экран.
- Это вы убили Эдварда Нортона?
Глиасон закусил губу и отвел глаза.
- Отвечайте, - приказал адвокат. - Выкладывайте все начистоту.
Посмотрите мне в глаза. Так вы убили Нортона?
Глиасон неуютно заерзал на стуле.
- Я бы пока предпочел не отвечать на этот вопрос, - сказал он.
- Вы должны на него ответить.
Глиасон нервно провел языком по губам, затем наклонился вперед так,
что его лицо почти коснулось холодного металла.
- Я могу задать вам несколько вопросов перед тем, как отвечу на
ваш?
- Да, - кивнул Мейсон. - Спрашивайте, что угодно, но до моего ухода
отсюда я должен знать, вы убили Нортона или нет. Если вы хотите, чтобы
я представлял вас, я обязан выяснить, что произошло на самом деле.
- Люди окружного прокурора сообщили мне, что Фрэнсис поймали с
частью тех денег, что были при Нортоне, когда его убили, - начал
Глиасон.
- Не верьте всему, что говорят вам люди окружного прокурора! -
воскликнул Мейсон.
- Я и не верю. Но проблема-то в том, были у нее деньги или нет?
- Я отвечу вопросом на вопрос. Миссис Мейфилд делала какие-либо
заявления окружному прокурору о том, что у нее находятся деньги,
полученные ею от Фрэнсис Челейн?
- Не знаю, - ответил Глиасон.
- Если у окружного прокурора и имеются какие-либо доказательства
того, что в собственности Фрэнсис Челейн были деньги Нортона, то они
получены у миссис Мейфилд. Другими словами, полиция обнаружила деньги
у экономки, а она свалила всю вину на мисс Челейн. В таком случае
есть столько же поводов считать, что во время убийства в кабинете
находилась миссис Мейфилд, и что она забрала деньги с тела убитого,
как и верить тому, что их передала ей Фрэн Челейн.
- А они у_в_е_р_е_н_ы_ в том, что во время совершения преступления
в комнате находилась женщина? - продолжал задавать вопросы Глиасон.
- Это утверждает Дон Грейвс.
- В первый вечер он не сказал ничего подобного.
- Мы не можем доказать, что он говорил в первый вечер, потому что
полиция порвала те листы, на которых было застенографировано его
заявление.
- А теперь он утверждает, что видел женщину?
- Да, причем на ней был розовый пеньюар.
- Он ее достаточно хорошо рассмотрел, чтобы идентифицировать?
- Он видел ее руку, плечо и часть головы, возможно, затылок.
- Значит, миссис Мейфилд пытается переложить вину на Фрэн?
- Я этого не говорил. Я просто излагаю факты. Если у окружного
прокурора и есть какие-то доказательства, то он мог получить их только
от миссис Мейфилд.
- Какие у Фрэн шансы, чтобы отвертеться?
- Никто никогда не знает, как поведут себя присяжные. Она молода и
красива. Если на не станет показывать свой характер и не сделает
никаких дискредитирующих признаний, то, в общем-то, шансы неплохие.
Глиасон помолчал пару минут, пристально глядя на адвоката сквозь
разделявший их экран.
- Хорошо. Я не красив. У меня нет ни одного из плюсов, которые есть
у Фрэн. Каковы мои шансы?
- Все зависит от благоприятных возможностей, которые могут мне
открыться, и от того, что вы заявили окружному прокурору, - ответил
Мейсон. - Я хочу, чтобы вы сделали следующее. Отправляйтесь обратно в
камеру и попросите дать вам бумаги. Скажите, что своим почерком хотите
написать, что тогда произошло. Напишите какую-нибудь чушь на
нескольких страницах, а потом порвите их. Пусть думают, что вы
использовали всю бумагу, но на самом деле вы должны на оставшейся паре
листов переписать то заявление, которое дал вам на подпись прокурор, и
передать мне при следующей встрече. В таком случае я буду точно знать,
что вы сказали, а чего не говорили.
Роб Глиасон болезненно сглотнул.
- Если благоприятной возможности вам не представится, они могут
обвинить Фрэн? - спросил он.
- Конечно. Ей ведь уже предъявлено обвинение в преднамеренном
убийстве первой степени, и в деле есть несколько обстоятельств,
которые не очень здорово для нее смотрятся.
- Они ее повесят?
- Думаю, нет. Наверное, она получит пожизненное заключение. Как
правило, женщин не вешают.
- Вы знаете, что такое для девушки с ее темпераментом оказаться в в
заточении, причем навсегда?
Мейсон нетерпеливо покачал головой.
- Конечно. Только давайте об этом пока не думать. Перейдем к
фактам. Все-таки ответьте мне, убивали вы Эдварда Нортона или нет?
Глиасон глубоко вздохнул.
- Если все покажется безнадежным для Фрэн, я в этом признаюсь.
- В убийстве?
- Да, в убийстве Эдварда Нортона, в том, что я тайно женился на
Фрэн Челейн из-за ее денег, что до нее самой мне практически нет дела.
Да, она мне нравилась, но с ума я не сходил. У нее было много денег, и
именно это меня привлекло. Я тоже хотел денег, поэтому женился. Позже
я узнал, что, в соответствии с условиями завещания отца, Фрэн может
остаться без цента в кармане, если выйдет замуж. Все оставлено на
усмотрение ее дяди. Нортон узнал о нашей свадьбе в день своей смерти.
Он собирался воспользоваться предоставленным ему правом и передать все
деньги благотворительным учреждениям, а Фрэн дать только какие-нибудь
жалкие пару тысяч. Я поругался с ним. Он не хотел слушать доводов
разума. Фрэн тоже пришла к нему в кабинет, но он и ее не стал слушать.
Затем приехал Кринстон, у которого была назначена встреча с Нортоном,
и нам пришлось удалиться из кабинета. Мы с Фрэн вернулись в ее
комнату, сели и обговорили ситуацию. Тут появилась миссис Мейфилд. Она
была в гневе, она уже давно шантажировала Фрэн, угрожая рассказать
Нортону о нашей свадьбе, если мы ей не заплатим. Эдвард Нортон сам
узнал о том, что мы женаты, и, таким образом, убил курицу, которая
несла миссис Мейфилд золотые яйца. Я услышал, как Кринстон отъезжает.
С ним вместе уехал Дон Грейвс. Я решил в последний раз поговорить с
мистером Нортоном. Когда я поднимался по лестнице, я столкнулся с
миссис Мейфилд. На ней был розовый пеньюар, и она все еще продолжала
плакать о так и не доставшихся ней деньгах. Она спросила, что я
собираюсь делать, а я ответил, что хочу в последний раз попробовать
убедить мистера Нортона, а если она будет держать себя в руках, ей
тоже кое-что достанется. Если Нортон откажется дать Фрэн Челейн
деньги, я размозжу его голову перед тем, как он успеет перевести их в
благотворительные учреждения. Миссис Мейфилд вместе со мной пошла в
кабинет. Я выставил Эдварду Нортону ультиматум. Я заявил, что если он
не предоставит Фрэн ее деньги, то пожалеет об этом. Он ответил, что
она не получит ни цента, он все отдаст на благотворительные цели.
