Я слишком увлеклась, наблюдая за его действиями, и, утратив бдительность, позволила обходившему стол дворецкому положить на свою тарелку нечто горячее, с сильным пряным ароматом. Ну что заставляет людей подавать к столу горячие блюда, когда температура в столовой поднялась как минимум до девяноста градусов?
— Великолепно, — пробормотал себе под нос барон, нежно перекатывая камень на ладони. — Sehr scbön.
Пожалуй, во многом и многом я не стала бы доверять мнению Джейлис Дункан, но уж в том, что касалось драгоценностей, я в ее вкусе и знаниях не сомневалась. А она, помнится, сказала мне, объясняя свою теорию путешествия сквозь время при помощи драгоценных кристаллов: «Это обязательно должны быть камни самого высшего сорта. Большие и абсолютно безупречные».
Этот рубин был безусловно большим; он почти равнялся в размерах с маринованными перепелиными яйцами, окружавшими фазана в полном оперении (и с клювом), возлежавшего пока что на буфете, в сторонке от стола. Да и в его безупречности я была совершенно уверена. Джелли была убеждена, что этот камень может унести ее в будущее; меня бы вполне устроило, если бы он помог нам добраться до Кросскрика. Я наконец решилась попробовать то, что лежало на моей тарелке; похоже, это было нечто вроде рагу, очень нежного и со множеством разнообразных приправ.
— Как вкусно, просто восхитительно, — сказала я, обращаясь к мистеру Стэнхоупу, который как раз отправлял в рот очередную порцию, зацепив вилкой как можно больше. — Что это такое, вы не знаете?
— О, это одно из моих самых любимых блюд, мэм, — ответил он, с блаженным видом нависая над своей тарелкой и вдыхая аромат горячего соуса. — Это тушеные свиные морды. Удивительный деликатес, вы не находите?
Я с силой захлопнула за собой дверь комнаты кузена Эдвина и прислонилась к ней, позволив наконец своему лицу полностью расслабиться и испытывая огромное облегчение от того, что мне больше не нужно любезно улыбаться. Теперь я могла снять к чертям это тесное платье, расшнуровать тугой корсет, сбросить с ног пропотевшие туфли.
Покой, одиночество, обнаженность и тишина. Я и желать не могла ничего такого, что сделало бы мою жизнь в данный момент еще более полной, — кроме, разве что, глотка свежего воздуха. Я сбросила с себя почти все и, оставшись в одной рубашке, подошла к окну и распахнула его.
Воздух снаружи оказался таким плотным, что мне показалось, будто я могу шагнуть через подоконник и поплыть вниз, как маленький камешек, брошенный в кувшин с черной патокой.
И в то же мгновение на свет моей свечи бросились толпы мошек, привлеченные огнем и жаждущие моей крови. Я поспешила задуть свечку и в темноте села на подоконник, позволив теплому, мягкому воздуху омыть меня.
Рубин по-прежнему висел на моей шее, черный, словно капля крови, выступившая на коже. Я прикоснулась к нему, заставив качнуться между моих грудей; камень был таким же горячим, как моя кровь.
Снаружи доносился шум; гости начали разъезжаться. Вереница экипажей, ожидавших своих седоков, медленно ползла по подъездной дороге. До меня доносились отдельные слова прощания, обрывки разговоров и негромкий смех.
— …было довольно умно, мне так показалось, — услышала я протяжный голос Филиппа Уайли.
— О, да, умно, безусловно это было умно, — чуть повышенный тон, которым ответила его сестра, давал понять без малейших сомнений, какого она мнения об уме как качестве светского человека.
— Ну, ум в женщине вполне можно вытерпеть, моя дорогая, — если при этом на данную женщину еще и приятно посмотреть. Но вообще-то говоря, если женщина обладает красотой, то она вполне может обойтись и без ума, в особенности если она способна скрыть его полное отсутствие и умеет держать рот на замке.
Саму мисс Юдифь Уайли вряд ли можно было обвинить в обладании большим умом, но она прекрасно понимала все неприличие этого качества у женщин. И потому совершенно не по-дамски фыркнула.
— Да ей уже тысяча лет от роду, уж это точно, — заметила она. — Приятно посмотреть, как же! Впрочем, должна признать, что побрякушка у нее на шее выглядела совсем неплохо, — неохотно признала сердитая леди.
— О, да! — согласился с ней низкий голос, который я опознала как принадлежащий Ллойду Стэнхоупу. — Хотя, на мой взгляд, оправа производит куда более сильное впечатление, нежели сам камень.
— Оправа? — выпалила мисс Уайли. — Да там вообще никакой оправы нет! Камень просто сам по себе лежал на ее груди!
— В самом деле? — вежливо откликнулся Стэнхоуп. — А я и не заметил. — Уайли разразился смехом, но тут же умолк, поскольку дверь дома распахнулась, выпуская очередного гостя.
— Ну, старина, если ты этого не заметил, так нашлись другие, кто сумел это сделать, — с лукавой интонацией сказал Уайли. — Ага, а вот и экипаж подали.
