворах Лонгорн Джанкшин не часто встречались декоративные растения, а в Авалоне даже перед самым маленьким домиком имелся садик с розами, трубы были увиты плющом, а изгороди — виноградом. Сирень, черемуха, жасмин, вишневые и яблоневые деревья — да, такого места, как Коннектикут, больше не было нигде!
— А он считал, что цветущая прерия — это рай, — прошептала Гарнет.
— Что ты сказала, дорогая?
— Да так, ничего, тетя. Послезавтра главный сквер будет уже не тот, что прежде, не так ли? Трудно каждое утро, просыпаясь, видеть из окна монумент погибшим.
— Опускай шторы, — посоветовала Дженни.
— Нельзя от воспоминаний закрыться шторами.
— Да, мудрая мысль! Тогда постарайся придумать что-нибудь другое, Гарнет.
— Ты могла бы мне помочь, тетя Джен.
— Как же я могу тебе помочь?
— Оставшись в Авалоне.
— Нет, Гарнет. Я не могу быть тебе постоянной подпоркой. Я слишком люблю тебя, деточка, для этого.
— Что ты имеешь в виду?
— Дорогая, ты же не можешь все время на меня опираться. Если не научишься рассчитывать собственные силы, то превратишься в беспомощного инвалида. Надо научиться стоять на своих ногах. Иди собственным путем, куда бы он ни вел.
— А что, если я выберу не правильное направление и заблужусь? Я думала, мне станет все ясно, как только вернусь домой. Но теперь я в еще большем смущении, чем когда была в Техасе. Авалон изменился.
— Не Авалон, Гарнет, а ты изменилась. Техас повлиял на тебя, хочешь признать это или нет.
Гарнет положила зонтик на плечо, и он закрутился, как ветряная мельница при свежем ветре.
— Если ты имеешь в виду мистера Стила…
— Ну, положим, я не называла этого имени.
— Но ты держала его в уме, — не успокаивалась Гарнет. — Очень плохо, что он слишком молод для тебя!
— Да, очень плохо, — спокойно согласилась Дженни и переменила тему разговора. — Ты уже решила, что положить в склеп?
— Еще нет.
— Времени остается не так много.
— Мне ничего не хочется отдавать.
— Но ты же не можешь быть единственной, кто потерял близкого человека и ничего не положил в основание монумента. Люди здесь поступают так, как другие, ты это знаешь, и того же они ждут от остальных. — Она помолчала. — На самом-то деле здесь всего один обычай — конформизм. Слава Богу, о нем так мало знают на Западе.
— Ты должна присоединиться к пионерам границы, тетя Дженни. С того момента, как мы приехали, ты только и делаешь, что расхваливаешь Техас. Удивляюсь, что ты до сих пор не организовала караван фургонов с новыми поселенцами и не возглавила его.
— Я бы так и поступила, если б это был единственный способ вернуться и если мне удалось бы набрать достаточное число желающих стать пионерами.
Гарнет покачала головой.
— Пойдем к морю. Я так долго мечтала оказаться на побережье Лонг Айленда.
Дженни признала, что и она тоже мечтала о такой прогулке долгим жарким летом, когда в раскаленном воздухе над прерией появляются миражи и неожиданно возникают танцующие вихри «техасских дьяволов».
— Почему бы нам не нанять пролетку и не отправиться кататься на берег, а потом по Лесной дороге? Все вокруг такое яркое и красивое!
— И такое зеленое! — воскликнула Гарнет. Дженни кивнула, улыбнувшись.
— А он считал, что цветущая прерия — это рай, — повторила Гарнет.
— Так кто же все время думает о нем? — поддразнила ее Дженни.
— Просто сравниваю Восток и Запад, тетя.
— А еще — Север и Юг? Янки и мятежника?
— Как я могу делать это, думая об открытии мемориала? — взволнованно спросила Гарнет. Но Дженни ничего не ответила.
— Конечно, конечно, — кивнула она. — А теперь мне хотелось бы взглянуть на новый журнал мод, купленный в Новом Орлеане. Так, юбки с обручами в Париже уже никто не носит. На континенте теперь в моде турнюры, хотя до Америки они, вероятно, еще не дошли.
