— Откуда вам известно, — начал Мейсон, — что Генриетта Халл — представительница обвиняемой?
   — Она мне сама так сказала.
   — В каком-то разговоре?
   — Да.
   — Лично или по телефону?
   — По телефону.
   — Стало быть, Генриетту Халл вы не видели никогда. Это верно?
   — Да, верно. Я говорил с ней только по телефону.
   — Вы получили вознаграждение за вашу работу?
   — Да.
   — Выписали вы обвиняемой счет?
   — Нет, не выписал.
   — Отчего же?
   — Мне заплатили авансом.
   — Кто вам платил?
   — Я получил деньги от Генриетты Халл.
   — В виде чека?
   — Наличными.
   — Но раз вы никогда не встречались с Генриеттой Халл, она не могла вручить вам наличные.
   — Она мне их прислала.
   — Каким образом?
   — Через посыльного.
   — Сколько именно?
   — Три с половиной тысячи долларов.
   — Вы лично видели Дорри Эмблер?
   — Да.
   — А обвиняемую?
   — Да, совсем недавно. И, разумеется, вижу сейчас.
   — Существует ли поразительное физическое сходство между Дорри Эмблер и обвиняемой?
   — Да, сверхпоразительное сходство.
   Мейсон пристально посмотрел на свидетеля.
   — Насколько нам известно, мистер Комптон, — раздельно сказал он, — вы были наняты не обвиняемой, но Дорри Эмблер.
   — Что? — ужаснулся свидетель, бледнея.
   — Дорри Эмблер, — продолжал Мейсон, — хотела доказать претензии на состояние Харпера Миндена, нуждалась в определенной доле известности, чтобы начать свою кампанию… Ей нужна была газетная реклама. Поэтому она позвонила вам, заявила, что она Генриетта Халл, и…
   — Одну минуту, одну минуту, — закричал Парма, вскакивая. — Все это неожиданные факты. Это только версия адвоката, и я возражаю на основании…
   — Я снимаю вопрос, — улыбаясь, сказал Мейсон, — и спрошу иначе. Мистер Комптон, если бы Дорри Эмблер пожелала привлечь внимание к своему сходству с обвиняемой, если бы она позвонила вам, что она Генриетта Халл, и попросила бы вас поместить объявление в газете, нанять Дорри Эмблер, когда та появилась, — мистер Криптон, вы ведь не опровергли бы такую возможность происходящего.
   — Возражаю против этого вопроса, — торопливо сказал Парма, — как спорного и требующего от свидетеля вывода. Это противоречит нормам перекрестного допроса и предполагает недоказанные факты.
   — Поддерживается, — согласился судья Флинт.
   Мейсон, сумевший изложить свою версию так, чтобы присяжные могли усвоить ее, улыбнулся свидетелю.
   — Вы ведь не знали наверняка, что особа, с которой говорили как с Генриеттой Халл, и была Генриетта Халл, не так ли?
   — Нет, сэр, не знал.
   — А вы сами хоть раз в течение всего срока звонили Генриетте Халл?
   — Нет, сэр, она звонила мне сама.
   — А почему же не вы ей?
   — Потому что она просила меня не делать этого. Она распорядилась, что сама будет звонить мне, и все тут.
   Мы не пререкаемся в таких случаях.
   — Следовательно, вы никогда не звонили к ней домой или на работу?
   — Таковы были указания…
   — …данные вам кем-то, кто, насколько вам известно, мог быть Дорри Эмблер или любой другой женщиной?
   — Возражаю против этого вопроса, как спорного и противоречащего правилам перекрестного допроса, — поторопился Парма.
   Возражение отклоняется, отрезал судья Флинт.
   — Это был всего лишь чей-то голос в телефоне, — сказал Комптон.
   — И время от времени тот же самый голос в телефоне давал зам инструкции, что делать дальше?
   — Да.
   — Голос приказывал, какие инструкции вы должны давать Дорри Эмблер?
   — Да.
   — Вы никогда не встречались с обвиняемой до ее ареста?
   — Нет.
   — И никогда не вели с ней каких-либо разговоров по телефону?
