Страница:
Только утратила ощущение победы из-за смерти сестры. Она выиграла сражение, но проиграла войну. И неудивительно.
Шум душевых струй прекратился. С легким металлическим скрежетом отодвинулась занавеска. Дыхание Кимберли стало неровным. Она села в продавленное кресло перед телевизором. Лежавшие на бедрах руки дрожали.
Звук текущей в раковину воды, движущейся во рту зубной щетки. Потом плеск. Видимо, Мак брился.
Кимберли встала, начала ходить по комнате. Выпускные экзамены давались ей легче. Первый свой заряженный пистолет она держала с меньшим трепетом. О, почему это так трудно?
Потом дверь открылась. В проеме появился Мак, чистый, свежевыбритый, с полотенцем, обернутым вокруг талии.
— Эй, красавица, — мягко сказал он. — Часто подходила сюда?
Кимберли пошла к нему, положила руки на его голые плечи, и это оказалось вовсе не так трудно.
Она не думала, что оробеет. Надеялась быть сильной, торжествующей, но вместо этого испытывала страх.
Нора Рей поднялась из кресла, небрежно осмотрела комнату. Продавленная двуспальная кровать. Дешевая тумбочка под телевизором со свежими царапинами и давними пятнами от сырости. Сам телевизор до того старый, маленький, что никому не приходило в голову его украсть. Сосчитала отверстия, прожженные сигаретами в ковре.
Три года очень долгий срок. Она могла ошибиться, но сомневалась в этом. Последние мгновения с сестрой не забываются. И эти подробности все глубже врезаются в память.
Итак, она теперь здесь. И он здесь. Как быть?
Нора Рей подошла к сумке, расстегнула ее, сунула внутрь руку и достала пластиковую сумочку на молнии, похожую на косметичку. Маку она не солгала. Девушка мало что может пронести мимо службы безопасности аэропорта.
Но в сумочке кое-что было. Собственно говоря, она переняла эту науку непосредственно у того человека.
Нора Рей вынула пузырек глазных капель, потом нащупала в ботинке длинную иглу, спрятанную в разрез на каучуковой подошве, быстро вытащила из флакона с шампунем пластиковый шприц.
Она надела на него иглу, очень осторожно набрала в него жидкость из пузырька. Когда-то в нем действительно были глазные капли, но на прошлой неделе Нора Рей заменила его содержимое.
Теперь в пузырьке находился кетамин. Быстродействующий. И в надлежащей дозе неотвратимо смертоносный.
Он был на похоронах. Стоял невыносимо жаркий день на невыносимо жарком кладбище, солнце нестерпимо жгло покуда священник бубнил и бубнил слова панихиды, на которую никто из округи не потрудился прийти. Мать крепко держалась за его руку. Единственное ее черное платье — шерстяное, с длинными рукавами — не годилось для такой погоды. Она покачивалась, жалобно вздыхала, а он и его младший брат поддерживали ее, не давая упасть.
Наконец все кончилось. Священник умолк. Гроб опустили в могилу. Потный могильщик с облегчением начал засыпать ее.
Они пошли домой, и он был рад этому.
Дома он растопил печку и бросил в нее весь оставшийся уголь. Воздух в лачуге был и так спертым, но без электричества приготовить ужин иначе нельзя. Завтра ему придется найти дров для печи. А послезавтра придумать что-то другое. Но это потом. А сейчас он хотел только поставить на стол еду и увидеть легкий румянец на лице матери.
Брат ждал, когда разгорится печь, чтобы согреть бульон.
Мать они кормили молча. Сами не проглотили ни капли, только совали ложку с говяжьим бульоном в бескровные губы и отламывали кусочки черствого хлеба. Наконец она вздохнула, и он счел, что самое худшее позади.
— Его больше нет, мама, — услышал он собственный голос. — Жизнь теперь станет лучше. Вот увидишь.
И тут ее бескровное лицо поднялось. Безжизненные голубые глаза ярко вспыхнули, щеки пугающе раскраснелись.
— Лучше? Лучше? Неблагодарный гаденыш! Он давал тебе кров, давал еду. И чего за это требовал? Чуточку уважения от жены и детей! Это было слишком много, Фрэнк? Слишком много, черт побери?
— Нет, мама, — ответил он, испуганно пятясь от стола. Его робкий взгляд обратился к столь же оробевшему брату. Они никогда не видели ее такой.
Мать поднялась из-за стола, бледная, тощая, костлявая,и подошла к старшему сыну.
— У нас нет еды!
— Я знаю, мама…
— У нас нет денег!
— Я знаю, мама…
— Мы лишимся этого дома.
— Нет, мама!
Но мать не успокаивалась; она все приближалась и приближалась. А он пятился, пока плечи не прижались к стене.
— Дрянной мальчишка, гадкий мальчишка, неблагодарный, эгоистичный мальчишка. За что я только наказана таким отвратительным сыном, как ты!
Его брат плакал. Бульон остывал на столе. И мужчина-ребенок понял, что теперь уже нет избавления. Отца не стало. И его место заняло новое чудовище.
Он стоял, опустив руки. Подставляя лицо. Первый удар был почти неощутимым по сравнению с отцовскими. Но мать училась очень быстро.
И он ничего не делал. Держал руки по швам. Позволял матери бить себя. Потом медленно сполз на горячий пыльный, пол, а мать пошла за отцовским ремнем.
— Убегай, — сказал он брату. — Беги, пока можешь.
Но брат был так испуган, что не мог двинуться, а мать быстро вернулась, размахивая в воздухе кожаным ремнем и наслаждаясь его свистом.
Мужчина внезапно проснулся. Дыхание его было неровным, глаза дико блуждали. Где он? Что случилось? На миг ему показалось, что черная пустота овладела всем. Потом он сориентировался.
Он стоял посреди комнаты. И держал в руке коробок спичек, первая была уже наготове в пальцах…
Мужчина положил спички на стол, поспешно отошел от него, держась за голову и внушая себе, что еще не безумен.
Нужен аспирин, нужна вода, нужно что-то гораздо более действенное. Нет еще, нет еще, не сейчас. Пальцы скребли небритые щеки, вжимались в виски, словно одной силы воли хватило бы, чтобы череп не раскололся.
Надо не выпускать его. Еще немного. Недолго.
Ощущая беспомощность, он поймал себя на том, что снова смотрит на спички. А потом понял, что нужно сделать. Взял коробок со стола, держал эти драгоценные палочки в руке и думал о том, что давным-давно не приходило на ум.
Об огне. О том, что все прекрасное должно погибнуть. А затем вспомнил тот день в лачуге и то, что произошло дальше.