Услышав это, я ударил его тростью. Я обыскал его карманы и нашел
довольно много наличных денег. Кое-что я взял себе, остальное отдал
миссис Мейфилд. Мы стали обсуждать, как обыграть убийство, чтобы оно
выглядело как преступление, совершенное с целью ограбления. Миссис
Мейфилд предложила взломать одно из окон на первом этаже и оставить
следы на мягком грунте. Я решил подставить шофера, потому что знал,
что тот лежит пьяный. Пока мы обсуждали, что будем делать, мы увидели
огни автомобиля, спускающегося с возвышенности и двигающегося по
направлению к дому. Я понял, что это возвращается Кринстон. Миссис
Мейфилд бросилась вниз к окну, чтобы взломать его, а я отправился в
комнату шофера, спрятал там трость и пару тысячедолларовых купюр,
потом сел в свою машину и уехал.
Мейсон задумчиво посмотрел на молодого человека.
- А что вы сделали с оставшимися деньгами? - спросил адвокат.
- Спрятал там, где их никто не найдет.
Мейсон постучал пальцами по столу.
- Значит, все произошло так, как вы описали?
Глиасон кивнул.
- Я, конечно, постараюсь избежать наказания и не получить срок,
если возможно. Если нет, то я все возьму на себя, только бы вывести
из-под удара Фрэн.
- Вы брали бьюик в ночь убийства? Вы вообще пользовались им? -
спросил Мейсон.
- Нет.
Адвокат отодвинул стул.
- А теперь внимательно выслушайте, что я хочу вам сказать. Если вы
будете настаивать на версии, которую только что изложили, Фрэнсис
Челейн, в лучшем случае, получит пожизненное заключение, если ее
вообще не повесят. Вас определенно ждет смертная казнь.
У Роба Глиасона округлились глаза.
- Что вы имеете в виду?
- Никто не поверит подобному рассказу. Поверят половине: тому, что
вы совершили убийство, но в это время вместе с вами находилась не
миссис Мейфилд, а Фрэнсис Челейн. Полиция придет к выводу, что вы
стараетесь защитить мисс Челейн, втягивая в дело экономку.
Глиасон вскочил на ноги. Его лицо побелело, в глазах был ужас.
- Боже мой! Разве я не могу спасти Фрэнсис, сказав правду?
- Не эту правду, - ответил Мейсон. - Возвращайтесь в камеру и
подготовьте для меня копию вашего заявления окружному прокурору. А
пока никому ничего не говорите и постарайтесь хорошо подумать.
- Но правда...
- Во-первых, никто вам не поверит, если вы скажете правду, -
прервал его адвокат. - А во-вторых, вы не умеете врать.
Мейсон повернулся и вышел из комнаты для свиданий, даже ни разу не
оглянувшись. Надзиратель запер за ним дверь.
Фрэнк Эверли вместе с Мейсоном присутствовал на судебном процессе и
впервые участвовал в работе по делу об убийстве. Он сидел рядом с
известным адвокатом и украдкой бросал взгляды в заполненный зал
заседаний, а также на девятерых мужчин и трех женщин-присяжных. Он
старался выглядеть невозмутимым и показать, что находится в привычной
для него обстановке, но его выдавала нервозность.
Мейсон сидел за столом, отведенном для адвоката защиты, откинувшись
на спинку вращающегося стула, вставив большой палец левой руки в
пройму жилета, и играя правой рукой цепочкой от часов. Его лицо ничего
не выражало, казалось спокойным и невозмутимым. Ничто во внешнем
облике адвоката не выдавало его крайнего напряжения.
За его спиной находились двое обвиняемых. Фрэнсис Челейн в
облегающем фигуру черном костюме с красной и белой отделкой высоко
держала голову и смотрела на окружающих спокойным, слегка вызывающим
взглядом. Роберт Глиасон явно нервничал, как нервничает атлет, который
борется за свою жизнь при обстоятельствах, требующих не физической, а
умственной активности. Он старался подавить бурлившие в нем эмоции.
Его голова периодически поворачивалась из стороны в сторону, когда он
бросал взгляд на различных участников драмы, так близко коснувшейся
его жизни.
Зал суда был переполнен до предела. В воздухе чувствовалось
напряжение.
Со стороны обвинения выступал Клод Драмм, но прошел слух, что
должен появиться и сам окружной прокурор после того, как выберут
присяжных и представят предварительные доказательства.
При выборе присяжных Драмм большую часть времени провел на ногах.
Это был высокий, хорошо одетый мужчина, очень независимый, несколько
агрессивный, но старающийся не показывать свою силу. Он всегда
действовал с уверенностью профессионала, прекрасно чувствовал себя в
избранной роли и твердо двигался к поставленной цели, в достижении
которой был практически уверен.
Судья Маркхам, с суровым и достойным видом восседавший на судейском
месте, внимательно наблюдал за происходящим. Перри Мейсон за время
работы адвокатом успел приобрести соответствующую репутацию, потому
что любое дело, за которое он брался, заканчивалось в его пользу.
Судья Маркхам собирался вести слушание беспристрастно и точно следовал
закону и порядку: никаких ошибок в ведении протокола, никаких
возможностей для драматической манипуляции эмоциями, которые так часто
превращали заседания в зале суда в спектакль, если в деле участвовал
Перри Мейсон, а потом все газеты пестрели заголовками о блестящей
технике адвоката.
- Вы удовлетворены составом присяжных, мистер Драмм? - обратился
судья Маркхам к представителю обвинения.
В это время Клод Драмм опустился на свое место и начал шепотом
консультироваться с помощником. Он прервал обсуждение и посмотрел на
судью.
- Не мог бы суд предоставить нам небольшую отсрочку для ответа? -
спросил он.
- Хорошо, - согласился судья.
Эверли бросил взгляд на Мейсона и заметил в его глазах блеск.
Адвокат наклонился к Фрэнку и прошептал:
- Драмм хочет заменить присяжного номер три, но думает, что нас не
удовлетворяют номера девять и одиннадцать. Понимаешь, мы имеем право
отклонить в два раза больше кандидатур присяжных, чем он, и сейчас
Драмм, наверное, обсуждает со своим помощником, отказаться ли ему от
первой представленной возможности сделать изменения в составе
присяжных и подождать до того момента, пока не появится
удовлетворяющий нас состав, или нет.