— Особенно до Запада, — прибавила Гарнет.
— Это же все позади, — напомнила ей Дженни.
— Так и турнюры тоже позади, — игриво улыбаясь, скаламбурила Гарнет. — Их носят, чтобы выглядеть полнее сзади, хотя большинству женщин нет нужды туда что-нибудь подкладывать.
— Включая меня?
— Да уж, на кухне у дядюшки Сета ты прибавила несколько фунтов! Думаю, ему будет не хватать тебя.
— Да, бедный парень. Я привыкла к нему. А вот твоя фигура, Гарнет, улучшилась, поправившись как раз там, где надо. Тебе больше не надо ничего подкладывать в лиф, а линия твоей талии так же круто переходит в линию бедер, как у песочных часиков.
Гарнет вздохнула. Какое значение для нее теперь имеет мода? Ей придется носить вдовий наряд как минимум до следующего года, а потом придерживаться в одежде консервативного стиля до конца своей жизни, если… она снова не выйдет замуж. За ее поведением будут следить мать и другие матроны Авалона. Она не должна будет танцевать или просто радоваться даже на обычных вечеринках, не говоря уже о балах. Ей всегда нужно быть спокойной и невозмутимой, как на молитве в церкви. На всех праздниках она будет сидеть у задней стенки вместе со старыми девами и пожилыми дуэньями. Малейшее отклонение от подобных норм поведения даст повод к пересудам и резкому осуждению.
О Боже! Какое будущее ожидает ее! Гарнет нахмурилась и открыла книгу. Почему она выбрала для долгого путешествия любовный роман? И будет ли у этой истории счастливый конец? Девушка испытала сильный соблазн заглянуть на последнюю страницу, но побоялась испортить себе удовольствие.
Однако сосредоточиться ей никак не удавалось, и вскоре она погрузилась в созерцание окрестностей за Новым Орлеаном и прибрежных плантаций, которые хорошо просматривались с верхней палубы. Ей вдруг невольно вспомнилась Грейт Оукс и время, проведенное там. Восстановит ли полковник-северянин его великолепие? Почему-то ей хотелось, чтобы это было так. Раньше это был рай. Господи, помоги этому краю!
И как можно, родившись в таком роскошном особняке, окруженном плодородными нивами, жить в глуши, имея лишь лачугу и небольшое стадо? Забыть о роскошной и праздной жизни джентльмена ради тяжелой работы, лишений и жестокой борьбы за существование, которыми наполнена жизнь владельца ранчо! И почему Брант говорил о будущем так, как будто у него не было прошлого? Она вздохнула. Для этого требуются мужество, мудрость и решительность, каких у нее нет и, вероятно, никогда не будет.
— Мы проезжаем Грейт Оукс, — сказала она Дженни.
— Как ты узнала?
— Пристань восстановлена, и на ней стоит указатель.
— Да, вижу. Полагаю, новый владелец воображает себя помещиком. Мне неприятно говорить об этом, Гарнет, но значительная часть достояния южан была просто украдена у них под предлогом возмещения военных издержек. Нужно было изыскать какую-либо возможность для них сохранить хотя бы свои наследственные дома.
— И своих рабов?
— Разумеется, нет! Это зло должно было исчезнуть. Но многие землевладельцы могли обрабатывать хотя бы какую-то часть своих земель сами или при помощи наемных рабочих. Не было никаких разумных оснований и необходимости разрушать столько городов, сжигать плантации и фермы. Этому нет оправдания.
— Думаю, ты права, — согласилась Гарнет, когда Грейт Оукс исчез из виду. Она подавила желание подойти к поручням и взглянуть на пристань еще раз.
— Глупая девочка, — высказалась Гарнет, читая роман, о его героине.
— Кто?
— Мэйбел из «Утраченной мечты любви». Если эта девушка вскоре не поймет, что герой любит ее, то он найдет себе другую. Ну разве не глупая?