Я снова прикоснулась к своему рубину, наблюдая за тем как пара отличных мышиных жеребцов, принадлежавших Уайли, увозит его прочь. Да, кое-кто сумел заметить. Я до сих пор ощущала взгляд барона на своей груди, — взгляд оценивающий и горящий алчностью. Я даже подумала тогда, что он разбирается не только в драгоценностях и не только их жаждет.
Камень лег в мою ладонь — теплый, гладкий… мне даже показалось, что он гораздо теплее, чем моя кожа, хотя это, безусловно, была иллюзия. Обычно я не носила никаких украшений, кроме обручального кольца; они меня не слишком интересовали. Пожалуй, было бы немалым облегчением избавиться хотя бы от части наших опасных сокровищ. Я долго сидела на окне, держа камень, уютно устроившийся в моей ладони, пока наконец не додумалась до вовсе странной идеи: мне почти уже начало казаться, что рубин бьется в моей руке, словно маленькое сердце, бьется в такт с биением моего собственного.
Внизу остался уже только один экипаж, его кучер терпеливо стоял рядом с лошадьми, поглаживая их морды. Минут через двадцать вышел наконец его хозяин, весело бросивший в ответ на слова провожавших его: «Спокойной ночи!». Он спустился с крыльца. Да, это был барон. Он задержался дольше всех, и он уезжал в отличном расположении духа; это показалось мне добрым знаком.
Один из лакеев, одетый в ливрею, потушил факелы, укрепленные у выезда. Я видела бледное пятно его рубашки, когда он возвращался к дому по темной дороге, и внезапный всполох света на террасе, когда открылась дверь, пропустившая его. Но и этот свет погас, и ночная тишина опустилась на поместье.
Я ожидала, что Джейми придет с минуты на минуту, однако время шло, а я все не слышала звука его шагов. Я посмотрела на кровать, но мне пока что не хотелось ложиться.
Наконец я слезла с подоконника и снова набросила на себя платье, не потрудившись, правда, добавить к нему чулки или туфли. Я вышла из комнаты и, бесшумно ступая босыми ногами, спустилась вниз, потом пошла по длинному крытому переходу между зданиями — к большому дому; этот переход выводил к боковой двери, со стороны сада. Вокруг было совершенно темно, лишь лунный свет слабо сочился сквозь оконные переплеты.
Должно быть, большая часть слуг уже отправилась спать, заодно с хозяевами дома и гостями, оставшимися здесь до утра. Но сквозь балясины перил лестницы, ведущей на верхний этаж, виднелись огоньки. Похоже, канделябры в столовой наверху еще не были погашены.
Когда я на цыпочках поднималась по отлично отполированным деревянным ступеням, до меня донеслось неразборчивое бормотание мужских голосов; мягкий и глубокий голос Джейми, с шотландским выговором, и чисто английские интонации губернатора, — это был разговор наедине, в нем звучали некие особые тона доверия и внимания друг к другу.
Свечи в роскошных канделябрах уже догорали. Воздух наполнял сладкий запах пчелиного воска, смешивавшийся с низко повисшими облаками дыма душистых сигар, неторопливо выплывавших из открытой двери столовой.
Двигаясь как можно тише, я подошла к самой двери и остановилась в тени. Со своего наблюдательного пункта я отлично видела губернатора, сидевшего ко мне спиной; он как раз наклонился вперед, прикуривая очередную сигару от свечи в стоявшем на столе подсвечнике.
Если Джейми и заметил меня, он ничем не дал этого понять.
Его лицо хранило обычное выражение спокойствия и благодушия, но, поскольку недавно появившиеся тонкие морщинки вокруг его глаз и у рта слегка разгладились, а плечи не образовывали жесткие линии, я пришла к выводу, что он действительно расслаблен и пребывает в хорошем настроении. У меня сразу стало легче на душе; это значило, что он преуспел в своих замыслах.
— Это место называется Речная Излучина, — говорил он в этот момент губернатору. — Довольно высоко в горах за Кросскриком.
— Я знаю эту плантацию, — откликнулся губернатор Трайон слегка удивленным тоном. — Мы с женой в прошлом году провели несколько дней в Кросскрике; мы тогда объезжали колонию, по случаю моего вступления в должность. Речная Излучина расположена вообще-то скорее у подножия гор, хотя и не в городе… ну, пожалуй, это даже на полпути к собственно горному хребту.
Джейми улыбнулся и сделал глоток бренди.
— А, неважно, — сказал он. — Моя семья родом из Горной Шотландии, так что любые горы для нас — дом родной.
— Да, в самом деле. — Маленький клуб дыма поднялся над головой губернатора. Потом он вынул сигару изо рта и доверительно взмахнул ею в сторону Джейми. — Поскольку мы сейчас одни, мистер Фрезер, мне бы хотелось обсудить с вами еще одно дело. Еще по глоточку, сэр? — он поднял графин и, не дожидаясь ответа, и налил еще бренди в оба стакана.
— Благодарю вас, сэр.
Губернатор несколько секунд энергично сосал сигару, выпуская голубые облака дыма и заставляя огненную точку на ее конце разгораться все ярче, потом наконец оставил скрученные табачные листья в покое и откинулся на спинку стула, небрежно держа сигару двумя пальцами.
