— В сундуке Даунера оказались некоторые вещи, в которых я не смог разобраться, — сообщил я. — Какие-то карточки, книжки и блокноты. Все эти вещи сейчас находятся у Селлерса.
— Опиши мне поподробнее те карточки, — попросил Хобарт.
— На них нанесены ряды чисел, — я вытащил из кармана свою записную книжку. — Вот, например, — ноль, ноль, пять, один, три, шесть, четыре.
Хобарт прочитал вслух:
— Четыре, тире, пять, тире, пятьдесят девять, тире, десять, тире, один, тире.
— А теперь посмотрите на следующий ряд, — предложил я, — он оканчивается знаком плюс.
— Используй свой знаменитый нюх частного детектива для разгадки этой чертовщины, — предложил мне Хобарт.
— Я обратил внимание на то, что большинство рядов этих чисел на карточках заканчиваются цифрами “три”, “шесть”, “четыре”.
— У тебя есть идея, что все это значит?
— Я все раздумываю, особенно об этих знаках “плюс” и “минус”.
— Прекрасно, Лэм, — заявил Хобарт, — продолжай раздумывать над этим. Пока ты остаешься здесь.
— А как насчет Эрнестин? — осведомился я.
— Пока она будет находиться здесь под присмотром надзирательницы.
— Вы задерживаете ее?
— Не совсем так, мне хочется завершить расследование этого чертова дела, и я не смогу сделать это, если позволю массе темпераментных примадонн бегать по городку, разыгрывая из себя частных детективов, действующих по интуиции. Если этот чертов япошка замешан в этом деле, то я вытряхну из него всю душу.
— Вы держитесь подальше от моей стороны дела, а я не буду затрагивать вашу, — предложил я. Хобарт усмехнулся и заявил:
— Черт побери, тебе следует держаться подальше буквально ото всего. Ты полностью выпадаешь из колоды. У тебя нет никакой стороны в этом деле.
Он вышел из комнаты и захлопнул за собой дверь. Я просидел в комнате довольно долго. Поскольку мне нечем было заняться, я принялся изучать колонки чисел на карточках, которые были в сундуке Даунера.
Наконец, открылась дверь и вошел полицейский, который принес пару сандвичей, завернутых в бумажные салфетки, и картонный пакет с молоком.
— Это тебе от инспектора Хобарта, — сказал полицейский.
— А где он сейчас?
— Работает.
— Я хочу видеть его.
— Многие тоже хотят видеть его.
— У меня тоже есть кое-что, о чем ему было бы интересно узнать.
— Ему это не понравится.
— Почему?
— Ты должен был рассказать ему все уже в самом начале.
— Скажите ему, что я кое-что надумал.
Полицейский кивнул и вышел.
Я съел сандвичи, выпил молоко, положил пустой картонный пакет от молока в бумажный кулек и выбросил его в мусорную корзину.
Через пятнадцать минут появился Хобарт. Он выглядел основательно рассерженным.
— Ладно, — рявкнул он, — что еще за чертовщину ты припрятал от меня?
— Я ничего не припрятывал. Просто у меня появилась идея. Я все это время раздумывал об этих цифрах.
Он раздраженно махнул рукой и направился было к выходу, но передумал и, остановившись, рявкнул:
— Хорошо. Выкладывай, но побыстрее. Я слушаю тебя.
— Большинство рядов этих цифр оканчивается на “три”, “шесть” и “четыре”, — сообщил я. — Давайте предположим, что это записаны телефонные номера, но только наоборот.
— Что ты имеешь в виду?
— “Три”, “шесть”, “четыре”, — предложил я, — будут означать “Г”, “Ноль”, “Три”. Следовательно числа на этой первой карточке будут означать телефонный номер “Голливуд 3, 1, 500”. Затем, если вы выясните, что владелец этого телефонного номера сделал ставку четвертого мая 1959 года, поставив десять против одного и проиграл, затем восьмого мая поставил четыре против одного и выиграл, то все это может объяснить многое.
Немного помолчав, Хобарт вернулся к столу, пододвинул себе стул, взял мою записную книжку и углубился в изучение чисел. Наконец, он заявил:
— Ну что ж, это мысль. К твоему сведению, мы затребовали и уже получили те книжки и карточки Даунера. Попробуем перепроверить твою теорию.
— О чем еще вы разузнали? — спросил я.
— О многом, — буркнул Хобарт, встав со стула и направившись к двери.
Он вернулся через полтора часа.
— Лэм, — обратился он ко мне, — должен признать, что у тебя неплохая интуиция. Иногда она приводит к чертовски хорошим результатам. Мне не хотелось бы говорить об этом, поскольку я запрещаю своим ребятам действовать по наитию. Я рекомендую им расследовать дело шаг за шагом, не увлекаясь блестящими идеями, а следуя методической работе.
Я кивнул, не став возражать.
— Однако, — продолжал он, — скажу тебе, парень, хозяин телефонного номера “Голливуд 3, 1, 500”, в самом деле играл на скачках, но не с Даунером. Он поставил десять к одному на лошадь четвертого мая и проиграл. Восьмого мая он сделал ставку четыре к одному и выиграл. Мы раскрутили парочку других карточек, и мои ребята сейчас проверяют полученные телефонные номера.
Так что, интуиция твоя тебя не подвела. Но что все это означает?
— Я не знаю, — признался я, — я пока поостерегусь использовать эту информацию для каких-то сногсшибательных выводов. Но если вы готовы выслушать меня, то я могу поделиться с вами тем, что еще подсказывает мне моя интуиция.
— Что же она тебе подсказывает?
— То, что эта транспортировка тысячных купюр, которые были украдены, была довольно странной транспортировкой — ровно сто тысяч именно в тысячных купюрах.
— Продолжай, — распорядился Хобарт.
— Должно быть, это был специальный заказ, — пояснил я. — Банк, который заказал эту транспортировку сотни тысяч баксов в тысячных купюрах, возможно, имел в числе своих вкладчиков Стэндли Даунера. Вполне вероятно, что именно Стэндли Даунер и заказал сто тысяч баксов в тысячных купюрах.
— Почему ты так думаешь?
— Потому, что он собирался взять все деньги со своего счета и убраться подобру-поздорову, — ответил я. — Он хотел забрать с собой наличные деньги.
— И что же случилось? — спросил Хобарт.
— Потом кто-то, знавший Даунера, — продолжал я, — узнал, что тот заказал сто тысяч баксов в банке, и решил их похитить. Но, если этот кто-то знал Даунера, то тогда и Даунер знал этого кого-то. Следовательно, мы имеем дело с чем-то вроде замкнутого круга. И этот кто-то также должен был знать, какой именно бронированный пикап будет перевозить деньги.