Глава 43
Особый агент Хэркус наконец завершил свою тираду и стремительно ушел. От жары его синий блейзер обвис на плечах. Пот, блестевший на его лице, когда он начал орать, теперь катился градом. Словом, он выглядел, как все агенты ФБР, съехавшиеся теперь на заброшенную лесопилку.
— Кажется, ты не особенно ему нравишься, — сказала Рейни Куинси.
Он повернулся к ней.
— Ответь мне честно. Я выгляжу так же нелепо в синем костюме?
— Большей частью.
— Вот как. Узнаю это с опозданием на сорок лет.
Они пошли к своей машине. Несмотря на легкий тон разговора, оба понимали серьезность своего положения. Разнос, который устроил им Хэркус, был нешуточным. Они отстранены от дела, отлучены от академии, и когда весть об этой неприятности разойдется, наверное, лишатся возможности быть консультантами в тесном, сплоченном мире расследования важных дел. Репутации создаются годами, но рушатся в течение минут.
Куинси ощутил противную пустоту в желудке, чего не было уже очень долго.
— Когда возьмем Экокиллера, они быстро забудут об этом, — заверила его Рейни.
— Возможно.
— Безответственность бывает только при неудаче. Добейся успеха, и она сразу же превращается в своеобычность.
— Верно.
— Куинси, в распоряжении этих людей находился тот же труп и те же улики, что и у нас прошлой ночью, а их даже не было в этом районе, когда ты позвонил им. Ведь если бы не пошли на крайность, эта девушка до сих пор плавала бы в пещере, и обнаружение четвертой жертвы ничуть не приблизилось бы. Хэркус зол только потому, что ты опередил его. Неприятно, когда тебя превосходят, особенно посторонние.
Куинси остановился.
— Нет! Я не об этом чертовом деле. Плевать на него. Ты совершенно права. Сегодня неудачник, завтра герой. Это постоянно меняется и никакого значения не имеет.
Рейни замерла. Куинси видел в тусклом лунном свете, как побледнело ее лицо. Он редко выходил из себя, и теперь это зачаровывало и пугало ее.
— Рейни, я хочу, чтобы между нами было все ясно.
В лице ее что-то дрогнуло. Она опустила взгляд.
— Знаю.
— Дороже тебя у меня нет ничего на свете, и если я не дал тебе это понять, значит, я полный идиот.
— Ты не полный идиот.
— Относительно детей не знаю. Буду честен: одна только мысль о них смертельно пугает меня. Рейни, я не был прекрасным отцом. И сейчас не прекрасный отец. Но хочу об этом поговорить. Если ты действительно очень хочешь их, то я по крайней мере подумаю об этом.
— Хочу.
— Хорошо, тогда будь со мной откровенна. Ты хочешь только детей? Потому что я пытался… размышлял… Рейни, я просил тебя выйти за меня замуж, почему ты ни разу не сказала «да»?
Глаза ее наполнились слезами.
— Полагала, что ты никогда не перестанеш просить. Идиот не ты, Куинси. Это я идиотка.
Куинси почувствовал, что мир закружился. Он думал… Был так уверен…
— Значит…
— Говоришь, ты боишься завести детей? Черт возьми, Куинси, я боюсь всего. Боюсь обязательств и ответственности. Боюсь разочаровать тебя и боюсь, что когда-нибудь побью своего ребенка. Мы становимся старше, однако никогда не избавляемся от прошлого. И мое маячит за мной громадной тенью, от которой я отчаянно хочу освободиться.
— Рейни…
— Я твержу себе — будь счастлива тем, что имеешь. Ты, я — это хороший жребий, лучшего и представить нельзя. Мы делаем важную работу, встречаемся с важными людьми, и это неплохо для женщины, которая была живой боксерской грушей. Но… но теперь я места себе не нахожу. Может быть, счастье похоже на наркотик. Примешь чуть-чуть, потом хочешь больше. Не знаю, Куинси. Я очень хочу не желать многого, но, кажется, ничего не могу с собой поделать. Хочу более полной жизни для нас обоих. Хочу… детей, забор из белого штакетника и, возможно, чехол на чайник, хотя ни разу их не видела. Наверное, ты испуган. Но я совершенно уверена, что сошла с ума.
— Рейни, ты самая сильная и смелая женщина из всех, кого я знаю.
— Ты говоришь это только для того, чтобы я не дала тебе пинка в зад.
Она раздраженно ударила носком туфли по земле, и Куинси наконец улыбнулся. Его поразило, насколько легче стало на душе. Мир пришел в порядок. Руки перестали дрожать. Тяжкий груз, о котором он даже не подозревал, внезапно свалился с его плеч.
Куинси понимал, что сейчас не время. Что здесь не место.
Но большую часть жизни он ожидал идеальных минут, которые так и не пришли. Лучше большинства людей Куинси знал, как мимолетны благоприятные возможности. Жизнь дает, но она же и отнимает. Он стал старше, умнее и больше не хотел испытывать сожалений.
Куинси опустился на колено, пачкая брюки землей и хвоей, взял Рейни за руки. Она уже плакала, слезы струились по ее лицу, но рук не вырвала.
— Старей со мной, Рейни, — прошептал он. — Мы усыновим нескольких детей. Сократим количество дел, создадим дом, затем примемся за мемуары. Я буду бояться. Ты будешь меня наставлять.
— Не знаю, буду ли я хорошей матерью!
— Будем вместе учиться.
— Не знаю, буду ли я хорошей женой!
— Рейни, мне нужно только одно — чтобы ты была собой. И тогда я буду счастливейшим человеком на свете.
— О, ради Бога, поднимись с земли. — Но Рейни сжимала его руки и плакала сильнее, а поскольку Куинси не поднимался, села на землю рядом с ним.
— Нужно еще поговорить.
— Знаю.
— Не о работе!
— Я понял и это.
— Куинси, и ты должен говорить, когда тебе страшно. Нестерпимо, когда ты отчуждаешься от меня.
— Постараюсь.
— Хорошо.
— Хорошо? — Она шмыгнула носом.
— Лучше чем хорошо. Я выйду за тебя замуж. Какого черта! Если мы можем схватить нескольких убийц, то должны быть в состоянии разобраться с личными делами.
— Надо полагать. — Куинси притянул Рейни к себе и обнял за плечи. Почувствовал, как она дрожит, и впервые понял, что она так же робеет, как и он. Это придало ему сил. Не обязательно знать все ответы. Нужно только набраться смелости и попытаться.
— Я люблю тебя, Рейни, — прошептал он.
— Я тебя тоже.