— Вы совсем недавно прибыли в колонии, так мне сказал наш юный Эдвин. Вы вообще хорошо знакомы со здешними условиями?
Джейми слегка пожал плечами.
— Я старался разобраться во всем как можно лучше, сэр, — ответил он. — Но какие именно условия вы имеете в виду?
— Северная Каролина — очень богатая земля, — сказал губернатор. — Но здесь еще далеко не достигнут такой же уровень благополучия, как у соседей… в основном это связано с тем, что живущие здесь люди не могут полностью использовать все свои возможности. У нас, видите ли, нет достаточно большого залива, чтобы построить солидный морской порт; поэтому рабов приходится доставлять по суше из Южной Каролины или Виргинии, а это обходится очень дорого… и по той же самой причине мы и надеяться не можем соревноваться с Бостоном и Филадельфией в количестве рабочих по контракту. Довольно долго политикой колонии и моей собственной, мистер Фрезер, было вот что. Власти всячески поощряли селиться на землях колонии Северная Каролина людей умных, умелых, знающих и из хороших семей, ради будущего процветания и безопасности. — Он поднес сигару к губам, глубоко затянулся дымом и медленно выдохнул его. Потом слегка откашлялся. — К настоящему моменту, сэр, установилась некая система предоставления земли, посредством чего многие и многие акры могут быть переданы во владение людям со средствами, которые готовы взять на себя обязательство убедить некое количество эмигрантов приехать сюда и устроиться в наших краях под его покровительством. Эта политика прекрасно действовала и оправдывала себя в течение последних тридцати лет; и очень много жителей Горной страны и семей из Ирландии и равнинной Шотландии вняли призыву приехать и поселиться в наших краях. Ну, и когда я прибыл сюда, я был просто изумлен, обнаружив, что берега реки Кейпфир просто сплошь заселены Макнейлами, Буханэнами, Грэхемами и Кэмпбеллами!
Губернатор снова обратил внимание к своей сигаре и поднес ее к губам, но на этот раз лишь на мгновение; ему хотелось закончить изложение своей мысли.
— Но в этих местах остается еще огромное множество земель, пригодных для заселения, вглубь от побережья, ближе к горам. Конечно, эти территории довольно далеко, и к тому же, как вы и сказали, скорее подходят людям, привыкшим к уединению Горной Шотландии…
— Мне уже приходилось слышать о таких грантах, сэр, — перебил губернатора Джейми. — Но разве в текстах соответствующих документов не упомянуто также, что те, кто претендует на дарственные земли, должны быть не просто белыми, но еще и протестантами и возрасте не более тридцати лет?
— Да, в официальном тексте Акта о грантах сказано именно так, — мистер Трайон повернулся, и теперь я видела его в профиль; он постучал сигарой по краю фарфоровой пепельницы, стряхивая хлопья пепла. Уголок его губ изогнулся, как бы в предвкушении чего-то; его лицо теперь напоминало своим выражением лицо рыбака, почувствовавшего первую поклев-
— Подобное предложение, безусловно, могло бы звучать весьма интересно, — немного официальным тоном произнес Джейми. — Но я, тем не менее, должен подчеркнуть тот факт, что я не протестант, равно как и большая часть членов моего клана.
Губернатор протестующе скривил губы и вздернул одну бровь.
— Но вы в то же время и не иудей, и не негр! Я могу с вами говорить, как джентльмен с джентльменом, разве не так? Буду до конца откровенен, мистер Фрезер, одно дело закон, а другое дело — как он исполняется. — Он с легкой улыбкой взял стакан с бренди и забросил наживку: — И я убежден, что вы понимаете это так же хорошо, как и я.
— А может, и лучше, — пробормотал Джейми с вежливо улыбкой.
Губернатор бросил на него внимательный взгляд, но тут же разразился громким смехом. И с видом одобрения поднял свой стакан и отпил глоток.
— В общем, мы друг друга поняли, мистер Фрезер, — заявил он, удовлетворенно кивая. Джейми наклонил голову — на долю дюйма, не больше.
— Так значит, не возникнет никаких трудностей, — я имею в виду, никто из тех, кого следует убедить в правильности вашего предложения, не столкнется с осложнениями?
— Ни в малейшей степени! — заверил его губернатор, с легким стуком возвращая стакан на стол. — Им следует заявить только, что они крепкие люди, умеющие работать на земле; и больше я их ни о чем не спрошу. А если не было вопроса — то нет надобности и в ответе, разве не так? — И тонкая бровь губернатора вопросительно и в то же время весело изогнулась.
Джейми повертел в руках свой стакан с бренди, словно восхищаясь глубоким, насыщенным цветом жидкости.
— Видите ли, ваше превосходительство, — сказал он наконец, — далеко не всем, кто принимал участие в восстании Стюартов, повезло так, как мне. Мой приемный сын, например, потерял кисть руки; еще один мой близкий друг потерял всю руку. Но они тем не менее остаются людьми добрыми, надежными и трудолюбивыми. И у меня даже в мыслях нет принять какое бы то ни было предложение, если оно не будет касаться и всех моих спутников.
Губернатор широким взмахом руки отмел все сомнения Джейми.