   — Нет.
   — Вы никогда не звонили обвиняемой, чтобы узнать, поручала ли она Генриетте Халл делать вам подобные предложения, и уж ни в коем случае не звонили Генриетте Халл, так?
   — Да, это так.
   — У меня больше нет вопросов, — откинулся в кресле Мейсон.
   — С позволения высокого суда, — торжественно сказал, вставая, Гамильтон Бюргер, — следующий свидетель, несомненно, вызовет споры. Я вызываю его отчасти вне всяких правил. Заявляю высокому суду, что намеренно не приношу извинений за временное освобождение свидетеля из места заключения. Мы…
   — Одну минуту, — вмешался Мейсон, поднимаясь, я намерен представить это неправомочное действие на рассмотрение присяжных… Конечно, сейчас не время спорить по этому поводу, не время извиняться за подаренную какому-то уголовнику прогулку из тюрьмы, раз дело идет о высших интересах, интересах правосудия…
   — Спокойно, джентльмены, спокойно, — засуетился судья Флинт. — Призываю обе стороны не переходить на личности, да здесь и нет необходимости в каких-либо аргументах. Мистер Бюргер, если у вас есть дополнительный свидетель, вызовите его.
   — Очень хорошо, — сказал Бюргер, поворачиваясь и улыбаясь присяжным, поскольку успел донести до них мысль, которую хотел сообщить им. — Вызовите Джаспера Данливи.
   Джаспер Данливи оказался довольно стройным молодым человеком лет тридцати с небольшим, который, как ни странно, ухитрился, однако, произвести самое неблагоприятное впечатление за то время, пока он подходил, поднимал руку, принимая присягу, и усаживался в кресло для свидетелей.
   — Итак, — начал Гамильтон Бюргер, — ваше имя Джаспер Данливи. — Где вы проживаете, мистер Данливи?
   — В окружной тюрьме.
   — Вы находитесь там в заключении?
   — Да.
   — Вас обвиняют в каком-то преступлении?
   — Да.
   — Вы знаете обвиняемую?
   — Да, сэр.
   — Когда вы впервые встретились с обвиняемой?
   — Примерно одиннадцатого сентября.
   — Вы знали Дорри Эмблер при жизни?
   Так, одну минуту, — живо запротестовал судья Флинт, — я уже выносил постановление по этому вопросу. Слова «при жизни» неуместны. Присяжным дается указание не обращать внимания на эту часть вопроса. Итак, мистер Данливи, вопрос таков: знали ли вы Дорри Эмблер?
   — Да, сэр.
   — Как вы познакомились с Дорри Эмблер?
   — Это длинная история.
   — Вы отвечайте, пожалуйста, на вопросы. Не имеет значения, сколько времени это займет. Нам всем, да и вам в первую очередь, абсолютно некуда торопиться… Следите, чтобы ваши ответы точно соответствовали вопросу, и расскажите, как познакомились с ней.
   — Она украла мой автомобиль для побега.
   Большинство зрителей, находившихся в зале, от изумления разинули рты. Присяжные вдруг разом подались вперед в своих креслах.
   — Не могли бы вы повторить ответ? — сказал Гамильтон Бюргер.
   — Она украла мой автомобиль для побега.
   — А что за автомобиль у вас был для побега?
   — «Кадиллак» с номерным знаком YXY—694.
   — Что, это был ваш личный автомобиль для побега?
   — Мы с приятелем собирались использовать его для побега. Само собой, у нас нет документов на этот автомобиль, сэр…
   — Где же вы его раздобыли?
   — Мы украли его в Сан-Франциско.
   — А кто такой ваш приятель, о котором вы упомянули?
   — Один мужичок по имени Барлоу Дэлтон.
   — Стало быть, говорите, что это автомобиль для побега?
   — Да, сэр.
   — А где он был, когда его у вас украли?
   — Стоял у загородного клуба Монтроуза.
   — А почему, собственно, вы назвали его автомобилем для побега?
