Входит Штайниц.
Штайниц. Поздравляю. Ваш отец совершенно вышел из себя! Он рвет
семейные портреты, топчет ваши детские фотографии. Я его знаю - скоро он
разнесет весь дом. Что вы ему сказали?
Беттина Что же мы наделали? Это все твой муженек, Оттилия! Да и ты
тоже, и ты, Вольфганг Вы же все в один голос твердили, что это необходимо!
Беттина. А я ведь ничего не понимала...
Оттилия. Врешь! Это ты сейчас только кричишь, что не понимала. Все ты
знала и прекрасно понимала, Беттина!
Вольфганг. Да, да, и я тоже сомневался. Ганефельдт, подтверди, разве я,
не спрашивал, можно ли сделать все как-то иначе?
Ганефельдт. Спрашивал, но сейчас это не имеет никакого смысла. Вас ждет
еще одно испытание, так что перестаньте пускать слюни. Вы должны объясниться
с отцом, так что приготовьтесь отвечать за свои действия.
Входи Маттиас..
Маттиас. Куда вы спрятали мой гроб?
Беттина. Мой дорогой папа!..
Маттиас Я хочу видеть свой гроб! Где гроб? Куда вы его спрятали? Ведь
вы его давно приготовили для меня, не так ли? (Вольфгангу.) А как ты,
ветренник? Помнишь, я звал тебя ветренником? Как ты поживаешь и что
поделывает твой покойный папа?
Вольфганг. Это что-то ненормальное! Не понимаю, как могло до этого
дойти?
Маттиас. Что вы сказали, господин профессор?
Вольфганг. Я сказал, еще неизвестно, папа, кто из нас двоих более
несчастен.
Маттиас. Вы, конечно, не знаете, господин профессор, что, когда вы
появлялись на свет, сутки не отходил от постели вашей матери? Ваша головка
имела неправильную форму и я заботливо выправил ее -- она была еще мягкой...
Но теперь ваша голова весьма отвердела, весьма отвердела...
Вольфганг. Отец, это было уже так давно, а я хотел бы...
Маттиас. Теперь вы - профессор, так объясните мне с помощью философии,
зачем я помог вам появиться на свет? И почему мы оба -- я и ваша мать --
плакали при этом ? Почему я был так слеп и не разглядел, когда укачивал вас,
что прижимаю к сердцу своего убийцу?
Вольфганг. Отец, это ужасно и несправедливо!
Маттиас. А я и не жду от вас ответа. Мне он не нужен. А вы правильно
сделаете, если будете молчать. Для преступника самое правильное поведение -
молчать.
Вольфганг. Я -- не преступник!
Маттиас. Конечно! Разумеется! Убить отца - разве это преступление? Так,
пустячок...
Ганефельдт. Господин Клаузен, еще не поздно. Дело можно прекратить.
Беттина. Папа, мы заберем наше ходатайство. Ведь мы все делали для
твоего же блага! Никто не застрахован от болезни, но сейчас медицина творит
чудеса. Я думаю, ты здоров и уже завтра все выяснится.
Маттиас. Выяснится? Завтра? Да мне и сегодня все ясно. Так что не войте
и не лейте крокодиловых слез! Оказывается женщина может рожать не только
людей, но и жутких чудовищ. Они десятки лет бегали по моему дому в образе
моих детей, У них были человеческие лица! Почти целую жизнь ползали они
вокруг меня, лизали мне руки и ноги а потом набросились на меня всей стаей
и... разорвали.
Оттилия. Ты несправедлив к нам! Конечно, мы могли ошибаться, но кто не
делает ошибок? Ты тоже бывал неправ. Нам просто хотелось устроить нашу
жизнь, наладить добрые отношения, как это было раньше.
Маттиас. Дочка, а у тебя неплохой суфлер!
Беттина. Отец, отец! (Пытается припасть к его рукам.)
Маттиас. Пошла вон, мегера! Не брызгай на меня своей ядовитой слюной!
Штайниц. Хватит. Думаю, вы добились своего и вам пора уходить. У вас
довольно странные понятия о примирении.
Маттиасу становится плохо. Быстро входит Инкен, за ней Винтер, неся на
серебряном подносе графин с коньяком.
Штайниц. Сердце, сердце!..
Инкен (наполняет фужер коньяком). Это ему обычно помогало...
Штайниц. Слава богу, что вы спокойны, Инкен.
Инкен . Сейчас не время причитать, надо действовать!
Картина четвертая.
Квартира Анны и Инкен Петерс. Анна вяжет. Входит Иммос.
Иммос. Добрый вечер, Анна.
Анна. Да уж, конечно добрый, если бы не эта буря.
Иммос. Вы правы. Господи, что за погода! И опять этот дождь. Стучит и
стучит... .
Анна. Еще эта собака воет и воет.
Иммос. Скажите, Анна, Инкен вернулась из Швейцарии?
Анна. Да, слава богу.
Иммос А вы знаете, что господин Клаузен составил завещание и все
имущество и недвижимость в Швейцарии оставил Инкен..
Анна. Дочь мне говорила об этом, да только ее это не очень-то радует.
Она беспокоится о здоровье господина Клаузена. Умрет он - умрет и она. Я-то
ее хорошо знаю... Опять собака воет. К чему бы это?
Иммос. Чего-нибудь испугалась, ветер-то, вон какой...
Анна. Нет, там кто-то есть, собака зря так надрываться не станет. Может
вы сходите, посмотрите, господин пастор?
Раздается резкое дребезжание колокольчика.
Анна. Что я говорила!
Иммос. Сейчас открою.
Резкий звонок. Входит Маттиас.
Анна. Кто вы?
Маттиас. Я думаю, мы знакомы, Анна.
Анна. Анна? Меня называет Анной незнакомый человек?
Маттиас. Я сам для себя порой незнакомый человек...
Анна. О господи! Как же я вас сразу-то не узнала! Это вы, господин
Клаузен, в такую ночь?
Маттиас. Это я. Да, кажется, что дождь льет на всем белом свете...
Анна. Да входите же поскорей.
Маттиас. Ведь сегодня ровно год, как я впервые пришел к вам. Этот день
я не забуду никогда, он перевернул всю мою жизнь. И меня, как преступника,
потянуло сюда.
Анна. Это, конечно, очень приятно, господин Клаузен. Неужто вы пешком
сюда добрались?
Маттиас. Вы правы - именно пешком. Как и подобает влюбленному юноше -
пешком сквозь гром и дождь. А вот выпить чего-нибудь этому юноше не помешало
бы.
Анна. Господин Клаузен, вам надо переодеться в сухое. Вас ограбили,
угнали машину?
Маттиас. Нет, меня никто не грабил и машину никто не угонял. Просто я
встал и легким спортивным шагом пришел к вам. Мне этого очень хотелось и вот
я здесь и хочу сварить пунш.
Иммос. Вам, в таком состоянии, горячий пунш - лучшее лекарство.
Маттиас. А, это вы, господин пастор. Очень вовремя. А о каком состоянии
вы говорите?
Иммос А о таком - вы промокли до костей.
Анна. Сейчас, я принесу все, что нужно.
Маттиас. Лучше пусть этим займется Инкен, а мы с вами поболтаем.
Кстати, где она?
Анна. Это вы меня спрашиваете, где она?
Маттиас. А кого же еще - я ради нее и пришел сюда. Может быть, она уже
легла спать?
Анна. Но Инкен здесь нег. Разве вы не помните? Она переехала к вам.
Маттиас. Переехала? Ко мне? Как же я забыл об этом... Нет, нет меня
никто не грабил, не бил по голове и машину мою не угоняли, не было никакой
аварии... Я запомнил ваш колокольчик с моего первого визита к вам.. Я узнаю
его из тысячи. Можно я еще раз позвоню? (Выходит, дергает колокольчик.)
Поверите ли, я всю дорогу с нетерпением ждал, когда задребезжит ваш
колокольчик... И дверь мне откроет ... Инкен.
Анна. Господи, что с ней?
Маттиас. С Инкен? Ничего. С ней ничего не случилось. Кстати, а где
обещанный пунш?