— Очень даже, — пробормотала Дженни. — Но, думаю, до этого дело не дойдет. Это всего лишь роман, а они обычно хорошо кончаются. Мэйбел еще возьмется за ум.
— А вот «Дама с камелиями» заканчивается плохо, — задумчиво проговорила Гарнет. — Как ты знаешь, Маргарита умерла от чахотки.
— Это драма, и ее автор оказался большим реалистом, чем другие. Мало кто из французских авторов пишет фривольные произведения такого типа, как ты читаешь.
— Или ты, — парировала Гарнет, кивнув на журнал мод. — Едва ли это обогатит твой ум.
— Сдаюсь! — засмеялась Дженни. — Слышишь? Уже подали первый сигнал на ленч. Я очень хочу отведать какое-нибудь блюдо из новоорлеанской кухни. Приготовление пищи — мое новое увлечение. Я даже купила во Французском квартале кулинарную книгу, чтобы познакомить твоих родителей с креольской едой. Аромат супа из черепах заставляет мой рот наполняться слюной.
— А твое жаркое в Лонюрн Джанкшин тоже было неплохим. С твоей помощью я привыкла к техасской кухне.
Дженни снова рассмеялась и, подхватив племянницу под руку, направилась в обеденный салон.
— Да уж, я старалась, чтобы на твоих худеньких ребрышках появилось немного лишнего мясца! Когда вернемся домой, обязательно сделаю несколько горшочков полюбившегося тебе жаркого, и еще «чили кон карне», если, конечно, найду необходимые специи для этого обжигающе острого мексиканского блюда.
Гарнет ускорила шаги по лестнице, досадуя на себя за то, что опять вспомнила Лонгорн Джанкшин.
— А я мечтаю о добрых, старых кушаньях новоанглийской кухни! Думаю, Клара не разучилась их готовить.
— Твоя мама никогда ей этого не позволит, Гарнет. Мы с сестрой выросли на вареной пище, и во время наших поездок за границу Элеонора всегда предпочитала британские блюда. Континентальная кухня никогда не привлекала ее, а техасская просто приведет в ужас.
— И не только еда, тетушка, — сказала Гарнет скривившись.
Авалон и вся его округа готовились к открытию памятника героев Гражданской войны. Он стоял, укрытый огромным полотнищем брезента, сверху украшенный красно-бело-голубым флагом. Звездно-полосатые флаги развевались на всех флагштоках, реяли над каждым домом. Уличные фонари и витрины магазинов также были убраны в красное, белое и голубое.
Монотонно стучали молотки и сонно жужжали пилы: рабочие строили платформу для почетных гостей и ораторов. На церемонию пригласили ветеранов со всего Коннектикута. Семьи, потерявшие на войне родных, могли положить в склеп у основания монумента вещи, принадлежавшие погибшим. Во время церемонии склеп должен был быть замурован.
Гарнет еще не решила, какие из бесценных реликвий, напоминающих о муже, она похоронит в этой могиле.
Восторги, с которыми ее встретили родные и друзья, убедили Гарнет, что кое-кто из них уже не чаял увидеть ее живой. Бесконечные поцелуи, объятия, подарки и цветы. Среди приглашенных в дом Эшли было несколько юных вдов, школьных подруг Гарнет, чьи мужья погибли на войне. Одна уже успела снова выйти замуж и крепко держала под руку своего нового супруга.
— Похоже, Мариана явно оправилась после смерти Оскара, — заметила после ее визита Гарнет в разговоре с Дженни. — Помнишь, как она убивалась, получив телеграмму из-под Геттисберга? А теперь, смотри-ка, горда новым мужем и, похоже, беременна. Мне кажется, она специально подчеркивает, что находится в положении!
— А почему бы и нет? Что в этом плохого, Гарнет? Они, похоже, очень любят друг друга. Кроме того, Джек Хольстон — хорошее приобретение. Учти, что он сохранил в целости руки, ноги, зрение и умственные способности. Не всем авалонским парням так повезло. Некоторые из наших земляков превратились в полных инвалидов, а сколько теперь по округе деревенских дурачков!