— Если они способны заработать себе на хлеб и не станут обузой для всего здешнего общества, добро пожаловать, — воскликнул он. Потом, как если бы он сам испугался своей опрометчивой щедрости, губернатор выпрямился на стуле, бросив сигару догорать на краю дорогой пепельницы. — Раз уж вы упомянули якобитов… пожалуй, от этих людей потребуется клятва верности Короне, если они еще не приносили ее. Осмелюсь ли я задать вопрос, сэр… вы, вы сами, часом не папист?
Конечно, Джейми мог прищуриться из-за того, что ему в глаза попал дым, но я лично сильно в этом усомнилась. Да и губернатор, пожалуй, тоже, потому что, хотя ему и было лишь слегка за тридцать, он явно неплохо разбирался в людях. Он снова повернулся на стуле, так что теперь я опять видела только его спину, но я могла поспорить, что он весьма пристально смотрит на Джейми, ловя малейшие изменения в выражении его лица.
— Я далек от того, чтобы ставить вам в вину ошибки прошлого, — сказал он. — И не намерен отрицать ваши теперешние заслуги. Это всего лишь моя обязанность в силу занимаемой должности, надеюсь, вы понимаете.
Джейми улыбнулся, хотя и не слишком весело.
— А моя обязанность — ответить со всей откровенностью, — кивнул он. — Да, я прощенный якобит. И я принес клятву верности Короне — как и все те, кто этой ценой купил себе жизнь.
Он вдруг резко опустил на стол свой почти полный стакан и отодвинул тяжелый стул. Потом встал и поклонился губернатору.
— Уже довольно поздно, ваше превосходительство. Прошу позволить мне удалиться.
Губернатор откинулся на спинку стула и медленно поднес к губам сигару. Он глубоко затянулся, заставив кончик сигары вспыхнуть темным огнем, и при этом не сводил глаз с Джейми. Потом кивнул, одновременно выпустив струйку дыма сквозь поджатые губы.
— Конечно, спокойной ночи, мистер Фрезер. Но вы обдумаете мое предложение, не так ли?
Я не стала дожидаться ответа Джейми — в том для меня не было необходимости. Я, подобрав юбки, метнулась через холл к лестнице, перепугав до полусмерти лакея, задремавшего в темном углу.
Я ворвалась в предоставленное нам помещение над конюшнями, никого больше не встретив по пути, и без сил свалилась на стул. Мое сердце колотилось, как сумасшедшее; и не только от того, что я промчалась вниз и вверх по ступеням, но и от того, что я услыхала.
Да уж, Джейми наверняка обдумает предложение губернатора, еще и как обдумает. И какое предложение! Одним махом вернуть все то, что он потерял в Шотландии… и даже больше.
Джейми не был рожден лэрдом, но смерть старшего брата сделала его наследником Лаллиброха, и с начиная с восьмилетнего возраста в нем воспитывали чувство ответственности за его владения, за благополучие земель и арендаторов, учили ставить дела земли превыше своих собственных. А потом явился Карл Стюарт, и начал свое безумное шествие к славе; он был словно некий огненный крест, увлекший своих последователей к разгрому и смерти.
Джейми никогда ни в чем не упрекал Стюарта; он вообще никогда не говорил о Карле Стюарте. Точно так же он никогда не упоминал и о том, во что лично ему обошлась вся эта авантюра.
Но теперь… все могло вернуться. Новые земли, пригодные для обработки и фантастически плодородные, и возможность устроить весь свой клан, всю свою родню под своим теплым крылышком. Это просто похоже на Книгу Иова, подумала я, — все эти сыновья и дочери, и верблюды и лошади, уничтоженные так небрежно — и вновь возрожденные в жесте сумасбродной и расточительной щедрости.
Я лично всегда относилась к этой части Библии с некоторым сомнением.
Конечно, один верблюд мало чем отличается от другого, но вот о детях этого уж никак не скажешь. И хотя Иов вроде бы воспринял замену своих детей как простую справедливость, я никогда не могла удержаться от мысли, что умершая мать всех тех детей вполне могла иметь на этот счет совершенно другое мнение.
Не в силах усидеть на месте, я снова подошла к окну и уставилась в темноту, ничегошеньки в ней не различая.
Но мое сердце билось так сильно не просто от волнения, и не оно заставило мои руки повлажнеть; тут был еще и страх.
При том, как обстояли дела в Шотландии — а они обстояли так после восстания Стюарта, — конечно же, не составило бы труда найти желающих эмигрировать.
Я уже видела корабли, входившие в порты Индии, видела их и в Джорджии, — трюмы этих судов были битком набиты беглецами, настолько истощенными и оборванными, что они казались мне уж слишком похожими на узников концентрационных лагерей, — просто живые скелеты, едва шевелящие конечностями, бледные, как мясные черви, после двух месяцев, проведенных в темноте под палубой.
Но, несмотря на дороговизну и все трудности переезда, несмотря на боль разлуки с друзьями и родственниками, с самой своей родиной, — иммигранты потоком лились на американскую землю, сотнями и тысячами, таща на спинах детей (тех, которым удалось выжить в пути) и все свои пожитки в маленьких рваных узлах; они высаживались на берег, нищие и потерявшие надежду, и ища вовсе не богатства, а всего лишь стараясь остаться в живых. Им нужен был всего лишь один-единственный маленький шанс.
