Гамильтон Лорел. Прикосновение полуночи

Глава 6

   Мне хотелось сделать еще один телефонный звонок. Посмотрев в улыбающееся милое личико Кристины, я попросила:
   – Вы не могли бы на минутку выйти, Кристина?
   Она моргнула большими голубыми глазами, глубоко вздохнула, встала, подобрала длинные юбки и молча вышла. Не знаю, обиделась ли сна, по ней всегда было трудно сказать. Она улыбалась и улыбалась опять, глядя на все, что вытворяла перед ее глазами королева, и это заставляло меня задумываться на ее счет. Получала ли она удовольствие от таких зрелищ, или просто не знала, как еще реагировать?
   После ее ухода со мной остались Дойл, Баринтус и Усна. Холод, Гален, Готорн и Адайр стояли за дверью, чтобы нам никто не помешал. Да и места в кабинете было не так много. Нам было бы неудобно. Всем присутствующим я доверяла, кроме Усны. Его я просто еще не знала толком.
   – Усна, подожди нас в холле.
   Он слегка улыбнулся, но спорить не стал. Правда, у двери помедлил.
   – Ты не хочешь, чтобы я прислал кого-нибудь на замену? Я прикинула и кивнула:
   – Галена.
   Он коротко поклонился, открыл дверь и позвал Галена. Гален вопросительно глянул на меня, когда дверь за ним закрылась.
   – Я хочу позвонить Джиллету. Гален покачал головой.
   – Не думаю, что это хорошая мысль.
   – Кто такой Джиллет? – спросил Баринтус.
   – Один из федеральных агентов, расследовавших убийство принца Эссуса, – ответил Дойл.
   – Не знаю, почему я удивлена, что ты это помнишь, но я удивлена, – сказала я.
   Дойл посмотрел на меня – как всегда темный, замкнутый и непроницаемый.
   – Джиллет был самым упорным из следователей-людей.
   – Да, – согласилась я.
   – Ты с ним общалась? – спросил Дойл.
   – Скорее он со мной. Мне было семнадцать, и мне тогда казалось, что он едва ли не единственный, кто больше хочет раскрыть убийство моего отца, чем угодить королеве или своему начальству.
   Дойл набрал полную грудь воздуха и медленно выдохнул.
   – И Гален об этом знал?
   – Да, – сказал Гален.
   – И тебе не приходило в голову, что стоило бы рассказать капитану стражи, что принцесса сотрудничаете федеральным агентом?
   – Мерри от этого становилось легче, а сразу после смерти Эссуса я сделал бы что угодно, лишь бы ей стало легче.
   – А потом? – спросил Дойл.
   – Они дважды в год обменивались открытками. Это все.
   Дойл обратил ко мне темный взгляд. Я пожала плечами и тут же пожалела, потому что это было больно.
   – Он посылал мне открытку на годовщину смерти отца. А я ему – на Йоль.
   – И никто не заметил? – поднял брови Дойл.
   – Королева мной не слишком интересовалась, а ты интересовался тем, чем тебе велела интересоваться королева. Вы все так поступали.
   Он потер глаза руками.
   – Рука сильно болит?
   – Болит.
   Он снова глубоко вздохнул.
   – Тебе нужно отдохнуть, принцесса.
   – Ты злишься не на меня и не на Галена, – сообразила я. – Ты зол на себя, что не знал об этом.
   – Да, – сказал он с едва заметной злостью в голосе.
   – Кому еще из стражей я могла доверять после смерти отца?
   – А мне? – спросил Баринтус.
   Я посмотрела на него – на лучшего, самого близкого друга отца.
   – Ты был почти так же убит горем, как и я, Баринтус. Мне нужен был кто-то, разделяющий мою скорбь, но не поглощенный ею. Для меня таким человеком стал Гален. – Я потянулась к Галену, и он взял мою руку, словно это был самый естественный жест в мире.
   – Если ты выйдешь замуж за того, к кому влечет тебя сердце, – обронил Дойл, – я боюсь за судьбу двора.
   Я вгляделась в него, пытаясь прочитать мысли по непроницаемому лицу. А потом сжала руку Галена посильнее и притянула его к себе. Когда-то Дойл был бы прав. Когда-то в моем сердце царил только Гален и никто другой, но с тех пор я подросла достаточно, чтобы понимать, что значит связать со мной жизнь. Там, где я, – опасное место. Коварное и предательское.
   Я обнимала Галена не потому, что его имя огненной надписью пылало у меня на сердце, а потому, что надпись погасла. Я об этом тосковала, но в то же время чувствовала что-то сродни облегчению. Я поняла то, что мой отец знал несколько десятилетий назад: для Галена титул короля стал бы смертным приговором. Мне нужен был рядом кто-то жесткий и опасный, а не тихий и нежный.