— Вот это предположение я никак не могу принять, — возразил Хобарт, — этой негативной чертой все вы, умники, и отличаетесь. На тебя нисходит вдохновение, и твоя догадка оправдывается, но тем самым она дает дорогу тысяче других догадок, которые уже не оправдываются.
Сожалею, что стал тебя выслушивать. Из-за этого я неожиданно стал пытаться пойти напрямик. Так никогда не добиться раскрытия преступления. Так раскрывают преступления только по телевизору, когда на все отводится всего полчаса: и на показ самого преступления, и на его раскрытие, да еще и на полдюжины рекламных клипов. И на все это дается тридцать ничтожных минут. Повторяю, всего лишь тридцать минут.
В общем, иди ты к черту. Ты только совращаешь меня. Я специально не смотрю телевизор, чтобы он не оказывал на ход моих мыслей пагубного влияния. А ты совращаешь меня еще хуже, чем телевизор.
Он встал и вышел из комнаты.
Однако уже через десять минут он вернулся.
— Не могу выбросить тебя из головы, — признался он, — ты поставил под сомнение весь мой метод расследования уголовных дел.
Хобарт передал мне экземпляр журнала “Век скобяных изделий”, который я захватил с собой из комнаты Эвелин Эллис.
— Эрнестин сообщила мне, что у тебя был этот журнал, когда ты навестил ее вчера вечером. Когда ты ушел от нее, ты забыл забрать с собой этот журнал.
— Ну и что? — спросил я.
— Что ты делал с этим экземпляром журнала “Век скобяных изделий”? Зачем он тебе понадобился?
— Мне просто захотелось почитать его.
— Это же старый номер журнала. Где ты взял его?
— Я взял его в комнате Эвелин Эллис, в том отеле, где она остановилась. Я сделал вид, что листаю его, когда она решила быть со мной грубой, чтобы выдворить меня из комнаты.
— И ты убрался оттуда?
— Да, убрался.
— Что же заставило тебя поспешно ретироваться?
— Она стала рвать на себе одежду и приготовилась вопить о помощи, поскольку я, якобы, собирался изнасиловать ее. Она уже почти сбросила с себя пижаму, но не успела сделать это до конца, поскольку я уже выходил из комнаты.
— Следовательно, журнал принадлежал ей?
— Думаю, что да.
— Зачем он понадобился ей?
— Если вы полистаете журнал, — предложил я, — то, возможно, обнаружите фотографию. Эвелин в купальном костюме с подписью под снимком:
«Мисс Скобяные Изделия”. Она была выбрана королевой на конвенции товаропроизводителей скобяных изделий.
Хобарт прищелкнул пальцами и заявил:
— В этом ты весь. Еще один пример того, что происходит, когда ты отходишь от методичной, постепенной работы детектива.
— Что случилось?
— Я внимательно перелистал весь этот чертов журнал от первой до последней страницы, пытаясь найти ее фотографию. Но ее снимка в журнале не было.
Вот что значит — полагаться на интуицию. Такие, как ты, а также телевизор способны пагубно повлиять на множество отличных полицейских.
Он был настолько разъярен, что с силой хлопнул журналом по столу и приготовился было выйти из комнаты. Он был уже в полуметре от двери, когда она распахнулась и в комнату вошел полицейский. Он передал Хобарту записку, отпечатанную на листке бумаги.
— Инспектор, — обратился к Хобарту полицейский, — я подумал, что это, возможно, заинтересует вас.
Хобарт взглянул на записку, нахмурился, еще раз прочитал сообщение и спросил:
— Они в этом уверены? Полицейский кивнул.
— Хорошо, — сказал Хобарт, — я возьму записку.
Он сложил листок бумаги, сунул его в карман и задумчиво смотрел на дверь, пока она закрывалась за полицейским.
— Ну что ж, — заявил он, повернувшись ко мне, — вот тебе еще одна загадка. Тебе нравится выдумывать блестящие идеи. Давай-ка попробуй быть умником и разгрызи этот крепкий орешек.
— А что случилось? — спросил я.
— Предприятие, которое изготовляет подобные ножи, не продало ни одного ножа ни одному диллеру к западу от Денвера, за исключением этого одного заказа в Сан-Франциско. Они осваивают регион за регионом.
Колфакс и Бристол, здешние диллеры по продаже скобяных товаров, увидели этот нож на выставке во время конвенции товаропроизводителей скобяных изделий. Они настояли на том, чтобы первая партия ножей была направлена в Калифорнию, подкрепив свою просьбу официальным заказом. Они получили свою партию ножей четыре дня тому назад.
Были запрошены все их торговцы, и каждый из них подтвердил, что ни один из тех ножей не был продан.
— А как бы поступили вы, — спросил я, — ели бы убили человека ножом, затем отделались бы от этого ножа, а после этого кто-то позвонил бы вам по телефону и спросил, есть ли у вас подобный нож или нет? Что бы вы ответили в этом случае?
— О, конечно, — согласился Хобарт, — подобная мысль приходила мне в голову уже давно. Мы собираемся послать наших людей на проверку каждого из тех торговцев. Но мне почему-то кажется, что с ними будет все в порядке, и мы окажемся там, где были в самом начале.
С этими словами Хобарт вышел из комнаты. Поскольку у меня не было других дел, я взял журнал “Век скобяных изделий” и стал читать его от корки до корки.
Неожиданно мне на глаза попалась заметка, которая явно имела для меня смысл. Я сочно выругал себя за то, что не подумал о прочитанном раньше, бросился к двери и распахнул ее.
Снаружи на стуле сидел полицейский в форме. Спинку стула он прислонил к стене, из-за чего две передние ножки стула повисли в воздухе. Откинувшись на спинку стула, полицейский водрузил каблуки своих сапог на перекладину между двумя передними ножками стула. Когда я распахнул дверь, полицейский от неожиданности метну лея всем телом вперед, и передние ножки стула с грохотом обрушились на пол. Вскочив со стула, полицейский с грозным видом предупредил меня:
— Нет, браток, так дело не пойдет. Оставайся там, в комнате.
— Я там останусь, — не стал возражать я, — но сначала приведи сюда инспектора Хобарта. Я должен увидеть его.
— Это — нечто, — удивленно заметил полицейский, — ты что, уже назначен начальником нашего управления?
— Немедленно приведи сюда инспектора Хобарта, — невозмутимо распорядился я, — в противном случае вам обоим придется горько пожалеть, — и с этими словами я вернулся в комнату и закрыл за собой дверь.
Десять минут спустя в комнату ворвался разгневанный инспектор Хобарт.
— На этот раз, — предупредил он, — ты должен сообщить мне что-нибудь действительно чертовски стоящее. В противном случае я переведу тебя отсюда в обычную камеру.