   — Потому что только мы с приятелем обмозговали планчик, как пробраться в женский гардероб, набрать меховых пальто, кошельков, всего ценного, что там есть, потом удрать, и тут…
   — Что же произошло?
   — И тут какая-то женщина украла нашу машину.
   — Вы можете пояснить это?
   — Эта женщина была на танцевальном вечере. Она сильно напилась. Она что-то не поделила со своим спутником, ушла от него, прыгнула в нашу машину для побега, стоявшую там с включенным мотором, и укатила прочь.
   — И что же вы делали после этого?
   — Ну, нам оставалось только одно. Нам пришлось отыскать нашу машину.
   — Почему?
   — Потому что мы оставили десять тысяч долларов наличными в отсеке для сигарет и перчаток.
   — А откуда взялись эти деньги?
   — Мы ограбили отделение банка в Санта-Марии и взяли примерно восемнадцать тысяч баксов. Десять тысяч завернули и положили в машине в отсек для сигарет и перчаток, а остальные поделили и держали при себе, по три-четыре тысячи долларов у каждого.
   — Это были украденные деньги?
   — Ну, естественно.
   — А как насчет денег, положенных, как вы выражаетесь, в отсек для сигарет и перчаток?
   — Они все были в банкнотах по сотне долларов. Другие деньги, что остались при нас, были в более мелких купюрах: двадцатки, десятки, несколько купюр по пятьдесят… Но десять тысяч было в стодолларовых бумажках, и мы решили, что эти деньги опасные.
   — Что вы хотите сказать словом «опасные»?
   — Что банк, возможно, знает их серийные номера.
   Мы решили на некоторое время попридержать их.
   — Продолжайте.
   — Ну, надо было сперва отыскать автомобиль, поэтому мы навели справки через некоторых знакомых в нашем мире и узнали, что на нашем автомобиле был совершен наезд и с места происшествия она скрылась.
   А потом нам дали сведения, что машина припрятана в гараже Дорри Эмблер, вот так мы и нашли автомобиль, только деньги уже исчезли. Ну и тогда мы стали следить за Дорри Эмблер.
   — Так вы следили за ней? — спросил Бюргер.
   — Ну да. У нас были сначала трудной и в поисках ее следов, но в конце концов мы ее нашли и несколько часов за ней следили.
   — И куда же она шла и когда? — спросил Бюргер.
   — Возражаю против этого вопроса как некомпетентного, неуместного и несущественного, — быстро сказал Мейсон.
   — Мы свяжем это воедино, ваша честь, — пообещал Бюргер.
   — Возражение отклоняется.
   — Она шла в контору Перри Мейсона, — сказал свидетель.
   — А потом? — спросил Бюргер, и присяжные тут же с напряженным интересом подались вперед.
   — А оттуда она поехала в аэропорт, где все прогуливалась, дожидаясь, пока обвиняемая зайдет в женский туалет. В тот же момент она подскочила к газетному киоску, крикнула: «Это не ограбление», выстрелила три раза из револьвера и бросилась в женский туалет.
   — Что же произошло дальше? — спросил Бюргер.
   — Вскоре после этого обвиняемая вышла из туалета и была арестована. Поначалу ее вид сбил нас с толку, но в их голосах была некоторая разница. Поэтому, после того как полиция увезла обвиняемую с собой, мы подождали, и, конечно же, Дорри Эмблер появилась из туалета. На ней для маскировки было пальто, скрывавшее ее одежду, и темные очки в пол-лица.
   — И что же вы сделали? — спросил Бюргер.
   — А двинулись за Дорри Эмблер обратно, к ее квартире. К тому времени мы уже услышали по радио, что другой женщиной, той, которую арестовала полиция, была Минерва Минден, наследница. Поэтому мы решили, что напали на след чего-то грандиозного.
   — Что вы сделали потом?
   — Мы подождали, пока обвиняемую не освободили под залог, а потом установили с ней контакт.
   — Под «ней» вы подразумеваете обвиняемую?
   — Да.
   — Вы оба, вместе с Барлоу Дэлтоном, вошли с ней в контакт?
   — Да, сэр.
   — И где же вы встретились с ней?