Или нет, давайте-ка лучше сварим грог. Где водка? Вы знаете, Анна, у
вас я ощущаю чувство полной безопасности, покоя. Конечно, вы вполне можете
выставить меня за дверь. У меня сильные противники и с ними благоразумнее,
конечно, не связываться, здесь нужно немалое мужество, но... Мне нужна
только одна ночь и безопасное убежище на эту ночь. Я щедро заплачу - хотите
столько золота, сколько весите вы сами? Я вам его дам. Завтра оно будет мне
ни к чему...
Анна. Что и говорить, предложение щедрое, но никакое золото не может
заставить меня преступить закон.
Маттиас. Весьма благоразумное суждение. Я его обдумаю. Я вообще люблю
думать. И как-то недавно я открыл весьма любопытную одну тайну. Если
посмотреть на мир, стоя на голове, то оказывается, что у многих людей можно
увидеть огромные когти и клыки. Вы не верите, Анна, улыбаетесь, а это
истинная правда.
Анна. Мне и в голову не приходит смеяться....
Иммос. Разрешите задать вопрос, господин Клаузен, что вы здесь делаете
посреди ночи?
Маттиас. С удовольствием отвечу. Я освободился, господин пастор, я
свободен, как птица. А потому делаю то, что хочу. Как говорят юристы,
наступила моя гражданская смерть. А стало быть, юридически я умер, Меня,
говорят они, больше нет. А я - есть и могу быть тем, кем захочу. Могу -
куклой и вот так пищать - "уа-уа-уа", могу стать котом и просить у вас
молочка - "мяу-мяу-мяу", могу вообще притвориться огородным пугалом и
отпугивать ворон - "кыш-кыш-кыш". Я могу делать все это и никто, заметьте,
никто на найдет в этом чего-либо предосудительного. Я вам даже скажу по
секрету, что запросто могу отстреливать в небе сазанов и ловить в речке
попугаев. На удочку! Теперь я могу все!
Иммос. У вас всегда было превосходное чувство юмора.
Маттиас. Разумеется! Но теперь развелось столько любителей пошутить,
господин пастор и я уже сам смеюсь их шуткам. Например, я вызываю к себе
моего директора, он не является. Я кому-то даю деньги, а они до него не
доходят. Я подписываю чек, а банк его принимает к оплате. Я заключаю
договор, а его объявляют недействительным. Я высказываю свое мнение, а оно
никого не интересует. Это ведь совсем другой юмор, не так ли, господин
пастор?
Иммос.(Анне) Надо позвонить ему домой и сообщить семье. Боюсь,
случилось что-то страшное. (Клаузену) Я бы пригласил вас к себе, но, боюсь,
все уже спят...
Анна. Господин Клаузен, переоденьтесь в сухое, прошу вас. А я сейчас
вернусь...
Маттиас. Охотно. (Пастору.) Нет-нет, я не могу пойти к вам, спасибо,
этот дом - моя последняя надежда.
Иммос. Я предложил от чистого сердца.
Маттиас. Понимаю, спасибо, но я решил бежать и зашел проститься...
Иммос.. Скажите, чем вы так сегодня взволнованы? Что-то вы чересчур
мрачно смотрите на мир.
Маттиас. Взволнован, кажется, так вы сказали? Очень верное определение,
я взволнован... Да-да, но только вот чем я взволнован? Не знаю, но
взволнован... Может, позже я выясню, что же это так меня взволновало. А пока
пойду, переоденусь.
Клаузен уходит.
Иммос. И это Маттиас Клаузен! Великий Маттиас Клаузен! О боже! Боже!
Входит Анна.
Иммос. Что будет с Беттиной! Со всеми детьми!
Анна. Что будет с Инкен, хотели вы сказать.
Иммос. Я ведь я предупреждал, я говорил, что из этого ничего хорошего
не выйдет. Да, жизнь - жестокая штука, она опровергает все предвиденья.
Анна. Я дозвонилась. Подошел к телефону доктор Штайниц, он все
рассказал.
Иммос. И что говорит доктор Штейниц?
Анна. Да он говорит, что господин Клаузен был сам не свой и пришлось
вызвать какого-то знаменитого врача. Приставили к господину Клаузену двух
санитаров, а тот возьми да исчезни. Весь дом перерыли, полицию вызывали.
Думали, он того... покончил с собой. Все семейство взвыло.
Иммос. Ужасная ситуация. Адвокат Ганефельдт рассказывал мне, что
произошло. Дети подали ходатайство об учреждении опеки над отцом, а его
назначили опекуном. Разве можно так поступать с таким сильным человеком, как
он. Я отговорил бы детей от такого ходатайства.
Анна. Боже, где же Инкен?
Иммос. Дети ищут господина Клаузена. Они звонили мне, поэтому я и зашел
к вам...
Анна. Хоть бы Инкен скорей приехала, хоть бы она застала его в живых!
Иммос. Вы так опасаетесь за его здоровье?
Анна. Да, как только я его увидела сегодня.
Иммос. Адвокат и дети должны подъехать с минуты на минуту. Надо бы
задержать здесь господина Клаузена до их приезда. Пойду, приведу себя в
порядок. Нам предстоит тревожная ночь. (Уходит.)
Автомобильные гудки. Входит Штайниц.
Штайниц. Здравствуйте, Анна. Не волнуйтесь, Инкен со мной, она в
машине.
Господин Клаузен здесь?
Анна. Совершенно верно. Он здесь. Только вот не ручаюсь за его
здоровье.
Штайниц.. Ничего удивительного. Этот бедный затравленный человек
валится с ног. Но, пока он жив, а значит - не все потеряно. Инкен в это
верит. Анна, я не только доктор, но и друг Маттиаса. Его надо увезти отсюда,
из страны, я не знаю куда, но должны.... Мы просто обязаны спасти Маттиаса,
иначе ему конец... Пойду, скажу Инкен, что он здесь.
Штайниц выходит.
Анна. Господи, мало мне, что я маялась со своим мужем, так теперь и с
дочерью... Я так надеялась на ее счастье и вот, что же я получила? Это она
навлекла на нас новые несчастья! А ведь я ее предупреждала! Бог свидетель, я
ее предостерегала!
Входят Инкен и Штайниц. Немного спустя входит Винтер.
Инкен. Это правда, мама? Где Маттиас?
Анна. Уж и не знаю, как сказать... Боюсь...
Инкен. Говори правду! Что с ним? Он умер?
Анна. Не то, чтобы умер, но... Может это еще хуже смерти.
Инкен Что случилось, где он? Где? Ты можешь ответить вразумительно?
Анна. А что ты сделаешь, если я скажу?
Инкен. Я заберу его отсюда, нам надо бежать. Только так я могу его
спасти!
Анна. Но это очень опасно, Инкен! И, наверно, противозаконно! Я не буду
тебе помогать.
Штайниц. Не бойтесь, Анна. Я возьму все на себя. Я столько уже видел,
слышал и пережил в этой жизни, что уже ничего не боюсь. Я буду сражаться со
всеми за моего друга и вашу дочь.
Инкен (матери). Ты даже не представляешь, что ему пришлось пережить в
последние дни. И мне тоже. Они вызвали какого-то доктора и приставили к
Маттиасу санитаров. Да что там санитаров - охранников! Они заперли его, как
в тюрьме! Я бы не выдержала всего этого, если бы не доктор Штайниц, он -
настоящий друг! А господин Клямрот набросился на меня. Он хотел выгнать
меня, как бездомную собаку, он хотел даже применить силу к слабой женщине. А
уж как он меня называл, я не хочу повторять, это отвратительно, мама. Он
ругался, как извозчик! Но я все вытерпела ради Маттиаса. А потом он исчез,
сбежал. Если бы ты видела в ту минуту физиономию Клямрота! Он испугался!
Маттииас не был больше в его власти и он затрясся от страха, а я в душе
торжествовала - Маттиас свободен! Больной, беспомощный, но свободный. Мы
бросились его искать. Говори быстрей, где он? Ты знаешь?
Анна. Не скажу ни слова, пока ты не успокоишься.