— Полагаю, что это действительно нечто стоящее, — пообещал я.
— Будем надеяться, что это именно так. Ну, что же это такое, еще одна блестящая идея нашего умника?
— Заметка в журнале “Век скобяных изделий”, — пояснил я, — нет желания послушать, как я буду читать ее?
— О чем она?
— Всего лишь коротенькая заметка о конвенции в Новом Орлеане.
— И что там говорится?
Я взял журнал и принялся читать:
— Компания по производству ножевых изделий “Кристофер, Краудер и Дойль”, базирующаяся в Чикаго, объявила о выпуске нового ножа для резания мяса. Этот нож будет предложен рынку сначала в восточных штатах страны, а затем и в западных. Отличительной чертой этого нового ножа является эластичность стали, позволяющая использовать чрезвычайно тонкое лезвие. Президент компании, Карл Кристофер, утверждает, что лезвие тонкое, как лист бумаги. Новый синтетический материал делает пластиковую рукоятку похожей на оникс.
Эвелин Эллис, “Мисс Скобяные Изделия Америки”, демонстрировала ножевые наборы сотням потенциальных покупателей, которых приглашали подойти к стенду компании по производству ножевых изделий “Кристофер, Краудер и Дойль” между четырьмя и пятью часами дня и получить в подарок набор ножей в коробке с плюшевым покрытием”.
Я сложил журнал так, чтобы он был открыт на странице с заметкой, которую я только что прочел, и передал его инспектору Хобарту.
Не взглянув на журнал, Хобарт посмотрел меня с ног до головы и заявил:
— Так или иначе, но мне понятны чувства, которые испытывает Фрэнк Селлерс.
— Что вы имеете в виду?
— Ты у меня тоже вызываешь противоречивые эмоции, — пояснил Хобарт, — я не собираюсь делать вид, что эта заметка ничего не значит для расследования убийства Даунера. 06 этом мне бы следовало подумать самому. Конечно, у этой бабенки должен был быть один из тех ножевых наборов. В конце концов, она же была выбрана королевой всей индустрии скобяных товаров. Ее привезли в Новый Орлеан, и она там мозолила всем глаза в вечерних нарядах и купальных костюмах. Там все ее расходы были оплачены, и она получила потрясающую рекламу.
Она, должно быть, загребла кучу денег и если она раздавала бесплатно ножевые наборы потенциальным покупателям этого товара, которые останавливались у стенда компании, объявившей производство этого нового изделия, то наверняка сама Эвелин Эллис припрятала для себя хотя бы один такой ножевой набор. Теперь же нам ничего не остается делать, как получить ордер на обыск, переворошить всю ее комнату в отеле, найти коробку для ножевого набора и спросить ее, куда, черт побери, подевался нож, а потом посмотреть, что она скажет.
Прекрасно. Я очень тебе благодарен. Но ты проделываешь все эти вещи уж слишком легко, пожалуй, даже уж слишком эффектно. О, черт побери, Лэм, мне кажется, я чересчур нервозен, раздражен и подавлен. Я сижу на телефонах в моем кабинете, отдавая распоряжения во все стороны, получая донесения, пытаясь охватить весь фронт действий своих ребят. А в это время ты сидишь здесь, в этой комнате, и ничего не делаешь, разве только о чем-то размышляешь. Не приходится удивляться, что ты смог по достоинству оценить этот материал в журнале. Но от этого я просто взбешен.
— На меня? — спросил я, стараясь придать своему лицу невинное выражение.
— Ты чертовски прав, да, на тебя, — подтвердил Хобарт, — но в такой же степени и на себя. Я должен был сам догадаться обо всей. Вот так и приходит разгадка тайны. Я запер тебя в этой чертовой комнате, в которой ничего нет, кроме четырех стен, да журнала о скобяных товарах. Естественно, ты начинаешь перелистывать страницы журнала. И натыкаешься на золотую жилу, после чего ухмыляешься с самодовольным видом парня, только что забившего гол в ворота противника.
— Вот что получается, когда стараешься сотрудничать с полицией! — воскликнул я, пытаясь придать своему голосу как можно больше горечи. — Мне бы следовало попридержать всю эту информацию при себе, выбросить журнал в мусорную корзину, а потом выйти отсюда и действовать в одиночку, полагаясь на полученные сведения.
— Есть две вещи, которые никак не стыкуются с твоими планами, — возразил Хобарт, — нет, пожалуй, целых три. Во-первых, ты отсюда никуда не выйдешь. Во-вторых, тебе не удастся действовать в одиночку, полагаясь на полученные сведения. И в-третьих, если бы ты, обнаружив нечто весьма заманчивое, подобное этой заметке в журнале, попытался скрыть это от меня, то тебя ждали бы большие неприятности.
Он стоял, сердито разглядывая меня, затем неожиданно откинул назад голову и расхохотался.
— Ладно, Лэм, — примирительным тоном заявил он, — я могу понять тебя. Ты же меня понять не сможешь, поскольку не знаешь о тысяче и одной вещи, которые мне приходится координировать, чтобы направить расследование убийства по правильному пути. Тем не менее, спасибо тебе за наводку. Мы вплотную займемся этой заметкой в журнале.
— Что вы там де чаете с Эрнестин? — спросил я.
— Мы усиленно допрашиваем ее, чтобы выяснить, а не знает ли она еще чего-нибудь кроме того, о чем она уже рассказала.
— Когда вы нас отпустите?
— Когда мы закончим наше расследование на этом этапе, — пообещал он. — Мы не можем позволить вам, типичным любителям, околачиваться повсюду и мешать нам.
— Другими словами, вы собираетесь подождать до тех пор, пока не добьетесь ощутимого результата в вашем расследовании и только тогда будете готовы отпустить меня. Но этого не случится, если Фрэнк Селлерс не позвонит вам из Лос-Анджелеса и не сообщит, что меня можно выпустить из карантина.
Хобарт улыбнулся.
— В этом случае, — заявил я, — я требую, чтобы со мной повидался адвокат. Он покачал головой.
— Лэм, у меня плохо со слухом. Ты говоришь мне в ухо, которое ничего не слышит.
— Тогда повернитесь, — предложил я, — чтобы другое ваше ухо могло меня услышать.
Хобарт в ответ только усмехнулся и заявил:
— Лэм, сиди здесь и не рыпайся. Можешь придумать еще что-нибудь. Но не беспокой меня, пока не придумаешь что-нибудь стоящее. Но если ты придумаешь нечто действительно стоящее и не сообщишь мне об этом, то я тебя поколочу.
Он взял журнал о скобяных изделиях и вышел из комнаты.
