удивление.
- Разве вы знали, что мне нельзя вернуться?
- Я знаю все.
Тут он посмотрел на меня долгим и очень странным взглядом.
- Все?
- Все. Так, значит, ты не...? - Я все же не смогла повторить это слово.
А он смог, и очень просто.
- Нет. Я не крал.
Мое лицо, должно быть, показало, что я верю ему до конца, но руки мои
трясли его, - хоть и с нежностью, - словно спрашивая, зачем же он обрек меня
на долгие месяцы муки, если все это было без причин?
- Так что же ты сделал?
В смутной тоске он обвел взглядом потолок и вздохнул два-три раза,
видимо, с немалым трудом. Он словно стоял на дне моря и поднимал глаза к
какому-то сумеречному зеленому свету.
- Ну... я говорил разное.
- Только это одно?
- Там думали, что этого довольно.
- Чтобы тебя выгнать?
Поистине, ни один "изгнанник" не приводил так мало объяснений своего
изгнания, как этот маленький человечек! Казалось, он обдумывал мой вопрос,
но совершенно отвлеченно и почти беспомощно.
- Ну, наверно, не надо было говорить.
- Но кому же ты говорил?
Он, очевидно, постарался припомнить, но в памяти у него ничего не
осталось - он забыл.
- Не помню!
Он чуть ли не улыбался, сдаваясь на милость победителя, и в самом деле,
его поражение было настолько полным, что мне следовало на этом и
остановиться. Но я была упоена, ослеплена победой, хотя даже в эту минуту то
самое, что должно было нас сблизить, уже начинало усиливать отчуждение.
- Может быть, всем в школе? - спросила я.
- Нет... только тем... - Но тут он как-то болезненно дернул головой. -
Не помню, как их звали.
- Разве их было так много?
- Нет, совсем мало. Тем, с кем я дружил.
С кем он дружил? Казалось, я плыла не к свету, а к еще более
непроглядной тьме, и уже минуту спустя в глубине жалости у меня возникла
страшная тревога: а вдруг он ни в чем не виноват? На мгновение передо мной
открылась головокружительная бездна - ведь если он не виноват, то что же
такое я? Пока это длилось, я была словно парализована одной этой мимолетной
мыслью и слегка разжала руки, а мальчик, глубоко вздохнув, снова отвернулся
от меня, и я это стерпела, зная, что за прозрачным стеклом, в которое он
смотрит, ничего больше нет, и охранять его не от кого.
- А они рассказывали другим то, что слышали от тебя? - спросила я
спустя минуту.
Потом он отошел от меня, все еще тяжело переводя дыхание и с таким же
выражением лица, словно его силой держат в заточении, но сейчас он уже не
сердился на это. И опять он посмотрел в окно на пасмурный день так, как
будто ничего уже не оставалось от того, что его поддерживало, кроме
несказанной тоски и тревоги.
- Да, - ответил он все же, - наверно, рассказывали, - и добавил: - тем,
с кем сами дружили.
Почему-то я надеялась на большее; но тем не менее задумалась над его
словами.
- И это дошло?..
- До учителей? Ну, да, - ответил он очень просто. - Но я не знал, что и
они расскажут.
- Учителя? Они и не рассказывали... ничего не рассказывали. Вот поэтому
я тебя и спрашиваю.
Он снова обратил ко мне свое прекрасное взволнованное лицо.
- Да, это очень жаль.
- Жаль?
- Не надо было мне говорить. И зачем же писать про это домой?
Не могу выразить, как трогательно-прелестен был контраст таких слов с
тем, кто произнес их, знаю только, что в следующее мгновение у меня
вырвалось от души:
- Какой вздор! - Но еще через мгновение мой голос прозвучал, надо
полагать, достаточно сурово: - О чем же ты рассказывал?
Вся моя суровость относилась к его судье, к его палачу, однако мой тон
заставил его снова отвернуться, а меня это его движение заставило с
неудержимым криком одним прыжком перелететь к нему и обнять его. Ибо там, за
стеклом, опять, словно для того, чтобы зачеркнуть его исповедь и пресечь его
ответ, был мерзкий виновник нашего горя - бледное, проклятое навеки лицо!
Мне стало дурно оттого, что моя победа сорвалась и снова надо бороться, а
мой неистовый прыжок только выдал меня с головой. Я видела, что этот порыв
навел его на догадку, но, заметив, что даже и сейчас он только догадывается
и что, на его взгляд, за окном и сейчас пусто, я дала этому порыву вспыхнуть
ярким пламенем и превратить крайность его смятения в верный знак избавления
от тревоги.
- Никогда больше, никогда, никогда! - крикнула я этому призраку и еще
крепче прижала мальчика к груди.