Инкен. Мама, нет времени на пустые разговоры, где он?
Анна. Он поздно ночью явился к нам, позвонил в дверь. Промок под
дождем, как бродяга...
Инкен. Мама, где он?
Анна. В спальне.
Инкен бросается туда, но мать ее удерживает.
Он, наверно, заснул, не буди его..
Инкен. Придется, мама. Нам надо бежать, и побыстрее.
Анна. Вот только согласится ли он бежать?
Инкен. Винтер, несите вещи - плед, теплую одежду и шубу... Все несите.
Он поспит в машине. Отсюда до швейцарской границы несколько часов хорошей
езды, а там он будет в безопасности. Весь этот кошмар останется здесь.
Анна. Инкен, одумайся, ты не понимаешь всей серьезности положения. Я
даже сомневаюсь в его... рассудке. Ему мерещится, что за ним гонятся враги.
Инкен. Мама, ему это не мерещится. Так и есть на самом деле.
Штайниц. Мы все должны помочь ему, помогите и вы, Анна! Мы должны
бороться до конца.
Входит Клаузен.
Инкен. Маттиас!
Выражение лица Клаузена не меняется. Инкен тянет его в комнату и
привлекает к себе, потом окликает громче: "Маттиас!" И в третий раз, как бы
желая встряхнуть его: "Маттиас!" На лице Клаузена появляется улыбка, словно
при пробуждении.
Маттиас.. Инкен...
Инкен (делает знак. Все удаляются, оставляя Клаузена и Инкен одних).
Ну, говори! Мы теперь одни, Маттиас...
Маттиас. Поздно, Инкен... Моя душа умерла...
Инкен. Это тебе только кажется, мой дорогой. Сон всегда временная
смерть души. Но ты снова воскреснешь. Я помогу тебе!
Маттиас. Это ты, Инкен? Да, я тебя вижу, но почему-то не чувствую
тебя...
Инкен. Маттиас, после того, что тебе пришлось пережить...
Маттиас. Ты хочешь сказать, что эти мерзавцы меня сломали?
Инкен. Теперь ты на свободе, мы убежим от них. Все утерянное вернется,
Маттиас...
Маттиас. Ты права, я что-то утерял... Смотрю на тебя, что-то ищу, и не
могу найти. Мертвая душа в еще живом теле.
Инкен. Не говори так, Маттиас...
Маттиас. Я боюсь, моя любовь исчезла. Мертвая душа не может никого
любить... И воскресить ее невозможно.
Инкен. И пусть, не надо! Не надо меня любить, не люби меня! Маттиас,
моя любовь настолько велика, что ее хватит на нас обоих!
Маттиас. Скажи, Инкен, где я?
Инкен. В доме моей матери.
Маттиас. Да, у тебя славная мама... А как я сюда попал? Ведь мы были в
Швейцарии.
Инкен. Да, Маттиас. Мы были там..
Маттиас. Я хочу туда вернуться. Едем сейчас же!
Инкен. Эгмонт отдал мне свою любимую машину. Она у ворот. Сейчас же
едем. С нами Винтер и Штайниц..
Маттиас. Эгмонт? Славный мальчуган... Это правда? Мы убежим? И никто
нам не помешает?
Инкен. Никто, если мы поторопимся. Положись во всем на меня, бери все у
меня. Ведь я -- это ты!
Маттиас. Да, ты лучший опекун, чем Ганефельдт.
Инкен. Я - твой дорожный посох, твоя опора. Я твое творение, твоя
собственность, твое второе "я"! Помни только об этом, об остальном - не
думай.
Маттиас. Нет, я все-таки не понимаю, как я сюда попал?
Инкен. И об этом сейчас не думай. Потом, все потом... Думаю, о том, что
ты здесь уже знают в твоем доме, так что времени у нас мало. Может половина
или четверть часа... Поторопимся, Маттиас.
Маттиас. А что, все-таки произошло? Может мне кто-нибудь это объяснить?
Мне помнится, в доме был какой-то грохот, может что-то свалилось..
Канделябр, что-ли... Я, кажется, испугался и лег в постель. А потом встал...
Может, это я во сне гуляю, как лунатик? Мне еще покойная жена говорила, что
такое со мной случалось. Так что я вполне мог добраться и сюда...
Инкен. Вот ты и сам вспомнил, почти все...
Маттиас. Почти? Значит, не все вспомнил, а ты не хочешь мне лгать. Но,
кажется, я вспоминаю новые и новые подробности.
Инкен. Поговорим об этом в машине. Ты ляжешь на подушки и все мне
расскажешь. Нам бы только выбраться на скоростное шоссе, а тогда... Ты
немного поспишь, а, если я увижу, что тебе вдруг приснится кошмар, я тебя
разбужу. Зачем же я тогда рядом с тобой? А в Швейцарии, ты за несколько дней
придешь в себя, будешь весел и беззаботен, как ребенок. А я стану твоей
матерью, буду заботиться о тебе. Ты - мой ребенок, Маттиас.
Маттиас. А ты знаешь, что такое семьдесят лет? Это бездна, куда и
заглянуть-то страшно. Голова кружится...
Инкен. Маттиас, сейчас все решают не годы, а минуты. Нам надо бежать,
Маттиас! Не стоит сейчас говорить о бездне, ты скоро будешь там, где светит
яркое солнце и мы будем смотреть на него, а не в какую-то мрачную бездну...
Маттиас. И ты посол этого солнечного мира, Инкен. Не торопи меня, дай
мне разобраться во всем самому. (Закрывает глаза.) Когда твои нежные руки
обнимают меня, мне хорошо. Я не вижу твоих рук, но ощущаю их, не вижу тебя,
но радуюсь. Я закрываю глаза и чувствую ясно и просто, что на свете есть
счастье.
Входит Штайниц.
Штайниц. Прости, Маттиас, я, наверно, не вовремя.
Маттиас. Ты всегда вовремя.
Штайниц. Машина заправлена, пора ехать.
Маттиас. Винтер, Винтер, где вы? Откройте портфель.
Штайниц. Нет, Маттиас это я, твой старый друг Штайниц. Ты меня не
узнал?
Клаузен. Где мое завещание? Оно в безопасности? Я могу рассчитывать,
Винтер, что вы будете защищать права Инкен, как лев?
Винтер. Бог свидетель, и вы еще в этом сомневаетесь, господин Клаузен?
Я могу ответить только "да"!
Инкен. Маттиас, все это не имеет теперь никакого значения. Боже, если
бы у меня были силы, я унесла бы тебя на руках. Умоляю тебя, помоги себе!
Завтра тебя ждет новая жизнь.
Маттиас. Кстати, господа, знаете ли вы весьма занятную историю некоего
господина Клаузена? О, это был один из самых уважаемых людей; можно сказать
- столп общества! И что вы думаете, это самое общество его выплюнуло, вот
так - тьфу! И что он такое теперь? Плевок общества. Обыкновенный плевок,
который растерли подошвами.
Инкен. Он совершенно не в себе, давайте действовать сами. Винтер!
Винтер подходит к Маттиасу с одеждой и пледом.
Маттиас. Винтер, вы как-то подросли за последнее время! Да, да, не
спорьте! Вы - гигант, Винтер, вы - бог! Да-да! Наверно, человеку надо
испытать серьезное несчастье, чтобы он мог разглядеть все вокруг себя. Не
стоит утруждать себя ради меня, Винтер. Не стоит, право. Посмотрите лучше -
перед вами человек, которого ограбили, духовно убили и физически
обесчестили! А потом плюнули мной на улицу под колеса и подошвы! И теперь по
сравнению с вами я -- ничтожество, грязь, а ваше место, Винтер, на Олимпе,
среди властителей мира сего!
Инкен. Маттиас, Маттиас, возьми себя в руки! Мы добьемся
справедливости.
Клаузен глубоко вздыхает, откидывает назад голову и впадает в забытье.
Надо ему помочь. Доктор, налейте коньяку, а ты, мама, приготовь горячий
чай. Быстрее, мне уже чудится, что подъезжает машина Ганефельдта. Я не отдам
Маттиаса никому!