- Что он сделает, как вы думаете? - спросил Эверли.
- Посмотрим.
В зале суда воцарилось молчание. Драмм поднялся и поклонился суду.
- Мы отказываемся от возможности произвести замену в составе
присяжных.
Судья Маркхам посмотрел сверху вниз на Мейсона и объявил:
- Возможность произвести замену в составе присяжных предоставляется
защите.
Мейсон бросил беглый взгляд в сторону присяжных, словно этот вопрос
только что привлек его внимание к проблеме, и громким голосом ответил:
- Ваша честь, состав присяжных полностью удовлетворяет защиту. Мы
не будем производить никаких изменений.
Действия Мейсона удивили Клода Драмма. Он не рассчитывал на такой
поворот событий. Он резко вдохнул воздух и уже машинально был готов
выступить с протестом, однако понял, что это бесполезно.
Голос судьи Маркхама прозвучал на весь заполненный зрителями зал:
- Я прошу господ присяжных встать и принять присягу.
Затем Клод Драмм выступил с очень краткой вступительной речью:
- Дамы и господа, члены суда присяжных, мы намереваемся показать,
что ровно в одиннадцать часов вечера тридцать две минуты двадцать
третьего октября текущего года Эдвард Нортон встретил свою смерть: он
был убит ударом по голове, нанесенным тростью, которую держал в руке
обвиняемый Роберт Глиасон. Во время совершения преступления рядом с
Робертом Глиасоном находилась его активная сообщница Фрэнсис Челейн,
также обвиняемая по этому делу. В момент смерти при Эдварде Нортоне
имелась большая сумма денег тысячедолларовыми купюрами.
Драмм сделал паузу и продолжил:
- Мы также намереваемся доказать, что в одиннадцать часов
четырнадцать минут вечера того же дня Эдвард Нортон позвонил в
полицейский участок, чтобы сообщить о краже одного из его автомобилей
- бьюика. Мы покажем, что Фрэнсис Челейн фактически находилась в
кабинете Эдварда Нортона в одиннадцать часов тридцать две минуты в
день убийства, но с целью установления алиби и зная, что в одиннадцать
часов четырнадцать минут Эдвард Нортон сообщил в полицию о краже
бьюика, обвиняемая Фрэнсис Челейн ложно заявила, что отсутствовала на
месте преступления и в момент его совершения, находясь в украденном
бьюике приблизительно с десяти часов сорока пяти минут приблизительно
до нуля часов пятнадцати минут. Мы намереваемся показать, что сразу же
после совершения преступления обвиняемые оставили окровавленную
трость, которой был убит Эдвард Нортон, и две тысячедолларовые купюры,
украденные у усопшего, в спальне Пита Девоэ, который тогда находился в
нетрезвом состоянии. Это было сделано с целью перевода подозрения на
вышеназванного Пита Девоэ. Мы также покажем, что обвиняемые взломали
окно и оставили следы на мягкой земле под ним, чтобы полиция
рассмотрела версию о том, что в дом вломились грабители.
Драмм снова сделал эффектную паузу.
- Мы также намереваемся показать, что сразу же после этого Роберт
Глиасон покинул место преступления. Оба обвиняемых дали ложные, не
соответствующие истине и противоречивые объяснения своих действий и
ложно указывали, что именно они делали. Трость, которой убили Эдварда
Нортона, принадлежит обвиняемому Роберту Глиасону. Мы намереваемся
показать, что фактически один из свидетелей видел, как совершалось
преступление и идентифицировал Роберта Глиасона как того, кто нанес
удар, а Фрэнсис Челейн как женщину в розовом пеньюаре, которая
содействовала совершению преступления.
Клод Драмм с минутку стоял молча, уставившись на присяжных, а потом
сел на место. Судья Маркхам вопросительно посмотрел на Мейсона.
- С разрешения суда, защита хотела бы отложить свое вступительное
слово до того времени, как мы начнем представлять наши доказательства.
- Хорошо, - согласился судья Маркхам. - Вы можете продолжать,
мистер Драмм.
Клод Драмм начал доказывать свою версию с теми убийственным
спокойствием и точностью, которыми славился. Его внимание привлекали
даже малейшие детали, он не пропускал ни одного звена в цепи
доказательств.
Первым свидетелем обвинения был топограф, который составил карту и
сфотографировал место совершения преступления. Он представил план, на
котором была показана комната, где нашли тело, расположение мебели и
окон. Затем он представил фотографии комнаты: общий вид и различные ее
углы. Изображенное на каждой из фотографий отмечалось на плане. Затем
последовали фотографии дома и петляющей дороги, поднимающейся к
бульвару, и еще один план, который показывал дом в целом, расположение
окон и дорогу, по которой к дому подъезжали машины.
- Итак, - вкрадчивым голосом сказал Драмм, отмечая место на плане,
где дорога загибалась, - кажется вполне возможным для человека,
сидящего в автомобиле, двигающемся вдоль по дороге, которую я
показываю, оглянуться назад и увидеть, что происходит в комнате под
номером один на плане, приобщенном к делу, как вещественное
доказательство "А" со стороны обвинения.
Мейсон не дал топографу ответить на заданный вопрос, встав на ноги
и выразив протест:
- Секундочку, ваша честь. Это наводящий вопрос. Для ответа на него
нужно заключение со стороны свидетеля. От свидетеля требуется сделать
вывод, к которому должны прийти сами господа присяжные заседатели. Это
как раз один из пунктов, по которым мы попытаемся убедить присяжных в
неправдоподобности версии обвинения. Мог или не мог...
Судья Маркхам постучал молоточком по столу.
- Протест принимается, - сказал судья. - Нет необходимости
выступать с аргументами, мистер Мейсон.
Адвокат сел на место.
Считая, что он добился победы даже в поражении, улыбающийся Драмм
поклонился Мейсону.
- Господин адвокат, вы можете проводить перекрестный допрос.
Все глаза в зале были направлены на Перри Мейсона. Он прекрасно
осознавал драматизм момента и интерес к своему первому вопросу. Мейсон
подошел к плану, прикрепленному кнопками к доске, приложил
указательный палец правой руки на поворот дороги, ведущей от дома к
бульвару, а указательный палец левой руки - на кабинет и спросил
тоном, в котором слышался вызов:
- Не могли бы вы назвать точное расстояние от точки, на которую я
показываю своим правым пальцем, то есть поворота, до точки, которую я
показываю левыми, то есть места, где было найдено тело?
- Если ваш правый указательный палец находится там, где дорога
заворачивает на юг, - ровным тоном сказал свидетель, - а левый палец
находится точно в том месте, где было найдено тело, то это расстояние
составляет двести семьдесят два фута и три с половиной дюйма.
Мейсон повернулся к свидетелю, на лице адвоката было написано
удивление.