Рейни крепче обняла его, и он осушил поцелуями ее слезы.
Телефонный звонок раздался почти час спустя. Они вернулись на восемьдесят первое шоссе и ехали к северу, надеясь найти более населенную местность. Сотовые телефоны включили оба. Уклоняться от ФБР уже не было необходимости, и Куинси хотел подготовиться к тому моменту, когда Кимберли и Мак получат новые сведения.
Звонила, однако, не Кимберли. Куинси услышал голос Кэплана.
— У меня есть кое-какие новости, — сказал особый агент.
— Должен поставить вас в известность, что официально меня отстранили от дела, — ответил Куинси.
— Ну что ж, тогда вы этого от меня не слышали. Но я поручил своим людям проверить всех строителей, бывавших в Джорджии в последние десять лет. Хорошая новость — мы обнаружили нескольких таких. Плохая — того, кто нам нужен, среди них не оказалось. Лучшая — я расширил поиски.
— Расширили?
— Стал проверять всех на всей этой чертовой базе. Теперь у нас довольно много подозреваемых, но думаю, об одном вам нужно узнать немедленно. Доктор Эннунцио. Лингвист.
— Он жил в Джорджии?
— Работал там. Из-за серии похищений детей летал в Атланту и обратно целых три года. С девяносто восьмого по двухтысячный. Это…
— То самое время, когда Экокиллер начал свою игру. Черт. — Куинси стукнул по рулю. И, поскольку разговор с Кэпланом не окончился, обратился к Рейни. — Быстро свяжись с Кимберли! Скажи, это доктор Эннунцио, и пусть немедленно уберет от него Нору Рей!
Кимберли чертила указательным пальцем линии на бронзовом плече Мака. Потом провела пальцами по волосам на его груди. Приятно было ощущать его кожу, напоминавшую теплый атлас.
Мак храпел. Кроме того, был невыносимо горячим и тяжелым. Дважды переворачивался, властно забрасывая руку ей на грудь или на бедро. Она думала, что надо отучить его от такой манеры, но втайне находила ее приятной.
А потом заподозрила, что покоряется, как другие женщины — они начинали энергично и независимо, твердо зная, как управляться с мужчинами, но впоследствии поддавались, как сахарные волоконца на палочке, едва рослый, смуглый и красивый поманит пальцем.
Так вот, она поддаваться не будет, решила Кимберли. Во всяком случае, не совсем. Она хотела потребовать, чтобы он освободил ее часть кровати. Место, где могла бы удобно улечься и спать. Как только перестанет водить пальцем по его трицепсам, по твердой линии подбородка…
Пальцы ее поползли к его бедру и были вознаграждены шевелением у места соединения ее бедер.
Зазвонил eе телефон. Рука Кимберли замерла. Она отпустила словечко, которое, видимо, приличным девушкам произносить в постели не положено. Потом стала неистово отпихивать ногами спутанные простыни.
— Терпеть не могу сотовые телефоны, — отчетливо произнес Мак.
— Обманщик! Ты не спал.
— И доволен этим. Хочешь меня наказать? Готов получить хорошую трепку.
— Если услышу какие-то пустяки, — заявила Кимберли, — разобью в этом проклятом телефоне все микрочипы.
Но оба уже понимали, что сообщение будет срочным. Поскольку шел предутренний час, звонить мог Рей Ли Чи с новостями о четвертой жертве. Они получили отсрочку. Теперь время истекло.
Кимберли раскрыла телефон, ожидая самого худшего, и немало удивилась, услышав голос Рейни.
— Это Эннунцио, — сказала та без предисловий. — Где вы, черт возьми?
Потрясенная Кимберли выпалила одним духом название мотеля и номер комнаты.
— Возьмите его под стражу, — распорядилась Рейни. — Мы едем. И вот что, Кимберли, присматривай за Норой Рей.
В телефоне раздался щелчок. Мак и Кимберли быстро потянулись за одеждой.
Темно. Очень жарко. Прижимаясь к стене мотеля, они двигались к комнате Эннунцио с напряженными лицами и с пистолетами в руках. Сперва они оказались у комнаты Норы Рей. Кимберли постучала. Никакого ответа.
— Крепко спит, — пробормотал Мак.
— Будто нам не хочется.
Они побежали через автостоянку. Комната Эннунцио находилась в другом крыле Г-образного здания. Дверь закрыта. Свет выключен. Кимберли приложила ухо к двери и прислушалась. Сперва тишина. Потом внезапный грохот мебели — или тела — об пол.
— Действуй, действуй! — крикнула Кимберли. Мак вскинул ногу и ударил по непрочной деревянной двери. Дверь отскочила назад, но ее удержала цепочка. Он обрушил еще один сокрушительный удар, и дверь стукнулась о стену.
— Ни с места, полиция!
— Нора Рей, где вы?
Кимберли и Мак, он с громким возгласом, она с тихим, вошли в комнату. Кимберли тут же нащупала выключатель и включила свет.
Перед ними двое явно вели схватку. Стулья были разбросаны, постель скомкана, телевизор свален. Но не доктор Эннунцио набрасывался на испуганную девушку. Это Нора Рей загнала в угол доктора, одетого только в трусы. Теперь она приближалась к нему, угрожающе держа в руке шприц с громадной блестящей иглой.
— Нора Рей! — воскликнула Кимберли.
— Он убил мою сестру.
— Это не я, не я. Клянусь Богом! — Эннунцио крепче прижался к стене. — Наверное… наверное, это был мой брат.
Глава 44
— Ваш брат, возможно, похитил и убил более десяти девушек. То, что он болен, самая незначительная его проблема!
— Не думаю, что он хотел причинить им вред…
— Постойте! — подскочил Мак. Он высился над Эннунцио сидевшим теперь на краю кровати. Куинси и Рейни приехали и охраняли выход, в правом углу Кимберли не сводила глаз с Норы Рей. Шприц у нее Кимберли забрала. Однако враждебная напряженность в комнате сохранялась. — Так это вы мне звонили?
Эннунцио кивнул.
— Что за черт? Вы водили меня за нос с самого начала!
— Я не хотел водить вас за нос. Я старался помочь…
— Вы сказали, что звонивший мог быть убийцей. Как это понять?
— Я хотел, чтобы вы относились к звонкам серьезнее. Честное слово, всеми силами старался помочь. Я сам очень мало знаю.
— Могли бы назвать имя брата.
— Это ничего не дало бы. Фрэнка Эннунцио не существует. Он живет под вымышленным именем. Прошу вас, поймите. Я не разговаривал с братом больше тридцати лет.