Анна уходит. Слышен автомобильный гудок.
Инкен . Это они! Ищейки! (Достает револьвер.) Видит бог, пока я жива, я
их не пущу сюда!
В дверях появляется пастор Иммос и преграждает дорогу Инкен.
Иммос. Во имя Иисуса Христа, Инкен, опусти револьвер!
Инкен. А если это обыкновенные бандиты, господин пастор?
Иммос. Я прощаю твою резкость, понимаю тебя. Ты же моя прихожанка,
Инкен, не забывай.
Инкен (приподнимает оружие). Назад! Я вас не знаю! Я вас не помню!
Иммос отступает. Инкен следует за ним с револьвером.
Штайниц. Инкен, не глупите. Есть другие возможности, мы еще не
проиграли.
Штайниц идет вслед за Инкен. Перед домом нарастает шум: слышны
автомобильные гудки, громкий разговор. Винтер остается один .возле Клаузена,
который лежит в углу дивана и тяжело дышит. Винтер кладет на стул вещи,
присаживается на краешек стула и наблюдает за Клаузеном.
Маттиас. Послушай, Винтер, кто здесь поет? Я не могу заснуть из этого
пения.
Винтер. Я ничего не слышу.
Маттиас. У тебя же абсолютный слух, мой милый Винтер! Хоры, хоры поют!
Винтер. Может быть, в церкви?
Маттиас. Верно, церковь рядом. Кажется, здесь был и пастор... Он что-то
говорил мне.
Винтер. Может быть, говорил, я не слышал, господин Маттиас.
Маттиас. Он хотел, чтобы я пошел к нему. А что мне делать в доме
пастора? Ведь мое место в соборе мироздания, да-да, Винтер, в самом центре
вселенной.
Винтер. Я лучше позову кого-нибудь.
Маттиас. Я хочу пить, Винтер!
Винтер находит графин, наполняет стакан и подает его Клаузену.
Спасибо. Дайте мне твою руку, Винтер. Я поклонюсь ей - сколько раз она
приходила мне на помощь. И вот, последняя услуга - она навсегда избавит от
жажды вашего старого мучителя... Винтер, закрой дверь
Винтер. Зачем, ведь сюда могут войти.
Маттиас. Потому и закрой. И помолчи. (Напряженно прислушивается.) Фуга?
Нет, скорее оратория... Химера -- это зверь с телом козы, хвостом дракона и
пастью льва. Эта пасть сочится ядом...
Винтер. Что вы говорите?
Маттиас. Закат... Я хочу увидеть закат...
Винтер. Пожалуй, позову доктора Штайница.
Маттиас. Я жду, я жажду заката... Моя кровь остывает... И это звучит во
мне, как, фуга, кантата...а, может, это -- оратория... Ты слышишь эту
музыку? Наверняка не слышишь, а жаль. Я жажду... я жажду... заката! У меня
жажда... Мне зябко, укрой чем-нибудь...
Винтер прикрывает его пледом. Клаузен натягивает его на лицо.
Я жажду... я жду... заката...
Наблюдая за Клаузеном, Винтер все больше беспокоится. Идет к двери,
встречается с Анной.
Анна. Я принесла вишневки. Замечательная вишневка....
Винтер. Он только что выпил воды, но мне это не нравится....
Анна. Да он заснул, слава богу. Пусть отдохнет.
Винтер. Как они могли так поступить со своим отцом? Не понимаю... Это
ужасно, Анна, я в ужасе.
Анна. Они все уже приехали - Беттина, Вольфганг и госпожа Кламрот. Они
хотят забрать его в больницу. Профессор против, но его никто не слушает. Там
главный - адвокат Ганефельдт. Он говорит, что он опекун господина Клаузена и
берет всю ответственность на себя.
Возвращается Инкен.
Инкен. Эти вороны собрались у пастора. Почему господь не покарает эту
гнусную банду, как он может спокойно смотреть на эти издевательства!
Ганефельдт вызвал даже полицию. На нашей стороне, говорит он, закон и сила.
Посмотрим!
Возвращается Штайниц.
Штайниц. Там в доме пастора сумасшедший дом. Все орут, взваливают вину
один на другого... Мы можем проиграть, но на земле еще живы правда и
справедливость и они помогут нам победить.
Инкен с тревогой смотрит на Клаузена.
Инкен. Маттиас, что с тобой, Маттиас? Скажи мне что-нибудь, Маттиас...
Анна. Он... он не может...
Инкен. Ты не можешь говорить, Маттиас?
Анна. Он сейчас скажет -- у него дрожат губы.
Инкен. Скажи мне словечко, Маттиас. Что ты чувствуешь? Не бойся, говори
тихо, я все услышу, все пойму...
Штайниц. Пусти-ка меня, Инкен...
Штайниц (откидывает плед, испытующе вглядывается).
Это, кажется, очень серьезно. Мне нужно осмотреть пациента, прошу всех
уйти. Винтер, вы - останьтесь, ваша помощь может понадобиться.
Анна берет Инкен под руку, собираясь ее увести.
Инкен (как оглушенная). Маттиасу стало плохо? Ты думаешь, он умирает,
мама?
Анна и Инкен уходят.
Штайниц. Что это за стакан, Винтер?
Винтер. Господин Клаузен пил из него воду. Запивал лекарство...
Штайниц. Лекарство? Странный запах...
Винтер. Но должны же быть какие-то лекарства, снадобья, чтобы помочь
ему... Ведь вы сами говорили, что медицина нынче творит чудеса!
Штайниц. Против чего? Или против кого? Если он сам так решил, разве
могу я ему помочь?
Услышав шум, вбегает Инкен.
Инкен. Он умер? Не может быть! Я не верю!
Штайниц. Инкен, успокойтесь...
Инкен. Не надо меня успокаивать. Я и так спокойна, господин Штайниц. Я
совершенно спокойна...
Инкен подходит к креслу-каталке, где сидит неподвижный Клаузен, и
медленно толкает его к выходу.
Винтер ( Штайницу). У меня такое чувство, будто им выстрелили в спину,
из-за угла.
Штайниц. Да, и неизвестно, кто из них большая жертва.
Входят Ганефельдт и пастор. Дети Клаузена заходят тихо, чтобы их не
заметили.. Слышится рев отъезжающей машины.
Ганефельдт. Мы пришли, чтобы узнать, как тут дела. Дети весьма
обеспокоены и прислали нас сюда.
Штайниц. Отправляйте назад вашу скорую помощь. Полицию тоже. Да и сами
отправляйтесь подобру-поздорову - ваше опекунство уже никому не нужно.
Ганефельдт. Это мой долг. Долг перед обществом, перед семьей Клаузенов.
Это тяжелый долг, но я исполню его, чего бы мне это не стоило. Я друг семьи,
доктор Штайниц, и должен заботиться об интересах законных наследников.
Штайниц. Простите, господин адвокат, а не пойти бы вам со своим долгом,
знаете куда...
Ганефельдт. А вот за это вы мне ответите! И я отвечу вам в другом
месте!
Иммос. Но что сказать детям? Нельзя им рассказать правду! Не пускайте
их сюда!
Штайниц. Отчего же, господин пастор? Они получили то, чего хотели.
Эпилог.
Инкен везет кресло-каталку с Маттиасом. Он дремлет. Инкен устала,
чувствуется долгий и трудный путь. Инкен останавливается и садиться на землю
рядом с Маттиасом.
Маттиас. (открывает глаза). Где мы?
Инкен. На твоем любимом озере. Я нашла это место совсем недавно. Мне о
нем рассказывал Гюнтер. Ты помнишь Гюнтера? Здесь удивительный закат -
солнце садится вон в то ущелье и его лучи еще долго освещают снежные
вершины. Они сверкают почти в темноте, как сказочные ледяные дворцы и
отражаются в озере... Мне так хотелось, чтобы ты это увидел...
Маттиас. Спасибо, моя милая. Я увижу... Мы еще много раз будем здесь
сидеть вот так, рядом и будем ждать захода солнца...
Инкен. Мы будем ждать последнего заката...