Глава 10
— Опиши мне поподробнее те карточки, — попросил Хобарт.
— На них нанесены ряды чисел, — я вытащил из кармана свою записную книжку. — Вот, например, — ноль, ноль, пять, один, три, шесть, четыре.
Хобарт прочитал вслух:
— Четыре, тире, пять, тире, пятьдесят девять, тире, десять, тире, один, тире.
— А теперь посмотрите на следующий ряд, — предложил я, — он оканчивается знаком плюс.
— Используй свой знаменитый нюх частного детектива для разгадки этой чертовщины, — предложил мне Хобарт.
— Я обратил внимание на то, что большинство рядов этих чисел на карточках заканчиваются цифрами “три”, “шесть”, “четыре”.
— У тебя есть идея, что все это значит?
— Я все раздумываю, особенно об этих знаках “плюс” и “минус”.
— Прекрасно, Лэм, — заявил Хобарт, — продолжай раздумывать над этим. Пока ты остаешься здесь.
— А как насчет Эрнестин? — осведомился я.
— Пока она будет находиться здесь под присмотром надзирательницы.
— Вы задерживаете ее?
— Не совсем так, мне хочется завершить расследование этого чертова дела, и я не смогу сделать это, если позволю массе темпераментных примадонн бегать по городку, разыгрывая из себя частных детективов, действующих по интуиции. Если этот чертов япошка замешан в этом деле, то я вытряхну из него всю душу.
— Вы держитесь подальше от моей стороны дела, а я не буду затрагивать вашу, — предложил я. Хобарт усмехнулся и заявил:
— Черт побери, тебе следует держаться подальше буквально ото всего. Ты полностью выпадаешь из колоды. У тебя нет никакой стороны в этом деле.
Он вышел из комнаты и захлопнул за собой дверь. Я просидел в комнате довольно долго. Поскольку мне нечем было заняться, я принялся изучать колонки чисел на карточках, которые были в сундуке Даунера.
Наконец, открылась дверь и вошел полицейский, который принес пару сандвичей, завернутых в бумажные салфетки, и картонный пакет с молоком.
— Это тебе от инспектора Хобарта, — сказал полицейский.
— А где он сейчас?
— Работает.
— Я хочу видеть его.
— Многие тоже хотят видеть его.
— У меня тоже есть кое-что, о чем ему было бы интересно узнать.
— Ему это не понравится.
— Почему?
— Ты должен был рассказать ему все уже в самом начале.
— Скажите ему, что я кое-что надумал.
Полицейский кивнул и вышел.
Я съел сандвичи, выпил молоко, положил пустой картонный пакет от молока в бумажный кулек и выбросил его в мусорную корзину.
Через пятнадцать минут появился Хобарт. Он выглядел основательно рассерженным.
— Ладно, — рявкнул он, — что еще за чертовщину ты припрятал от меня?
— Я ничего не припрятывал. Просто у меня появилась идея. Я все это время раздумывал об этих цифрах.
Он раздраженно махнул рукой и направился было к выходу, но передумал и, остановившись, рявкнул:
— Хорошо. Выкладывай, но побыстрее. Я слушаю тебя.
— Большинство рядов этих цифр оканчивается на “три”, “шесть” и “четыре”, — сообщил я. — Давайте предположим, что это записаны телефонные номера, но только наоборот.
— Что ты имеешь в виду?
— “Три”, “шесть”, “четыре”, — предложил я, — будут означать “Г”, “Ноль”, “Три”. Следовательно числа на этой первой карточке будут означать телефонный номер “Голливуд 3, 1, 500”. Затем, если вы выясните, что владелец этого телефонного номера сделал ставку четвертого мая 1959 года, поставив десять против одного и проиграл, затем восьмого мая поставил четыре против одного и выиграл, то все это может объяснить многое.
Немного помолчав, Хобарт вернулся к столу, пододвинул себе стул, взял мою записную книжку и углубился в изучение чисел. Наконец, он заявил:
— Ну что ж, это мысль. К твоему сведению, мы затребовали и уже получили те книжки и карточки Даунера. Попробуем перепроверить твою теорию.
— О чем еще вы разузнали? — спросил я.
— О многом, — буркнул Хобарт, встав со стула и направившись к двери.
Он вернулся через полтора часа.
— Лэм, — обратился он ко мне, — должен признать, что у тебя неплохая интуиция. Иногда она приводит к чертовски хорошим результатам. Мне не хотелось бы говорить об этом, поскольку я запрещаю своим ребятам действовать по наитию. Я рекомендую им расследовать дело шаг за шагом, не увлекаясь блестящими идеями, а следуя методической работе.
Я кивнул, не став возражать.
— Однако, — продолжал он, — скажу тебе, парень, хозяин телефонного номера “Голливуд 3, 1, 500”, в самом деле играл на скачках, но не с Даунером. Он поставил десять к одному на лошадь четвертого мая и проиграл. Восьмого мая он сделал ставку четыре к одному и выиграл. Мы раскрутили парочку других карточек, и мои ребята сейчас проверяют полученные телефонные номера.
Так что, интуиция твоя тебя не подвела. Но что все это означает?
— Я не знаю, — признался я, — я пока поостерегусь использовать эту информацию для каких-то сногсшибательных выводов. Но если вы готовы выслушать меня, то я могу поделиться с вами тем, что еще подсказывает мне моя интуиция.
— Что же она тебе подсказывает?
— То, что эта транспортировка тысячных купюр, которые были украдены, была довольно странной транспортировкой — ровно сто тысяч именно в тысячных купюрах.
— Продолжай, — распорядился Хобарт.
— Должно быть, это был специальный заказ, — пояснил я. — Банк, который заказал эту транспортировку сотни тысяч баксов в тысячных купюрах, возможно, имел в числе своих вкладчиков Стэндли Даунера. Вполне вероятно, что именно Стэндли Даунер и заказал сто тысяч баксов в тысячных купюрах.
— Почему ты так думаешь?
— Потому, что он собирался взять все деньги со своего счета и убраться подобру-поздорову, — ответил я. — Он хотел забрать с собой наличные деньги.
— И что же случилось? — спросил Хобарт.
— Потом кто-то, знавший Даунера, — продолжал я, — узнал, что тот заказал сто тысяч баксов в банке, и решил их похитить. Но, если этот кто-то знал Даунера, то тогда и Даунер знал этого кого-то. Следовательно, мы имеем дело с чем-то вроде замкнутого круга. И этот кто-то также должен был знать, какой именно бронированный пикап будет перевозить деньги.
— Вот это предположение я никак не могу принять, — возразил Хобарт, — этой негативной чертой все вы, умники, и отличаетесь. На тебя нисходит вдохновение, и твоя догадка оправдывается, но тем самым она дает дорогу тысяче других догадок, которые уже не оправдываются.