Все насторожились. Мак нахмурился, эта последняя новость ему не понравилась.
— Полагаю, стоит начать сначала, — спокойно сказал Куинси.
Эннунцио устало кивнул.
— Пять лет назад я начал работать над делом о похищениях детей в Атланте, среди похищенных был ребенок молодого врача. Меня вызвали проанализировать приходившие ему письма. Пока я находился там, исчезли две студентки, учившиеся в университете штата. Я вырезал статьи из газет. Тогда приписывал это наитию. Я работал над исчезновением, а тут еще одно исчезновение. Могло оказаться, что между ними есть связь. Я начал следить за делом пропавших без вести студенток. В то лето, потом в следующее, когда в период жары исчезли еще две девушки.
Я уже знал, что дело об исчезновении девушек не имеет ничего общего с моим. Детей похищали с целью получения выкупа. Некий очень приличный молодой человек, работавший в одном из самых престижных гольф-клубов, использовал служебное положение для выявления богатых молодых семей и слежки за ними. Расследование заняло три года, но мы в конце концов разоблачили похитителя в значительной мере благодаря его письмам с требованием денег.
Похищения в период жары оказались совсем другой историей. «Несуб» всегда нападал на девушек студенческого возраста, ехавших парами. Одну оставлял мертвой возле дороги, другую увозил куда-то в глухое место. И всякий раз отправлял сообщения в газету. Часы тикают… жара убивает. Я издавна помню это письмо. Такие вещи не забываются.
Эннунцио умолк. И погрузившись в свои мысли, опустил взгляд к ковру.
— Что сделал ваш брат? — спросила Рейни. — Расскажите нам о Фрэнке.
— Наш отец был жестоким человеком.
— Есть такие отцы.
— Он работал на шахте неподалеку отсюда. Это тяжкая жизнь. Изнурительная работа днем. Горькая бедность ночью. Он был очень озлобленным.
— Озлобленные часто пускают в ход кулаки, — заметила Рейни.
— Да. Пускают.
— Ваш брат убил отца?
— Нет. Шахта доконала его раньше. Угольная пыль скапливалась у отца в легких, он стал кашлять, потом настал день, когда бояться его нам было уже не нужно.
— Эннунцио, что сделал ваш брат?
— Убил нашу мать, — прошептал Эннунцио. — Женщину, которую в детстве мы постоянно старались защищать всеми силами.
Голос его оборвался. Казалось, он больше не может смотреть ни на кого. Поникнув, свесив голову, он сжимал и разжимал лежавшие на коленях руки.
— Вы должны понять… После похорон она слегка тронулась. Начала орать на Фрэнка, что он неблагодарный, а затем принялась бить его отцовским ремнем. Поначалу Фрэнк ничего не делал. Лежал, пока она не выбилась из сил. До того устала хлестать, что даже не могла поднять руку. И тогда он встал с пола. Поднял ее. Очень осторожно. Я отчетливо это помню. Ему было всего четырнадцать лет, но он был высоким не по возрасту, а мать — хрупкой, как птичка. Взял на руки, отнес в ее комнату и положил на кровать. Фрэнк велел мне уйти из дома. Но я не мог. Я стоял посреди лачуги, а он взял лампу и стал поливать полы керосином. Кажется, я понимал, что он собирается сделать. Мать лишь смотрела на него с кровати. Грудь ее вздымалась. Она не проронила ни слова. Даже не подняла головы. Он хотел убить ее, может быть, убить нас всех, и думаю, она была признательна ему.
Фрэнк облил лачугу керосином. Потом достал из печи раскаленные угли и бросил на пол. Старый, деревянный, высохший от времени дом вспыхнул. Может быть, дом был тоже признателен; это жилище никогда не ведало счастья. Не знаю. Помню только, как брат схватил меня за руку и вытащил наружу. Потом мы стояли и смотрели, как горит наш дом. В последнюю минуту мать подняла пронзительный крик. Клянусь, я видел ее, стоя посреди пламени, она воздевала руки и надрывно кричала. Но ей уже ничем нельзя было помочь. Нельзя было ничем помочь никому из нас. Брат подвел меня к дороге, сказал, что вскоре кто-нибудь появится. Потом произнес: «Запомни, Дэви. Жара убивает». И скрылся в лесу. С тех пор я не видел его и не разговаривал с ним. Неделю спустя меня определили в семейный детский дом в Ричмонде, и я стал жить там. Когда мне исполнилось восемнадцать лет, я съездил в ту местность. Захотел побывать на могиле родителей. Обнаружил выдолбленное в могильном камне отверстие, а в нем свернутый трубкой листок бумаги. Там было написано: «Часы тикают… планета гибнет… животные плачут… реки вопят. Неужели не слышите? Жара убивает». Пожалуй, это резюме последних мыслей брата на данную тему.
— Все должно погибнуть? — сурово спросила Кимберли.
— Все прекрасное. — Эннунцио пожал плечами. — Не просите у меня полного объяснения. Природа была и нашим убежищем — мы убегали от отца в лес, — и нашей тюрьмой, уединенным местом, где никто не видел, что творится на самом деле. Брат любил и ненавидел лес. Любил и ненавидел отца. А под конец любил мать и терпеть ее не мог. Для него, думаю, все границы стерты. Он ненавидит то, что любит, любит то, что ненавидит, и запутался, в паутине, из которой ему никогда не выбраться.
— Поэтому ищет очищающей жары, — заметил Куинси.
— Используя природу, которая спасала и предавала его, — вставила Рейни и обеспокоенно посмотрела на Нору Рей. — Вам это сколько-нибудь помогает?
— Я что? — гневно спросила девушка. — Значит, у этого человека была трудная жизнь. У многих жизнь трудная. Это не давало ему права убивать мою сестру. А вы. — Ее сверкающий взгляд обратился к Эннунцио. — Как вам не стыдно! Вы агент ФБР, должны защищать людей, однако знали кое-что об убийце и молчали.
Шум душевых струй прекратился. С легким металлическим скрежетом отодвинулась занавеска. Дыхание Кимберли стало неровным. Она села в продавленное кресло перед телевизором. Лежавшие на бедрах руки дрожали.
Звук текущей в раковину воды, движущейся во рту зубной щетки. Потом плеск. Видимо, Мак брился.
Кимберли встала, начала ходить по комнате. Выпускные экзамены давались ей легче. Первый свой заряженный пистолет она держала с меньшим трепетом. О, почему это так трудно?
Потом дверь открылась. В проеме появился Мак, чистый, свежевыбритый, с полотенцем, обернутым вокруг талии.