Конец.
Штайниц. Поздравляю. Ваш отец совершенно вышел из себя! Он рвет
семейные портреты, топчет ваши детские фотографии. Я его знаю - скоро он
разнесет весь дом. Что вы ему сказали?
Беттина Что же мы наделали? Это все твой муженек, Оттилия! Да и ты
тоже, и ты, Вольфганг Вы же все в один голос твердили, что это необходимо!
Беттина. А я ведь ничего не понимала...
Оттилия. Врешь! Это ты сейчас только кричишь, что не понимала. Все ты
знала и прекрасно понимала, Беттина!
Вольфганг. Да, да, и я тоже сомневался. Ганефельдт, подтверди, разве я,
не спрашивал, можно ли сделать все как-то иначе?
Ганефельдт. Спрашивал, но сейчас это не имеет никакого смысла. Вас ждет
еще одно испытание, так что перестаньте пускать слюни. Вы должны объясниться
с отцом, так что приготовьтесь отвечать за свои действия.
Входи Маттиас..
Маттиас. Куда вы спрятали мой гроб?
Беттина. Мой дорогой папа!..
Маттиас Я хочу видеть свой гроб! Где гроб? Куда вы его спрятали? Ведь
вы его давно приготовили для меня, не так ли? (Вольфгангу.) А как ты,
ветренник? Помнишь, я звал тебя ветренником? Как ты поживаешь и что
поделывает твой покойный папа?
Вольфганг. Это что-то ненормальное! Не понимаю, как могло до этого
дойти?
Маттиас. Что вы сказали, господин профессор?
Вольфганг. Я сказал, еще неизвестно, папа, кто из нас двоих более
несчастен.
Маттиас. Вы, конечно, не знаете, господин профессор, что, когда вы
появлялись на свет, сутки не отходил от постели вашей матери? Ваша головка
имела неправильную форму и я заботливо выправил ее -- она была еще мягкой...
Но теперь ваша голова весьма отвердела, весьма отвердела...
Вольфганг. Отец, это было уже так давно, а я хотел бы...
Маттиас. Теперь вы - профессор, так объясните мне с помощью философии,
зачем я помог вам появиться на свет? И почему мы оба -- я и ваша мать --
плакали при этом ? Почему я был так слеп и не разглядел, когда укачивал вас,
что прижимаю к сердцу своего убийцу?
Вольфганг. Отец, это ужасно и несправедливо!
Маттиас. А я и не жду от вас ответа. Мне он не нужен. А вы правильно
сделаете, если будете молчать. Для преступника самое правильное поведение -
молчать.
Вольфганг. Я -- не преступник!
Маттиас. Конечно! Разумеется! Убить отца - разве это преступление? Так,
пустячок...
Ганефельдт. Господин Клаузен, еще не поздно. Дело можно прекратить.
Беттина. Папа, мы заберем наше ходатайство. Ведь мы все делали для
твоего же блага! Никто не застрахован от болезни, но сейчас медицина творит
чудеса. Я думаю, ты здоров и уже завтра все выяснится.
Маттиас. Выяснится? Завтра? Да мне и сегодня все ясно. Так что не войте
и не лейте крокодиловых слез! Оказывается женщина может рожать не только
людей, но и жутких чудовищ. Они десятки лет бегали по моему дому в образе
моих детей, У них были человеческие лица! Почти целую жизнь ползали они
вокруг меня, лизали мне руки и ноги а потом набросились на меня всей стаей
и... разорвали.
Оттилия. Ты несправедлив к нам! Конечно, мы могли ошибаться, но кто не
делает ошибок? Ты тоже бывал неправ. Нам просто хотелось устроить нашу
жизнь, наладить добрые отношения, как это было раньше.
Маттиас. Дочка, а у тебя неплохой суфлер!
Беттина. Отец, отец! (Пытается припасть к его рукам.)
Маттиас. Пошла вон, мегера! Не брызгай на меня своей ядовитой слюной!
Штайниц. Хватит. Думаю, вы добились своего и вам пора уходить. У вас
довольно странные понятия о примирении.
Маттиасу становится плохо. Быстро входит Инкен, за ней Винтер, неся на
серебряном подносе графин с коньяком.
Штайниц. Сердце, сердце!..
Инкен (наполняет фужер коньяком). Это ему обычно помогало...
Штайниц. Слава богу, что вы спокойны, Инкен.
Инкен . Сейчас не время причитать, надо действовать!
Картина четвертая.
Квартира Анны и Инкен Петерс. Анна вяжет. Входит Иммос.
Иммос. Добрый вечер, Анна.
Анна. Да уж, конечно добрый, если бы не эта буря.
Иммос. Вы правы. Господи, что за погода! И опять этот дождь. Стучит и
стучит... .
Анна. Еще эта собака воет и воет.
Иммос. Скажите, Анна, Инкен вернулась из Швейцарии?
Анна. Да, слава богу.
Иммос А вы знаете, что господин Клаузен составил завещание и все
имущество и недвижимость в Швейцарии оставил Инкен..
Анна. Дочь мне говорила об этом, да только ее это не очень-то радует.
Она беспокоится о здоровье господина Клаузена. Умрет он - умрет и она. Я-то
ее хорошо знаю... Опять собака воет. К чему бы это?
Иммос. Чего-нибудь испугалась, ветер-то, вон какой...
Анна. Нет, там кто-то есть, собака зря так надрываться не станет. Может
вы сходите, посмотрите, господин пастор?
Раздается резкое дребезжание колокольчика.
Анна. Что я говорила!
Иммос. Сейчас открою.
Резкий звонок. Входит Маттиас.
Анна. Кто вы?
Маттиас. Я думаю, мы знакомы, Анна.
Анна. Анна? Меня называет Анной незнакомый человек?
Маттиас. Я сам для себя порой незнакомый человек...
Анна. О господи! Как же я вас сразу-то не узнала! Это вы, господин
Клаузен, в такую ночь?
Маттиас. Это я. Да, кажется, что дождь льет на всем белом свете...
Анна. Да входите же поскорей.
Маттиас. Ведь сегодня ровно год, как я впервые пришел к вам. Этот день
я не забуду никогда, он перевернул всю мою жизнь. И меня, как преступника,
потянуло сюда.
Анна. Это, конечно, очень приятно, господин Клаузен. Неужто вы пешком
сюда добрались?
Маттиас. Вы правы - именно пешком. Как и подобает влюбленному юноше -
пешком сквозь гром и дождь. А вот выпить чего-нибудь этому юноше не помешало
бы.
Анна. Господин Клаузен, вам надо переодеться в сухое. Вас ограбили,
угнали машину?
Маттиас. Нет, меня никто не грабил и машину никто не угонял. Просто я
встал и легким спортивным шагом пришел к вам. Мне этого очень хотелось и вот
я здесь и хочу сварить пунш.
Иммос. Вам, в таком состоянии, горячий пунш - лучшее лекарство.
Маттиас. А, это вы, господин пастор. Очень вовремя. А о каком состоянии
вы говорите?
Иммос А о таком - вы промокли до костей.
Анна. Сейчас, я принесу все, что нужно.
Маттиас. Лучше пусть этим займется Инкен, а мы с вами поболтаем.
Кстати, где она?
Анна. Это вы меня спрашиваете, где она?
Маттиас. А кого же еще - я ради нее и пришел сюда. Может быть, она уже
легла спать?
Анна. Но Инкен здесь нег. Разве вы не помните? Она переехала к вам.
Маттиас. Переехала? Ко мне? Как же я забыл об этом... Нет, нет меня
никто не грабил, не бил по голове и машину мою не угоняли, не было никакой
аварии... Я запомнил ваш колокольчик с моего первого визита к вам.. Я узнаю
его из тысячи. Можно я еще раз позвоню? (Выходит, дергает колокольчик.)
Поверите ли, я всю дорогу с нетерпением ждал, когда задребезжит ваш
колокольчик... И дверь мне откроет ... Инкен.
Анна. Господи, что с ней?
Маттиас. С Инкен? Ничего. С ней ничего не случилось. Кстати, а где
обещанный пунш?