Сожалею, что стал тебя выслушивать. Из-за этого я неожиданно стал пытаться пойти напрямик. Так никогда не добиться раскрытия преступления. Так раскрывают преступления только по телевизору, когда на все отводится всего полчаса: и на показ самого преступления, и на его раскрытие, да еще и на полдюжины рекламных клипов. И на все это дается тридцать ничтожных минут. Повторяю, всего лишь тридцать минут.
В общем, иди ты к черту. Ты только совращаешь меня. Я специально не смотрю телевизор, чтобы он не оказывал на ход моих мыслей пагубного влияния. А ты совращаешь меня еще хуже, чем телевизор.
Он встал и вышел из комнаты.
Однако уже через десять минут он вернулся.
— Не могу выбросить тебя из головы, — признался он, — ты поставил под сомнение весь мой метод расследования уголовных дел.
Хобарт передал мне экземпляр журнала “Век скобяных изделий”, который я захватил с собой из комнаты Эвелин Эллис.
— Эрнестин сообщила мне, что у тебя был этот журнал, когда ты навестил ее вчера вечером. Когда ты ушел от нее, ты забыл забрать с собой этот журнал.
— Ну и что? — спросил я.
— Что ты делал с этим экземпляром журнала “Век скобяных изделий”? Зачем он тебе понадобился?
— Мне просто захотелось почитать его.
— Это же старый номер журнала. Где ты взял его?
— Я взял его в комнате Эвелин Эллис, в том отеле, где она остановилась. Я сделал вид, что листаю его, когда она решила быть со мной грубой, чтобы выдворить меня из комнаты.
— И ты убрался оттуда?
— Да, убрался.
— Что же заставило тебя поспешно ретироваться?
— Она стала рвать на себе одежду и приготовилась вопить о помощи, поскольку я, якобы, собирался изнасиловать ее. Она уже почти сбросила с себя пижаму, но не успела сделать это до конца, поскольку я уже выходил из комнаты.
— Следовательно, журнал принадлежал ей?
— Думаю, что да.
— Зачем он понадобился ей?
— Если вы полистаете журнал, — предложил я, — то, возможно, обнаружите фотографию. Эвелин в купальном костюме с подписью под снимком:
«Мисс Скобяные Изделия”. Она была выбрана королевой на конвенции товаропроизводителей скобяных изделий.
Хобарт прищелкнул пальцами и заявил:
— В этом ты весь. Еще один пример того, что происходит, когда ты отходишь от методичной, постепенной работы детектива.
— Что случилось?
— Я внимательно перелистал весь этот чертов журнал от первой до последней страницы, пытаясь найти ее фотографию. Но ее снимка в журнале не было.
Вот что значит — полагаться на интуицию. Такие, как ты, а также телевизор способны пагубно повлиять на множество отличных полицейских.
Он был настолько разъярен, что с силой хлопнул журналом по столу и приготовился было выйти из комнаты. Он был уже в полуметре от двери, когда она распахнулась и в комнату вошел полицейский. Он передал Хобарту записку, отпечатанную на листке бумаги.
— Инспектор, — обратился к Хобарту полицейский, — я подумал, что это, возможно, заинтересует вас.
Хобарт взглянул на записку, нахмурился, еще раз прочитал сообщение и спросил:
— Они в этом уверены? Полицейский кивнул.
— Хорошо, — сказал Хобарт, — я возьму записку.
Он сложил листок бумаги, сунул его в карман и задумчиво смотрел на дверь, пока она закрывалась за полицейским.
— Ну что ж, — заявил он, повернувшись ко мне, — вот тебе еще одна загадка. Тебе нравится выдумывать блестящие идеи. Давай-ка попробуй быть умником и разгрызи этот крепкий орешек.
— А что случилось? — спросил я.
— Предприятие, которое изготовляет подобные ножи, не продало ни одного ножа ни одному диллеру к западу от Денвера, за исключением этого одного заказа в Сан-Франциско. Они осваивают регион за регионом.
Колфакс и Бристол, здешние диллеры по продаже скобяных товаров, увидели этот нож на выставке во время конвенции товаропроизводителей скобяных изделий. Они настояли на том, чтобы первая партия ножей была направлена в Калифорнию, подкрепив свою просьбу официальным заказом. Они получили свою партию ножей четыре дня тому назад.
Были запрошены все их торговцы, и каждый из них подтвердил, что ни один из тех ножей не был продан.
— А как бы поступили вы, — спросил я, — ели бы убили человека ножом, затем отделались бы от этого ножа, а после этого кто-то позвонил бы вам по телефону и спросил, есть ли у вас подобный нож или нет? Что бы вы ответили в этом случае?
— О, конечно, — согласился Хобарт, — подобная мысль приходила мне в голову уже давно. Мы собираемся послать наших людей на проверку каждого из тех торговцев. Но мне почему-то кажется, что с ними будет все в порядке, и мы окажемся там, где были в самом начале.
С этими словами Хобарт вышел из комнаты. Поскольку у меня не было других дел, я взял журнал “Век скобяных изделий” и стал читать его от корки до корки.
Неожиданно мне на глаза попалась заметка, которая явно имела для меня смысл. Я сочно выругал себя за то, что не подумал о прочитанном раньше, бросился к двери и распахнул ее.
Снаружи на стуле сидел полицейский в форме. Спинку стула он прислонил к стене, из-за чего две передние ножки стула повисли в воздухе. Откинувшись на спинку стула, полицейский водрузил каблуки своих сапог на перекладину между двумя передними ножками стула. Когда я распахнул дверь, полицейский от неожиданности метну лея всем телом вперед, и передние ножки стула с грохотом обрушились на пол. Вскочив со стула, полицейский с грозным видом предупредил меня:
— Нет, браток, так дело не пойдет. Оставайся там, в комнате.
— Я там останусь, — не стал возражать я, — но сначала приведи сюда инспектора Хобарта. Я должен увидеть его.
— Это — нечто, — удивленно заметил полицейский, — ты что, уже назначен начальником нашего управления?
— Немедленно приведи сюда инспектора Хобарта, — невозмутимо распорядился я, — в противном случае вам обоим придется горько пожалеть, — и с этими словами я вернулся в комнату и закрыл за собой дверь.
Десять минут спустя в комнату ворвался разгневанный инспектор Хобарт.
— На этот раз, — предупредил он, — ты должен сообщить мне что-нибудь действительно чертовски стоящее. В противном случае я переведу тебя отсюда в обычную камеру.
— Полагаю, что это действительно нечто стоящее, — пообещал я.