- Двести семьдесят два фута и три с половиной дюйма? - с недоверием
воскликнул он.
- Да, - кивнул свидетель.
Мейсон опустил руки от плана.
- У меня все, - сказал он. - Больше вопросов к свидетелю нет.
Судья Маркхам взглянул на часы, по залу суда пробежал шумок -
словно колышутся сухие листья от первого порыва приближающегося ветра.
- Мы практически подошли ко времени, когда обычно заканчивают
рассмотрение дел. Заседание откладывается до десяти часов завтрашнего
утра. Господа присяжные должны помнить, что они не имеют права
совещаться между собой, позволять другим говорить с ними или в их
присутствии о судебном процессе.
Судья стукнул молоточком по столу.
Мейсон хитро улыбнулся и сказал своему помощнику:
- Драмму следовало бы допрашивать этого свидетеля до времени
окончания заседания. Он дал мне возможность задать один вопрос, и
именно этот вопрос будет фигурировать во всех утренних газетах.
Эверли очень внимательно посмотрел на адвоката.
- Двести семьдесят два фута - достаточно большое расстояние, -
заметил он.
- И оно не уменьшится по мере рассмотрения дела ни на дюйм, -
заверил его Мейсон.
Газеты выдвинули предположение, что первым важным свидетелем со
стороны обвинения будет или Артур Кринстон, здравствующий партнер
убитого, или Дон Грейвс, единственный свидетель убийства.
Таким образом репортеры показали, что они недооценивают
драматическую тактику ведения дел в суде первого заместителя окружного
прокурора. Драмм считал необходимым подготовить умы присяжных к
мрачной развязке, точно так же, как драматург никогда не перенесет
главную сцену третьего акта в начало пьесы.
Он пригласил судью Пурлея для дачи свидетельских показаний.
Головы зрителей поворачивались, чтобы рассмотреть муниципального
судью, который направлялся к свидетельскому креслу из самого конца
зала. Он двигался по проходу размеренным шагом с чувством собственного
достоинства, прекрасно понимая важность своего положения.
Седовласый, широкоплечий, грузный, он поднял правую руку и принял
присягу, затем сел в свидетельское кресло. Всеми своими манерами он
показывал свое уважение к суду и правосудию, которому служил, с
достоинством терпел адвокатов и присяжных и совсем не обращал внимания
на беспокойных зрителей.
- Вас зовут Б.К. Пурлей? - спросил Клод Драмм.
- Да, сэр.
- Вы в настоящее время являетесь должным образом избранным,
аттестованным и действующим судьей муниципального суда нашего города?
- Да.
- Вечером двадцать третьего октября текущего года вы находились
поблизости дома Эдварда Нортона, не так ли?
- Да.
- В какое время вы прибыли к дому Эдварда Нортона, судья Пурлей?
- Ровно в шесть минут двенадцатого.
- А когда уехали?
- Ровно в одиннадцать тридцать.
- Не могли бы вы, судья Пурлей, объяснить присяжным, почему можете
с такой точностью свидетельствовать о времени своего прибытия и
отъезда?
Мейсон ясно видел ловушку, но у него не было альтернативы, кроме
как войти в нее.
- Я возражаю, ваша честь, - заявил он. - Свидетель уже дал
показания. Умственный процесс, который привел к ним, является
несущественным и не относящимся к делу и, в лучшем случае, может быть
оставлен для перекрестного допроса.
- Протест принимается, - принял решение судья Маркхам.
Клод Драмм иронично улыбнулся.
- Я снимаю вопрос, ваша честь, - сказал он. - Это моя ошибка. Если
мистер Мейсон пожелает, то он сможет рассмотреть этот аспект при
перекрестном допросе.
- Продолжайте, - судья Маркхам постучал молоточком по столу.
- Кто сопровождал вас в той поездке к дому Эдварда Нортона? -
спросил заместитель окружного прокурора.
- Когда я направлялся туда - мистер Артур Кринстон, а по пути назад
- мистер Артур Кринстон и мистер Дон Грейвс.
- Что произошло, когда вы находились у дома Эдварда Нортона, судья
Пурлей?
- Я подъехал на своей машине к дому, остановился, чтобы дать
мистеру Кринстону выйти, развернул машину, выключил мотор и стал
ждать.
- Что вы делали, пока ждали?
- Сидел в машине и курил первые минут десять-пятнадцать, а затем
несколько раз нетерпеливо поглядывал на часы.
С этими словами судья Пурлей посмотрел в сторону Мейсона. Все его
манеры указывали, что он прекрасно знаком с тем, как протекает
рассмотрение дел в суде, и он все равно представит убийственные для
обвиняемых показания, независимо от того, хочет этого защита или нет.
Из того, что судья Пурлей несколько раз взглянул на часы, можно было
сделать вывод, что он точно знал время своего отъезда от дома, и
достаточно ловок и находчив, чтобы донести до присяжных ту информацию,
что хочет, не нарушая правил ведения судебного процесса.
Мейсон посмотрел на свидетеля с полным безразличием.
- Что произошло потом? - спросил Клод Драмм.
- Из дома вышел Артур Кринстон, чтобы присоединиться ко мне. Я
завел машину, но в этот момент распахнулось одно из окон в
юго-восточном углу здания и из кабинета высунулась голова мистера
Нортона.
- Секундочку, - остановил его Клод Драмм. - Вы лично знаете, что
это был кабинет мистера Нортона?
- Нет, сэр, - ответил судья Пурлей. - Я знаю только, что это была
комната в юго-восточном углу здания на втором этаже. Комната помечена
на плане под номером один, как кабинет мистера Нортона.
- Значит, вы имеете в виду комнату, отмеченную цифрой один,
обведенной в кружок, на плане, приобщенном к делу, как доказательство
"А" со стороны обвинения?
- Да, сэр.
- Прекрасно. Что сказал мистер Нортон?
- Мистер Нортон позвал мистера Кринстона и, насколько я помню,
сказал следующее: "Артур, ты можешь отвезти Дона Грейвса в своей
машине к себе домой, чтобы он взял документы? Затем я за ним пришлю
шофера?"
- И что произошло дальше?
- Мистер Кринстон ответил: "Я не на своей машине, я с приятелем.
Мне нужно спросить у него разрешения."
- А дальше?
- Мистер Нортон сказал: "Спроси, пожалуйста, и дай мне знать", а
потом убрал голову из окна.
- Что произошло потом?
- Затем мистер Кринстон подошел ко мне и сказал, что мистеру
Грейвсу надо забрать документы...
- Я возражаю, - заявил Мейсон спокойным тоном. - Указанные слова
произносились вне пределов слышимости обвиняемых. К тому же их нельзя
принять в качестве доказательства, потому что свидетель имеет право
давать показания только о том, что совершал сам и лично видел.