— Великолепно, — пробормотал себе под нос барон, нежно перекатывая камень на ладони. — Sehr scbön.
Пожалуй, во многом и многом я не стала бы доверять мнению Джейлис Дункан, но уж в том, что касалось драгоценностей, я в ее вкусе и знаниях не сомневалась. А она, помнится, сказала мне, объясняя свою теорию путешествия сквозь время при помощи драгоценных кристаллов: «Это обязательно должны быть камни самого высшего сорта. Большие и абсолютно безупречные».
Этот рубин был безусловно большим; он почти равнялся в размерах с маринованными перепелиными яйцами, окружавшими фазана в полном оперении (и с клювом), возлежавшего пока что на буфете, в сторонке от стола. Да и в его безупречности я была совершенно уверена. Джелли была убеждена, что этот камень может унести ее в будущее; меня бы вполне устроило, если бы он помог нам добраться до Кросскрика. Я наконец решилась попробовать то, что лежало на моей тарелке; похоже, это было нечто вроде рагу, очень нежного и со множеством разнообразных приправ.
— Как вкусно, просто восхитительно, — сказала я, обращаясь к мистеру Стэнхоупу, который как раз отправлял в рот очередную порцию, зацепив вилкой как можно больше. — Что это такое, вы не знаете?
— О, это одно из моих самых любимых блюд, мэм, — ответил он, с блаженным видом нависая над своей тарелкой и вдыхая аромат горячего соуса. — Это тушеные свиные морды. Удивительный деликатес, вы не находите?
* * *
Я с силой захлопнула за собой дверь комнаты кузена Эдвина и прислонилась к ней, позволив наконец своему лицу полностью расслабиться и испытывая огромное облегчение от того, что мне больше не нужно любезно улыбаться. Теперь я могла снять к чертям это тесное платье, расшнуровать тугой корсет, сбросить с ног пропотевшие туфли.
Покой, одиночество, обнаженность и тишина. Я и желать не могла ничего такого, что сделало бы мою жизнь в данный момент еще более полной, — кроме, разве что, глотка свежего воздуха. Я сбросила с себя почти все и, оставшись в одной рубашке, подошла к окну и распахнула его.
Воздух снаружи оказался таким плотным, что мне показалось, будто я могу шагнуть через подоконник и поплыть вниз, как маленький камешек, брошенный в кувшин с черной патокой.
И в то же мгновение на свет моей свечи бросились толпы мошек, привлеченные огнем и жаждущие моей крови. Я поспешила задуть свечку и в темноте села на подоконник, позволив теплому, мягкому воздуху омыть меня.
Рубин по-прежнему висел на моей шее, черный, словно капля крови, выступившая на коже. Я прикоснулась к нему, заставив качнуться между моих грудей; камень был таким же горячим, как моя кровь.
Снаружи доносился шум; гости начали разъезжаться. Вереница экипажей, ожидавших своих седоков, медленно ползла по подъездной дороге. До меня доносились отдельные слова прощания, обрывки разговоров и негромкий смех.
— …было довольно умно, мне так показалось, — услышала я протяжный голос Филиппа Уайли.
— О, да, умно, безусловно это было умно, — чуть повышенный тон, которым ответила его сестра, давал понять без малейших сомнений, какого она мнения об уме как качестве светского человека.
— Ну, ум в женщине вполне можно вытерпеть, моя дорогая, — если при этом на данную женщину еще и приятно посмотреть. Но вообще-то говоря, если женщина обладает красотой, то она вполне может обойтись и без ума, в особенности если она способна скрыть его полное отсутствие и умеет держать рот на замке.
Саму мисс Юдифь Уайли вряд ли можно было обвинить в обладании большим умом, но она прекрасно понимала все неприличие этого качества у женщин. И потому совершенно не по-дамски фыркнула.
— Да ей уже тысяча лет от роду, уж это точно, — заметила она. — Приятно посмотреть, как же! Впрочем, должна признать, что побрякушка у нее на шее выглядела совсем неплохо, — неохотно признала сердитая леди.
— О, да! — согласился с ней низкий голос, который я опознала как принадлежащий Ллойду Стэнхоупу. — Хотя, на мой взгляд, оправа производит куда более сильное впечатление, нежели сам камень.
— Оправа? — выпалила мисс Уайли. — Да там вообще никакой оправы нет! Камень просто сам по себе лежал на ее груди!
— В самом деле? — вежливо откликнулся Стэнхоуп. — А я и не заметил. — Уайли разразился смехом, но тут же умолк, поскольку дверь дома распахнулась, выпуская очередного гостя.
— Ну, старина, если ты этого не заметил, так нашлись другие, кто сумел это сделать, — с лукавой интонацией сказал Уайли. — Ага, а вот и экипаж подали.
Я снова прикоснулась к своему рубину, наблюдая за тем как пара отличных мышиных жеребцов, принадлежавших Уайли, увозит его прочь. Да, кое-кто сумел заметить. Я до сих пор ощущала взгляд барона на своей груди, — взгляд оценивающий и горящий алчностью. Я даже подумала тогда, что он разбирается не только в драгоценностях и не только их жаждет.