— Будем надеяться, что это именно так. Ну, что же это такое, еще одна блестящая идея нашего умника?
— Заметка в журнале “Век скобяных изделий”, — пояснил я, — нет желания послушать, как я буду читать ее?
— О чем она?
— Всего лишь коротенькая заметка о конвенции в Новом Орлеане.
— И что там говорится?
Я взял журнал и принялся читать:
— Компания по производству ножевых изделий “Кристофер, Краудер и Дойль”, базирующаяся в Чикаго, объявила о выпуске нового ножа для резания мяса. Этот нож будет предложен рынку сначала в восточных штатах страны, а затем и в западных. Отличительной чертой этого нового ножа является эластичность стали, позволяющая использовать чрезвычайно тонкое лезвие. Президент компании, Карл Кристофер, утверждает, что лезвие тонкое, как лист бумаги. Новый синтетический материал делает пластиковую рукоятку похожей на оникс.
Эвелин Эллис, “Мисс Скобяные Изделия Америки”, демонстрировала ножевые наборы сотням потенциальных покупателей, которых приглашали подойти к стенду компании по производству ножевых изделий “Кристофер, Краудер и Дойль” между четырьмя и пятью часами дня и получить в подарок набор ножей в коробке с плюшевым покрытием”.
Я сложил журнал так, чтобы он был открыт на странице с заметкой, которую я только что прочел, и передал его инспектору Хобарту.
Не взглянув на журнал, Хобарт посмотрел меня с ног до головы и заявил:
— Так или иначе, но мне понятны чувства, которые испытывает Фрэнк Селлерс.
— Что вы имеете в виду?
— Ты у меня тоже вызываешь противоречивые эмоции, — пояснил Хобарт, — я не собираюсь делать вид, что эта заметка ничего не значит для расследования убийства Даунера. 06 этом мне бы следовало подумать самому. Конечно, у этой бабенки должен был быть один из тех ножевых наборов. В конце концов, она же была выбрана королевой всей индустрии скобяных товаров. Ее привезли в Новый Орлеан, и она там мозолила всем глаза в вечерних нарядах и купальных костюмах. Там все ее расходы были оплачены, и она получила потрясающую рекламу.
Она, должно быть, загребла кучу денег и если она раздавала бесплатно ножевые наборы потенциальным покупателям этого товара, которые останавливались у стенда компании, объявившей производство этого нового изделия, то наверняка сама Эвелин Эллис припрятала для себя хотя бы один такой ножевой набор. Теперь же нам ничего не остается делать, как получить ордер на обыск, переворошить всю ее комнату в отеле, найти коробку для ножевого набора и спросить ее, куда, черт побери, подевался нож, а потом посмотреть, что она скажет.
Прекрасно. Я очень тебе благодарен. Но ты проделываешь все эти вещи уж слишком легко, пожалуй, даже уж слишком эффектно. О, черт побери, Лэм, мне кажется, я чересчур нервозен, раздражен и подавлен. Я сижу на телефонах в моем кабинете, отдавая распоряжения во все стороны, получая донесения, пытаясь охватить весь фронт действий своих ребят. А в это время ты сидишь здесь, в этой комнате, и ничего не делаешь, разве только о чем-то размышляешь. Не приходится удивляться, что ты смог по достоинству оценить этот материал в журнале. Но от этого я просто взбешен.
— На меня? — спросил я, стараясь придать своему лицу невинное выражение.
— Ты чертовски прав, да, на тебя, — подтвердил Хобарт, — но в такой же степени и на себя. Я должен был сам догадаться обо всей. Вот так и приходит разгадка тайны. Я запер тебя в этой чертовой комнате, в которой ничего нет, кроме четырех стен, да журнала о скобяных товарах. Естественно, ты начинаешь перелистывать страницы журнала. И натыкаешься на золотую жилу, после чего ухмыляешься с самодовольным видом парня, только что забившего гол в ворота противника.
— Вот что получается, когда стараешься сотрудничать с полицией! — воскликнул я, пытаясь придать своему голосу как можно больше горечи. — Мне бы следовало попридержать всю эту информацию при себе, выбросить журнал в мусорную корзину, а потом выйти отсюда и действовать в одиночку, полагаясь на полученные сведения.
— Есть две вещи, которые никак не стыкуются с твоими планами, — возразил Хобарт, — нет, пожалуй, целых три. Во-первых, ты отсюда никуда не выйдешь. Во-вторых, тебе не удастся действовать в одиночку, полагаясь на полученные сведения. И в-третьих, если бы ты, обнаружив нечто весьма заманчивое, подобное этой заметке в журнале, попытался скрыть это от меня, то тебя ждали бы большие неприятности.
Он стоял, сердито разглядывая меня, затем неожиданно откинул назад голову и расхохотался.
— Ладно, Лэм, — примирительным тоном заявил он, — я могу понять тебя. Ты же меня понять не сможешь, поскольку не знаешь о тысяче и одной вещи, которые мне приходится координировать, чтобы направить расследование убийства по правильному пути. Тем не менее, спасибо тебе за наводку. Мы вплотную займемся этой заметкой в журнале.
— Что вы там де чаете с Эрнестин? — спросил я.
— Мы усиленно допрашиваем ее, чтобы выяснить, а не знает ли она еще чего-нибудь кроме того, о чем она уже рассказала.
— Когда вы нас отпустите?
— Когда мы закончим наше расследование на этом этапе, — пообещал он. — Мы не можем позволить вам, типичным любителям, околачиваться повсюду и мешать нам.
— Другими словами, вы собираетесь подождать до тех пор, пока не добьетесь ощутимого результата в вашем расследовании и только тогда будете готовы отпустить меня. Но этого не случится, если Фрэнк Селлерс не позвонит вам из Лос-Анджелеса и не сообщит, что меня можно выпустить из карантина.
Хобарт улыбнулся.
— В этом случае, — заявил я, — я требую, чтобы со мной повидался адвокат. Он покачал головой.
— Лэм, у меня плохо со слухом. Ты говоришь мне в ухо, которое ничего не слышит.
— Тогда повернитесь, — предложил я, — чтобы другое ваше ухо могло меня услышать.
Хобарт в ответ только усмехнулся и заявил:
— Лэм, сиди здесь и не рыпайся. Можешь придумать еще что-нибудь. Но не беспокой меня, пока не придумаешь что-нибудь стоящее. Но если ты придумаешь нечто действительно стоящее и не сообщишь мне об этом, то я тебя поколочу.
Он взял журнал о скобяных изделиях и вышел из комнаты.
Глава 10
Когда вернулся Хобарт, было уже четыре часа пополудни.
— Ну, Лэм, мы отпускаем тебя.
— А где Эрнестин?
— Я отослал ее домой час тому назад.