- Это вы убили Эдварда Нортона?
Глиасон закусил губу и отвел глаза.
- Отвечайте, - приказал адвокат. - Выкладывайте все начистоту.
Посмотрите мне в глаза. Так вы убили Нортона?
Глиасон неуютно заерзал на стуле.
- Я бы пока предпочел не отвечать на этот вопрос, - сказал он.
- Вы должны на него ответить.
Глиасон нервно провел языком по губам, затем наклонился вперед так,
что его лицо почти коснулось холодного металла.
- Я могу задать вам несколько вопросов перед тем, как отвечу на
ваш?
- Да, - кивнул Мейсон. - Спрашивайте, что угодно, но до моего ухода
отсюда я должен знать, вы убили Нортона или нет. Если вы хотите, чтобы
я представлял вас, я обязан выяснить, что произошло на самом деле.
- Люди окружного прокурора сообщили мне, что Фрэнсис поймали с
частью тех денег, что были при Нортоне, когда его убили, - начал
Глиасон.
- Не верьте всему, что говорят вам люди окружного прокурора! -
воскликнул Мейсон.
- Я и не верю. Но проблема-то в том, были у нее деньги или нет?
- Я отвечу вопросом на вопрос. Миссис Мейфилд делала какие-либо
заявления окружному прокурору о том, что у нее находятся деньги,
полученные ею от Фрэнсис Челейн?
- Не знаю, - ответил Глиасон.
- Если у окружного прокурора и имеются какие-либо доказательства
того, что в собственности Фрэнсис Челейн были деньги Нортона, то они
получены у миссис Мейфилд. Другими словами, полиция обнаружила деньги
у экономки, а она свалила всю вину на мисс Челейн. В таком случае
есть столько же поводов считать, что во время убийства в кабинете
находилась миссис Мейфилд, и что она забрала деньги с тела убитого,
как и верить тому, что их передала ей Фрэн Челейн.
- А они у_в_е_р_е_н_ы_ в том, что во время совершения преступления
в комнате находилась женщина? - продолжал задавать вопросы Глиасон.
- Это утверждает Дон Грейвс.
- В первый вечер он не сказал ничего подобного.
- Мы не можем доказать, что он говорил в первый вечер, потому что
полиция порвала те листы, на которых было застенографировано его
заявление.
- А теперь он утверждает, что видел женщину?
- Да, причем на ней был розовый пеньюар.
- Он ее достаточно хорошо рассмотрел, чтобы идентифицировать?
- Он видел ее руку, плечо и часть головы, возможно, затылок.
- Значит, миссис Мейфилд пытается переложить вину на Фрэн?
- Я этого не говорил. Я просто излагаю факты. Если у окружного
прокурора и есть какие-то доказательства, то он мог получить их только
от миссис Мейфилд.
- Какие у Фрэн шансы, чтобы отвертеться?
- Никто никогда не знает, как поведут себя присяжные. Она молода и
красива. Если на не станет показывать свой характер и не сделает
никаких дискредитирующих признаний, то, в общем-то, шансы неплохие.
Глиасон помолчал пару минут, пристально глядя на адвоката сквозь
разделявший их экран.
- Хорошо. Я не красив. У меня нет ни одного из плюсов, которые есть
у Фрэн. Каковы мои шансы?
- Все зависит от благоприятных возможностей, которые могут мне
открыться, и от того, что вы заявили окружному прокурору, - ответил
Мейсон. - Я хочу, чтобы вы сделали следующее. Отправляйтесь обратно в
камеру и попросите дать вам бумаги. Скажите, что своим почерком хотите
написать, что тогда произошло. Напишите какую-нибудь чушь на
нескольких страницах, а потом порвите их. Пусть думают, что вы
использовали всю бумагу, но на самом деле вы должны на оставшейся паре
листов переписать то заявление, которое дал вам на подпись прокурор, и
передать мне при следующей встрече. В таком случае я буду точно знать,
что вы сказали, а чего не говорили.
Роб Глиасон болезненно сглотнул.
- Если благоприятной возможности вам не представится, они могут
обвинить Фрэн? - спросил он.
- Конечно. Ей ведь уже предъявлено обвинение в преднамеренном
убийстве первой степени, и в деле есть несколько обстоятельств,
которые не очень здорово для нее смотрятся.
- Они ее повесят?
- Думаю, нет. Наверное, она получит пожизненное заключение. Как
правило, женщин не вешают.
- Вы знаете, что такое для девушки с ее темпераментом оказаться в в
заточении, причем навсегда?
Мейсон нетерпеливо покачал головой.
- Конечно. Только давайте об этом пока не думать. Перейдем к
фактам. Все-таки ответьте мне, убивали вы Эдварда Нортона или нет?
Глиасон глубоко вздохнул.
- Если все покажется безнадежным для Фрэн, я в этом признаюсь.
- В убийстве?
- Да, в убийстве Эдварда Нортона, в том, что я тайно женился на
Фрэн Челейн из-за ее денег, что до нее самой мне практически нет дела.
Да, она мне нравилась, но с ума я не сходил. У нее было много денег, и
именно это меня привлекло. Я тоже хотел денег, поэтому женился. Позже
я узнал, что, в соответствии с условиями завещания отца, Фрэн может
остаться без цента в кармане, если выйдет замуж. Все оставлено на
усмотрение ее дяди. Нортон узнал о нашей свадьбе в день своей смерти.
Он собирался воспользоваться предоставленным ему правом и передать все
деньги благотворительным учреждениям, а Фрэн дать только какие-нибудь
жалкие пару тысяч. Я поругался с ним. Он не хотел слушать доводов
разума. Фрэн тоже пришла к нему в кабинет, но он и ее не стал слушать.
Затем приехал Кринстон, у которого была назначена встреча с Нортоном,
и нам пришлось удалиться из кабинета. Мы с Фрэн вернулись в ее
комнату, сели и обговорили ситуацию. Тут появилась миссис Мейфилд. Она
была в гневе, она уже давно шантажировала Фрэн, угрожая рассказать
Нортону о нашей свадьбе, если мы ей не заплатим. Эдвард Нортон сам
узнал о том, что мы женаты, и, таким образом, убил курицу, которая
несла миссис Мейфилд золотые яйца. Я услышал, как Кринстон отъезжает.
С ним вместе уехал Дон Грейвс. Я решил в последний раз поговорить с
мистером Нортоном. Когда я поднимался по лестнице, я столкнулся с
миссис Мейфилд. На ней был розовый пеньюар, и она все еще продолжала
плакать о так и не доставшихся ней деньгах. Она спросила, что я
собираюсь делать, а я ответил, что хочу в последний раз попробовать
убедить мистера Нортона, а если она будет держать себя в руках, ей
тоже кое-что достанется. Если Нортон откажется дать Фрэн Челейн
деньги, я размозжу его голову перед тем, как он успеет перевести их в
благотворительные учреждения. Миссис Мейфилд вместе со мной пошла в
кабинет. Я выставил Эдварду Нортону ультиматум. Я заявил, что если он
не предоставит Фрэн ее деньги, то пожалеет об этом. Он ответил, что
она не получит ни цента, он все отдаст на благотворительные цели.