- Она здесь? - задыхаясь, прошептал Майлс, уловив даже с закрытыми
глазами, к кому направлены мои слова. И тут, когда меня поразило его
странное "она", и я, задыхаясь, отозвалась эхом:
- Она?
- Мисс Джессел, мисс Джессел! - ответил он мне с неожиданной яростью.
Ошеломленная, я все же поняла, что его заблуждение как-то связано с
отсутствием Флоры, и мне захотелось доказать ему, что дело не в этом.
- Это не мисс Джессел! Но оно за окном - прямо перед нами! Оно там -
трусливое, подлое привидение, в последний раз оно там!
И тут, через секунду, мотнув головой, словно собака, упустившая след,
он неистово рванулся к воздуху и свету, потом, вне себя от ярости,
набросился на меня, сбитый с толку, тщетно озираясь вокруг и ничего не видя,
хотя, как мне казалось, теперь это всесокрушающее, всепроникающее видение
заполняло собой всю комнату, как разлитая отрава.
- Это он?
Я так твердо решила уличить Майлса, что мгновенно переменила тон на
ледяной, вызывая его на ответ:
- Кто это "он"?
- Питер Квинт, проклятая! - Его лицо выразило лихорадочное волнение и
мольбу, он обвел комнату взглядом. - Где он?
В моих ушах и посейчас звучит это имя, в последнюю минуту вырвавшееся у
него, и дань, которую он воздал моей преданности.
- Родной мой, что значит он теперь? Что может он когда-нибудь значить?
Ты мой, - бросила я тому чудовищу, - а он потерял тебя навеки! - И крикнула,
чтобы Майлс знал, чего я достигла: - Вон он! Там, там!
Но он уже метнулся к окну, вгляделся, снова сверкнул глазами и ничего
не увидел, кроме тихого дня. Сраженный той утратой, которой я так гордилась,
он испустил вопль, как будто его сбросили в пропасть, и я крепче прижала его
к себе, словно перехватив на лету. Да, я поймала и удержала его, - можно
себе представить, с какой любовью, - но спустя минуту я ощутила, чем стало
то, что я держу в объятиях. Мы остались наедине с тихим днем, и его
сердечко, опустев, остановилось.
Компьютерный набор - Сергей Петров
Дата последней редакции - 13.03.99
Файл в формате WinWord 6.0/95 хранится на сайте:
http://www.chat.ru/~scbooks
- Разве вы знали, что мне нельзя вернуться?
- Я знаю все.
Тут он посмотрел на меня долгим и очень странным взглядом.
- Все?
- Все. Так, значит, ты не...? - Я все же не смогла повторить это слово.
А он смог, и очень просто.
- Нет. Я не крал.
Мое лицо, должно быть, показало, что я верю ему до конца, но руки мои
трясли его, - хоть и с нежностью, - словно спрашивая, зачем же он обрек меня
на долгие месяцы муки, если все это было без причин?
- Так что же ты сделал?
В смутной тоске он обвел взглядом потолок и вздохнул два-три раза,
видимо, с немалым трудом. Он словно стоял на дне моря и поднимал глаза к
какому-то сумеречному зеленому свету.
- Ну... я говорил разное.
- Только это одно?
- Там думали, что этого довольно.
- Чтобы тебя выгнать?
Поистине, ни один "изгнанник" не приводил так мало объяснений своего
изгнания, как этот маленький человечек! Казалось, он обдумывал мой вопрос,
но совершенно отвлеченно и почти беспомощно.
- Ну, наверно, не надо было говорить.
- Но кому же ты говорил?
Он, очевидно, постарался припомнить, но в памяти у него ничего не
осталось - он забыл.
- Не помню!
Он чуть ли не улыбался, сдаваясь на милость победителя, и в самом деле,
его поражение было настолько полным, что мне следовало на этом и
остановиться. Но я была упоена, ослеплена победой, хотя даже в эту минуту то
самое, что должно было нас сблизить, уже начинало усиливать отчуждение.
- Может быть, всем в школе? - спросила я.
- Нет... только тем... - Но тут он как-то болезненно дернул головой. -
Не помню, как их звали.
- Разве их было так много?
- Нет, совсем мало. Тем, с кем я дружил.
С кем он дружил? Казалось, я плыла не к свету, а к еще более
непроглядной тьме, и уже минуту спустя в глубине жалости у меня возникла
страшная тревога: а вдруг он ни в чем не виноват? На мгновение передо мной
открылась головокружительная бездна - ведь если он не виноват, то что же
такое я? Пока это длилось, я была словно парализована одной этой мимолетной
мыслью и слегка разжала руки, а мальчик, глубоко вздохнув, снова отвернулся
от меня, и я это стерпела, зная, что за прозрачным стеклом, в которое он
смотрит, ничего больше нет, и охранять его не от кого.