— Эй, красавица, — мягко сказал он. — Часто подходила сюда?
Кимберли пошла к нему, положила руки на его голые плечи, и это оказалось вовсе не так трудно.
* * *
Нора Рей не спала. Оказавшись наконец одна в комнате она опустилась в старое кресло и уставилась на дорожную сумку. Нора Рей знала, что нужно делать. Странно, когда эта минута приблизилась, она мешкала. Робела.Она не думала, что оробеет. Надеялась быть сильной, торжествующей, но вместо этого испытывала страх.
Нора Рей поднялась из кресла, небрежно осмотрела комнату. Продавленная двуспальная кровать. Дешевая тумбочка под телевизором со свежими царапинами и давними пятнами от сырости. Сам телевизор до того старый, маленький, что никому не приходило в голову его украсть. Сосчитала отверстия, прожженные сигаретами в ковре.
Три года очень долгий срок. Она могла ошибиться, но сомневалась в этом. Последние мгновения с сестрой не забываются. И эти подробности все глубже врезаются в память.
Итак, она теперь здесь. И он здесь. Как быть?
Нора Рей подошла к сумке, расстегнула ее, сунула внутрь руку и достала пластиковую сумочку на молнии, похожую на косметичку. Маку она не солгала. Девушка мало что может пронести мимо службы безопасности аэропорта.
Но в сумочке кое-что было. Собственно говоря, она переняла эту науку непосредственно у того человека.
Нора Рей вынула пузырек глазных капель, потом нащупала в ботинке длинную иглу, спрятанную в разрез на каучуковой подошве, быстро вытащила из флакона с шампунем пластиковый шприц.
Она надела на него иглу, очень осторожно набрала в него жидкость из пузырька. Когда-то в нем действительно были глазные капли, но на прошлой неделе Нора Рей заменила его содержимое.
Теперь в пузырьке находился кетамин. Быстродействующий. И в надлежащей дозе неотвратимо смертоносный.
* * *
Мужчине снился сон. Он метался из стороны в сторону. Взмахивал руками, сучил ногами. Мужчина терпеть не мог это сновидение и пытался проснуться. Но пришедшие во сне воспоминания пересиливали и затягивали его обратно в бездну.Он был на похоронах. Стоял невыносимо жаркий день на невыносимо жарком кладбище, солнце нестерпимо жгло покуда священник бубнил и бубнил слова панихиды, на которую никто из округи не потрудился прийти. Мать крепко держалась за его руку. Единственное ее черное платье — шерстяное, с длинными рукавами — не годилось для такой погоды. Она покачивалась, жалобно вздыхала, а он и его младший брат поддерживали ее, не давая упасть.
Наконец все кончилось. Священник умолк. Гроб опустили в могилу. Потный могильщик с облегчением начал засыпать ее.
Они пошли домой, и он был рад этому.
Дома он растопил печку и бросил в нее весь оставшийся уголь. Воздух в лачуге был и так спертым, но без электричества приготовить ужин иначе нельзя. Завтра ему придется найти дров для печи. А послезавтра придумать что-то другое. Но это потом. А сейчас он хотел только поставить на стол еду и увидеть легкий румянец на лице матери.
Брат ждал, когда разгорится печь, чтобы согреть бульон.
Мать они кормили молча. Сами не проглотили ни капли, только совали ложку с говяжьим бульоном в бескровные губы и отламывали кусочки черствого хлеба. Наконец она вздохнула, и он счел, что самое худшее позади.
— Его больше нет, мама, — услышал он собственный голос. — Жизнь теперь станет лучше. Вот увидишь.
И тут ее бескровное лицо поднялось. Безжизненные голубые глаза ярко вспыхнули, щеки пугающе раскраснелись.
— Лучше? Лучше? Неблагодарный гаденыш! Он давал тебе кров, давал еду. И чего за это требовал? Чуточку уважения от жены и детей! Это было слишком много, Фрэнк? Слишком много, черт побери?
— Нет, мама, — ответил он, испуганно пятясь от стола. Его робкий взгляд обратился к столь же оробевшему брату. Они никогда не видели ее такой.
Мать поднялась из-за стола, бледная, тощая, костлявая,и подошла к старшему сыну.
— У нас нет еды!
— Я знаю, мама…
— У нас нет денег!
— Я знаю, мама…
— Мы лишимся этого дома.
— Нет, мама!
Но мать не успокаивалась; она все приближалась и приближалась. А он пятился, пока плечи не прижались к стене.
— Дрянной мальчишка, гадкий мальчишка, неблагодарный, эгоистичный мальчишка. За что я только наказана таким отвратительным сыном, как ты!
Его брат плакал. Бульон остывал на столе. И мужчина-ребенок понял, что теперь уже нет избавления. Отца не стало. И его место заняло новое чудовище.
Он стоял, опустив руки. Подставляя лицо. Первый удар был почти неощутимым по сравнению с отцовскими. Но мать училась очень быстро.
И он ничего не делал. Держал руки по швам. Позволял матери бить себя. Потом медленно сполз на горячий пыльный, пол, а мать пошла за отцовским ремнем.
— Убегай, — сказал он брату. — Беги, пока можешь.
Но брат был так испуган, что не мог двинуться, а мать быстро вернулась, размахивая в воздухе кожаным ремнем и наслаждаясь его свистом.
Мужчина внезапно проснулся. Дыхание его было неровным, глаза дико блуждали. Где он? Что случилось? На миг ему показалось, что черная пустота овладела всем. Потом он сориентировался.
Он стоял посреди комнаты. И держал в руке коробок спичек, первая была уже наготове в пальцах…
Мужчина положил спички на стол, поспешно отошел от него, держась за голову и внушая себе, что еще не безумен.
Нужен аспирин, нужна вода, нужно что-то гораздо более действенное. Нет еще, нет еще, не сейчас. Пальцы скребли небритые щеки, вжимались в виски, словно одной силы воли хватило бы, чтобы череп не раскололся.
Надо не выпускать его. Еще немного. Недолго.
Ощущая беспомощность, он поймал себя на том, что снова смотрит на спички. А потом понял, что нужно сделать. Взял коробок со стола, держал эти драгоценные палочки в руке и думал о том, что давным-давно не приходило на ум.
Об огне. О том, что все прекрасное должно погибнуть. А затем вспомнил тот день в лачуге и то, что произошло дальше.