Или нет, давайте-ка лучше сварим грог. Где водка? Вы знаете, Анна, у
вас я ощущаю чувство полной безопасности, покоя. Конечно, вы вполне можете
выставить меня за дверь. У меня сильные противники и с ними благоразумнее,
конечно, не связываться, здесь нужно немалое мужество, но... Мне нужна
только одна ночь и безопасное убежище на эту ночь. Я щедро заплачу - хотите
столько золота, сколько весите вы сами? Я вам его дам. Завтра оно будет мне
ни к чему...
Анна. Что и говорить, предложение щедрое, но никакое золото не может
заставить меня преступить закон.
Маттиас. Весьма благоразумное суждение. Я его обдумаю. Я вообще люблю
думать. И как-то недавно я открыл весьма любопытную одну тайну. Если
посмотреть на мир, стоя на голове, то оказывается, что у многих людей можно
увидеть огромные когти и клыки. Вы не верите, Анна, улыбаетесь, а это
истинная правда.
Анна. Мне и в голову не приходит смеяться....
Иммос. Разрешите задать вопрос, господин Клаузен, что вы здесь делаете
посреди ночи?
Маттиас. С удовольствием отвечу. Я освободился, господин пастор, я
свободен, как птица. А потому делаю то, что хочу. Как говорят юристы,
наступила моя гражданская смерть. А стало быть, юридически я умер, Меня,
говорят они, больше нет. А я - есть и могу быть тем, кем захочу. Могу -
куклой и вот так пищать - "уа-уа-уа", могу стать котом и просить у вас
молочка - "мяу-мяу-мяу", могу вообще притвориться огородным пугалом и
отпугивать ворон - "кыш-кыш-кыш". Я могу делать все это и никто, заметьте,
никто на найдет в этом чего-либо предосудительного. Я вам даже скажу по
секрету, что запросто могу отстреливать в небе сазанов и ловить в речке
попугаев. На удочку! Теперь я могу все!
Иммос. У вас всегда было превосходное чувство юмора.
Маттиас. Разумеется! Но теперь развелось столько любителей пошутить,
господин пастор и я уже сам смеюсь их шуткам. Например, я вызываю к себе
моего директора, он не является. Я кому-то даю деньги, а они до него не
доходят. Я подписываю чек, а банк его принимает к оплате. Я заключаю
договор, а его объявляют недействительным. Я высказываю свое мнение, а оно
никого не интересует. Это ведь совсем другой юмор, не так ли, господин
пастор?
Иммос.(Анне) Надо позвонить ему домой и сообщить семье. Боюсь,
случилось что-то страшное. (Клаузену) Я бы пригласил вас к себе, но, боюсь,
все уже спят...
Анна. Господин Клаузен, переоденьтесь в сухое, прошу вас. А я сейчас
вернусь...
Маттиас. Охотно. (Пастору.) Нет-нет, я не могу пойти к вам, спасибо,
этот дом - моя последняя надежда.
Иммос. Я предложил от чистого сердца.
Маттиас. Понимаю, спасибо, но я решил бежать и зашел проститься...
Иммос.. Скажите, чем вы так сегодня взволнованы? Что-то вы чересчур
мрачно смотрите на мир.
Маттиас. Взволнован, кажется, так вы сказали? Очень верное определение,
я взволнован... Да-да, но только вот чем я взволнован? Не знаю, но
взволнован... Может, позже я выясню, что же это так меня взволновало. А пока
пойду, переоденусь.
Клаузен уходит.
Иммос. И это Маттиас Клаузен! Великий Маттиас Клаузен! О боже! Боже!
Входит Анна.
Иммос. Что будет с Беттиной! Со всеми детьми!
Анна. Что будет с Инкен, хотели вы сказать.
Иммос. Я ведь я предупреждал, я говорил, что из этого ничего хорошего
не выйдет. Да, жизнь - жестокая штука, она опровергает все предвиденья.
Анна. Я дозвонилась. Подошел к телефону доктор Штайниц, он все
рассказал.
Иммос. И что говорит доктор Штейниц?
Анна. Да он говорит, что господин Клаузен был сам не свой и пришлось
вызвать какого-то знаменитого врача. Приставили к господину Клаузену двух
санитаров, а тот возьми да исчезни. Весь дом перерыли, полицию вызывали.
Думали, он того... покончил с собой. Все семейство взвыло.
Иммос. Ужасная ситуация. Адвокат Ганефельдт рассказывал мне, что
произошло. Дети подали ходатайство об учреждении опеки над отцом, а его
назначили опекуном. Разве можно так поступать с таким сильным человеком, как
он. Я отговорил бы детей от такого ходатайства.
Анна. Боже, где же Инкен?
Иммос. Дети ищут господина Клаузена. Они звонили мне, поэтому я и зашел
к вам...
Анна. Хоть бы Инкен скорей приехала, хоть бы она застала его в живых!
Иммос. Вы так опасаетесь за его здоровье?
Анна. Да, как только я его увидела сегодня.
Иммос. Адвокат и дети должны подъехать с минуты на минуту. Надо бы
задержать здесь господина Клаузена до их приезда. Пойду, приведу себя в
порядок. Нам предстоит тревожная ночь. (Уходит.)
Автомобильные гудки. Входит Штайниц.
Штайниц. Здравствуйте, Анна. Не волнуйтесь, Инкен со мной, она в
машине.
Господин Клаузен здесь?
Анна. Совершенно верно. Он здесь. Только вот не ручаюсь за его
здоровье.
Штайниц.. Ничего удивительного. Этот бедный затравленный человек
валится с ног. Но, пока он жив, а значит - не все потеряно. Инкен в это
верит. Анна, я не только доктор, но и друг Маттиаса. Его надо увезти отсюда,
из страны, я не знаю куда, но должны.... Мы просто обязаны спасти Маттиаса,
иначе ему конец... Пойду, скажу Инкен, что он здесь.
Штайниц выходит.
Анна. Господи, мало мне, что я маялась со своим мужем, так теперь и с
дочерью... Я так надеялась на ее счастье и вот, что же я получила? Это она
навлекла на нас новые несчастья! А ведь я ее предупреждала! Бог свидетель, я
ее предостерегала!
Входят Инкен и Штайниц. Немного спустя входит Винтер.
Инкен. Это правда, мама? Где Маттиас?
Анна. Уж и не знаю, как сказать... Боюсь...
Инкен. Говори правду! Что с ним? Он умер?
Анна. Не то, чтобы умер, но... Может это еще хуже смерти.
Инкен Что случилось, где он? Где? Ты можешь ответить вразумительно?
Анна. А что ты сделаешь, если я скажу?
Инкен. Я заберу его отсюда, нам надо бежать. Только так я могу его
спасти!
Анна. Но это очень опасно, Инкен! И, наверно, противозаконно! Я не буду
тебе помогать.
Штайниц. Не бойтесь, Анна. Я возьму все на себя. Я столько уже видел,
слышал и пережил в этой жизни, что уже ничего не боюсь. Я буду сражаться со
всеми за моего друга и вашу дочь.
Инкен (матери). Ты даже не представляешь, что ему пришлось пережить в
последние дни. И мне тоже. Они вызвали какого-то доктора и приставили к
Маттиасу санитаров. Да что там санитаров - охранников! Они заперли его, как
в тюрьме! Я бы не выдержала всего этого, если бы не доктор Штайниц, он -
настоящий друг! А господин Клямрот набросился на меня. Он хотел выгнать
меня, как бездомную собаку, он хотел даже применить силу к слабой женщине. А
уж как он меня называл, я не хочу повторять, это отвратительно, мама. Он
ругался, как извозчик! Но я все вытерпела ради Маттиаса. А потом он исчез,
сбежал. Если бы ты видела в ту минуту физиономию Клямрота! Он испугался!
Маттииас не был больше в его власти и он затрясся от страха, а я в душе
торжествовала - Маттиас свободен! Больной, беспомощный, но свободный. Мы
бросились его искать. Говори быстрей, где он? Ты знаешь?
Анна. Не скажу ни слова, пока ты не успокоишься.