   Я смотрела в глаза Дойлу, обнимая Галена. Знал ли Дойл, что список моих сердечных привязанностей стал длиннее и что его имя в этот список входит? За его поступками могли стоять ревность, зависть или злость. Он так хорошо скрывал эмоции, что я не могла понять, что именно он прячет, только что это какое-то сильное чувство и открывать его он не спешит. Но даже эта малость означала, что Дойл теряет свой легендарный контроль над собой.
   – Я позвоню Джиллету. – Я повернулась к телефону, и, поскольку у меня действовала всего одна рука, мне пришлось отпустить Галена. Он все еще прижимался к моей спине, его тело льнуло к моему. Он вписывался в мое тело, как всегда, словно мы были рождены друг для друга. Если бы мне не было нужно в постели ничего, кроме нежной любви, лучше Галена я никого не нашла бы, но за проведенные вместе месяцы мы обнаружили, что наши представления о страсти не совпадают. Он не понимал моего желания некоторой грубости, или боли, или просто чуть большей силы и настойчивости. Гален лишь смотрел на меня удивленно-непонимающими глазами, когда я просила о чем-то таком.
   Я набрала номер Джиллета по памяти, хотя его номер за эти годы несколько раз менялся. Мне всякий раз приходилось учить его наизусть из опасения, что кто-нибудь удосужится пролистать мою записную книжку. Я могла бы и не беспокоиться, как выяснилось, – реакция Дойла со всей очевидностью показала, что мне никто не уделял такого внимания. Это было немного грустно и несколько разочаровывало. Столько усилий потрачено, чтобы скрываться от людей, которые ничего и не искали.
   Я ждала, пока ответит сотовый телефон Джиллета. Когда-то я пообещала ему, что дам знать, если кто-то погибнет при обстоятельствах, сходных со смертью моего отца. Новые убийства не так уж были похожи, но обещание есть обещание. Я чувствовала себя наполовину глупо, а наполовину приподнято, как будто сама возможность сделать этот звонок что-то меняла. Мне было за тридцать, но какая-то часть моей души все еще оставалась семнадцатилетней и жаждала справедливости. Пора бы уж было поумнеть.
   Он ответил:
   – Джиллет.
   – Привет, – сказала я.
   – Мерри?
   – Да.
   – Как твои дела?
   С годами он стал опекать меня. Он словно чувствовал какой-то долг перед памятью моего отца. Если б он знал... Я не говорила ему обо всех покушениях на мою жизнь. О бесконечных дуэлях, которые вынудили меня покинуть страну фейри на годы, так что все решили, что я умерла.
   Сейчас был наш первый разговор после моего "воскрешения".
   – Немного хуже, чем у утопленника, но, в общем, все в порядке.
   – Я решил тогда, три года назад, что до тебя тоже добрались. Почему ты не позвонила?
   – Потому что стоило тебе произнести мое имя у темного окошка, и Королева Воздуха и Тьмы его услышала бы. Наша беседа донеслась бы до нее. Ты был бы в опасности. Все были бы в опасности.
   Он вздохнул в трубку.
   – А теперь ты опять принцесса и ищешь себе мужа. Но ты ведь звонишь не просто потрепаться?
   – Ты что-нибудь слышал?
   – Болтовню о том, что репортеры ушли из вашего холма, но затормозили на парковочной стоянке. Пресс-конференция закончена, так чего же столько наших и заграничных журналюг торчат посреди кукурузного поля в Иллинойсе?
   Я обрисовала ему проблему.
   – Я мог бы привезти команду меньше чем в...
   – Нет, команду – нет. Я уже вызвала местных криминалистов. Приезжай сам, но без дюжины агентов в придачу. Все случилось внутри ситхена, не на федеральной земле.
   – Мы можем тебе помочь.
   – Возможно. А может, только увеличите число жертв. У нас и так на руках мертвый репортер, убийства фэбээровца нам уже не потянуть.
   – Мы же годами об этом говорили, Мерри. Не перекрывай мне кислород хоть ты.
   – Моего отца убили шестнадцать лет назад. Это все ушло на второй план, Рэймонд. Новые смерти сейчас важнее. Слушая тебя, я начинаю сомневаться, что тебе стоит вмешиваться.
   – Ты мне не доверяешь, – горько сказал он.
   – Я теперь наследница трона, Рэймонд. Благополучие двора перевешивает личную жажду мести.
   – Что сказал бы твой отец, если б услышал такое из уст собственной дочери?
   – Сказал бы, что я стала мудрее. Он бы со мной согласился. – Я уже жалела, что позвонила ему. Я поняла, что особый агент Рэймонд Джиллет существовал скорее в детском воображении. Детских фантазий я больше себе позволить не могла.