Глава 43
Округ Ли, штат Виргинии
1 час 24 минуты. Температура 34 градуса
— В жизни не видел столь безответственного ведения дела. Неумелого, даже преступного, черт возьми! Если мы упустим этого человека, то, Богом клянусь, я потрачу два года, чтобы превратить вашу жизнь в сущий ад. Уезжайте отсюда сейчас же. И не вздумайте показываться в Квонтико. Я знаю о ваших разговорчиках с особым агентом Кэпланом и Эннунцио. Если хотя бы ступите ногой на территорию академии, я прикажу вас тут же арестовать. Ваша работа над этим делом закончена. Насколько это касается меня, закончена вся ваша треклятая карьера. А теперь проваливайте с моих глаз.Особый агент Хэркус наконец завершил свою тираду и стремительно ушел. От жары его синий блейзер обвис на плечах. Пот, блестевший на его лице, когда он начал орать, теперь катился градом. Словом, он выглядел, как все агенты ФБР, съехавшиеся теперь на заброшенную лесопилку.
— Кажется, ты не особенно ему нравишься, — сказала Рейни Куинси.
Он повернулся к ней.
— Ответь мне честно. Я выгляжу так же нелепо в синем костюме?
— Большей частью.
— Вот как. Узнаю это с опозданием на сорок лет.
Они пошли к своей машине. Несмотря на легкий тон разговора, оба понимали серьезность своего положения. Разнос, который устроил им Хэркус, был нешуточным. Они отстранены от дела, отлучены от академии, и когда весть об этой неприятности разойдется, наверное, лишатся возможности быть консультантами в тесном, сплоченном мире расследования важных дел. Репутации создаются годами, но рушатся в течение минут.
Куинси ощутил противную пустоту в желудке, чего не было уже очень долго.
— Когда возьмем Экокиллера, они быстро забудут об этом, — заверила его Рейни.
— Возможно.
— Безответственность бывает только при неудаче. Добейся успеха, и она сразу же превращается в своеобычность.
— Верно.
— Куинси, в распоряжении этих людей находился тот же труп и те же улики, что и у нас прошлой ночью, а их даже не было в этом районе, когда ты позвонил им. Ведь если бы не пошли на крайность, эта девушка до сих пор плавала бы в пещере, и обнаружение четвертой жертвы ничуть не приблизилось бы. Хэркус зол только потому, что ты опередил его. Неприятно, когда тебя превосходят, особенно посторонние.
Куинси остановился.
— Нет! Я не об этом чертовом деле. Плевать на него. Ты совершенно права. Сегодня неудачник, завтра герой. Это постоянно меняется и никакого значения не имеет.
Рейни замерла. Куинси видел в тусклом лунном свете, как побледнело ее лицо. Он редко выходил из себя, и теперь это зачаровывало и пугало ее.
— Рейни, я хочу, чтобы между нами было все ясно.
В лице ее что-то дрогнуло. Она опустила взгляд.
— Знаю.
— Дороже тебя у меня нет ничего на свете, и если я не дал тебе это понять, значит, я полный идиот.
— Ты не полный идиот.
— Относительно детей не знаю. Буду честен: одна только мысль о них смертельно пугает меня. Рейни, я не был прекрасным отцом. И сейчас не прекрасный отец. Но хочу об этом поговорить. Если ты действительно очень хочешь их, то я по крайней мере подумаю об этом.
— Хочу.
— Хорошо, тогда будь со мной откровенна. Ты хочешь только детей? Потому что я пытался… размышлял… Рейни, я просил тебя выйти за меня замуж, почему ты ни разу не сказала «да»?
Глаза ее наполнились слезами.
— Полагала, что ты никогда не перестанеш просить. Идиот не ты, Куинси. Это я идиотка.
Куинси почувствовал, что мир закружился. Он думал… Был так уверен…
— Значит…
— Говоришь, ты боишься завести детей? Черт возьми, Куинси, я боюсь всего. Боюсь обязательств и ответственности. Боюсь разочаровать тебя и боюсь, что когда-нибудь побью своего ребенка. Мы становимся старше, однако никогда не избавляемся от прошлого. И мое маячит за мной громадной тенью, от которой я отчаянно хочу освободиться.
— Рейни…
— Я твержу себе — будь счастлива тем, что имеешь. Ты, я — это хороший жребий, лучшего и представить нельзя. Мы делаем важную работу, встречаемся с важными людьми, и это неплохо для женщины, которая была живой боксерской грушей. Но… но теперь я места себе не нахожу. Может быть, счастье похоже на наркотик. Примешь чуть-чуть, потом хочешь больше. Не знаю, Куинси. Я очень хочу не желать многого, но, кажется, ничего не могу с собой поделать. Хочу более полной жизни для нас обоих. Хочу… детей, забор из белого штакетника и, возможно, чехол на чайник, хотя ни разу их не видела. Наверное, ты испуган. Но я совершенно уверена, что сошла с ума.
— Рейни, ты самая сильная и смелая женщина из всех, кого я знаю.
— Ты говоришь это только для того, чтобы я не дала тебе пинка в зад.
Она раздраженно ударила носком туфли по земле, и Куинси наконец улыбнулся. Его поразило, насколько легче стало на душе. Мир пришел в порядок. Руки перестали дрожать. Тяжкий груз, о котором он даже не подозревал, внезапно свалился с его плеч.
Куинси понимал, что сейчас не время. Что здесь не место.
Но большую часть жизни он ожидал идеальных минут, которые так и не пришли. Лучше большинства людей Куинси знал, как мимолетны благоприятные возможности. Жизнь дает, но она же и отнимает. Он стал старше, умнее и больше не хотел испытывать сожалений.
Куинси опустился на колено, пачкая брюки землей и хвоей, взял Рейни за руки. Она уже плакала, слезы струились по ее лицу, но рук не вырвала.
— Старей со мной, Рейни, — прошептал он. — Мы усыновим нескольких детей. Сократим количество дел, создадим дом, затем примемся за мемуары. Я буду бояться. Ты будешь меня наставлять.
— Не знаю, буду ли я хорошей матерью!
— Будем вместе учиться.
— Не знаю, буду ли я хорошей женой!
— Рейни, мне нужно только одно — чтобы ты была собой. И тогда я буду счастливейшим человеком на свете.
— О, ради Бога, поднимись с земли. — Но Рейни сжимала его руки и плакала сильнее, а поскольку Куинси не поднимался, села на землю рядом с ним.
— Нужно еще поговорить.
— Знаю.
— Не о работе!
— Я понял и это.
— Куинси, и ты должен говорить, когда тебе страшно. Нестерпимо, когда ты отчуждаешься от меня.
— Постараюсь.
— Хорошо.
— Хорошо? — Она шмыгнула носом.
— Лучше чем хорошо. Я выйду за тебя замуж. Какого черта! Если мы можем схватить нескольких убийц, то должны быть в состоянии разобраться с личными делами.