Инкен. Мама, нет времени на пустые разговоры, где он?
Анна. Он поздно ночью явился к нам, позвонил в дверь. Промок под
дождем, как бродяга...
Инкен. Мама, где он?
Анна. В спальне.
Инкен бросается туда, но мать ее удерживает.
Он, наверно, заснул, не буди его..
Инкен. Придется, мама. Нам надо бежать, и побыстрее.
Анна. Вот только согласится ли он бежать?
Инкен. Винтер, несите вещи - плед, теплую одежду и шубу... Все несите.
Он поспит в машине. Отсюда до швейцарской границы несколько часов хорошей
езды, а там он будет в безопасности. Весь этот кошмар останется здесь.
Анна. Инкен, одумайся, ты не понимаешь всей серьезности положения. Я
даже сомневаюсь в его... рассудке. Ему мерещится, что за ним гонятся враги.
Инкен. Мама, ему это не мерещится. Так и есть на самом деле.
Штайниц. Мы все должны помочь ему, помогите и вы, Анна! Мы должны
бороться до конца.
Входит Клаузен.
Инкен. Маттиас!
Выражение лица Клаузена не меняется. Инкен тянет его в комнату и
привлекает к себе, потом окликает громче: "Маттиас!" И в третий раз, как бы
желая встряхнуть его: "Маттиас!" На лице Клаузена появляется улыбка, словно
при пробуждении.
Маттиас.. Инкен...
Инкен (делает знак. Все удаляются, оставляя Клаузена и Инкен одних).
Ну, говори! Мы теперь одни, Маттиас...
Маттиас. Поздно, Инкен... Моя душа умерла...
Инкен. Это тебе только кажется, мой дорогой. Сон всегда временная
смерть души. Но ты снова воскреснешь. Я помогу тебе!
Маттиас. Это ты, Инкен? Да, я тебя вижу, но почему-то не чувствую
тебя...
Инкен. Маттиас, после того, что тебе пришлось пережить...
Маттиас. Ты хочешь сказать, что эти мерзавцы меня сломали?
Инкен. Теперь ты на свободе, мы убежим от них. Все утерянное вернется,
Маттиас...
Маттиас. Ты права, я что-то утерял... Смотрю на тебя, что-то ищу, и не
могу найти. Мертвая душа в еще живом теле.
Инкен. Не говори так, Маттиас...
Маттиас. Я боюсь, моя любовь исчезла. Мертвая душа не может никого
любить... И воскресить ее невозможно.
Инкен. И пусть, не надо! Не надо меня любить, не люби меня! Маттиас,
моя любовь настолько велика, что ее хватит на нас обоих!
Маттиас. Скажи, Инкен, где я?
Инкен. В доме моей матери.
Маттиас. Да, у тебя славная мама... А как я сюда попал? Ведь мы были в
Швейцарии.
Инкен. Да, Маттиас. Мы были там..
Маттиас. Я хочу туда вернуться. Едем сейчас же!
Инкен. Эгмонт отдал мне свою любимую машину. Она у ворот. Сейчас же
едем. С нами Винтер и Штайниц..
Маттиас. Эгмонт? Славный мальчуган... Это правда? Мы убежим? И никто
нам не помешает?
Инкен. Никто, если мы поторопимся. Положись во всем на меня, бери все у
меня. Ведь я -- это ты!
Маттиас. Да, ты лучший опекун, чем Ганефельдт.
Инкен. Я - твой дорожный посох, твоя опора. Я твое творение, твоя
собственность, твое второе "я"! Помни только об этом, об остальном - не
думай.
Маттиас. Нет, я все-таки не понимаю, как я сюда попал?
Инкен. И об этом сейчас не думай. Потом, все потом... Думаю, о том, что
ты здесь уже знают в твоем доме, так что времени у нас мало. Может половина
или четверть часа... Поторопимся, Маттиас.
Маттиас. А что, все-таки произошло? Может мне кто-нибудь это объяснить?
Мне помнится, в доме был какой-то грохот, может что-то свалилось..
Канделябр, что-ли... Я, кажется, испугался и лег в постель. А потом встал...
Может, это я во сне гуляю, как лунатик? Мне еще покойная жена говорила, что
такое со мной случалось. Так что я вполне мог добраться и сюда...
Инкен. Вот ты и сам вспомнил, почти все...
Маттиас. Почти? Значит, не все вспомнил, а ты не хочешь мне лгать. Но,
кажется, я вспоминаю новые и новые подробности.
Инкен. Поговорим об этом в машине. Ты ляжешь на подушки и все мне
расскажешь. Нам бы только выбраться на скоростное шоссе, а тогда... Ты
немного поспишь, а, если я увижу, что тебе вдруг приснится кошмар, я тебя
разбужу. Зачем же я тогда рядом с тобой? А в Швейцарии, ты за несколько дней
придешь в себя, будешь весел и беззаботен, как ребенок. А я стану твоей
матерью, буду заботиться о тебе. Ты - мой ребенок, Маттиас.
Маттиас. А ты знаешь, что такое семьдесят лет? Это бездна, куда и
заглянуть-то страшно. Голова кружится...
Инкен. Маттиас, сейчас все решают не годы, а минуты. Нам надо бежать,
Маттиас! Не стоит сейчас говорить о бездне, ты скоро будешь там, где светит
яркое солнце и мы будем смотреть на него, а не в какую-то мрачную бездну...
Маттиас. И ты посол этого солнечного мира, Инкен. Не торопи меня, дай
мне разобраться во всем самому. (Закрывает глаза.) Когда твои нежные руки
обнимают меня, мне хорошо. Я не вижу твоих рук, но ощущаю их, не вижу тебя,
но радуюсь. Я закрываю глаза и чувствую ясно и просто, что на свете есть
счастье.
Входит Штайниц.
Штайниц. Прости, Маттиас, я, наверно, не вовремя.
Маттиас. Ты всегда вовремя.
Штайниц. Машина заправлена, пора ехать.
Маттиас. Винтер, Винтер, где вы? Откройте портфель.
Штайниц. Нет, Маттиас это я, твой старый друг Штайниц. Ты меня не
узнал?
Клаузен. Где мое завещание? Оно в безопасности? Я могу рассчитывать,
Винтер, что вы будете защищать права Инкен, как лев?
Винтер. Бог свидетель, и вы еще в этом сомневаетесь, господин Клаузен?
Я могу ответить только "да"!
Инкен. Маттиас, все это не имеет теперь никакого значения. Боже, если
бы у меня были силы, я унесла бы тебя на руках. Умоляю тебя, помоги себе!
Завтра тебя ждет новая жизнь.
Маттиас. Кстати, господа, знаете ли вы весьма занятную историю некоего
господина Клаузена? О, это был один из самых уважаемых людей; можно сказать
- столп общества! И что вы думаете, это самое общество его выплюнуло, вот
так - тьфу! И что он такое теперь? Плевок общества. Обыкновенный плевок,
который растерли подошвами.
Инкен. Он совершенно не в себе, давайте действовать сами. Винтер!
Винтер подходит к Маттиасу с одеждой и пледом.
Маттиас. Винтер, вы как-то подросли за последнее время! Да, да, не
спорьте! Вы - гигант, Винтер, вы - бог! Да-да! Наверно, человеку надо
испытать серьезное несчастье, чтобы он мог разглядеть все вокруг себя. Не
стоит утруждать себя ради меня, Винтер. Не стоит, право. Посмотрите лучше -
перед вами человек, которого ограбили, духовно убили и физически
обесчестили! А потом плюнули мной на улицу под колеса и подошвы! И теперь по
сравнению с вами я -- ничтожество, грязь, а ваше место, Винтер, на Олимпе,
среди властителей мира сего!
Инкен. Маттиас, Маттиас, возьми себя в руки! Мы добьемся
справедливости.
Клаузен глубоко вздыхает, откидывает назад голову и впадает в забытье.
Надо ему помочь. Доктор, налейте коньяку, а ты, мама, приготовь горячий
чай. Быстрее, мне уже чудится, что подъезжает машина Ганефельдта. Я не отдам
Маттиаса никому!