Камень лег в мою ладонь — теплый, гладкий… мне даже показалось, что он гораздо теплее, чем моя кожа, хотя это, безусловно, была иллюзия. Обычно я не носила никаких украшений, кроме обручального кольца; они меня не слишком интересовали. Пожалуй, было бы немалым облегчением избавиться хотя бы от части наших опасных сокровищ. Я долго сидела на окне, держа камень, уютно устроившийся в моей ладони, пока наконец не додумалась до вовсе странной идеи: мне почти уже начало казаться, что рубин бьется в моей руке, словно маленькое сердце, бьется в такт с биением моего собственного.
Внизу остался уже только один экипаж, его кучер терпеливо стоял рядом с лошадьми, поглаживая их морды. Минут через двадцать вышел наконец его хозяин, весело бросивший в ответ на слова провожавших его: «Спокойной ночи!». Он спустился с крыльца. Да, это был барон. Он задержался дольше всех, и он уезжал в отличном расположении духа; это показалось мне добрым знаком.
Один из лакеев, одетый в ливрею, потушил факелы, укрепленные у выезда. Я видела бледное пятно его рубашки, когда он возвращался к дому по темной дороге, и внезапный всполох света на террасе, когда открылась дверь, пропустившая его. Но и этот свет погас, и ночная тишина опустилась на поместье.
Я ожидала, что Джейми придет с минуты на минуту, однако время шло, а я все не слышала звука его шагов. Я посмотрела на кровать, но мне пока что не хотелось ложиться.
Наконец я слезла с подоконника и снова набросила на себя платье, не потрудившись, правда, добавить к нему чулки или туфли. Я вышла из комнаты и, бесшумно ступая босыми ногами, спустилась вниз, потом пошла по длинному крытому переходу между зданиями — к большому дому; этот переход выводил к боковой двери, со стороны сада. Вокруг было совершенно темно, лишь лунный свет слабо сочился сквозь оконные переплеты.
Должно быть, большая часть слуг уже отправилась спать, заодно с хозяевами дома и гостями, оставшимися здесь до утра. Но сквозь балясины перил лестницы, ведущей на верхний этаж, виднелись огоньки. Похоже, канделябры в столовой наверху еще не были погашены.
Когда я на цыпочках поднималась по отлично отполированным деревянным ступеням, до меня донеслось неразборчивое бормотание мужских голосов; мягкий и глубокий голос Джейми, с шотландским выговором, и чисто английские интонации губернатора, — это был разговор наедине, в нем звучали некие особые тона доверия и внимания друг к другу.
Свечи в роскошных канделябрах уже догорали. Воздух наполнял сладкий запах пчелиного воска, смешивавшийся с низко повисшими облаками дыма душистых сигар, неторопливо выплывавших из открытой двери столовой.
Двигаясь как можно тише, я подошла к самой двери и остановилась в тени. Со своего наблюдательного пункта я отлично видела губернатора, сидевшего ко мне спиной; он как раз наклонился вперед, прикуривая очередную сигару от свечи в стоявшем на столе подсвечнике.
Если Джейми и заметил меня, он ничем не дал этого понять.
Его лицо хранило обычное выражение спокойствия и благодушия, но, поскольку недавно появившиеся тонкие морщинки вокруг его глаз и у рта слегка разгладились, а плечи не образовывали жесткие линии, я пришла к выводу, что он действительно расслаблен и пребывает в хорошем настроении. У меня сразу стало легче на душе; это значило, что он преуспел в своих замыслах.
— Это место называется Речная Излучина, — говорил он в этот момент губернатору. — Довольно высоко в горах за Кросскриком.
— Я знаю эту плантацию, — откликнулся губернатор Трайон слегка удивленным тоном. — Мы с женой в прошлом году провели несколько дней в Кросскрике; мы тогда объезжали колонию, по случаю моего вступления в должность. Речная Излучина расположена вообще-то скорее у подножия гор, хотя и не в городе… ну, пожалуй, это даже на полпути к собственно горному хребту.
Джейми улыбнулся и сделал глоток бренди.
— А, неважно, — сказал он. — Моя семья родом из Горной Шотландии, так что любые горы для нас — дом родной.
— Да, в самом деле. — Маленький клуб дыма поднялся над головой губернатора. Потом он вынул сигару изо рта и доверительно взмахнул ею в сторону Джейми. — Поскольку мы сейчас одни, мистер Фрезер, мне бы хотелось обсудить с вами еще одно дело. Еще по глоточку, сэр? — он поднял графин и, не дожидаясь ответа, и налил еще бренди в оба стакана.
— Благодарю вас, сэр.
Губернатор несколько секунд энергично сосал сигару, выпуская голубые облака дыма и заставляя огненную точку на ее конце разгораться все ярче, потом наконец оставил скрученные табачные листья в покое и откинулся на спинку стула, небрежно держа сигару двумя пальцами.
— Вы совсем недавно прибыли в колонии, так мне сказал наш юный Эдвин. Вы вообще хорошо знакомы со здешними условиями?
Джейми слегка пожал плечами.