— Надо полагать. — Куинси притянул Рейни к себе и обнял за плечи. Почувствовал, как она дрожит, и впервые понял, что она так же робеет, как и он. Это придало ему сил. Не обязательно знать все ответы. Нужно только набраться смелости и попытаться.
— Я люблю тебя, Рейни, — прошептал он.
— Я тебя тоже.
Рейни крепче обняла его, и он осушил поцелуями ее слезы.
Телефонный звонок раздался почти час спустя. Они вернулись на восемьдесят первое шоссе и ехали к северу, надеясь найти более населенную местность. Сотовые телефоны включили оба. Уклоняться от ФБР уже не было необходимости, и Куинси хотел подготовиться к тому моменту, когда Кимберли и Мак получат новые сведения.
Звонила, однако, не Кимберли. Куинси услышал голос Кэплана.
— У меня есть кое-какие новости, — сказал особый агент.
— Должен поставить вас в известность, что официально меня отстранили от дела, — ответил Куинси.
— Ну что ж, тогда вы этого от меня не слышали. Но я поручил своим людям проверить всех строителей, бывавших в Джорджии в последние десять лет. Хорошая новость — мы обнаружили нескольких таких. Плохая — того, кто нам нужен, среди них не оказалось. Лучшая — я расширил поиски.
— Расширили?
— Стал проверять всех на всей этой чертовой базе. Теперь у нас довольно много подозреваемых, но думаю, об одном вам нужно узнать немедленно. Доктор Эннунцио. Лингвист.
— Он жил в Джорджии?
— Работал там. Из-за серии похищений детей летал в Атланту и обратно целых три года. С девяносто восьмого по двухтысячный. Это…
— То самое время, когда Экокиллер начал свою игру. Черт. — Куинси стукнул по рулю. И, поскольку разговор с Кэпланом не окончился, обратился к Рейни. — Быстро свяжись с Кимберли! Скажи, это доктор Эннунцио, и пусть немедленно уберет от него Нору Рей!
* * *
Кимберли не спала, хотя поспать следовало. Набраться сил, пока есть возможность. Сон был очень нужен, но она не спала.Кимберли чертила указательным пальцем линии на бронзовом плече Мака. Потом провела пальцами по волосам на его груди. Приятно было ощущать его кожу, напоминавшую теплый атлас.
Мак храпел. Кроме того, был невыносимо горячим и тяжелым. Дважды переворачивался, властно забрасывая руку ей на грудь или на бедро. Она думала, что надо отучить его от такой манеры, но втайне находила ее приятной.
А потом заподозрила, что покоряется, как другие женщины — они начинали энергично и независимо, твердо зная, как управляться с мужчинами, но впоследствии поддавались, как сахарные волоконца на палочке, едва рослый, смуглый и красивый поманит пальцем.
Так вот, она поддаваться не будет, решила Кимберли. Во всяком случае, не совсем. Она хотела потребовать, чтобы он освободил ее часть кровати. Место, где могла бы удобно улечься и спать. Как только перестанет водить пальцем по его трицепсам, по твердой линии подбородка…
Пальцы ее поползли к его бедру и были вознаграждены шевелением у места соединения ее бедер.
Зазвонил eе телефон. Рука Кимберли замерла. Она отпустила словечко, которое, видимо, приличным девушкам произносить в постели не положено. Потом стала неистово отпихивать ногами спутанные простыни.
— Терпеть не могу сотовые телефоны, — отчетливо произнес Мак.
— Обманщик! Ты не спал.
— И доволен этим. Хочешь меня наказать? Готов получить хорошую трепку.
— Если услышу какие-то пустяки, — заявила Кимберли, — разобью в этом проклятом телефоне все микрочипы.
Но оба уже понимали, что сообщение будет срочным. Поскольку шел предутренний час, звонить мог Рей Ли Чи с новостями о четвертой жертве. Они получили отсрочку. Теперь время истекло.
Кимберли раскрыла телефон, ожидая самого худшего, и немало удивилась, услышав голос Рейни.
— Это Эннунцио, — сказала та без предисловий. — Где вы, черт возьми?
Потрясенная Кимберли выпалила одним духом название мотеля и номер комнаты.
— Возьмите его под стражу, — распорядилась Рейни. — Мы едем. И вот что, Кимберли, присматривай за Норой Рей.
В телефоне раздался щелчок. Мак и Кимберли быстро потянулись за одеждой.
Темно. Очень жарко. Прижимаясь к стене мотеля, они двигались к комнате Эннунцио с напряженными лицами и с пистолетами в руках. Сперва они оказались у комнаты Норы Рей. Кимберли постучала. Никакого ответа.
— Крепко спит, — пробормотал Мак.
— Будто нам не хочется.
Они побежали через автостоянку. Комната Эннунцио находилась в другом крыле Г-образного здания. Дверь закрыта. Свет выключен. Кимберли приложила ухо к двери и прислушалась. Сперва тишина. Потом внезапный грохот мебели — или тела — об пол.
— Действуй, действуй! — крикнула Кимберли. Мак вскинул ногу и ударил по непрочной деревянной двери. Дверь отскочила назад, но ее удержала цепочка. Он обрушил еще один сокрушительный удар, и дверь стукнулась о стену.
— Ни с места, полиция!
— Нора Рей, где вы?
Кимберли и Мак, он с громким возгласом, она с тихим, вошли в комнату. Кимберли тут же нащупала выключатель и включила свет.
Перед ними двое явно вели схватку. Стулья были разбросаны, постель скомкана, телевизор свален. Но не доктор Эннунцио набрасывался на испуганную девушку. Это Нора Рей загнала в угол доктора, одетого только в трусы. Теперь она приближалась к нему, угрожающе держа в руке шприц с громадной блестящей иглой.
— Нора Рей! — воскликнула Кимберли.
— Он убил мою сестру.
— Это не я, не я. Клянусь Богом! — Эннунцио крепче прижался к стене. — Наверное… наверное, это был мой брат.
Глава 44
Уайтвилл, штат Виргиния
3 часа 24 минуты. Температура 34 градуса
— Поймите, я думаю, он болен.— Ваш брат, возможно, похитил и убил более десяти девушек. То, что он болен, самая незначительная его проблема!
— Не думаю, что он хотел причинить им вред…
— Постойте! — подскочил Мак. Он высился над Эннунцио сидевшим теперь на краю кровати. Куинси и Рейни приехали и охраняли выход, в правом углу Кимберли не сводила глаз с Норы Рей. Шприц у нее Кимберли забрала. Однако враждебная напряженность в комнате сохранялась. — Так это вы мне звонили?