— Вы могли бы позволить мне проводить ее домой, — заметил я. Хобарт усмехнулся.
— Мог бы, но не сделал этого. Ее отвез домой один из наших детективов, который допрашивал ее. Она была возбуждена до крайности. Сказала, что телевидение — скучно и однообразно по сравнению с реальной жизнью, которая, как оказалось, может привести ее в настоящий трепет.
— Хорошо, — заявил я, — а какие планы вы заготовили для меня?
— А какие планы ты сам наметил для себя? — спросил он.
— Это зависит от того, что я смогу сделать.
— Я не хочу, чтобы твои неуклюжие попытки что-то сделать подпортили дело. Если ты примешься за них, то мы опять заберем тебя в участок.
— А как насчет Эвелин Эллис? Вы нашли коробку, оставшуюся от того ножа?
— Не будь глупцом, — посоветовал он мне, — дела делаются легко только вами, одаренными любителями. К твоему сведению, Эвелин заявила, что она раздала все ножевые наборы аккредитованным участникам конвенции, которые останавливались у стенда компании “Кристофер, Краудер и Дойль”. Она утверждала, что не взяла себе ножевого набора. Она вообще не занималась в то время домашним хозяйством. Она хотела бы знать, как могло нам прийти в голову, что молодая женщина с ее положением в обществе способна на то, чтобы спрятать ножевой набор в своем купальном костюме.
— Она могла завернуть набор в бумагу и пронести его под мышкой, — возразил я, — у нее же была сумочка, не так ли?
— Я знаю об этом, — недовольно ответил Хобарт, — мы расследуем все это. Не беспокойся, Лэм. Тебе не следует подсказывать нам, как надо вести расследование дела об убийстве. Ты хотел узнать, что мы нашли, так вот, я отвечаю тебе — мы ничего не нашли.
— Могу я поговорить с Эвелин Эллис? Лицо Хобарта приняло жесткое выражение.
— Послушай, Лэм, — сказал он, — заруби это себе на носу. Ты находишься в Сан-Франциско. Ты можешь поселиться в отеле. Ты можешь пойти на любое театральное представление. Ты можешь подцепить девочку. Ты можешь хорошо провести с ней время. Ты можешь, в конце концов, напиться. Но если ты появишься около магазина фотоматериалов “Хэппи Дейз”, если попытаешься нанести визит Эвелин Эллис или будешь болтаться около отеля, в котором было совершено убийство, то тут же будешь брошен в тюремную камеру. И, видит Бог, ты будешь сидеть в ней, пока мы не разберемся со всем этим делом.
— А вам не приходило в голову, — возмутился я, — что я занимаюсь работой? Что я несу ответственность перед клиентом? Что кто-то похитил у меня пятьдесят тысяч баксов и…
— Мне все приходило в голову, — вялым голосом перебил меня Хобарт, — приходило в голову пятьдесят или шестьдесят раз и продолжает приходить. Я пытаюсь разобраться со всей этой кутерьмой. И я не хочу, чтобы ты мешал мне.
— Могу я вернуться в Лос-Анджелес?
— Можешь, но я тебе не советую. Селлерс там сейчас явно не в духе.
— Но там же и Хейзл Клюн, она же Хейзл Даунер, которая…
— О ней нам все известно, — перебил меня Хобарт, — мы устанавливали за ней наблюдение. Она была здесь в ночь перед убийством. Да и сейчас она здесь.
— И сейчас? Хобарт кивнул.
— Где?
Он было принялся качать головой. Затем неожиданно прищурился. Я понял, что его мучит какая-то мысль.
— Почему тебе это хочется знать? — спросил он.
— Я же выполняю работу по ее заказу. Совесть не позволяет мне требовать у нее суточные за то, что я протираю штаны в комнате для допросов в управлении полиции Сан-Франциско.
— Что тебя больше устроит, спать в тюремной камере или в отеле? — спросил Хобарт. — Я спрашиваю тебя об этом потому, что я изменил свое решение выпустить тебя на волю.
— Это что, шутка?
— Нет, это — вопрос.
— Тогда мой ответ, вероятно, удивит вас, — предположил я, — я предпочитаю спать в отеле.
— Думаю, что это можно будет организовать без всяких проблем, — пообещал Хобарт, — но ты должен будешь быть послушным.
— Что это значит, быть послушным?
— Мы закажем тебе комнату в отеле. В комнате будет телефон, но ты не должен будешь пользоваться им для звонков в город. В отеле есть хороший ресторан, из которого ты сможешь заказать себе еду прямо в твою комнату. Мы обеспечим тебя газетами и журналами. Ты сможешь почитать их. В комнате есть телевизор. Ты сможешь смотреть его. Ты можешь спать, сколько тебе захочется. Но ты не сможешь покинуть комнату, поскольку мы сразу же узнаем об этом. И, если ты это сделаешь, то это будет очень плохо — для тебя.
— Вы хотите сказать, что я буду под арестом?
— Не совсем так. Ты будешь находиться под опекой полиции. Ты сможешь делать в комнате все, что угодно, но не должен покидать ее без нашего разрешения.
— И как долго мне придется оставаться там?
— По крайней мере, весь сегодняшний вечер, но также, возможно, и всю ночь. Может быть, мы разрешим тебе убраться оттуда завтра утром.
— Мой партнер будет беспокоиться обо мне.
— Твой партнер уже до чертиков беспокоится о тебе, — вздохнул Хобарт, — куда только не обращались по поводу тебя из твоего офиса. Они даже звонили сюда, в управление.
— И что вы им сказали?
— Мы ответили, что никакого Дональда Лэма мы не задерживали ни по какому поводу. Так оно и есть.
— Но вы же задержали меня.
— Но не в связи с каким-либо конкретным обвинением. Ты у нас просто потому, что хочешь сотрудничать с нами.
— Эрнестин будет беспокоиться обо мне, — напомнил я.
— Эрнестин находится уже не на седьмом, а на девятом небе, — сообщил Хобарт. — Она сейчас полностью сотрудничает с полицией. Тот детектив, который находится в ее квартире, присматривая за всем, довольно смазливый холостяк, который заключил, что Эрнестин — сознательная и рассудительная девушка. По правде говоря, они не теряют времени даром. Я не буду удивлен, если выяснится, что он отбил ее у тебя, Лэм. Помимо всего прочего, он там, перед ее глазами, а ты, увы, здесь.
— Где находится этот отель? — спросил я.
— Это отель под названием “Океанский пляж”, — пояснил он, — ты где хочешь остановиться: в отеле или здесь?
— В отеле.
— О'кей, я все устрою. Для этого не потребуется более получаса.
— Ну, Лэм, мы отпускаем тебя.