- А они рассказывали другим то, что слышали от тебя? - спросила я
спустя минуту.
Потом он отошел от меня, все еще тяжело переводя дыхание и с таким же
выражением лица, словно его силой держат в заточении, но сейчас он уже не
сердился на это. И опять он посмотрел в окно на пасмурный день так, как
будто ничего уже не оставалось от того, что его поддерживало, кроме
несказанной тоски и тревоги.
- Да, - ответил он все же, - наверно, рассказывали, - и добавил: - тем,
с кем сами дружили.
Почему-то я надеялась на большее; но тем не менее задумалась над его
словами.
- И это дошло?..
- До учителей? Ну, да, - ответил он очень просто. - Но я не знал, что и
они расскажут.
- Учителя? Они и не рассказывали... ничего не рассказывали. Вот поэтому
я тебя и спрашиваю.
Он снова обратил ко мне свое прекрасное взволнованное лицо.
- Да, это очень жаль.
- Жаль?
- Не надо было мне говорить. И зачем же писать про это домой?
Не могу выразить, как трогательно-прелестен был контраст таких слов с
тем, кто произнес их, знаю только, что в следующее мгновение у меня
вырвалось от души:
- Какой вздор! - Но еще через мгновение мой голос прозвучал, надо
полагать, достаточно сурово: - О чем же ты рассказывал?
Вся моя суровость относилась к его судье, к его палачу, однако мой тон
заставил его снова отвернуться, а меня это его движение заставило с
неудержимым криком одним прыжком перелететь к нему и обнять его. Ибо там, за
стеклом, опять, словно для того, чтобы зачеркнуть его исповедь и пресечь его
ответ, был мерзкий виновник нашего горя - бледное, проклятое навеки лицо!
Мне стало дурно оттого, что моя победа сорвалась и снова надо бороться, а
мой неистовый прыжок только выдал меня с головой. Я видела, что этот порыв
навел его на догадку, но, заметив, что даже и сейчас он только догадывается
и что, на его взгляд, за окном и сейчас пусто, я дала этому порыву вспыхнуть
ярким пламенем и превратить крайность его смятения в верный знак избавления
от тревоги.
- Никогда больше, никогда, никогда! - крикнула я этому призраку и еще
крепче прижала мальчика к груди.
- Она здесь? - задыхаясь, прошептал Майлс, уловив даже с закрытыми
глазами, к кому направлены мои слова. И тут, когда меня поразило его
странное "она", и я, задыхаясь, отозвалась эхом:
- Она?
- Мисс Джессел, мисс Джессел! - ответил он мне с неожиданной яростью.
Ошеломленная, я все же поняла, что его заблуждение как-то связано с
отсутствием Флоры, и мне захотелось доказать ему, что дело не в этом.
- Это не мисс Джессел! Но оно за окном - прямо перед нами! Оно там -
трусливое, подлое привидение, в последний раз оно там!
И тут, через секунду, мотнув головой, словно собака, упустившая след,
он неистово рванулся к воздуху и свету, потом, вне себя от ярости,
набросился на меня, сбитый с толку, тщетно озираясь вокруг и ничего не видя,
хотя, как мне казалось, теперь это всесокрушающее, всепроникающее видение
заполняло собой всю комнату, как разлитая отрава.
- Это он?
Я так твердо решила уличить Майлса, что мгновенно переменила тон на
ледяной, вызывая его на ответ:
- Кто это "он"?
- Питер Квинт, проклятая! - Его лицо выразило лихорадочное волнение и
мольбу, он обвел комнату взглядом. - Где он?
В моих ушах и посейчас звучит это имя, в последнюю минуту вырвавшееся у
него, и дань, которую он воздал моей преданности.
- Родной мой, что значит он теперь? Что может он когда-нибудь значить?
Ты мой, - бросила я тому чудовищу, - а он потерял тебя навеки! - И крикнула,
чтобы Майлс знал, чего я достигла: - Вон он! Там, там!
Но он уже метнулся к окну, вгляделся, снова сверкнул глазами и ничего
не увидел, кроме тихого дня. Сраженный той утратой, которой я так гордилась,
он испустил вопль, как будто его сбросили в пропасть, и я крепче прижала его
к себе, словно перехватив на лету. Да, я поймала и удержала его, - можно
себе представить, с какой любовью, - но спустя минуту я ощутила, чем стало
то, что я держу в объятиях. Мы остались наедине с тихим днем, и его
сердечко, опустев, остановилось.
Компьютерный набор - Сергей Петров
Дата последней редакции - 13.03.99
Файл в формате WinWord 6.0/95 хранится на сайте:
http://www.chat.ru/~scbooks