Гарнет печально кивнула, подумав, что кое-кто из этих несчастных, наверное, предпочел бы смерть подобной муке. Может быть, Дэни постигла еще не самая страшная участь?
После осмотра. Гарнет, доктор Форбс объявил, что пациентка полностью выздоровела. Не откладывая дела в долгий ящик, он тут же взялся писать научную статью о целебных свойствах техасского климата. Дженни, однако, не разделяла радости всей семьи, подозревая, что, хотя ее племянница теперь физически здорова, эмоциональное состояние Гарнет все еще внушает опасения. Дженни предупредила Элеонору, что в обстановке постоянного траура болезнь девушки может возобновиться с прежней силой.
— Чепуха, Дженнифер! — фыркнула ее сестра. — С ней снова все в порядке. А как она рада, что опять дома! Мне кажется, что Гарнет несколько изменилась, но ведь это же естественно. В конце концов ее не было здесь около года.
— И за этот год многое произошло, Элеонора. Еще немного, и она совсем бы повзрослела. Ведь наша Гарнет все еще маленькая девочка, облачившаяся в строгий вдовий наряд. Помнишь, как она любила примеривать наши старые одежды? Малышка называла это «играть в леди». В чем-то наша девочка до сих пор играет в леди, Элеонора.
Сестры сидели в гостиной. Большая люстра, висевшая под потолком, разноцветными бликами отражалась в зеркальном паркете. Окна были закрыты тяжелыми голубыми шторами. На изысканной мебели из черного и красного дерева даже самый внимательный наблюдатель не смог бы заметить ни пылинки. Возле стоявших на мраморных подставках комнатных цветах не было ни одного опавшего листочка.
Казалось, что даже воздух в этой комнате стерилен. Элеонора сидела с вышивкой в своем любимом бостонском кресле-качалке так, как будто и не вставала с него ни разу за весь прошедший год. Не поднимая глаз от рукоделия, она улыбалась, вспоминая, как ее маленькая дочурка выходила в туфлях и шляпе, слишком больших для нее, подметая пол бахромой сумочки. Смешная маленькая крошка. Элеонора не верила в правоту сестры.
— Моя дочь достаточно умна для своего возраста, Дженнифер. Гарнет не будет ничего усложнять, это не в ее натуре. Но она чересчур чувствительна. Может быть, она даже смышленее, чем ты думаешь. Пережить такую трагедию в столь юные годы — тяжкое испытание, рубцы от которого остаются надолго. Мы должны помочь ей построить новую жизнь.
— Здесь? В Авалоне?!
— Ну конечно же. А где же еще?
— Но послушай! Авалон стал чахнуть уже много лет назад, сестричка. Если бы не текстильные фабрики, он мог бы просто исчезнуть с карты. Молодые люди уезжают в большие города, чтобы преуспеть в жизни. Те, кто остается здесь, ничего не стоят. Почему Хелен Боулз вышла замуж за своего второго кузена из Хатфорда? Да потому, что после смерти жениха не смогла найти ничего более подходящего! Вообще-то хоть один привлекательный молодой человек остался в округе?!
Элеонора вздохнула:
— Боюсь, не так много.
— А вот в Техасе этого добра полно! Это растущий штат, жизнь там кипит. Там твоя дочь познакомилась с одним человеком, который полюбил ее. Брант — настоящий мужчина, Элеонора. Он мог бы сделать Гарнет счастливой.
Элеонора нахмурилась, воткнула иголку в черную материю. Кто станет отрицать — Техас сослужил свою службу, и она, Элеонора, благодарна за это Сету, но считает, что лучше будет, если сейчас о Техасе забыть. А ее сестрица явно придерживается противоположного мнения.
— Броская мужественная внешность всегда рассматривалась тобой как неотъемлемая черта мужского идеала, — съехидничала она. — Полагаю, этот техасец мускулистая детина с мощными бицепсами и слабыми мозгами.