Услышав это, я ударил его тростью. Я обыскал его карманы и нашел
довольно много наличных денег. Кое-что я взял себе, остальное отдал
миссис Мейфилд. Мы стали обсуждать, как обыграть убийство, чтобы оно
выглядело как преступление, совершенное с целью ограбления. Миссис
Мейфилд предложила взломать одно из окон на первом этаже и оставить
следы на мягком грунте. Я решил подставить шофера, потому что знал,
что тот лежит пьяный. Пока мы обсуждали, что будем делать, мы увидели
огни автомобиля, спускающегося с возвышенности и двигающегося по
направлению к дому. Я понял, что это возвращается Кринстон. Миссис
Мейфилд бросилась вниз к окну, чтобы взломать его, а я отправился в
комнату шофера, спрятал там трость и пару тысячедолларовых купюр,
потом сел в свою машину и уехал.
Мейсон задумчиво посмотрел на молодого человека.
- А что вы сделали с оставшимися деньгами? - спросил адвокат.
- Спрятал там, где их никто не найдет.
Мейсон постучал пальцами по столу.
- Значит, все произошло так, как вы описали?
Глиасон кивнул.
- Я, конечно, постараюсь избежать наказания и не получить срок,
если возможно. Если нет, то я все возьму на себя, только бы вывести
из-под удара Фрэн.
- Вы брали бьюик в ночь убийства? Вы вообще пользовались им? -
спросил Мейсон.
- Нет.
Адвокат отодвинул стул.
- А теперь внимательно выслушайте, что я хочу вам сказать. Если вы
будете настаивать на версии, которую только что изложили, Фрэнсис
Челейн, в лучшем случае, получит пожизненное заключение, если ее
вообще не повесят. Вас определенно ждет смертная казнь.
У Роба Глиасона округлились глаза.
- Что вы имеете в виду?
- Никто не поверит подобному рассказу. Поверят половине: тому, что
вы совершили убийство, но в это время вместе с вами находилась не
миссис Мейфилд, а Фрэнсис Челейн. Полиция придет к выводу, что вы
стараетесь защитить мисс Челейн, втягивая в дело экономку.
Глиасон вскочил на ноги. Его лицо побелело, в глазах был ужас.
- Боже мой! Разве я не могу спасти Фрэнсис, сказав правду?
- Не эту правду, - ответил Мейсон. - Возвращайтесь в камеру и
подготовьте для меня копию вашего заявления окружному прокурору. А
пока никому ничего не говорите и постарайтесь хорошо подумать.
- Но правда...
- Во-первых, никто вам не поверит, если вы скажете правду, -
прервал его адвокат. - А во-вторых, вы не умеете врать.
Мейсон повернулся и вышел из комнаты для свиданий, даже ни разу не
оглянувшись. Надзиратель запер за ним дверь.
Фрэнк Эверли вместе с Мейсоном присутствовал на судебном процессе и
впервые участвовал в работе по делу об убийстве. Он сидел рядом с
известным адвокатом и украдкой бросал взгляды в заполненный зал
заседаний, а также на девятерых мужчин и трех женщин-присяжных. Он
старался выглядеть невозмутимым и показать, что находится в привычной
для него обстановке, но его выдавала нервозность.
Мейсон сидел за столом, отведенном для адвоката защиты, откинувшись
на спинку вращающегося стула, вставив большой палец левой руки в
пройму жилета, и играя правой рукой цепочкой от часов. Его лицо ничего
не выражало, казалось спокойным и невозмутимым. Ничто во внешнем
облике адвоката не выдавало его крайнего напряжения.
За его спиной находились двое обвиняемых. Фрэнсис Челейн в
облегающем фигуру черном костюме с красной и белой отделкой высоко
держала голову и смотрела на окружающих спокойным, слегка вызывающим
взглядом. Роберт Глиасон явно нервничал, как нервничает атлет, который
борется за свою жизнь при обстоятельствах, требующих не физической, а
умственной активности. Он старался подавить бурлившие в нем эмоции.
Его голова периодически поворачивалась из стороны в сторону, когда он
бросал взгляд на различных участников драмы, так близко коснувшейся
его жизни.
Зал суда был переполнен до предела. В воздухе чувствовалось
напряжение.
Со стороны обвинения выступал Клод Драмм, но прошел слух, что
должен появиться и сам окружной прокурор после того, как выберут
присяжных и представят предварительные доказательства.
При выборе присяжных Драмм большую часть времени провел на ногах.
Это был высокий, хорошо одетый мужчина, очень независимый, несколько
агрессивный, но старающийся не показывать свою силу. Он всегда
действовал с уверенностью профессионала, прекрасно чувствовал себя в
избранной роли и твердо двигался к поставленной цели, в достижении
которой был практически уверен.
Судья Маркхам, с суровым и достойным видом восседавший на судейском
месте, внимательно наблюдал за происходящим. Перри Мейсон за время
работы адвокатом успел приобрести соответствующую репутацию, потому
что любое дело, за которое он брался, заканчивалось в его пользу.
Судья Маркхам собирался вести слушание беспристрастно и точно следовал
закону и порядку: никаких ошибок в ведении протокола, никаких
возможностей для драматической манипуляции эмоциями, которые так часто
превращали заседания в зале суда в спектакль, если в деле участвовал
Перри Мейсон, а потом все газеты пестрели заголовками о блестящей
технике адвоката.
- Вы удовлетворены составом присяжных, мистер Драмм? - обратился
судья Маркхам к представителю обвинения.
В это время Клод Драмм опустился на свое место и начал шепотом
консультироваться с помощником. Он прервал обсуждение и посмотрел на
судью.
- Не мог бы суд предоставить нам небольшую отсрочку для ответа? -
спросил он.
- Хорошо, - согласился судья.
Эверли бросил взгляд на Мейсона и заметил в его глазах блеск.
Адвокат наклонился к Фрэнку и прошептал:
- Драмм хочет заменить присяжного номер три, но думает, что нас не
удовлетворяют номера девять и одиннадцать. Понимаешь, мы имеем право
отклонить в два раза больше кандидатур присяжных, чем он, и сейчас
Драмм, наверное, обсуждает со своим помощником, отказаться ли ему от
первой представленной возможности сделать изменения в составе
присяжных и подождать до того момента, пока не появится
удовлетворяющий нас состав, или нет.