   — В коктейль-холле, так она предложила.
   — Что же произошло там?
   — Ну, у нас пошел разговор, мы-то было решили ее поприжать, чтобы вытряхнуть деньги, она ведь богата, но только не на ту напали. Она оказалась слишком ловкой для нас…
   — Что вы хотите этим сказать?
   — Она посоветовала нам отправиться в полицию, если мы, мол, считаем, что что-то не так…
   — И что случилось дальше? Продолжайте.
   — Ну, естественно, для нас полиция — слишком непозволительная роскошь, и, короче, в итоге она с помощью того да сего выяснила, кто мы такие есть… Короче, я знаю, что она сама нас вычислила… Да. Пламенная женщина, в натуре…
   — Что вы имеете в виду, говоря «вычислила»?
   — Она предложила нам похитить Дорри Эмблер. За работу обещала заплатить нам двадцать пять тысяч долларов.
   — А она объяснила почему?
   — Да.
   — Почему же?
   — Она рассказала нам, прямо-таки пожаловалась, что Дорри Эмблер увидела ее фотографии в газетах и решила поживиться на их сходстве, мол, она дочь сестры ее матери и что у них один и тот же отец, ну, в натуре, отец Дорри был также и ее отцом. Она сказала, что Дорри умная и попытается сделать такой финт ушами, что ее ошибочно примут за обвиняемую; что за спиной Дорри стоит какой-то тип с уймой денег и он, мол, своего не упустит, вытряхнет из обвиняемой всю душу и придется откупаться от Дорри многими миллионами.
   Ну, и мы тоже пожаловались обвиняемой, что Дорри прикарманила десять кусков, которые принадлежат нам, и мы решили получить их обратно; ей, мол, не следовало так с нами поступать… Словом, то да се — и в конце концов обвиняемая спросила нас, а не сможем ли мы убрать Дорри… ну, с поля действий.
   — И что же вы ответили на это? — спросил Бюргер.
   — Что ж, мы сказали, если цена будет подходящей.
   Ну, она предложила нам двадцать пять кусков, а мы на это посмеялись, и тогда она в конце концов подняла гонорар до пятидесяти кусков да плюс пять кусков дополнительно, чтобы покрыть первоначальные расходы и еще как бы гарантировать добросовестное отношение с ее стороны…
   — Продолжайте, — сказал свидетелю Гамильтон Бюргер. — Что вы сделали после этого?
   — Мы начали составлять планы.
   — Немедленно?
   — Да, сэр, совершенно верно, прямо в ходе того разговора.
   — Итак, когда вы сказали, что мы начали составлять планы, кого вы имели в виду?
   — Там была обвиняемая, то есть Минерва Минден, мой приятель, Барлоу Дэлтон, и я.
   — И что же вы делали?
   — Ну, она дала нам пять кусков и сказала, что нам, вообще-то, пора бы заняться делом…
   — И что же?
   — Мы поехали в меблированные комнаты Паркхэрста, то есть я туда поехал и принялся упаковывать ситуацию.
   — Так-так, а что вы имеете в виду под упаковкой ситуации?
   — Ну, я осмотрел место и составил для себя план.
   — И на чем остановились? Что вы конкретно сделали?
   — Прежде всего я вступил в контакт с управляющим, узнал, нет ли какой-нибудь свободной квартиры на восьмом или девятом этаже. Нужно было подсобное помещение поблизости, такая база для операции…
   — И что вы нашли?
   — Я нашел пустующую квартиру на восьмом этаже, номер восемьсот пять, она была совсем близко к лестнице и почти точно под квартирой девятьсот семь, где и жила Дорри Эмблер.
   — Вы сняли квартиру?
   — Да, сэр. Я сказал управляющему, что мне нужна квартира и номер восемьсот пять вроде бы подходит, но я, мол, хочу, чтобы жена взглянула на нее, жена должна приехать из Сан-Франциско. Я предложил, что заплачу сто долларов задатка, чтобы иметь на три дня гарантию, жена, мол, приедет, взглянет на жилье, и если ей понравится, тогда я и подпишу договор об аренде и уплачу арендную плату сразу за весь срок.