— Я старался разобраться во всем как можно лучше, сэр, — ответил он. — Но какие именно условия вы имеете в виду?
— Северная Каролина — очень богатая земля, — сказал губернатор. — Но здесь еще далеко не достигнут такой же уровень благополучия, как у соседей… в основном это связано с тем, что живущие здесь люди не могут полностью использовать все свои возможности. У нас, видите ли, нет достаточно большого залива, чтобы построить солидный морской порт; поэтому рабов приходится доставлять по суше из Южной Каролины или Виргинии, а это обходится очень дорого… и по той же самой причине мы и надеяться не можем соревноваться с Бостоном и Филадельфией в количестве рабочих по контракту. Довольно долго политикой колонии и моей собственной, мистер Фрезер, было вот что. Власти всячески поощряли селиться на землях колонии Северная Каролина людей умных, умелых, знающих и из хороших семей, ради будущего процветания и безопасности. — Он поднес сигару к губам, глубоко затянулся дымом и медленно выдохнул его. Потом слегка откашлялся. — К настоящему моменту, сэр, установилась некая система предоставления земли, посредством чего многие и многие акры могут быть переданы во владение людям со средствами, которые готовы взять на себя обязательство убедить некое количество эмигрантов приехать сюда и устроиться в наших краях под его покровительством. Эта политика прекрасно действовала и оправдывала себя в течение последних тридцати лет; и очень много жителей Горной страны и семей из Ирландии и равнинной Шотландии вняли призыву приехать и поселиться в наших краях. Ну, и когда я прибыл сюда, я был просто изумлен, обнаружив, что берега реки Кейпфир просто сплошь заселены Макнейлами, Буханэнами, Грэхемами и Кэмпбеллами!
Губернатор снова обратил внимание к своей сигаре и поднес ее к губам, но на этот раз лишь на мгновение; ему хотелось закончить изложение своей мысли.
— Но в этих местах остается еще огромное множество земель, пригодных для заселения, вглубь от побережья, ближе к горам. Конечно, эти территории довольно далеко, и к тому же, как вы и сказали, скорее подходят людям, привыкшим к уединению Горной Шотландии…
— Мне уже приходилось слышать о таких грантах, сэр, — перебил губернатора Джейми. — Но разве в текстах соответствующих документов не упомянуто также, что те, кто претендует на дарственные земли, должны быть не просто белыми, но еще и протестантами и возрасте не более тридцати лет?
— Да, в официальном тексте Акта о грантах сказано именно так, — мистер Трайон повернулся, и теперь я видела его в профиль; он постучал сигарой по краю фарфоровой пепельницы, стряхивая хлопья пепла. Уголок его губ изогнулся, как бы в предвкушении чего-то; его лицо теперь напоминало своим выражением лицо рыбака, почувствовавшего первую поклев-
— Подобное предложение, безусловно, могло бы звучать весьма интересно, — немного официальным тоном произнес Джейми. — Но я, тем не менее, должен подчеркнуть тот факт, что я не протестант, равно как и большая часть членов моего клана.
Губернатор протестующе скривил губы и вздернул одну бровь.
— Но вы в то же время и не иудей, и не негр! Я могу с вами говорить, как джентльмен с джентльменом, разве не так? Буду до конца откровенен, мистер Фрезер, одно дело закон, а другое дело — как он исполняется. — Он с легкой улыбкой взял стакан с бренди и забросил наживку: — И я убежден, что вы понимаете это так же хорошо, как и я.
— А может, и лучше, — пробормотал Джейми с вежливо улыбкой.
Губернатор бросил на него внимательный взгляд, но тут же разразился громким смехом. И с видом одобрения поднял свой стакан и отпил глоток.
— В общем, мы друг друга поняли, мистер Фрезер, — заявил он, удовлетворенно кивая. Джейми наклонил голову — на долю дюйма, не больше.
— Так значит, не возникнет никаких трудностей, — я имею в виду, никто из тех, кого следует убедить в правильности вашего предложения, не столкнется с осложнениями?
— Ни в малейшей степени! — заверил его губернатор, с легким стуком возвращая стакан на стол. — Им следует заявить только, что они крепкие люди, умеющие работать на земле; и больше я их ни о чем не спрошу. А если не было вопроса — то нет надобности и в ответе, разве не так? — И тонкая бровь губернатора вопросительно и в то же время весело изогнулась.
Джейми повертел в руках свой стакан с бренди, словно восхищаясь глубоким, насыщенным цветом жидкости.
— Видите ли, ваше превосходительство, — сказал он наконец, — далеко не всем, кто принимал участие в восстании Стюартов, повезло так, как мне. Мой приемный сын, например, потерял кисть руки; еще один мой близкий друг потерял всю руку. Но они тем не менее остаются людьми добрыми, надежными и трудолюбивыми. И у меня даже в мыслях нет принять какое бы то ни было предложение, если оно не будет касаться и всех моих спутников.
Губернатор широким взмахом руки отмел все сомнения Джейми.