Анна уходит. Слышен автомобильный гудок.
Инкен . Это они! Ищейки! (Достает револьвер.) Видит бог, пока я жива, я
их не пущу сюда!
В дверях появляется пастор Иммос и преграждает дорогу Инкен.
Иммос. Во имя Иисуса Христа, Инкен, опусти револьвер!
Инкен. А если это обыкновенные бандиты, господин пастор?
Иммос. Я прощаю твою резкость, понимаю тебя. Ты же моя прихожанка,
Инкен, не забывай.
Инкен (приподнимает оружие). Назад! Я вас не знаю! Я вас не помню!
Иммос отступает. Инкен следует за ним с револьвером.
Штайниц. Инкен, не глупите. Есть другие возможности, мы еще не
проиграли.
Штайниц идет вслед за Инкен. Перед домом нарастает шум: слышны
автомобильные гудки, громкий разговор. Винтер остается один .возле Клаузена,
который лежит в углу дивана и тяжело дышит. Винтер кладет на стул вещи,
присаживается на краешек стула и наблюдает за Клаузеном.
Маттиас. Послушай, Винтер, кто здесь поет? Я не могу заснуть из этого
пения.
Винтер. Я ничего не слышу.
Маттиас. У тебя же абсолютный слух, мой милый Винтер! Хоры, хоры поют!
Винтер. Может быть, в церкви?
Маттиас. Верно, церковь рядом. Кажется, здесь был и пастор... Он что-то
говорил мне.
Винтер. Может быть, говорил, я не слышал, господин Маттиас.
Маттиас. Он хотел, чтобы я пошел к нему. А что мне делать в доме
пастора? Ведь мое место в соборе мироздания, да-да, Винтер, в самом центре
вселенной.
Винтер. Я лучше позову кого-нибудь.
Маттиас. Я хочу пить, Винтер!
Винтер находит графин, наполняет стакан и подает его Клаузену.
Спасибо. Дайте мне твою руку, Винтер. Я поклонюсь ей - сколько раз она
приходила мне на помощь. И вот, последняя услуга - она навсегда избавит от
жажды вашего старого мучителя... Винтер, закрой дверь
Винтер. Зачем, ведь сюда могут войти.
Маттиас. Потому и закрой. И помолчи. (Напряженно прислушивается.) Фуга?
Нет, скорее оратория... Химера -- это зверь с телом козы, хвостом дракона и
пастью льва. Эта пасть сочится ядом...
Винтер. Что вы говорите?
Маттиас. Закат... Я хочу увидеть закат...
Винтер. Пожалуй, позову доктора Штайница.
Маттиас. Я жду, я жажду заката... Моя кровь остывает... И это звучит во
мне, как, фуга, кантата...а, может, это -- оратория... Ты слышишь эту
музыку? Наверняка не слышишь, а жаль. Я жажду... я жажду... заката! У меня
жажда... Мне зябко, укрой чем-нибудь...
Винтер прикрывает его пледом. Клаузен натягивает его на лицо.
Я жажду... я жду... заката...
Наблюдая за Клаузеном, Винтер все больше беспокоится. Идет к двери,
встречается с Анной.
Анна. Я принесла вишневки. Замечательная вишневка....
Винтер. Он только что выпил воды, но мне это не нравится....
Анна. Да он заснул, слава богу. Пусть отдохнет.
Винтер. Как они могли так поступить со своим отцом? Не понимаю... Это
ужасно, Анна, я в ужасе.
Анна. Они все уже приехали - Беттина, Вольфганг и госпожа Кламрот. Они
хотят забрать его в больницу. Профессор против, но его никто не слушает. Там
главный - адвокат Ганефельдт. Он говорит, что он опекун господина Клаузена и
берет всю ответственность на себя.
Возвращается Инкен.
Инкен. Эти вороны собрались у пастора. Почему господь не покарает эту
гнусную банду, как он может спокойно смотреть на эти издевательства!
Ганефельдт вызвал даже полицию. На нашей стороне, говорит он, закон и сила.
Посмотрим!
Возвращается Штайниц.
Штайниц. Там в доме пастора сумасшедший дом. Все орут, взваливают вину
один на другого... Мы можем проиграть, но на земле еще живы правда и
справедливость и они помогут нам победить.
Инкен с тревогой смотрит на Клаузена.
Инкен. Маттиас, что с тобой, Маттиас? Скажи мне что-нибудь, Маттиас...
Анна. Он... он не может...
Инкен. Ты не можешь говорить, Маттиас?
Анна. Он сейчас скажет -- у него дрожат губы.
Инкен. Скажи мне словечко, Маттиас. Что ты чувствуешь? Не бойся, говори
тихо, я все услышу, все пойму...
Штайниц. Пусти-ка меня, Инкен...
Штайниц (откидывает плед, испытующе вглядывается).
Это, кажется, очень серьезно. Мне нужно осмотреть пациента, прошу всех
уйти. Винтер, вы - останьтесь, ваша помощь может понадобиться.
Анна берет Инкен под руку, собираясь ее увести.
Инкен (как оглушенная). Маттиасу стало плохо? Ты думаешь, он умирает,
мама?
Анна и Инкен уходят.
Штайниц. Что это за стакан, Винтер?
Винтер. Господин Клаузен пил из него воду. Запивал лекарство...
Штайниц. Лекарство? Странный запах...
Винтер. Но должны же быть какие-то лекарства, снадобья, чтобы помочь
ему... Ведь вы сами говорили, что медицина нынче творит чудеса!
Штайниц. Против чего? Или против кого? Если он сам так решил, разве
могу я ему помочь?
Услышав шум, вбегает Инкен.
Инкен. Он умер? Не может быть! Я не верю!
Штайниц. Инкен, успокойтесь...
Инкен. Не надо меня успокаивать. Я и так спокойна, господин Штайниц. Я
совершенно спокойна...
Инкен подходит к креслу-каталке, где сидит неподвижный Клаузен, и
медленно толкает его к выходу.
Винтер ( Штайницу). У меня такое чувство, будто им выстрелили в спину,
из-за угла.
Штайниц. Да, и неизвестно, кто из них большая жертва.
Входят Ганефельдт и пастор. Дети Клаузена заходят тихо, чтобы их не
заметили.. Слышится рев отъезжающей машины.
Ганефельдт. Мы пришли, чтобы узнать, как тут дела. Дети весьма
обеспокоены и прислали нас сюда.
Штайниц. Отправляйте назад вашу скорую помощь. Полицию тоже. Да и сами
отправляйтесь подобру-поздорову - ваше опекунство уже никому не нужно.
Ганефельдт. Это мой долг. Долг перед обществом, перед семьей Клаузенов.
Это тяжелый долг, но я исполню его, чего бы мне это не стоило. Я друг семьи,
доктор Штайниц, и должен заботиться об интересах законных наследников.
Штайниц. Простите, господин адвокат, а не пойти бы вам со своим долгом,
знаете куда...
Ганефельдт. А вот за это вы мне ответите! И я отвечу вам в другом
месте!
Иммос. Но что сказать детям? Нельзя им рассказать правду! Не пускайте
их сюда!
Штайниц. Отчего же, господин пастор? Они получили то, чего хотели.
Эпилог.
Инкен везет кресло-каталку с Маттиасом. Он дремлет. Инкен устала,
чувствуется долгий и трудный путь. Инкен останавливается и садиться на землю
рядом с Маттиасом.
Маттиас. (открывает глаза). Где мы?
Инкен. На твоем любимом озере. Я нашла это место совсем недавно. Мне о
нем рассказывал Гюнтер. Ты помнишь Гюнтера? Здесь удивительный закат -
солнце садится вон в то ущелье и его лучи еще долго освещают снежные
вершины. Они сверкают почти в темноте, как сказочные ледяные дворцы и
отражаются в озере... Мне так хотелось, чтобы ты это увидел...
Маттиас. Спасибо, моя милая. Я увижу... Мы еще много раз будем здесь
сидеть вот так, рядом и будем ждать захода солнца...
Инкен. Мы будем ждать последнего заката...
Конец.