   — А какое имя вы назвали?
   — Я представился Уильямом Кеймасом.
   — И вот на этом основании вам вручили ключ от квартиры?
   — Да, сэр.
   — И что же вы делали потом?
   — Ну, с обвиняемой было решено, что сразу же после слушания ее дела в суде, на следующий день, она примчится в меблированные комнаты, мы приведем в исполнение наш план и избавимся от Дорри Эмблер.
   — Итак, вы сказали: «избавимся от нее». Вы имеете в виду… Так что же вы имеете в виду?
   — Ну, это ведь только в итоге выяснилось, что мы должны избавиться от нее, а поначалу разговор шел только о похищении.
   — Хорошо, что же случилось?
   — Ну, видите ли, обвиняемая собиралась приехать к нам сразу, как завершится слушание ее дела в суде…
   — А она сказала, почему выбрала это конкретное время?
   — Да, сказала, что это, по идее, будет время, когда она освободится от шпиков, репортеров и всей этой чепухи… Адвокат, мол, увезет ее из суда на своем автомобиле и провезет несколько кварталов до места, где она припарковала свою машину, потом адвокат, в натуре, прочтет ей нотацию, что надо сидеть тихо, не высовываться, не лезть на глаза газетным писакам… Они расстанутся, она приедет и присоединится к нам. Обвиняемая сказала, что, если что-нибудь в нашей операции пойдет не так, она запросто подойдет к двери и, выдав себя за Дорри Эмблер, объяснит любой шум или суматоху… ну, и все прочее в этом роде. Так что мы не подвергались бы никакому риску…
   — Хорошо, и что произошло?
   — Ну, у нас был шанс утащить Дорри Эмблер, пока она была на кухне. Мы постучали в дверь с черного хода и сказали, что на ее имя телеграмма. Она открыла дверь, и мы сразу ее сграбастали.
   — Что вы сделали?
   — Мы засунули ей в рот кляп, приставили к спине пистолет и быстренько сволокли вниз по черной лестнице в квартиру восемьсот пять. Потом одурманили ее уколом морфия и уложили отдыхать.
   — И что дальше?
   — Вскоре после этого появилась обвиняемая. Она психовала, хотела, чтобы мы побыстрее убирались оттуда. Она сказала, что Дорри Эмблер советовалась с Перри Мейсоном и у нас мало времени, Мейсон не тот субчик, чтобы заблудиться в трех соснах. Но мы напомнили ей о своих десяти кусках. Мы буквально разнесли эту квартиру в клочья, разыскивая их.
   — И вы их нашли?
   — Нет… То есть, думаю, что не нашли.
   — Что вы хотите сказать этим?
   — Ну, мой приятель, Барлоу Дэлтон, вел себя, в натуре, странно. Уже позднее я усек, что он, гад, их и нашел и запросто сунул в карман, а сам делал вид, что ничего нету.
   — Но вы не знаете наверняка, что он нашел деньги?
   — Нет, сэр. Все, что я знаю, — это что я не нашел их.
   — Очень хорошо, очень мило. Что же было потом?
   — Потом я сказал обвиняемой, что лучше бы подготовиться к бегству, если что-нибудь пойдет не так.
   — И что же вы сделали?
   — Я стал баррикадировать кухонную дверь, то есть дверь между кухней и гостиной, чтобы нам самим ее открывать, но удерживать любого, кто бы ни вошел из передней. И именно в то время и позвонили в дверь, там был этот мужчина…
   — Какой мужчина?
   — Ну, детектив, этот тип, который был убит, Марвин Биллингс.
   — Хорошо, продолжайте. Расскажите нам, что случилось.
   — Пардон, я забежал немного вперед в своем рассказе. Обвиняемая тоже обыскивала квартиру, что-то там высматривала. Она не говорила что именно, но скоро нашла револьвер двадцать второго калибра.
   — И обвиняемая взяла его?
   — Да, взяла. Она сказала, что при случае покажет этой Дорри Эмблер разницу между свинцовыми пулями и холостыми патронами.