   Вдруг навалилась усталость, руку пронзило болью от запястья до плеча. Я повернулась и присела на стол. Галену в результате пришлось отодвинуться, и это меня порадовало. Он легко поглаживал мне бедро, чуть сдвигая при этом юбку. Ласка меня успокаивала, а мне сейчас нужно было успокоиться.
   Дойл смотрел на меня, и взгляд смягчал выражение его лица. Мне пришлось отвернуться от доброты и нежности, которую я разглядела в его глазах. Не знаю почему, но от его взгляда у меня перехватило горло.
   – Не приезжай, Джиллет. Мне жаль, что я позвонила.
   – Мерри, ты что? Я ждал почти двадцать лет!
   – Когда мы с этим разберемся и если я останусь жива и все еще буду иметь карт-бланш, я тебе позвоню, и мы обсудим твой приезд. Но только если ты станешь заниматься исключительно убийством моего отца.
   – Думаешь, ФБР в деле о двойном убийстве ни к чему не пригодится?
   – Я не знаю, что у нас уже есть. Если нам понадобится что-то покруче местной лаборатории, я дам тебе знать.
   – И может, я отвечу на звонок, а может, нет.
   – Как захочешь, – сказала я, пытаясь не выдать, как у меня сдавило горло и как жжет в глазах. – Но подумай вот о чем, Джиллет. Почему ты связался тогда с семнадцатилетней девчонкой – потому, что меня пожалел, или просто потому, что разозлился на королеву, отстранившую тебя от расследования? Что тобой двигало – жалость, жажда справедливости или просто злость? Ты ей покажешь! Ты все разгадаешь без помощи королевы. Ты воспользуешься дочерью Эссуса...
   – Все было не так!
   – Тогда почему ты злишься на меня теперь? Я не должна была звонить тебе, но я пообещала... Детское обещание позвонить тебе, если снова произойдет подобное убийство. Это убийство не повторяет то, давнее, в деталях, но тот, кто его совершил, так же владел магией. Если мы его найдем, мы можем ближе подобраться к убийце моего отца. Я подумала, что тебе хотелось бы знать.
   – Прости, Мерри, я просто...
   – Просто то убийство жгло тебе душу все эти годы?
   – Да, – ответил он.
   – Я позвоню тебе, если всплывет что-нибудь полезное.
   – Позвони, если тебе понадобятся более опытные специалисты, чем местные. Я могу обеспечить тебе анализ ДНК, о котором они могут только мечтать.
   Я невольно улыбнулась.
   – Я сообщу майору Уолтерсу о высоком мнении, сложившемся у ФБР о местной полиции.
   Он очень сухо рассмеялся.
   – Прости, если я только осложнил тебе дело. Кажется, я на всем этом немного зациклился.
   – Пока, Джиллет.
   – Пока, Мерри.
   Я положила трубку и тяжелее оперлась на стол. Гален прижал меня к себе, стараясь не потревожить больную руку.
   – Почему ты не разрешила ему приехать?
   Я подняла голову и вгляделась в него – искала на этом открытом лице проблески понимания. Его глаза оставались зелеными, широко раскрытыми и невинными.
   Я хотела заплакать, мне нужно было заплакать. Джиллету я позвонила, потому что убийство оживило старых призраков. Не настоящих призраков, а ту душевную боль, которая, кажется, уже умерла – но снова возвращается мучить тебя, как глубоко ты ее ни похорони.
   Дойл шагнул ко мне.
   – Я вижу, ты становишься все более достойной трона, Мередит, с каждым днем, с каждой минутой. – Он легко тронул меня за руку, словно не был уверен, что мне сейчас хочется прикосновений.
   Мое дыхание вырвалось с громким всхлипом, и я бросилась ему на грудь. Он обнял меня, яростно и почти до боли крепко. Он держал меня, пока я рыдала, потому что понимал, чего стоило мне отказаться от давней детской привязанности.
   Баринтус подошел к нам и обнял обоих, притягивая к себе. Я подняла глаза и увидела слезы, бегущие по его лицу.
   – Ты сейчас была дочерью своего отца, как никогда раньше.
   Гален обнял нас с другой стороны, так что мы стояли, связанные общим теплом и близостью. Но я уже поняла, что Гален, как и Джиллет, был детской фантазией.
   Они обнимали меня, а я рыдала. Слово "плач" для этого не подходило. Рыдания уносили остатки моего детства. Мне было тридцать три; поздновато избавляться от детских привязанностей, но иногда раны бывают так глубоки, что тормозят нас. Удерживают от взросления, не дают идти дальше, не позволяют видеть вещи такими, как они есть.
   Я позволила им обнимать себя, пока я плакала, пока Баринтус плакал вместе со мной. Я позволила им обнимать себя, но в глубине души я знала, что Гален – и только Гален – не понял, что произошло. Он был самым доверенным моим другом среди стражей. Мой друг, моя первая любовь – но он спросил, почему я не разрешила Джиллету приехать.