- Что он сделает, как вы думаете? - спросил Эверли.
- Посмотрим.
В зале суда воцарилось молчание. Драмм поднялся и поклонился суду.
- Мы отказываемся от возможности произвести замену в составе
присяжных.
Судья Маркхам посмотрел сверху вниз на Мейсона и объявил:
- Возможность произвести замену в составе присяжных предоставляется
защите.
Мейсон бросил беглый взгляд в сторону присяжных, словно этот вопрос
только что привлек его внимание к проблеме, и громким голосом ответил:
- Ваша честь, состав присяжных полностью удовлетворяет защиту. Мы
не будем производить никаких изменений.
Действия Мейсона удивили Клода Драмма. Он не рассчитывал на такой
поворот событий. Он резко вдохнул воздух и уже машинально был готов
выступить с протестом, однако понял, что это бесполезно.
Голос судьи Маркхама прозвучал на весь заполненный зрителями зал:
- Я прошу господ присяжных встать и принять присягу.
Затем Клод Драмм выступил с очень краткой вступительной речью:
- Дамы и господа, члены суда присяжных, мы намереваемся показать,
что ровно в одиннадцать часов вечера тридцать две минуты двадцать
третьего октября текущего года Эдвард Нортон встретил свою смерть: он
был убит ударом по голове, нанесенным тростью, которую держал в руке
обвиняемый Роберт Глиасон. Во время совершения преступления рядом с
Робертом Глиасоном находилась его активная сообщница Фрэнсис Челейн,
также обвиняемая по этому делу. В момент смерти при Эдварде Нортоне
имелась большая сумма денег тысячедолларовыми купюрами.
Драмм сделал паузу и продолжил:
- Мы также намереваемся доказать, что в одиннадцать часов
четырнадцать минут вечера того же дня Эдвард Нортон позвонил в
полицейский участок, чтобы сообщить о краже одного из его автомобилей
- бьюика. Мы покажем, что Фрэнсис Челейн фактически находилась в
кабинете Эдварда Нортона в одиннадцать часов тридцать две минуты в
день убийства, но с целью установления алиби и зная, что в одиннадцать
часов четырнадцать минут Эдвард Нортон сообщил в полицию о краже
бьюика, обвиняемая Фрэнсис Челейн ложно заявила, что отсутствовала на
месте преступления и в момент его совершения, находясь в украденном
бьюике приблизительно с десяти часов сорока пяти минут приблизительно
до нуля часов пятнадцати минут. Мы намереваемся показать, что сразу же
после совершения преступления обвиняемые оставили окровавленную
трость, которой был убит Эдвард Нортон, и две тысячедолларовые купюры,
украденные у усопшего, в спальне Пита Девоэ, который тогда находился в
нетрезвом состоянии. Это было сделано с целью перевода подозрения на
вышеназванного Пита Девоэ. Мы также покажем, что обвиняемые взломали
окно и оставили следы на мягкой земле под ним, чтобы полиция
рассмотрела версию о том, что в дом вломились грабители.
Драмм снова сделал эффектную паузу.
- Мы также намереваемся показать, что сразу же после этого Роберт
Глиасон покинул место преступления. Оба обвиняемых дали ложные, не
соответствующие истине и противоречивые объяснения своих действий и
ложно указывали, что именно они делали. Трость, которой убили Эдварда
Нортона, принадлежит обвиняемому Роберту Глиасону. Мы намереваемся
показать, что фактически один из свидетелей видел, как совершалось
преступление и идентифицировал Роберта Глиасона как того, кто нанес
удар, а Фрэнсис Челейн как женщину в розовом пеньюаре, которая
содействовала совершению преступления.
Клод Драмм с минутку стоял молча, уставившись на присяжных, а потом
сел на место. Судья Маркхам вопросительно посмотрел на Мейсона.
- С разрешения суда, защита хотела бы отложить свое вступительное
слово до того времени, как мы начнем представлять наши доказательства.
- Хорошо, - согласился судья Маркхам. - Вы можете продолжать,
мистер Драмм.
Клод Драмм начал доказывать свою версию с теми убийственным
спокойствием и точностью, которыми славился. Его внимание привлекали
даже малейшие детали, он не пропускал ни одного звена в цепи
доказательств.
Первым свидетелем обвинения был топограф, который составил карту и
сфотографировал место совершения преступления. Он представил план, на
котором была показана комната, где нашли тело, расположение мебели и
окон. Затем он представил фотографии комнаты: общий вид и различные ее
углы. Изображенное на каждой из фотографий отмечалось на плане. Затем
последовали фотографии дома и петляющей дороги, поднимающейся к
бульвару, и еще один план, который показывал дом в целом, расположение
окон и дорогу, по которой к дому подъезжали машины.
- Итак, - вкрадчивым голосом сказал Драмм, отмечая место на плане,
где дорога загибалась, - кажется вполне возможным для человека,
сидящего в автомобиле, двигающемся вдоль по дороге, которую я
показываю, оглянуться назад и увидеть, что происходит в комнате под
номером один на плане, приобщенном к делу, как вещественное
доказательство "А" со стороны обвинения.
Мейсон не дал топографу ответить на заданный вопрос, встав на ноги
и выразив протест:
- Секундочку, ваша честь. Это наводящий вопрос. Для ответа на него
нужно заключение со стороны свидетеля. От свидетеля требуется сделать
вывод, к которому должны прийти сами господа присяжные заседатели. Это
как раз один из пунктов, по которым мы попытаемся убедить присяжных в
неправдоподобности версии обвинения. Мог или не мог...
Судья Маркхам постучал молоточком по столу.
- Протест принимается, - сказал судья. - Нет необходимости
выступать с аргументами, мистер Мейсон.
Адвокат сел на место.
Считая, что он добился победы даже в поражении, улыбающийся Драмм
поклонился Мейсону.
- Господин адвокат, вы можете проводить перекрестный допрос.
Все глаза в зале были направлены на Перри Мейсона. Он прекрасно
осознавал драматизм момента и интерес к своему первому вопросу. Мейсон
подошел к плану, прикрепленному кнопками к доске, приложил
указательный палец правой руки на поворот дороги, ведущей от дома к
бульвару, а указательный палец левой руки - на кабинет и спросил
тоном, в котором слышался вызов:
- Не могли бы вы назвать точное расстояние от точки, на которую я
показываю своим правым пальцем, то есть поворота, до точки, которую я
показываю левыми, то есть места, где было найдено тело?
- Если ваш правый указательный палец находится там, где дорога
заворачивает на юг, - ровным тоном сказал свидетель, - а левый палец
находится точно в том месте, где было найдено тело, то это расстояние
составляет двести семьдесят два фута и три с половиной дюйма.
Мейсон повернулся к свидетелю, на лице адвоката было написано
удивление.