— Если они способны заработать себе на хлеб и не станут обузой для всего здешнего общества, добро пожаловать, — воскликнул он. Потом, как если бы он сам испугался своей опрометчивой щедрости, губернатор выпрямился на стуле, бросив сигару догорать на краю дорогой пепельницы. — Раз уж вы упомянули якобитов… пожалуй, от этих людей потребуется клятва верности Короне, если они еще не приносили ее. Осмелюсь ли я задать вопрос, сэр… вы, вы сами, часом не папист?
Конечно, Джейми мог прищуриться из-за того, что ему в глаза попал дым, но я лично сильно в этом усомнилась. Да и губернатор, пожалуй, тоже, потому что, хотя ему и было лишь слегка за тридцать, он явно неплохо разбирался в людях. Он снова повернулся на стуле, так что теперь я опять видела только его спину, но я могла поспорить, что он весьма пристально смотрит на Джейми, ловя малейшие изменения в выражении его лица.
— Я далек от того, чтобы ставить вам в вину ошибки прошлого, — сказал он. — И не намерен отрицать ваши теперешние заслуги. Это всего лишь моя обязанность в силу занимаемой должности, надеюсь, вы понимаете.
Джейми улыбнулся, хотя и не слишком весело.
— А моя обязанность — ответить со всей откровенностью, — кивнул он. — Да, я прощенный якобит. И я принес клятву верности Короне — как и все те, кто этой ценой купил себе жизнь.
Он вдруг резко опустил на стол свой почти полный стакан и отодвинул тяжелый стул. Потом встал и поклонился губернатору.
— Уже довольно поздно, ваше превосходительство. Прошу позволить мне удалиться.
Губернатор откинулся на спинку стула и медленно поднес к губам сигару. Он глубоко затянулся, заставив кончик сигары вспыхнуть темным огнем, и при этом не сводил глаз с Джейми. Потом кивнул, одновременно выпустив струйку дыма сквозь поджатые губы.
— Конечно, спокойной ночи, мистер Фрезер. Но вы обдумаете мое предложение, не так ли?
Я не стала дожидаться ответа Джейми — в том для меня не было необходимости. Я, подобрав юбки, метнулась через холл к лестнице, перепугав до полусмерти лакея, задремавшего в темном углу.
Я ворвалась в предоставленное нам помещение над конюшнями, никого больше не встретив по пути, и без сил свалилась на стул. Мое сердце колотилось, как сумасшедшее; и не только от того, что я промчалась вниз и вверх по ступеням, но и от того, что я услыхала.
Да уж, Джейми наверняка обдумает предложение губернатора, еще и как обдумает. И какое предложение! Одним махом вернуть все то, что он потерял в Шотландии… и даже больше.
Джейми не был рожден лэрдом, но смерть старшего брата сделала его наследником Лаллиброха, и с начиная с восьмилетнего возраста в нем воспитывали чувство ответственности за его владения, за благополучие земель и арендаторов, учили ставить дела земли превыше своих собственных. А потом явился Карл Стюарт, и начал свое безумное шествие к славе; он был словно некий огненный крест, увлекший своих последователей к разгрому и смерти.
Джейми никогда ни в чем не упрекал Стюарта; он вообще никогда не говорил о Карле Стюарте. Точно так же он никогда не упоминал и о том, во что лично ему обошлась вся эта авантюра.
Но теперь… все могло вернуться. Новые земли, пригодные для обработки и фантастически плодородные, и возможность устроить весь свой клан, всю свою родню под своим теплым крылышком. Это просто похоже на Книгу Иова, подумала я, — все эти сыновья и дочери, и верблюды и лошади, уничтоженные так небрежно — и вновь возрожденные в жесте сумасбродной и расточительной щедрости.
Я лично всегда относилась к этой части Библии с некоторым сомнением.
Конечно, один верблюд мало чем отличается от другого, но вот о детях этого уж никак не скажешь. И хотя Иов вроде бы воспринял замену своих детей как простую справедливость, я никогда не могла удержаться от мысли, что умершая мать всех тех детей вполне могла иметь на этот счет совершенно другое мнение.
Не в силах усидеть на месте, я снова подошла к окну и уставилась в темноту, ничегошеньки в ней не различая.
Но мое сердце билось так сильно не просто от волнения, и не оно заставило мои руки повлажнеть; тут был еще и страх.
При том, как обстояли дела в Шотландии — а они обстояли так после восстания Стюарта, — конечно же, не составило бы труда найти желающих эмигрировать.
Я уже видела корабли, входившие в порты Индии, видела их и в Джорджии, — трюмы этих судов были битком набиты беглецами, настолько истощенными и оборванными, что они казались мне уж слишком похожими на узников концентрационных лагерей, — просто живые скелеты, едва шевелящие конечностями, бледные, как мясные черви, после двух месяцев, проведенных в темноте под палубой.
Но, несмотря на дороговизну и все трудности переезда, несмотря на боль разлуки с друзьями и родственниками, с самой своей родиной, — иммигранты потоком лились на американскую землю, сотнями и тысячами, таща на спинах детей (тех, которым удалось выжить в пути) и все свои пожитки в маленьких рваных узлах; они высаживались на берег, нищие и потерявшие надежду, и ища вовсе не богатства, а всего лишь стараясь остаться в живых. Им нужен был всего лишь один-единственный маленький шанс.
Конец бесплатного ознакомительного фрагмента