— Ты ошибаешься, сестричка, и просто несправедлива к жителям Запада. Этот парень до войны был луизианским плантатором. Припомни, я тебе о нем писала после кораблекрушения. Он спас наши жизни. Брант Стил прекрасно образован и воспитан, но не кичится этим. Он — джентльмен во всех смыслах. К тому же Брант прекрасно разбирается в живописи и умеет танцевать котильон. И при всем при том он вовсе не мямля. Ума не приложу, как Гарнет могла упустить его.
— Наверное, потому, что ее идеал мужчины отличается от твоего, — предположила Элеонора. — И еще, быть может, ей трудно забыть Дениса. Видишь, она все время сидит в кресле у окна, наблюдая за тем, что происходит в главном сквере.
— Это скорее от скуки, дорогая. А что еще делать в Авалоне? Давай, что ли, устроим для нее вечеринку в честь приезда, а?
— До церемонии открытия памятника? Боже упаси, ни за что! Вот потом устроим прием с чаепитием, это будет вполне пристойно.
Вспомнив бесшабашный праздник на ранчо Дюка, фантастическое бегство Лэси Ли, выезд на клеймение, Дженни покачала головой при мысли о скучнейшем чаепитии.
— Все, решено. Элеонора, я возвращаюсь в Техас. Сет нуждается в моей помощи. Это прекрасно — чувствовать, что кому-то нужен. Здесь при вас с Генри я живу бесполезной, паразитической жизнью.
— Но ведь это не так! — У Элеоноры перехватило дыхание, и она отложила вышивку. — Ты — наша радость, Дженнифер, моя и моей дочери. Мы счастливы, что живем вместе с тобой! Ты не должна в этом сомневаться. И потом, Генри страшно огорчится, узнав, что ты решила оставить нас. И бедная маленькая Гарнет…
Но Дженни прервала ее:
— Элеонора! Ты не должна считать ее «бедной маленькой Гарнет»! Твоя дочь больше не нуждается в жалости, а тем более в компаньонке Гарнет, может быть, еще не поняла, но она способна теперь сама позаботиться о себе. Что касается меня, то я никогда не смогу больше вернуться к той нудной жизни старой девы после тех приключений, что пережила в Техасе. И не уговаривай меня, пожалуйста. От скуки и бесполезности своего существования я, просто сойду с ума. И тогда вам придется запирать меня на чердаке!
— Что за ахинея!
— Нет, — покачала головой Дженни. — Раньше я никогда не задумывалась над тем, что можно устать от безделья. Наше существование бессмысленно. Прежняя жизнь меня просто ужасает.
— Ну что ж, ты, конечно, вправе выбирать, — нерешительно произнесла Элеонора, как обычно, отступая перед более сильной личностью. — Но я думаю, это простой минутный бунт под впечатлением от пребывания в стране мятежников. Надеюсь, ты тщательно все обдумаешь.
Вскоре Дженни ушла искать Гарнет. Она нашла ее на обычном месте — в кресле перед окном.
— Деточка, Господь с тобой! Да ты никак приросла к этому креслу! — воскликнула тетя. — Вид отсюда не слишком занимательный. К тому же, он у тебя перед глазами с самого рождения. Пойдем, Гарнет, лучше погуляем.
— Маму ты пригласила?
— Все ее внимание сейчас сосредоточено на острие иглы, и, честное слово, я чуть не заработала косоглазие, наблюдая за ее работой. И как это хрупкие дамы могут проводить годы, сидя с этими бесполезными кусочками материи, переводя целые мили ниток и вышивая все аксиомы, какие только известны истории! — Дженни раздраженно нахмурилась. — Как представлю себя за этим занятием, когда весь твой мир сводится к размерам тряпицы, бр-р-р! Уж лучше штопать носки и латать брюки из парусины. Может быть, занятие не столь изящное, но, по крайней мере, полезное. Это бессмысленное времяпрепровождение делает меня раздражительной и беспокойной.
— И меня тоже, — призналась Гарнет, с грустью вспоминая свою работу в лавочке Сета. — Неплохо бы прогуляться, тетя Дженни.