Эннунцио кивнул.
— Что за черт? Вы водили меня за нос с самого начала!
— Я не хотел водить вас за нос. Я старался помочь…
— Вы сказали, что звонивший мог быть убийцей. Как это понять?
— Я хотел, чтобы вы относились к звонкам серьезнее. Честное слово, всеми силами старался помочь. Я сам очень мало знаю.
— Могли бы назвать имя брата.
— Это ничего не дало бы. Фрэнка Эннунцио не существует. Он живет под вымышленным именем. Прошу вас, поймите. Я не разговаривал с братом больше тридцати лет.
Все насторожились. Мак нахмурился, эта последняя новость ему не понравилась.
— Полагаю, стоит начать сначала, — спокойно сказал Куинси.
Эннунцио устало кивнул.
— Пять лет назад я начал работать над делом о похищениях детей в Атланте, среди похищенных был ребенок молодого врача. Меня вызвали проанализировать приходившие ему письма. Пока я находился там, исчезли две студентки, учившиеся в университете штата. Я вырезал статьи из газет. Тогда приписывал это наитию. Я работал над исчезновением, а тут еще одно исчезновение. Могло оказаться, что между ними есть связь. Я начал следить за делом пропавших без вести студенток. В то лето, потом в следующее, когда в период жары исчезли еще две девушки.
Я уже знал, что дело об исчезновении девушек не имеет ничего общего с моим. Детей похищали с целью получения выкупа. Некий очень приличный молодой человек, работавший в одном из самых престижных гольф-клубов, использовал служебное положение для выявления богатых молодых семей и слежки за ними. Расследование заняло три года, но мы в конце концов разоблачили похитителя в значительной мере благодаря его письмам с требованием денег.
Похищения в период жары оказались совсем другой историей. «Несуб» всегда нападал на девушек студенческого возраста, ехавших парами. Одну оставлял мертвой возле дороги, другую увозил куда-то в глухое место. И всякий раз отправлял сообщения в газету. Часы тикают… жара убивает. Я издавна помню это письмо. Такие вещи не забываются.
Эннунцио умолк. И погрузившись в свои мысли, опустил взгляд к ковру.
— Что сделал ваш брат? — спросила Рейни. — Расскажите нам о Фрэнке.
— Наш отец был жестоким человеком.
— Есть такие отцы.
— Он работал на шахте неподалеку отсюда. Это тяжкая жизнь. Изнурительная работа днем. Горькая бедность ночью. Он был очень озлобленным.
— Озлобленные часто пускают в ход кулаки, — заметила Рейни.
— Да. Пускают.
— Ваш брат убил отца?
— Нет. Шахта доконала его раньше. Угольная пыль скапливалась у отца в легких, он стал кашлять, потом настал день, когда бояться его нам было уже не нужно.
— Эннунцио, что сделал ваш брат?
— Убил нашу мать, — прошептал Эннунцио. — Женщину, которую в детстве мы постоянно старались защищать всеми силами.
Голос его оборвался. Казалось, он больше не может смотреть ни на кого. Поникнув, свесив голову, он сжимал и разжимал лежавшие на коленях руки.
— Вы должны понять… После похорон она слегка тронулась. Начала орать на Фрэнка, что он неблагодарный, а затем принялась бить его отцовским ремнем. Поначалу Фрэнк ничего не делал. Лежал, пока она не выбилась из сил. До того устала хлестать, что даже не могла поднять руку. И тогда он встал с пола. Поднял ее. Очень осторожно. Я отчетливо это помню. Ему было всего четырнадцать лет, но он был высоким не по возрасту, а мать — хрупкой, как птичка. Взял на руки, отнес в ее комнату и положил на кровать. Фрэнк велел мне уйти из дома. Но я не мог. Я стоял посреди лачуги, а он взял лампу и стал поливать полы керосином. Кажется, я понимал, что он собирается сделать. Мать лишь смотрела на него с кровати. Грудь ее вздымалась. Она не проронила ни слова. Даже не подняла головы. Он хотел убить ее, может быть, убить нас всех, и думаю, она была признательна ему.
Фрэнк облил лачугу керосином. Потом достал из печи раскаленные угли и бросил на пол. Старый, деревянный, высохший от времени дом вспыхнул. Может быть, дом был тоже признателен; это жилище никогда не ведало счастья. Не знаю. Помню только, как брат схватил меня за руку и вытащил наружу. Потом мы стояли и смотрели, как горит наш дом. В последнюю минуту мать подняла пронзительный крик. Клянусь, я видел ее, стоя посреди пламени, она воздевала руки и надрывно кричала. Но ей уже ничем нельзя было помочь. Нельзя было ничем помочь никому из нас. Брат подвел меня к дороге, сказал, что вскоре кто-нибудь появится. Потом произнес: «Запомни, Дэви. Жара убивает». И скрылся в лесу. С тех пор я не видел его и не разговаривал с ним. Неделю спустя меня определили в семейный детский дом в Ричмонде, и я стал жить там. Когда мне исполнилось восемнадцать лет, я съездил в ту местность. Захотел побывать на могиле родителей. Обнаружил выдолбленное в могильном камне отверстие, а в нем свернутый трубкой листок бумаги. Там было написано: «Часы тикают… планета гибнет… животные плачут… реки вопят. Неужели не слышите? Жара убивает». Пожалуй, это резюме последних мыслей брата на данную тему.
— Все должно погибнуть? — сурово спросила Кимберли.
— Все прекрасное. — Эннунцио пожал плечами. — Не просите у меня полного объяснения. Природа была и нашим убежищем — мы убегали от отца в лес, — и нашей тюрьмой, уединенным местом, где никто не видел, что творится на самом деле. Брат любил и ненавидел лес. Любил и ненавидел отца. А под конец любил мать и терпеть ее не мог. Для него, думаю, все границы стерты. Он ненавидит то, что любит, любит то, что ненавидит, и запутался, в паутине, из которой ему никогда не выбраться.
— Поэтому ищет очищающей жары, — заметил Куинси.
— Используя природу, которая спасала и предавала его, — вставила Рейни и обеспокоенно посмотрела на Нору Рей. — Вам это сколько-нибудь помогает?
— Я что? — гневно спросила девушка. — Значит, у этого человека была трудная жизнь. У многих жизнь трудная. Это не давало ему права убивать мою сестру. А вы. — Ее сверкающий взгляд обратился к Эннунцио. — Как вам не стыдно! Вы агент ФБР, должны защищать людей, однако знали кое-что об убийце и молчали.