— А где Эрнестин?
— Я отослал ее домой час тому назад.
— Вы могли бы позволить мне проводить ее домой, — заметил я. Хобарт усмехнулся.
— Мог бы, но не сделал этого. Ее отвез домой один из наших детективов, который допрашивал ее. Она была возбуждена до крайности. Сказала, что телевидение — скучно и однообразно по сравнению с реальной жизнью, которая, как оказалось, может привести ее в настоящий трепет.
— Хорошо, — заявил я, — а какие планы вы заготовили для меня?
— А какие планы ты сам наметил для себя? — спросил он.
— Это зависит от того, что я смогу сделать.
— Я не хочу, чтобы твои неуклюжие попытки что-то сделать подпортили дело. Если ты примешься за них, то мы опять заберем тебя в участок.
— А как насчет Эвелин Эллис? Вы нашли коробку, оставшуюся от того ножа?
— Не будь глупцом, — посоветовал он мне, — дела делаются легко только вами, одаренными любителями. К твоему сведению, Эвелин заявила, что она раздала все ножевые наборы аккредитованным участникам конвенции, которые останавливались у стенда компании “Кристофер, Краудер и Дойль”. Она утверждала, что не взяла себе ножевого набора. Она вообще не занималась в то время домашним хозяйством. Она хотела бы знать, как могло нам прийти в голову, что молодая женщина с ее положением в обществе способна на то, чтобы спрятать ножевой набор в своем купальном костюме.
— Она могла завернуть набор в бумагу и пронести его под мышкой, — возразил я, — у нее же была сумочка, не так ли?
— Я знаю об этом, — недовольно ответил Хобарт, — мы расследуем все это. Не беспокойся, Лэм. Тебе не следует подсказывать нам, как надо вести расследование дела об убийстве. Ты хотел узнать, что мы нашли, так вот, я отвечаю тебе — мы ничего не нашли.
— Могу я поговорить с Эвелин Эллис? Лицо Хобарта приняло жесткое выражение.
— Послушай, Лэм, — сказал он, — заруби это себе на носу. Ты находишься в Сан-Франциско. Ты можешь поселиться в отеле. Ты можешь пойти на любое театральное представление. Ты можешь подцепить девочку. Ты можешь хорошо провести с ней время. Ты можешь, в конце концов, напиться. Но если ты появишься около магазина фотоматериалов “Хэппи Дейз”, если попытаешься нанести визит Эвелин Эллис или будешь болтаться около отеля, в котором было совершено убийство, то тут же будешь брошен в тюремную камеру. И, видит Бог, ты будешь сидеть в ней, пока мы не разберемся со всем этим делом.
— А вам не приходило в голову, — возмутился я, — что я занимаюсь работой? Что я несу ответственность перед клиентом? Что кто-то похитил у меня пятьдесят тысяч баксов и…
— Мне все приходило в голову, — вялым голосом перебил меня Хобарт, — приходило в голову пятьдесят или шестьдесят раз и продолжает приходить. Я пытаюсь разобраться со всей этой кутерьмой. И я не хочу, чтобы ты мешал мне.
— Могу я вернуться в Лос-Анджелес?
— Можешь, но я тебе не советую. Селлерс там сейчас явно не в духе.
— Но там же и Хейзл Клюн, она же Хейзл Даунер, которая…
— О ней нам все известно, — перебил меня Хобарт, — мы устанавливали за ней наблюдение. Она была здесь в ночь перед убийством. Да и сейчас она здесь.
— И сейчас? Хобарт кивнул.
— Где?
Он было принялся качать головой. Затем неожиданно прищурился. Я понял, что его мучит какая-то мысль.
— Почему тебе это хочется знать? — спросил он.
— Я же выполняю работу по ее заказу. Совесть не позволяет мне требовать у нее суточные за то, что я протираю штаны в комнате для допросов в управлении полиции Сан-Франциско.
— Что тебя больше устроит, спать в тюремной камере или в отеле? — спросил Хобарт. — Я спрашиваю тебя об этом потому, что я изменил свое решение выпустить тебя на волю.
— Это что, шутка?
— Нет, это — вопрос.
— Тогда мой ответ, вероятно, удивит вас, — предположил я, — я предпочитаю спать в отеле.
— Думаю, что это можно будет организовать без всяких проблем, — пообещал Хобарт, — но ты должен будешь быть послушным.
— Что это значит, быть послушным?
— Мы закажем тебе комнату в отеле. В комнате будет телефон, но ты не должен будешь пользоваться им для звонков в город. В отеле есть хороший ресторан, из которого ты сможешь заказать себе еду прямо в твою комнату. Мы обеспечим тебя газетами и журналами. Ты сможешь почитать их. В комнате есть телевизор. Ты сможешь смотреть его. Ты можешь спать, сколько тебе захочется. Но ты не сможешь покинуть комнату, поскольку мы сразу же узнаем об этом. И, если ты это сделаешь, то это будет очень плохо — для тебя.
— Вы хотите сказать, что я буду под арестом?
— Не совсем так. Ты будешь находиться под опекой полиции. Ты сможешь делать в комнате все, что угодно, но не должен покидать ее без нашего разрешения.
— И как долго мне придется оставаться там?
— По крайней мере, весь сегодняшний вечер, но также, возможно, и всю ночь. Может быть, мы разрешим тебе убраться оттуда завтра утром.
— Мой партнер будет беспокоиться обо мне.
— Твой партнер уже до чертиков беспокоится о тебе, — вздохнул Хобарт, — куда только не обращались по поводу тебя из твоего офиса. Они даже звонили сюда, в управление.
— И что вы им сказали?
— Мы ответили, что никакого Дональда Лэма мы не задерживали ни по какому поводу. Так оно и есть.
— Но вы же задержали меня.
— Но не в связи с каким-либо конкретным обвинением. Ты у нас просто потому, что хочешь сотрудничать с нами.
— Эрнестин будет беспокоиться обо мне, — напомнил я.
— Эрнестин находится уже не на седьмом, а на девятом небе, — сообщил Хобарт. — Она сейчас полностью сотрудничает с полицией. Тот детектив, который находится в ее квартире, присматривая за всем, довольно смазливый холостяк, который заключил, что Эрнестин — сознательная и рассудительная девушка. По правде говоря, они не теряют времени даром. Я не буду удивлен, если выяснится, что он отбил ее у тебя, Лэм. Помимо всего прочего, он там, перед ее глазами, а ты, увы, здесь.
— Где находится этот отель? — спросил я.
— Это отель под названием “Океанский пляж”, — пояснил он, — ты где хочешь остановиться: в отеле или здесь?
— В отеле.
— О'кей, я все устрою. Для этого не потребуется более получаса.