Черный зонтик, который она взяла с вешалки, был на самом деле не нужен: огромные деревья в парках и на улицах прикрывали от солнца весь город. Как отличались они от кустарников и низкорослых дубов Лонгорн Джанкшин, стоявших вокруг поросшей жесткой травой площади. Во дворах Лонгорн Джанкшин не часто встречались декоративные растения, а в Авалоне даже перед самым маленьким домиком имелся садик с розами, трубы были увиты плющом, а изгороди — виноградом. Сирень, черемуха, жасмин, вишневые и яблоневые деревья — да, такого места, как Коннектикут, больше не было нигде!
— А он считал, что цветущая прерия — это рай, — прошептала Гарнет.
— Что ты сказала, дорогая?
— Да так, ничего, тетя. Послезавтра главный сквер будет уже не тот, что прежде, не так ли? Трудно каждое утро, просыпаясь, видеть из окна монумент погибшим.
— Опускай шторы, — посоветовала Дженни.
— Нельзя от воспоминаний закрыться шторами.
— Да, мудрая мысль! Тогда постарайся придумать что-нибудь другое, Гарнет.
— Ты могла бы мне помочь, тетя Джен.
— Как же я могу тебе помочь?
— Оставшись в Авалоне.
— Нет, Гарнет. Я не могу быть тебе постоянной подпоркой. Я слишком люблю тебя, деточка, для этого.
— Что ты имеешь в виду?
— Дорогая, ты же не можешь все время на меня опираться. Если не научишься рассчитывать собственные силы, то превратишься в беспомощного инвалида. Надо научиться стоять на своих ногах. Иди собственным путем, куда бы он ни вел.
— А что, если я выберу не правильное направление и заблужусь? Я думала, мне станет все ясно, как только вернусь домой. Но теперь я в еще большем смущении, чем когда была в Техасе. Авалон изменился.
— Не Авалон, Гарнет, а ты изменилась. Техас повлиял на тебя, хочешь признать это или нет.
Гарнет положила зонтик на плечо, и он закрутился, как ветряная мельница при свежем ветре.
— Если ты имеешь в виду мистера Стила…
— Ну, положим, я не называла этого имени.
— Но ты держала его в уме, — не успокаивалась Гарнет. — Очень плохо, что он слишком молод для тебя!
— Да, очень плохо, — спокойно согласилась Дженни и переменила тему разговора. — Ты уже решила, что положить в склеп?
— Еще нет.
— Времени остается не так много.
— Мне ничего не хочется отдавать.
— Но ты же не можешь быть единственной, кто потерял близкого человека и ничего не положил в основание монумента. Люди здесь поступают так, как другие, ты это знаешь, и того же они ждут от остальных. — Она помолчала. — На самом-то деле здесь всего один обычай — конформизм. Слава Богу, о нем так мало знают на Западе.
— Ты должна присоединиться к пионерам границы, тетя Дженни. С того момента, как мы приехали, ты только и делаешь, что расхваливаешь Техас. Удивляюсь, что ты до сих пор не организовала караван фургонов с новыми поселенцами и не возглавила его.
— Я бы так и поступила, если б это был единственный способ вернуться и если мне удалось бы набрать достаточное число желающих стать пионерами.
Гарнет покачала головой.
— Пойдем к морю. Я так долго мечтала оказаться на побережье Лонг Айленда.
Дженни признала, что и она тоже мечтала о такой прогулке долгим жарким летом, когда в раскаленном воздухе над прерией появляются миражи и неожиданно возникают танцующие вихри «техасских дьяволов».
— Почему бы нам не нанять пролетку и не отправиться кататься на берег, а потом по Лесной дороге? Все вокруг такое яркое и красивое!
— И такое зеленое! — воскликнула Гарнет. Дженни кивнула, улыбнувшись.
— А он считал, что цветущая прерия — это рай, — повторила Гарнет.
— Так кто же все время думает о нем? — поддразнила ее Дженни.
— Просто сравниваю Восток и Запад, тетя.
— А еще — Север и Юг? Янки и мятежника?