   — И дальше?
   — Ну, и дальше мы как раз подошли к тому, о чем я вам рассказывал. Раздался звонок, этот Марвин Биллингс стоял там, а обвиняемая подошла к двери и стала базарить оттуда с ним…
   — И что произошло?
   — Да он просто прямо ворвался в квартиру, ну и, конечно, сразу же увидел, что тут все вверх дном, ее уже обыскивали, и он взъярился: что тут происходит, что тут происходит? А обвиняемая, делая вид, что она, в натуре, Дорри Эмблер, сказала, мол, кто-то, очевидно, побывал здесь, искал что-то… и вот как раз тогда Биллингс взял ее в оборот.
   — А что вы подразумеваете под этим?
   — Ну, он хотел выжать из нее деньги.
   — А где находились вы?
   — Я был в спальне.
   — Он вас видел?
   — Нет, он не мог меня видеть. Я был за дверью.
   — И что случилось?
   — Он сказал обвиняемой, что ему известно, что она замышляет. Он думал, что разговаривает с Дорри…
   — Не следует рассказывать нам, что вы думали и что он думал, — с важным достоинством перебил его Гамильтон Бюргер, создавая призрачную видимость собственной абсолютной беспристрастности. Все, о чем можете свидетельствовать: что вы видели и слышали в присутствии обвиняемой.
   — Ну, он сказал ей, мол, знает, что мадам задумала, она, мол, самозванка и ей надо бы иметь управляющего получше, мол, тоже хочет поучаствовать в этом дельце и ему нужна доля от ее дурных денег… И еще он сказал что-то насчет того, что он, мол, не вчера родился и…
   Ну, вот тогда-то она и выдала…
   — Минуту, вот когда вы произнесли «она», кого имели в виду?
   — Минерву Минден, обвиняемую.
   — Хорошо, и что же она сказала?
   — Она сказала: «Ты, вероятно, и не вчера родился, но вот до завтра ты точно не доживешь», и я услышал выстрел, а потом тяжелый удар тела, рухнувшего на пол.
   — И что вы сделали?
   — Я выбежал и говорю: «Вы его застреляли!» А она кричит: «Конечно, я его застрелила. Этот вымогатель-ублюдок всех нас скрутил бы в бараний рог, если его не пристрелить. Но им никогда не удастся пришить мне это дело! Тут квартира Дорри Эмблер, вот ее-то в нем и обвинят»…
   — И что дальше?
   — Ну, дальше я наклонился над ним и говорю, что этот парень еще жив, а она сказала: «Ну, мы это быстро уладим» и подняла револьвер, а потом опустила его и заулыбалась. У меня, честно говоря, мороз по коже прошел… И говорит: «Нет, будет еще лучше дать ему прийти в сознание на такое время, чтобы он успел рассказать свою байку. Он-то думает, что его застрелила Дорри Эмблер. Вот это и объяснит исчезновение Дорри. Все будут думать, что она пристрелила этого парня, а потом удрала».
   — Обвиняемая так сказала?
   — Да, именно так. И вот с того момента она стала веселиться, как безумная, как все они, психопатки… Ей казалось, что она до конца провернула удачное дельце.
   — И что же случилось?
   — Ну, почти сразу после этого зазвонил звонок, я схватил другой матрац и быстренько поволок его на кухню, там мы придвинули к двери стол и сложили матрацы так, что все это забаррикадировало кухонную дверь.
   Потом мы обождали с минуту, посмотрели, что получится. И вот тогда обвиняемая впала в панику и решила бежать вниз по лестнице. Я шлепнул ее, а она закричала. Мне пришлось сграбастать ее в охапку и зажать ей рот рукой.
   — Почему? — спросил Гамильтон Бюргер.
   — Потому что уже кто-то стоял у двери, мы не могли добраться до лифта. Этот путь был отрезан. Так что пришлось спускаться вниз по черной лестнице. Я не хотел, чтобы они добрались до двери кружным путем и схватили нас там, поэтому мне надо было иметь гарантию, что они все время будут находиться в квартире и думать, что на кухне кто-то есть, пока мы не ускользнем через заднюю дверь. У обвиняемой к этому моменту нервы были совсем на пределе.