   Я плакала, а они меня утешали, но оплакивала я не только смерть моего отца.

Глава 7

   Остатки макияжа, которые не сумели смыть слезы, я сняла сама. Стерла помаду, которая так и оставалась размазанной, как у клоуна, и даже выделила салфетку для снятия макияжа Холоду, чтобы он тоже привел лицо в порядок. Чистенькие, аккуратные и презентабельные, мы пошли снова к месту преступления. Внутри меня была пустота, словно я утратила кусок души. Но думать об этом было не время. Вот-вот должен был приехать Уолтерс с группой криминалистов. Нам нужно было провести допросы до их появления, на случай, если нам захочется что-то скрыть от людей. Мало ли какие темные тайны всплывут по ходу дела? Правосудие – это хорошо, но портить нашу репутацию в глазах людей ни к чему.
   Дойл остановился так резко, что я на него налетела. Он оттолкнул меня назад в тут же подставленные руки Галена и Усны: они будто уловили его сигнал, для меня незаметный. Дойл и Адайр заслоняли мне вид спереди, Гален и Усна, так внезапно оказавшиеся рядом, – с боков, так что я не видела, что их всех напугало. Баринтус, Готорн и Холод прикрывали тыл. Эти трое развернулись, словно опасались, что кто-то может подкрасться сзади. Что там такое? Что случилось? А я из себя даже каплю страха выжать не могла, и не в храбрости, пожалуй, тут было дело, а в усталости. Я просто слишком устала, и эмоционально, и физически, чтобы тратить адреналин на страх. Если б на нас в эту минуту действительно напали – может, мне было бы все равно.
   Я попыталась стряхнуть с себя оцепенение и крикнула:
   – В чем дело, Дойл?
   Ответил Баринтус:
   – В коридоре Вороны королевы, они преградили нам путь.
   Наверное, семь футов роста позволяли ему видеть поверх голов.
   До меня дошло, что мои стражи сейчас опасаются практически любого сидхе. Вполне обоснованно. Один из сидхе организовал это убийство, а я должна поймать убийцу. Чудесно. У кого-то еще появился хороший повод меня убить. Ну, одним больше, одним меньше...
   Адайр передвинулся в центр коридора, закрывая меня бронированной спиной, в то время как Дойл пошел вперед. Баринтус ответил на мой вопрос прежде, чем я успела его задать:
   – Дойл говорит с Мистралем.
   Мистраль был повелителем ветров, буреносцем и новым капитаном Воронов королевы. Он заместил Дойла, когда стало ясно, что на прежнюю должность Дойл не вернется.
   – Что там такое? – спросил Гален, и тревоги в его голосе хватило на нас обоих.
   Усна склонился надо мной, принюхиваясь к моим волосам.
   – Хорошо пахнешь.
   – Не о том думаешь, – буркнул Гален, вглядываясь в коридор, куда ушел Дойл. Он достал пистолет, держа его у бедра стволом вниз. Если б я выбирала между мечом и пистолетом, я бы сделала тот же выбор. Когда я только вернулась в страну фейри, пистолеты внутри холмов были под запретом, но последние покушения заставили мою тетю решить, что нашим стражам нужно предоставить все возможные преимущества. Так что наши мужчины могли носить пистолеты, если умели ими пользоваться. Дойл и Мистраль определяли, кому можно доверить огнестрельное оружие. Кое-кто из стражей относился к пистолетам примерно как другие отнеслись бы к ядовитым змеям. Может, от них и бывает польза, но а вдруг укусят?
   Усна держал по короткому мечу в обеих руках, направив их в разные стороны: вперед и назад по коридору. Его серые глаза – самая заурядная черта его внешности – настороженно следили за обстановкой, но лицом он все так же тыкался мне в макушку. Он потерся щеками о мои волосы. Проделывая это, он оглядывал коридор, но одновременно он еще и оставлял на мне запаховую метку. Очень по-кошачьи и не вовремя, если б это был человек. Но это был Усна, и я знала, что он заметит каждую мелочь, даже когда трется о мои волосы, пытаясь оставить на мне свой запах.
   Я находила его поведение странно успокаивающим. Гален – нет.
   – Прекрати, Усна.
   Тот издал тихий звук – что-то среднее между рыком и мурлыканьем.
   – Ты слишком волнуешься, мой маленький пикси^[10].
   – А ты волнуешься недостаточно, мой маленький котик. – Но говоря это, Гален ухмыльнулся. Нам обоим стало немного лучше из-за поддразнивания Усны.
   – Тихо, вы оба, – скомандовал Холод. Они заткнулись с несколько пристыженным, но довольным видом. Усна перестал тереться лицом о мои волосы. А значит, он это делал скорее чтобы подразнить Галена, чем чтобы завести меня.