— Как я могу делать это, думая об открытии мемориала? — взволнованно спросила Гарнет. Но Дженни ничего не ответила.
Глава 32
Гарнет почти всю ночь не спала, раздумывая о том, что же ей положить в склеп монумента. Лежать было очень неудобно. Она уже привыкла спать на ватном тюфяке, и пуховая перина казалась ей слишком мягкой и жаркой. Спать на твердом полезно для позвоночника, а на этой пуховой кровати она станет вялой, как тряпичная кукла.
Хорошо посмотреть на себя со стороны. Какой же изнеженной и испорченной она была до поездки в Техас! Любящие родители, самая вкусная еда, самая модная одежда, слуги. Тепло зимой возле очага, прохлада летом возле моря. Собственная комната и ванная. Уж чему-чему, а терпеливости и выносливости Техас ее научил. Лишения приграничной жизни закалили ее. Жаркое солнце еще может обжечь ее нежную кожу, но она научилась терпеть боль. Неистовые порывы ветра могут трепать волосы и юбку, но не способны лишить ее присутствия духа.
Гарнет села на кровати и посмотрела в окно. Укутанная в брезент громада показалась ей кораблем-призраком, плывущим сквозь туман. Перед самым восходом девушка приняла решение. И облегченно вздохнула.
Мгновением позже Гарнет чиркнула спичкой и зажгла стоявшую возле кровати свечу. Как мечтала она об этом знакомом с детства аромате лавра, когда огарки жировых свечей в Техасе, потрескивая, распространяли вокруг себя чад прогорклого сала. Отперев ящик ночного столика, вынула пачку писем, которую оставила там, отправляясь в Техас, развязала голубую ленту и невольно принялась читать. Неужели эти послания когда-то казались ей романтическими? Это были письма школьника, бегло написанные словно на заданную тему на разлинованной в линейку бумаге. Короткие наброски, неспособные передать ужас войны, лишения солдатской жизни, страх смерти и поражения. Никакой поэзии, никакой страсти, никаких надежд, никаких мечтаний и робкой попытки заглянуть в будущее. Единственным чувством была юношеская тоска по дому и семье. Некоторые слова расплылись, возможно, из-за упавших на листок слез. Как и фотография Дени, чернила из черных превратились в коричневые. Бумага пожелтела.
Хорошо посмотреть на себя со стороны. Какой же изнеженной и испорченной она была до поездки в Техас! Любящие родители, самая вкусная еда, самая модная одежда, слуги. Тепло зимой возле очага, прохлада летом возле моря. Собственная комната и ванная. Уж чему-чему, а терпеливости и выносливости Техас ее научил. Лишения приграничной жизни закалили ее. Жаркое солнце еще может обжечь ее нежную кожу, но она научилась терпеть боль. Неистовые порывы ветра могут трепать волосы и юбку, но не способны лишить ее присутствия духа.
Гарнет села на кровати и посмотрела в окно. Укутанная в брезент громада показалась ей кораблем-призраком, плывущим сквозь туман. Перед самым восходом девушка приняла решение. И облегченно вздохнула.
Мгновением позже Гарнет чиркнула спичкой и зажгла стоявшую возле кровати свечу. Как мечтала она об этом знакомом с детства аромате лавра, когда огарки жировых свечей в Техасе, потрескивая, распространяли вокруг себя чад прогорклого сала. Отперев ящик ночного столика, вынула пачку писем, которую оставила там, отправляясь в Техас, развязала голубую ленту и невольно принялась читать. Неужели эти послания когда-то казались ей романтическими? Это были письма школьника, бегло написанные словно на заданную тему на разлинованной в линейку бумаге. Короткие наброски, неспособные передать ужас войны, лишения солдатской жизни, страх смерти и поражения. Никакой поэзии, никакой страсти, никаких надежд, никаких мечтаний и робкой попытки заглянуть в будущее. Единственным чувством была юношеская тоска по дому и семье. Некоторые слова расплылись, возможно, из-за упавших на листок слез. Как и фотография Дени, чернила из черных превратились в коричневые. Бумага пожелтела.