   — И что вы сделали?
   — Я оставил дверь за нами открытой.
   — А где был ваш партнер, Барлоу Дэлтон?
   — Внизу, в восемьсот пятой, присматривал за Дорри Эмблер.
   — Продолжайте, что было дальше?
   — Ну, этими людьми у двери оказались Перри Мейсон и детектив Пол Дрейк. Я подождал, пока они прорвутся в квартиру и зайдут в гостиную, а потом мы с обвиняемой тихонько выскользнули через черный ход, спустились по лестнице и отсиживались в восемьсот пятой квартире вместе с Барлоу Дэлтоном и Дорри Эмблер. Дорри Эмблер, правда, к тому времени была под кайфом, то есть от укола… потеряла сознание.
   — Продолжайте, что было дальше?
   — Ну, мы стали отсиживаться. Повсюду кругом были легавые, так что мы просто сидели тихонько, и, поверьте, я до смерти перепугался и сказал обвиняемой, что если легавые начнут проверку квартир и обнаружат нас, всех тогда ждет газовая камера, и нечего ей было убивать этого парня!
   — А что она ответила?
   — К тому времени к ней уже вернулась ее знаменитая наглость. Она засмеялась, назвала меня птенцом, вытащила откуда-то карты и предложила нам поиграть в покер.
   — И что произошло дальше?
   — Мы околачивались там до позднего вечера, а потом обвиняемая сказала, что наденет одежду Дорри Эмблер, выйдет наружу и поглядит, свободен ли путь, а мы должны осторожно выглянуть в окно, и, если путь свободен, она мигнет нам пару раз фарами своего автомобиля, припаркованного там, у мостовой, и мы можем вытаскивать Дорри наружу.
   — А Дорри к тому времени была в сознании?
   — Она была в сознании, но в такой полуотключке.
   Мы убедили ее, что никто ей не думает наносить вреда, если она будет в точности делать, что скажут.
   — Итак, что же случилось дальше?
   — Ну, обвиняемая вышла из квартиры. Она оставила нам револьвер тридцать восьмого калибра.
   — У вас с ней был какой-то разговор, как развивались события дальше?
   — Да, она рассказывала об этом на следующий день.
   — И что же рассказала?
   — Прямо как назло, она открыла лифт и оказалась в компании с женщиной и с собакой, которые в это время, видимо, спускались вниз на прогулку. Причем женщина вела себя так, как будто знала ее, но обвиняемая повернулась спиной и стояла так перед дверью лифта с видом задумчивым и недоступным. Собака, должно быть, знала Дорри Эмблер, потому что уловила запах Дорри от ее одежды, подвинулась и ткнулась носом ей в юбку… Она сказала, что испытала, пока ехала, поистине тяжелые минуты…
   — Дальше, дальше!
   — Я аккуратно выглянул в окно, она подъехала на своей машине к условленному месту и помигала фарами, так что мы знали, путь свободен, и спустили Дорри Эмблер вниз.
   — И что же случилось с мисс Эмблер?
   — Мне известно лишь то, что рассказал Барлоу Дэлтон.
   — А вы не поехали вместе с ним и Дорри?
   — Нет, мы договорились, что он позаботится о Дорри, а я прогуляюсь по квартире с масляной тряпкой и протру все места, где остались отпечатки пальцев…
   Между прочим, в квартире Дорри Эмблер, где все перерыли вверх дном, мы все надели перчатки и я повсюду прошелся тряпкой…
   — Ну а теперь, — сказал Гамильтон Бюргер, — я задам вопрос, на который вы ответите «да» или «нет».
   Барлоу Дэлтон рассказывал, что сделал с Дорри Эмблер?
   — Да.
   — Вы позднее связались с полицией, чтобы сообщить, о чем вам рассказал Барлоу Дэлтон? Имейте в виду, я спрашиваю вас не о слухах. Я не спрашиваю, что вам рассказал Барлоу Дэлтон. Я спрашиваю о ваших действиях.