- Двести семьдесят два фута и три с половиной дюйма? - с недоверием
воскликнул он.
- Да, - кивнул свидетель.
Мейсон опустил руки от плана.
- У меня все, - сказал он. - Больше вопросов к свидетелю нет.
Судья Маркхам взглянул на часы, по залу суда пробежал шумок -
словно колышутся сухие листья от первого порыва приближающегося ветра.
- Мы практически подошли ко времени, когда обычно заканчивают
рассмотрение дел. Заседание откладывается до десяти часов завтрашнего
утра. Господа присяжные должны помнить, что они не имеют права
совещаться между собой, позволять другим говорить с ними или в их
присутствии о судебном процессе.
Судья стукнул молоточком по столу.
Мейсон хитро улыбнулся и сказал своему помощнику:
- Драмму следовало бы допрашивать этого свидетеля до времени
окончания заседания. Он дал мне возможность задать один вопрос, и
именно этот вопрос будет фигурировать во всех утренних газетах.
Эверли очень внимательно посмотрел на адвоката.
- Двести семьдесят два фута - достаточно большое расстояние, -
заметил он.
- И оно не уменьшится по мере рассмотрения дела ни на дюйм, -
заверил его Мейсон.
Газеты выдвинули предположение, что первым важным свидетелем со
стороны обвинения будет или Артур Кринстон, здравствующий партнер
убитого, или Дон Грейвс, единственный свидетель убийства.
Таким образом репортеры показали, что они недооценивают
драматическую тактику ведения дел в суде первого заместителя окружного
прокурора. Драмм считал необходимым подготовить умы присяжных к
мрачной развязке, точно так же, как драматург никогда не перенесет
главную сцену третьего акта в начало пьесы.
Он пригласил судью Пурлея для дачи свидетельских показаний.
Головы зрителей поворачивались, чтобы рассмотреть муниципального
судью, который направлялся к свидетельскому креслу из самого конца
зала. Он двигался по проходу размеренным шагом с чувством собственного
достоинства, прекрасно понимая важность своего положения.
Седовласый, широкоплечий, грузный, он поднял правую руку и принял
присягу, затем сел в свидетельское кресло. Всеми своими манерами он
показывал свое уважение к суду и правосудию, которому служил, с
достоинством терпел адвокатов и присяжных и совсем не обращал внимания
на беспокойных зрителей.
- Вас зовут Б.К. Пурлей? - спросил Клод Драмм.
- Да, сэр.
- Вы в настоящее время являетесь должным образом избранным,
аттестованным и действующим судьей муниципального суда нашего города?
- Да.
- Вечером двадцать третьего октября текущего года вы находились
поблизости дома Эдварда Нортона, не так ли?
- Да.
- В какое время вы прибыли к дому Эдварда Нортона, судья Пурлей?
- Ровно в шесть минут двенадцатого.
- А когда уехали?
- Ровно в одиннадцать тридцать.
- Не могли бы вы, судья Пурлей, объяснить присяжным, почему можете
с такой точностью свидетельствовать о времени своего прибытия и
отъезда?
Мейсон ясно видел ловушку, но у него не было альтернативы, кроме
как войти в нее.
- Я возражаю, ваша честь, - заявил он. - Свидетель уже дал
показания. Умственный процесс, который привел к ним, является
несущественным и не относящимся к делу и, в лучшем случае, может быть
оставлен для перекрестного допроса.
- Протест принимается, - принял решение судья Маркхам.
Клод Драмм иронично улыбнулся.
- Я снимаю вопрос, ваша честь, - сказал он. - Это моя ошибка. Если
мистер Мейсон пожелает, то он сможет рассмотреть этот аспект при
перекрестном допросе.
- Продолжайте, - судья Маркхам постучал молоточком по столу.
- Кто сопровождал вас в той поездке к дому Эдварда Нортона? -
спросил заместитель окружного прокурора.
- Когда я направлялся туда - мистер Артур Кринстон, а по пути назад
- мистер Артур Кринстон и мистер Дон Грейвс.
- Что произошло, когда вы находились у дома Эдварда Нортона, судья
Пурлей?
- Я подъехал на своей машине к дому, остановился, чтобы дать
мистеру Кринстону выйти, развернул машину, выключил мотор и стал
ждать.
- Что вы делали, пока ждали?
- Сидел в машине и курил первые минут десять-пятнадцать, а затем
несколько раз нетерпеливо поглядывал на часы.
С этими словами судья Пурлей посмотрел в сторону Мейсона. Все его
манеры указывали, что он прекрасно знаком с тем, как протекает
рассмотрение дел в суде, и он все равно представит убийственные для
обвиняемых показания, независимо от того, хочет этого защита или нет.
Из того, что судья Пурлей несколько раз взглянул на часы, можно было
сделать вывод, что он точно знал время своего отъезда от дома, и
достаточно ловок и находчив, чтобы донести до присяжных ту информацию,
что хочет, не нарушая правил ведения судебного процесса.
Мейсон посмотрел на свидетеля с полным безразличием.
- Что произошло потом? - спросил Клод Драмм.
- Из дома вышел Артур Кринстон, чтобы присоединиться ко мне. Я
завел машину, но в этот момент распахнулось одно из окон в
юго-восточном углу здания и из кабинета высунулась голова мистера
Нортона.
- Секундочку, - остановил его Клод Драмм. - Вы лично знаете, что
это был кабинет мистера Нортона?
- Нет, сэр, - ответил судья Пурлей. - Я знаю только, что это была
комната в юго-восточном углу здания на втором этаже. Комната помечена
на плане под номером один, как кабинет мистера Нортона.
- Значит, вы имеете в виду комнату, отмеченную цифрой один,
обведенной в кружок, на плане, приобщенном к делу, как доказательство
"А" со стороны обвинения?
- Да, сэр.
- Прекрасно. Что сказал мистер Нортон?
- Мистер Нортон позвал мистера Кринстона и, насколько я помню,
сказал следующее: "Артур, ты можешь отвезти Дона Грейвса в своей
машине к себе домой, чтобы он взял документы? Затем я за ним пришлю
шофера?"
- И что произошло дальше?
- Мистер Кринстон ответил: "Я не на своей машине, я с приятелем.
Мне нужно спросить у него разрешения."
- А дальше?
- Мистер Нортон сказал: "Спроси, пожалуйста, и дай мне знать", а
потом убрал голову из окна.
- Что произошло потом?
- Затем мистер Кринстон подошел ко мне и сказал, что мистеру
Грейвсу надо забрать документы...
- Я возражаю, - заявил Мейсон спокойным тоном. - Указанные слова
произносились вне пределов слышимости обвиняемых. К тому же их нельзя
принять в качестве доказательства, потому что свидетель имеет право
давать показания только о том, что совершал сам и лично видел.